Русско византийские отношения кратко. Русско-византийские отношения

М. Д. Приселков. Русско-византийские отношения IX-XII вв. «Вестник древней истории», 1939, № 3, стр. 98-109.

Над изучением русско-византийских отношений немало потрудились как историки Византии, так и русские историки. Но ни те, ни другие не предложили, однако, схемы, которая охватывала бы эти отношения на всем их протяжении - от IX до XV в. — и которая раскрыла бы их существо и смысл. Несомненно, что затруднения, возникавшие здесь перед исследователями, объяснялись особого рода отражением этих отношений как в византийских, так и в русских источниках. Только уяснение характера и назначения такого основного для понимания русско-византийских отношений источника, как русское летописание XI-XV вв., дает возможность теперь предложить подобного рода схему. Последняя опирается на работы предшествующих ученых, с большим успехом потрудившихся над уяснением и разгадкою некоторых моментов русско-византийских отношений, частью же требует еще дополнительных исследований и пересмотра некоторых вопросов.

В истории русско-византийских отношений на протяжении шести с лишним веков можно отметить три основных этапа. Начавшись с того времени, «когда магические чары, которые влекли северных варваров к западному Риму, привлекали Русь к Риму восточному», русско-византийские отношения коренным образом видоизменяются при Ярославе, когда Киевское государство и реально и формально заключает с Византией прочный и длительный военный союз против степняков (1037 г.). Союз этот, то слабея, то усиливаясь, в зависимости от сложного международного положения Империи и от внутренних явлений феодального распада Киевского государства, не был поколеблен падением Константинополя в 1204 г. и даже пережил время татарского завоевания.

Подчинение русских княжеств золотоордынским ханам явилось третьим этапом в истории русско-византийских отношений. Никейская Империя, используя широкую веротерпимость ханов и трактуя русско-византийские отношения как отношения религиозные, сохраняет за собою значение главного распорядительного центра русских княжеств и не без успеха распространяет сферу своего влияния на Литовское великое княжение через те русские княжества, которые вошли в его состав.

В настоящей статье мы остановимся лишь на двух первых этапах истории русско-византийских отношений, которые в совокупности охватывают время Киевского государства (IX-XIII вв.).

Плачевное состояние византийской историографии IX и первой половины X в. является причиною того, что до нашего времени сохранились лишь разрозненные и не всегда ясные упоминания о первых нападениях Руси на Византию в византийских культовых памятниках («житиях» и церковных поучениях). В первой четверти IX в. (если не в конце VIII в.) Русь совершает нападение на Крымское побережье от Корсуня до Керчи (Житие Стефана Сурожского). Во второй четверти того же IX в. (до 842 г.) Русь разоряет Малоазиатское побережье Черного моря от Пропонтиды до Синопа (Житие Георгия Амастридского). Наконец, 18 июня 860 г. Русь, прибыв на 200 кораблях, неожиданно нападает на Константинополь, используя для удара отсутствие императора Михаила, стянувшего войска для обороны малоазиатской границы. Император, вернувшись с дороги, начал мирные переговоры и заключил договор «мира и любви». Недельная осада Константинополя (18-25 июня) к величайшей радости византийцев была снята. Русь удалилась без поражения ; для Империй все бедствия ограничились разорением окрестностей столицы.

Но Русь не только воюет с Византией, опустошая земли и города, она ведет и дипломатические переговоры. В мп 839 г., по сообщению продолжателя Вертинских анналов, послы Руси находились в Константинополе, ведя переговоры с императором Феофилом. К 866-867 гг. относится новый договор Руси с Византией о союзе и дружбе (не дошедший до нас, как и договор 860 г.), на этот раз закрепленный со стороны Руси принятием христианства от Византии и «епископа-пастыря» из Константинополя (Послание патриарха Фотия и биография императора Василия). Не без основания наш летописец конца XI в. связал поход 860 г. и принятие Русью христианства с тем обстоятельством, что на могиле Аскольда была поставлена церковь Николая. Из некоторых намеков в послании патриарха Фотия, написанном в связи с походом Руси 860 г., можно видеть весьма хорошее знакомство византийской дипломатии с этим новым тогда политическим образованием на далеком от Византии северо-востоке Европы.

Сохраненные автором «Повести временных лет» (начало XII в.) три документа из истории русско-византийских дипломатических отношений (911, 944 и 971 гг.) вводят нас с большими подробностями в существо этих отношений, где торговый интерес для русской стороны стоит на первом плане. Документы эти дают нам, сверх того, драгоценный материал для выяснения внутренней истории Руси, гораздо более надежный, чем припоминания и предания нашего летописания об этом времени (тенденциозное реконструирование им истории IX-X вв. теперь уже доказано) .

Про торговлю Руси еще в первой половине IX в. мы достаточно осведомлены через Ибн-Хордадбега. Районом этой торговли было в то время Черное море. Однако позднее Русь желает, очевидно, выйти на мировой рынок Константинополя, и ей удается добиться этого в середине IX в. Рынок Константинополя вовсе не был открытым торжищем для всякого «варварского» (т. е. негреческого) народа. Здесь можно было торговать, или признав над собою до некоторой степени власть Империи, или добившись путем открытого насилия от Империи признания себя как нового политического образования. В IX в., как мы видели, позиция Руси колебалась в этих противоречивых условиях. Сохранившийся до нашего времени договор 911 г. как бы заново начинает историю русско-византийских отношений.

Договор Олега 911 г. всем своим содержанием красноречиво говорит о только что пережитой победе Руси над Империей, о которой хорошо помнили народные песни и легенды у нас и в Скандинавии, но о которой совершенно молчат византийские источники. Впрочем, именно об этом походе и его результате говорит Константин Багрянородный (середина X в.) в таких выражениях — «Когда царь Ромейский (т. е. византийский) живет в мире с Печенегами, то ни Русь, ни Турки (т. е. венгры) не могут совершать нападений на Ромейскую державу (т. е. Византию), не могут они и требовать от Ромеев (т. е. византийцев) чрезвычайно больших денег и вещей в уплату за мир».

Договор 911 г. предусматривает право посещения Константинополя послами Руси, предъявляющими при этом золотые печати русского князя, гостями, предъявляющими серебряные печати, и, наконец, рядовыми воинами, желающими поступить на военную службу к императору. Всем этим лицам русский князь должен предварительно запретить «творить пакости в селах в стране нашей» (т. е. в Империи). Послы получают от императора содержание, которое они выбирают по своему желанию. Гости, приезжающие не только для продажи, но и для купли, получают от императора «месячину» (хлеб, вино, мясо, рыбу и фрукты) в течение полугода. Гости, приезжающие только для продажи, «месячины» не получают. Послы и гости должны проживать в предместье Царьграда, в монастыре Мамонта, где Императорские чиновники ведут им учет для выдачи посольского содержания и «месячины». Здесь первое место отводится киевлянам, потом черниговцам, затем переяславцам и представителям других городов. Торговля для русских производится без всякой пошлины. городские рынки купцы проходят через определенные ворота по 50 человек, без оружия и в сопровождении полицейского. При отправлении домой послы и гости получают от царя провиант на дорогу и корабельные снасти. Всякий русский воин, пришедший в Византию в рядах войска, высланного из Руси в помощь царю, или каким-либо иным путем, может, если пожелает, остаться в Византии на царской службе.

В договоре достаточно подробно разобраны возможности столкновений русских с греками как личного, так и имущественного характера, с определением норм взысканий «по закону русскому». В нем указаны также взаимные обязательства сторон в отношении пострадавших от кораблекрушения.

Договор 911 г., ни словом не упоминая ни о христианстве Руси, ни о церковных связях Руси с Империей, однако перекидывает мостик к одному из предыдущих договоров Руси с Империей, называя себя «удержанием» и «извещением» - «от многих лет межи христианы и Русью бывьшюю любовь». Разнообразие затронутых в договоре Олега тем и детальность их изложения свидетельствуют о живых и сложных взаимоотношениях сторон, возникших не со вчерашнего дня, и, естественно, ведут нас к известным нам взаимоотношениям конца IX в. Надо думать, что Олег считал себя продолжателем политики и власти прежних руководителей Киевской державы (IX в.).

Ряд византийских свидетельств сообщает нам, что в 941 г. Русь предприняла новый поход на Царьград с огромными силами (их исчисляли в 40 тысяч). Поход этот, как и в 860 г., был начат с расчетом на отвлечение византийского флота против сарацин, вследствие чего греки, несмотря на своевременное предупреждение херсонесского стратига, не смогли удержать игоревых войск до самого Царьградского протока. Однако Игорю не удалось взять столицу Империи; русские войска стали опустошать малоазиатское побережье от Босфора до Вифинии и Пафлагонии, где были застигнуты войсками Империи и понесли тяжкое поражение. Лишь с ничтожными остатками войска Игорь ушел через Азовское море, избегая тем, конечно, засады печенегов на Днепре.

Только в 944 г. разрыв русско-византийских отношений был ликвидирован заключением нового договора. Последний, хотя и был прокламирован в тексте как «обновление» старого договора (911 г.), был во многом менее выгоден для русских. Послы и гости теперь обязывались предъявлять императору письменный документ от русского князя, где должно было быть указано количество отправленных кораблей; прибывшие без такого документа арестовывались, о чем сообщалось русскому князю. Торговля без пошлины была прекращена. Закупка паволок ограничивалась нормою в 50 золотников на купца. Введена новая статья о запрещении зимовки судов в пределах Империи. Повторяя статьи договора 911 г. о нормах кары за преступления против личности и имущества подданных договаривающихся сторон, договор 944 г. вводит ряд новых тем. Среди них первая, конечно, корсунский вопрос. Если русский князь не станет захватывать в свою власть города этого побережья, то греки будут оказывать ему помощь в его войнах «на тех странах». Русские не должны препятствовать корсунянам ловить рыбу в устье Днепра и должны уходить осенью домой как из днепровского устья, так и с Белобережья и от Ельферия. Русский князь берет на себя обязательство не пропускать Черных болгар «пакостить» Корсунской стране. Наконец, император имеет право вызывать на помощь себе в военное время русские «вой», письменно указывая их количество, при этом он, со своей стороны, обещает предоставлять военную силу в распоряжение русского князя, «елико требе», очевидно, для защиты византийских владений в Крыму.

Не касаясь некоторого принижения русской стороны в договоре 944 г., по сравнению с договором 911 г., и не входя в рассмотрение урезывания торговых прав русских купцов против договора 911 г., мы укажем на новое обстоятельство в истории Руси, вытекающее из содержания договора 944 г. Игорева Русь, прочно завладев землями на Черном море, вовлекается в союз военной помощи с Империей при условии уважения византийских прав. Не вытекает ли отсюда, что Русь после неудачи 941 г. добилась договора 944 г. счастливой войной на «Корсунской стране», где Русь уже прочно обосновалась как сосед Империи, если не соперник по обладанию хазарским наследством? В таком случае перед нами аналогия с положением в апреле 989 г., когда Владимир корсунским походом добивается от Империи выполнения обещаний 988 г.

Как известно, современник Игоря и Ольги, император Константин Багрянородный, в своем сочинении «De administrando imperio» неоднократно говорит о Руси, ее политическом устройстве, ее торговле с Империей, являясь как бы комментатором дипломатических актов 911 и 944 гг. Насколько византийская дипломатия тщательно изучала участников международной дипломатической игры и возможных агрессоров, видно из того, что Константин, описывая торговую дорогу из Киева в Царьград, может назвать днепровские пороги по-русски и по-славянски.

Если договор Игоря 944 г. оставляет открытым вопрос о возможности принятия христианства киевским князем, то в правление вдовы Игоря в Киеве эта возможность реализуется, правда, не как крещение Киевского государства, а как личное дело «архонтиссы» Ольги. Если исходить из источников русских, византийских и западных, можно спорить о том - один или два раза ездила Ольга в Константинополь, но на основании сочинения того же Константина Багрянородного, о церемониях Византийского двора мы бесспорно можем установить, что в приезд свой в столицу Империи в 957 г. Ольга была уже христианкою и имела в составе свиты своего попа. Целью ее приезда были дипломатические переговоры с императором. Как известно, Ольге были даны две аудиенции - у императора и императрицы. Принятая с теми же церемониями, что и бывшие до нее у императора сирийские послы, «архонтисса руссов» уехала из Византии с чувством недовольства от бесцельности поездки и глубокой обиды за себя и за свой народ. Это ярко запечатлелось в народной песне, об этом было сложено немало преданий, частью использованных нашим летописанием. Договор 945 г. дал нам возможность убедиться, что у киевского князя было немало тем для дипломатических переговоров с Империей; но у нас нет данных для догадки, какие из них имела в виду Ольга, стремясь к личным переговорам с императором. Однако, каковы бы ни были эти темы, причина неудачи переговоров Ольги совершенно ясна. Император в ту пору считал, что на севере Империя любой ценой должна поддерживать дружбу только с печенежским народом, так как страх нападения со стороны последнего будет держать в должных границах и венгров и русских.

