Корниловское выступление.

Р астущая неприязнь между Керенским и Корниловым, усиливавшаяся поляризация российского общества и слабость Керенского в сложившейся ситуации особенно отчетливо проступили во время Московского государственного совещания, проходившего с 12 до 14 августа. Первоначально задуманное Керенским в конце июля для того, чтобы ознакомить видных общественных деятелей России с серьезными проблемами страны и заручиться их поддержкой программы вновь сформированного правительства второй коалиции, это совещание фактически не располагало законодательными функциями. Среди почти 2,5 тыс. участников, представлявших «цвет русского общества» , были члены кабинета Керенского, крупные военачальники, депутаты Государственной думы всех четырех созывов, члены Исполнительного Комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов, ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, делегаты Всероссийского крестьянского союза. Присутствовали также представители профсоюзов, городских самоуправлений, высших учебных заведений, кооперативов, губернских земств, различных съездов и комитетов, связанных с торговлей, промышленностью и вооруженными силами .

В политическом плане делегаты делились на либералов и консерваторов, в общем и целом твердо поддерживавших Корнилова и крутые меры по восстановлению порядка, и на умеренных социалистов, которые, признавая необходимость сильного правительства, тем не менее продолжали настаивать на смягчении репрессий в сочетании с хотя бы умеренными шагами в направлении реформ. Первая группа обладала незначительным большинством. Как заметил один из наблюдателей, «создается впечатление, что представители так называемого "буржуазного" мира подавляют демократические элементы. Визитки, сюртуки и крахмальные сорочки доминируют над косоворотками» .

Практически не было делегатов крайне левого крыла. В соответствии с планами большевистского ЦК представители партии в Центральном Исполнительном Комитете должны были ехать в Москву вместе со своими коллегами. Здесь делегатам большевиков при первой возможности следовало выступить с осуждением совещания и затем демонстративно его покинуть . Однако, когда об этих планах стало известно, руководство Совета потребовало, чтобы все члены делегации Совета заранее обязались не выступать на совещании без специального на то разрешения. Другими словами, большевики, выезжавшие на совещание в составе делегации Совета, были поставлены перед выбором - принять точку зрения большинства или быть исключенными из исполкома . Учитывая данные обстоятельства, большевистская партия предпочла вовсе не участвовать в совещании.

Московское государственное совещание проходило в напряженной обстановке. Перед 12 августа в течение нескольких дней Москву наводняли слухи о том, что к городу стягиваются верные Корнилову войска, что Корнилов со своими сторонниками готовится выступить против правительства. Прибывшие на совещание в Москву делегаты увидели стены домов, облепленные плакатами, приветствовавшими Корнилова. Повсюду распространялась рекламная брошюра, прославлявшая «первого народного главнокомандующего» . Появление самого Корнилова на совещании не ожидалось ранее 14 августа. И все же страх перед правым переворотом был так велик, что, когда 12 августа совещание открылось, Московский Совет сформировал Временный революционный комитет для обеспечения безопасности правительства и Совета. О серьезности, с которой в то время отнеслись к возможности выступления правых, говорит тот факт, что наряду с двумя меньшевиками и двумя эсерами во Временном революционном комитете активно работали и два большевика - Виктор Ногин и Николай Муралов .

В преддверии совещания Московское областное бюро большевиков крайне левой ориентации взяло на себя инициативу в деле организации несанкционированной забастовки, которую наметили на 12 августа, день открытия совещания. Ее одобрили руководители профсоюза, более консервативные большевики из Московского комитета и представители районных Советов Москвы . Однако участники общего собрания рабочих и солдатских Советов Москвы 312 голосами (против 284) отвергли подобную акцию . Тем не менее в установленный день рабочие большинства московских предприятий не вышли на работу, многие собрались на митинги протеста. Закрылись рестораны и кофейни, перестали ходить трамваи, почти не было извозчиков . Даже работники буфета в Большом театре, где проходило совещание, объявили забастовку, вынудив делегатов совещания самим заботиться о своем питании. В этот вечер вся Москва погрузилась в темноту, поскольку бастовали работники газовых предприятий Масштабы забастовки свидетельствовали о силе рабочего класса, его настроениях и вновь возросшем влиянии большевиков. Комментатор «Известий», газеты Московского Совета, чья редакционная статья отражала точку зрения большинства социалистов, скрепя сердце признал, что «пора наконец понять, что большевики - это не "безответственные группы", а один из отрядов организованной революционной демократии, за которым стоят широкие массы, быть может, не всегда дисциплинированные, но зато беззаветно преданные делу революции» .

Если судить по дискуссиям на совещании, то большинство делегатов этого не поняли. На одном из первых заседаний, когда Милюков заметил, что выдвинутые Корниловым требования не должны вызывать подозрений, и высказал серьезную тревогу по поводу того, что правительство не обеспечивает восстановления порядка и не дает гарантии безопасности личности и собственности , Большой театр взорвался криками «правильно!», возгласами «браво!» и продолжительными аплодисментами. Такой же энтузиазм охватил правую половину зала, когда казачий атаман генерал Алексей Каледин заявил, что «сохранение родины требует прежде всего доведения войны до победного конца» и что «этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и, следовательно, всю деятельность Временного правительства». Каледин изложил ряд основных принципов, которыми Временному правительству следовало руководствоваться и которые, по существу, повторяли программу Корнилова. Под возгласы «правильно!» справа и выкрики «долой!» слева Каледин заявил, что «расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел» .

Когда на трибуну поднялся Василий Маклаков, блестящий оратор и один из основателей партии кадетов, и призвал правительство «опираться и верить тем, кто где-то там, на фронте», а также «найти в себе мужество дерзать и вести страну за собой, ибо грозный суд приближается», делегаты правых вновь поднялись со своих мест и громкими возгласами приветствовали оратора . Однако, когда Чхеидзе изложил платформу Центрального Исполнительного Комитета , которая во многом отвечала требованиям либералов и консерваторов, заострив внимание на вопросах правопорядка и всеобщих жертв в интересах национальной обороны и сделав лишь минимальные уступки требованиям масс, эти же делегаты остались сидеть насупившись в своих креслах .

Пытаясь балансировать между левыми и правыми, Керенский во вступительной речи воздержался от изложения конкретной программы действий и, как всегда, искал спасения в энергичной риторике. Обратившись к левым, он гремел: «Пусть знает каждый пусть знают все, кто уже раз пытался поднять вооруженную руку на власть народную, пусть знают все, что эти попытки будут прекращены железом и кровью». Затем, повернувшись к правым, он продолжал с не меньшей силой (явно намекая на Корнилова и его сообщников): «И пусть еще более остерегаются те последователи неудачной попытки, которые думают, что настало время, опираясь на штыки, ниспровергнуть революционную власть... И какие бы и кто бы мне ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе» . Бурное, временами неконтролируемое и чересчур театральное выступление Керенского длилось почти два часа. Впоследствии Милюков следующим образом описывал этот эпизод: «Выражением глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело целыми периодами повышался до крика и падал до трагического шепота... этот человек как будто хотел кого-то устрашить и произвести впечатление силы и власти... В действительности он возбуждал только жалость» .

Корнилов приехал в Москву поездом в полдень, 13 августа. На Александровском (ныне Белорусском) вокзале его сторонники организовали тщательно спланированную радушную встречу, которая резко отличалась от холодного приема, оказанного в Москве двумя днями ранее министрам правительства . К моменту прибытия Корнилова на платформе выстроились почетный караул, оркестр Александровского военного училища и команда женщин-юнкеров этого училища. Здесь же для приветствия «первого народного главнокомандующего» собралась толпа «дам в ярких цветных платьях», десятки увешанных медалями офицеров, участвующие в Государственном совещании консервативные и либеральные лидеры, делегация городских властей, полная энтузиазма официальная депутация от всех патриотических организаций, поддерживающих Корнилова. Московский женский батальон смерти стоял в положении «смирно» на виадуке, с которого просматривался весь вокзал, а на площади около вокзала развернулась в конном строю казачья сотня.

Как только поезд остановился, на платформу с обнаженными саблями соскочили и выстроились в две шеренги одетые в красные халаты туркмены из личной охраны Корнилова. Под звуки оркестра, громкие аплодисменты и возгласы толпы на ступеньках своего вагона появился в полной парадной форме Корнилов. Приветственно махая рукой и улыбаясь, он ступил на платформу и прошел сквозь шеренги туркмен к ожидавшим его высокопоставленным лицам. По мере продвижения дамы осыпали его цветами, которые незадолго до того раздавали несколько молодых офицеров.

В краткой речи правый кадет Федор Родичев выразил настроение момента. «Вы теперь символ нашего единства, - заявил он. - На вере в вас мы сходимся все, вся Москва. Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас» . Разумеется, по крайней мере некоторые из слушавших Родичева должны были заметить, что среди встречавших не было простых граждан и рядовых солдат, однако, что вовсе не удивительно, это обстоятельство ускользнуло от внимания генерала.

Вскоре после прибытия Корнилов, восседая в открытом автомобиле во главе длинного автомобильного кортежа, совершил паломничество к Иверской, где обычно молились цари, когда приезжали в Москву. Поклонившись «чудотворной» иконе Иверской богоматери, Корнилов вернулся в свой вагон-салон. Здесь весь оставшийся вечер и следующий день он принимал поток посетителей, в том числе группу влиятельных кадетов, возглавляемых Милюковым, финансистов А.И. Путилова и А.И. Вышнеградского, печально известного Пуришкевича, генералов Верховского, Каледина и Алексеева. Верховский, который, будучи главнокомандующим войсками Московского военного округа, нес формальную ответственность за обеспечение безопасности Московского совещания, встретился с Корниловым для того, чтобы отговорить его от участия в каком бы то ни было заговоре против правительства. Верховского настолько поразило, что сторонники Корнилова не понимали сложившейся ситуации, что после встречи он был вынужден заявить: «На меня эти люди производят впечатление людей, упавших с луны» . Посетившие Корнилова кадеты, терзаемые мучительными сомнениями относительно успеха дворцового переворота, возможно, также призывали генерала к сдержанности. Например, Милюков впоследствии утверждал, что он предостерегал Корнилова от столкновения с Керенским, по его мнению несвоевременного, поскольку у премьер-министра все еще были сторонники в провинции . С другой стороны, в Москве к Корнилову приходило множество гражданских и военных лиц, чтобы заверить в своей безусловной поддержке. Наиболее выразительно это сделали Путилов и Вышнеградский из Общества экономического возрождения России, которые согласились передать верховному главнокомандующему значительную сумму денег, чтобы помочь финансировать создание авторитарного, абсолютно свободного от социалистов государственного порядка .

