Века промчатся, и, быть может. Теперь гонись за жизнью дивной

Судьба вещей сродни людской
и тенью сумрачной порою
волнует нас ещё острей
историей и любовью.

Дар соучастья, в утешенье
лишь сердце больше опалял
той лавою, что изверженьем,
его хозяин пеплом стал....

Лишь в час последний расставанья
друзьями на руку надет-
чтоб в будущем, любви признанья,
не затерялся её след!
...........................

ИЗ ИНТЕРНЕТА
...............

На акварели П. Ф. Соколова

Дата рождения:
14 (26) сентября 1805
Место рождения:
Москва, Российская империя
Дата смерти:
15 (27) марта 1827 (21 год)
Место смерти:
Санкт-Петербург, Российская импер

"Дмитрий Веневитов - поэт, был обладателем кольц а из чугуна. Это бесхитростное кольц о было найдено в 1706 г. во время раскопок засыпанного вулканическим пеплом римского города Геркуланума. Владелицей кольца стала княгиня Зинаида Волконская, которая по- случаю приобрела его в Италии. Очаровательная женщина и блистательная актриса, княгиня подарила его безнадёжно влюблённому в неё поэту как "залог сострадания", но не любви. Вскоре после получения подарка поэт скончался. Без­временная, таинственная смерть Веневитова до сих пор остаётся загадкой для исследователей.
Стихотворение оказалось пророческим. Весной 1827 года, в Петербурге, Дмитрий Веневитинов сильно простудился. Перед смертью друг надел ему на палец перстень... А в 1930 году в связи со строительством дома культуры Симоново кладбище, где был похоронен поэт, уничтожили. При перезахоронении перстень изъяли и отдали в Бахрушинский музей.
Сейчас данная реликвия находится в фондах Лите­ратурного музея в Москве."

К МОЕМУ ПЕРСТНЮ

Дмитрий Веневитов

Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой.
Но не любовь теперь тобой
Благословила пламень вечный
И над тобой, в тоске сердечной,
Святой обет произнесла...
Нет! дружба в горький час прощанья
Любви рыдающей дала
Тебя залогом состраданья.
О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран,
И света, и толпы ничтожной,
От едкой жажды славы ложной,
От обольстительной мечты
И от душевной пустоты.
В часы холодного сомненья
Надеждой сердце оживи,
И если в скорбях заточенья,
Вдали от ангела любви,
Оно замыслит преступленье,–
Ты дивной силой укроти
Порывы страсти безнадежной
И от груди моей мятежной
Свинец безумства отврати.
Когда же я в час смерти буду
Прощаться с тем, что здесь люблю,
Тебя в прощанье не забуду:
Тогда я друга умолю,
Чтоб он с руки моей холодной
Тебя, мой перстень, не снимал,
Чтоб нас и гроб не разлучал.
И просьба будет не бесплодна:
Он подтвердит обет мне свой
Словами клятвы роковой.
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нём тебя отроет вновь;
И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно
Слова мучительных страстей,
И вновь ты другом будешь ей,
Как был и мне, мой перстень верный.
1826 или 1827

Творчество[править | править вики-текст]
В своей литературной деятельности Веневитинов проявил разносторонние дарования и интересы. Он был не только поэтом, но и прозаиком, писал литературно-программные и критические статьи (известна его полемика с Н. А. Полевым по поводу 1 главы пушкинского «Евгения Онегина»), переводил прозаические произведения немецких авторов, в том числе Гёте и Гофмана (Е. А. Маймин. «Дмитрий Веневитинов и его литературное наследие». 1980).
..................

"Веневитиновым было написано всего около 50 стихотворений. Многие из них, особенно поздние, наполнены глубоким философским смыслом, что составляет отличительную черту лирики поэта.

Центральная тема последних стихотворений Веневитинова - судьба поэта. В них заметен культ романтического поэта-избранника, высоко вознесенного над толпой и обыденностью:

…Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй
Не много истинных пророков
С печатью тайны на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.

Ряд стихотворений Веневитинова 1826-1827 гг., написанных за несколько месяцев до смерти поэта («Завещание», «К моему перстню», «Поэт и друг») можно с полным правом назвать пророческими. В них автор словно предвидел свою раннюю кончину:

…Душа сказала мне давно:
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе всё чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься.

