История не терпит сослагательного наклонения кто сказал. Всеобщий синопсис или система мнений

История не знает сослагательного наклонения.

Сказал – как отрезал. В споре это «островок безопасности», указывающий на дефицит аргументов. А еще это профилактика вздохов. Ведь не только история России или Германии, но и история собственной жизни состоит из тех же самых «если бы да кабы…». Гадаем, а чаще – сожалеем об упущенных возможностях. Мой дед говорил: «Если бы в двадцатом году я уехал в Америку, я бы был…» А домработница Уля: «Если б я не эвакуировалась в блокаду, то стала бы начальником цеха…». Туда же и ты: если б не эмигрировал, как бы сложилась твоя жизнь? Вернее, что бы написал, если б не эмигрировал, поскольку самого бы уже не было в живых, не жилец ты на том свете.

Страх сослагательного наклонения – страх посмотреть правде в глаза. Кто сказал, что история не знает сослагательного наклонения? Прекрасно знает и даже вводит этим в соблазн, что твоя конспирология. Не обязательно писать альтернативную историю России, можно ограничиться и собственной жизнью.

«Уехав, вы столько пропустили», – сказал мне в девяностом один мастер пера, ныне уже ветеран пера – когда я ненароком снял его с внучки Молотова. Патриотический акт мне в назидание. Большинство, с кем я встречался в злосчастном девяностом, наоборот, говорило: умный был, вовремя уехал. («– Вот гнида, вот гнида... Ты думаешь, что самый умный у нас, что... – и он раз пять подряд выкрикнул: – Умный! Умный! Умный!») Тогда многие, очертя голову, кинулись по моим следам – потом, отдышавшись, давали задний ход. В начале семидесятых это называлось «дважды еврей Советского Союза».

С какой же развилки могла начаться альтернативная жизнь, которую я промахнул и которая в любом случае уже бы закончилась? Я – сама банальность: принцессой моей мечты была кинорежиссура. Молодой человек немного рисовал, немного писал, много играл на скрипке и устраивал маскарад: носил френч, оставшийся от деда, или наряжался в лохмотья, рискуя угодить в милицию – зато испытывал неземное чувство единения с «титульной нацией», благо пятый пункт ею более не прочитывался. В придачу к этому я накануне был забрит в московскую консерваторию: сдав последний экзамен (история с обществоведением), слетал в парикмахерскую и обритый наголо получал матрикул. Это было выходкой, так выглядели Юл Бриннер и Котовский. И вот гологоловый, в драном ватнике, в ботах на босу ногу я встречал на дачном перроне сочувственные взгляды простых людей. Какие-то дед с бабой – моих сегодняшних годов – тихонько дали мне копеек десять медью. Узнали во мне кого-то?

Искушение кино было так велико, что ради него я готов был его разлюбить. Иначе говоря, от советских фильмов мутило, от советских актеров, их голосов – особенно голосов и вообще музыкального сопровождения (мне еще придется халтурить в оркестре на «Ленфильме», глядя как Клавка в развевающейся косынке бежит и бежит вдоль одного и того же вагона). Я смотрел исключительно дублированные фильмы, как читал исключительно переводные книги. Только предав «Расёмон», «Развод по-итальянски», «Земляничную поляну» можно было прельститься музой совкино (ударение по желанию).

Человек постыдно слаб, а Кай – человек. Однокурсник свел меня с тремя своими одесскими согражданами, учившимися во ВГИКе. Встречей на их территории это трудно было назвать. Общежитие ВГИКа и общежитие МОЛГКа – однояйцевые близнецы (неизбежные генитальные ассоциации здесь уместны). Я прочел им свой рассказ «История пресвитера Иоанна», там были такие строки:

Я пресвитер, я пресвитер, я пресвитер Иоанн,

Троекратный, троекратный, троекратный я болван.

А парой абзацев ниже:

Пресвитер Иоанн я, Иоанн я, Иоанн я,

Болван я троекратный, троекратный, троекратный.

На это мне был прочитан беллетризованный сон. В памяти осталась вывеска на дверях: «Одесское посольство» – и что из расколовшегося арбуза «все вылилось без единой семечки» (гипноз «Земляничной поляны» выдавал родственную душу, невзирая на «семечку»).