Вместе с тем возрастала и тревога Керенского в связи с предстоящим 14 августа выступлением Корнилова на Московском совещании. Не попытается ли генерал использовать собрание для оказания давления на правительство, чтобы заставить принять его условия, или, что еще хуже, не попробует ли он запугать совещание, вынудив его поддержать собственные честолюбивые планы? Желая убедить Корнилова воздержаться от каких бы то ни было акций и ограничиться сообщением о военных операциях и положении на фронтах, Керенский вечером 13 августа послал к Корнилову министра транспорта Петра Юренева. Не удовлетворенный ответом Корнилова Юреневу, Керенский поздно вечером сам увещевал генерала по телефону и повторил свою просьбу на другое утро в Большом театре, непосредственно перед выходом Корнилова на трибуну. Ответ генерала прозвучал довольно неопределенно: «Я буду говорить по-своему».

К огромному облегчению Керенского, выступление Корнилова было довольно сдержанным. И все же для Керенского это была ненужная победа. Что касается Корнилова, то предупреждения Керенского послужили дополнительным доказательством (если требовались еще какие-то доказательства) слабости позиции премьер-министра . Более того, после Корнилова под одобрительные крики правых на трибуну один за другим поднимались ораторы, которые ни в коей мере не скрывали сильной антипатии к вызванным революцией переменам и глубокой неприязни к Временному правительству.

Московское совещание закрылось ночью 15 августа. Как средство объединения различных элементов российского общества оно потерпело полное фиаско. Керенский вышел из этого испытания с еще большим осознанием собственной изоляции. «Мне трудно, - пожаловался он однажды, - потому что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других... Я хочу идти посередине, а мне не помогают» . Он покинул Москву, явно переоценив ту поддержку, которой пользовалась программа правых. Окончание Московского совещания совпало с волной пожаров на промышленных предприятиях, прокатившейся через несколько дней после внезапного падения Риги . Наряду с давлением сторонников Корнилова эти события побудили Керенского задуматься о более жестком гражданском и военном руководстве. Керенский, по-видимому, в конце концов пришел к выводу, что откладывать введение некоторых серьезных ограничений политических свобод и предложенных Корниловым 10 августа радикальных мер подавления больше не следует, даже если подобная акция приведет к окончательному разрыву с Советом и народными массами. И вот 17 августа он, вероятно, с тяжелым сердцем дал Савинкову указание подготовить проекты конкретных указов для представления кабинету .

И хотя теперь в политическом плане Керенский заметно сблизился с Корниловым, расхождения между ними продолжали носить глубокий характер, что во многом объясняет их последующие позиции: и Керенский, и Корнилов видели только себя (но не другого) в качестве сильной личности в новом авторитарном правительстве. Керенский был полон решимости использовать Корнилова в собственных интересах, аналогичные намерения были и у Корнилова, но уже в отношении Керенского. Между тем приготовления правых группировок в тылу и на фронте к перевороту, получившие дополнительный импульс на Московском совещании, достигли кульминационного момента. Все было готово к последней, решительной схватке.

После Московского совещания Корнилов продолжал снимать с фронта и концентрировать вокруг Петрограда значительное количество войсковых частей. Основными соединениями, нацеленными на столицу, были: 1 -я Донская казачья дивизия и Уссурийская конная дивизия, входившие в 3-й конный корпус Крымова . Верховное командование считало данные части самыми дисциплинированными и политически благонадежными. В первой половине августа эти дивизии стали выдвигаться из резерва Румынского фронта в район Невель - Новосокольники - Великие Луки, примерно в 480 км от Петрограда по железной дороге. В двадцатых числах августа 1-ю Донскую казачью дивизию передислоцировали в окрестности Пскова, сократив тем самым наполовину расстояние до столицы. Одновременно 3-му корпусу передали еще одну первоклассно вышколенную Дикую дивизию, названную так потому, что в ней главным образом служили представители народностей Северного Кавказа, о свирепости и жестокости которых в бою ходили легенды. Дивизию перебросили по железной дороге на станцию Дно, к востоку от Пскова . Для усмирения столицы предусматривалось, в случае необходимости, задействовать другие, расположенные в Прибалтике казачьи и ударные части. 25 августа в Ставку вызвали командующего расквартированным в Финляндии 1-м конным корпусом генерала А.М. Долгорукова, поскольку планировалось подчиненную ему 5-ю Казачью дивизию направить к Петрограду с севера в тот момент, когда соединения 3-го корпуса начнут двигаться к столице с юга. Среди других исходящих из Ставки в то время приказов о передислокации воинских частей была директива Ревельскому ударному «батальону смерти» выступить в Царское Село .

Насколько можно судить на основании разрозненных, порой противоречивых сообщений, главный комитет Союза офицеров, военный отдел Республиканского центра и Военная лига подготовили детальный план правого путча, который должен был произойти при приближении к Петрограду фронтовых воинских частей . Этот план, как видно, увязывался с серией массовых митингов, посвященных шестимесячному юбилею Февральской революции, которые руководство Совета намечало провести 27 августа с целью сбора денежных пожертвований. Заговорщики, вероятно, предполагали, что за массовыми митингами последуют беспорядки, которые можно будет использовать в качестве предлога для введения военного положения, разгрома большевистских организаций, разгона Совета и установления военной диктатуры. Чтобы нужные беспорядки непременно произошли в подходящий момент, условились, что правая пресса начнет нагнетать в столице политическую напряженность, а маскирующиеся под большевиков агитаторы в это время пойдут по заводам и фабрикам и будут поднимать рабочих. Заговорщики также договорились, что в крайнем случае они сами инсценируют левый мятеж, а двигающиеся на столицу войска призовут на помощь для восстановления спокойствия и утверждения нового, более строгого государственного порядка .

С приближением условной даты главный комитет Союза офицеров под разными предлогами стянул в Петроград необычно большое число прокорниловских офицеров. 22 августа начальник Генерального штаба дал указание дивизионным штабам пехотных, кавалерийских и казачьих дивизий всех фронтов направить по три офицера в Могилев якобы для обучения обращению с новейшими английскими бомбометами и минометами. На самом деле все эти офицеры по прибытии в Ставку получали инструктаж и почти сразу же отсылались в Петроград .

В какой мере правительство было осведомлено об этой деятельности - не совсем ясно. В начале августа Керенский получил от ЦК эсеров тревожное сообщение, касавшееся деятельности Союза офицеров . После Московского государственного совещания страх премьер-министра перед заговорами, будто бы замышлявшимися против него в Ставке, стал навязчивой идеей. По его настоянию правительство приняло решение: запретить Союзу офицеров использовать денежные средства штаба для финансирования своей деятельности, удалить из Могилева главный комитет Союза и арестовать наиболее активных его членов . Трудно также определить степень личного участия Корнилова, масштабы взятых им на себя обязательств в связи с реализацией планов его сторонников из числа экстремистов. Являлись ли очевидные приготовления к прямому вмешательству в государственную политику и безусловное содействие правым в столице следствием искренней веры Корнилова (подогреваемой окружившими его заговорщиками) в то, что большевики вознамерились поднять народное восстание, с которым правительству не справиться? На этот счет нет убедительных доказательств. Есть свидетельства, что даже в тот момент Корнилова все еще не оставляла мысль, что Керенский в конце концов осознает необходимость более решительного правительства и примет участие в его формировании.

Надежда Корнилова, что Керенский, возможно, согласится на сотрудничество, получила достаточное подтверждение в беседах, которые состоялись в Могилеве днем и вечером 23 августа и на следующее утро между Корниловым и заместителем военного министра Савинковым, представлявшим премьер-министра . В ходе этих бесед они затронули ряд щекотливых вопросов, вызывавших разногласия между Корниловым и Керенским. В основном речь шла о том, как поступить с теми положениями программы Корнилова, которые касались тыла и которые Керенский отверг 10 августа. К моменту переговоров были составлены законопроекты о контроле в тылу, подготовить которые Керенский поручил Савинкову 17 августа. В общем, они включали многие требования Корнилова. Как видно, Корнилов отозвался о законопроектах с одобрением, а Савинков выразил уверенность, что они будут представлены кабинету «в ближайшие дни». Обе стороны тревожил один важный вопрос: как правительству следует реагировать на бурю массовых протестов, которую неизбежно вызовет публикация новых законов. Савинков заявил, несомненно выдавая желаемое за действительное, что большевики и, возможно, Совет взбунтуются и что правительство беспощадно расправится с подобными протестами. Для укрепления позиции правительства при проведении нового жесткого курса Савинков предложил подтянуть к столице и передать в распоряжение военного министерства 3-й корпус. Вместе с тем он настаивал на том, чтобы «по политическим причинам» перед переброской отстранили от командования корпусом реакционного генерала Крымова и заменили Дикую дивизию регулярной кавалерийской частью .

В тот момент Корнилов согласился на эти условия, хотя в последующем просто игнорировал их. По существу, правительство санкционировало передислокацию воинских частей, о которой верховный главнокомандующий уже распорядился самолично несколькими неделями ранее. Было решено, что Корнилов информирует Савинкова по телеграфу за два дня до прибытия 3-го корпуса на место. После этого правительство введет в Петрограде военное положение и затем опубликует новые законы . Савинков и Корнилов достигли согласия в рабочем порядке во время первой беседы, состоявшейся в полдень 23 августа, хотя на первый взгляд разговор сначала не обещал ничего хорошего. Корнилов жаловался на социалистов из Совета в правительстве и сильно бранил самого Керенского. Как отметил позднее Савинков, Корнилов прямо заявил, что «стать на путь твердой власти Временное правительство не в силах», что «за каждый шаг на этом пути приходится расплачиваться частью отечественной территории» . Но после того, как Корнилов прочитал проекты законов Савинкова и получил санкцию на переброску войск в Петроград, его настроение заметно улучшилось . И когда Савинков стал критиковать Союз офицеров, а затем попросил Корнилова не разрешать штабу оказывать помощь Союзу офицеров и сделать так, чтобы главный комитет Союза перенес свою деятельности в Москву, генерал на это согласился.

В рабочем порядке урегулировали и еще одну щекотливую проблему. Речь шла о том, кому (правительству или Генеральному штабу) будет подчинен Петроградский военный округ. В телеграмме Керенскому от 19 августа Корнилов подтвердил свое желание - иметь войска Петроградского гарнизона под личным командованием. Телеграфируя правительству об обстоятельствах падения Риги, он повторил свое требование . В то же время Корнилов настаивал на том, чтобы больше частей Петроградского гарнизона послал и на оборонительные позиции Северного фронта. Конечно же, правительство еще с июльских дней стремилось вывести распропагандированных солдат из столицы. Поэтому кабинет с готовностью откликнулся на просьбу Корнилова, и к концу августа интенсивность переброски войск из столицы на фронт заметно возросла. Однако передать всех солдат гарнизона под начало Корнилова - совсем другое дело. Как заметил позднее Керенский, если бы на это пошли, то «мы были бы тут скушаны» . Поэтому Савинков перед выездом в Могилев получил задание - уговорить Корнилова согласиться взять под свое командование Петроградский военный округ без воинских частей, расположенных непосредственно в самой столице и в предместьях. Когда данную проблему затронули где-то в середине переговоров, Корнилов почти без возражений принял предложение Савинкова.

