К стилю художественных произведений значение эстетической стороны. Художественный стиль: что это такое, примеры, жанры, языковые средства

История основных стилевых тенденций, рассмотренная выше, ясно показывает, каким образом функция философии в художественном процессе даёт ключ к пониманию природы художественного стиля и вкуса. В свете сказанного, стиль есть единство эстетического идеала и определяемого этим идеалом творческого метода художника, т.е. способа кодирования человеческих переживаний; вкус же есть единство эстетического идеала и определяемого идеалом интерпретационного метода зрителя, т.е. способа расшифровки художественного кода. Поэтому с точки зрения художественного процесса стиль и вкус являются своеобразными антиподами и в то же время двумя сторонами одной медали: стиль - это "вкус" художника, а вкус - "стиль" зрителя. Так как сопереживание обусловлено совпадением эстетических идеалов зрителя и художника, то отсюда следует закон соответствия стиля и вкуса: каждый стиль требует для своего понимания развития соответствующего вкуса, а каждый вкус требует для своего удовлетворения изобретения соответствующего стиля (Чтобы достичь в художественном творчестве общезначимого эффекта, а не остаться никому не интересным аутсайдером, надо изобрести соответствующий созревающему общественному вкусу новый стиль). Например, произведение, выполненное в ренессансном стиле, может быть понято лишь при наличии у зрителя ренессансного вкуса, а сюрреалистическое - сюрреалистического. И наоборот, романтический вкус требует изобретения романтического стиля, а абстракционистский - абстракционистского. Так что многообразие стилей стимулирует многообразие вкусов, а последнее, в свою очередь, - многообразие стилей. Насколько романтический стиль соответствовал романтическому вкусу, распространившемуся в Европе в первой трети XIX в., видно из популярности творчества немецких романтиков: "Они заполнили искусство и жизнь; они повсюду бросались в глаза, на стенах, картинах, гравюрах и литографиях, даже в раскрашенных дешевых картинках. На диванных полушках вышиты были влюбленные рыцарские парочки или молящиеся монахини. Ступая на ковер, нога попирала благородных охотников, верхом на лошади, с соколом в руках. Они же были изображены на портсигарах и платках, на дорожных мешках; путешественник возил их всюду за собою" (Мутер Р. История живописи в XIX в. Т.1. С.156). Совершенно аналогично в конце XIX вв. после большой популярности творчества художников-реалистов объектом эмоционального отношения у которых часто выступала пышущая силой и здоровьем жизнь, в европейском обществе созревает тяга к символизму, т.е. символистский вкус: "Он (австрийский символист Г.Макс - В.Б.) придает действительности утонченность сновидений и его страдальческая нежность нравится лишь изысканному вкусу. Его творчество лишено силы и здоровья, но избыток нервной чувствительности и болезненность составляют как раз те качества, которые приближают его к усталым настроениям конца века" (Там же. С.3). Следует подчеркнуть, что несмотря на взаимовлияние, стиль и вкус в то же время обладают относительной самостоятельностью и в "затравочной" (зародышевой) форме возникают независимо друг от друга. Взаимодействие же между ними определяет не их возникновение, а их распространение (степень популярности, общезначимость).

Из анализа описанных стилевых тенденций так же следует, что эстетический идеал представляет собой содержательную сторону стиля, а творческий метод - его формальную сторону. Совершенно аналогично обстоит дело и со вкусом. Поэтому всякая попытка отождествить стиль только с творческим методом (Формалистическое истолкование стиля наиболее обстоятельно разработано Вёльфлиным: "Усвоенные художником и подвергнутые дальнейшей переработке приемы изображения /т.е. творческий метод - В.Б./ гораздо важнее, чем всё то, что он заимствует из непосредственного наблюдения /Вёльфлин. Основные понятия истории искусств. С.272/; "Выбор тех или иных правил творчества... определяет стиль" /Моль А. Искусство и ЭВМ. М., 1975. С.83/), а вкус - только с интерпретационным методом, неизбежно придает стилю и вкусу односторонний (однобокий) характер и делает непонятным происхождение как того, так и другого. К каким печальным последствиям в понимании сущности искусства приводит такой взгляд, мы увидим несколько позднее.

Обилие стилей (и вкусов) и их фактическое равноправие может, с первого взгляда, породить иллюзию, будто альтернативы стилю в виде бесстилия (называемого обычно "отсутствием единства стиля") и вкусу в виде бесвкусицы (обозначаемой нередко немецким словом kitsch, что значит "дешёвка") не существует. Но история искусства и более глубокий анализ этого вопроса показывают, что ни релятивистский характер художественного произведения, ни относительность различия между красивым и некрасивым, прекрасным и безобразным отнюдь не устраняют принципиального различия между стилем и бесстилием и вкусом и бесвкусицей. Из изложенного выше ясно, что умозрительная модель обладает "единством стиля" и отвечает "хорошему вкусу", если она выбрана из множества возможных на основе вполне определенного эстетического идеала; и она лишена "стиля" и отвечает "плохому вкусу", если её выбирали на основе смешения разных идеалов (Эти идеалы по некоторым нормативам могут даже противоречить друг другу, если, например, один идеал требует от модели как целого правдоподобия, а другой - неправдоподобия). Другими словами, истоком бесстилия и бесвкусицы является непоследовательность в реализации идеала (идеологический эклектицизм). Подчеркнем, что здесь существенна именно непоследовательность в руководстве тем или иным идеалом, а не характер последнего. Китч может возникать как на почве смешения ренессанского и барочного, так и классицистического и романтического; как реалистического и экспрессионистского, так и сюрреалистического и абстракционистского; и т.д. идеалов. Возможны и более сложные формы китча, когда в эстетическом винегрете участвуют не два, а три, четыре и более идеала. Обычно это происходит тогда, когда художник хочет максимально угодить примитивному вкусу зрителя. Так возникает т.н. коммерческое ("рыночное") искусство.

Одним из самых ярких примеров возникновения китча на государственном уровне является история создания знаменитого памятника Советскому воину-освободителю в берлинском Трептов-парке. Как известно, по поручению Сталина советский скульптор Вучетич выполнил подготовительную модель в виде советского солдата в военном обмундировании образца 1945 г. с ребенком в одной руке и автоматом в другой. При осмотре модели Сталин "посоветовал" заменить огнестрельное оружие ХХ в. рыцарским мечом средневековой эпохи. Этим мечом солдат должен был разрубать свастику, иллюстрируя, тем самым, идею освобождения Советской армией будущих поколений от нацистского порабощения. Таким образом, последовательно реалистический образ воина-освободителя, соответствующий реалистическому идеалу, был заменен неким гибридным образом, противоестественно сочетавшим реалистическую традицию в изображении типического человека, с классицистической традицией, при которой идеализированный героический человек с его неизменным атрибутом в виде могучего меча выступает в качестве символа торжества над силами зла. Очевидно, что новая модель была выбрана из множества возможных на основе одновременного использования двух существенно различных идеалов, ни один из которых не был проведен последовательно. В результате возникло эклектическое произведение с явными признаками китча (Любопытно, что Сталин или не заметил или сознательно исключил возможность альтернативной модификации первоначальной модели Вучетича: можно было оставить автомат в руке солдата, но заменить солдатское обмундирование 1945 г. на рыцарские доспехи всё той же средневековой эпохи. От этого гибрид стал бы более монументальным, хотя, вероятно, ещё более бесвкусным. Между прочим, композиция сходного типа была осуществлена одним нацистским художником, изобразившим Гитлера в рыцарских латах и эклектически, соединившим, тем самым, эстетические идеалы реализма и барокко. Нетрудно заметить, что подобный стилевой эклектицизм вполне аналогичен уже упоминавшемуся образу Христа на паровозе у Флобера).

Возникает вопрос: почему "Вождь народов", последовательно руководствовавшийся тоталитарным идеалом, допустил в данном случае такой идеологический эклектицизм, который мог бы привести в замешательство органы МГБ? Дело в том, что тоталитарный идеал требует от умозрительной модели не выражения человеческих переживаний (которые могут расходиться с интересами тоталитарного государства), а иллюстрации политической идеи, соответствующей интересам такого государства. Подобный норматив допускает любые заимствования из традиционных идеалов, если они способствуют решению этой задачи (Возможно, что упомянутый нами второй вариант китча был исключен Сталиным именно по этой причине. Он мог оказаться с пропагандистской точки зрения весьма рискованным: в нем зрители могли усмотреть нечто от технотронного человека, в мозг которого заложена программа служения тоталитарному государству. А это могло сделать сущность тоталитарного человека слишком прозрачной, и вместо идеи освобождения от нацистского порабощения пропагандировать идею приближения порабощения коммунистического). Таким образом, пропагандизм в искусстве, как правило, связан со стилевым эклектицизмом, а, следовательно, с бесстилием и бесвкусицей. Причем с точки зрения тоталитарного идеала такой эклектицизм вполне логичен и оправдан.

Стилевой эклектицизм, ведущий к китчу, не надо путать, с одной стороны, с требованием стилевого контраста у некоторых идеалов (например, в символизме [Достаточно вспомнить изысканное сочетание реализма и декоративизма в портретах декадентских дам из высшего венского общества, выполненных Климтом на рубеже XIX-XX вв. Эти произведения представляют собой по своей утонченности нечто прямо противоположное китчу] или сюрреализме), а с другой стороны - с существованием пограничных стилей. Прекрасной иллюстрацией последних могут служить романтический реализм (или, что то же, реалистический романтизм) немецкого художника Шпицвега (1808-1885), называемый обычно стилем бидермейер ("романтизация повседневности"); декоративный классицизм английского художника А.Мура (1841-1893) и абстрактный сюрреализм французского художника Танги (1900-1955) (Существование пограничных стилей свидетельствует о том, что все грани в искусстве, вообще говоря, условны и подвижны. Это может создать впечатление, что сами границы между фундаментальными эстетическими идеалами являются расплывчатыми и неопределенными. Однако, как ясно из данного выше обзора, такое заключение было бы ошибочным: относительность граней не означает их исчезновения, а указывает на связь между идеалами и на их взаимодействие. Не следует забывать, что различие идеалов обусловлено различием мировоззрений. Все нормативы эстетического идеала характеризуют разные аспекты целостного предельного представления о художественном произведении, определяемого, как мы видели, весьма жестко соответствующим антропологическим идеалом). Как уже говорилось, стилевой эклектицизм возникает там и тогда, где и когда смешиваются разные старые идеалы. Такое смешение приводит к выбору модели на основе противоречивого набора нормативов. В случае же стилевого контраста, требуемого определенным идеалом, или пограничного стиля мы имеем дело с новым идеалом. Причем в основании пограничного стиля лежит новый пограничный идеал, являющийся результатом синтеза фундаментальных идеалов. Поэтому теперь модель выбирается с помощью непротиворечивой системы нормативов (Одним из них, как это мы видели в случае символизма, может быть требование стилевого контраста как особого средства для выражения специфических переживаний). Но в данном случае никакой бесвкусицы не возникает, а формируется нечто такое, что требует для своего понимания развития нового вкуса. Причем пограничный стиль требует развития особого "пограничного" вкуса.

Выше мы рассмотрели основные стили в истории живописи, так сказать, в обобщенном виде. Однако практически каждый из этих стилей распадается на множество разновидностей, что создает значительные трудности на пути осознания общих закономерностей соответствующего стиля (и вкуса). Так, немецкий ренессанс отличается от итальянского; испанское барокко от фламандского; английский классицизм от французского; бельгийский сюрреализм от испанского; и т.д. Чтобы понять, почему единый стиль образует множество разновидностей, надо сравнить систему нормативов эстетического идеала с системой исходных постулатов (аксиом) научной теории. Как известно, аксиомы теории не должны противоречить друг другу, должны быть независимыми друг от друга и набор их должен быть полным. С нормативами же идеала дело обстоит иначе: они не должны противоречить друг другу, но некоторые из них нередко оказываются зависимыми, а сама система может обладать, вообще говоря, разной степенью полноты. Один художник может акцентировать внимание на одной группе нормативов данного идеала, а другой - на другой. Можно, например, подобно Делакруа, поставить во главу угла такой норматив романтического идеала как культ движения и борьбы, а можно, подобно Фридриху, выдвинуть на передний план другой норматив того же идеала - культ неопределенности и бесконечности. Уже одно это обстоятельство не может не привести к появлению разных вариаций романтического стиля. Не менее важным фактором, способствующем вариабельности идеала, является разная степень конкретизации разными художниками одного и того же норматива. Так, характерное для того же романтического идеала требование экзотичности сюжета можно конкретизировать в пространственном смысле (например, посвятить свое творчество сюжетам из жизни современного Востока) или во временном (писать картины, посвященные европейскому средневековью).

Вариация полноты и общности нормативов неизбежно приводит к иерархии идеалов по степени общности - индивидуальные, групповые (элитарные) и общезначимые (массовые). А подобная иерархия порождает соответствующую иерархию творческого и интерпретационного методов, в результате чего возникает хорошо известная иерархия стилей и вкусов: индивидуальный стиль художника; стиль данной художественной школы, общий для группы художников; и стиль данного художественного направления, общий для группы художественных школ. Мы получаем соответственно стиль Леонардо, стиль школы Леонардо и ренессансный стиль; стиль Рубенса, стиль школы Рубенса и стиль барокко и т.д.

Как мы уже видели, история искусства - это история ожесточенной борьбы различных стилей и вкусов, доходящей подчас не только до взаимных оскорблений, но и до практического ущемления противника всеми доступными неэстетическими и неэтическими средствами. В связи с этим возникает старый вопрос об осмысленности и, тем самым, допустимости вообще дискуссии относительно стиля и вкуса. В истории философии этот вопрос давно принял форму дилеммы - "о вкусах не спорят" (Юм) и "о вкусах надо спорить" (Кант) (Этой дилемме можно придать эквивалентную форму - "о стилях не спорят" и "О стилях надо спорить"). В свете того анализа природы художественного вкуса, о котором шла речь выше, эта дилемма оказывается ложной: о вкусах не только можно, но и должно спорить в рамках фиксированного идеала (внутристилевой подход) и совершенно бессмысленно спорить за пределами этого идеала (внестилевой подход).