С именем императора Никифора Фоки справедливо связывают крупный перелом византийской политики на севере, вовлекший в свой водоворот и киевского князя Святослава. Задавшись целью покорить Болгарию и сделать ее византийской областью, император этим передвигал свою северную границу в степь. Он разрушал систему политических группировок степных и пристепных народов, о которой император Константин в своем трактате о северной политике Империи хвастливо говорит как о великом достижении византийской дипломатии. Не без основания историки считают стремление Фоки покорить Болгарию, так мучительно пережитое болгарским народом, тяжелою ошибкою, последствия которой сказались до конца существования Империи.

Приступив к задуманному покорению болгар, Никифор Фока вскоре был вынужден отвлечься для защиты сирийских границ от арабов. Как известно, он обратился к киевскому Святославу. С 60-тысячным войском Святослав в 968 г. вторгается в Болгарию и имеет здесь несомненный военный успех. Отвлеченный на время в Киев для защиты Киевского государства от нападения печенегов, организованного испугавшимися византийцами, Святослав вновь возвращается в Болгарию. Туда же в 971 г. спешит преемник Фоки Иоанн Цимисхий, только что закончивший арабскую войну и справившийся с военным бунтом Варды Фоки. Под личиной избавителя болгарского народа от насилия русского завоевателя Цимисхий добивается поддержки болгар и, пользуясь оплошностью Святослава, не охранившего горных проходов, начал блокаду Доростола, длившуюся три месяца. После отчаянной, но неудачной попытки прорвать блокаду Святослав начал переговоры, в результате которых выговорил себе право вернуться домой, получить на дорогу провиант (хлеб был выдан на 22 тыс. воинов) и возобновить торговый договор, т. е., вероятно, договор 944 г. Помимо этого сохранился в летописи письменный договор, датированный тем же 971 г. и относящийся к этим же доростольским переговорам Святослава. Конечно, было бы неправильно называть его договором Святослава с Цимисхием, поскольку в этом документе нет двух договаривающихся сторон, а налицо лишь письменное подтверждение Святославом своих обязательств императору. Обязательства заключались в том, что он, Святослав, не будет вновь воевать с Империей, не будет поднимать на Империю другие народы, также ни на Корсунскую сторону, ни на Болгарию, а в случае вражеского нападения на Империю должен будет воевать с врагом Империи. Едва ли это клятвенное обещание Святослава имело в виду только печенегов, как обычно толкуют историки. Есть все основания думать, что, когда Империя в затруднительных обстоятельствах военных бунтов 986-989 гг. обратилась за помощью к киевскому Владимиру Святославичу, она опиралась при этом именно на обязательство, которое взял на себя киевский князь в 971 г.

Известно, что византийским политикам пришлось требование помощи от киевского князя дополнить обещанием византийского императора отдать в жены киевскому князю свою сестру, при условии, конечно, крещения Киевского государства. Это дополнение вызывалось критическим положением правящей династии. Требуемая помощь Владимиром была оказана, но при исполнении другою стороною договора возникли задержки и трения, что привело в апреле 989 г. к войне между союзниками и взятию Владимиром Корсуня. Только тогда Византия выполнила свое обещание при условии status] quo ante, Владимир вернул Империи Корсунь; «за вено царицы деля».

В дальнейшем мы не усматриваем, однако, прочных связей между Империей и Киевским государством - ни политических, ни церковных. Византия не только не проявляет никакого интереса к новой «христианской» державе, но даже едва ли не вызывает печенежскую рать, которая на долгие годы закрывает для Киева возможность нормальных сношений с Империей.

У нас есть указание, что в 1016 г. брат Владимира Сфенгос помогал Империи в ее войне с Хазарией. Под 1018 г. Титмар упоминает о каком-то посольстве из Киева в Византию. Наконец, называется какой-то свояк Владимира Хрюсохейр, который в 1023/24 г. совершил набег с 800 воинов на Дарданеллы, прорвался к Лемносу, где и погиб в бою. Трудно, однако, связать все эти разрозненные указания с известиями наших летописей и с общей линией русской и византийской политики этих годов. Только под 1037 г. узнаем мы из наших летописей о возобновлении русско-византийских отношений, причем новая форма их дает нам право говорить о втором периоде этих отношений.

Остановимся на одном любопытном обстоятельстве, лишь в недавнее время выясненном с достаточной полнотою. «Окрещенная» Русь до 1037 г. была лишена в своем церковном устройстве организованного руководства или опеки со стороны греков; а усвоенные ею христианское учение и культовая практика отличались от учения и практики византийской. Учение Византии было к этому времени проникнуто мрачным монашеским духом и унынием, а практика сводилась к строгим требованиям постов и лишений. Русское же христианство было пронизано необычайной жизнерадостностью, а практика сводилась к требованиям милостыни для бедных и к участию в особых пирах, выражающих чувства радости и любви. Русские князья и высший круг феодальной знати и после 1037 г. не принимали перед смертью монашеского пострижения, а в русских литературных трудах мы постоянно встречаем толкование (даже в XII в.), что заслужить звание святого нужно и возможно, не уходя из мира, а оставаясь в нем. Единственный (до XIII в.) князь, близкий к греческим церковникам Киева и принявший монашество, не будучи старым, получил ироническое прозвище «Святоши», закрепленное за ним в летописи.

Греческие церковники, водворившиеся в Киеве в 1037 г., приложили немало усилий, чтобы затемнить или исказить отображение характера русского христианства от крещения Владимира до 1037 г. в памятниках нашей письменности, считая его оскорбительным для авторитета Империи; они даже пытались ввести в культовую русскую практику греческий язык вместо старославянского. Попытки такого рода имели лишь частичный успех при некоторых князьях, как, например, при полугреке Владимире Мономахе, но не дали каких-либо прочных результатов. Они навсегда были заклеймены иронической народной присказкой: «шли они лесом, пели куролесом», где слово «куролесом» является переделкой греческих слов Жкирие, элёйсон»-«господи, помилуй».

Назначение главою русских церковников метрополита-грека, присланного из Империи в 1037 г., следует квалифицировать как большой успех византийской политики, считавшей всегда церковные отношения неотделимою частью отношений политических. Теперь Киевское государство вступило в более тесные отношения с Империей. Русский князь получил звание стольника императора, а агент Империи, поселившийся в Киеве в качестве русского митрополита, стал играть видную политическую роль не только как проводник распоряжений Империи, но и как один из направляющих центров междукняжеских отношений.

Что же заставило Ярослава пойти на эти условия, в некоторых отношениях похожие на подчинение политике Империи? Ответом на это, как и разгадкою последующих взаимоотношений Руси и Византии, никогда окончательно не порывавшихся, является обострение «степного» вопроса, требовавшее от Ярослава изыскания союзников и помощи. Грозное вторжение в пределы Киевского государства печенежского народа, утратившего свои степные кочевья и гонимого неисчислимым потоком новых степняков с востока, вторжение, с трудом отбитое Ярославом в 1036 г. с помощью наемного заморского войска, открывало первую страницу новой степной истории. Военный союз с Империей казался Ярославу, очевидно, лучшим выходом. Но Византия весьма скоро дала почувствовать свою «игемонию» столь остро, что в 1043 г. произошел разрыв, а вслед за ним и военный поход Руси на Царьград. Михаил Пселл, очевидец этого похода и глава византийского управления, называет в своем сочинении этот поход Руси «восстанием» новых подданных против власти императора, а причину похода он видит в яростной ненависти русских к установленной над ними «игемонии» Империи. Поход 1043 г., несмотря на значительные русские силы (20 тыс.), закончился поражением нападавших. Победитель, смотря, повидимому, на пленных как на бунтовщиков, подверг их ослеплению.

Однако через три года Византия сама стала искать мира с Киевским государством, что надо поставить в связь с печенежским вторжением в пределы Империи - в бывшие болгарские земли. Но мир этот был еще очень далек от форм взаимоотношений 1037 г. Так, в 1051 г. Ярослав поставил в Киеве во главе русской церкви русского человека Иллариона, не обсудив этого назначения в Царьграде. Только в 1052 или 1053 г. Империя смогла ликвидировать столь длительный (почти десятилетний) разрыв с Ярославом и добиться его согласия принять митрополита-грека из Константинополя. Мир был окончательно восстановлен благодаря браку сына Ярослава Всеволода с дочерью императора Мономаха.

Набухавшая от прилива все новых и новых орд степь, с одной стороны, раздел Киевского государства между сыновьями Ярослава, т. е. ослабление единого фронта Руси против степи, с другой стороны, - все это не могло не вызывать беспокойства и усиленного внимания к русским делам со стороны Империи. Создание в 1059 г. союза трех старших Ярославичей, сопровождающееся разделением единой русской митрополии на три митрополии, по числу участников союза (Киев, Чернигов, Переяславль), следует объяснить содействием византийской дипломатии. Роль этих митрополитов, освободивших своих князей от выполнения присяги Всеславу полоцкому, т. е. вероломно выдавших Ярославичам Всеслава за его отказ помогать в обороне южной границы и участвовать в военных действиях против половцев,- наглядно показывает нам, как глубоко проникала рука Византии через своих агентов во внутренние дела Руси.

Неудачный поход Ярославичей в 1068 г. против половцев, бегства Изяслава из Киева и возведение на киевский стол вероломно плененного Всеслава полоцкого можно считать переломным моментом в новых попытках установления византийской опеки над политикой Руси. Русские княжества прекратили борьбу со степью в союзе с Византией и согласились на ежегодную уплату дани половцам за мир и спокойный путь через степь. Вскоре, уже во время междоусобной борьбы Ярославичей, разорвавших свой прежний тройственный союз, княживший в Киеве Святослав пытался разорвать связь с Византией и в церковных делах. На это мы имеем прямое указание в письмах императора Михаила VII Дуки в Переяславль к князю Всеволоду, тогда еще сохранявшему церковную связь с Империей. Опасаясь присоединения Всеволода к Святославу, император поспешил предотвратить разрыв предложением нового брачного союза между своим домом и домом Всеволода.

Смерть Святослава в 1076 г. дала возможность Всеволоду, севшему теперь на Киевский стол, восстановить единую митрополию на Руси с митрополи- том-греком во главе. Империя, со своей стороны, учла на будущее печальный опыт раздела митрополии в 1059 г. и до татарского завоевания упорно отстаивала единство митрополии в Киеве.

Активное участие и заинтересованность византийской дипломатии того времени в русских делах яснее всего видны в деле Олега Святославича, лишенного дядьями наследства. Когда, после неудачной попытки силою захватить наследственные земли, Олег вынужден был бежать в Тмуторокань, там он был захвачен хазарами и послан в Империю, где и томился до 1083 г. Две зимы и два лета провел Олег на о. Родосе и, кажется, успел даже жениться там на представительнице византийского знатного дома Музалонов . Выпущен из плена Олег был по сговору императора со Всеволодом киевским; с Олега, видимо, было взято обещание не искать отцовского наследства при жизни Всеволода, что Олег и выполнил.

Время княжения Всеволода, породнившегося с византийскими императорскими фамилиями, было благоприятным для упрочения на Руси византийского влияния. Империя, пережившая на северной своей границе половецко-печенежские нападения 80-х и 90-х гг., не проявляла по отношению к Киеву политической агрессии. Ее деятельность ограничивалась лишь литературными трудами, в которых проводилась мысль о том, будта церковная опека Византии существовала с первых дней крещения Руси. Поскольку нажим Империи и по этой линии вызвал недовольство в Киеве, Империя пошла на уступки: после смерти весьма образованного грека-митрополита (1089 г.) в Киев был прислан заместителем его некий Иван «скопьчина», который, по выражению летописи, был и «не книжен» и «умом прост».

Время княжения Всеволода следует отметить как конец расцвета торговли Киева с Византией. В 1082 г. Алексей Комнин дал хрисовул Венеции в благодарность за помощь Империи флотом во время сицилийской войны. Этим хрисовулом Венеция была поставлена в лучшие условия в своих, торговых сношениях и оборотах, чем даже подданные императора. Свобода от всяких сборов и право почти повсеместной торговли, отвод для поселения и товаров особых кварталов в городе и особых пристаней для кораблей-вот что помогло Венеции весьма скоро стать мировой торговой державой. Последнее обстоятельство отодвинуло на задний план киевскую транзитную торговлю и лишило Киев его былого богатства.

Совместный удар в апреле 1091 г. печенежско-половецких сил на Константинополь, поддержанный морским нападением пиратского флота Чаха, едва не подверг Империю гибели. Перед Византией во весь рост встал, наконец, вопрос если не об уничтожении, то, по крайней мере, об обессилении степи как постоянной угрозы северным границам. После 1091 г., когда половцы перешли за Днепр и стали хозяевами степей от Дуная до Яика, деятельность византийской и русской дипломатии оживилась, причем византийцы считали киевского князя центром общерусского степного союзного фронта. Когда в 1095 г. половцы подошли к византийским границам и угрожали вторжением в Империю с целью возведения на престол какого-то авантюриста, Святополк киевский тотчас послал своего адъютанта в Переяславль к Мономаху, чтобы помешать заключению мира между Мономахом и ордою хана Итларя, прикрывавшего отлив половецких сил из степи. Несомненно, что узнал об этом Святополк от византийской разведки. Мономах, узнав, что Итларь не имеет опоры среди степных половецких сил, вероломно «избил» орду Итларя, что повлекло за собой месть со стороны половецких орд и длительные военные действия.