Веневитинов был также известен как одарённый художник, музыкант, музыкальный критик. Когда готовилось посмертное издание, Владимир Одоевский предлагал включить в него не только стихотворения, но и рисунки, и музыкальные произведения: «Мне бы хотелось издать их вместе с сочинениями моего друга, чудно соединявшего в себе все три искусства».

Это - один из тех поэтов, которые затеплили свои свечечки от пушкинского огня, но и побледнели в его ослепительном сиянии. Кроме тою, самая жизнь Веневитинова промелькнула так быстро, так трагически быстро, что он не успел допеть своих песен, и те богатые возможности ума и таланта, которые таились в его избранной душе, не могли развернуться в яркое поэтическое дело. Перед нами - отрывок, несколько стихотворений, несколько статей, и по этим намекам должны мы теперь восстановлять прекрасный облик юного певца.

У него был перстень, найденный в "могиле пыльной", и мистически настроенный Веневитинов всегда носил его с собою как талисман, и этот же перстень надели ему друзья в минуты его предсмертной агонии - так обвенчали его со смертью. Но еще более перстня охранял юношу другой, духовный талисман: его поклонение красоте. Им оберег он себя от всякого дуновения пошлости ("хорошо умереть молодым"...) и светлый ушел из мира, своей безвременной кончиной повергнув многих в искреннюю печаль, в какое-то горестное недоумение. "Душа разрывается, - писал князь Одоевский, - я плачу как ребенок". Пушкин пенял его друзьям: "Как вы допустили его умереть?" Старик Дмитриев "дрожащею рукою" написал ему эпитафию, где скорбно удивляется своей старости, погребающей молодость. Свой поэтический вздох на его могиле оставил Кольцов. Ибо с Веневитиновым умер глубокий внутренний мир, "душа, богатая собой", одетая в себя, - кристальное благородство помыслов и стремлений.

Он предчувствовал свою раннюю кончину. Внутренне обреченный смерти, молодой жених ее, с нею повенчанный перстнем-талисманом, он и вложил в уста своему поэту грустно-пророческие слова:

Душа сказала мне давно:
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе все чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься.

Поэт утешает в этом не себя, а соболезнующего друга; сам он соглашается с тем, что у судьбы для разных людей есть разные дары и если одному суждено "процвесть с развитой силой и смертью жизни след стереть", то другой умрет рано, но "будет жить за сумрачной могилой".

Веневитинов, этот Ленский нашей поэзии, "с лирой страствовал на свете"; но талисман красоты он не только любил - он его и понимал. Художник, он был и философ. Наше старинное любомудрие насчитывает его в числе своих приверженцев. Он хотел бы поднять покров "с чела таинственной природы" и погрузиться в "океан красоты". Молодая мысль его, воспитанная на Шеллинге, тяготела все выше и выше, и вот, благоговейный друг и слушатель Пушкина, он замечает ему, "доступному гению", что тот недоплатил еще своего долга Каменам, что Пушкин не склонился еще перед Гёте: после Байрона и Шенье ждет нашего русского Протея еще и великий германец.

Наставник наш, наставник твой,
Он кроется в стране мечтаний,
В своей Германии родной.
Досель хладеющие длани
По струнам бегают порой,
И перерывчатые звуки,
Как после горестной разлуки
Старинной дружбы милый глас,
К знакомым думам клонят нас.
Досель в нем сердце не остыло,
И верь, он с радостью живой
В приюте старости унылой
Еще услышит голос твой,
И, может быть, тобой плененный,
Последним жаром вдохновенный,
Ответно лебедь запоет
И, к небу с песнью прорицанья
Стремя торжественный полет,
В восторге дивного мечтанья
Тебя, о Пушкин, назовет.

Как известно, существует гипотеза, что именно на это стихотворение Пушкин отозвался своей "Сценой из Фауста" и что Гёте действительно назвал Пушкина - посвятил ему четверостишие. Но верно это или нет, во всяком случае знаменательно, что Веневитинов звал к Гёте, поэту мудрости, поэту глубины, что юноша указывал на мирового старика.