Три одесских отрока принялись обсуждать, к кому меня направить: «К Марлеше?» – «Нет, лучше к Ромму. И обязательно поиграй ему».

С их помощью или как-то иначе, но аудиенция мне была назначена. Ромм, этот баловень советской судьбы, наверняка раб либерально-культурных клише, должен был клюнуть на меня: эмоционален, раскрепощен – плюс скрипач. Семнадцати лет от роду. Даже мое «неореализм si, соцреализм no» было в стрóку.

Когда я явился со скрипкой, перед домом стояла «скорая». Я еще подумал об Адриане Леверкюне .

Обнаружив у себя симптомы известного заболевания, он идет к врачу и встречает его на лестнице в сопровождении двух господ. Идет к другому – посреди комнаты стоит гроб. Не судьба.

Еще одна нереализованная возможность – не знаю чего, каких жизненных впечатлений. По подсказке хэмигуэевского «Праздника...» я взял за правило писать в кафе. Просил себе ликера, все равно какого, только не «мятного» – «южного», «лимонного», «юбилейного» – и открывал тетрадь, которую какой-то шутник окрестил «общей», хотя приватней ее, интимней ее нет ничего.

Так было и в мороженице на Арбате – может быть, в одной из отходящих от него улочек – где я оказался за столиком со старухой, по-старушечьи лакомившейся мороженым. Кошки похоже лакают молоко: сосредоточенно, ничем другим не отвлекаясь.

Понятие «свободный столик» существует только в совкино. На самом деле ждут «свободного места» (комнаты в коммуналке). Я приготовился писать, но, покончив с мороженым, соседка принялась за меня: в Лондоне, видите ли, рабочим нельзя ходить по центру, королева не любит плохо одетых людей. Я решил: ну вот, вроде той старухи, которую повстречал однажды на почтамте с кипой исписанных бумаг – историей болезни. У нее был рак центральной нервной системы.

И тут мои уши становятся как у жителя острова Пасхи: сегодня ходила на суд над Синявским и завтра пойдет. Пытаюсь не выдать своего волнения. Что же было в суде? Прятал что-то у любовницы на даче. И снова: рабочие, Лондон, паунты, которых у них совсем нет. А я скрипач, да? (У ног футляр.) Ей очень нравится Эрденко .

А Светлана какая умница! И дети прекрасные, не то что брат – алкоголик. Живу в общежитии? Чтоб обязательно приходил к ней в гости. Она меня познакомит со Светланой. Дочка Сталина. Умница. Живут на одной площадке. Умница! Умница! Умница!

Чтоб сменить пластинку, я посетовал на то, что в кассе не было билетов на «Грозовой перевал», американский фильм. Пожалуйста, она всегда может получить два билета. А если я хочу, может взять меня завтра на суд, ей полагается сопровождающее лицо. Ее муж был Карпинский, старый большевик.

Повсеместные грубость и хамство являют пример того, каким не надо быть. Я очень вежливо отказался. Сорокоградусный сироп, который предполагалось растянуть на пару часов, допил в считанные минуты, и расплатился заранее приготовленной мелочью.

А мог бы и высказаться в нелицеприятной форме – и о ее муже, и о ее соседях, и о тех, кто судит Синявского. Чего я не мог, это воспользоваться ее маразматическим расположением, благодаря которому, вероятно, сегодня было бы что вспомнить. От России впечатлений кот наплакал, просто впечатлительность позволяет делать из мухи слона.

Жить зажмурившись, в глухой ярости от всего, в том числе и вкусового «мы», извлекаемого, скажем, из пива с таранькой, переходить на другую сторону улицы при слове «комсомол», не знать одной на всех радости в виде телевизора и только творить намаз, обратившись лицом к погранзаставе, как к Мекке – это ль не достойно соискателя лавров Толстого? Еврей-дворник, писатель-сектант, Толстой в лавровом венке – всё один понятийный ряд.