Стремясь к разложению степи, Византия всячески разжигала ненависть и смертельную вражду между половцами и подвластными им печенегами и торками, с одной стороны, и заботилась об укреплении русского фронта против степняков - с другой. Именно к таким моментам относится известное определение задачи русской митрополии как «восстягивания» русских князей «от кровопролитья», т. е. междоусобных драк, ошибочно толкуемое историками как постоянная задача греческой политики в Киеве.

Как известно, «снемы» князей породили знаменитые общерусские походы в степь, которые, вместе с разложением половецкого господства изнутри, надолго подорвали мощь половцев и ослабили опасность их нападений для Руси и Византии.

Задача разгрома степи, поставленная Алексеем Комнином в ответ на унижение, пережитое Империей в 1091 г., и продолженная его сыном Калоиоанном, заставляла участников на время забывать все внутренние трения. Святополк киевский и Мономах переяславский, всю жизнь смертельно враждовавшие между собою, оказались верными союзниками в борьбе с половцами и бились плечом к плечу в далеких степных походах. Попытку Мономаха в 1116 г. посадить на византийский престол своего зятя «Леона царевича», а после смерти его от руки подосланных императором убийц удержать за собой занятые Леоном на Дунае города - Империя рассматривает как досадное недоразумение, которое благополучно закончилось выдачею внучки Мономаха (дочери Мстислава) «за царь».

Галицкое княжество, соприкасавшееся своею дунайской границей с Империей, более других было способно оказывать Империи военную помощь против степи. Вот почему византийская дипломатия поспешила создать галицкому князю особое положение сравнительно с другими русскими князьями. В 1104 г. дочь Володаря Ростиславича вступила в брак с сыном императора Алексея Комнина [вероятнее всего, с Исааком, отцом будущего императора Андроника (1183-1185 гг.)], и с этих пор галицкий князь официально называется «вассалом» Империи .

Вмешательство Византии во внутрикняжеские отношения можно наблюдать во время княжения в Киеве сына Мономаха Мстислава. Когда при нем между Киевом и Полоцком установились те же отношения, что при трех Ярославичах, т. е. когда полоцкие князья не стали слушать зова киевского князя о помощи для защиты южных границ от половцев, Мстислав, попрекая полоцких князей тем, что они «молвяху Бонякови шелудивому во здоровье», арестовал всю их семью и, усадив в три ладьи, «поточи Царюграду» (1129 г.).

Ослабление угрозы со стороны половецкой степи, развязавшее Империи руки на севере и открывшее для нее возможность взяться за решение спора с Сицилией за обладание италийскими землями, способствовало некоторому упадку былых русско-византийских отношений, распаду союзных с русскими князьями предприятий Империи против степи. Теперь русские князья совершенно самостоятельно налаживают более или менее устойчивые отношения с половцами. Опоясанные, как раньше, степными линиями искусственных укреплений, теперь поселениями степных народов, ушедших из степи из-за нежелания подчиняться половцам, русские княжества знают только те две орды, которые с севера закрывали собою степные просторы. С этими двумя ордами и договаривается киевский князь об уплате денег за спокойствие на границах и за спокойную торговую дорогу через степь.

Пользуясь все растущею феодальной раздробленностью, охватившей и семью Мономаха, греческая агентура в Киеве проявила большую активность по части захвата влияния в отдельных княжествах путем назначения туда греков-епископов. Такое усиление влияния Империи закончилось неблагополучно для ее авторитета. В 1145 г. митрополит Михаил был вынужден покинуть Киев и Русскую землю и вернуться в Империю. Это событие следует приравнять к разрыву дипломатических связей, открывавшему перспективу самых глубоких изменений в отношениях Руси и Византии.

Создавшаяся в эту пору весьма выгодная для Византии и достаточно прочная международная комбинация союза двух Империй расколола все государства Европы на два враждебных лагеря. Русские княжества также разбились на две враждебные группировки: на стороне Византии оказались, кроме «вассала» - Галиции, - Юрий суздальский и ряд других мелких князей; против Империи - Изяслав Мстиславич с черниговскими князьями. Одним из поводов для борьбы Изяслава в союзе с Венгрией против Юрия суздальского было поставление на русскую митрополию русского кандидата Климента Смолятича. Однако полной победы здесь Изяславу одержать не удалось, и даже брат его Ростислав не поддержал его. Смерть Изяслава, победа и водворение в Киеве Юрия суздальского временно способствовали возобновлению сношений с Империей путем присылки митрополита из Константинополя (1156 г.). Новый представитель Империи проклял умершего Изяслава и начал преследование всех церковников, замешанных в назначении Климента. Смерть Юрия и смена князей на киевском престоле привели к неоднократному пересмотру русско-византийских отношений, закончившемуся тем, что оба кандидата в митрополиты (русский Климент и грек Константин) были устранены и из Царьграда был прислан новый митрополит-грек. Попытка нового митрополита ввести в русских княжествах практику постов, принятую в Империи, была единодушно истолкована всеми русскими князьями как стремление Империи усилить свое влияние и отвергнута. Предпринятая через несколько лет новая попытка в этом же направлении, являвшаяся выполнением прямого распоряжения императора, привела к изгнанию митрополита из Киева и русских княжеств, т. е. к новому разрыву русско-византийских отношений. Несколько позднее Империи удалось восстановить эти отношения ценою отказа от подобного рода опеки, но это стоило ей немало хлопот и труда.

В несколько запутанном рассказе византийского историка Киннама изложен, как всегда, с большим самодовольством и хвастовством, любопытнейший эпизод снаряжения на Русь (в 1164 г.) императором Мануилом, готовившимся к новой войне с Венгрией, торжественного посольства во главе с Мануилом Комнином, близким родственником императора . Посольство это должно было положить конец тревожившему императора пребыванию в Галиции претендента на императорский стол Андроника, искавшего помощи у половцев, отвлечь Галицию от намечавшегося союза ее с Венгрией и, наконец, втянуть в войну с Венгрией Ростислава киевского. Как ни уверяет Киннам, что это посольство имело успех, факты говорят другое. Правда, Андроник, отказавшись от мысли завоевать престол силою оружия, решил вернуться в Византию, после чего для Галиции было выгоднее возобновить союз с Империей, но о вовлечении Ростислава в войну с Венгрией, скрепленном якобы клятвою Ростислава, у нас нет никаких подтверждений.

Во время упадка Киева как распорядительного центра русских княжеств в борьбе со степью киевский князь не утратил исключительного права сношения с Империей по всем делам русских княжеств, потому что агент Империи - митрополит - оставался в Киеве. Вот что мы читаем об этом у Киннама: «А есть в Тавроскифии некий город, Киама по названию, который является главным из находящихся там городов и служит вместе и митрополией этому краю. Архиерей является сюда из Византии; этому городу принадлежат особливо все прочие преимущества». Несоответствие этих «особливых преимуществ» Киева со значением этого города в политической расстановке русских княжеств, среди которых стало выдвигаться на первое место Владимиро-Суздальское княжество, привело к разгрому в 1169 г. Киева Андреем Боголюбским. Последний посадил в Киеве своего подручного князя и поставил перед Империей вопрос о перенесении митрополии во Владимир или о создании там самостоятельной митрополии. И то и другое было отвергнуто Империей, желавшей сохранить единство руководящего центра и учитывавшей все выгоды пребывания своего агента именно в Киеве, хотя и утратившем самостоятельное значение и ставшем предметом борьбы между суздальским и галицким князьями.

Попытка Андрея самостоятельно поставить во Владимире митрополита и добиться его признания в Византии, минуя Киев, успеха не имела. Кандидат Андрея на митрополию был подвергнут в Киеве жесточайшей казни, какая применялась в Византии лишь к политическим преступникам.

Домогания Андрея не заглохли после его смерти. Всеволод Большое Гнездо, восстановив во всей полноте власть и политику брата Андрея, вновь поднимает перед Империей вопрос о перенесении митрополии во Владимир, особым летописным сводом доказывая переход на Владимир значения распорядительного политического центра, которым некогда являлся Киев. Хотя Всеволод позднее оказал немало существеннейших услуг Империи (поход в степь в 1199 г.), киевская митрополия осталась единой и не переменила своей резиденции.

Распад союза двух Империй и новая сицилийская война поставили Византию в трудное положение, усугубляемое назревавшим восстанием болгар, искавших помощи у половцев. Это вынуждает Империю, по выражению византийского писателя того времени Никиты Хониата, «умолять» через митрополита в Киеве русских князей отвлечь половцев от болгар, организуя с этой целью глубокие степные походы. Успех этого плана, исходившего от императора Андроника, лично хорошо знавшего силы и русских и половцев благодаря своему пребыванию в Галиции в период бегства из Византии, сопровождался победою Империи над сицилийцами. Но русские южные княжества тяжело пережили эту победу из-за гибели войск Игоря новгород-северского (1185 г.), натолкнувшегося в степи на отхлынувших от болгарской границы половцев, и разграбления половцами Переяславского и частью Черниговского княжеств.

Вспыхнувшее в 1186 г. болгарское восстание вовлекло в борьбу с Империей едва ли не все половецкие силы. Начались ежегодные набеги на цветущие области Византии, причем византийское военное искусство оказалось бессильным защитить имущество и население этих областей. Византийская дипломатия, несмотря на всю свою изворотливость и изобретательность, не могла воссоздать былых общерусских степных походов и добилась лишь отдельных разрозненных выступлений сильнейших феодальных центров того времени (поход Всеволода суздальского в степь в 1199 г.] и Романа галицкого в 1202 г.). В качестве следа заискиваний Империи перед русскими князьями в этот период остались титул великого князя, полученный Всеволодом суздальским в 1186 г., Рюриком киевским в 1199 г., Романом галицким в 1202 г., а также брак внучки Святослава киевского с представителем императорского дома Ангелов (1193 г.).

Падение Византии в 1204 г. не прервало русско-византийских отношений. Никейская империя была признана всеми русскими княжествами как продолжение былого церковно-распорядительного центра-Византийской империи. В событиях времени татарского завоевания Никея и русские княжества, предоставленные Западом самим себе, нашли общие пути и средства к выработке новых татаро-византийско-русских отношений, просуществовавших не одно столетие.

Торговля Руси и Византии имела государственный характер. На рынках Константинополя реализовывалась значительная часть дани, собираемой киевскими князьями. Князья стремились обеспечить для себя наиболее благоприятные условия в этой торговле, старались укрепить свои позиции в Крыму и Причерноморье. Попытки Византии ограничить русское влияние или нарушить условия торговли приводили к военным столкновениям.

При князе Олеге объединенные силы Киевского государства осадили столицу Византии Константинополь (русское название - Царьград) и вынудили византийского императора подписать выгодный для Руси торговый договор (911). До нас дошел еще один договор с Византией, заключенный после менее удачного похода на Константинополь князя Игоря в 944 г.

В соответствии с договорами русские купцы ежегодно летом приезжали в Константинополь на торговый сезон и жили там шесть месяцев. Для их проживания было выделено определенное место в предместье города. По договору Олега, русские купцы не платили никакой пошлины, торговля была по преимуществу меновой.

Византийская империя стремилась втянуть соседние государства в борьбу между собой, чтобы ослабить их и подчинить своему влиянию. Так, византийский император Никифор Фока пытался воспользоваться русскими войсками для ослабления Дунайской Болгарии, с которой Византия вела долгую и изнурительную войну. В 968 г. русские войска князя Святослава Игоревича вторглись на территорию Болгарии и заняли ряд городов по течению Дуная, из которых наиболее важным был Переяславец - крупный торговый и политический центр в низовьях Дуная. Успешное наступление Святослава было расценено как угроза безопасности Византийской империи и ее влиянию на Балканах. Вероятно, под влиянием греческой дипломатии печенеги напали в 969 г. на ослабленный в военном отношении Киев. Святослав был вынужден вернуться на Русь. После освобождения Киева он совершил второй поход в Болгарию, действуя уже в союзе с болгарским царем Борисом против Византии.

Борьбу со Святославом возглавил новый византийский император Иоанн Цимисхий, один из видных полководцев империи. В первой же битве русские и болгарские дружины разгромили византийцев и обратили их в бегство. Преследуя отступающую армию, войска Святослава захватили ряд крупных городов и дошли до Адрианополя. Под Адрианополем был заключен мир между Святославом и Цимисхием. Основная часть русских дружин вернулась в Переяславец. Этот мир был заключен осенью, а весной Византия начала новое наступление. Болгарский царь перешел на сторону Византии.

Войско Святослава из Переяславца перешло в крепость Доростол и приготовилось к обороне. После двухмесячной осады Иоанн Цимисхий предложил Святославу заключить мир. Согласно этому договору русские войска уходили из Болгарии. Восстанавливались торговые связи. Русь и Византия становились союзниками.

Последний крупный поход на Византию был совершен в 1043 г. Поводом для него послужило убийство русского купца в Константинополе. Не получив достойного удовлетворения за обиду, князь Ярослав Мудрый послал к византийским берегам флот, во главе которого стоял его сын Владимир и воевода Вышата. Несмотря на то, что буря рассеяла русский флот, кораблям под командованием Владимира удалось нанести значительный урон греческому флоту. В 1046 г. между Русью и Византией был заключен мир, который по традиции того времени был закреплен династическим союзом - браком сына Ярослава Всеволодовича дочерью императора Константина Мономаха.