В пантеоне человечества есть у этого юноши и другие любимые герои, среди людей есть у него боги, и характерно, что он отожествляет их со своими личными, реальными друзьями. Он Шекспира называет верным другом и на каждого писателя смотрит как на своего собеседника. Если вообще писатель и читатель соотносительны, то в применении к Веневитинову это особенно верно, так как он всякую живую книгу считает написанной именно для себя. При этом книги не подавляют его духа; восприняв у Шекспира так много опыта, он не утратил непосредственной живости.

В его фантазии богатой
Я полной жизнию ожил
И ранний опыт не купил
Восторгов раннею утратой.

Не успев потерять восторгов, с ними прошел он свою недолгую дорогу. Чистое кипение, святая тревога духа слышится на его страницах, и его "задумчивые вежды" скрывали огненный и страстный взор. Искреннее любопытство к жизни, гимн ее цветам - и в то же время работа философского сознания: это соединение "разума с пламенной душой" наиболее существенно для молодого поэта, "в нем ум и сердце согласились", и такое согласие он и теоретически признавал условием творчества. Он уже все знает, но еще живо чувствует. Он все понял, но ни к чему не охладел. По его собственному выражению, он "с хладной жизнью сочетал души горячей сновиденья", и в этом именно - его привлекательность, его чары. Как философ, как мыслитель, он не может не заплатить дани пессимизму; но не отступит ли холод жизни перед горячей душою?

О жаре, об огне, о пламени, об Италии, "жаркой отчизне красоты", часто говорит в своих стихах горячая душа Веневитинова. Она посвящает себя лучшему, чем жизнь, - прекрасному, и оттого она горит. Жизнь может обмануть, "коварная Сирена", и поэт не поклонится ей:

Тебе мои скупые длани
Не принесут покорной дани,
И не тебе я обречен.

У него есть об этой жизни замечательные идеи и слова. Сначала у нее, ветреной. крылышки легче, нежели у ласточки, и потому она доверчиво берет к себена крылья резвую радость и летит, летит, любуясь прекрасной ношей. Но, философ, Веневитинов знает, что радость имеет свою тяжесть. И жизнь стряхивает со своих утомленных крыльев резвую радость и заменяет ее печалью, которая кажется ей не столь тяжелою. Но и под ношею этой новой подруги крылья легкие все более, более клонятся.

И вскоре падает
С них гостья новая,
И жизнь усталая
Одна, без бремени,
Летит свободнее;
Лишь только в крылиях
Едва заметные
От ношей брошенных
Следы осталися,
И отпечатались
На легких перышках
Два цвета бледные:
Немного светлого
От резвой радости,
Немного темного
От гостьи сумрачной.

Жизнь, в конце концов, летит, медленно летит - одна, усталая, безразличная, без радости, без горести: но жизнь ли она тогда? И опять, значит, не хорошо ли, что умер Веневитинов, что не дожил он до смерти, до нравственной смерти?

Мы привыкаем к чудесам.
Потом на все глядим лениво;
Потом и жизнь постыла нам.
Ее загадка и завязка
Уже длинна, стара, скучна,
Как пересказанная сказка
Усталому пред часом дня.

Хороши только сказки не пересказанные.

Юный наш певец мог растеряться перед жизнью, перед ее сложностью и переменчивыми волнами, "не зная, что любить, что петь". Но, мыслитель и поэт, он скоро, после первых минут удивления, уверовал в то, что мир сам стройной системой, великим целым симпатически войдет в его, родственное миру сознанье, сольется в единый образ и из души его, приветливой души, исторгнет высокую хвалу, прекрасные гимны. Мир и сердце имеют одни и те же струны, - они поймут друг друга и сольются в песне поэта.

Веневитинов верит в поэта. Он рисует его образ умными и оригинальными красками, которые соответствуют его общему мировоззрению, стройно соединяющему элементы художества и философии. Поэт, вещатель слова, по своеобразной мысли нашего певца, молчит.

Тихий гений размышленья
Ему поставил от рожденья
Печать молчанья на уста.