Когда-то, сидя на краю детской кровати, я сказал своему ребенку, который тоже вдруг сделался романистом: писать – это мечтать с карандашом в руке. Для одиннадцати-двенадцатилетней девочки, по-моему, исчерпывающее объяснение, указывающее – если уж – правильную дорогу. Но лишь для ребенка, потому что ты не сказал ей главного: это мечта, обращенная в прошлое.

Ловлю себя на том, что предаваться воспоминаниям – это мечтать вспять. В рассуждении писательского труда жизнь, до краев полная событиями, с одной стороны продуктивна: море материала – но с другой стороны, прошлое загромождено и фантазии отведена роль интерпретатора – отнюдь не творца. Интерпретаторы, профессора кислых щей аплодируют ластами, которыми карандаш не удержишь. Но как незнание открывает дверь волшебству, так же амнезия – бессобытийное прошлое – позволяет на полную мощь включать «фантазию воспоминаний» (выражение Лескова).

Свидетельство, прежде чем быть наконец услышанным, успевает утратить связь с событием и свидетельствует само себя. Присоединяюсь к хору перефразирующих начало «Анны Карениной»: все воспоминания похожи одно на другое, каждый вымысел измышлен по-своему.

Поэтому было совершенно лишним пойти на поводу у своего любопытства и сойтись покороче с милиционершей, почти сверстницей. Да, упустил возможность поучаствовать в маскараде, почувствовать себя во вражеском тылу. «Сейте разумное, доброе, вечное» – я посеял паспорт и с этим пришел в милицию, где был обласкан.

Она – начальник паспортного стола. Важный человек. Только я в ее глазах, видимо, еще важнее: постоянное место работы – ленинградская филармония. А что Гиршович – не Попович, ей даже интересно. Они, дочери Евы, все как одна, прости Господи, цыкавые. В моей вольной жизни случались приключения, коими можно было бы увлечь читателя: маляршу втянул в окно прямо с лесов, после чего тем же путем она выбралась и продолжала малевать. Но, клянусь, никогда допрежь, моя ладонь не ныряла под милицейскую форму.

На голове у нее был заграничный парик – скрывавший змей? Все равно это было данью кратковременной моде. Вдруг женские головки, как в пейсатом районе, покрылись париками. Глядя на нее, я еще подумал, что в их эмвэдэшный распределитель завезли партию импортных париков. Мы культурно провели время в темном кинозале. Она сказала, что пользуется «Лесным ландышем». Когда зажгли свет, показала флакончик: буду дарить, чтоб не перепутал. От нее впервые услышал выражение «вызвали на ковер». Рассказанный мною анекдот о Брежневе успеха не имел: мне запрещено, ей – можно. Запретность, как известно, распаляет: этих анекдотов, если с включенным таксофоном, я наговорил на червонец. Запретность, однако, распаляет по обе стороны баррикад. Она предложила зайти за ней завтра в конце приема – захотела стать передо мной, как лист перед травой?

Я расположился сбоку, чуть позади нее, этаким начальством в глазах просителя. Отсидевший свой срок, он просил о милости: быть прописанным у себя дома, на одной жилплощади с женой и сыном. Он разговаривал с ней, но обращался к человеку в штатском, к мужчине. Ощущение невыносимое.

Сославшись на непредусмотренную репетицию, я долго извинялся, очень сердечно с ней простился, «чтобы больше никогда...». Никогда не говори «никогда». Я люблю эту фразу по-французски, совсем другой оттенок, не предостерегающий, скорее обнадеживающий: жамэ плю жамэ.

Вскоре начнутся шуточки:

С чего начинается Родина?

С подачи бумаги в ОВИР.

1972 год для нашей семьи – год тайных приготовлений. От запуганных советских людей требовалось не присущее им гражданское мужество. На кон было поставлено все: благополучие, свобода, будущее – словом, жизнь. Мы входим в кабинет инспектора ОВИРа: папа, мама, тетя, дядя – он умрет через два месяца от скоротечного рака, о котором еще не подозревает – мой двоюродный брат, моя жена и я.