Хорошо известно, что в рамках одного и того же художественного направления выразительная умозрительная модель, выбранная с помощью данного идеала, может иметь разную степень выразительности. Не только в творчестве разных школ, но и у представителей одной школы и даже в творчестве одного художника иногда получаются образы более выразительные, а иногда менее. При этом степень выразительности образа определяется степенью его соответствия идеалу, т.е. характером и числом нормативов того идеала, с которым этот образ сравнивается. Прогресс в выразительности образа, очевидно, зависит от расширения требований к образу, а это означает учёт при его поиске все более широкого круга нормативов. Выбор художником с помощью данного идеала более выразительного образа соответствует более развитому вкусу, а менее выразительного - менее развитому, Стало быть, критерием зрелости вкуса является осознание и использование более или менее широкой системы нормативов данного идеала. В результате последовательного осознания и использования художником всё более широкого круга нормативов достигается та степень совершенства (рафинированности) образа, которая позволяет говорит о рафинированном (изысканном) вкусе. Так, наивысшая выразительность женских образов в рамках стиля бидермейер была достигнута на рубеже XIX-XX вв. американцем Сарджентом (1856-1925) и итальянцем Болдини (1842-1931): "Болдини вносит в дамские портреты всегда самые новейшие измышления вкуса и как бы предугадывает моды наступающего сезона. Его дамы в белых, очень открытых платьях и в черных перчатках имеют вызывающе дерзкий вид и вместе с тем чаруют своим ультрапарижским изяществом" (Мутер Р. История живописи в XIX в. Т.3. С.37-38); в его портретах "передано раздражающее обаяние и волнующая прелесть движений, взглядов изящной светской женщины, создающей ежедневно новые оттенки красоты своим изобретательным кокетством... В его очаровательной, хотя и граничащей иногда с непристойностью манере (Мутер поясняет это высказывание следующим образом: "Он пишет... пышных красавиц, которые кажутся голыми и в платье" /Там же/) сказывается чисто французский esprit, что-то пикантное, иногда двусмысленное". Итак, можно говорить о более развитом (зрелом) и менее развитом (незрелом) ренессансном, барочном, реалистическом, романтическом и т.д. вкусе. Но совершенно бессмысленно спрашивать, какой вкус "лучше" - классицистический или романтический, реалистический или символистский, сюрреалистический или абстракционистский и т.п. (В связи с этим можно говорить только об одностороннем или многостороннем вкусе. Первый предполагает "зацикленность" на одном идеале; а второй - способность легко переключаться с одного идеала на другой /"всеядность"/) Несоответствие художественного образа какому-то идеалу не есть проявление бесвкусицы, ибо последняя связана не с несоответствием идеалу, а с частичным соответствием (и несоответствием) сразу нескольким идеалам. Отсюда, между прочим, следует, что, вопреки довольно распространенному мнению, безобразное и бесвкусное - совсем не одно и то же. Так, футуристическая картина безобразна с точки зрения реалистического идеала, а реалистическая - с точки зрения футуристического. Но они (под углом зрения каждого из этих идеалов) не бесвкусны. Напротив, картина, написанная с позиций одновременного использования этих идеалов и потому эклектически сочетающая черты реализма и футуризма, будет бесвкусной (китчем) с точки зрения каждого из упомянутых идеалов. Поэтому всякие разговоры о некоем "настоящем", или "подлинном" искусстве, которое противостоит мнимому искусству, или псевдоискусству (китчу) без указания эстетического идеала, играющего роль эталона для оценки художественных произведений, совершенно бессодержательны. Подлинным искусством (в отличие от китча) является любое произведение, в котором последовательно воплощены эстетические принципы (нормативы) какого-нибудь эстетического идеала. "Голова" Поллока (рис.) - столь же подлинное искусство, как и "Джоконда" Леонардо. Отметим, что псевдоискусство (китч) не следует смешивать ни с неискусством (простым мастерством, будь то натуралистическое или формалистическое творчество) ни с антиискусством. Если для неискусства и антиискусства характерно отсутствие эстетического идеала, то для псевдоискусства - неопределенность (неоднозначность) идеала.

Мы уже говорили о том революционном перевороте, который произвело в ХХ в. искусство модернизма. С тех пор противопоставление последнего классическому искусству стало своего рода модой. Если мы теперь посмотрим на тот анализ ведущих стилевых тенденций, который был дан выше, то сразу столкнемся со следующим удивительным фактом. С одной стороны, существует громадная разница между классицистическими и конструктивистскими, романтическими и экспрессионистскими, реалистическими и абстракционистскими произведениями. Но, с другой стороны, закономерности художественного процесса, которым подчиняется любой художественный стиль, как это ни странно, совершенно одинаковы. Столь большая разница в результатах художественной деятельности и художественных впечатлениях объясняется всецело и исключительно различием эстетических идеалов и лежащих в их основе мировоззренческих установок участников художественного процесса. Поэтому всякое противопоставление классических стилей как "подлинного" искусства модернистским как "деградации искусства" или наоборот, модернизма как выражения "истинного" прогресса в искусстве классике - как безнадежно устаревшему "подражанию природе" - является совершенно бессмысленным.

Принципиальное значение модернизма заключается, однако, в том, что он освободил общие закономерности художественного процесса от ряда маскирующих и затемняющих факторов и благодаря этому представил их, так сказать, в обнаженном виде. Это явилось одной из причин того, что все исследователи природы искусства до ХХ в. (включая таких выдающихся специалистов в области эстетики как Шеллинг, Гегель и Тэн) не могли в полной мере раскрыть эти закономерности: их художественный опыт для этого был слишком беден.

Ключевую роль в понимании глубокого единства, существующего между классикой и модернизмом, играет искусство модерна (символизм, декоративизм и импрессионизм) и искусство маньеризма. Первое является прямым связующим звеном между классикой и модернизмом; без знания этого искусства, как ясно из данного выше обзора истории художественных стилей, полное понимание модернизма невозможно. У неискушенного в истории живописи зрителя многие модернистские картины потому вызывают часто недоумение и досаду, что он не знает естественного перехода от классики к модернизму. Он оказывается в положении ученика, которому предлагают изучать высшую математику без знания низшей.

Если модерн осуществляет связь между классикой и модернизмом в некотором смысле "внешним" образом (будучи неким подобием моста, соединяющего берега одной реки), маньеризм реализует эту связь ещё более глубоким ("внутренним") образом. Благодаря маньеризму классика и модернизм взаимопроникают друг в друга. Ведь маньеризм, как уже отмечалось, является не чем иным как "старинным модернизмом", т.е. модернизмом внутри самой классики. С другой стороны, будучи одним из классических стилей, он оказывается как бы посланцем классики ("современной классикой") внутри модернизма. Поэтому нет лучшего способа затруднить понимание модернизма и, тем самым, общих закономерностей художественного процесса как скрыть от зрителя модерн и маньеризм (чем, собственно говоря, и занимались апологеты тоталитарного искусствознания и тоталитарной эстетики).

Когда игнорируется связь стиля и вкуса с идеалом и мировоззрением, неизбежно создается впечатление, что понятия стиля и вкуса отражают исключительно формальную сторону искусства как совокупности художественных произведений, тогда как содержательной стороной искусства должно быть "отражение жизни". Последнее со времени Платона и Аристотеля обычно истолковывается как "подражание природе", а говоря попросту - как дублирование реальности (концепция мимесиса). Насколько этот взгляд на сущность искусства укоренился в сознании многих поколений, видно из той критики, которой подвергалось модернистское искусство на заре своего становления: "В подобное заблуждение впадают современные футуристы, которые средствами живописи пытаются выразить нечто, раз навсегда недоступное этому искусству, именно одновременную передачу преемственности различных моментов одного и того же процесса, например, все стадии движения танца... Пишут, например, танцовщицу с 6-8 ногами и 10-12 руками... Танцовщица с многочисленными руками и ногами в действительности не выражает никакого движения, члены тела её кажутся находящимися в покое, потому что как раз умножение членов тела мешает впечатлению движения каждого из них в отдельности, и потому такая танцовщица напоминает те чудища буддийского искусства, у которых к одному телу приставлено множество рук и ног" (Проф. Мейман. Эстетика. М., 1919. С.101-102). Нетрудно заметить, что критик считает само собой разумеющимся, что целью футуристической картины является копирование реального движения. Между тем, как было показано ранее, её действительной целью является отнюдь не копирование движения, а кодирование эмоционального отношения художника-футуриста к этому движению. Характерно, что даже такие выдающиеся исследователи эволюции искусства как, например, американский социолог русского происхождения П.А.Сорокин придерживались догмы мимесиса: "Дадаистская картина или кубическая скульптура вместо того, чтобы давать материальную субстанцию предмета, демонстрирует просто искаженный и бессвязный хаос поверхностей, противоречащий нашему нормальному... восприятию. В действительности, мы никогда не увидим предметы на картинах "Скрипка" или "Игрок на лютне" Пикассо такими, какими он их изображает" (Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С.457). Хотя концепция мимесиса была популярна на протяжении многих веков, но всегда оставались без убедительного ответа два вопроса: "Зачем такое дублирование реальности нужно?" и "Почему оно так непоследовательно?" Если на первый вопрос можно было дать некое подобие ответа (воспитание молодёжи на достойных примерах, увековечение предков, опознание преступников и т.д.), то на второй ответа вообще не было.

Дело в том, что бывают такие периоды, когда искусство как будто начинает сближаться с реальностью (например, барочный реализм XVII в. или ортодоксальный реализм XIX в.), а бывают и такие, когда оно начинает существенно удаляться от неё (например, символизм в конце XIX в. или сюрреализм в сер. ХХ в.) (Не только качественное, но и количественное описание этой закономерности дано П.А.Сорокиным в его "Социокультурной динамике" /Сорокин П.А. Указ. соч. С.444-446/). Особенно загадочны те фазы в развитии искусства, когда бурные общественные события не находят в нем сколько-нибудь заметного отражения. Так, весьма странным с точки зрения концепции мимесиса кажется распространение классицизма во Франции в период подготовки и проведения Великой Французской революции в конце XVIII в. Вместо того, чтобы отражать реальные события, Давид и его последователи обращаются к темам далекой античности. Совершенно аналогично в английской живописи в эпоху бурного промышленного развития Англии в XIX в. мы не встречаем особого интереса ни к индустриальным ни к урбанистическим темам, а вместо этого расцветает романтическая и символистская живопись прерафаэлитов, уводящая зрителя уже не в античность, а в Средневековье: "Это царство промышленности не создало картин, на которых изображался бы труд. Англия прорезана железными дорогами вдоль и поперёк, а на английских картинах никогда не был изображен поезд железной дороги (Мутер здесь слишком категоричен: М.Броун написал картину, посвященную труду, а Тернер изобразил (хотя и очень туманно) на одной из своих картин поезд железной дороги. Но он прав в том отношении, что такие сюжеты для английской живописи XIX в. совершенно не типичны). Даже лошади всё реже встречаются в английском искусстве, и никто из английских художников не изображает спорта. Англичане любят спорт из гигиенических соображений, но не считают его достаточно эстетичным для искусства. Бедных... в английской живописи нет. Когда живописцы изображают иногда быт бедных людей, то они выбирают местом действия образцово опрятные комнаты и стараются представить какую-нибудь трогательную или похвальную черту характера этих славных и в высшей степени порядочных людей" (Мутер Р. История... Т.3. С.94-95). Недоумение вызывает с точки зрения концепции мимесиса исчезновение во французской живописи в последней четверти XIX в. весьма популярной в середине века темы войны и труда (вытеснение реализма символизмом и импрессионизмом), в то время как в реальной жизни эта тема занимает видное место (Франко-прусская война и Парижская коммуна). Ещё более разительна ситуация в западноевропейском и американском искусстве во время 2-ой мировой войны и в послевоенный период (40-50-е гг.), когда, вместо реалистического изображения столь драматических событий, художники в своей массе уходят в область чистой абстракции.

Перед лицом этих фактов убежденный сторонник мимесиса может попытаться спасти свою концепцию единственным способом. Так как с его точки зрения сближение искусства с реальностью означает прогресс в развитии искусства, а отход от реальности - деградацию (упадок), то отмеченные колебания в сближении искусства с реальностью и удалении от неё можно объяснить чередованием периодов расцвета и упадка в развитии самого общества. Однако из истории искусства известно, что колебания в его развитии не стоят ни в каком соответствии с колебаниями в развитии общества (Об отсутствии строгого экономического и политического детерминизма в характере развития искусства см. Дворжак М. История итальянского искусства эпохи Возрождения. Т.1. М., 1978. С.8): сближение искусства с реальностью и удаление от нее может происходить в равной степени как в эпохи расцвета общества, так и его упадка. Более того, при одном и том же состоянии общества могут одновременно сосуществовать художественные направления как реалистического, так и антиреалистического характера.

Значение проведенного выше анализа основных художественных направлений состоит в том, что этот анализ дает очень простое и ясное объяснение описанного загадочного своеволия искусства в его поведении по отношению к развитию общества: искусство как совокупность художественных произведений отражает не реальность ("жизнь"), а идеалы, порождаемые противоречиями этой реальности ("жизни") (Идеал есть такое представление о реальности, при котором она мыслится свободной от известных противоречий. Сама потребность в идеале возникает из-за стремления к освобождению от противоречий). Когда идеал требует правдоподобия художественного образа, искусство сближается с реальностью; когда же он настаивает на неправдоподобии, искусство отдаляется от реальности. Именно этим объясняется то странное обстоятельство, что искусство может расцветать в период жестоких политико-экономических кризисов и приходить в упадок в эпоху политико-экономического расцвета (Между прочим, указанной природой искусства объясняется парадоксальное увядание диссидентского искусства после предоставления свободы. Драматические переживания, связанные с удушением свободы, исчезают после предоставления её, ибо идеал освобождения оказывается реализованным, а нового идеала ещё нет). Этим же обусловлена и выразительная функция искусства: если бы оно отражало реальность, а не идеал (Напомним ещё раз, что идеал никоим образом не отражает реальность; как было показано ранее, он в определенном смысле, напротив, искажает её), оно (как ясно из предыдущих глав) не могло бы выразить никаких общезначимых переживаний. Самое удивительное состоит в том, что не только искусство классицизма или абстракционизма, но и реалистическое искусство (как это ни парадоксально звучит) отражает отнюдь не реальность, а реалистический идеал.