Военно-политические, социально-экономические и культурно-церковные связи, существовавшие между Русью и Византией с сер. IX до сер. XV вв.

Первое известное появление русских в Константинополе относится к 838 г., когда к василевсу Феофилу прибыла делегация от народа «Рос», которая за тем в составе византийского посольства оказалась при дворе императора франков Людовика Благочестивого в Ингельгейме (839).

На начальном этапе Р.-В. О. в IX - 1-й пол. Х вв. русские воспринимали ромеев как важнейших торговых партнеров, достижение долгосрочного и прочного соглашения с которыми - основная задача момента. Вместе с тем, несмотря на заинтересованность византийцев в русском импорте, для установления выгодных коммерческих связей на «государственном» уровне со стороны Руси требовался военный нажим: «русская военно-торговая верхушка буквально “пробивала” себе дорогу к Константинополю» (Г.Л. Курбатов). Во многом именно этот фактор провоцировал знаменитые русские походы на Царьград в 860, 904/7, 941, 943 гг.

По преданию во главе первого из них (18-25.06.860 г.) стояли Аскольд и Дир Киевские: они осадили Константинополь, но были разгромлены в морском сражении. По-видимому, существует определенная связь между этой экспедицией и т.н. «Первым» или «Фотиевым» (по имени тогдашнего константинопольского патриарха Фотия I) крещением Руси в Среднем Поднепровье ок. 867 г.

Второй поход, организованный великим киевским князем Олегом, оказался успешным: захваченное врасплох правительство императора Льва VI вынуждено пошло на ряд торгово-экономических уступок, закрепленных в византийско-русских договорах 904/7 и 911 гг.

Экспедиция преемника Олега великого князя Игоря увенчалась серией морских и сухопутных (на малоазийском берегу Босфора) сражений 11.06., 8.07. и 15.09.941 г., приведших к полному поражению русских. Однако новый поход Игоря в 943 г. завершился встречей его армии византийскими послами в устье Дуная, что не только предотвратило кровопролитие, но и способствовало заключению в 944 г. нового полномасштабного соглашения Руси с василевсом Романом I Лакапином.

Р.-В. О. не ограничивались торговыми контактами: едва ли не в большей степени империю привлекал найм русско-скандинавских солдат, чей профессионализм, впервые по-настоящему давший о себе знать в нач. Х в., надолго сделал варяго-русские отряды одними из наиболее боеспособных подразделений византийской армии, фактически царской гвардией. Между Русью и Византией установились тесные военно-торговые связи, которые не могли разорвать даже периодически вспыхивавшие вооруженные конфликты. «Древняя Русь силой навязала себя Византии в качестве партнера в системе межгосударственных отношений, но одновременно она попала в сферу влияния высокой византийской цивилизации» (Г.Г. Литаврин).

Воздействие империи привело к складыванию на Руси значительной христианской общины, к которой примкнула и великая киевская княгиня Ольга, совершившая в 946/57 г. поездку в Константинополь, где она была торжественно принята василевсом Константином VII Багрянородным. Впрочем, победа христианской «партии» в Киеве оказалась непродолжительной и уже при сыне и преемнике Ольги Святославе Игоревиче возобладала языческая реакция, а отношения с Константинополем ухудшились настолько, что это спровоцировало русско-византийскую войну 970-1 гг.

Обострение болгаро-византийских связей привело к тому, что император Никифор II Фока, занятый войнами в Азии, поспешил найти союзника-наймита для превентивной атаки на Болгарию в лице великого киевского князя Святослава Игоревича. Хотя Святослав охотно откликнулся на предложение ромеев и в 968 г. стремительно овладел значительной частью страны, он вовсе не собирался решать задачи имперской политики, имея целью закрепление за Русью нижнего течения Дуная. Тем не менее, в открытом столкновении с войсками нового василевса Иоанна I Цимисхия русские потерпели поражение, а блокированный в Доростоле (Силистре) Святослав Игоревич 23.07.971 г. после трехмесячного отчаянного сопротивления принял условия Византии и отказался от посягательств на Болгарию в обмен на свободное возвращение в Киев.

Окончательная победа восточного христианства на Руси ок. 988 г. способствовала ее более тесной интеграция в «Византийское содружество», когда к оживленным военным и экономическим контактам добавилось культурно-церковное воздействие. С принятием крещения Русь не утратила самостоятельности, будучи, пожалуй, единственным из всех членов «Содружества» равноправным партнером империи - ее «духовной дочерью», но не политическим сателлитом. Больше того, русские князья, по крайней мере, после введения христианства, не ставили цели долговременного овладения Константинополем, никогда официально не посягая на титул василевса. Став одной из стран «византийского круга», Русь не только перестала угрожать империи, но и начала оказывать активную вооруженную поддержку Константинополю посредством стабильного и систематического пополнения гвардейских отрядов.

С момента крещения Руси более полувека Р.-В. О. оставались мирными, но в 1043 г. войска под предводительством Владимира Ярославича (сына великого киевского князя Ярослава I Мудрого) внезапно атаковали Константинополь, что явилось последним столкновением Византии и Руси, когда она непосредственно угрожала имперской столице.

До 05 - 06.1043 г. ни о какой войне с Византией, по всей видимости, не было речи. Верный союзническим договоренностям, великий князь Ярослав направил флот под командованием своего сына Владимира в помощь императору Константину IX Мономаху для подавления мятежа Георгия Маниака, с которым Константинополь, впрочем, справился без участия Руси.

Владимир Ярославич узнал о поражении и гибели Маниака уже по пути в Византию: 06.1043 г. князь достиг устья Дуная, где был встречен византийской делегацией, предлагавшей отступные, примерно равные среднему жалованию наемников. Вероятно, под влиянием части дружины Владимир без согласования с отцом принял решение продолжить движение к Константинополю. Владимир Ярославич решился на открытую конфронтацию с Византией, но он не собирался ввязываться в непосредственные боевые действия: используя эффект внезапности, князь намеревался силой вырвать у василевса условия более выгодной сделки для покрытия расходов на потерявшую смысл экспедицию. Однако появление русских 07.1043 г. не стало неожиданностью для Константинополя, во всяком случае, экстренно собранная византийская эскадра дала вооруженный отпор: у стен столицы русский флот был полностью разгромлен, а Владимир Ярославич с небольшой частью кораблей едва спасся и ушел от преследования.

Впрочем, столь серьезное осложнение Р.-В. О. не привело к их дальнейшему обострению: уже ок. 1047 г. связи Киева и Константинополя нормализовались. Константин IX даже пошел на заключение брачного союза с правившей на Руси династией: Мария - дочь царя от второго брака, - вышла замуж за младшего сына Ярослава Мудрого Всеволода (I), а впоследствии стала матерью Владимира Мономаха.

К сер. XI в., особенно после появления в Северном Причерноморье половцев - значительно более многочисленных, чем их предшественники печенеги - прямое военное столкновение между Византией и Русью стало невозможным. Несмотря на конфликт 1043 г., духовно-культурные и торгово-экономические связи активно развивались. Вместе с тем, изменилась и модель военно-политического взаимодействия: если ранее Русь представляла интерес для империи только в качестве поставщика элитных воинских частей, составлявших основу личной императорской охраны, то с нач. XI в. появилась особая русско-византийская контактная зона. На рубеже X - XI вв. усилиями великого киевского князя Владимира Святославича и, в особенности, его сына Мстислава окончательно сформировался удел Руси в Тмутаракани, занимавший территорию Таманского полуострова. Как только византийские владения в Крыму с центром в Херсоне (Херсонесе) сомкнулись с военно-торговой факторией Руси в Приазовье, возникло русско-византийское военное пограничье.

Несомненно, укрепление позиций Руси в Приазовье в 1-й четв. XI в. изменило расклад сил в регионе: погруженная во внутренние проблемы и внешнеполитические неурядицы Византия была заинтересована в сохранении status quo. В то же время этнически пестрая община Тмутаракани, удаленная от основного массива русских владений и тяготившаяся зависимым положением от Киева, стремилась к упрочению собственных позиций.

Этот процесс стал особенно заметен в годы правления на Тамани Мстислава Владимировича Храброго, сына крестителя Руси. Будучи вполне самостоятельным от Киева, Мстислав распространил влияние далеко за пределы своего удела - на Восточный Крым и Прикубанье, причем оба региона непосредственно примыкали к византийским владениям в стратегически важных районах Черноморья - Херсонской области, Абхазии и Иверии. Помощь императору Василию II в подавлении антивизантийского восстания Георгия Цуло в Крыму (1016), затем победы над адыгами (1022) и великим князем Ярославом Мудрым (1023-24) и, наконец, овладение Черниговом (1026) сделали Мстислава Храброго ключевой фигурой в Приазовье и Восточном Причерноморье, с которой не могли не считаться и которая не могла не беспокоить как Киев, так и Константинополь. Со смертью могущественного князя Тмутаракань почти на три десятилетия ушла в тень, а ее влияние резко уменьшилось.

В условиях политической дезинтеграции Руси после кончины Ярослава I (1054), складывания новых (наряду с Киевом) крупных центров силы, Р.-В. О. перестали носить единый и целенаправленный характер. Военно-политическое взаимодействие приобрело более «индивидуальную», личностную направленность: так, важнейшим партнером Византии стал Чернигов, поскольку их интересы пересекались на Тамани. Черниговские князья, во владении которых формально находилась Тмутаракань, стремились упрочить контроль над богатой факторией, ставшей к тому моменту прибежищем младших князей-изгоев. Одновременно Константинополь имел достаточные основания опасаться нового усиления самостоятельной таманской общины, во главе которой нередко оказывались энергичные князья, не обретшие собственный удел на Руси и поэтому потенциально угрожавшие ромейским территориям в Крыму. Византия нашла в Чернигове надежного союзника в деле сохранения силового баланса в Северном Причерноморье. По согласованию с черниговскими князьями (а иногда и с Киевом) империя, по меньшей мере, дважды устраняла неугодных обоим партнерам тмутараканских правителей: в 1066 г. на Тамани был отравлен Ростислав Владимирович, враждовавший с дядькой, черниговским князем Святославом Ярославичем, а в 1079 г. подвергся аресту и ссылке в Византию Олег Святославич - противник великого князя Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха.

Эти два события, отстоящие друг от друга более чем на десятилетие, явились прологом к «тихой» аннексии империей юго-восточного форпоста Руси в самом к. XI в. В сложнейшей обстановке, вынужденный сражаться сразу на трех фронтах, Константинополь пошел на присоединение богатого ресурсами Приазовья. Поглощение Византией Тмутаракани ускорил половецкий барьер: он нарушал традиционные коммуникации в северопричерноморские степях и затруднял поддержку таманской фактории из Руси. Тмутаракань давно находилась в орбите ромейской политики, но лишь Алексей I Комнин превратил Приазовье из русско-византийского совладения, контактной зоны в регион, где Византии принадлежал «решающий голос». Империя отозвала из опалы Олега Святославича и оказала ему помощь в овладении Таманью (1083), а затем направила энергию «Гориславича» вовне, поощрив планы по отвоеванию у Владимира Мономаха черниговской вотчины. С возвращением Олега на Русь в 1094 г. Тмутаракань исчезла со страниц русских летописей, будучи вскоре занята Византией. Для империи, до крайности ослабленной, потерявшей громадные территории, новый передел «сфер влияния» в стратегически важном и взаимноудаленном как от ромейских, так и русских рубежей углу Черного моря был необходим. В то же время Русь, находившаяся в процессе трансформации племенного суперсоюза во главе с Киевом в княжескую полицентричную федерацию, не смогла дать отпор притязаниям Константинополя.

Своеобразным эхом аннексии империей Приазовья и, в особенности, ухудшения отношений Алексея I и Владимира Мономаха стал русско-византийский вооруженный конфликт в Нижнем Подунавье в 1116 г. Заслуживший большой авторитет в победоносных походах против половцев, старейшина среди русских князей бросил скрытый вызов империи и попопытался закрепиться в Паристрионе. Несмотря на неудачу, данная экспедиция продемонстрировала возросшую силу Руси и укрепила ее престиж, что выразилось в заключении брака одного из представителей династии Комнинов и внучки Мономаха, а также, вероятно, в новом договоре с ромеями: обоюдная кочевническая угроза способствовала сближению Константинополя и Киева.

Дунайское столкновение стало исключением в череде мирных лет Р.-В. О. с 1043 г.: в сущности, после 1116 г. и Киеву, и Константинополю оказалось не до сведения счетов за застарелые внешнеполитические обиды. Византию и Русь объединяла половецкая угроза, с которой ромеи в одиночку не справлялись.

Во 2-й четв. XII в. складывание на Руси своеобразной удельной федерации привело к тому, что Р.-В. О. окончательно утратили характер единого государственного курса, направлявшегося из одного центра. Сообразно новым условиям византийцы в связях с русскими в лучшем случае стремились к утверждению политического влияния, главной целью которого было добиться благожелательной позиции к империи и отвлечь Русь от союза с врагами Константинополя. Однако раздробленность Руси не увеличивала, а ослабляла возможности такого влияния. Искушенная, гибкая и прагматичная дипломатия византийского двора исходила из трезвого учета реальных обстоятельств, василевсы никогда не ставили (да и не думали ставить) задачи непосредственного подчинения Руси.