Я узнал ее по парику, без парика бы точно не узнал. Я был смущен, она и вовсе пошла пятнами. На исходе второго месяца нашего ожидания я стоял рядом с нею в переполненном троллейбусе, спина к спине, якобы непредумышленно. «Как обстоят наши дела?» – тихо спросил я, не оборачиваясь. «Вам не следовало ко мне подходить... По вашему делу есть положительное решение».

Не счесть альтернативных ходов в прожитом тобой лабиринте. Шаг – и ты на распутье, снова шаг – и снова на распутье. Можно только гадать, чего лишился, какого опыта? И каким бы был, если бы да кабы... Сколько извилин в мозгу этого лабиринта против той одной прямой, по которой ты прошел. Вместо прошлого у тебя tabula rasa – пиши, что хочешь, придумывай его себе. Счастлив выдумщик.

Примечания

Герой романа Т.Манна «Доктор Фаустус», создатель атональной музыки, разделивший судьбу Гуго Вольфа, Ницше, Мопассана.

Потомственный скрипач из цыган. Настоящая фамилия Ерденков. Был сослан в Вологду за участие в событиях 1905 года. Первым получил звание заслуженного артиста республики (1925).

Есть такая фразочка: «история не имеет сослагательного наклонения». Смысл её в том, что при оценке исторических событий некорректно-де говорить - «а вот если бы Гитлер победил» или «вот если бы Черчилль умер в 1934 году…» и т.п. Поскольку это-де «безосновательные спекуляции». «Что было - то было». «Чего уж теперь-то».

На самом деле рассуждение это глупое и ложное. История не просто имеет сослагательное наклонение - без его учёта история ВООБЩЕ НЕ ПОНЯТНА.

Начнём с банальщины. Достаточно очевидно, что наиболее яркие исторические события - например, войны или «всякие конфликты - идут из-за того, что у людей имеются разные представления о возможном будущем. «Я побежду и буду главным перцем на этом маленьком смешном континенте» - «Нет, победим мы, а тебя вообще не будет». - «Пусть они убивают друг друга как можно больше, пока мы простроим систему косвенного управления теми и этими». - «Нельзя дать им сцепиться, это подорвёт наш экспорт гламурных газонокосилок, ведь во время войны им будет не до газонов». И т.д. и т.п. То есть сослагательное наклонение входит в исторический дискурс хотя бы как в качестве намерений действующих лиц.

Возьмём, например, всё ту же войну. Воевали А и Б, А выиграло, Б проиграло, А забрало у Б треть территории, десять мешков золота и половину флота. «Вот они факты».

Однако - как отнесутся к этим фактам (несомненным и очевидным) элиты, политики и население стран А и Б? А вот это зависит не только и не столько от фактов, сколько от того, чего они от этой войны ждали.

Допустим, А ожидало полного разгрома и уничтожения Б, и всю войну строило, исходя из этой цели - стереть Б с лица земли. Имело даже на это шансы, но Б несколько раз очень сильно повезло - там почти случайно выиграли важное сражение, тут сумели заключить удачный союз с В и Г, а потом в войну вмешалась Америка, которой вдруг понадобился мир… В общем, А в ярости и разочаровании, элиты ропщут, бывшие военные пишут злобную военную прозу, спиваются и составляют заговоры, зато Б, хотя и пощипанное, настроено довольно бодро, сплотилось вокруг правительства и усиленными темпами строит на границах с А укрепрайоны.

А допустим, что А получило ровно то, что и хотело получить, и даже больше, а вот Б войны не ожидало, и проиграло-то в основном от растерянности. В результате А сыто облизывается и играет мускулами, а Б чувствует себя побитым и униженным, в стране депрессия и апатия, прерываемые вспышками запоздалого реваншизма, военные пишут злобную военную прозу и т.п., и в результате таких настроений очередные выборы выигрывает какая-нибудь партия радикальных экологистов-милитаристов.

Заметим, в обоих случаях «факты» одинаковы: А выиграло, Б проиграло, А получило трофеи. А вот история понеслась по совершенно разным рельсам, и всё из-за разных ожиданий. Касающихся «гипотетических обстоятельств». Ожиданий, которые невозможно забыть и после того, как они сбылись или не сбылись. Несбывшееся томит даже сильнее и влияние может оказать большее, чем то, что «реально произошло».