Поэту сродни именно размышленье. Рыцарь безмолвия, великий молчальник, он хранит в себе "неразгаданные чувства", и если так прекрасны его немногие вдохновенные слова, то именно потому, что они рождаются на лоне молчания. И поэту, сыну тишины, мудрой тишины, как бы стыдно делается за произнесенные слова, -

Как будто слышит он укор
За невозвратные порывы.

Оттого и надо без шума проходить мимо поэта, чтобы не спугнуты были его тихие сны, его глубокое раздумье. И для самого себя Веневитинов хочет этой священной уединенности; к ангелу-хранителю своему он взывает, чтобы тот стал верным стражем у враг его царства и осенил его чувства тайной. Ему страшны и другие насильственные посетители, другие тати: "лень с убитою душой", "зависть с глазом ядовитым". Особенно примечательна эта боязнь лени, душу которой он так верно называет убитой: живой поэт, он больше всего, как и Пушкин, не хотел обратиться в мертвую душу. Он готов был отказаться от радости ("отжени от сердца радость: она - неверная жена"), он хотел мира и мысли, он не хотел только смерти. Но именно она пришла, физическая, и погасила огонь в его "вселюбяшей" груди.

Было ли бы ему утешением то, что он оставлял по себе след славы? Может быть. Хотя он. как мы только что видели, отказывался от земной радости, жены неверной, но иногда (как в стихотворении "Три участи") самым лучшим жребием считал все-таки долю того, кто "беспечный питомец забавы и лени". И другу своего поэта он, недовольный супруг радости, жены неверной, все же приписывал глубокое равнодушие к существованию в лучах загробной славы: "что за гробом, то не наше", - а хочется своего, хочется жизни в ее теплоте и осязательности:

Я то люблю, что сердце греет,
Что я своим могу назвать,
Что наслажденье в полной чаше
Нам предлагает каждый день.

Тем не менее поэт у Веневитинова умирает с надеждой, что его не забудут и отзовутся о нем:

Как знал он жизнь, как мало жил!

Это, конечно, эпитафия и для самого Веневитинова: он мало жил, но глубоко знал жизнь - знал ее мыслью философа и чувством художника. Друг Шекспира, и Гёте, и Пушкина, умный и сердечный, он русской литературе завещал о себе чистое воспоминание и печаль недопетой песни. Александр Одоевский сказал, что эту песню, "не дозвучавшую в земных струнах", юноша-певец дослышит в небесах; здесь же, на земле, рано выпала из его рук "едва настроенная лира", и потому не успел он "в стройный звук излить красу и стройность мира". На эту красу он только намекнул. Это мог бы Александр Одоевский сказать и о самом себе.

Из книги: Силуэты русских писателей. В 3 выпусках. Вып. 3. М., 1906 - 1910; 2-е изд. М., 1908 - 1913.

Ю.И. Айхенвальд (1872 - 1928) - известный литературный и театральный критик, литературовед, публицист, переводчик, мемуарист, эмигрировавший в 1922 году в Берлин. Практически не переиздавался в советское время.

Презентация по Д.Веневитинову Подготовила учитель Дудникова Наталья Борисовна, Казахстан, г.Жезказган средняя школа №22

Презентация по Д.Веневитинову (материал к уроку литературы) Подготовила учитель Дудникова Наталья Борисовна, Казахстан, г.Жезказган средняя школа №22

Дивный юноша

Все впечатления в звук и цвет

И слово стройное теснились:

И музы юношей гордились,

И говорили: «он поэт!»

Но только первую страницу

Заветной книги он прочёл,

И вечный сон затмил десницу,

Где мир так нежно, пышно цвёл.

Только первую страницу…

Веневитинов умер, когда ему был двадцать первый год.

Усадьба Веневитиновых

В Рамонском районе, в получасе езды от Воронежа, в раскинувшемся вдоль берега Дона селе Новоживотинном сохранилась старинная дворянская усадьба- имение Веневитиновых. Название села идет от источника с "живой" водой. Усадьба состояла из кирпичного двухэтажного дома, флигеля, надворных построек, она была окружена прекрасным парком, откуда открывался чудесный вид на реку Дон. В усадьбе теперь открыт прекрасный музей, представляющий не только историю старинного рода, жизнь и творчество Дмитрия Веневитинова, но и дворянскую усадебную культуру XVIII-XIX вв. Светлые залы музея редко пустуют: тишину их нарушают не только экскурсии, но и литературные или музыкальные "вечера у камина"; молодые пары, решившие официально соединить свои судьбы, предпочитают делать это здесь, где все наполнено проверенной веками красотой и гармонией!