К концу дискуссий Савинков поинтересовался отношением Корнилова к правительству. В ответ Корнилов с сомнительной откровенностью заявил о своей лояльности Керенскому . Не исключено, однако, что визит Савинкова подвел Корнилова к мысли, что ход событий все-таки вынудил Керенского принять точку зрения генерала и что, следовательно, можно, пожалуй, будет обойтись без применения силы против правительства. Во всяком случае, у Корнилова были все основания почувствовать облегчение и уверенность. Если, полагал он, и возникнут дополнительные проблемы с утверждением в Петрограде сильного правительства без социалистов из Совета, в котором ведущая роль будет принадлежать армии, то не склонный к компромиссам Крымов быстро с ними справится. Встреча в Могилеве, по-видимому, вселила уверенность и в Савинкова. Корнилов и Керенский, казалось ему, наконец-то как будто готовы действовать сообща в деле восстановления порядка - цель, к которой Савинков постоянно стремился. Появилась надежда, что с угрозой большевизма и вмешательством Совета скоро будет покончено и что Россия сможет приступить к главной задаче - возобновлению своих военных усилий.

Вечером 24 августа, вскоре после отъезда Савинкова в Петроград, генерал Крымов получил от Корнилова распоряжение двигаться на Петроград как только придет сообщение о «выступлении большевиков». После этого он покинул Могилев, чтобы находиться со своими солдатами . На следующий день 3-й корпус был приведен в боевую готовность, и Крымов составил проект приказа, который следовало обнародовать после вступления войск в столицу. Этим приказом Крымов объявлял район Петроградского военного округа с Финляндией и Кронштадтом на осадном положении. С 7 часов вечера до 7 часов утра устанавливался комендантский час. Предписывалось закрыть все торговые заведения, кроме продовольственных магазинов и аптек. Любые стачки и сборища запрещались. Жителям, имеющим оружие, надлежало его немедленно сдать. Во всех органах периодической печати вводилась строгая цензура. Виновные в нарушении указанных правил (за исключением положения о цензуре) подлежали расстрелу. «Предупреждаю всех, - писал в приказе Крымов, - что, на основании повеления верховного главнокомандующего, войска не будут стрелять в воздух» .

Ночью 25 августа Крымов получил дополнительное распоряжение - утром выступить в северном направлении. В этой связи главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский получил указание погрузить в эшелоны Уссурийскую конную дивизию, дислоцированную в районе Великих Лук, и через Псков, Нарву и Красное Село направить к столице. Одновременно другим воинским соединениям 3-го корпуса - Дикой дивизии и 1-й Донской казачьей дивизии - надлежало выступить соответственно со станции Дно и из Пскова в Царское Село и Гатчину. Кроме того, каждой из главных воинских частей 3-го корпуса определили конкретную зону действия после военной оккупации Петрограда. Дикой дивизии, которая шла на Петроград вопреки данному Савинкову обещанию, предстояло: занять Московский, Литейный, Александро-Невский и Рождественский районы города; разоружить рабочих и все войска Петроградского гарнизона, кроме личного состава военных училищ; поставить караулы и организовать патрулирование; установить охрану тюрем; взять под контроль железные дороги района; силой оружия подавить любые беспорядки и всякое неповиновение приказам. В то же время Корнилов отправил Савинкову телеграмму с обусловленным текстом: «Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру двадцать восьмого августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа» .

В тот самый момент, когда Савинков намеревался поставить свои новые законы о наведения порядка в тылу на голосование кабинета, правые экстремисты в Петрограде, то ли упустив из виду выработанные между Савинковым и Корниловым соглашения, то ли просто игнорируя их, продолжали настойчиво готовиться к перевороту. Правая пресса ежедневно предупреждала о подготавливаемой левыми элементами «резне», которая якобы должна произойти 27 августа. Большинство социалистов и большевиков в Совете встревожили многочисленные сообщения о призывах рабочих к мятежу со стороны «таинственных людей в солдатской форме».

В этот период произошел ряд примечательных событий, которые разрушили всякие иллюзии относительно того, что Корнилов и Керенский станут действовать вместе, и которые нанесли серьезный удар приготовлениям к перевороту. Все началось со встречи Керенского и Владимира Львова 22 августа в Зимнем дворце. Владимир Львов - этот полный добрых намерений, но наивный и бестолковый хлопотун - был либеральным депутатом Государственной думы третьего и четвертого созывов, бесцветным обер-прокурором Синода в первом и втором кабинетах Временного правительства. Он разделял мнение многих крупных деятелей промышленности, торговли и аграрного сектора, с которыми поддерживал связь, что спасение России зависит от создания (мирным путем) нацеленного на правопорядок «национального правительства», включающего представителей всех основных патриотических групп. Однако в отличие от других горячих сторонников Корнилова Львов сохранил известное уважение к Керенскому, с которым близко познакомился, работая в Думе и в правительственном кабинете. Он считал, что оба - и Корнилов, и Керенский - беззаветно стремились к одной и той же цели - к созданию авторитарного государственного порядка. С тревогой узнав о ведущихся в Ставке приготовлениях к захвату власти, Львов посчитал своим долгом сделать все от него зависящее для предотвращения столкновения между премьер-министром и верховным главнокомандующим. Взяв на себя роль посредника между этими двумя государственными деятелями, Львов поспешил в Петроград, где добился встречи с Керенским вечером 22 августа . После таинственного заверения, что он прибыл от имени «определенных групп внушительной силы», Львов нарисовал мрачную картину той ситуации, в которой оказалось правительство, и добровольно вызвался прозондировать настроения ключевых политических фигур (вероятно, начиная с Корнилова) в поисках возможного базиса для сформирования «национального кабинета».

Если верить изложенному в мемуарах Львова отчету о беседе, Керенский предоставил ему полномочия вести переговоры от его имени и даже выразил готовность уйти в отставку с поста премьер-министра . Позже Керенский категорически отрицал правдоподобность версии Львова, касавшейся этой беседы, и дал ей иную интерпретацию. Подозревая якобы с самого начала, что Львов замешан в заговоре, и увидев в его предложении возможность выведать намерения своих врагов, он просто не противился его неофициальному прощупыванию и... ничего более . Ближе к истине версия Керенского. Нет никаких доказательств, что Керенский когда-либо действительно желал разделить власть с Корниловым. Кроме того, имея в виду постоянную, навязчивую идею Керенского о плетущихся против него заговорах, мысль об использовании Львова с целью получения информации не лишена известной логики. Что же касается варианта Львова, то трудно сказать, то ли в приливе энтузиазма он не так понял Керенского, то ли увлеченный ощущением собственной значимости или настоятельной необходимости, он сознательно преступил свои полномочия и затем старался затушевать этот факт .

Как бы там ни было, Львов сразу же покинул Петроград и после короткой остановки в Москве, где он сообщил, что Керенский не возражает против реорганизации правительства, создания «национального кабинета» и, если понадобится, против собственной отставки, выехал поездом в Могилев. В Ставку он прибыл 24 августа. Начиная разговор, Львов, вероятно, создал впечатление, что уполномочен премьер-министром помочь сформировать новый кабинет с участием или без участия Керенского. Встретившись с Корниловым сначала вечером 24 августа, он попросил генерала изложить свою позицию относительно характера и состава нового правительства. Первая реакция Корнилова на данное предложение была уклончивой, отчасти, безусловно, потому, что он не проконсультировался с Завойко. Ясно, однако, и то, что для Корнилова и в еще большей степени для таких экстремистов, как Завойко, появление Львова в Ставке сразу же после визита Савинкова явилось дополнительным доказательством слабости Керенского и его готовности к компромиссу . Примечательно, что Завойко и другие правые лидеры в Могилеве без проволочек начали активно и открыто обсуждать кандидатов на министерские посты в новом правительстве.

На второй встрече 25 августа Корнилов, на этот раз в сопровождении Завойко, не очень-то выбирал выражения, выдвигая свои требования. Он прямо заявил, что Петроград должен быть объявлен на военном положении, а вся военная и гражданская власть передана верховному главнокомандующему ("кто бы таковым ни был"). В новом правительстве, сказал Корнилов, найдется место и для Керенского в качестве министра юстиции, и для Савинкова в качестве министра обороны. Он потребовал, чтобы ради собственной безопасности оба приехали в Могилев не позднее 27 августа. По словам Львова, когда Корнилов упомянул Керенского как возможного министра юстиции, Завойко тоном, не допускающим возражений, отверг подобную мысль, предложив дать Керенскому пост заместителя премьер-министра .

Тот факт, что данные условия не показались Львову странными, является ярким свидетельством его умственной ограниченности. В ответ он лишь предложил пригласить в Могилев ведущих кадетов, крупных финансистов и промышленников для участия в формировании нового кабинета. Вместе с тем брошенная Завойко вскользь реплика в тот момент, когда Львов собирался сесть на поезд, отходящий в Петроград, породила в голове последнего определенные опасения за судьбу Керенского, если тот в самом деле явится в Ставку. Завойко, в частности, как бы между прочим, заметил, что Керенский нужен «как имя для солдат, но что это только на 10 дней, а потом его уберут» .

Во второй половине дня 26 августа Львов, уставший, но, по-видимому, не обескураженный результатами переговоров, прибыл в Зимний дворец для доклада Керенскому. Перед тем как Львова пропустили к премьер-министру, Савинков самонадеянно заверил Керенского, что Корнилов любыми средствами поддержит его. Этот эпизод помогает объяснить реакцию Керенского, когда Львов, устно перечислив условия Корнилова, стал настаивать на том, чтобы с ними немедленно ознакомили правительство, и умолять Керенского побыстрее и подальше уехать из Петрограда ради спасения собственной жизни! Полагая, что Львов шутит, премьер-министр сначала расхохотался. «Какие тут шутки», - возразил Львов и принялся вновь уговаривать уступить Корнилову.