Это понятно даже на бытовом уровне. Если вы вдруг узнаете, что когда-то имели право на получение миллионного наследства от дядюшки в Аргентине, но вам об этом вовремя не сообщили, вас это, как минимум, взволнует, не так ли? А если выяснится, что врач неправлиьно поставил диагноз вашей любимой дочке, и она умерла в восемь лет, хотя вполне могла бы остаться в живых? За такое дело безутешный родитель может и сломать что-нибудь небрежному врачику. Хотя ведь «всё равно умерла», «чего уж теперь-то». А вот того. Того, что в дело вступает то самое сослагательное наклонение, без учёта которого даже протокола не составить.

Если уж мы заговорили о протоколах и прочих таких вещах - вспомним такое юридическое понятие, как «упущенная выгода». То есть - «неполученные доходы, которые это лицо получило бы при обычных условиях гражданского оборота, если бы его право не было нарушено» (с) Википедия. Или, подробнее, оттуда же: «Выгода упущенная - 1) недополученные доходы, прибыль, которую лицо могло бы получить, если бы его права или условия деятельности не были нарушены; 2) неосуществленные возможности получения дохода, прибыли в связи с неудачным выбором образа, способа действий». Кстати сказать, даже российское законодательство рассматривает упущенную выгоду наравне с реальным ущербом -как, например, в ГК РФ ст. 15 «Возмещение убытков». В частности, недополученная выгода, если её удаётся доказать и рассчитать, подлежит вполне материальной компенсации.

Аналогично упущенной выгоде оценивается предотвращённый вред. Это тоже исчислимая и прописанная в законах вещь - например, в законах о крайней необходимости (в УК РФ это статья З9). Общим принципом для определения правомерности действий при крайней необходимости (обычно сопряжённых с причинением вреда кому-то или чему-то) является сравнение нанесённого и предотвращённого (того самого, «гипотетического») вреда. Ст. 39 п.2 начинается так: «превышением пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред равный или более значительный, чем предотвращенный».

В случае же, когда предотвращение вреда не было связано с его нанесением (по крайней мере, кому-то другому), того, кто предотвратил вред, обычно хвалят и награждают. Скажем, человека, предотвратившему взрыв на пороховом складе, публично назовут молодцом, дадут награду, а может, даже и денег отсыплют. Хотя ведь «ничего не случилось». Более того, именно за то, что ничего не случилось, он и увенчан всеми этими лаврами. И даже в победной реляции - «за своевременное предотвращение взрыва на пороховом складе поручик Голицын был награждён именным оружием» - мы имеем дело всё с тем же сослагательным наклонением.

) потом продолжу - про «прошлое не выбирают» (

Алекс Бор

История не знает сослагательного наклонения...
(рецензия на книгу "Разведка боем")

Василий Звягинцев. Разведка боем: Роман. - М., ЭКСМО-Пресс, 1998. - (Абсолютное оружие) 30 тыс. экз.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Ученый-историк имеет дело с документом, изучает события, которые имели место быть, и не должен задавать себе вопрос: "Что было бы, если бы..." Что было бы, если бы Наполеон победил в войне с Россией... Если бы не случилось Октябрьской революции... Если бы победило белое движение... Фантастика - своеобразное направление в литературе, в котором данные вопросы вполне уместны.

В начале 90-х годов вышел в свет роман Василия Звягинцева "Одиссей покидает Итаку", повествующий о том, как четверо землян неожиданно для себя оказались втянутыми в "разборки" двух "крутых" галактических цивилизаций - аггров и форзейлей. И началась у "ребят" веселая жизнь: погони, перестрелки, перемещения в пространстве и времени. И, как непременная дань разразившейся в стране сексуальной революции - инопланетные красотки в постели. Одному из четверки даже в "шкуре" Сталина посчастливилось побывать, и он, как истинный интелеллигент-шестидесятник, решил не дожидаться судьбоносного двадцатого партийного съезда, принялся решительно бороться с проявлениями культа своей личности и его - культа - последствий. И даже попытался "переиграть" Великую Отечественную войну, завершить ее к зиме 1941 года - правда, безуспешно: инопланетяне помешали...