В противовес теории мимесиса, усматривающей сущность искусства в подражании природе, изложенный подход естественно назвать теорией инкарнации поскольку он видит сущность искусства в воплощении идеала. При учете данного выше обзора стилевых тенденций, очевидно, что теория мимесиса имеет дело с видимостью искусства (натуралистическим мастерством), тогда как его сущность раскрывается именно теорией инкарнации. Возникает вопрос: каким образом столь великое заблуждение древности как теория мимесиса сохранило свою жизнеспособность даже в ХХ в., после возникновения модернизма, обнажившего действительную сущность искусства до предела? Секрет такой жизнестойкости заключается в том, что в ХХ в. идея мимесиса получила мощную поддержку со стороны тоталитарных режимов. Как уже упоминалось, одним из нормативов тоталитарного идеала была "народность". Последняя предполагала построение только таких умозрительных моделей, которые считались "понятными народу" ("правдивость"). Другими словами, это означало, что народу могут быть понятны лишь правдоподобные модели. Таким образом, эффективность пропаганды (а, следовательно, и экспансии) тоталитарного идеала зависела от определенного рода "правдивости" художественных образов. Поскольку искусство должно было быть "правдивым", то это подразумевало, что и идеал человека, положенный в основу такого искусства, должен был быть тоже "правдивым". Но последнее, в свою очередь, предполагало, что идеал тоталитарного человека, безропотно исполняющего все требования тоталитарного государства и готового пожертвовать ради него даже собственной жизнью (пресловутый "образ положительного героя"), совпадает с реальным человеком тоталитарного общества (Идеал тоталитарного человека выступал в двух разновидностях - в виде т.н. советского человека и т.н. арийского человека /см. рис./). Тем самым, желаемое выдавалось за действительное.

Концепция мимесиса потому показалась столь привлекательной идеологам тоталитаризма, что она сразу решала две задачи: 1) давала теоретическое обоснование пропагандистскому характеру тоталитарного идеала (приписывая тоталитарному человеку реальное существование и призывая реального человека уподобляться этому образцу); 2) маскировала антиреалистический характер этого идеала (налагавшего запрет на правдивое выражение антитоталитарных настроений). Это была исключительно хитроумная политика, которая до того запутывала действительную сущность художественного процесса, что всё становилось с ног на голову и нельзя было найти концов. Но она прекрасно решала главную задачу - сделать искусство послушной служанкой политики (политизация искусства). Поскольку модернистское искусство вообще (а модернистская живопись в особенности) явно несовместимы с концепцией мимесиса, оно представляло вполне реальную и притом очень серьёзную угрозу для такой политики. Фактически оно срывало эффективную пропаганду тоталитарного идеала. В свете сказанного вполне понятно то резко негативное отношение к модернизму, которое было характерно для немецкого и советского тоталитарных режимов. Поэтому непримиримая борьба, которую они вели, в частности, против особенно их раздражавшей модернистской живописи с помощью всех имевшихся в их распоряжении средств (от бульдозеров до "костров суеты"), какой бы странной и безумной эта борьба ни казалась с точки зрения здравого смысла, была по-своему вполне логичной и политически оправданной.

Нетрудно заметить, что концепция мимесиса связана с чисто формальным подходом к стилю и вкусу. Если отождествлять эти последние с методами кодирования и дешифровки соответствующих переживаний, тогда стиль и вкус теряют всякую связь с реальностью ("жизнью") и тогда для восстановления этой связи надо специально постулировать, что "искусство отражает "жизнь". Но если стиль и вкус, наряду с указанными методами, включают содержательный источник этих методов в виде соответствующего идеала, тогда нет надобности в постулировании особой связи искусства с реальностью, независимой от стиля и вкуса. При учете того двойственного характера стиля и вкуса, о котором говорилось ранее (единство идеала и метода), связь художественного процесса с реальностью существует всегда, но она осуществляется не помимо стиля и вкуса, а через них. Такая связь оказывается гораздо более сложной, тонкой и глубокой, чем это всегда представлялось с точки зрения мимесиса.

Резюмируя критику ошибочного взгляда на сущность искусства как на мимесис, нельзя не согласиться с мнением Кандинского, что теория мимесиса фактически уподобляет деятельность художника деятельности обезьяны. Любопытно, что если теория инкарнации иногда поднимает обезьяну до уровня художника, то теория мимесиса всегда низводит художника до уровня обезьяны.

В контексте сказанного легко понять, что вызвавшая столько споров в XIX в. пресловутая дилемма "искусство для народа" (Прудон) или "искусство для искусства" (Уайльд) является ложной. Первая формула акцентировала внимание на связи искусства с реальностью, но усматривала эту связь в "отражении жизни". Вторая, отрицая такое отражение, вместе с тем отрицала и всякую связь искусства с реальностью вообще. Между тем, "отражая" (воплощая) идеалы, рожденные противоречиями реальности, искусство, не отражая реальность, оказывается, тем не менее, очень прочно связанным с ней. Отметим также, что народ с развитым вкусом отнюдь не нуждается в натуралистическом подражании реальности (Мнение, что народу понятны лишь наглядные картинки, напоминающие что-то, виденное им в повседневной жизни, является типичным проявлением высокомерного, барского отношения к народу), а интересуется как раз воплощением своих идеалов. Отсюда само собой следует, что у такого народа натуралистическое воспроизведение реальности вызывает не больше энтузиазма, чем и воплощение в искусстве чуждых ему идеалов (которые могут оказаться по отношению к его идеалам антиидеалами). Но эти последние имеют, вообще говоря, такое же право на воплощение, как и первые. Поэтому некорректность сформулированной выше альтернативы очевидна. В настоящее время даже кажется странным, как умные люди могли так запутаться в столь элементарных вещах. Но это не покажется удивительным, если мы учтем, что эти вещи стали элементарными только благодаря великому уроку, преподанному в ХХ в. модернистской революцией в искусстве.

Однако ирония истории эстетической мысли состоит в том, что основоположники и активные деятели этой революции тоже основательно запутались, хотя и в несколько другом смысле. Как известно, главными идеологами модернизма в искусстве выступили в начала ХХ в. Кандинский, Малевич и Мондриан. Восприняв от своих предшественников и оппонентов старую традицию чисто формального истолкования стиля и вкуса, они противопоставили формальные закономерности художественного метода содержательным нормативам эстетического идеала. Это выразилось в двух моментах: 1) в противопоставлении Кандинским, пользуясь его терминологией, принципа внутренней необходимости принципу внешней необходимости, т.е. в отрицании связи эмоционального самовыражения художника с эстетическим идеалом, сформировавшимся у художника под влиянием его взаимодействия с определенной социокультурной средой (Непоследовательность Кандинского особенно отчетливо проявилась в том, что он, противопоставляя принцип внутренней необходимости принципу внешней необходимости, в то же время решительно выступал против формулы "искусство для искусства" /Кандинский В. О духовном в искусстве. М., 1992. С.14/); и 2) в аналогичном противопоставлении Малевичем, если придерживаться близкой ему терминологии, принципа прибавочного элемента принципу содержательного элемента, т.е. в отрицании связи формальных приемов творчества с эстетическими принципами, диктуемыми эстетическим идеалом (Бурсма Л.С. Об искусстве, художественном анализе и преподавании искусства: Теоретические таблицы Казимира Малевича. Казимир Малевич /выставка/. Leningrad. 1988. C.222). Этим они создали повод для незаслуженных обвинений всех художников-модернистов со стороны художников, придерживавшихся классических традиций, в "формализме" и "деградации" искусства.

При содержательном истолковании стиля и вкуса, включающем в содержание этих понятий эстетический идеал (и при наличии, разумеется, достаточно развитой на основе обобщения истории искусства концепции такого идеала), подобные ошибки были бы невозможны. Справедливости ради, следует, однако, отметить, что такое неприятие связи стиля и вкуса с эстетическим идеалом в то время подогревалось схоластическим характером многих эстетический концепций, отрывом последних от реальной практики художественного процесса.

Если кратко резюмировать содержание этой главы, то можно сказать следующее. Функция философии в художественном процессе состоит в конечном счете, в том, что мировоззрение участников художественного процесса (художника и зрителя) через посредство эстетического идеала определяет как их стиль, так и вкус и все формы взаимоотношения между стилем и вкусом. Отсюда следует, что эволюция стилей и вкусов должна определяться эволюцией эстетических идеалов ("...Самый этот факт развития... художественных идеалов мы считаем одним из важнейших предметов эстетического исследования". С этой точки зрения основная задача эстетики: "понять идеалы искусства и суждения вкуса и показать, от каких условий они зависят и как они возникают" /Мейман Э. Эстетика. М., 1919. Ч.II. С.25/). Но поскольку судьба последних определяется судьбой антропологических (этических) идеалов, то возникает мысль, что эволюция эстетических идеалов и художественных стилей и вкусов является только вершиной айсберга, в основании которого лежит эволюция других социальных идеалов и связанных с ними "социальных стилей" (Г.Рид) и вкусов, включая этические, политические и экономические стили и вкусы. Проблема судьбы идеала выводит на проблему смысла борьбы идеалов вообще. Но этот круг вопросов требует, так сказать, обращения той задачи, которой мы до сих пор занимались: теперь нас будет интересовать уже не влияние философии на искусство, а влияние искусства на философию (включая философию культуры, философию истории и философию жизни). Но это последнее влияние не может быть понято удовлетворительно без учета тех результатов, которые получены при анализе первого влияния.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТИЛЯ

Для обозначения рассматриваемого явления помимо термина «художественный стиль» используют также термины «художественно-изобразительный стиль», «художественно-беллетристический стиль».

Кроме того, в последнее время в различных учебниках и справочниках нередко встречается термин «язык художественной литературы». Как и термин «разговорный язык», термин «язык художественной литературы» употребляется для того, чтобы отделить рассматриваемый стиль от литературного языка, вывести за его пределы.

Художественный стиль используется в эстетической сфере.

Более характерная для стиля форма речи – письменная.

Тип мышления, с которым связан стиль, – образное.

Тип социальной деятельности коллектива, который обусловил возникновение стиля, – словесная художественная деятельность.

Функция языка, которая наиболее характерна для стиля, – функция воздействия.

Функция стиля – создание словесных произведений искусства. ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА

Для того чтобы охарактеризовать стиль «изнутри» (а не для того, чтобы отделить его от других стилей), привлекается эстетическая функция языка. Эстетическая функция языка – это эстетическая (художественная) мотивированность языковой формы.

Эстетическую функцию иногда называют поэтической, однако последний термин является неудачным по причине его внутренней формы: он устанавливает связь эстетической функции только с поэтическими произведениями, в то время как она реализуется и в прозе.

Эстетическая функция языка связана с внимательным отношением к языковой/речевой форме сообщения. Она разрушает автоматизм повседневной речи, привносит слова, которые не лежат на поверхности речевого сознания. Именно реализация эстетической функции языка превращает текст в произведение искусства. ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА

Помимо того что реализация эстетической функции превращает текст в произведение искусства, обращение к этой функции позволяет доказать существование художественного стиля как одного из стилей литературного языка.

Как говорилось выше, некоторые ученые пытаются вывести художественный стиль за пределы литературного языка. Рассмотрим их аргументы.

1. У художественного стиля отсутствуют специфические языковые признаки.

Данное утверждение является излишне категоричным. С одной стороны, действительно, нельзя охарактеризовать художественный стиль по многим параметрам, которые используются при характеристике официально-делового, научного и разговорно-бытового стилей. Нельзя, в частности, установить жесткую связь художественного стиля с некоторыми типами синтаксических структур и сказать, например, что в нем преобладают очень распространенные, длинные предложения (как в официально-деловом стиле) или нераспространенные, очень короткие (как в разговорно-бытовом стиле). Современные технологии позволяют обратиться к очень большому массиву художественных текстов и высчитать среднее количество слов в предложении (оно, видимо, будет меньше, чем в официально-деловом стиле, и больше, чем разговорно-бытовом). Однако используя среднестатистические данные по этому параметру, будет сложно доказать, что «Война и мир» Л. Н. Толстого и «Незнайка в Солнечном городе» Н. Носова – это тексты художественного стиля (в первом случае слов будет значительно больше среднестатистического показателя, а во втором – значительно меньше). Нельзя также закрепить за художественным стилем конкретную форму лица (первого/второго/третьего) и т. д.

С другой стороны, можно, например, отметить, что в художественном стиле в целом много глаголов (их в два раза больше, чем в научном стиле, и в три раза больше, чем в официально-деловом; поэтому художественный стиль назвают глагольным). Как характерную черту стиля можно также выделить разнообразие грамматических форм. Так, упомянутые выше глаголы используются в формах всех трех времен, причем с очень разнообразными значениями (а не с одним или двумя, как в официально-деловом, научном стилях). Указанные признаки являются несколько абстрактными; однако, поскольку тексты художественного стиля (хорошие, «правильные» тексты) отличаются значительной степенью индивидуальности, его описание требует большей степени обобщения, абстрагирования, нежели описание других стилей. При ином подходе в характеристику художественного стиля пришлось бы включить значительную часть стилистики ресурсов.