Впоследствии Керенский вспоминал, что в тот момент он начал бегать взад-вперед по огромному кабинету, стараясь понять случившееся. Успокоившись, он предложил Львову письменно изложить требования Корнилова, на что тот с готовностью согласился . Более того, желая найти другие подтверждения измены Корнилова и достаточные основания для действий против него, Керенский устроил разговор с Корниловым по прямому проводу. Результатом стал самый трагичный, нелепый и теперь наиболее известный эпизод российской политики 1917 года. Проливая свет на многое, он заслуживает того, чтобы быть воспроизведенным в деталях. Для прямого разговора с Корниловым пришлось использовать технические средства связи военного министерства. Львов согласился встретиться в министерстве с Керенским в 21.30, но задержался. Однако это не остановило премьер-министра, который уже был близок к истерике. Он вызвал Корнилова, сделав вид, что Львов рядом с ним, и между ними произошел следующий разговор:

(Керенский). - Здравствуйте, генерал. Владимир Николаевич Львов и Керенский у аппарата. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

(Корнилов). - Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

(Львов). - Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю - то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется вполне доверить.

(Корнилов). - Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настоятельную просьбу приехать в Могилев.

(Керенский). - Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра; нужен ли Савинков?

(Корнилов). - Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович выехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.

(Керенский). - Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае.

(Корнилов). - Во всяком случае.

(Керенский). - До свидания, скоро увидимся.

Легко себе представить бурное ликование в Ставке, последовавшее за этим разговором. Появилась надежда, что Керенский без борьбы согласится на создание Корниловым нового правительства. Между тем самые худшие опасения Керенского, по-видимому, вот-вот должны были оправдаться. Хотя переговоры по прямому проводу подтвердили, по сути, только тот факт, что Корнилов хотел, чтобы Керенский и Савинков приехали в Могилев, Керенский тем не менее пришел к выводу, что его обманули и что Ставка стремится обойтись без него. Беспорядочный рой мыслей закружился в голове. На прошлой неделе он переключился на правый курс, который, если станет полностью известен, сильно скомпрометирует его в глазах умеренных социалистов. Реально ли тогда рассчитывать на их поддержку в конфликте с Корниловым? И как отличающиеся непостоянством петроградские массы, то есть те самые элементы, которые он надеялся приструнить, будут реагировать на новый кризис? Их, вне всякого сомнения, можно поднять на борьбу с Корниловым. Но не придаст ли это левым силы? И, сражаясь с Корниловым, не нанесет ли он поражение самому себе и еще один удар по надеждам на восстановление порядка и боеспособности армии?

Поразмыслив таким образом, Керенский, по-видимому, пришел к заключению, что благоразумнее всего предупредить попытки сторонников Корнилова в кабинете достичь компромисса с генералом за его счет, оставить левых в неведении относительно надвигающегося кризиса и снять Корнилова с поста верховного главнокомандующего прежде, чем 3-й корпус достигнет пригородов Петрограда. И в самом деле, о разногласиях Керенского с Корниловым не сообщалось в прессе и даже руководству Совета почти 24 часа.

Поздно ночью 26 августа, арестовав и заперев Львова в одной из задних комнат Зимнего дворца, Керенский провел консультации со своим ближайшим союзником Некрасовым, а также с Савинковым и другими высшими чинами военного министерства. Затем он прервал заседание кабинета в Малахитовом зале (по иронии судьбы, министры как раз обсуждали законопроекты Савинкова) и сделал сообщение об «измене» Корнилова. В подтверждение он зачитал вслух с телеграфной ленты свой разговор с генералом и передал ее для всеобщего обозрения. Затем Керенский попросил министров предоставить ему всю полноту власти для принятия в данной чрезвычайной обстановке таких мер, которые он сочтет нужными. Он заметил, что дальнейшее развитие ситуации может потребовать «преобразования кабинета». Вероятно, Керенский рассматривал возможность создания Директории (сильного государственного исполнительного органа, включающего менее полудюжины высших должностных лиц и похожего на тот, который существовал во Франции с 1795 по 1799 год). Информация о том, что потом произошло, - весьма неопределенна. По всем признакам кадеты Кокошкин и Юренев, давно недовольные руководством Керенского и опасавшиеся, что он может злоупотреблять «чрезвычайными полномочиями», высказали свое категорическое несогласие и пригрозили подать в отставку, если предложение Керенского будет принято. Большинство министров все-таки поддержало премьер-министра и, чтобы предоставить ему полную свободу действий при формировании нового правительства, они, в сознании собственного долга, официально предложили свою отставку. Керенский, по-видимому, принял отставку, но попросил членов кабинета оставаться на своих постах в качестве исполняющих обязанности министров до создания нового правительства. Только Кокошкин отказался .

Последнее официальное заседание второй коалиции продолжалось почти до 4 часов утра 27 августа. После его завершения Керенский отправил Корнилову краткую телеграмму, приказывая передать свой пост начальнику штаба генералу Лукомскому и немедленно выехать в Петроград. Получив в Могилеве четырьмя часами позднее данную депешу, ошеломленный Лукомский сразу же телеграфировал: «Остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно... Ради спасения России Вам необходимо идти с генералом Корниловым... Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала... Не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова» .

Ответ Лукомского, конечно же, разбил надежды Керенского на быстрое устранение Корнилова и на предотвращение открытого конфликта. Более того, отправленные Корниловым фронтовые части продолжали двигаться к Петрограду. Поэтому в полдень 27 августа Керенский начал составлять планы обороны столицы. В этой связи он приказал объявить Петроград на военном положении, а Савинкова, на которого в борьбе и с ультралевыми элементами и с Корниловым можно было положиться, назначил генерал-губернатором Петрограда и ответственным за все военные приготовления. Керенский также подготовил публичное заявление о кризисе, обнародование которого задержал на несколько часов, пока сначала Савинков, а затем Маклаков безуспешно пытались по прямому проводу убедить Корнилова уйти со своего поста . Тем временем Керенский старался не подпустить корниловские части к столице. В телеграмме, которую он направил, помимо других, главнокомандующему Северным фронтом, командующему 3-м корпусом в генералу Корнилову говорилось; «Приказываю все эшелоны, следующие на Петроград и в его район, задерживать и направлять в пункты прежних последних стоянок». Далее сообщалось, что в столице все спокойно и никаких выступлений не ожидается .

Приказа никто не исполнил. И вечером было обнародовано заявление Керенского, а копия отправлена Корнилову. Учитывая все обстоятельства, заявление оказалось довольно сдержанным. О движении воинских частей с фронта к Петрограду вообще не упоминалось. Население лишь информировали, что Корнилов через Львова потребовал от Временного правительства передачи всей гражданской и военной власти, что этот акт отражает стремление части определенных кругов к «установлению в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции», и что в этой связи правительство уполномочило Керенского принять быстрые и решительные контрмеры. Как указывалось в заявлении, к этим мерам относились: увольнение Корнилова и объявление Петрограда на военном положении .

Как в то время писала в дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус, узнав о заявлении, Корнилов «должен был в первую минуту подумать, что кто-то сошел с ума. В следующую минуту он возмутился» . Ведь Корнилов не посылал Львова и, как ему казалось, правительству не угрожал. Поздно ночью Завойко составил взволнованную, хотя по обыкновению неуклюже сформулированную ответную телеграмму, которую разослали всем военачальникам и сразу же зачитали корреспондентам. Помимо прочего, в ней говорилось: «Телеграмма министра-председателя... во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал... Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя... Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества.

Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины.

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины.

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - путем победы над врагами - до Учредительного собрания, на котором Он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни...

Опубликовав данное объявление войны, Корнилов дал указание продолжить движение войск по железной дороге на Петроград. Какое-то время уверенность генерала в том, что 3-й корпус последует за своими командирами, как будто оправдывалась. 27 августа части Дикой дивизии погрузились в эшелоны, направившиеся к столице. На следующее утро передовой отряд дивизии подошел к Вырице; Уссурийская конная дивизия достигла Пскова и продолжала идти на Нарву - Ямбург; 1-я Донская казачья дивизия двигалась от Пскова и приблизилась к Луге .

Значительная часть высшего начальствующего состава быстро оповестила о своей лояльности Корнилову. Так поступили главнокомандующие Северным и Западным фронтами генералы Клембовский и Валуев, заместитель главнокомандующего Румынским фронтом генерал Щербатов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин. Последний телеграфировал Керенскому:

«16 июля на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена... Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста главковерха. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом совести довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду» .

Главный комитет Союза офицеров разослал телеграммы всем штабам армии и флота, заявляя, что Временное правительство «не может дальше оставаться во главе России», и призывая всех офицеров быть «твердыми и непоколебимыми» в поддержке Корнилова .

28 августа в преддверии победы Корнилова цены на акции на петроградской фондовой бирже резко подскочили. Многим правительственным чиновникам положение Керенского казалось безнадежным. Характерной для циркулировавших в то время тревожных сообщений явилась телеграмма, полученная Терещенко от представителя министерства иностранных дел в Могилеве князя Григория Трубецкого. Он докладывал: «Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым. На его сторону встанет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов... В большинстве же народной и городской массы, притупившейся ко всему, - равнодушие, которое подчиняется удару хлыста» .

Последующие события покажут, насколько ошибочной была данная оценка ситуации. Почти с самого начала корниловского кризиса социалистические руководители, знавшие лучше настроения масс, были уверены, что силы, нацелившиеся на создание военной диктатуры, непременно получат отпор . Возможно даже, вспоминает Суханов, что некоторым политическим лидерам, тесно связанным с рабочими и солдатами, сообщение о наступлении Корнилова принесло некоторое чувство «облегчения... возбуждения, подъема и какую-то радость какого-то освобождения». Появилась надежда, что «демократия может воспрянуть и революция может быстро выйти на свой законный, давно утерянный путь» . Однако Керенский едва ли разделял подобные чувства. В то время когда боевые колонны Корнилова, ведомые Крымовым, казалось, взяли Петроград в клещи, когда силы правых и левых изготовились для фронтального удара, премьер-министр наконец уяснил всю глубину собственной изоляции. Оказавшийся между двух огней и ожидая репрессий, кто бы ни победил, Керенский впал в отчаяние. Керенскому показалось, что его политическая карьера подошла к концу.

Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 74-75. В свою очередь Савинков поручил фактическую подготовку этих указов поспешно созданной в рамках военного министерства комиссии под руководством генерала Апушкина.

10-я кавалерийская дивизия, также входившая в 3-й корпус, осталась на обычном месте дислокации.

Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 131 -132; Марты нов Е.И. Указ. соч., с. 56-59; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 78-83. В Кавказскую туземную (Дикую) дивизию входили Кабардинский, Дагестанский, Татарский, Черкесский и Ингушский кавалерийские полки, Осетинская пехотная бригада и 8-й казачий артиллерийский дивизион.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 439, 629.

Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 132.

Т а р т ы и о в Е.И. Указ. соч., с. 77-78.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 420, 452-453.

Ra d к е у О.Н. The Agrarian Foes of Bolshevism. N.Y., 1958, pp. 386-387.

Там же; Керенский A.F. Russia and History"s Turning Point. N.Y., 1965,pp. 341-342.