"Разведка боем" - продолжение "Одиссеи..." и продолжение веселой жизни "великолепной четверки" - вернее, вместе с женщинами - уже восьмерки. Судьба и космические силы забрасывают наших рыцарей без страха и упрека в 1920 года, и наши герои, не разобравшись, истинная перед ними Реальность или в некотором роде игра воображения, разворачивают бурную деятельность по избавлению России от ига большевизма. Используя свои знания стратегии и тактики конца ХХ века, они помогают барону Врангелю разбить красные полки в Крыму, развернуть наступление и выйти к Курску. (Известно, что в нашей реальности армия "Верховного правителя Юга России" была наголову разбита Красной Армией под чутким руководством Фрунзе и Троцкого). Затем, оставив барона Врангеля скучать в непосредственной близости от большевистской столицы, наши герои сами проникают в Москву и, так же на основе знания стратегии и тактики более позднего времени, разрабатывают план штурма Кремля с последующим штурмом Кремля с последующим уничтожением коммунистических вождей. Однако ЧК не дремлет... но что такое ЧК против вооруженных автоматами Калашникова и полным боекомплектом из арсенала ниндзя людей из будущего? Сила, естественно, не на стороне славных чекистов. В результате уличных боев часть чекистов перебита, а оставшиеся в живых во главе с ушлым Аграновым (реальное историческое лицо) принимают условия нашей доблестной четверки борцов за светлое антикоммунистическое будущее России. В результате чекисты начинают работать в правильном направлении, то есть вместо борьбы с контрреволюцией начинается борьба с революцией. Рыцари плаща и кинжала аккуратно арестовывают тех видных деятелей коммунистической партии и советского государства, которые со временем должны будут привести к власти товарища Сталина, а потом в знак благодарности погибнуть в подвалах Лубянки. "Все равно их расстреляют, - рассуждают наши герои, - какая разница, когда это произойдет, сейчас, или спустя пятнадцать лет..."

И история меняет течение свое: половина партии арестована и ждет суда, железный Феликс гибнет от рук наймитов империализма, вождь революции Ульянов-Ленин умирает от инфаркта на четыре года раньше намеченного срока, и его хоронят без мавзолея, а Генсеком партии становится - не без помощи наших героев, разумеется, - Лев Троцкий, который, дабы сохранить свою власть, заключает под диктовку "прогрессоров" из будущего договор о взаимном признании со стоящим у стен Кремля Врангелем, и весь мир, затаив дыхание, ждет, чем же закончится мирное сосуществование двух русских государств с различным общественным строем. Эдакий вариант Северной и Южной Корей. (Ну как тут не вспомнить о планах неуловимых масонов и прочих врагов России по расчленению Руси-матушки?) Интересная получается игра, не правда ли? Неизвестно, правда, кто кого переиграл: белые красных, красные белых, инопланетяне землян, или земляне инопланетян...

Да и вообще странная вышла альтернативная история, соединенная с боевиком. Причем боевик явно преобладает. Герои романа без устали палят в белый свет как в копеечку, убивая направо и налево ненавистных им (и, видимо, самому автору) большевиков. Но делается это без злости и ненависти, а можно даже сказать, легко, играючи, с шутками, прибаутками и приколами, словно не людей убивают, а в "Зарницу" играют... Впрочем, где-то к середине романа автор, видимо, почувствовал, что в пылу охоты за большевиками слегка перегнул палку и попытался уйти от излишней веселости повествования. Однако не нашел ничего лучшего, кроме как разбавить лихо написанный боевик скучными философствованиями на несколько десятков страниц, где наши герои, расслабившись за рюмкой чая, размышляют о... нет, не о том, насколько они правы, вмешиваясь в историю; и не о том, хорошо или плохо убивать людей ради претворения в жизнь своих идей - ведь в борьбе с большевиками они пользуются их же методами, - иногда даже с куда большей жестокостью, нежели их " оппоненты". Нет, отдыхающих от бесконечных стрельб по живым мишеням "прогрессоров" больше всего волнует другой животрепещущий вопрос: кто они - независимые "игроки реальностями" со свободной волей, способные действовать самостоятельно, или они сами есть "шахматные фигуры", двигаемые по шахматной доске настоящими игроками, их хозяевами или покровителями, которые используют ненависть "фигур" (а вернее будет сказать, "пешек") к большевикам с какой-то только им самим известной целью... Стоит ли говорить, что ответов на этот вопрос наши герои таки не сумели найти, хотя незнание не помешало им активно разыгрывать "шахматную" партию на бескрайних российских просторах...