Ученые, которые не признают художественный стиль как функциональную разновидность литературного языка, видимо, исходят во многом именно из положений стилистики ресурсов. В стилистике ресурсов стиль – это совокупность единиц, обладающих формальным сходством. В функциональной стилистке используется иной подход к формированию стилей, в частности обращается внимание на функции языковых единиц. Во многом именно функция объединяет языковые средства в систему, – и для художественного стиля это функция эстетического отображения действительности, или, проще говоря, эстетическая функция.

2. В художественных произведениях используются средства всех функциональных стилей.

Нельзя не согласиться с данным утверждением. При этом следует вспомнить, что все стили современного русского литературного языка являются в той или иной степени проницаемыми для элементов других стилей. Кроме того, единицы, характерные для других стилей, а также для других форм существования языка, включаются в художественные тексты в измененной функции.

Сопоставим функции отдельных вербальных средств в рамках исходных систем и в рамках художественного стиля.

Очевидно, что в тексте художественного стиля, который является тщательно подготовленным (а не спонтанным) и имеет письменную форму, именительный темы не нужен как заполнитель нежелательной паузы. Люди не пишут и не читают художественные тексты, чтобы закрепить/передать или получить научную информацию, в том числе посредством терминов. Писатели не применяют шаблоны официально-делового стиля для того, чтобы не задумываться о выборе синтаксической структуры, сочетаемости языковых единиц и тем самым упростить процесс создания художественных произведений.

Они не используют элементы территориальных диалектов и жаргонов для того, чтобы отдельные части текстов были понятны только представителям одной социальной группы или жителям одного региона.

Итак, в художественном стиле могут встречаться языковые единицы, характерные для других стилей, и даже единицы, которые выходят за пределы литературного языка. При этом они используются не в своей первичной функции, а в эстетической (функции эстетического воздействия). Таким образом, не стоит говорить о «смешении стилей» в художественном тексте, если слово «стиль» используется для обозначения функционального стиля. Словосочетание «смешение стилей» применительно к художественному тексту может рассматриваться только как наименование частного стилистического приема, который заключается в соединении языковых единиц с разной стилистической окраской. Причем, поскольку остается опасность буквального толкования термина «смешение стилей», лучше заменять его синонимом «стилистический контраст».

Использование в художественном тексте некоторых иностилевых и внелитературных единиц в их исходной функции является невозможным, поскольку значения этих единиц (специальных терминов, диалектных и жаргонных слов) обычному читателю просто неизвестны (т. е. с их помощью нельзя точно и ясно обозначить явление, упростив при этом восприятие смысла высказывания, и т. п.).

Между тем отбор языковых средств для художественного текста должен быть не просто эстетически мотивированным, – он должен обеспечивать понятность этого текста (разумеется, оценивая степень понятности/непонятности того или иного произведения, следует ориентироваться на читателя, владеющего художественным стилем). Если литературное произведение не вполне понятно читателю, оно в той или иной степени теряет свою художественную ценность.

Например, в начале XX века существовала группа поэтов, которые занимались экспериментами с языковой формой. Их произведения по-своему интересны, однако существует, пожалуй, относительно немного людей, которые бы получали от прочтения этих произведений большое эстетическое удовольствие. Во всяком случае в истории русской литературы соответствующим авторам не отводится такого же места, как, например, А. С. Пушкину, Ф. И. Тютчеву или С. А. Есенину. В качестве примера используем стихотворение В. В. Хлебникова:

Мы чаруемся и чураемся. Там чаруясь, здесь чураясь, То чурахарь, то чарахарь, Здесь чуриль, там чариль. Из чурыни взор чарыни. Есть чуравель, есть чаравель. Чарари! Чурари!Чурель! Чарель! Чареса и чуреса. И чурайся и чаруйся.

В результате многие нехудожественные единицы попадают в художественное произведение только после некоторой адаптации.

В частности, писатели разъясняют непонятные / не вполне понятные слова. Это помогает читателю осознать не только их буквальное значение, но и художественную роль. С целью разъяснения авторами могут использоваться различные средства; например, конструкции с пояснительным значением: Целую неделю я гляжу на полосу бледного неба меж высокими берегами, на белые склоны с траурной каймой, на «пади» (ущелья), таинственно выползающие откуда-то из тунгусских пустынь (В. Г. Короленко); постраничные сноски:

Иногда разъяснить значение слова позволяет контекст:

А у самой земли – ниц Спелая земляница, Ягода земляница Ото всех хоронится.

(С. Тишкина)

Авторы художественных произведений нередко обращаются к средствам разговорно-бытового стиля. При этом данные средства подвергаются тщательному отбору и обработке (даже если включаются в реплики персонажей), т. к. в ином случае, приобретая письменную форму, они могут с трудом воспринимаются нашим сознанием. В частности, это касается конструкций, которые отличаются значительной степенью аграмматизма (бессвязности, грамматической неупорядоченности): Аптека не скажете где сойти. Отклонения от общей закономерности встречаются, например, если автору необходимо изобразить поток сознания, различные психические аномалии и т. п. Но следует все же заметить, что большие фрагменты текста, написанные в соответствующей манере, могут быть достаточно сложны для восприятия. В качестве иллюстрации можно привлечь перевод романа Э. Елинек «Дикость», где нередко отсутствуют формальные средства межфразовой связи. ТРОПЫ И ФИГУРЫ РЕЧИ. СТИЛИСТИЧЕСКИ ОКРАШЕННЫЕ ЕДИНИЦЫ

1. Тропы и фигуры речи по праву считаются отличительной чертой художественного стиля.

Вспомним определения соответствующих понятий.

Троп – слово, использованное в переносном значении.

Фигура речи (или иначе – стилистическая фигура) – оборот речи, особое синтаксическое построение, которое создается по определенной схеме (например, именительный темы, синтаксический параллелизм и т. п.).

Фигуры и тропы участвуют в формировании художественного образа, в создании художественной системы конкретного произведения, т. е. используются в эстетической функции. Это отличает их от тех тропов и фигур, которые мы находим в разговорно-бытовом и публицистическом стилях, где они используются с целью вполне конкретного воздействия на адресата.

Несмотря на то что тропы являются характерным признаком художественного стиля в целом, некоторые художественные тексты могут строиться без их использования. Образность такие тексты получают, как правило, за счет своей предметной точности, а также за счет использования стилистических фигур.

Отсутствие тропов в тексте обозначается термином «автология». Наличие тропов в тексте называется созвучным термином «металогия».

2. Аналогичная ситуация наблюдается и в области стилистической окраски. Художественный стиль в целом отличается экспрессивностью: в нем широко используются эмоционально маркированные единицы, применяются контрастные в функциональном отношении (и, как следствие, экспрессивные) слова, их формы и т. д.

При этом в создании художественных образов могут участвовать функционально и эмоционально нейтральные средства языка. В сфере эстетического отображения действительности они также являются стилистически значимыми.

Введение.
Понятие художественного стиля.
Особенности византийского стиля.
Культура католического Запада: романский стиль, готика.
Заключение.
Список используемой литературы.

1. Введение.

Средними веками культурологи называют длительный период в истории Западной Европы между Античностью и Новым Временем. Этот период охватывает более тысячелетия с V по XV в..
Внутри тысячелетнего периода Средних веков принято выделять, по меньшей мере, три периода. Это:
- Раннее Средневековье, от начала эпохи до 900 или 1000 годов (до Х - XI веков);
- Высокое (Классическое) Средневековье. От X-XI веков до примерно XIV века;
- Позднее Средневековье, XIV и XV века.
Раннее Средневековье - время, когда в Европе происходили бурные и очень важные процессы. Прежде всего, это - вторжения так называемых варваров (от латинского barba - борода), которые уже со II века нашей эры постоянно нападали на Римскую империю и селились на землях ее провинций. Эти вторжения закончилось падением Рима. Новые западноевропейцы при этом, как правило, принимали христианство, которое в Риме к концу его существования было государственной религией. Христианство в различных его формах постепенно вытесняло языческие верования на всей территории Римской империи, и этот процесс после падения империи отнюдь не прекратился. Это второй важнейший исторический процесс, определявший лицо раннего Средневековья в Западной Европе.
Третьим существенным процессом было формирование на территории бывшей Римской империи новых государственных образований, создававшихся теми же «варварами». Многочисленные франкские, германские, готские и прочие племена были на деле не такими уж дикими. Большинство из них уже имели зачатки государственности, владели ремеслами, включая земледелие и металлургию, были организованы на принципах военной демократии. Племенные вожди стали провозглашать себя королями, герцогами и т. д., постоянно воюя друг с другом и подчиняя себе более слабых соседей. На Рождество 800 года король франков Карл Великий был коронован в Риме католическим и как император всего европейского запада. Позднее (900 год) Святая Римская империя распалась на бесчисленное множество герцогств, графств, маркграфств, епископств, аббатств и прочих уделов. Их властители вели себя как вполне суверенные хозяева, не считая нужным подчиняться никаким императорам или королям. Однако процессы формирования государственных образований продолжались и в последующие периоды. Характерной особенностью жизни в раннее средневековье были постоянные грабежи и опустошения, которым подвергались жители Священной Римской империи. И эти грабежи, и набеги существенно замедляли экономическое и культурное развитие.
В период классического, или высокого Средневековья Западная Европа начала преодолевать эти затруднения и возрождаться. С Х века сотрудничество по законам феодализма позволило создать более крупные государственные структуры и собирать достаточно сильные армии. Благодаря этому удалось остановить вторжения, существенно ограничить грабежи, а затем и перейти постепенно в наступление. В 1024 году крестоносцы отняли у византийцев Восточную Римскую империю, а в 1099 году захватили у мусульман Святую землю. Правда, в 1291 году и то и другое были опять потеряны. Однако из Испании мавры были изгнаны навсегда. В конце концов западные христиане завоевали господство над Средиземным морем и его. островами. Многочисленные миссионеры принесли христианство в королевства Скандинавии, Польши, Богемии, Венгрии, так что эти государства вошли в орбиту западной культуры.
Наступившая относительная стабильность обеспечила возможность быстрого подъема городов и общеевропейской экономики. Жизнь в Западной Европе сильно изменилась, общество быстро утрачивало черты варварства, в городах расцветала духовная жизнь. В целом европейское общество стало намного более богатым и цивилизованным, чем во времена античной Римской империи. Выдающуюся роль в этом играла христианская церковь, которая тоже развивалась, совершенствовала свое учение и организацию. На базе художественных традиций Древнего Рима и прежних варварских племен возникло романское, а затем блестящее готическое искусство, причем наряду с архитектурой и литературой развивались все другие его виды - театр, музыка, скульптура, живопись, литература. Именно в эту эпоху были созданы, например, такие шедевры литературы как «Песнь о Роланде» и «Роман о Розе». Особенно большое значение имело то, что в этот период западноевропейские ученые получили возможность читать сочинения античных греческих и эллинистических философов, прежде всего Аристотеля. На этой основе зародилась и выросла великая философская система Средневековья - схоластика.
Позднее Средневековье продолжило процессы формирования европейской культуры, начавшиеся в период классики. Однако ход их был далеко не гладким. В XIV - XV веках Западная Европа неоднократно переживала великий голод. Многочисленные эпидемии, особенно бубонной чумы («Черная смерть»), тоже принесли неисчерпаемые человеческие жертвы. Очень сильно замедлила развитие культуры Столетняя война. Однако, в конце концов города возрождались, налаживалось ремесло, сельское хозяйство и торговля. Люди, уцелевшие от мора и войны, получали возможность устраивать свою жизнь лучше, чем в предыдущие эпохи. Феодальная знать, аристократы, стали вместо замков строить для себя великолепные дворцы, как в своих поместьях, так и в городах. Новые богачи из «низких» сословий подражали им в этом, создавая бытовой комфорт и соответствующий стиль жизни. Возникли условия для нового подъема духовной жизни, науки, философии, искусства, особенно в Северной Италии. Этот подъем с необходимостью вел к так называемому Возрождению или Ренессансу.

2. Понятие художественного стиля.