Дмитрий Веневитинов

Род Веневитиновых обосновался в этих краях еще в XVI столетии. Родился Дмитрий Веневитинов в Москве, получил блестящее образование в Московском университете, был активным участником литературных и философских кружков. Про него Белинский говорил: "Это была прекрасная утренняя заря, предрекавшая прекрасный день". Но жизнь поэта оборвалась, когда ему не было и 22-х... После восстания декабристов, его подозревали в причастности к этому событию, он был помещен в тюрьму, но через 3 дня выпущен, выпущен уже смертельно больным... Похоронен он был в Симоновом монастыре в Москве.

Д.Веневитинов и А.Пушкин

Рассказывали о дружбе Дмитрия Веневитинова и другого великого, замечательного поэта- Александра Сергеевича Пушкина.

К тому же они были родственниками. А рисунок, сделанный Пушкиным в "Евгении Онегине" и ставший образом Онегина,- портрет Веневитинова, сделанный великим поэтом уже после его смерти.

Д.Веневитинов и З.Волконская

Судьба Дмитрия пересекалась и с другими замечательными людьми. С княгиней Зинаидой Волконской была связана романтическая и безответная любовь Дмитрия Веневитинова. Княгиня подарила Дмитрию перстень, который был найден при раскопках древнеримского города Геркуланум, разрушенного извержением Везувия.

Влюбленный говорил, что оденет его только в день свадьбы или в час смерти. Друзья, понимая, что кончина поэта близка, надели ему на палец перстень.

Разве я женюсь? -очнувшись, спросил он...

Нет,-- ответил ему друг Хомяков.

Глаза Веневитинова наполнились слезами.

Веневитинов и Волконская

Судьба Веневитинова, романтическая и трагическая, волнует не одно поколение. «Дивный юноша» Веневитинов был необычайно талантлив. Его дарования разносторонние: поэт, философ, композитор, художник. Среди его рисунков есть портрет женщины, которую он страстно и безнадёжно любил. Эта любовь одарила русскую поэзию поистине прекрасными стихотворениями.

Волшебница! Как сладко пела ты

Про дивную страну очарованья,

Про жаркую отчизну красоты!

Как я любил твои воспоминанья,

Как жадно я внимал словам твоим

И как мечтал о крае неизвестном!

……………………………………………… .

Зачем, зачем так сладко пела ты?

Зинаида Волконская

Эта женщина – княгиня Волконская, художница, музыкантша, писательница. «Царицей муз и красоты» назвал её Пушкин. «Помнится и слышится ещё», -писал Вяземский,- как она в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Генештою:

Погасло дневное светило,

На море синее вечерний пал туман…

Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного

кокетства». Страстная любительница музыки, Волконская устраивала

у себя не только концерты, но и итальянскую оперу и являлась на сцене в роли Танкреда, поражая всех ловкою игрой и чудным голосом: трудно было найти равное ей контральто. В роли Танкреда и нарисовал её Веневитинов.

Зинаида Волконская в роли Танкреда, рисунок Веневитинова

Подарок Волконской

Волконская родилась в Турине и много лет жила в Италии.

А для поэта Италия была «дивной страной очарования». И может быть, поэтому в минуту прощания (Веневитинов уезжал

в Петербург) подарила Волконская влюблённому поэту перстень, по преданию отрытый при раскопках Геркуланума.

Отныне тот перстень становится талисманом Веневитинова.

О, будь мой верный талисман!

Храни меня от тяжких ран

И света, и толпы ничтожной…

Зинаида Волконская была старше Веневитинова, у неё уже рос пятнадцатилетний сын. Она подарила поэту перстень как "залог сострадания". Когда юноша умирал, Федор Хомяков, согласно его воле, надел перстень на палец умирающего. Так с кольцом на пальце он и был похоронен.