Алекс Бор,1997-1999

(вынося из комментариев)

"У истории нет сослагательного наклонения" -- дурацкая русскоязычная фраза. Самими историками она, разумеется, не разделяется; историки как раз полагают, что оценка вероятностей и перспектив потенциально возможных направлений хода истории и сравнительных последствий разных альтернатив является хотя и трудным, но легитимным предметом исторических исследований. В частности, совершенно необходимым для понимания выборов стоявших перед различными акторами истории и мотивов принятия ими делаемых решений.

Штудии некоторых исторических событий вообще насквозь полны сослагательным анализом. Так, например, исторические исследования завершения войны в тихоакеанском регионе и атомных бомбардировок Японии представляют из себя массированным образом исследование, анализ и сравнение контрфактических альтернатив. (Вот, в качестве совершенно характерного примера исследований по данной тематике , которая эксплицитно исследует различные контрфактические альтернативы и их возможные комбинации.) Аналогично, множество исследований WW2 задаются вопросами в роде "каковы были возможные для Гитлера стратегии после 1939?" и т.д.

Существуют кроме того исторические упражнения также и специфически, полномасштабно в субъюнктивной истории -- в виде серий сборников статей профессиональных, академических историков на тему "what if" исследующих развилки истории, возможные альтернативы и их вероятное течение.

ed. Robert Cowley, "What If?: The World"s Foremost Military Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What If? 2: Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "The Collected What If? Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What Ifs? Of American History"
ed. Andrew Roberts, "What Might Have Been: Imaginary History from Twelve Leading Historians"
Roger L. Ransom, "The Confederate States of America: What Might Have Been"
eds. Dennis Showalter, Harold Deutsch, "If the Allies Had Fallen: Sixty Alternate Scenarios of World War II"
ed. Niall Ferguson, "Virtual History: Alternatives and Counterfactuals"

И, наконец, самая фраза про "благодаря [чему-то]" может иметь смысл исключительно в перспективе сравнения фактически осуществившейся истории с сослагательными альтернативами. Если сослагательных альтернатив не мыслится, то и никаких "благодаря" быть априори не может.

Бочаров Алексей Владимирович
"Проблема альтернативности исторического развития: историографические и методологические аспекты"
http://klio.tsu.ru/contents.htm

Расхожие фразы о том, что история не имеет (не знает, не терпит, не допускает, не любит, в ней нет) сослагательного наклонения, или - историческая наука исключает (в ней не применимо, не допустимо) сослагательное наклонение, буквально заполонили публицистику, а отчасти и аргументы историков-профессионалов. Это явление могло бы стать интересным объектом исследования для меметики - науки, описывающей в терминах генетики размножение, распространение, отбор, мутации и смерть мемов - элементарных единиц, квантов культуры. Такими информационными квантами – мемами, могут выступать в том числе и сформулированные идеи, литературные клише и обороты используемые авторами печатных работ. Жизнь мема можно представить по аналогии с траекторией распространения вируса, который может существовать только в клетке инфицированного носителя. Носителями мема "история не имеет сослагательного наклонения" в нашем случае являются рассуждения историков, посвящённые историческому опыту, “урокам истории”, выбору, сделанному субъектами исторической деятельности в переломных ситуациях, неожиданным изменениям хода событий под воздействием случайностей.