Описание Савинковым первой из этих бесед см. в: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421 -443. На вторую беседу вечером 23 августа время от времени заходили: генерал И.П. Романовский, полковник В.Л. Барановский и Филонено. Изложение данной части переговоров, подписанное Корниловым, Лукомским и Романовским, см.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г., с. 206-209.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421-423. См. также заявление Савинкова представителям печати в: "Биржевые ведомости", 12 сентября; Мартынов Е.И. Указ. соч.,с. 80-82.

Kerensky A.F.сRussia and History"s Turning Point. N.Y., 1965, p. 342.

Вrоw der R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917^ Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1561-1562.

Мартыно в Е.И. Указ. соч., с. 84. См. также: Революционное движение в России в августе 1917 г. с. 444; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 100- 103.

Примечательно, что в то время в показаниях государственным следователям Львов не упомянул предложения Керенского об отставке. См.: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 425-428.

Такое впечатление сложилось у прогрессивного генерала Верховского, который 24 августа находился в Могилеве и разговаривал с Корниловым вскоре после встречи с Львовым. В дневнике Верховский записал, что, по всей видимости, Корнилов придавал особое значение возможности действовать вместе с правительством, о чем его заверил Львов. (Верховский А.И. Россия на Голгофе, с. ПО).

Вгоwdег R.P., Kerensky A.P. (eds.). The Russian Provisional Governement 1917: Documents. Stanrord, 1961, vol. 3, pp. 1564-1565. Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 428, 450; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 88.

М а р т ы н о в Е.И. Указ. соч., с. 88.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 441-442; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 105-106; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 96-97.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 443; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 108-109. Вгоwder R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents Stanford, 1961, vol. 3, p. 1571.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 444; Милюков П.Н. История второй русской революции. София, 1921 -1924, т. I, вып. 2, с. 218-220; Rose n berg W.G. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 229-230; Kokoshkin F.F., К i s h k i n N.M. Reports to the Kadet City Commitee in Moscow, August 31, 1917. Hoover Institution (Nicolaevsky Archiv), Stanford, pp. 8-10

Вrowder R.P. Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1573-1574.

Wоу t i n s k у W.S. Stormy Passage. N.Y., 1961, pp. 350-351.

Суxанов Н.Н. Указ. соч., с 217.

Однако Керенский, публиковавший время от времени другие, мало отличающиеся версии своей первой встречи со Львовым, в последнем произведении, написанном через 50 лет после этих событий, во многом иначе осветил эту встречу. Пересказывая разговор прямой речью, он отмечает, что спросил Львова: «Что вы хотите, чтобы я теперь сделал?» и что Львов ответил, что «некоторые круги» хотели бы его поддержать, но что ему для этого следует прийти к соглашению с ними. Тогда Керенский настоятельно попросил назвать тех людей, от имени которых он пришёл к нему. Львов ответил, что он не имеет права этого сделать, но, если Керенский согласен, он передаст содержание их разговора этим лицам. «Конечно, вы можете», – сказал Керенский. «Вы знаете, что я заинтересован в формировании правительства, опирающегося на твёрдую основу, и не цепляюсь за единоличную власть» . Львов, видимо, был доволен встречей и при прощании сказал Керенскому, что намерен снова его навестить.

Таким образом, в последнем пересказе событий Керенский, в конечном счёте, признал четыре важных обстоятельства, которые он с жаром оспаривал или отрицал в предыдущих описаниях дела Корнилова. Во-первых, он согласился, чтобы Львов передал пославшим его лицам содержание их разговора, так и не узнав, о ком шла речь. Во-вторых, сообщил Львову, что заинтересован в создании правительства на прочной основе. В-третьих, он заявил Львову, как говорил и другим при разных обстоятельствах, что не цепляется за личную власть. И наконец, он узнал, что Львов собирается снова к нему зайти. Эти поздние признания совершенно по-иному освещают разговор между Львовым и Керенским, чем показания Керенского Следственной комиссии.

Что могло побудить Керенского по-иному изложить эту историю? Желание успокоить совесть? Стремление подкрепить достоверность рассказа Львова, причудливое повествование которого в целом подтверждает разъяснения самого Керенского? Львов утверждает наличие, уже в июле 1917 года, мощного и хорошо организованного заговора против Керенского, как в Ставке, так и в Петрограде и Москве, в который были вовлечены политические деятели, генералы, представители торговых, промышленных и высших финансовых кругов. Каковы бы ни были причины этой подправки Керенским своих воспоминаний, само её появление ещё раз подтверждает опасность некритического подхода к его рассказу о корниловских событиях.

А. Керенский. Портрет работы И. Бродского, 1917

Последний рассказ Львова о посещении Керенского был написан в совсем иных обстоятельствах, чем когда он давал показания Следственной комиссии. Он публиковался в парижской русской газете «Последние Новости» с 30 ноября по 9 декабря 1920 года. К этому времени Львов сполна испытал на себе превратности судьбы. Он эмигрировал во Францию и в Париже превратился в настоящего бродягу, ночуя под мостами и питаясь тем, что он мог выпросить у своих старых знакомых. Публикацией сенсационных сведений о деле Корнилова он решил заработать немного денег. Из его писаний следует, что перед разговором с Керенским он встречался в Москве и вёл политические разговоры с двумя несколько загадочными личностями: доктором И.А. Добрынским и бывшим членом Думы Аладьиным (о нём см. выше, гл. 4), недавно вернувшимся из Англии в Россию с рекомендательными письмами от его личных знакомых из британского военного командования. Во время разговоров с ними во впечатлительном мозгу Львова укрепилась мысль о том, что Корнилов думает провозгласить себя диктатором. Было решено, что Львов должен предупредить Керенского о необходимости начать переговоры с «некоторыми кругами», с целью реорганизации правительства. В статьях, опубликованных в Париже, Львов пишет, что он пришёл к Керенскому по просьбе Добрынского, который якобы знал всё о заговоре, готовящемся в Ставке. Приехав 22 августа в Петроград, Львов якобы сперва позвонил бывшему управляющему делами Временного правительства В.Д. Набокову и сообщил ему, что 27-го числа Керенскому будет предъявлен ультиматум, который, предсказывал он, приведёт к гражданской войне. Керенский утверждает , что Набоков примерно так же осветил этот эпизод в своих воспоминаниях, опубликованных в «Архиве Русской Революции» . Это неверно, и в возмущенном письме от 15 декабря 1920 года редактору «Последних Новостей» Набоков отвергает версию Львова в следующих выражениях:

Из-за этого письма Набокова (и в ущерб исторической науке) «Последние Новости» прекратили публикацию воспоминаний Львова. Но и опубликованные главы достаточно освещают первый разговор между Львовым и Керенским. Львов пишет, что, лишь получив отрицательный ответ от Набокова и «изумлённый его государственной слепотой», он решил обратиться к Керенскому. Разговор с Керенским Львов передаёт прямой речью, что, конечно, по прошествии трёх лет не прибавляет ему достоверности. В ключевом месте, внося драматическую нотку в диалог, Львов утверждает, что Керенский его спросил: «Что же вы хотите, чтобы я сделал?» На это Львов ответил:

– Протяните руку тем, которых вы от себя отталкивали. Реорганизуйте правительство так, чтобы оно удовлетворяло широкому слою всего русского общества и народа. Включите в него представителей правее кадет , с другой стороны пусть в нём будут социалисты государственники, а не исключительно представители совета.

– Ну всё же нельзя обойтись без представителей совета, – сказал Керенский.

– Я не спорю, пусть так, но пойдите на соглашение с теми, которые вас ненавидят. Момент наступил крайне важный. Я знаю, что я говорю. Ради блага Родины я заклинаю вас!

Керенский был тронут.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен и если даже потребуется моя отставка, я согласен уйти, но поймите же, что я не могу бросить власть; я должен передать её с рук на руки.

– Так дайте мне поручение, – сказал я, – войти в переговоры от вашего имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимыми.

– Я даю вам это поручение, – сказал Керенский, – только прошу вас всё держать в секрете, и крепко пожал мне руку.

– Я поставлю вас в известность о достигнутых результатах, – сказал я.

– Куда вы едете? – спросил Керенский.

– Я еду туда, откуда приехал, – сказал я, улыбаясь. Я вышел. Керенский провожал меня и, вышедши за двери кабинета, долго мне махал рукой .

Покинув Керенского, Львов без промедления выехал в Москву, где вновь встретился с Добрынским и со своим братом, членом Думы Н.Н. Львовым. Все они чувствовали, что предстоит сыграть важную роль в судьбах страны, а Владимир Львов во время этих разговоров, вероятно, взял на себя роль доброжелательного посредника между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем.

В.Н. Львов выехал в Могилёв 24 августа и попросил Корнилова тут же принять его. Но это оказалось невозможным: Корнилов был слишком занят, чтобы принять даже бывшего министра Временного правительства, тем более что Львов явился в Ставку без предварительного доклада и отказался раскрыть причину своего приезда. Приём состоялся несколько позже.

Сообщения о том, что было сказано при встрече Львова и Корнилова, сильно разнятся между собой. Во-первых, есть очень лаконичный отчёт в письменных показаниях Корнилова . Второй вариант – мнение Керенского – можно извлечь из протоколов Следственной комиссии. Третий – переработанный текст подлинных показаний Львова Следственной комиссии в 1917 году. Четвёртый вариант, хронологически последний, изложен в статьях Львова в «Последних Новостях».

Начнём с показаний Корнилова, написанных всего через несколько дней после встречи с Львовым:

Войдя ко мне в кабинет, Львов сразу заявил мне: «Я к Вам от Керенского с поручением». Я подчёркиваю, что Львов был послан не мной, так как я его с апреля месяца не видел и слишком мало знал, а прибыл ко мне от Керенского. <...>

В.Н. Львов заявил мне от имени Керенского, что если, по моему мнению, дальнейшее участие последнего в управлении страной не даст власти необходимой силы и твёрдости, то Керенский готов выйти из состава Правительства. Если Керенский может рассчитывать на поддержку, то он готов продолжать работу. Львов просил меня высказать моё мнение по поводу предложения Керенского и изложить программу. Я, очертив общее положение страны и армии (положение дел на фронте, приготовление немцев к производству десанта на побережье Рижского залива и возможность дальнейшего развития этих операций в направлении на Ревель и Петроград, известие об убийстве солдатами начальника III пехотной дивизии генерала Гиршфельда и комиссара XI армии Линде, пожар пороховых и артиллерийских складов в Казани), заявил, что, по моему глубокому убеждению, единственным исходом из тяжёлого положения страны является установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Я заявил, что лично не стремлюсь к власти и готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А.Ф. Керенский, генерал Алексеев, генерал Каледин или другое лицо. Львов заявил, что не исключается возможность такого решения, что, ввиду тяжёлого положения страны, Временное правительство, в его нынешнем составе, само придёт к сознанию необходимости установления диктатуры и, весьма возможно, предложит мне обязанности диктатора. Я заявил, что если бы так случилось, то, всегда держась мнения, что только твёрдая власть может спасти страну, я от такого предложения бы не отказался .