Художественный стиль - сокупность приемов, направленных на достижение целостной выразительности произведения искусства и образующих устойчивую поэтическую формулу со своими постоянными элементами. По замечанию М. Шапиро, «стиль не есть то, чем обладает искусство, стиль есть то, чем искусство является». Понятие стиля по самой своей природе свидетельствует о существовании устойчивого конструктивного принципа в менталитете любого типа. Философы и культурологи не только используют понятие Художественный стиль, но и говорят о стиле жизни, стиле культуры. Художественному творчеству, как и всем другим видам человеческой деятельности, присуще особое стремление образовывать выразительные и связные структуры. Выразительными средствами стиля говорит не только искусство, но и сама эпоха. Стиль - это язык, обеспечивающий системное единство всех способов чувствования, мышления, поведения, творчества, мировосприятия в культуре. Раз найденные композиционные и языковые приемы, если они адекватны самосознанию той или иной эпохи, стремятся расшириться, распространить свое господство и на другие виды искусств, и на все формы деятельности человека - на способы его восприятия, переживания, общения, чувствования. В этом смысле любому стилю присущ «империализм конструктивного принципа» (Ю.Н. Тынянов).
Понятие Художественный стиль применяют для обозначения достаточно поздних течений в искусстве, начиная со Средневековья (романский стиль, готический стиль). Для характеристики ранних устойчивых художественных тенденций в искусстве.Др. Востока, античности используют понятие художественного стиля как более имперсонального формообразующего принципа.
Понятие Художественный стиль выступает важнейшим инструментом структурирования и дифференциации всеобщей истории искусств. Вплоть до сер. 19 в. стиль выступал главным принципом членения мирового художественного процесса. Одно из первых обоснований стилевого развития искусства обнаруживается в 18 в. Так, в концепции И. Винкельмана всеобщий художественный процесс предстает как чередование «правильных» и «неправильных» С.х.: поначалу из «правильного» (античность) вырастало «неправильное» (Средневековье с его искаженными формами и пропорциями), а затем из этого «неправильного» вновь рождалось «правильное» (Возрождение). За Возрождением следует барокко (вновь «неправильное»), конкурирующее с «правильностью» классицизма, и т.д. Винкельман подметил один из верных принципов: стилевое развитие зачастую движется по пути отрицания, одна художественная эпоха возникает как отрицание другой.
Чрезвычайно важное значение имеет то обстоятельство, что в 17 в. последовательное развитие мировых С.х. сменяется их параллельным развитием, взаимодополнительным сосуществованием. Если до этого в Европе готический стиль пришел на смену романскому, а затем сам сменился ренессансным стилем, то в 17 в. почти одновременно возникают и развиваются большие мировые С.х., носящие наднациональный характер, охватывающие разные виды искусств - барокко и классицизм. Данное наблюдение подтверждает репутацию как феномена, способного быть манифестацией общих тенденций культуры как целого. Возникновение явления параллельного и равноправного развития мировых Художественных стилей знаменовало принципиально новую ситуацию в европейской культуре: усиление гетерогенности сознания, разрушение автоматизмов восприятия, рождение феномена рефлексии, заставляющего сомневаться в раз найденных ответах, реализовывать возможность выбора.
Мировые Художественные стили не находятся в отношении подчинения, субординации. Каждый из них обладает самоценной природой и только ему присущим онтологическим смыслом. Совершенное искусство по этой причине возможно в любом и на любой сюжет. Анализ каждого позволяет понять, какие приемы, способы толкования мира, его поэтического отражения эпоха мыслит как художественно совершенные и одновременно имманентные своей сути. Внутренняя природа того или иного. Наделена поэтому содержательностью особого качества. Основополагающие стилевые приемы эпохи всегда есть следствие ее предельного культурного видения и оборачиваются особой трактовкой этой эпохи. Каждая эпоха, опредмечивая себя в Художественном стиле, предстает осуществлением только ей присущей иерархии ценностей.
Отмечая господство в исторической эпохе того или иного Х.с., мы тем самым фиксируем наличие в ней особых формообразующих начал, которые существуют в культуре еще до момента рождения произведения искусства и объективное действие которых способно определять характер его выразительности. Историко-культурная сила влияния Х.с. такова, что зачастую не столько стиль принадлежит художнику, сколько художник ему: власть продуктивно-созидательного потенциала Х.с. проникает исподволь, рассеяна в особых интенциях исторического сознания эпохи. Отсутствие в художественном творчестве 20 в. устойчивых стилевых течений, «исчислимого алфавита» художественно-лексических приемов рождает сложные проблемы бытия искусства, нередко делая весьма проблематичным сам процесс художественного контакта.

3. Особенности византийского стиля.

Наверняка, многим из нас, приходилось слышать словосочетание «византийский стиль», когда речь заходила об архитектуре и дизайне. Но что такое византийский стиль? Почему в наше время архитекторы и декораторы так нередко вспоминают византийский стиль? Чем он примечателен и откуда пошло само понятие «византийский стиль»? Давайте попытаемся разобраться, и для начала определим, чем этот стиль известен и по каким признакам можно отличить византийский стиль от других стилей в архитектуре. Тем более что в наши дни византийский стиль вызывает немалый интерес.
Византийский стиль применяется в архитектуре и дизайне с давних времён. Ещё до того, как пала Византия, её архитекторы и ремесленники смогли создать неподражаемый, но в тоже время консервативный, византийский стиль. Главные отличия древних и современных зданий в византийском стиле это явная утончённость линий, напыщенная вычурность и любовь к метафорам и условности. В отличие от античного стиля, в византийском стиле старинных зданий, пожалуй, слишком, много зрелищности и в тоже время этот стиль считался глубоко религиозным. Создав византийский стиль, древние мастера создали некое художественное начало, в котором главенствуют неземная, божественная красота, низвергнув красоту окружающего бытия.
Многие искусствоведы до сих пор спорят о точном времени возникновения византийского стиля, но бесспорным остаётся одно: византийский стиль всегда отличался широтой художественного замысла и стремлением к утончённой, но пышной декоративности.
Период с VI по XII век, этот стиль остаётся актуальным и в ХХI веке. Некоторые из современных зданий, если и не выполнены полностью согласно всем канонам византийского стиля, то имеют массу элементов, которые присущи для византийского стиля. Тем самым в наши дни византийский стиль способен обрести ещё одну возможность стать одним из самых востребованных стилей в архитектуре и современном дизайне.
Не стоит забывать и тот факт, что византийский стиль много мог, кроме восточного и античного, почерпнуть из греческой и древней средиземноморской архитектуры.
По сути, византийский стиль обрёл свои очертания, унаследовав много от античного стиля и много позаимствовав у восточных архитекторов и мастеров. Возможно, что именно по этой причине знатоки византийского стиля называют его иногда коктейлем восточного и античного стилей.

Сегодня византийский стиль не потерял свою актуальность и с успехом используется при оформлении интерьеров многими дизайн студиями. Не плохих результатов по разработке оформления интерьеров и фасадов в византийском стиле добилась дизайн-студия «А-Квадрат».
Хотя будем откровенными, византийский стиль сегодня отличается от старинного византийского стиля, но имеет свои особенности и отличия, характерные только для византийского стиля черты.
Сегодня византийский стиль в дизайне и архитектуре можно отличить по наличию сводов, арок, куполов. В современном дизайне византийский стиль более доступен для понимания и не предусматривает лишнюю пластику и перегрузок декорациями.
Характерными цветами для современного византийского стиля принято считать коричневые, золотые и белые оттенки. Линии современного византийского стиля отличаются наличием прямых линий с применением дуги.
Основными фигурами византийского стиля принято считать шарообразные и цилиндрические изваяния. Не редко в византийском стиле за основу берётся плоскость.
Отличить византийский стиль от любого другого архитектурного стиля можно по характерным для византийского стиля приёмам.
Издавна, в зданиях, построенных в византийском стиле стены были исписаны фресками, чуть позднее для декора стен стали использовать мраморные плиты различных цветов и оттенков.
Мозаика и живопись в стиле мозаики так же всегда были отличительной особенностью византийского стиля. Древние мастера предпочитали вставлять элементы мозаики в своды арок, внутри куполов и нередко использовали для нанесения мозаики изогнутые стеновые поверхности.
А наиболее примечательным характерным элементом византийского стиля можно назвать обработку стен скульптурной резьбой. Как правило, в старинные времена такая резьба имела религиозную наклонность, и лёгкое рельефное изображение не искажало плоскость стен, а напротив, делало её на вид достойной восхищения. Активно использую купола, устои и возводя экседры по диагонали древние архитекторы обозначили характерные и наиболее часто используемые в византийском стиле конструкции и их конфигурацию.
Арки на колоннах и полукружные арки так же очень характерны для византийского стиля. Византийский стиль проще всего определить по наличию этих характерных конструкций.
Ещё к конструкциям, характерным для византийского стиля можно отнести переходящие в капители колонны. Украшались они различными тонкими рельефными рисунками.
Характерной чертой византийского стиля можно считать и окна, выполненные, как правило, в виде вертикальной высокой арки. Использование на таких окнах мозаики из цветного стекла тоже можно отнести к одному из характерных элементов византийского стиля.
Если к вышеупомянутым характерным чертам византийского стиля добавить ещё и массивные двери с декоративной резьбой, то отличить византийский стиль от любого другого архитектурного стиля будет проще. Византийский стиль смог сформироваться как нечто особое благодаря таланту, умению, мудрости и терпению древних мастеров.

4. Культура католического Запада: романский стиль, готика.
Романский стиль.
Романский стиль - художественный стиль, господствовавший в Западной Европе (а также затронувший некоторые страны Восточной Европы) в 10-12 вв. (в ряде мест - и в 13 в.), один из важнейших этапов развития средневекового европейского искусства. Термин «Р. с.» был введён в начале 19 в
Р. с. впитал многочисленные элементы раннехристианского искусства, меровингского искусства культуры «каролингского возрождения», кроме того, искусства античности, эпохи переселения народов, Византии и мусульманского Ближнего Востока. В отличие от предшествующих ему тенденций средневекового искусства, носивших локальный характер, Р. с. явился первой художественной системой средневековья, охватившей (несмотря на вызванное феодальной раздробленностью огромное многообразие местных школ) большинство европейских стран. Основой единства Р. с. была система развитых феодальных отношений и интернациональная сущность католической церкви, которая была в ту эпоху наиболее значительной идеологической силой общества и благодаря отсутствию сильной светской централизованной власти имела основополагающее экономическое и политическое влияние. Главными покровителями искусств в большинстве государств были монастырские ордена, а строителями, рабочими, живописцами, переписчиками и декораторами рукописей - монахи; лишь в конце 11 в. появились бродячие артели каменотёсов-мирян (строителей и скульпторов).
Отдельные романские здания и комплексы (церкви, монастыри, замки) нередко создавались среди сельского ландшафта и, размещаясь на холме или на возвышенном берегу реки, господствовали над округой как земное подобие «града божьего» или наглядное выражение могущества сюзерена. Романские здания прекрасно гармонируют с природным окружением, их компактные формы и ясные силуэты как бы повторяют и обогащают естественный рельеф, а местный камень, чаще всего служивший материалом, органично сочетается с почвой и зеленью. Наружный облик построек Р. с. исполнен спокойной и торжественно- суровой силы; в создании этого впечатления немалую роль играли массивные стены, тяжеловесность и толщина которых подчёркивались узкими проёмами окон и ступенчато углублёнными порталами, а также башни, которые становятся в Р. с. одним из важнейших элементов архитектурных композиций. Романское здание представляло собой систему простых стереометрических объёмов (кубов, параллелепипедов, призм, цилиндров), поверхность которых расчленялась лопатками, арматурными фризами и галереями, ритмизирующими массив стены, но не нарушающими его монолитной целостности. Храмы Р. с. развивали унаследованные от раннехристианского зодчества типы базиликальной и центрической (чаще всего круглой в плане) церкви; в месте пересечения трансепта с продольными нефами возводились обычно световой фонарь или башня. Каждая из главных частей храма представляла собой отдельную пространственную ячейку, как внутри, так и снаружи четко обособленную от остальных, что во многом было обусловлено требованиями церковной иерархии: например, хор церкви был недоступен для паствы, занимавшей нефы. В интерьере мерные, медлительные ритмы разделяющих нефы аркад и подпружных арок, на значительном расстоянии друг от друга прорезавших каменную массу свода, рождали ощущение незыблемой устойчивости божественного мироустройства; это впечатление усиливалось самими сводами (преимущественно цилиндрическими, крестовыми, крестово-рёберными, реже - куполами), приходящими в Р. с. на смену плоским деревянным перекрытиям и первоначально появившимися в боковых нефах. Если в раннем Р. с. господствовала настенная живопись, то в конце 11 - начале 12 вв., когда своды и стены обрели более сложную конфигурацию, ведущим видом храмового декора стали монументальные рельефы, украшавшие порталы, а часто и всю фасадную стену, а в интерьере сосредоточенные на капителях. В зрелом Р. с. плоский рельеф сменяется всё более выпуклым, насыщенным светотеневыми эффектами, но неизменно сохраняющим органичную связь со стеной, вставленным в неё или как бы вырастающим из её массива. Эпоха Р. с. явилась также периодом расцвета книжной миниатюры, в целом отличавшейся крупными размерами и монументальностью композиций, а также различных отраслей декоративно-прикладного искусства: литья, чеканки, резьбы по кости, эмальерного дела, художественного ткачества, ковроделия, ювелирного искусства.
В романской живописи и скульптуре центральное место занимали темы, связанные с представлением о безграничном и грозном могуществе божьем (Христос во славе, «страшный суд» и т. д.). В строго симметричных композициях безраздельно доминировала фигура Христа, значительно превосходящая по размерам остальные фигуры. Более свободный и динамичный характер принимали повествовательные циклы изображений (на библейские и евангельские, житийные, изредка - исторические сюжеты). Для Р. с. характерны многочисленные отклонения от реальных пропорций (головы непропорционально велики, одежды трактуются орнаментально, тела подчинены абстрактным схемам), благодаря которым человеческий образ становится носителем преувеличенно экспрессивного жеста или частью орнамента, нередко не утрачивая при этом напряжённой духовной выразительности. Во всех видах романского искусства часто существеннейшую роль играли узоры, геометрические или составленные из мотивов флоры и фауны (типологически восходящей к произведениям звериного стиля и непосредственно отражающей дух языческого прошлого европейских народов). Общая система образов Р. с., на зрелой стадии тяготевшего к универсальному художественному воплощению средневековой картины мира, подготовила свойственное готике представление о соборе как своеобразной «духовной энциклопедии».
В зодчестве Франции, где первоначальные формы Р. с. появляются уже в конце 10 в., наибольшее распространение получили трёхнефные базилики с цилиндрическими сводами в среднем нефе и крестовыми в боковых, а также так называемые паломнические церкви с хором, окруженным обходной галереей с радиальными капеллами (церковь Сен-Сернен в Тулузе, около 1080 - 12 в.). В целом французское романское зодчество отмечено крайним многообразием местных школ: к особой монументальности композиций тяготела бургундская школа (так называемая церковь Клюни-3), к богатству скульптурного декора - школа Пуату (церковь Нотр-Дам в Пуатье, 12 в.); в Провансе отличительной особенностью церквей являлся обильно украшенный скульптурой главный портал (однопролётный или трехпролётный), развивающий, вероятно, мотив древнеримской триумфальной арки (церковь Сен-Трофим в Эрле). Строгие по декору нормандские церкви ясностью своих пространственных членений во многом подготовили готику (церковь Ла Трините в Кане, 1059-66). В светской архитектуре Р. с. во Франции сложился тип замка-крепости с Донжон ом. К вершинам романского изобразительного искусства Франции принадлежат проникнутая мощной экспрессией скульптура тимпанов бургундских и лангедокских церквей [в Везле, Отене, Муассаке], многочисленные циклы росписей, памятники миниатюры и декоративно-прикладного искусства (в том числе лиможские эмали)
В романской архитектуре Германии выделялись саксонская школа [церкви с двумя симметричными хорами на З. и В., иногда с 2 трансептами, лишённые лицевой фасадной стороны (Санкт-Михаэльскирхе в Хильдесхейме, после 1001-33)], а в зрелый период - церковное зодчество прирейнских городов, где в 11-13 вв. были построены грандиозные соборы [в Шпейере, Майнце, Вормсе]; здесь широко применялась так называемая связанная система перекрытий, при которой каждой травее среднего нефа соответствовали 2 травеи боковых нефов. Характерные для немецкой романики идеи величия императорской власти нашли яркое выражение в строительстве императорских дворцов (пфальцев). В «оттоновский период» Р. с. (2-я половина 10 - 1-я половина 11 вв.) переживает расцвет немецкая книжная миниатюра (важнейшие центры - аббатство Рейхенау и Трир), а также искусство литья (бронзовые двери в соборе в Хильдесхейме). В эпоху зрелого немецкого Р. с. всё большее значение приобретает каменная и стукковая скульптура.
В Италии элементы Р. с. ранее всего зародились в ломбардской школе, где уже в 9-10 вв. сложился так называемый первый Р. с. (регулярная кладка стен и опор, каменного перекрытия, тектонический декор внешних поверхностей при отсутствии ещё ясной взаимосвязи элементов объёмно-пространственной композиции).
Для итальянского Р. с. типичны преимущественно городской характер архитектуры, постоянные античные и (в Южной Италии и Сицилии) арабские влияния. Теснее связано с германской и французской романтикой зодчество Тосканы [соборный комплекс в Пизе], где возник Инкрустационный стиль .
В Испании, отчасти в связи с Реконкистой, в романскую эпоху широко (как нигде в Европе) развернулось строительство замков- крепостей и городских укреплений [например, в Авиле]. Церковная архитектура Испании нередко следовала французским «паломническим» прототипам, но в целом отличалась сравнительной простотой композиционных решений. Испанская скульптура Р. с. в ряде случаев предвосхищает сложные образные системы готики. В Испании (преимущественно в Каталонии) сохранились также многочисленные романские росписи, отмеченные резкой лапидарностью рисунка и крайней интенсивностью колорита.
Р. с. развивается также в Англии (после норманнского завоевания 1066; в архитектуре здесь традиции местного деревянного зодчества сочетались с воздействием нормандской школы, а в живописи ведущее значение получила миниатюра, для которой характерно особое богатство растительного орнамента), в странах Скандинавии (если большие городские соборы здесь следуют преимущественно немецким образцам, то в приходских и сельских церквах отчётливо проступают черты местного своеобразия), в Польше, Чехословакии, Венгрии.
За пределами Европы очагами Р. с. были замки, возведённые крестоносцами в 12-13 вв. в Палестине и Сирии (замок Крак де Шевалье, 12-13 вв.). Отдельные черты Р. с., обусловленные не столько прямыми влияниями, сколько некоторым сходством идейно-художественных задач, проявились в искусстве Древней Руси (например, в архитектуре и пластике владимиро-суздальской школы).