Одновременно Византия, не упуская из виду расширение церковно-политического взаимодействия, отодвигала на второй план старые сферы отношений с Русью - военную и торгово-экономическую. Значительные привилегии итальянским городам-республикам не могли не отразиться на состоянии византийско-русских коммерческих связей. Перенос русской торговли из Константинополя в Фессалонику повлек за собой, в частности, сокращение удельного веса византийских ремесленных изделий на Руси.

Между тем экономический расцвет провинциальных городов Византии при известном спаде коммерческой жизни в столице в XII - нач. XIII вв. обусловили подъем византийско-русской торговли, например, в сфере работорговли, особенно, на фоне почти непрерывных русско-половецких войн. Продолжал существовать и специальный русский квартал в Константинополе - «убол» («эмвол») - подворье с церковью святого Маманта, располагавшееся на Босфоре к северо-востоку от столицы (ныне стамбульский район Бешикташ), а в Фессалонике, где ежегодно проходила осенняя ярмарка, возникла новая колония русичей. Впрочем, торговля как базовый элемент отношений Руси и Византии все же выпала из общей системы их официальных связей.

Хотя контакты с Византией не прервались, а в некоторых областях (к примеру, культурно-церковной или брачно-семейной) даже укрепились, погруженная во внутренние конфликты Русь, потерявшая Тамань и отрезанная половцами от Северного Причерноморья, более не представляла для империи какой-либо военной угрозы, равно как и утратила возможность поддерживать ромеев вооруженными силами. Константинополю приходилось вступать в отношения по отдельности с каждым из крупных русских княжеств, важнейшим из которых был Галич - единственный из «топархий, принадлежащих россам» (Никита Хониат), - который имел общую, правда, нестабильную границу с Византией в устье Дуная.

Более короткая и безопасная торговая дорога из Галиции к границам империи и по морю и по суше через болгарскую территорию пришла на смену днепровскому и азово-донскому путям, а уплотнение половецкого барьера в низовьях Днепра и Северского Донца обусловило попытки русских князей утвердиться на Дунае. Потеряв Приазовье, Русь стремилась упрочить позиции в Низовьях Днестра, Прута, Дуная: она вынужденно отказалась от старых факторий ради вероятного приобретения контроля над перспективной торговой магистралью, ценность которой была очевидна уже с к. XI в.. Вместе с тем значение данного района не ограничивалось одной коммерцией: междуречье Днестра и Серета и Нижнее Подунавье - ворота между Черным морем и Карпатами, через которые в XI - XII вв. кочевники устремились на Балканы. Поскольку Византия не имела сил отодвинуть оборонительный рубеж к северу от Нижнего Дуная, властный вакуум здесь мог быть заполнен лишь русскими, которые мешали кочевническим вторжениям на Балканы, не пуская степняков через Дунай или нанося им удар в спину. Несмотря на то, что Галич, который ромеи поставили в привилегированное положение, не достиг на Дунае единоличного владычества, авторитет галицких князей в XII в. зачастую был непоколебим.

В то же время «на смену общерусским договорам с империей пришли соглашения отдельных княжеств Руси, подчиненные конкретной задаче, непрочные и кратковременные, зависевшие от переменчивой международной и внутриполитической обстановки в обеих странах» (Г.Г. Литаврин). Хотя в сер. XII в. сотрудничество вооруженных сил Византии и Руси еще сохранялось, но это происходило крайне нерегулярно: интенсивность военно-политических контактов снизилась и уже никогда не достигала прежнего уровня. Международные пути Руси и Византии начали расходиться, а их связи ослабли.

Исторические источники и справочные материалы:

Byzantinorossica: Свод византийских свидетельств о Руси / Сост. М.В. Бибиков: В 2 ч. М., 2004-2009.

Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия: В 5 т. / Под ред. Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой, А.В. Подосинова. Т. II: Византийские источники / Сост. М.В. Бибиков. М., 2010.

Древняя Русь в средневековом мире: Энциклопедия / Под общей ред. Е.А. Мельниковой, В.Я. Петрухина. М., 2014.

Иллюстрации:

Великий князь Владимир Святославич (златник, ок. 988-1015);

«Первое крещение Руси» ок. 867 г. (болгарский иллюстрированный перевод Хроники Константина Манассии. Миниатюра 58, XIV в.);

Русская атака Константинополя в 941 г. («Обозрение истории» Иоанна Скилицы, рубеж XII - XIII вв. Королевская библиотека. Мадрид);

Вторжение великого князя Святослава в Болгарию (болгарский иллюстрированный перевод Хроники Константина Манассии. Миниатюра 63, XIV в.);

Осада Доростола императором Иоанном I Цимисхием в 971 г. (болгарский иллюстрированный перевод Хроники Константина Манассии. Миниатюра 64, XIV в.);

Крещение великого князя Владимира (Радзивиловская летопись, к. XV в.).

Libmonster ID: RU-13167

На протяжении X в. Византия имела возможность не раз убедиться в опасности нарушения мира с Русью, когда многочисленное войско "тавроскифов" неожиданно оказывалось у границ империи или под стенами столицы. Обращение императора Василия II в критический момент восстания Варды Фоки за военной помощью к киевскому князю Владимиру Святославичу, взятие Херсонеса и женитьба Владимира на Анне, сестре императоров Василия и Константина, крещение Руси - все эти факты политической истории Византии и Киевской Руси имели для них важные последствия. Прочный мир, продолжавшийся более полувека, дал возможность империи с помощью русских войск осуществить успешные военные кампании в Малой Азии, Сицилии и Болгарии. Русь избавилась от печенежских нашествий и расширила свои владения на северо-востоке. Объединенными русско-византийскими силами в 1016 г. были ликвидированы остатки хазарских владений в Таврике. Северное Причерноморье становится областью пограничных владений Руси и Византии. Установление родственных связей между правящими домами Киева и Константинополя значительно повысило международный авторитет киевских князей, а христианизация способствовала упрочению феодального строя на Руси.

Мирные отношения между двумя державами были нарушены в 1043 г., когда жители Константинополя снова были потрясены уже изгладившимся из памяти зрелищем подступавших к стенам города неисчислимых кораблей и лодей "тавроскифов", как бы готовых, по словам Пселла, "сейчас же взять город со всеми его жителями". Однако поход на Царьград под водительством сына Ярослава Владимира окончился неудачей. Если отвлечься от деталей, приводимых в отдельных источниках 1 , дело представляется следующим образом: русские суда были разбиты сильнейшей бурей, а отчасти и "греческим огнем"; выброшенные на берег 6 тыс. русских воинов вместе с воеводой Вышатой пытались пробиться на родину, но большая часть их погибла в неравном бою с византийскими отрядами, а 800 чел. были взяты в плен и ослеплены. Оставшаяся часть русского войска во главе с Владимиром Ярославичем успешно отбила атаку посланных вдогонку византийских кораблей - все 24 триеры были потоплены, а находившиеся на них ратники уничтожены или взяты в плен. Через три года мир был восстановлен, и Вышата вернулся на Русь.

1 "Повесть временных лет". Ч. 1. М. -Л. 1950 (далее - ПВЛ), стр. 103 - 104; Michel Psеllоs. Chronographie. Т. 2. Р. 1928 (далее - Рsеllоs), pp. 9 - 12; Georgius Cеdrеnus Ioannis Skilitzaeope (далее - Cedrenus). Vol. II. Bonnae. 1839, pp. 551- 555; "Michaelis Attaliotae historia". Bonnae. 1853, p. 20; Joannes Zоnаras. Epitome historiarum. III. Bonnae. 1897, pp. 571, 631 - 633.

Поход 1043 г. представляется, согласно сообщениям греческих и русских источников, бесспорным поражением русских, что, однако, не помешало восстановлению между двумя государствами нормальных отношений на условиях, удовлетворявших обе стороны 2 . Договор был закреплен браком Всеволода Ярославича и дочери императора Константина IX Мономаха 3 . Неудача не имела для русских неблагоприятных последствий, как полагают, вследствие серьезных внешнеполитических и внутренних затруднений Византии 4 . Решающим фактором явилось, по мнению ряда исследователей, нашествие печенегов, вторгшихся в пределы империи и в 1046 - 1047 гг. подступивших к стенам Константинополя 5 ; в этих условиях Византия, нуждаясь в военной помощи русских, поспешила пойти на значительные уступки.

Соображения эти, на первый взгляд реалистические, при более обстоятельном рассмотрении оказываются сомнительными. Неясна прежде всего позиция Киева. Отношения с Византией в X-XI вв. оставались одним из главных вопросов внешней политики Руси. Но вот на следующий год после неудачного похода Ярослав Мудрый вместо того, чтобы готовиться к новому походу и силой оружия принудить византийцев к тем условиям мира, ради которых была начата война, отправляется походом на Мазовию на помощь польскому князю Казимиру. В 1046- 1047 гг. русское войско уже выступает в качестве союзника империи. Помогая соседям и своему недавнему противнику, Ярослав Мудрый ничего не предпринимает для восстановления собственного военного престижа. Чем вызвана такая, казалось бы, бездеятельность в кардинальном вопросе международной политики, что парализовало военные силы русских?

События русско-византийской войны 1043 г., несомненно, привлекали к себе пристальное внимание соседних держав, и военная неудача могла серьезно пошатнуть международное положение Киева. Однако положение его после войны как бы упрочилось. Малообъяснима также позиция Византии. Если признать, что "в 1043 году победительницей оказалась Византия и в год заключения мира ей ничто ниоткуда не угрожало" 6 , то что же принудило Константина Мономаха выдать дочь за Всеволода? Политические браки занимали существенное место в русско-византийских отношениях XI века. "Свойство" киевского князя и византийского императора сохраняло силу до смерти Владимира Святославича, но впоследствии Византия стала забывать об этом. Между тем в итоге войны 1043 г. дочь императора, возможная наследница

2 См. G. Vernadsky. The Byzantine-Russian war of 1043. "Siidostforschungen". Bd. XII. Miinchen.1953, S. 47 - 67; A. Poppe. Opowiesc latopisarska о wyprawie "na grekow" w 1043 roku. "Slavia Orientalis", r. XVI, N 4. Warszawa. 1967, s. 349 - 362; ejusd. Panstwo i kosciol na Rusi w XI wieku. Warszawa. 1968, s. 69 - 152; ejusd. La derniere expedition Russe contre Constantinople. "Byzantinoslavica" (далее - BS) XXXII/I, 1971, s. 1 - 29; Г. Г. Литаврин. Пселл о причинах последнего похода русских на Константинополь в 1043 г. "Византийский временник" (далее - ВВ). XXVII. 1967, стр. 71 - 86; В. Т. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. М 1968, стр. 20.

3 В. Л. Янин, Г. Г. Литаврин. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха. "Историко-археологический сборник". М. 1962, стр. 204 - 221. Синодики Выдубицкого монастыря в Киеве называют супругу Всеволода Анастасией (см. В. Г. Брюсов а. К вопросу о происхождении Владимира Мономаха. ВВ. XXVIII. 1968, стр. 127 - 135).

4 В. А. Мошин. Русские на Афоне и русско-византийские отношения в XI-XII вв. BS. IX. 1947, стр. 71; Bruno Widera. Jaroslaws der Weisen Kampf um die Kirchliche Unabhangigkeit von Byzanz. "Aus der bysantinistischen Arbeit der Deutschen Demokratischen Republik". 1. B. 1957, S. 172.

5 Ср. М. Д. Приселков. Русско-византийские отношения IX-XII вв. "Вестник древней истории", 1939, N 3, стр. 104; М. В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М. 1956, стр. 398. Уточнение даты см.: А. П. Каждан. Иоанн Мавропод, печенеги и русские в середине XI в. "Зборкик Радова Византолошког института". 18/1, 1963, стр. 183 и ел.

6 В. А. Мошин. Указ. соч., стр. 74.

престола (если принять во внимание преклонный возраст императриц Зои и Феодоры), оказывается супругой четвертого сына Ярослава - Всеволода, имевшего в то время незначительные шансы когда-либо занять отцовский престол. По нормам дипломатических отношений того времени династический брак в мирное время означал признание равенства и взаимной заинтересованности сторон. Если же брак заключался в итоге военной кампании и был одним из условий мирного договора, естественно предполагать, что это условие выдвинула заинтересованная сторона, а таковой была тогда Русь.

Следует ли трактовать события таким образом, что взаимовыгодный мир отражал реальное соотношение сил между державами и неудача похода не могла существенным образом повлиять на исход войны? Иначе говоря, лавры ожидали киевского князя при успехе и при поражении? Но в таком случае уже первый приступ русских к столице заставил бы византийцев выполнить их требования. Этого не произошло. Из истории предшествующих походов известно, что условия мирного договора всецело зависели от исхода войны (ср., например, договор Олега и менее благоприятные для русских договоры Игоря и Святослава). Но если мир был для русских выгоден, можно предположить, что в момент заключения договора вступили в силу какие-то обстоятельства (остающиеся пока неизвестными), превратившие несомненную военную неудачу в мир на взаимовыгодных условиях.