Совсем иначе описывается этот разговор в статьях, опубликованных В.Н. Львовым в «Последних Новостях» . Там говорится, что, когда он вошёл к Корнилову и объявил, что прибыл с поручением от имени Керенского, глаза генерала загорелись «недобрым огнём» . Как бы ни расценивать этот «огонь», Львов, во всяком случае, ошибается относительно времени своей встречи с генералом – по его словам, в 10 часов вечера 24 августа, – но это весьма маловероятно: Корнилов был тогда слишком занят, он провожал Савинкова в Петроград и давал ему последние инструкции. Львов утверждает, что вторично встретился с Корниловым на следующий день в 10 часов утра; это сходится с заявлением самого Корнилова о том, что встреча состоялась именно 25 августа. Всё остальное, что вспоминает Львов о первой встрече с Корниловым, – того же уровня, что и замечание о «недобром огне». Вопреки заявлениям Савинкова (см. выше, с. 88), Львов в «Последних Новостях» утверждает, что Корнилов был вполне готов прогнать Керенского, для того чтобы упрочить правительство. В то же время он утверждает, будто Корнилов сказал, что ему всё равно, кто будет Верховным Главнокомандующим, если только Временное правительство предоставит этому лицу всю полноту власти . Львов продолжает:

Я сказал Корнилову:

– Раз дело идёт о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам.

Корнилов сделал жест головой в знак согласия и продолжал.

– Во всяком случае Романовы взойдут на престол только через мой труп. Когда власть будет лишь передана, я составлю свой кабинет .

Не подлежит сомнению, что многое из утверждений Львова в 1920 году – это только вышивка по канве ранее опубликованных работ – таких как «Дело Корнилова» Керенского или ответ на эту книгу Савинкова. Упоминание Романовых восходит к изложению разговора между бывшим военным министром Гучковым и Корниловым, во время которого Гучков сделал попытку заговорить с Корниловым о передаче престола великому князю Дмитрию Павловичу и получил за это нагоняй от темпераментного генерала. Озабоченность Львова личной безопасностью Керенского и Савинкова, в случае попытки покушения на их жизнь – проявлялась уже давно (он упомянул об этом уже в разговоре с Керенским 22 августа); одержимость его этим вопросом несёт все признаки болезненного психического состояния.

По свидетельству ген. Лукомского, которому Корнилов рассказал о своих переговорах со Львовым, Львов предложил три возможности создания «сильной власти» в России: во-первых, Керенский мог сам составить новое правительство; во-вторых, могло быть создано нечто вроде директории, состоящей из трёх или четырёх членов, включая Верховного Главнокомандующего; в-третьих, Верховному Главнокомандующему, кто бы это ни был, могли быть даны диктаторские полномочия. Корнилов был сторонником третьего пути при условии, что Керенский и Савинков также будут участвовать в правительстве. Состав правительства обсуждался в окружении Корнилова в течение всего дня (25 августа). Львов сам участвовал в этом обсуждении вместе с Добрынским и Аладьиным, которые сопровождали его в Могилёв. Присутствовали также личный секретарь Корнилова В.С. Завойко и правительственный комиссар Филоненко.

В мемуарной литературе много противоречивых данных об этих переговорах и планах создания нового правительства. Из дальнейших, несколько путаных рассказов Львова выясняется, что Корнилов не всегда лично присутствовал на обсуждении этих вопросов. Собственной идеей Корнилова было, видимо, создание Совета народной обороны под его началом. Керенский был бы его помощником, а Савинков, ген. Алексеев, адм. Колчак и Филоненко – членами Совета. Совет народной обороны должен был располагать диктаторской властью. На другие правительственные должности должны были быть назначены два либеральных министра бывшего царского правительства – М.Н. Покровский и граф П.Н. Игнатьев, а также А.Ф. Аладьин, виднейший русский марксист Г.В. Плеханов, бывший председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов и В.С. Завойко. Но состав правительства оставался в значительной степени неопределённым, и Корнилов вызвал в Ставку ряд других лиц для консультаций, в частности, председателя Государственной Думы Родзянко, видного кадета В.А. Маклакова и тогдашнего министра иностранных дел М.И. Терещенко. Корнилов ожидал, что все они встретятся с Керенским и Савинковым и обсудят с ними состав нового правительства.

Корнилов, совершенно очевидно, и не подозревал, что Львов мог вовсе не быть подлинным посредником, действительно посланным Керенским. Принимая всё это за чистую монету, он основывался на том, что Савинков занимался, главным образом, военными вопросами и в прошлом имел ряд сложностей во взаимоотношениях с Керенским. Поэтому ему могло показаться естественным, что Керенский послал к нему профессионального политика, бывшего члена правительства для того, чтобы вести переговоры о типе будущей диктаторской власти. Даже предупреждение Лукомского о том, что, несмотря на безупречную и незапятнанную репутацию Львова, близкие к нему люди знают его и как бестолкового и суетливого человека, – не смогло поколебать убеждения Верховного Главнокомандующего в том, что он, наконец, установил полное взаимопонимание с Керенским.

Ожидая в ближайшие дни приезда в Ставку вызванных им политических деятелей, Корнилов по телеграфу сообщил Савинкову о том, что 3-й конный корпус будет сосредоточен 28 августа на подступах к Петрограду и что Временному правительству следовало бы в тот же день объявить военное положение в столице. Ни минуты Корнилов не усомнился в утверждении Савинкова, что законопроекты, выработанные генералом и одобренные Керенским 17 августа, будут приняты правительством и немедленно применены. Это неизбежно должно было привести к противоправительственному восстанию, возглавляемому большевиками и, возможно, Советом, которое было бы тогда усмирено 3-м конным корпусом.

26 августа Корнилов обсудил со своими советниками и друзьями состав будущего Совета народной обороны и пришёл к заключению, что будет разумнее разделить власть с другими старшими военными начальниками, назначив Керенского им в помощники, и не принимать власть единолично. Ещё утром (как будет описано в следующей главе) он был вызван к аппарату Юза и имел короткий разговор с Керенским и также, как он думал, со Львовым. «Львов» подтвердил, что передал все его поручения министру-председателю. Керенский же заверил Корнилова, что выедет в Ставку вместе с Савинковым на следующий день (27-го). Тон их разговора был дружелюбным, даже тёплым. Корнилов принял все меры, чтобы начать 28 августа переговоры с Керенским, и в Могилёве все радовались тому, что отношения между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем налаживаются.

– Передача одной военной власти или также и гражданской? – спросил я.

– И военной, и гражданской, – пояснил Корнилов.

– Вы мне позволите всё это для памяти записать?

– Пожалуйста, – сказал Корнилов, – и протянул мне карандаш и бумагу. [Когда на следующий день Львов явился к Керенскому, у него также не оказалось с собой карандаша и бумаги. – Г.К. ]

– Быть может, лучше просто совмещение должности Верховного Главнокомандующего с должностью Председателя Совета Министров, – вставил я.

Корнилов смутился. – Пожалуй, можно и по вашей схеме, – сказал Корнилов.

– Затем, – продолжал он, – предупредите Керенского и Савинкова, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а потому пусть они приедут в Ставку, где я их личную безопасность возьму под свою охрану.

Я был тронут этими словами Корнилова и сказал ему: "Вы – благородный человек".

Корнилов продолжал:

– Кто будет Верховным Главнокомандующим, меня не касается, лишь бы власть ему была передана Временным правительством»

Львов утверждает (там же), что Корнилов продолжил:

«– Я не верю больше Керенскому, он ничего не делает.

– А Савинкову вы верите? – спросил я.

– Нет, и Савинкову я не верю. Я не знаю, кому он нож хочет всадить в спину, не то Керенскому, не то мне, – отвечал Корнилов.

– Если вы такого мнения о Савинкове, отчего же вы его вчера не арестовали, когда он был здесь?

Корнилов молчал.

– Впрочем, – продолжал Корнилов, – я могу предложить Савинкову портфель военного министра, а Керенскому портфель министра юстиции».

Весь этот якобы состоявшийся диалог показывает, что ко времени его публикации мысли Львова были в полном расстройстве. Как можно поверить, что Корнилов, считая Львова посланцем Керенского и предприняв навстречу Керенскому ряд важных политических шагов, мог сообщить Львову, что он «больше не верит» министру-председателю? Эта фраза, очевидно, списана с ранее опубликованного диалога между Савинковым и Корниловым, состоявшегося 23 августа. Таким же образом слова Львова «Вы – благородный человек» очень напоминают знаменитую фразу, сказанную Керенским вел. кн. Михаилу Александровичу, когда последний отказался от престола, поскольку он не был ему предложен Учредительным Собранием (см.: Г. М. Катков. Февральская революция. М., 1997, с. 400). Таким же образом очень недостоверным представляется рассказ Львова о его переговорах с Завойко и другими офицерами 25 августа, когда ему якобы сообщили, что на Керенского, во время его пребывания в Могилёве, готовится покушение (несмотря на заверения Корнилова об обеспечении ему полной безопасности!).

Роль личности в истории и это пресловутое "если бы"... Генерал Лавр Георгиевич Корнилов - русский военачальник, дипломат и путешественник. Руководитель Белого движения.

Керенский Александр Федорович. Юрист, адвокат, создавший себе имя на политических процессах, председатель Временного правительства в 1917 году.

Во время Февральской революции Керенский-депутат в Думе произносит речь: "Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало… Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в оружие издевательства над народом? С нарушителями закона есть только один путь борьбы - физического их устранения", - уточнив потом, что подразумевал поступок Брута по отношению к Цезарю.

В июле 1917 года Керенский становится министром-председателем Временного правительства, оставаясь при этом военным и морским министром.

Царям
дворец
построил Растрелли.
Цари рождались,
жили,
старели.
Дворец
не думал
о вертлявом постреле,
не гадал,
что в кровати,
царицам вверенной,
раскинется
какой-то
присяжный поверенный.
От орлов,
от власти,
одеял и кружевца
голова
просяжного поверенного
кружится.
Забывши
и классы
и партии,
идет
на дежурную речь.
Глаза
у него
бонапартьи
и цвета
защитного
френч.
Слова и слова.
Огнесловая лава.
Болтает
сорокой радостной.
Он сам
опьянен
своею славой
пьяней,
чем сорокаградусной.