Готика.

В XI и XII вв. в результате развития способов обработки земли в Средней Европе возросли урожаи. В связи с этим часть сельского населения стала специализироваться на ремесленном производстве и в торговле, освободившись от влияния феодалов и создав самостоятельные коммуны. Так внутри феодального общества возник новый класс - городская буржуазия, чья власть основывалась на движимом имуществе, прежде всего на деньгах. Этот класс стал двигателем экономического и культурного прогресса. В городах развернулось, возникнув в Северной Франции, широкое строительство. Новый архитектурный стиль получил название готики. Это название было предложено в XV в. итальянскими теоретиками искусства, выразившими таким образом свое отношение к казавшейся им варварской архитектуре Западной и Средней Европы.
Хотя готика возникла в процессе развития романской архитектуры, в противоположность ей и последующей архитектуре ренессанса, барокко и классицизма, - это единственный стиль, создавший совершенно своеобразную систему форм и новое понимание организации пространства и объемной композиции. Название « готика » не отражает правильно существо данного стиля. В период ренессанса это было насмешливое наименование, выдуманное итальянской художественной критикой для творческого стиля, возникшего севернее Альп. Во Франции этот стиль получил более точное название «Style ogivat» (стиль стрельчатый).В стиле готика использовались различные строительные материалы. Жилые и хозяйственные постройки обычно возводились из дерева. Из этого же материала строились и многие значительные здания светского и церковного характера.
В областях с недостатком камня развивалось строительство из кирпича (Ломбардия, северная Германия, Польша). Здесь производился фасонный кирпич для кладки профилированных пилонов, окон и роз (круглых окон). Но основным, наиболее характерным для готики материалом, стал камень - отесанный и бутовый. Кладка из бутового камня, как правило, особенно в интерьерах, оштукатуривалась. Камень в готической архитектуре применялся как для создания конструкции, так и для декоративного убранства. Одновременно с возведением здания выполнялись работы по отделке его сложным и богатым декором.
Готические строители работали с камнем иначе, чем античные мастера, которые для возведения часто колоссальных сооружений тщательно обрабатывали огромные каменные блоки. Средневековые каменотесы со своим необычайн
и т.д.................

Художественный стиль обслуживает особую сферу человеческой деятельности – сферу словесно-художественного творчества. Как и остальные стили, художественный выполняет все важнейшие социальные функции языка:

1) информативную (читая художественные произведения, мы получаем сведения о мире, о человеческом обществе);

2) коммуникативную (писатель общается с читателем, передавая ему свое представление о явлениях действительности и рассчитывая на ответную реакцию, причем в отличие от публициста, обращающегося к широким массам, писатель обращается к тому адресату, который способен его понять);

3) воздействующую (писатель стремится вызвать у читателя эмоциональный отклик на свое произведение).

Но все эти функции в художественном стиле подчинены главной его функции – эстетической , заключающейся в том, что действительность воссоздается в литературно-художественном произведении через систему образов (персонажей, явлений природы, обстановки и т. д.). У каждого значительного писателя, поэта, драматурга – свое собственное, оригинальное видение мира, и для воссоздания одного и того же явления разные авторы используют различные языковые средства, специальным образом отобранные, переосмысленные. В. В. Виноградов отмечал: «…Понятие «стиля» в применении к языку художественной литературы наполняется иным содержанием, чем, например, в отношении стилей делового или канцелярского и даже стилей публицистического и научного... Язык художественной литературы не вполне соотносителен с другими стилями, он использует их, включает их в себя, но в своеобразных комбинациях и в преобразованном виде...»

Художественной литературе, как и другим видам искусства, присуще конкретно-образное представление жизни в отличие, например, от абстрагированного, логико-понятийного, объективного отражения действительности в научной речи. Для художественного произведения характерны восприятие посредством чувств и перевоссоздание действительности. Автор стремится передать, прежде всего, свой личный опыт, свое понимание и осмысление того или иного явления. Для художественного стиля речи типично внимание к частному и случайному, за которым прослеживается типичное и общее. Мир художественной литературы – это «перевоссозданный» мир, изображаемая действительность представляет собой в определенной степени авторский вымысел, а значит, в художественном стиле речи главнейшую роль играет субъективный момент. Вся окружающая действительность представлена через видение автора. Но в художественном тексте мы видим не только мир писателя, но и писателя в этом мире: его предпочтения, осуждения, восхищение и т. д. С этим связаны эмоциональность, экспрессивность, метафоричность, содержательная многоплановость художественного стиля. Как средство общения художественная речь имеет свой язык – систему образных форм, выражаемую языковыми и экстралингвистическими средствами. Художественная речь наряду с нехудожественной составляют два уровня национального языка. Основой художественного стиля речи является литературный русский язык. Слово в этом функциональном стиле выполняет номинативно-изобразительную функцию.

Лексический состав и функционирование слов в художественном стиле речи имеют свои особенности. В число слов, составляющих основу и создающих образность данного стиля, прежде всего, входят образные средства литературного языка, а также слова, реализующие в контексте свое значение. Это слова широкой сферы употребления. Узкоспециальные слова используются в незначительной степени, только для создания художественной достоверности при описании определенных сторон жизни. Например, Л. Н. Толстой в романе «Война и мир» при описании батальных сцен использовал специальную военную лексику. Значительное количество слов из охотничьего лексикона мы найдем в «Записках охотника» И. С. Тургенева, в рассказах М. М. Пришвина, В. А. Астафьева. В «Пиковой даме» А. С. Пушкина много слов, связанных с карточной игрой и т. д.

В художественном стиле очень широко используется многозначность слова, что открывает в нем дополнительные смыслы и смысловые оттенки, а также синонимия на всех языковых уровнях, благодаря чему появляется возможность подчеркнуть тончайшие оттенки значений. Это объясняется тем, что автор стремится к использованию всех богатств языка, к созданию своего неповторимого языка и стиля, к яркому, выразительному, образному тексту. На первый план в художественном тексте выходят эмоциональность и экспрессивность изображения. Многие слова, которые в научной речи выступают как четко определенные абстрактные понятия, в газетно-публицистической речи – как социально обобщенные понятия, в художественной речи выступают как конкретно-чувственные представления. Таким образом, стили функционально дополняют друг друга. Например, прилагательное «свинцовый» в научной речи реализует свое прямое значение (свинцовая руда, свинцовая пуля), а в художественной образует экспрессивную метафору (свинцовые тучи, свинцовая ночь, свинцовые волны). Поэтому в художественной речи важную роль играют словосочетания, которые создают некое образное представление.

Синтаксический строй художественной речи отражает поток образно-эмоциональных авторских впечатлений, поэтому здесь можно встретить все разнообразие синтаксических структур. Каждый автор подчиняет языковые средства выполнению своих идейно-эстетических задач. В художественной речи возможны и отклонения от структурных норм, обусловленные художественной актуализацией, то есть выделением автором какой-то мысли, идеи, черты, важной для смысла произведения. Они могут выражаться в нарушении фонетических, лексических, морфологических и других норм. Особенно часто этот прием используется для создания комического эффекта или яркого, выразительного художественного образа.

По разнообразию, богатству и выразительным возможностям языковых средств художественный стиль стоит выше других стилей, является наиболее полным выражением литературного языка. Особенностью художественного стиля, его важнейшим признаком является образность, метафоричность, что достигается использованием большого количества стилистических фигур и тропов.

Тропы – это слова и выражения, используемые в переносном значении с целью усилить образность языка, художественную выразительность речи. Основные виды тропов следующие

Метафора – троп, слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит неназванное сравнение предмета с каким-либо другим на основании их общего признака: И тьмой и холодом объята душа усталая моя. (М. Ю. Лермонтов)

Метонимия – вид тропа, словосочетание, в котором одно слово замещается другим, обозначающим предмет (явление), находящийся в той или иной (пространственной, временной и т. д.) связи с предметом, который обозначается замещаемым словом: Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой. (А. С. Пушкин). Замещающее слово при этом употребляется в переносном значении. Метонимию следует отличать от метафоры, с которой её нередко путают, в то время как метонимия основана на замене слова «по смежности» (часть вместо целого или наоборот, представитель вместо класса и т. д.), метафора же основана на замене «по сходству».

Синекдоха – один из видов метонимии, который представляет собой перенесение значения одного предмета на другой по признаку количественного соотношения между ними: И слышно было до рассвета, как ликовал француз. (М. Ю. Лермонтов).

Эпитет – слово или целое выражение, которое, благодаря своей структуре и особой функции в тексте, приобретает некоторое новое значение или смысловой оттенок, помогает слову (выражению) обрести красочность, насыщенность. Эпитет выражается преимущественно именем прилагательным, но также наречием (горячо любить) , именем существительным (веселья шум) , числительным (вторая жизнь).

Гипербола – троп, основанный на явном и намеренном преувеличения, с целью усиления выразительности и подчёркивания сказанной мысли: У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением (Н. В. Гоголь).

Литота – образное выражение, приуменьшающее размеры, силу, значение описываемого: Ваш шпиц, прелестный шпиц, не более наперстка… (А. С. Грибоедов). Литоту также называют обратной гиперболой.

Сравнение – троп, в котором происходит уподобление одного предмета или явления другому по какому-либо общему для них признаку. Цель сравнения – выявить в объекте сравнения новые, важные для субъекта высказывания свойства: Анчар, как грозный часовой, стоит – один во всей вселенной (А. С. Пушкин).

Олицетворение – троп, в основе которого лежит перенесение свойств одушевленных предметов на неодушевленные: Утешится безмолвная печаль, и резвая задумается радость (А. С. Пушкин).

Перифраз – троп, в котором прямое название предмета, человека, явления заменяется описательным оборотом, где указываются признаки не названного прямо предмета, лица, явления: царь зверей (лев), люди в белых халатах (врачи) и т. д.

Аллегория (иносказание) – условное изображение абстрактных идей (понятий) посредством конкретного художественного образа или диалога.

Ирония – троп, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному: Где уж нам, дуракам, чай пить. Ирония создаёт ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется.

Сарказм – один из видов сатирического изобличения, высшая степень иронии, основанная не только на усиленном контрасте подразумеваемого и выражаемого, но и на намеренном обнажении подразумеваемого: Бесконечны лишь Вселенная и глупость человеческая. Хотя насчет первой у меня имеются сомнения (А. Эйнштейн). Если больной очень хочет жить, врачи бессильны (Ф. Г. Раневская).

Стилистические фигуры – это особые стилистические обороты, выходящие за рамки необходимых норм для создания художественной выразительности. Необходимо подчеркнуть, что стилистические фигуры делают речь информационно избыточной, но эта избыточность нужна для выразительности речи, а значит, для более сильного воздействия на адресата. К стилистическим фигурам относят:

Риторическое обращение – придание авторской интонации торжественности, иронии и т. д .: А вы, надменные потомки… (М. Ю. Лермонтов)

Риторический вопрос – это особое построение речи, при котором утверждение высказывается в форме вопроса. Риторический вопрос не требует ответа, а лишь усиливает эмоциональность высказывания: И над отечеством свободы просвещенной взойдет ли наконец желанная заря? (А. С. Пушкин).