Возникает вопрос: насколько полны и верны сведения, сообщаемые источниками о событиях тех лет? Летописная статья 1043 г. до сих пор не являлась предметом специального исследования. Независимо от того, записан ли рассказ со слов Яна Вышатича 7 или самого Вышаты 8 , существенно одно - появление в летописи этой статьи можно связать с намерением реабилитировать попавшего в плен Вышату, так как она освещает не весь ход войны, а лишь один из ее эпизодов - поход 1043 года. Чтение статьи 1043 г. в летописях, восходящих к Новгородско-Софийскому своду и отражающих более древнюю редакцию Начального свода 9 , содержит после слов "поиде к Царюграду с вой по морю" вставку о том, что греки "начаша погружати в море пелены Христовы с мощьми святых. И божиим гневом възмутися море". Этот эпизод заимствован из окружного послания патриарха Фотия (867 г.) о нашествии руссов, где греки-христиане противопоставлялись русским-язычникам. Здесь же и после крещения Руси божественное покровительство оказывается на стороне византийцев. Эта вставка не может принадлежать ни Вышате, ни Яну. В сообщении о втором сражении Владимира с Константином Каваллурием говорится: "И бысть весть греком, яко избило море Русь, и посла царь, именем Мономах, по Руси олядий 14". Число олядей - заведомая неточность (греческие источники называют 24 триеры), хотя количество их было русским хорошо известно: эта флотилия была отрезана ими в заливе и здесь уничтожена. Г. Кедрин отмечает, что русские держались вызывающе, а князь Владимир вел себя надменно 10 , летописная же статья подчеркивает раздоры и несогласия среди русских. Рассказ о походе заканчивается повествованием о пленении Вышаты и ослеплении русских воинов.

7 А. А. Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах, СПБ. 1908, стр. 443 - 444.

8 Ср. В. И. Истрин. Замечания о начале русского летописания. "Известия" Отделения русского языка и словесности Академии наук. XXVII. 1924, стр. 209. В. И. Истрин считает слова "отец Янев" позднейшей вставкой. Рассказывал ли Вышата о походе своему современнику-летописцу или сыну Яну, в конечном счете именно он является автором рассказа (обзор библиографии вопроса см.: А. Poppe. Opowiecs..., s. 356 - 357).

9 См. комментарии Д. С. Лихачева к "Повести временных лет". ПВЛ. Т. II. М. -Л. 1950, стр. 378 - 379.

10 Cedrenus. Vol. II, p. 551.

Создается впечатление о последовательной и целенаправленной переработке статьи в невыгодном для русских отношении. Если основу ее и составляет рассказ Вышаты или записи современников, то общим тоном статья едва ли обязана своему первоисточнику. Автор редакционной правки не может скрыть своего удовлетворения по поводу того, что божий гнев покарал русских, а их военные удачи его не радуют.

Рассказ о втором сражении по сходству изображения событий, казалось бы, служит важным аргументом в пользу объективности свидетельств византийских и русских авторов. Однако он является вставкой в рассказ Вышаты 11 , так как в нем описывается сражение, участником которого Вышата не был. В первой части статьи говорится о том, что русское войско попало в беду из-за того, что Владимир не прислушался к совету воеводы, и поэтому не в интересах Вышаты было рассказывать о том, как Владимир без него одержал победу над византийцами. Слова: "И бысть весть греком, яко избило море Русь" - едва ли могут принадлежать русскому: откуда бы русским знать, что греки были оповещены об "избиении" Руси? Этот фрагмент, по-видимому, был заимствован из византийских хроник уже в древности. Если даже редактор и дополнил рассказ Вышаты вторым эпизодом, то и в таком случае эта вставка не укрепляет доверие к тексту летописной статьи. Неизвестно, какова была первоначальная ее редакция, но она была иной.

Следует отметить, что в Софийской летописи, Новгородской IV и близких к ним летописных сводах рассказ начинается словами "паки" или имеются две записи о походе Владимира: "Посла Ярослав сына своего Володимира на греки. В лето 6551. Пакы на весну посла великий князь Ярослав сына своего на греки" 12 .

Как понимать данную статью со словом "паки" (то есть "снова", "опять", "еще раз")? Означает ли это, что Ярослав во второй раз посылает Владимира в поход? Это самое естественное, казалось бы, прочтение обычно исключается как невероятное, а затем предпринимаются более или менее остроумные попытки найти другое, "действительное" значение текста 13 . Возражением против прямого чтения является то обстоятельство, что после слова "паки" следует все та же статья о походе 1043 г.. и никаких новых сведений она не сообщает, следовательно, слово "паки" по смыслу записи теряет свое основное значение. Но, быть может, позднейший составитель по незнанию или с умыслом соединил рассказы о двух походах в одну запись (подобных примеров история летописания знает немало)? В таком случае, если компилятором являлся редактор основной статьи 1043 г. по Софийскому своду, грекофил по убеждениям, он мог выбрать тот рассказ, который ему больше подходил по духу.

Летописная статья 1043 г., с ее отмечавшимися в литературе противоречиями (например, упоминание двух воевод - Вышаты и Ивана Творимирича, присутствие разных дат в разных сводах и т. п.), с интерполяциями и грамматическими несогласованиями, имеет вид тщательно подобранной из разных фрагментов мозаики. Это указывает на внимание к статье, может быть, даже не одного редактора. Именно этим определяется раздельное рассмотрение авторами каждого элемента

11 О неувязке последней фразы рассказа Вышаты ("и възвратися в Русь, вседъше в корабле свое") с предшествующим и последующим текстом см.: А. А. Шахматов. Указ, соч., стр 441 - 443; Комментарии Д. С. Лихачева. ПВЛ. Т. II, стр. 379

12 ПСРЛ, IV. Ч. I, вып. I. Птгр. 1915, стр. 115; ПСРЛ, V, вып. I. Л. 1925, стр. 137; см. также свод 1493 г., свод 1495 г., Вологодско-Пермская, Никоновская летописи и др.

13 А. А. Куник. Русский источник о походе 1043 г. Приложение к статье: Б. Дорн. Каспий. О походах древних русских в Табаристан. "Записки" Академии наук. Т. 26. СПБ. 1876, стр. 50; А. И. Рогов. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его хроника). М. 1966, стр. 78 - 79. Автор рассматривает сообщение Стрыйковского о втором походе Владимира Ярославича.

статьи. К таким самостоятельным элементам ее принадлежат и слова "паки посла Ярослав...". Анализ текста не дает доказательств, чтобы принять его как исторически весомое свидетельство о втором походе, но он не исключает в принципе возможности такого чтения, как случайно уцелевшего рудимента несохранившегося рассказа о втором походе русских на Византию. Правомерно поставить вопрос о возможности или. наоборот, невозможности второго похода, предпринятого Ярославом Мудрым. Поход был не только возможен, но и вероятен. История русско-византийских отношений X в. свидетельствует о настойчивости, с какой русские князья добивались благоприятного исхода войны, не останавливаясь перед временными неудачами. Известно, что Игорь, растеряв свое войско в морских сражениях, выступил на суше с еще большими военными силами, почему византийцы и поспешили предложить мир. При Ярославе Мудром военные силы Руси значительно возросли, тогда как империя в XI в. находилась в состоянии упадка 14 .

Для выяснения вопроса о втором походе важно было бы установить, оставалось ли русское войско до заключения мира с Византией на юге (а это облегчалось близостью Тмутараканского княжества) или возвратилось обратно? Летопись говорит о том, что Владимир с дружиной "възвратися в Русь". Изданная С. Белокуровым "Хроника русская" (XV в.) сообщает такую подробность: "Володимер же приде в Киев вмале" 15 . В действительности силы Владимира оставались значительными, если учесть, что во втором сражении русские уничтожили весь имевшийся в наличии и посланный против них византийский флот 16 . Владимир имел основания оставить главные силы в пограничной с Византией полосе (чтобы тем самым оказать давление, необходимое для получения более выгодных условий мира) и возвратиться в Киев со своей дружиной. В пользу этого говорит и тот факт, что вскоре (не позднее 1046 г.) отряд русских уже оказывается в Византии в качестве спасителя империи (восстание Льва Торника и новая лавина печенегов). Как известно, такая военная помощь являлась одним из непременных условий русско-византийских договоров 17 . Поскольку военно-союзнические отношения строились на основе доброй воли каждого из государств, то, следовательно, к 1046 г. требования русских по мирному договору были удовлетворены.

Промежуток между походом 1043 г. и заключением мира принято считать в три года в соответствии с сообщением летописи: "По трех же лет миру бывшю, пущен бысть Вышата в Русь к Ярославу" 18 . В приведенной фразе, однако, трехлетний срок относится к возвращению Вышаты. Слова "миру бывшю" являются придаточным предложением и могут означать лишь то, что мир был заключен между 1043 и 1046 годами. В 1046 - 1047 гг. русские выступали в качестве союзников византийской армии не только под стенами столицы, но и в Греции и в Грузии 19 . Кедрин сообщает о переводе в 1045 г. в Грузию полководца Катакалона Кекавмена 20 . Последний был стратигом Придунайской фемы, где его и застала война со "скифами". Неуспех для русских похода 1043 г. во многом определился мерами, предпринятыми Кекавменом 21 , Его солдаты

14 Пожар 6 августа 1035 г. уничтожил в арсенале Константинополя все триеры с оружием, вследствие чего военные силы Византии были подорваны (H. Ahrweiler. Byzance et la Мег. Р. 1966, pp. 128 - 129, 134 - 137, 411 - 413; Cedrenus. Vol. II, p. 529).

15 "Чтения в Обществе истории и древностей Российских" (далее - ЧОИДР). Кн. 4, отд. I. M. 1898, стр. 25.

16 См. H. Ahrweiler. Op. cit., pp. 126 - 132.

17 В. Г. Васильевский. Труды. Т. I. СПБ. 1908, стр. 312 - 313.

18 ПВЛ. Т, I, стр. 104.

19 В, Г. Васильевский. Труды. Т. I, стр. 312 - 313.

20 Cedrenus. Vol. II, p. 560; В. Г. Васильевский. Советы и рассказы византийского боярина XI века. "Журнал министерства народного просвещения", 1881, ч. 215, стр. 281; ч. 216, стр. 118.

21 Cedrenus. Vol. II, pp. 551 - 552; Г, Г. Литаврин. Указ. соч., стр. 85,

уничтожили большую часть спасшихся от бури русских воинов и жестоко расправились с пленными - по некоторым сообщениям, они были не только ослеплены, но у каждого из них была отрублена правая рука. Возвращение на родину 800 ослепленных и безруких воинов отнюдь не способствовало сговорчивости русских. Следовательно, к концу 1043 г. враждебность между Византией и Киевом обострилась до предела. Однако в 1045 г. Кекавмен уже переведен на Кавказ, а вскоре здесь же оказывается и перемещенный с Балкан 3-тысячный корпус русских 22 . Но могла ли Византия предпринимать большую военную кампанию на Кавказе, не закончив войны с Русью? Не следует ли из этого, что в 1045 г. Византия уже находилась в состоянии мира с ней? Такое предположение вероятно, если принять во внимание, что в 1045 г. Владимир Ярославич находится в Новгороде и закладывает Софийский собор (закладка храмов обычно производилась весной) 23 .

Итак, перелом в ходе русско-византийской войны произошел между концом 1043 и весною 1045 г., то есть в 1044 году. Какие же события произошли в это время? Если исходить из сообщений летописей, то в этом году не было никаких военных действий. Однако, как указано выше, летописная статья 1043 г. не может быть принята с полным доверием. Что касается византийских авторов, то они не отличаются пунктуальностью в описании общего хода войны. Уже в сообщениях современников - Пселла и Скилицы - встречаются разноречия едва ли не в каждом пункте. Пселл, рассмотрев обстоятельства несчастливого для русских сражения у стен Константинополя, теряет затем интерес к этому сюжету и более к нему не возвращается, не упоминая о втором сражении у берегов Фракии. Ниже, однако, Пселл уклончиво пишет о "счастливой звезде", хранившей императора от бедствий, которые обрушивались на него в изобилии как со стороны варваров, так и изнутри империи 24 . О втором морском сражении сообщает Скилица, который пишет, что здесь "счастье было на стороне русов". Таким образом, русские летописи и византийские хроники не дают ответа на поставленный вопрос.

Существует, однако, группа источников, содержащих некоторые сведения по этому вопросу. Ян Длугош так начинает повествование о походе Владимира Ярославича: "Князь русский Ярослав, не довольствуясь своими владениями и властью, жадный к приобретению славы у других народов, отправился против соседей греков" 25 . Еще более определенно о намерениях Ярослава пишет М. Стрыйковский: "Ярослав, монарх киевский, послал молодого сына своего Владимира и воеводу Вышату с воинством к Царюграду, требуя у кесарей Корсуни и Таврики" 26 . Известие это вполне оригинально, но источник его неизвестен; оно привлекает внимание к недостаточно изученному вопросу о пограничных землях Руси и Византии, который мог быть одним из поводов для конфликта, на что уже указывали украинские историки 27 .

Упрочив свои позиции в Причерноморье, Древнерусское государство вплотную подступило к Византийской империи, но здесь оно наталки-

22 Cedrenus. Vol. II, p. 560; В. Г. Васильевский, Труды. Т. I, стр. 313 - 316.

23 "Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов". М. 1950, стр. 16. О дате закладки собора см.: В. Г. Брюсова. О датировке фресок Софии Новгородской древнейшего периода. "Советская археология", 1968, N 1, стр. 106.