Керенский не может сдержать ни развал армии, ни падение экономики с забастовками и продразверстками, пытается найти согласие с социалистическими и буржуазными партиями. Главнокомандующим русской армии он назначает генерала Корнилова, находящегося в оппозиции к Временному правительству.

Генерал Корнилов смел и решителен, суров и властен. Уважаем в армии за порядочность и преданность Родине. Став главнокомандующим, он запретил в армии митинги и ввел расстрел за дезертирство. Под его началом еще были боеспособные войска. Предвидя катастрофу, в которую ввергается его страна, он требует от Временного правительства введения военного положения, восстановления в армии военно-полевых судов и эффективной борьбы против большевиков ("Корниловская военная программа"). Генерала поддерживают другие военачальники и многие общественные организации.

По договоренности, Корнилов посылает в Петроград "Дикую" верную дивизию - конный корпус под командованием генерала Крымова, для усиления Временного правительства. И здесь - одно из белых пятен истории нашей страны - на следующий день Керенский объявляет Корнилова предателем, издает воззвание, обвиняющего генерала в измене, в желании создать диктатуру и реставрировать монархию. Действия Корнилова Керенским названы мятежом. Корнилова хотят отстранить от командования, и вот тогда генерал не подчиняется, обвиняя Керенского в провокации. Наступает двоевластие.

В войсках опять воцаряется анархия. Агитаторы успевают внушить, что офицеры и Корнилов - враги и реакционеры. Генерал Крымов, кстати, застрелился, выйдя из кабинета Керенского - в тот день, когда Корнилова обвинили в мятеже. В результате мятеж начался по-настоящему и уже никем не контролировался. Итак, человечек в царском дворце, сражаясь за собственную власть, опасаясь, что популярный и сильный Корнилов оттеснит его, совершил роковые ошибки, приведшие впоследствии к захвату власти большевиками, оттесненными ещё тогда в подполье.

К октябрю 1917 года Керенский распустил Государственную Думу, сам став, по сути, диктатором. Английский писатель и британский агент по-совместительству писал:

Положение России ухудшалось с каждым днём, … а он убирал всех министров, чуть только замечал в них способности, грозящие подорвать его собственный престиж. Он произносил речи. Он произносил нескончаемые речи. Возникла угроза немецкого нападения на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась всё серьёзнее, приближалась зима, топлива не было. Керенский произносил речи. За кулисами активно действовали большевики, Ленин скрывался в Петрограде… Он произносил речи..

Керенский бежал. Нет, не в женском платье. На угнанной, как теперь говорят, машине американского посольства. Эх, а если бы он был другим человеком...

Как мы уже знаем, Лавр Корнилов вовсе не собирался свергать "временное правительство" силами 3-го кавкорпуса Крымова и Дикой дивизии. Его действия были заранее согласованы с министром-председателем А.Ф. Керенским и управляющим военным министерством Б.В. Савинковым. Единственной целью, ради которой Корнилов стягивал войска к столице и предполагал ликвидировать крепость Кронштадт и учредить Отдельную Петроградскую Армию, была борьба с предполагаемым выступлением большевиков. Предполагать это выступление были все основания - "Июльские дни " ещё не успели забыться. А если бы Совет рабочих и солдатских депутатов выступил в защиту капитулянтов-большевиков, у Корнилова был бы и повод, и средства, чтобы ликвидировать этот самочинно возникший уродливый орган и устранить проклятое двоевластие. После чего, как уверяли Корнилова Керенский и Савинков, все предложенные Верховным меры по укреплению армии будут приняты, и можно будет всерьёз планировать дальнейшие военные операции.

Л.Г. Корнилов и Б.В. Савинков в одной машине. Ставка, 1917 год.

Г.М. Катков так пишет об этом в своей книге "Дело Корнилова": "Вернувшись в Ставку, Корнилов посвятил всё своё внимание военным делам. Его сильно беспокоила угроза немецкого наступления на Рижском фронте, где моральное состояние войск, возможно из-за близости столицы, было неудовлетворительным. Было решено создать особый Петроградский фронт для защиты столицы в случае, если немцы перейдут в наступление. Для этого были собраны войска с различных участков фронта, среди которых и Дикая дивизия, состоящая в основном из выходцев с Кавказа. Предполагалось, что командовать новым фронтом будет ген. A.M. Крымов.

Предстояла также ликвидация Кронштадтской крепости и переброска находящихся там войск на материк: эта операция могла потребовать применения силы. Далеко не все принимаемые Корниловым меры отвечали его плану создания армии для защиты Петрограда, и начальник штаба Корнилова - ген. Лукомский, один из наиболее компетентных и умных людей в Ставке - прямо спросил его, не имеют ли отдаваемые им распоряжения какой-то другой цели. Если же Корнилов отказывается говорить на эту тему, Лукомский предпочёл бы оставить штаб и отправиться на фронт.

Корнилов ответил без обиняков, что при нынешнем положении в Петрограде большевики или иные мятежные элементы могут легко воспользоваться обстоятельствами и значительно ухудшить ситуацию, особенно в случае немецкого наступления. Поэтому он размещает войска таким образом, чтобы они легко могли, в случае необходимости, достичь столицы. Лукомский поблагодарил Верховного за откровенный ответ и обещал ему не оставлять должности при всех обстоятельствах ".

Однако, сам Керенский пребывал в нерешительности, и желая принять меры, предложенные Корниловым, и одновременно опасаясь их, ибо они шли вразрез с политикой углубления революции и могли существенно подпортить репутацию министра-председателя в глазах революционной солдатни и социалистических партий. В итоге оказалось достаточно малейшего толчка (в виде несвоевременного вмешательства В.Н. Львова) - и Корнилов был объявлен мятежником в тот самый.момент, когда он просто физически уже не мог остановить начаший претворяться в жизнь первоначальный план.

Революционные войска перед Петроградом готовятся остановить наступление корниловцев

Этот подлый обман вызывает закономерное возмущение. Однако нельзя сказать, чтобы он был первым. В показаниях, которые Корнилов давал следственной комиссии в сентябре 1917 года, мы натыкаемся на более чем странный эпизод. Вот он: "Получив сведение, что 12 августа в Москве должно открыться государственное совещание и имея в виду положение на фронте, я 8 августа вечером приказал передать в Петроград, что 10 августа в Петрограде быть не могу (для доклада о состоянии армии и о мерах по исправлению положения - М.М.), а прошу Б.В. Савинкова взять на себя представление моего доклада Временному правительству (заглавные буквы подлинника - М.М.)... Филоненко по прямому проводу стал доказывать мне необходимость моего приезда в Петроград для личного участия в обсуждении доклада, и из их слов (Филоненко и Савинкова - М.М.) я предположил, что он действует с ведома министра-председателя и что участие моё в обсуждении доклада представляется желательным самому Временному правительству. 9 августа я выехал в Петроград. 10 августа, прибыв уже в Петроград, я получил телеграмму министра-председателя, что моё участие в обсуждении доклада не представляется необходимым, и что Временное правительство снимает с себя ответственность за последствия моего отсутствия с фронта (!!! - М.М.)".

Из этого текста картина вырисовывается, прямо скажем, паскудная. Временное правительство заманивает Корнилова через своего комиссара в Петроград под предлогом необходимости лично сделать доклад Керенскому (и не забудем, что доклад по данной теме Корнилов Керенскому уже представлял - 3 августа), а затем, уже по прибытии Лавра Георгиевича в столицу, делает вид, что никакого вызова не было. Таким образом, оказывается, что Корнилов, прибывший в Петроград по устному приглашению временного правительства, сделанному от его имени комиссаром Филоненко, оказывается чуть ли не дезертиром, самовольно покинувшим Ставку. И случись во время его отсутствия очередной прорыв немцами нашей обороны (а такое в 1917 году случалось очень часто - армия-то деморализована!), Керенский получал полное законное право не только отрешит его от должности за самовольную отлучку, но и предать суду как главного виновника поражения. И тем самым избавить себя и от докучливого Верховного, и от его чересчур радикальных проектов.

Такое ощущение, правда, пропадает, когда начинаешь знакомиться с описанием этого же эпизода Г.М. Катковым, проанализировавшим не только показания Корнилова, но и свидетельства других участников драмы. В этот период существенно осложнились отношения между Керенским и Савинковым. Керенский никак не решался принять корниловскую программу оздоровления армии. Савинков, напротив, поддерживал эту программу - хоть и с серьёзными оговорками, касающимися прав солдатских комитетов на отвод офицеров. Соответственно, между ним и Керенским стали происходить бурные объяснения с обвинениями в нерешительности в адрес министра-председателя. Вот Савинков (через Филоненко) и решил привлечь Корнилова на свою сторону в этих спорах, рассчитывая, что волевой и энергичный Верховный сумеет убедить колеблющегося премьера. Увы, в результате под самим Верховным закачалось кресло. Керенский, как всякий слабовольный, но честолюбивый человек категорически не хотел, чтобы на него давили - и по этой причине стал искать благовидного предлога избавиться от Корнилова. А "самовольный" выезд Лавра Георгиевича в Петроград давал для этого все возможности.

Тогда, в середине августа 1917-го готовый разразиться скандальной отставкой конфликт удалось погасить. Выступление Корнилова на государственном совещании в Москве наглядно продемонстрировало министру-председателю, что за Верховным стоят серьёзные политические силы, готовые на самые решительные действия (вплоть до открытого мятежа, которого всё же старался избежать сам Корнилов). Видимо, Керенский, взвесив все за и против, решил, что отставка Корнилова обойдётся ему дороже, чем компромисс с ним.

Л.Г. Корнилов прибывает на Московское Государственное Совещание.
Нужны ли к этому фото комментарии?

Вскоре за выступлением Корнилова на Государственном Совещании последовало примирение Керенского с Савинковым. А затем Савинков отправляется в Ставку, дабы согласовать с Корниловым приведение в жизнь его программы, а заодно - попытаться добиться от него уступок хотя бы по каким-то вопросам. Итогом этих переговоров с Савинковым стало направление в Петроград 3-го конного корпуса Крымова и приглашение Керенскому приехать в Ставку для защиты его от возможного восстания большевиков. Предполагалось, что под защитой Корниловского ударного батальона и Георгиевского батальона Охраны Ставки Керенский спокойно сформирует новое правительство - без представителей Совета, зато с Корниловым. Кончилось всё это, как мы знаем, провозглашением Корнилова мятежником, разгромом Ставки и массовыми арестами генералов, "засветившихся" в отстаивании интересов армии.

Кстати, и в случае событий 26 - 30 августа 1917 года не обошлось без вмешательства некоей "третьей стороны" - на этот раз В.Н. Львова, представившегося Корнилову представителем Керенского, но на деле - ведшего свою игру. И против воли помогшего Керенскому в "затруднительном" положении найти "безболезненный" для революционной демократии выход, пожертвовав Корниловым. Точнее - предав его.