Анафора – стилистическая фигура, состоящая в повторении сродных звуков, слова или группы слов в начале каждого параллельного ряда, то есть в повторении начальных частей двух и более относительно самостоятельных отрезков речи (полустиший, стихов, строф или прозаических отрывков):

Не напрасно дули ветры,
Не напрасно шла гроза (С. А. Есенин).

Эпифора – стилистическая фигура, заключающаяся в повторении одних и тех же слов в конце смежных отрезков речи. Нередко эпифора используется в поэтической речи в виде одинаковых или аналогичных окончаний строф:

Милый друг, и в этом тихом доме
Лихорадка бьет меня,
Не найти мне места в тихом доме
Возле мирного огня (А. А. Блок).

Антитеза – риторическое противопоставление, стилистическая фигура контраста в художественной или ораторской речи, заключающаяся в резком противопоставлении понятий, положений, образов, состояний, связанных между собой общей конструкцией или внутренним смыслом: Кто был никем, тот станет всем!

Оксюморон – стилистическая фигура или стилистическая ошибка, которая представляет собой сочетание слов с противоположным значением (то есть сочетание несочетаемого). Для оксюморона характерно намеренное использование противоречия для создания стилистического эффекта:

Градация – группировка однородных членов предложения в определенном порядке: по принципу нарастания или ослабления эмоционально-смысловой значимости : Не жалею, не зову, не плачу… (С. А. Есенин)

Умолчание – намеренное прерывание речи в расчете на догадку читателя, который должен мысленно завершить фразу: Но слушай: если я должна тебе… кинжалом я владею, я близ Кавказа рождена… (А. С. Пушкин).

Многосоюзие (полисиндетон) – стилистическая фигура, состоящая в намеренном увеличении количества союзов в предложении, обычно для связи однородных членов. Замедляя речь паузами, многосоюзие подчёркивает роль каждого из слов, создавая единство перечисления и усиливая выразительность речи: И для него воскресли вновь: и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь (А. С. Пушкин).

Бессоюзие (асиндетон) – стилистическая фигура: построение речи, при котором союзы, соединяющие слова, опущены. Асиндетон придаёт высказыванию стремительность, динамичность, помогает передать быструю смену картин, впечатлений, действий: Швед, русский, рубит, колет, режет, бой барабанный, клики, скрежет… (А. С. Пушкин).

Параллелизм – стилистическая фигура, представляющая собой расположение тождественных или сходных по грамматической и семантической структуре элементов речи в смежных частях текста. Параллельными элементами могут быть предложения, их части, словосочетания, слова:

В синем небе звёзды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идёт,
Бочка по морю плывёт (А. С. Пушкин).

Хиазм – стилистическая фигура, заключающаяся в крестообразном изменении последовательности элементов в двух параллельных рядах слов: Умейте любить искусство в себе, а не себя в искусстве (К. С. Станиславский).

Инверсия – стилистическая фигура, состоящая в нарушении обычного (прямого) порядка слов: Да, мы дружны были очень (Л. Н. Толстой).

В создании художественных образов в литературном произведении участвуют не только изобразительно-выразительные средства, но и любые единицы языка, отобранные и организованные так, что приобретают способность активизировать читательское воображение, вызывают определенные ассоциации. Благодаря особому использованию языковых средств, описываемое, обозначаемое явление утрачивает черты общего, конкретизируется, превращается в единичное, частное – то единственное, представление о котором запечатлевается в сознании писателя и воссоздается им в художественном тексте. Сравним два текста:

Дуб, род деревьев семейства буковых. Около 450 видов. Произрастает в умеренном и тропическом поясах Северного полушария и Южной Америки. Древесина прочная и долговечная, с красивым рисунком на разрезе. Лесообразующая порода. Дуб черешчатый (высота до 50 метров, живет от 500 до 1000 лет) образует леса в Европе; дуб скальный – в предгорьях Кавказа и Крыма; дуб монгольский растет на Дальнем Востоке. Дуб пробковый культивируется в субтропиках. Кора дуба черешчатого используется для лечебных целей (содержит вяжущие вещества). Многие виды декоративны (Энциклопедический словарь).

На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составляющих лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два охвата дуб, с обломанными давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными руками и пальцами, он старым, сердитым и подозрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца (Л. Н. Толстой «Война и мир»).

И в том, и в другом тексте описывается дуб, но если в первом речь идет о целом классе однородных предметов (деревьях, общие, существенные признаки которых представлены в научном описании), то во втором говорится об одном, конкретном дереве. При чтении текста возникает представление о дубе, олицетворяющем погруженную в себя старость, противопоставляемую «улыбающимся» весне и солнцу березам. Конкретизируя явления, писатель прибегает к приему олицетворения: у дуба огромные руки и пальцы , он выглядит старым, сердитым, презрительным уродом . В первом тексте, как это и свойственно научному стилю, слово дуб выражает общее понятие, во втором передает представление конкретного человека (автора) о конкретном дереве (слово становится образом).

С точки зрения речевой организации текстов художественный стиль оказывается противопоставленным всем остальным функциональным стилям, поскольку выполнение эстетической функции, задачи создания художественного образа позволяют писателю использовать средства не только литературного языка, но и общенародного (диалектизмы, жаргонизмы, просторечие). Следует подчеркнуть, что применение внелитературных элементов языка в художественных произведениях должно отвечать требованиям целесообразности, умеренности, эстетической ценности. Свободное обращение писателей к языковым средствам различной стилистической окраски и различной функционально-стилевой соотнесенности может создать впечатление «разностильности» художественной речи. Однако это впечатление поверхностно, так как привлечение стилистически окрашенных средств, а также элементов других стилей подчинено в художественной речи выполнению эстетической функции: они используются с целью создания художественных образов, реализации идейно-художественного замысла писателя. Таким образом, художественный стиль, как и все остальные, формируется на основе взаимодействия экстралингвистических и лингвистических факторов. К экстралингвистическим факторам относятся: сама сфера словесного творчества, особенности мировосприятия писателя, его коммуникативная установка; к лингвистическим: возможность использования разнообразных единиц языка, которые в художественной речи претерпевают различные трансформации и становятся средством создания художественного образа, воплощения авторского замысла.

II. Художественный стиль

1. Стиль как категория эстетики.

1. Стиль - фактор творческого процесса,

1. Стиль - фактор творческого процесса, осуществление ориента-ции художника по отношению к реальности, к художественной традиции, к публике. Стиль диктует художнику избирательность по отношению к жизненному материалу, культурной (и в частности к художественной) традиции, к общественным целям искусства.

2. Стиль - фактор произведения,

2. Стиль - фактор произведения, его социального бытия. Стиль обусловливает существование произведения как законченного художест-венного целого. Стиль спасает произведение от эклектики. Стиль выра-

жает характер, направленность и меру эстетического освоения мира чело-веком и выступает носителем существенных сторон эстетической ценно-сти и художественного смысла произведения. Стиль - источник эстети-ческого наслаждения искусством.

Стиль представитель целого в каждой клетке произведения. Подчиняя каждую деталь общему конструктивному замыслу, он определяет струк-туру произведения и его принадлежность к определенному типу культу-ры. Стиль - центростремительная сила в произведении, обеспечиваю-щая его монолитность. Стиль - принцип организации художественного мира, его внутренняя необходимость, проявляющаяся в характере «сцеп-ления» слов.

3. Стиль - фактор художественного процесса, его стрежень.

3. Стиль - фактор художественного процесса, его стрежень. Он ориентирует художника по отношению к процессу развития искусства, обеспечивает развитие традиции на новом основании, способствует взаи-модействию искусства разных эпох.

4. Стиль - фактор художественного общения (автора и реципиен-та).

4. Стиль - фактор художественного общения (автора и реципиен-та). Стиль определяет характер эстетического воздействия произведения на аудиторию, ориентируя художника на определенный тип читателя, а последнего - на определенный тип художественных ценностей. В ком-муникативном плане стиль - это закрепленная в художественном тексте программа взаимопонимания автора и читателя. Художественный стиль - сфера оперативного воздействия искусства на сознание людей. Про-цесс прочтения и интерпретации, понимания и оценки протекает во вре-мени. Стиль же моментально, единым информационным броском, без подробностей сообщает о целостном качестве произведения. Еще прочи-таны только первые строки поэмы, просмотрена только первая сцена спектакля, а читатель и зритель, восприняв стиль произведения, уже зна-ют многое, а нередко и то, следует ли смотреть спектакль и дочитывать поэму до конца. Здесь мы сталкиваемся с информативным аспектом сти-ля, выступающего как узловой пункт художественного общения, в кото-ром сходятся все нити, протянутые через произведение от художника к ре-ципиенту и обратно. Создавая произведение, писатель «мыслит своим чи-тателем», последний присутствует в творческом процессе как цель, во имя которой художник творит. Писатель в свою очередь всегда присутст-вует в сознании читателя в виде обаяния имени, притягательности славы, авторитета, профессионального статуса, внушенного критикой и утвер-дившегося в общественном мнении. Все это и знакомство с прежними творениями, в которых светится личность художника, «работает» на его образ. Встреча писателя и читателя в произведении осуществляется толь-ко тогда, когда они заведомо тянутся друг к другу и являются друг для друга желанной целью, когда существует их духовная «взаимность». Точ-

ка их встречи, место пересечения их обоюдных стремлений - стиль. Че-рез него писатель передает свидетельство своего авторства, знак своей личности, заложенный в каждой фразе произведения, в ритме, в интона-ции. В стиле осуществляется (или прерывается) художественная комму-никация: действительность - творец - произведение - исполнитель - реципиент - действительность. На концах этой цепочки находится ре-альность; ее воспринимает художник и на нее же под воздействием искус-ства влияет публика. В этом смысле стиль есть способ совершенствова-ния реальности посредством культуры.

2. Структура стиля.

Структура стиля произведения сложна и много-слойна.

Первый (глубинный, «порождающий») слой стиля

Первый (глубинный, «порождающий») слой стиля - тематическая и интонационная общность культуры. Стих, например, рождается ритми-чески выраженной интонацией, передающей эмоциональное состояние поэта и сообщающей творческому процессу ценностную ориентацию по отношению к теме. Только потом эта интонация облекается в слова. Иначе говоря, на «порождающем» уровне текста находятся тема и интонация, а на порожденном - смысл и ценность. Точно так же и в истории культуры первоначально складывались тематические и интонационные общности, обусловленные единством исторических судеб народов, схожестью их жизненного опыта, которые влияют на ценностно-смысловое содержание искусства того или иного региона. Первый стилевой слой охватывает, на-пример, все явления индоевропейской художественной культуры.

Второй стилевой слой - национальная стилистическая общность.

Второй стилевой слой - национальная стилистическая общность. Здесь единый тематический и интонационный фонд обретает конкретиза-цию, опирающуюся на жизненный опыт данного народа. Националь-но-стилевые особенности культуры позволяют по стилевым признакам отличить произведение русского искусства от немецкого или французско-го. Даже в переводе стихов чувствуется национальный стиль подлинника, не сводимый к языку, а сказывающийся в национальном интонационном и тематическом своеобразии художественной культуры.

Третий стилевой слой - национально-стадиальный стиль

Третий стилевой слой - национально-стадиальный стиль (националь-ный стиль народа, находящегося на определенном этапе историче-ско-культурного развития). Таков стиль Людовика XIV. На этом уровне стилистическая общность может сужаться до одного вида искусства (на-пример, русский ампир в архитектуре) и даже до одного из жанров (напри-мер, стиль фаюмского портрета). С другой стороны, национально-стади-альный стиль может расширяться и охватывать не только искусство, но и культуру в целом. Так, Бахтин говорит о смеховой культуре Средневековья, о карнавализации как стиле деятельности средневекового человека.

Четвертый слой стиля

Четвертый слой стиля - стиль художественного направления (об-щность, присущая всем произведениям данного направления). Художест-венный процесс исторически усложняется: происходит членение на раз-ные направления и внутри каждого складывается стилистическая об-щность. Даже самые несхожие между собой реалистические произведе-ния обладают стилистической общностью, позволяющей отличить их от произведений романтических или классицистских. Стилистическая об-щность художественного направления «пульсирует»: то расширяется (классицизм, например, накладывает печать на парковую культуру, эти-кет, моду и другие феномены культуры своей эпохи), то сужается и конк-ретизируется в разных течениях, членящих данное направление. Тогда стиль направления дополняется еще одним уровнем общности (вернее, «подобщности») - стилем течения.

Пятый уровень стилистической общности

Пятый уровень стилистической общности - индивидуальный стиль художника, отражающий особенности его художественного мышле-ния Как только человек исторически сформировался в личность, обретя самосознание и своеобразие в ценностных ориентациях и деятельности, так в искусство пришел индивидуальный стиль. Блок писал: «Стиль вся-кого писателя так тесно связан с содержанием его души, что опытный взгляд может увидеть душу по стилю...» (Блок. 1962. С. 315).

Шестой уровень стилистической общности - стиль периода творче-ства.

Шестой уровень стилистической общности - стиль периода творче-ства. В новейшую эпоху ускорения исторического движения так повыша-ется интенсивность жизни личности, что ранее устойчивые, неизменные ее характеристики - индивидуальность, особенности мышления, ценно-стная ориентация - в течение творческой жизни художника существенно меняются и индивидуальный художественный стиль членится и обретает новую степень общности. «Голубой» и «розовый» периоды в творчестве Пикассо имеют разную стилистическую окраску, хотя в них и сохраняется общность, скрепляемая индивидуальным стилем художника (личность при всех своих изменениях сохраняет ядро своего «я», и перед нами пред-стает другим тот же самый человек).