• Веневитинов "К моему перстню":
• Ты был отрыт в могиле пыльной.
• Любви глашатай вековой,
• И снова пыли ты могильной
• Завещан будешь, перстень мой.
• . . . . . . . . . . . . . .
• О, будь мой верный талисман!
• Храни меня от тяжких ран
• И света, и толпы ничтожной,
• От едкой жажды славы ложной,
• От обольстительной мечты
• И от душевной пустоты...
• . . . . . . . . . . . . . .
• Века промчатся, и быть может,
• Что кто-нибудь мой прах встревожит
• И в нем тебя отроет вновь;
• И снова робкая любовь
• Тебе прошепчет суеверно
• Слова мучительных страстей,
• И вновь ты другом будешь ей,
• Как был и мне, мой перстень верный.

• Веневитинов писал, что дорогому подарку быть вновь завещанным "пыли могильной" и пророчески предсказывал:
• Века промчатся, и быть может, Что кто-нибудь мой прах встревожит И в нем тебя отроет вновь...
• Предсказание его сбылось: через 100 лет после смерти поэта прах его был перезахоронен на Новодевичьем кладбище. А перстень сняли с руки, сейчас он - в государственном Литературном музее...

Когда же я в час смерти буду

Прощаться с тем, что здесь люблю,

Тогда я друга умолю,

Чтоб он с моей руки холодной

Тебя, мой перстень, не снимал,

Чтоб нас и гроб не разлучал.

Дмитрий Веневитинов

• Арест Веневитинова был в связи с делом декабристов.
• Веневитинова продержали около трех суток в сыром и холодном помещении гауптвахты. Допрос ему чинил генерал Потапов, назначенный следователем по делу декабристов. Сразу же по выходе из гауптвахты начался у Веневитинова сильный кашель и перемежающийся озноб.
• 15 марта 1827 года, через три с лишним месяца после ареста, Веневитинов умер. Художник Афанасьев зарисовал поэта в гробу. Волнистые, красиво расчесанные волосы устало падали на прекрасный высокий лоб.
• Тело поэта в цинковом гробу доставили на его родину в Москву и похоронили на кладбище Симонова монастыря.
• Неожиданная и таинственно-трогательная смерть поэта потрясла его друзей и почитателей. Поразила она и Пушкина, и Дельвига. Дельвиг писал Пушкину "Милый друг, бедного Веневитинова ты уже, вероятно, оплакал. Знаю, смерть его должна была поразить тебя". Пушкин, вспоминают современники, горестно воскликнул по адресу петербургских друзей поэта: "Как вы допустили его умереть!"

После гибели поэта Веневитинова

Безвременно скрытого "могильной сенью" Веневитинова связывали с образом Ленского. Неземной поэт-мечтатель, дивный юноша Веневитинов в воображении многих современников прошел по земле со своей сладостно-скорбной и томной лирой. Смерти его посвящались десятки стихов, в которых были "лебеди" и "розы", "музы" и "алтари", "чары" и "жребии". Наиболее сентиментально настроенные люди со вздохом вспоминали модные тогда строфы элегии Жуковского:

• Здесь пепел юноши безвременно сокрыли;
• Что слава, счастие, не знал он в мире сем,
• Но музы от него лица не отвратили,
• И меланхолии печать была на нем.

Тайна смерти поэта

Ежегодно, 15 марта, друзья Веневитинова в течение многих лет скорбно, торжественно и молчаливо сидели за поминальным столом. Одно из кресел и один из приборов, по обычаю, неизменно стояли пустые. Собравшимся казалось: тень Веневитинова незримо присутствует между ними. Это умиляло и придавало очарование таинственности.

22 июля 1930 года к бывшему Симонову монастырю прибыла группа работников Наркомпроса. В связи со сносом части территории монастыря, на которой возводился Дворец культуры, им поручалось отыскать могилу Веневитинова и перенести его прах на Новодевичье кладбище. Могила была найдена и раскопана. Антропологов поразили сильно и гармонично развитый череп, музыкальная развитость пальцев. На безымянном пальце правой руки чернел перстень. Вечером того же дня останки Веневитинова в специально приготовленном гробу с возложенными на него цветами были захоронены на Новодевичьем кладбище, где покоятся многие выдающиеся писатели и художники.