Но перед тем, как окончательно встать на путь разгрома собственной страны и собственной армии, объявив Верховного мятежником, Керенский учинил ещё одну провокацию. Он связался с Корниловым по прямому телеграфу, представив дело так, что у аппарата он находится вместе с Львовым. И между ними состоялся следующий диалог (заметим, что телеграфные ленты этих переговоров есть в архивах - не отопрёшься):

" [Керенский]. - Министр-председатель Керенский. Ждём генерала Корнилова.

[Корнилов]. - У аппарата генерал Корнилов.

[Керенский]. - Здравствуйте, генерал. У аппарата Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

[Корнилов] - Здравствуйте, Александр Фёдорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, с просьбой доложить Вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определённого решения в самый короткий срок.

[Керенский [за Львова]]. - Я - Владимир Николаевич, Вас спрашиваю - то определённое решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Фёдоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от Вас Александр Фёдорович колеблется мне вполне доверить.

[Корнилов]. - Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Фёдоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилёв.

[Керенский [за себя]]. - Я - Александр Фёдорович. Понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

[Корнилов]. - Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.

[Керенский]. - Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?

[Корнилов]. - Во всяком случае.

[Керенский]. - До свидания, скоро увидимся.

[Корнилов]. - До свидания" (конец цитаты).

Итак, что мы видим? Львов передал Керенскому свои договорённости с Корниловым как ультиматум Верховного. Хотя до этого разговаривал с Корниловым в качестве представителя Керенского. Самозванного представителя, но Корнилов об этом не знал. Логично со стороны Керенского было связаться с Верховным и проверить, действительно ли Лавр Георгиевич, вопреки ранее достигнутым договорённостям, предъявил требования к правительству. В действительности Керенский запрашивает у Корнилова подтверждение слов Львова, не уточняя, каких именно слов. Как явствует из диалога, Корнилов подтверждает только свою просьбу к Керенскому прибыть в Ставку, причём открытым текстом это подчёркивает: речь - только о прибытии Керенского в Ставку. Ни о каких "ультиматумах" Корнилов не знает и, разумеется, говорить не может. Но Керенский сам видит в этих словах Верховного подтверждение рассказу Львова об ультиматуме - и немедленно собирает внеочередное заседание правительства, на котором и объявляет о мятеже. Любопытно, что не прошло ещё и месяца с того памятного 3 августа, когда Керенский доверительно сообщил Корнилову, чтобы тот не слишком откровенничал в этом самом правительстве - среди министров есть германские шпионы... Но теперь это отступило на задний план. Провокация сработала, Корнилов снова, как и 10 августа, попался в ловушку. Вероятно, из истории 8 - 10 августа Керенский сделал выводы не только о политическом весе Корнилова. Но и о том, что его можно заманить в западню таким вот лукавым образом, через подставных "представителей правительства", в действительности таковыми не являющихся. А заманив - объявить заговорщиком и арестовать, что и происходит. Дальше начинается судорожная деятельность по подавлению мнимого "контрреволюционного мятежа", не обращая внимания на то, что, вообще-то, идёт война, и внешний враг продолжает оккупировать русские земли.

Керенский и Алексеев в Ставке. После смещения Корнилова Керенский сам
провозгласил себя верховным главнокомандующим.
А Алексеев стал его начальником штаба.

В этой ситуации остаётся только один вопрос: почему Корнилов, уже один раз обманутый 8 - 10 августа (причём считающий себя обманутым, ни сном, ни духом не догадывающийся об имевших место трениях между Керенским и Савинковым!), снова повёлся на провокацию и доверился Керенскому. А ответ прост: Корнилов мучительно не хотел в разгар войны выступать против действующего правительства. Он мог нелицеприятно критиковать разрушительную политику властей, но выступать против них в тылу воюющей армии считал бесчестием. Поэтому не упускал ни единой возможности для диалога с правительством, для того, чтобы провести необходимые реформы непременно законным путём. Другого объяснения поведению Корнилова нет - иначе нам придётся считать его патологически наивным идиотом, каковым он безусловно не был - иначе не смог бы бежать из австрийского плена.

Полагаю, на этом вопрос о "Корниловском мятеже" можно окончательно закрыть, сделав однозначный вывод: мятежа не было.

Наверно, в мире найдется не так много событий, которые оставляли бы больше ответов, чем вопросов. Одно из них – период Гражданской войны в России. В это время происходило множество событий, которые до сих пор вызывают споры о надобности, целях, причинах, результатах. Одним из главных можно смело назвать Корниловский мятеж.

Предыстория

В начале 1917 года военным министром стал Александр Керенский. Почти сразу же он назначает командующего армией генерала Брусилова. Он в этот период ездил на передовые, где эмоционально выступал перед солдатами, призывая их продолжать военные действия. же, напротив, выступали за мирное соглашение между странами и выход России из войны. Поэтому так легко в Петрограде было организовать забастовки против Керенского. Люди выходили на улицы с требованием отставки военного министра. К тому же все поддерживали знаменитый большевистский лозунг – «Мир, хлеб, земля». Особо партию поддерживали солдаты, которые поверили обещаниям а устроить мир с Германией. Временное правительство во главе с Керенским вводит в стране чрезвычайное положение.

В августе формируется второе временное правительство. Керенский вновь занимает кресло председателя и премьер-министра. Но теперь ему нужно опираться на армию, поэтому он снимает Брусилова с должности и назначает на его место генерала Корнилова. Лавр Георгиевич пользовался уважением у солдат, имел авторитет и был лоялен к правительству.

Надо отметить, что в воздухе уже давно витали идеи создания военной диктатуры. По всей стране образовывались различные организации, так или иначе связанные с военным делом. Диктатором видели многих видных деятелей, но постепенно остался лишь один кандидат – Корнилов. Его хотели использовать в своих целях как большевики, так и Временное правительство.

Мятеж

Британский журналист Морган Филипс Прайс стал свидетелем пламенной речи генерала Корнилова. Он говорил о том, что ситуация с армией становится критической – солдаты не чтут дисциплину, ведут себя, как разбойники, занимаются грабежом, причем не только государственных предприятий, но и обычных граждан.

Армия становилась опасной для страны. Поэтому нужно было срочно принять какие-либо меры. Лавр Георгиевич предлагал следующие решения данного вопроса – ввод военного положения, появление военно-полевых судов для провинившихся солдат. Кроме того, он ратовал за возвращение смертной казни для солдат, совершивших тяжкие преступления. Его соратник отметил, что Корнилов недолюбливал Ленина и как-то заметил, что «пора повесить немецких агентов и шпионов во главе с Лениным». Требовалось и милитаризировать все предприятия.

Все эти требования он изложил 12 августа на собрании . Больше половины присутствующих поддержали нововведения генерала Корнилова. Таким образом, он был уверен в том, что ему удастся совершить переворот – время было самое благоприятное. Его поддержат не только граждане, но и армия.

После собрания Корнилов возвращается в Ставку в Могилев, откуда начинает отправлять войска на Петроград. Керенский в это время также придумывает новый план – популярность Корнилова его раздражала. 27 августа он высылает генералу приказ о снятии его с должности главнокомандующего. Но Керенскому этого показалось мало – он объявляет Корнилова бунтовщиком и мятежником. Генерал отказывается подчиниться и начинает собирать силы для полноценного переворота. Он ездит по городам с пламенными речами к народу, требуя отставки правительства и Керенского, который возложил на себя диктаторские полномочия. Как ни странно, Корнилов нашел поддержку почти везде.

Войска Корнилова подходят все ближе к Петрограду

Керенский не знал, что делать и в отчаянии обращается за помощью к большевикам. Они согласились, однако отметили, что будут воевать против Корнилова, но не за самого Керенского. В течение нескольких дней большевиками было завербовано около 25 тысяч человек для противодействия генералу. Кроме того, в армию Корнилова были тайно подосланы агенты большевиков для проведения агитации, а рабочим Петрограда выдают оружие.

29 августа войска были остановлены – агитация сделала свое дело. Соратник Корнилова, генерал Крымов, который вел войска, сложил свои полномочия и в тот же вечер застрелился. Сам Лавр Георгиевич оставался в Ставке, хотя ему предлагали бежать. 1 сентября его арестовали. Мятеж был подавлен.

Здесь стоит заметить, что Керенский сам подложил себе свинью, если можно так выразиться. После подавления мятежа его престиж и влияние начала падать с очень быстрой скоростью. Правительству больше не доверяли, не поддерживали ни правые, ни левые. А что же с большевиками? Здесь ситуация прямо противоположная – их рейтинг, говоря современным языком, вырос во сто крат. Кроме того, теперь абсолютно законно они получили возможность вооружать людей. Через пару месяцев Керенский поймет, какую ошибку он совершил, позволив себе обратиться за помощью к большевикам – грянет , а с ней рухнет старый строй.

Солдаты, бывшие под руководством Корнилова, все еще пытались как-то воздействовать на сложившуюся ситуацию. Но представители большевиков им объяснили, что весь мятеж был недоразумением. Все виновные понесут наказание. В том числе и генерал, возомнивший себя спасителем России от большевистской заразы. Поэтому в интересах самих же солдат сложить оружие и вернуться в гарнизоны. А кто желает – домой.

Аресту также подверглись лояльные Корнилову люди, в том числе , генерал Марков, генерал Эрдели.

В чем же заключался провал мятежа? И можно ли было утверждать, что Корнилов спас Россию?

Правые после ареста генерала разделились, фактически эта ветвь власти перестала существовать. Результатом выступления стало то, чего так опасались Керенский и Корнилов – приход к власти большевиков. И если до этого еще была надежда на то, что старый порядок еще можно будет сохранить, то после августовских событий народ понял – надо ждать изменений. Это просто вопрос времени.

Историки выдвигают несколько гипотез насчет выступления Корнилова. Одни говорят, что имела место договоренность между генералом и самим Керенским. Однако что-то пошло не так, или же председатель правительства решил вести двойную игру и объявил Корнилова мятежником. А причиной выступления должна была стать ликвидация большевиков, если не всех, то большинства лидеров. Керенский очень боялся, что они захватят власть (так и случилось), поэтому их надо было остановить.

Другая версия гласит, что Корнилов и Керенский ни о чем не договаривались, а если имело место упоминание военного переворота, то они друг друга просто не поняли (хотя разговаривали на русском языке). А возможно, Корнилов просто хотел сам стать диктатором, вместо Керенского. Так это или нет – неизвестно. Стал бы Корнилов спасителем России, как он себя позиционировал? Возможно, потому что его друзья и соратники утверждали, что все, что делал Лавр Георгиевич, было только для Родины. Но в каком ключе это все произошло бы – мы не знаем. А история, как известно, не приемлет сослагательного наклонения.