24 Psellos. Т. 2, р. 12.

25 "Jana Dlugosza kanonika krakowskiego Dziejow Polskich ksiag dwanascie". T. 1. Krakow. 1867, s. 241.

26 M. Stryjkowski. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi. T. I. Warszawa. 1846, s. 159, 163.

27 І. М. Шекера. Київська Русь XI ст. у міжнародних відносинах. Київ. 1967, стр. 131; І. М. Гапусенко. Боротьба східних слов"ян за вихід до Чорного моря. Київ. 1966, стр. 96.

вается на мероприятия Константинополя, укреплявшего пограничные земли. Значение одного из важнейших военно-стратегических пунктов приобретает в это время Херсонес. Он являлся также центром ремесла и "культурным мостом" между Византией и Русью. Его значение особенно возросло после принятия на Руси христианства. "Повесть временных лет" сообщает, что Владимир Святославич взял оттуда попов, мощи святых, церковные сосуды и иконы "на благословение себе" 28 . О том, что Корсунь был собственностью русского князя, добровольно отданной византийцам, хорошо помнили в XI в.: "Вдасть же за вено греком Корсунь царицы деля" 29 , - записал летописец.

Ни русские, ни византийские источники даже не намекают на какие-либо территориальные притязания Ярослава к Византии. Очевидно, до тех пор, пока обе стороны выполняли принятые союзные обязательства, речь о Корсуне не шла, но как только между ними обнаружились противоречия, мог всплыть и этот вопрос. Поэтому следует учитывать, что Херсонес мог стать одним из звеньев в цепи событий 1043 - 1045 годов.

Существует ряд свидетельств, что какое-то отношение Ярослав и его сын Владимир к Херсонесу имели. На полях древней рукописи Реймсской церкви Марии (так называемой Псалтыри Одальрика) имеется приписка о поездке Роже, епископа Шалонского, в Киев 30 . Роже участвовал в посольстве, направленном Генрихом I, королем Франции, в связи с его сватовством к Анне Ярославне (1048 - 1049 гг.). Прелат церкви Нотр-Дам Одальрик просил епископа разузнать, где находится Херсонес и гробница Климента. В записи говорится, что от царя той страны Ярослава епископ узнал о Херсонесе и о церкви Климента. "Затем оный царь Георгий раб сообщил Каталаунскому епископу, что он сам туда отправился и привез оттуда главы св. Климента и Фива, ученика его, и положил в граде Киеве, где они честно почитаются. Эти главы он показал епископу" 31 . Д. В. Айналов замечает: "Ярослав сам говорит о принесении им глав Климента и Фива в Киев; и ясно, что самое содержание приписки должно быть связано не с крещением Владимира в Корсуне и принесении им оттуда мощей, а с деятельностью Ярослава". С этим нельзя не согласиться, но ясно также то, что мощи Климента могли быть привезены из Херсонеса не иначе, как в качестве военного трофея.

При Ярославе в Киеве появляются и иные предметы (гробница Ярослава и другие мраморные саркофаги Софийского собора), по наблюдению ряда специалистов, относящиеся к кругу памятников искусства Причерноморья. К тому же времени относится крупная партия икон и предметов церковной утвари Новгорода (многие из них сохранились до наших дней), именуемые "корсунскими древностями". В литературе высказывалось мнение, что название это не имеет под собою реальной почвы и самый термин является лишь данью обычаю признавать всякую редкую и ценную вещь греческой по происхождению 32 . Такое заключение справедливо по отношению к позднейшему периоду, что же касается "корсунских древностей" Новгорода, то оно не столь бесспорно. Есть основание полагать, что изначала оно имело отнюдь не символическое, а реально-

28 ПВЛ. Т. I, стр. 80.

30 См. "Acta Sanctorum Bollandiana". Т. VIII, Martii, II. Paris-Roma. 1865, p. 16; L. Paris. Roger II, eveque de Chalons, sa vie et sa mission en Russie. "Chronique de Champagne". T. II. P. 1837, p. 95.Приписка датируется XII в. (Recuei des actes de Philipp 1-er, roi de France, publie... par M. Prou. P. 1909, p. XVII).

31 Д. В. Айналов. Судьба Киевского художественного наследия. "Записки" Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества. XII. Птгр. 1918, стр. 26 - 27 (в статье автор дает перевод латинского текста). Летописи сообщают о привозе мощей Климента Владимиром, однако древнейшее житие этого последнего, отмечая привоз "мощей иных святых", не называет Климента.

32 Ср. А. И. Соболевский. Два слова о "корсунских" предметах. "Труды" Новгородского церковно-археологического общества. Т. I. 1914, стр. 65 и др.

историческое значение. Не оспаривается же отмеченный летописью факт привоза корсунских икон, сосудов и других предметов при Владимире Святославиче. Ряд древнейших памятников, сохранившихся до наших дней в Софийском соборе Новгорода, также, несомненно, византийского происхождения. Однако появление их здесь не нашло до сих пор объяснения и представляется загадочным. В самом деле, каким образом оказались на севере Руси медные, так называемые Корсунские врата, украшающие вход в Рождественский придел Софийского собора и орнаментованные мотивом процветшего креста 33 ? Раскрытая из-под записей икона в местном ряду Софийского собора "Петр и Павел" тоже является первоклассным памятником византийской живописи XI века 34 . В иконостасе новгородской Софии с древнейших времен стоит икона Корсунской богоматери 35 . Греческий подлинник послужил образцом для иконы так называемого "Спас-Мануила", сохранившейся в списке XIV в., с греческой надписью на евангелии (при Грозном она была привезена в московский Успенский собор 36). Приведенные примеры (количество их может быть увеличено) свидетельствуют, что в древние времена из Византии в Новгород была привезена крупная партия церковной утвари и икон.

В XVI-XVII вв. в Новгороде было распространено предание, что иконы, медные врата и другие предметы были привезены из Корсуня новгородцами как военные трофеи. Ссылаясь на новгородские летописи, С. Герберштейн пишет о взятии Корсуня новгородцами и сообщает, что они "привезли с собою медные врата покоренного города и один большой колокол" 37 . Павел Алеппский, посетивший Новгороде 1653 - 1656гг., отмечает: "Рассказывают, что правитель этого города, которому издревле дают титул князя, около 700 лет тому назад ходил постоянно войной на страну сербов и греков; а другие говорят, что он был хакан, царь татарский, осаждавший Константинополь с бесчисленным войском; он ходил в Кафу, которую они называют на своем языке Карсуна, т. е. Херсон, как ее имя по-гречески, взял и разрушил ее и вывез ту дверь и другие вещи вместе с благолепными иконами греческими, кои целы и поныне" 38 . Наличие "корсунских древностей" в Софийском соборе заставляет предполагать, что за этими полулегендарными известиями скрываются какие-то реальные факты.

Кто же этот князь, которому удалось вывезти из Корсуня едва ли не полный комплект самой разнообразной утвари, составившей внутреннее убранство Софии Новгородской? Некоторые легенды позднейшего происхождения связывают этот факт с именем Владимира Святославича, с его Корсунским походом. Однако "Повесть временных лет" отмечает, что Владимир отдал все в построенную им церковь Богородицы: "Вдав туда все, еже бе взял в Корсуни: иконы, и съсуды, и кресты" 39 . Тем более не мог попасть в Новгород главный трофей-"врата покоренного города". Кроме того, комплекс новгородских предметов иной, чем киевских. Наконец, весьма существенно, что круг памятников иконописи из числа "корсунских древностей" не выводит нас за пределы XI в., сле-

33 Мотив процветшего креста характерен для произведений искусства Херсонеса. Процветший крест изображен на печатях херсонесского стратига. Воспроизведение Корсунских врат см.: Г. Н. Бочаров. Прикладное искусство Новгорода Великого. М. 1969, рис. 33.

34 M. Alpatov, O. Wulf. Denkmaler der Ikonenmalerei. Dresden. 1925, S. 69; Н. Е. Мнева, В. В, Филатов. Икона Петра и Павла Новгородского Софийского собора. "Из истории русского и западноевропейского искусства". М. 1960, стр. 81 - 102.

35 Наименование иконы указывает на происхождение ее из Корсуня.

36 См. В. Г. Брюсова, Я. Н. Щапов. Новгородская легенда о Мануиле, царе греческом. ВВ. Т. 32. 1972, стр. 98 - 102.

37 С. Герберштейн. Записки о Московитских делах. СПБ. 1908, стр. 119, 124.

38 "Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским". ЧОИДР. Кн. 4, отд. 2. 1898, стр. 70.

39 ПВЛ. I. стр. 83.

довательно, Владимиром Святославичем они не могли быть привезены. Возникает вопрос: не связано ли появление "корсунских древностей" Новгорода, как и мощей Климента в Киеве, с событиями 40-х годов XI века?

Выясняя этот вопрос, нельзя оставить без внимания известный памятник эпиграфики средневекового Херсонеса - высеченную на камне надпись Льва Алиата, стратига города, о возобновлении им в 1059 г. железных врат претория и других городских ворот. Высказывалось мнение, что речь идет о восстановлении города после осады его Владимиром Святославичем 40 , но сомнительно, чтобы оборонительные сооружения Херсонеса с конца X в. не возобновлялись 41 . Не пострадал ли город от нашествия неприятеля во время, более близкое этой дате? Не связана ли запись Льва Алиата с новгородскими преданиями о привозе из Корсуня "врат покоренного города"?

Приведенный ряд свидетельств, равно как и более поздние предания, взятые в совокупности, отчетливо проецируются именно на события 40-х годов XI века. Между ними устанавливается связь, которая позволяет высказать гипотезу, что военные действия русских не ограничились неудачным походом 1043 г., а имели дальнейшее развитие и не позднее чем в 1044 г. Херсонес, как и полвека назад, снова был взят и опустошен русскими. Поход на Херсонес и взятие его могли предшествовать закладке такого здания, каким был Софийский собор Новгорода. Местное новгородское предание прямо связывает построение собора с победой над греками 42 . Закладка его в 1045 г. совпадает с предполагаемым годом заключения мира с Византией. Вполне допустимо предположить, что установленные в Новгородской Софии "корсунские древности" были напоминанием о военной славе новгородцев.

Легенды о привозе в Новгород икон из Корсуня образуют весьма многочисленную группу сказаний, совсем еще не изученную 43 . Рукописное "Сказание о Спасовом образе императора Мануила" сообщает: "Сия бо святая икона принесена бысть в Великий Новград из Корсура града в пленение, когда поплениша Великаго Новаграда князь и посадники" 44 . Новгородская третья летопись включает это же сказание в несколько иной редакции, под 1045 годом, годом основания Софийского собора 45 . В рукописи XVIII в. "Книга о церквах Новгорода", где говорится, что первые иконы были привезены в Новгород из Корсуня Владимиром, указывается: "Поим царицу Анастасию и попы корсунские с мощьми св. Климента и Фива ученика его и пойме сосуды церковные и иконы на

40 А. Л. Якобсон. Средневековый Херсонес (XII-XIV вв.). "Материалы и исследования, издаваемые Институтом археологии АН СССР". Вып. 17. М. -Л. 1950, стр. 17, 18.

41 См. рец. Е. Ч. Скржинской на книгу А. Л. Якобсона (ВВ. VI. 1953, стр. 26).

42 А. Ваучский. Жизнеописание св. благоверных князей новгородских Владимира ЯрославиЧа и матери его княгини Анны... Новгород. 1898, стр. 1 - 5; А. И. Манкиев. Ядро Российской истории. М. 1770, стр. 74: "А Владимир оттуда с победою воротившись и в Новегороде церковь святыя Софии заложив, в году от Р. Х. 1052 умре, и в той церкви погребен"; "Родословец" 30-х годов XVIII в. Рукописный сборник собрания Государственной библиотеки имени В. И. Ленина (далее - ГБЛ), собр. ОИДР, 212, л. 209 об.: "Той Владимир греков побивши, заложивши в Новеграде церковь соборную Софии, умре году 1051". В Новгороде еще в XVI в. помнили о казне, положенной в стену Софии ее создателем Владимиром и вывезенной Грозным на многих возах в Москву (Псковские летописи. Вып. I. M. 1941, стр. 21). Не была ли это дань, полученная с Константинополя при заключении мирного договора на долю Новгорода?

43 Привезенными из Корсуня в Новгород считали, кроме Софийских, иконы "Богоматерь Иерусалимская" и "Богоматерь Гефсиманская" московского Успенского собора, перенесенные Грозным в Москву; иконы "Благовещение", "Петр и Павел" из Антониева монастыря, некоторые иконы Юрьева монастыря и т. д.

44 Отдел рукописей Государственного исторического музея. Музейное собр, 525, л. 294.

45 "Новгородские летописи". СПБ. 1879, стр. 182 - 184.

благословение себе" 46 . Сообщения подобного рода принято трактовать как отголоски Корсунской легенды. Но если обратить внимание на правильное написание имени жены Всеволода - Анастасия (известное нам лишь из синодиков Выдубицкого монастыря - см. примеч. 3), которое поставлено в ряд с сообщением о привозе мощей Климента (запись в Псалтыри Одальрика относит его ко времени Ярослава), то следует внимательнейшим образом отнестись к этой, хотя и поздней заметке книжника новгородского Софийского дома 47 . Эта запись (являющаяся пока единственной) подтверждает ту последовательность событий 1044 - 1046 гг., которая соответствует выдвинутой гипотезе: взятие Корсуня, привоз мощей Климента, женитьба Всеволода на Анастасии, привоз в Новгород корсунских трофеев. Возможно, эта заметка является случайно уцелевшим фрагментом несохранившейся летописной записи о событиях рассматриваемого нами времени.