А через несколько лет среди части московских литературоведов пронесся слух, что при вскрытии гроба руки покойного оказались не скрещенными на груди, а лежали вдоль тела. Так хоронили только самоубийц.

Предположение о самоубийстве поэта было высказано и в печати.

Но эта версия так и не подтвердилась.

На Воронежской земле, в доме Веневитиновых жила другая удивительная женщина. Молодая англичанка Лили Буль, работавшая в 1887 г. гувернанткой в имении Веневитиновых - будущая писательница Этель Лилиан Войнич, автор знаменитого романа "Овод". В музее-усадьбе даже сохранилось пианино, на котором играла знаменитая писательница.

Этель Лилиан Войнич

Веневитинов Дмитрий

Тебе знаком ли сын богов, Любимец муз и вдохновенья? Узнал ли б меж земных сынов Ты речь его, его движенья? Не вспыльчив он, и строгий ум Не блещет в шумном разговоре, Но ясный луч высоких дум Невольно светит в ясном взоре. Пусть вкруг него, в чаду утех, Бушует ветреная младость, Безумный крик, нескромный смех И необузданная радость: Всё чуждо, дико для него, На всё спокойно он взирает, Лишь редко что-то с уст его Улыбку беглую срывает. Его богиня - простота, И тихий гений размышленья Ему поставил от рожденья Печать молчанья на уста. Его мечты, его желанья, Его боязни, упованья - Всё тайна в нем, всё в нем молчит: В душе заботливо хранит Он неразгаданные чувства...

Казахстан. Лето далекого 1952 года. На берегу стремительно сбегающей с гор речки Алма-Атинки расположилась группа геологов - участников геологической экскурсии. Общее внимание приковано к мужчине средних лет с открытым лбом и зачесанными назад слегка вьющимися волосами. Он увлеченно рассказывает о глобальных тектонических процессах, меняющих облик и строение нашей планеты. Это было как бы продолжением его доклада, зачитанного накануне на Казахстанском геологическом совещании. Совещание собрало тогда в Алма-Ате представителей «всех родов геологических войск» - стратиграфов, тектонистов, рудников, геологов-съемщиков, поисковиков и разведчиков. Это было одно из первых столь представительных послевоенных собраний геологов. В профессиональном отношении много полезного приобрел там и я, недавно окончивший Московский геологоразведочный институт и работающий в Карагандинском угольном бассейне.

А заинтересовавший нас геолог оказался Николаем Александровичем Штрейсом - известным московским тектонистом. Меня поразила его внешность. Очень уж мало он был похож на геолога. Изысканно одетый, ухоженный, с манерами утонченными, неспешными, он скорее походил на артиста или поэта. Спустя много лет я узнал, что Штрейс был автором отличных стихов. Более того, в юности его «заметил» великий вахтанговец Борис Васильевич Щукин, стал заниматься с ним актерским мастерством. Но геология взяла верх, хотя в своем Геологическом институте Штрейс нередко с неизменным успехом участвовал в любительских спектаклях. Многие годы он был активным участником ежегодных тектонических совещаний, проводимых у нас на геологическом факультете МГУ или в академическом Геологическом институте.

Читатель вправе спросить: а при чем здесь Веневитинов?

A при том, что многие годы Штрейсу не давала покоя история любви и смерти этого замечательного поэта, современника Пушкина. Талантливый и красивый юноша был широко образован, читал в подлиннике Горация, Софокла и Эсхила, активно занимался не только поэзией, но и музыкой и живописью. По красоте и благородству лица его сравнивали с Байроном.

В конце 1826 года Веневитинов, по настоянию родителей, покинул Москву и поступил в Петербурге на службу в Коллегию иностранных дел, где в те годы трудились Пушкин, Тютчев, Грибоедов и другие выдающиеся россияне. А настойчивость родителей была связана с их желанием спасти сына от губительной страсти к знаменитой московской красавице Зинаиде Александровне Волконской. Знаменитый салон в ее наследственном доме на Тверской у Пушкинской площади (где ныне находится музей Николая Островского) собирал известных литераторов, художников, актеров и музыкантов. Волконская обладала многими талантами, прекрасным голосом, выступала в операх Россини в Париже и Риме. Пушкин и Вяземский, Мицкевич и Баратынский посвятили ей немало вдохновенных строк, Брюллов и другие художники писали ее портреты.