Седьмой уровень стилистической общности - стиль произведения.

Седьмой уровень стилистической общности - стиль произведения. В новейшую эпоху столь интенсивна духовная жизнь художника и столь сложен жизненный материал, что неповторимая стилистическая целост-ность возникает у отдельного художественного произведения и оно обре-тает стилистическое своеобразие даже по отношению к другим шедеврам того же художника.

Восьмой слой стилистической общности:

Восьмой слой стилистической общности: стиль элемента произведе-ния, предполагающий «склеивание», стыковку стилистически разнород-ных элементов. Этот уровень впервые возник в конце XIX - начале ХХ вв. в произведениях эклектического искусства. Позже одним из способов со-здания произведения, разные части которого имеют разный стиль, стал

коллаж с присущей ему стилевой мозаичностью. При этом часто уже не цитируются (как, например, в фугах Баха), а механически ассимилируют-ся фрагменты чужих сочинений. Впервые в этом направлении вел поиски еще Стравинский. Полистилистичное произведение благодаря общности на других стилистических уровнях сохраняет целостность.

Девятый уровень стилистической общности - стиль эпохи,

Девятый уровень стилистической общности - стиль эпохи, объеди-няющий все многообразие художественных явлений данной эпохи. Стиль эпохи инвариантен и предполагает разнообразие своих проявлений, по-разному соответствующих сути времени. Характеризуя соответствие стиля А. Блока эпохе, Б. Пастернак писал: «Прилагательные без сущест-вительных, сказуемые без подлежащих, прятки, взбудораженность, юрко мелькающие фигурки, отрывистость - как подходил этот стиль к духу времени, таившемуся, сокровенному, подпольному, едва вышедшему из подвалов, объяснявшемуся языком заговорщиков, главным лицом которо-го был город, главным событием - улица» (Пастернак. 1990. С. 206). Стиль - манифестация культуры как целого, видимый знак эстетическо-го единства. По мере усложнения целого все труднее отыскать в нем это единство, поэтому некоторые исследователи отрицают наличие в совре-менном искусстве стиля эпохи и видят его лишь на ранних стадиях худо-жественной культуры. Однако и в наше время, при всем усложнении худо-жественного процесса, при всем нарастании в нем стилистической пест-роты и увеличения стилистических слоев, не утрачивается эпохальная ти-пологическая общность искусства. Именно она и составляет стиль эпохи.

Закономерность художественного процесса:

Закономерность художественного процесса: усложнение структуры произведения и нарастание в нем стилистических слоев, увеличение и различий и общностей с другими феноменами культуры.

3. Стиль - «генная» (порождающая) программа произведения.

3. Стиль - «генная» (порождающая) программа произведения. Стиль в искусстве - это не форма, не содержание, не даже их единство в произведении. Стиль - набор «генов» культуры (духовных принципов построения произведения, отбора и сопряжения языковых единиц) обус-ловливающий тип культурной целостности. Стиль как единая порождаю-щая программа живет в каждой клеточке художественного организма и определяет структуру каждой клеточки и закон их сопряжения в целое. Стиль - императивный приказ целого, повелевающий каждым элемен-том произведения. Анализ обнаруживает принцип порождения стиля, оп-ределяющий строение и смысл каждой фразы, кадра, сцены, строфы и строки. Рассмотрим эту проблему на примере пушкинского «Медного всадника».

Завязка и конфликт «Медного всадника» классицистичны: идея лич-ного счастья, носителем которой является Евгений, сталкивается с идеей государственности Петра. Разрешение же этой экспозиции происходит вовсе не в духе классицизма. Все решается не в пользу какой-либо одной

стороны, а ставится вопрос о нахождении согласованности («консенсу-са», как выражаются ныне) современности и истории, личности и госу-дарственности, счастья и законности. Эта идея - ядро концепции поэмы, определяющее ее поэтику и стиль, в котором оказываются гармонично объединены одическое (представляющее Петра и государственность) и обыденное (представляющее Евгения и личностность) начала.

Вся история России сконцентрирована в государственности, несущей в жизнь упорядоченность и организованность. Наводнение предстает в поэме как беспорядок истории, воплощение ее хаоса, как разрушитель упорядоченных людьми набережных и городских построек и как губи-тель Параши.

В поэме в схожих с эзоповым языком целях Пушкин новаторски при-меняет одический язык. Обычно иносказание одновременно решает и противоцензурную, и чисто художественную задачи: адекватно выразить ироническую мысль. «Обратный ход» эзопова языка содержит в себе и ху-дожественно-критический потенциал. В «Медном всаднике» Пушкин до-бивается такого одического звучания стиха, что его мысль обретает про-тивоцензурную защиту: создается ощущение сплошного восхваления Петра, его творенья - Петербурга, всего строя жизни. Одический строй поэмы имеет и собственно художественное значение. Вплавленные в оди-ческую речь критически заряженные слова бытового, сниженного стиля органично сливаются с общим строем речи и обретают дополнительную внутренне скрытую критическую силу.

С одическо-эзоповым пафосом Пушкин ставит в стилистически высо-кий ряд слова разного эстетического заряда, разновекторные по ценност-ной ориентации и с помощью привычной восторженной интонации дела-ет как бы нормальным называние царя «горделивым истуканом», «куми-ром на бронзовом коне», человеком с «медною главой» и прочие «непоч-тительности».

Одический строй речи в «Медном всаднике» имеет и еще одну функ-цию - стилизацию исторической эпохи, создание атмосферы XVIII в., перенос читателя в петровское время и сопряжение этого времени с новой эпохой.

Одический стиль традиционно ориентирован на художественное вы-ражение возвышенного, у Пушкина же он стал формой выражения не только возвышенного (замыслы Петра, рожденный его волей величест-венный Петербург), но и низменного (царский гнев и жестокое преследо-вание медным всадником маленького человека, и другие противочеловеч-ные деяния «державца полумира»). Воспринимая стих поэта как одиче-ский, читатель невольно усваивал и критический пафос.

Свершая художественное открытие критических возможностей оди-ческой речи, Пушкин опирался на созданную славянскими культурами форму «восторженного отрицания», которая живет в речах Иванушки-ду-рачка и которая позже проявилась в победных и верноподданнических, ироничных славословиях бравого солдата Швейка.

Применяя одический, высокий стиль для выражения «всего», для пе-редачи эстетического богатства мира, а не только возвышенного аспекта действительности, Пушкин наносит удар по стилистическим переборкам классицистской поэтики, одновременно вбирая в свое творчество ее луч-шие достижения, ее наиболее отточенные приемы и расширяя поле их применения. Перед нами высшая форма раскрепощения слова от жанро-вой иерархии путем расширительного его употребления, применения не по традиционному назначению. Пушкин придает одической речи амбива-лентность (двойственность), заставляет ее служить средством и возвели-чения, и изобличения. В этом художественная виртуозность поэта, его но-ваторство - умение применить традиционную литературную технику для решения новых поэтических задач.

Утверждение смысла обратного сказанному - ход иронический. Бла-годаря жизненному и художественному контексту мысль изреченная ока-зывается значащей нечто иное и даже противоположное тому, что сказано впрямую. Напыщенную, возвышенно-патетическую, традиционно лите-ратурно-изукрашенную речь художник снижает с помощью иронии. В по-эме звучит одический стих, но если вчитаться внимательно, если не обма-нываться пафосной интонацией и не следовать ей «до конца», то мы по-чувствуем другой смысл. Так, Пушкин пишет, что «мощный властелин судьбы» в порыве преобразований «на высоте уздой железной Россию поднял на дыбы». Если читать этот стих с пафосом и полностью отдаться красоте и энергии стиха, то можно и не услышать в «на дыбы» помимо «высоко», «мощно», «властно» поднял, свершил великие преобразования еще и «дыбу» - орудие пытки и казни. А если мы этого не услышим, то ускользнет от нашего понимания и второй план поэмы, и второй лик Пет-ра, и мы не заметим, что он дан и как царь-преобразователь, и как «гроз-ный» преследователь личности.

Пушкин замечал, что церковнославянский и русский разговорно-бы-товой язык - это не два самостоятельных языка, а всего лишь «два наре-чия одного славяно-русского языка». Простонародное наречие, считал он, отделилось от книжного, но впоследствии они сблизились. На тонком ос-трие «схождения» этих двух наречий и находится язык пушкинской поэ-мы. В ней чуть-чуть делается крен то в сторону архаизации, то в сторону современной языковой стихии. Между этими двумя полюсами и рождает-ся поэтический магнетизм, способный держать и оживлять любую фигу-ру, даже многопудовую фигуру бронзового истукана.

Там, где звучит тема Евгения, язык из одического становится обыден-но-повествовательным. Таинственная прелесть этого языка в том, что обычные слова, соединяясь самым прозаическим образом, создают вели-кую поэзию:

Итак, домой пришед, Евгений

Стряхнул шинель, разделся, лег.

Но долго он заснуть не мог

В волненьи разных размышлений.

А равновеликость Евгения Петру в момент бунта подчеркивается тем, что Пушкин говорит о Евгении в этом эпизоде таким же пафосным язы-ком, каким он ранее говорил о Петре. Маленький человек, которого не брал в расчет в своих державных деяниях царь, вдруг удостаивается его внимания, осознается и им, и окружающими, и самим повествователем, как историческая сила, достойная соперничества и даже равновеликая «державцу полумира». Такова удивительная семантическая работа стиля.

Стиль определяется характером отклонений художественного текста от нейтрального, «школьного» языка. Чтобы выявить стиль, надо сопо-ставить стилистически окрашенный текст с его стилистически нейтраль-ным эквивалентом (нормой).

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел.

Норму нарушает обозначение царя местоимением «он» без предшест-вующего обозначения этого персонажа именем собственным. Этим под-черкивается исключительность, единственность и величественность фи-гуры, о которой идет речь, возникает одический стиль речи. Однако здесь же Пушкин употребляет не одическое слово «брег», а обыденное «берег».

В финале Пушкин рассказывает о пустынном острове, на который на-воднение занесло «домишко ветхий».

Нашли безумца моего,

И тут же хладный труп его

Похоронили ради Бога

В разговорно-обыденную речь, где употребляется столь низкое слово «труп» (не тело!), вдруг органично входит слово «высокого» ряда - «хладный». Этот церковно-славянизм поднимает маленького человека, ощутившего свое достоинство, на уровень Петра и придает Евгению отте-нок величия в его жалкой смерти. Мы видим, что концовка поэмы, как и ее начало, как и весь ее текст, построена по принципу сочетания одического и обыденного.

Стилистический принцип построения фразы в поэме - сочетание одического и обыденного. Одическая речь - эстетический эквивалент государственности, а обыденная - маленького человека. Стиль оказы-вается концептуально нагруженным. Он в каждой клеточке смысла пе-редает общую концепцию поэмы: державное и личностное должно со-гласоваться и сливаться воедино.

Петр велик в государственных замыслах и жесток и жалок в отноше-нии к личности. Евгений жалок в своей бедности и велик в своей любви к Параше, принижен своим жизненным положением и возвышен своими мечтами о независимости и чести, жалок в своем безумии и высок в своей способности протестовать. И смерть Евгения жалка (безумец по-гибает на пустынном острове) и высока (остров сей не прост, это истори-ческое место, где захоронены казненные «высокие безумцы» - бунта-ри, декабристы).

В любой мельчайшей клеточке текста действует единая программа стиля. Целостность поэмы в показе двойственности всего. Все двулико, все имеет две стороны, все оборачивается иным: злое - добрым, доброе - злым, высокое - низким, низкое - высоким, жалкое - возвышен-ным. Сам стиль пушкинской поэмы несет в себе осознание диалектично-сти жизни, родства и вражды противоположностей, вражды и родства схожестей.

Образы «Медного всадника» философичны и символичны. Конь - Нева - державная власть - народ - личность - бунт - звенья метафо-рической цепи. Они то отождествляются, то сближаются. Идет игра зна-чений. В поэме заключено «сверхплотное вещество» смысла. Малый объ-ем поэмы - свидетельство и чувства меры автора, и спрессованности ее смысла. Стихия потопа не тождественна народному бунту, но имеет с ним точки схождения и известное художественно-моделирующее и аллегори-ческое значение. Наводнение то схоже с народным возмущением, то со-прягается с державными действиями, то перекликается с реальным наро-дом, стоящим по берегам Невы и ожидающим развязки событий:

Зрит божий гнев и казни ждет.

Для аллегорического смысла поэмы существенно, что Нева, обычно закованная в береговой гранит, разбушевавшись, оказывается враждеб-ной и Медному всаднику, олицетворяющему государственность, и «ма-ленькому человеку» Евгению, и народу, имуществу и благу которого сти-хия наносит непоправимый ущерб. Идея осуждения «русского бунта, бес-смысленного и беспощадного», живет в этом образе разбушевавшейся стихии.

Текст поэмы одновременно накладывается на три исторические эпо-хи, присутствующие в поэме: Петра I (создание Петербурга), Александра I (эпоха наводнения), Николая I (пушкинская современность). Эти нало-жения углубляют метафоричность. На одном конце метафоры находится художественный мир, изображаемый поэтом, на другом - исторические лица, события, проблемы трех эпох. Поэма осмысляет философию исто-рии. Образы Пушкина оказываются способными к наложению на новые исторические ситуации, что придает поэме актуальность на все времена и делает ее «вечным спутником» человечества.

Стиль поэмы построен по гармоничной модели - лука с натянутой тетивой (внутренне напряженная гармония, стягивающая в одно целое сложное и противоречивое бытие). Стиль поэмы - гармония художест-венного мира, сопрягающего в единство противоречия и реальности и творческой мысли.

Чтобы рассчитаться с ним навсегда. Я борюсь с природой, делая это сознательно, как... Отечественной войны и человека, за эстетику «естественных потребностей» и «всячески нагнетаемое... незнания…. Скажу об очевидном: Юрий Борев никогда не был и быть не...