Но тогда возникает вопрос: не указывает ли близость формулировки приведенного сообщения тексту Корсунской легенды на то, что одним из источников легенды могли послужить летописные записи о событиях 40-х годов XI века? Было бы ошибочным полагать, что взаимозависимость текстов могла быть лишь односторонней, в смысле влияния Корсунской легенды на письменность Новгорода. Более того, видимо, следует пересмотреть установившуюся в литературе традицию связывать все сказания о походах на Византию и на Херсонес с Владимиром Святославичем или Владимиром Мономахом. Напомним, что Сказание о холопьей войне (в котором речь идет о взятии новгородцами Корсуня, привозе корсунских трофеев и возмущении холопов) впервые было связано с Корсунским походом Владимира Святославича А. И. Манкиевым 48 , который отнес все эти события к походу на Корсунь 989 года. М. Стрыйковский называет князя просто "Владимир", Герберштейн говорит, об осаде Корсуня новгородцами. Более вероятно, что описываемые в сказании события относятся к 40-м годам XI века. Непопулярность похода на Константинополь, неудачный его исход в 1043 г. послужили, по-видимому, причиной взрыва классовой борьбы. Не случайно Ярослав в 1044 г. строит в Новгороде Детинец.

Убедительным представляется предположение И. Н. Жданова о том, что к событиям русско-византийской войны середины XI в. восходит древняя основа "Сказания о князьях Владимирских" 49 . "С большой вероятностью можно предположить, - пишет он, - что составитель Сказания о венце смешал Владимира Мономаха с Владимиром Ярославичем" 50 . В справедливости данного предположения убеждает и присутствие в этом сочинении третьего действующего лица, кроме Константина Мономаха и князя Владимира, - патриарха Кирулария. Отзвуки предания о царском венце сохранились в "Слове о погибели Русской земли" 51 . О походах Владимира Мономаха в Таврику, на Кафу и Феодосию рассказывает Стрыйковский, о единоборстве Владимира Мономаха с воеводой корсунским - В. Н. Татищев 52 . Но Владимир Мономах Корсунской

46 ЦГИА, ф. 834, оп. 3, N 3891, л. 20.

47 Уместно напомнить здесь, что текст Ростовской летописи сохранился лишь в списке XVIII века.

48 А. И. Манкиев. Указ. соч., стр. 72 - 73. По мнению П. П. Смирнова, этот рассказ входил в состав древнейшей редакции "Повести временных лет" (П. П. Смирнов. Сказание о холопьей войне в древней Руси. "Ученые записки" Московского городского педагогического института. Т. II. вып. 2. 1947).

49 Публикация текстов в кн.: Р. П. Дмитриева. Сказание о князьях Владимирских. М.- Л. 1955.

50 И. Н. Ждано в. Повести о Вавилоне и "Сказание о князьях Владимирских". СПБ. 1891, стр. 116.

51 Ю. К. Бегунов. Памятник литературы XIII в. "Слово о погибели Русской земли". М.-Л. 1965, стр. 155.

52 В. Н. Татищев. История Российская. Т. IV. М. Л. 1964, стр. 185.

земли не воевал, и эти предания, возможно, восходят к походам Владимира Ярославича 53 . Не изучены новгородские былины о походах на Корсунь новгородского князя 54 и киевские былины о походе на Царь-град, в которых присутствует царь Константин (Мономах?) 55 .

Имя князя Владимира (Ярославича) могло способствовать слиянию некоторых былин о нем с Владимировым циклом. Могло ли случиться, чтобы такое важное событие в жизни Руси, как последний поход на Византию, не оставило следа в устном поэтическом творчестве в эпоху расцвета былинного эпоса? Возможность смешения Владимира Ярославича и Владимира Святославича усугублялась сходством общей ситуации: как и его знаменитый дед, Владимир- внук также сумел заполучить царственную невесту (только не для себя, а для своего брата). Этого обычно добивались в результате военной победы. В чем она могла заключаться?

Взятие Херсонеса русскими само по себе не могло принудить Византию к капитуляции. Вспомним, однако, о чем заявил Владимир Святославич, овладев Корсунем и требуя невесту: "Да аще не вдаста за мя, створю граду вашему, яко же и сему створих" 56 . Угроза второго похода на Константинополь после взятия Херсонеса - именно это могло заставить византийских политиков задуматься. В XI в. византийская дипломатия в подобных условиях могла использовать опыт предшествующей борьбы с Русью: восстановить родственные связи и выполнить ряд других требований. Корсунь в таком случае снова возвращался Византии, как "вено" за царевну. После того, как она вошла в дом киевского князя, международный авторитет его заметно возрос. Уже не Ярослав делает неудачные предложения о сватовстве (например, Генриху III, германскому императору в 1043 г.), а к нему посылают брачные посольства правители Польши и Франции, Венгрии и Норвегии.

Мирный договор русско-византийской войны 40-х годов XI в. не сохранился. Но, поскольку он являлся лишь юридическим оформлением и закреплением сложившейся тогда ситуации, его можно восстановить путем изучения русско- византийских отношений того времени. Не вызывает сомнения, что в целом договор был благоприятен для русских 57 . Такой исход неудачно начавшейся для них войны станет понятным, если допустить, что Ярослав Мудрый в 1044 г. предпринял второй поход на Византию. Отражением этих событий, по-видимому, и являются присутствие в летописях редакции статьи 1043 г. со словами "паки" послал Яро-

53 В одном из списков ГБЛ (собр. Ундольского, N 755, Летописец краткий, 1648, л. 100) во "Вступлении к чину венчания на царство Ивана IV", Владимир назван "Ярославичем". Эта "примета" представляет несомненный интерес. Заметим, что Ф А. Эмин поместил деяния, обычно приписываемые Владимиру Мономаху, под 1044 г., как второй поход Владимира Ярославича в Грецию, ссылаясь на польского хрониста Брунака(?) (Ф. А. Эмин. Российская история. СПБ. 1767, стр. 413 - 432).

54 Былины о Льве Володьевиче (А. В. Марков. Беломорские былины. М. 1901, стр. 431, N80) и Глебе Володьевиче (А. М. Астахова. Былины Севера. Т. I. М.-Л. 1938, стр. 205 - 207, N 15). Обе былины, по мнению А. М. Астаховой, дополняют друг друга (указ. соч., стр. 564). Картина осады города содержит эпизоды, неизвестные Корсунскому сказанию: прощупывание долгомерными шипами подземных ходов с хлебными запасами, перескакивание воинов через городовую стену.

55 Н. С. Тихонравов, В. С. Миллер. Русские былины старой и новой записи. Т. II. М. 1894, стр. 59; В. Ф. Миллер. Очерки русской народной словесности. Былины. Т. II. М. 1910, стр. 88.

56 ПВЛ. Т. I, стр. 76.

57 Ср. В. Т. Пашуто. Указ. соч., стр. 20. О перемене официального курса в отношении русских после войны свидетельствует и возмещение убытков, понесенных русским монастырем Ксилургу на Афоне ("Actes de Lavra". Ed. G. Rouillard, P. Collomp. Vol. I. P. 1937, pp. 18 - 22). Указывая на то, что жалоба обители была направлена царю, тогда как обычно этими вопросами ведали местные монастырские власти, В. А. Мошин замечает: "Должны были иметь место какие-то нарочитые обстоятельства, которые позволяли русскому монастырю быть уверенным, что император окажет ему внимание и заступится за его интересы" (В. А. Мошин. Указ. соч., стр. 72).

слав сына Владимира "на греки", сообщение М. Стрыйковского о втором походе Владимира в Таврику, новгородские предания о взятии Корсуня и. привозе трофеев, сами "корсунские древности", свидетельство французских источников о привозе мощей Климента Ярославом, наконец, закладка Софийского собора в Новгороде.

Но чем же тогда объяснить то, что столь важное событие не засвидетельствовано сохранившимися до наших дней летописями или даже фальсифицировано в них? Для этого могли быть различные причины. После восстановления родственных отношений с императорской династией было неудобно описывать победу русских над Византией. Ранняя смерть главного героя событий Владимира Ярославича поставила его потомство в положение изгоев, силой оружия добывавших права на княжение; напоминать о его заслугах было не в интересах киевских князей. Вот почему имя Владимира Ярославича слилось позднее с именами Владимира Святославича и Владимира Мономаха. Нельзя не учитывать также судеб новгородского летописания и письменности после присоединения Новгорода к Москве: многие записи были вообще уничтожены (например, Сказание о холопьей войне) или утратили связь с теми событиями, к которым они первоначально восходили (как, возможно, Сказание о царском венце).

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Автор(ы) публикации - В. Г. БРЮСОВА:

Образовавшееся русско-славянское государство с центром в Киеве быстро усилилось и сразу же начало расширяться к берегам Черного моря. В этом движении славяно-русы столкнулись с таким грозным противником, каким была в конце IX - начале Х в. Византия.

Говоря об отношениях Киева и Византии в Х в., необходимо сразу отметить следующие обстоятельства.

Во-первых, в Х в. весьма изменились ландшафтно-климатические условия жизни народов Евразии и, в частности, обитателей Северного Причерноморья. Наступила очередная вековая засуха, вследствие которой часть печенегов откочевала из Средней Азии в низовья Днепра. Печенеги в поисках союзников вступили в контакт с Византией и стали для нее надежными друзьями, а враги печенегов и Византии - мадьяры - выступили союзниками славян и русов и как могли, поддерживали их.

Во-вторых, события войн славяно-русов с Византией переданы в византийских хрониках и русских летописях с очень сильными искажениями. Вместо правдивого изложения событий мы имеем легенды, которые сочинялись летописцами в угоду "начальству", в зависимости от политической ситуации.

Торговля Руси и Византии имела - государственный характер. На рынках Константинополя реализовалась значительная часть дани, собираемой киевскими князьями. Князья стремились обеспечить для себя наиболее благоприятные условия в этой торговле, старались укрепить свои позиции в Крыму и Причерноморье.

Попытки Византии ограничить русское влияние или нарушить условия торговли проводили к военным столкновениям. При князе Олеге объединенные силы Киевского государства осадили столицу Византии Константинополь (русское название - Царьград) и вынудили византийского императора подписать выгодный для Руси торговый договор (911) . До нас дошел еще один договор с Византией, заключенный после менее удачного похода на Константинополь князя Игоря в 944г.

В соответствии с договорами русские купцы ежегодно летом приезжали в Константинополь на торговый сезон и жили там шесть месяцев. Для их проживания было выделено определенное место в предместье его рода. По договору Олега, русские купцы не платили никакой пошлины, торговля была по преимуществу меновой. Византийская империя стремилась втянуть соседние государства в борьбу между собой, чтобы ослабить их и подчинить своему влиянию.

Так, византийский император Никифор Фока пытался воспользоваться русским войсками для ослабления Дунайской Болгарии, с которой Византия вела долгую и изнурительную войну. В 968г. русские войска князя Святослава Игоревича вторглись на территорию Болгарии и заняли ряд городов по течению Дуная, из которых наиболее важным был Переяславец - крупный торговый и политический центр в низовьях Дуная.

Успешно наступление Святослава было расценено как угроза безопасности Византийской империи и ее влиянию на Балканах. Вероятно, под влиянием греческой дипломатии печенеги напали в 969г. на ослабленный в военном отношении Киев. Святослав был вынужден вернуться на Русь. После освобождения Киева он совершил второй поход в Болгарию, действуя уже в союзе с болгарским царем Борисом против Византии. Борьбу со Святославом возглавил новый византийский император Иоанн Цимисхий, один из видных полководцев империи. В первой же битве русские и болгарские дружины разгроми ли византийцев, и обратили их в бегство.

Преследуя отступающую армию, войска Святослава захватили ряд крупных городов, и дошли до Адрианополя. Под Адрианополем был заключен мир между Святославом и Цимисхием.

Основная часть русских дружин вернулась в Переяславец. Этот мир был заключен осенью, а весной Византия начала новое наступление.

Болгарский царь перешел на сторону Византии.

Войско Святослава из Переяславца перешло в крепость Доростол и приготовилось к обороне.

После двухмесячной осады Иоанн Цимисхий предложил Святославу заключить мир. Согласно этому договору русские войска уходили из Болгарии. Восстанавливались торговые связи.

Русь и Византия становились союзниками.

Последний крупный поход на Византию был совершен в 1043г. Поводом для него послужило убийство русского купца в Константинополе.

Не получив достойного удовлетворения за обиду князь Ярослав Мудрый послал к византийским берегам флот, во главе которого стоял его сын Владимир и воевода Вышата.

Несмотря на то, что буря рассеяла русский флот, кораблям под командованием Владимира удалось нанести значительный урон греческому флоту. В 1046г. между Русью и Византией был заключен мир, который по традиции того времени был закреплен династическим союзом браком сына Ярослава Всеволодовича с дочерью императора Константина Мономаха.