Но любовь Веневитинова была безответной. Причиной тому была, видимо, не только большая разница в возрасте (у Волконской был пятнадцатилетний сын). Чтобы как-то утешить влюбленного юношу, она при расставании сняла с руки и подарила ему перстень, купленный ею в Италии, найденный при раскопках Геркуланума. Веневитинов надел прощальный дар любимой женщины на безымянный палец и пообещал никогда с ним не расставаться. Вскоре родилось стихотворение «К моему перстню»:

Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой
О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран
И света, и толпы ничтожной,
От едкой жажды славы ложной,
От обольстительной мечты
И от душевной пустоты
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нем тебя откроет вновь:
И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно
Слова мучительных страстей,
И вновь ты другом будешь ей,
Как был и мне, мой перстень верный.

И без того слабый здоровьем, Веневитинов морозной и туманной зимой 1927 года простудился и скончался, не дожив до 22 лет. Его отпевали в Петербурге у Николы Морского, а похоронили в Москве у бывшего Симонова монастыря. Миновал век, как и предсказывал Веневитинов, его прах потревожили - кладбище мешало новому строительству. Когда вскрыли цинковый гроб, на безымянном пальце поэта обнаружили перстень. Он потемнел, дал трещины. Как историческую ценность, его передали в Литературный музей, а прах Веневитинова перезахоронили на Новодевичьем кладбище.

Эта история вдохновила Александра Штрейса на создание еще одного стихотворения о геркулановском перстне.

Перстень Веневитинова
Ты дважды воскресал из праха,
Помпейца смуглая рука
С тобой одним, в объятьях страха
Застыла в кружеве платка.
Залог любви, какая тайна
Хранится в тайне роковой?
Твоя судьба необычайна,
Кому теперь владеть тобой?
На пальце хрупкого скелета
Века дышала эта страсть,
Чтоб сердце юного поэта
Могло взлететь, сгореть, упасть.
Безмолвный перстень, дар богини,
В минуты скорби и тоски
Он взял как память о святыне
Носить до гробовой доски.
Прикосновение металла
Могильной страстью обожгло,
Оно опять затрепетало,
И, неживое, ожило.
С мольбой, без ропота, без гнева
Он нес свой жребий до конца
И словом мощного напева
Взрывал упорные сердца.
И он умолк … его не стало,
Зарыли перстень с неживым,
И снова медленно дышала
В земле земная страсть над ним.
Прошло сто лет. Седые плиты
Разрушил дерзкий гражданин,
Но только язвами покрытый
Под ними перстень был один.
И вот просторный зал музея
Теперь теснит его, как бронь.
Он, тусклым блеском пламенея,
Теряет царственный огонь…

Спустя много лет одна молодая дама, прочитав это стихотворение, подарила Штрейсу копию перстня. И «Перстень Веневитинова» получил новое завершение:

И я смотрю завороженный,
Венчаться с тайной буду злой,
Чтоб тоже перстень воскрешенный
Носить с безумством и борьбой.

Геолог и поэт Николай Александрович Штрейс скончался в 1990 году и был похоронен на старом Новодевичье кладбище, неподалеку от могилы поэта Дмитрия Веневитинова.

Послесловие.
Об этой истории я узнал из книги коллеги и друга Н.А. Штрейса академика Юрия Михайловича Пущаровского («Среди геологов. Очерки об ученых», М.: ГЕОС, 1999). Он поместил в ней рассказ Татьяны Соловьевой (перепечатанный из журнала «С.-Петербургская панорама», 1992, № 12. С. 37–38), к которой по наследству перешла копия перстня Веневитинова. Моя попытка узнать у академика о личности и судьбе Татьяны Соловьевой не увенчалась успехом, как и аналогичная попытка, предпринятая ранее Ю.М. Пущаровским.

Михаил Владимирович Голицын,
профессор геологического факультета МГУ