Характерно, что вслед за утверждением о недопустимости сослагательного наклонения в истории или перед ними очень часто звучат рассуждения именно в сослагательном наклонении. Это, с одной стороны, показывает необходимость этого самого “сослагательного наклонения” в изучении исторического прошлого, а с другой стороны, свидетельствует об отсутствии, или, по крайней мере, неразвитости методологической рефлексии по данной проблеме. Для значительной части отечественных историков вся методология по этому вопросу чаще всего сводится к ещё одному мему, а именно: “изучать то, что могло бы быть, следует для того, чтобы понять, почему всё произошло именно так, а не иначе”. Думается, что проблема альтернативности исторического развития в силу своей важности и сложности не должна сводиться к функционированию мемов.

Альтернативность исторического развития это один из наиболее функциональных феноменов исторического сознания. Осознание или отрицание возможности иного хода событий часто служит основной причиной обращения к прошлому. Когда возникает осознание альтернативности исторического развития? Наверное, тогда, когда историки начинают объяснять ход событий не волей богов, а волей человека. Например, уже знаменитая книга Никколо Макиавелли “Государь” (“Князь”) переполнена рассуждениями в сослагательном наклонении. Впрочем, поиск изначальных историографических истоков темы альтернативности не входит в наши задачи. Работа посвящена только периоду, когда альтернативность исторического развития осознаётся как особая методологическая проблема, требующая специального изучения.

Среди множества цитат исторических личностей и политических деятелей одной из самых известных является такая: "История не терпит сослагательного наклонения". Многие приписывают ее авторство Иосифу Сталину, чему есть письменное подтверждение. Но он был не первым, употребившим его, причем не в точной формулировке. Оно в большей степени является результатом адаптации при переводе с немецкого языка и его осовременивания. Но значение выражения должно быть предельно понятным каждому его читателю.

Авторство выражения

Автором высказывания "История не терпит сослагательного наклонения" является гейдельбергский профессор Карл Хампе. Но в его формулировке улавливается только смысл выражения, хотя оно записано по-другому. На немецком языке оно выглядит как "Die Geschichte kennt kein Wenn". позволяет получить выражение "История не знает слова если". Также эту фразу в разговоре с Эмилем Людвигом, писателем из Германии, использовал Иосиф Сталин. В его интерпретации она звучит как "История не знает сослагательного наклонения".

Смысл высказывания

Традиционное содержание фразы является русской адаптацией выражения Карла Хампе. Как это случалось в истории и ранее, похожие выражения и цитаты высказываются несколькими людьми, что не является фактом плагиата. И. В. Сталин использовал ее в контексте определенной темы разговора с писателем. Хотя, естественно, для Иосифа Виссарионовича она значила то же самое, что и для Карла Хампе.

У выражения "История не терпит сослагательного наклонения" значение предельно простое. Оно заключается в том, что историческая наука не может использовать "если бы". Как научная дисциплина, она должна учитывать факты, подтвержденные документально или описанные современниками. Ей нужно принимать доказательства, полученные в ходе исследований и не допускать двусмысленной трактовки, используя зловредное "если бы". Исторические события действительно имели место, и сейчас важны лишь их фактические последствия. И не важно, чтобы случилось бы, если бы…

Исторические гипотезы и допущения

Многие притянутые и, кажется, совсем уж неправдоподобные гипотезы так и остаются недоказанными и пригодны разве что для художественных произведений исторической тематики, что также полезно как упражнение для ума. Но в официальной политике или науке гипотезы, основанные на "если бы", применяться не могут. Заявив, что история не терпит сослагательного наклонения, и имел ввиду. А в случае с И. В. Сталиным просматривается явная необходимость открыто признать те жертвы, на которые пришлось пойти ради установления власти пролетариата.

В разговоре с Э. Людвигом вождь СССР также признавал как непреложный факт все события Первой мировой войны, искренне полагая, что до второй такой катастрофы дело дойти не должно. Он прекрасно понимал, что явления и события, имевшие место в истории, уже случились, а из-за пересмотра точки зрения в отношении них суть не поменяется.

История не терпит сослагательного наклонения. Кто сказал эту фразу, уже не важно. Она является так называемой цитатой-бастардом, но максимально точно описывает единственно правильный подход к изучению этой науки и интерпретации ее фактов.

Проблема современности

Сегодня очень развиты национальные движения в разных маленьких государствах и провинциях крупных стран. Стремясь получить больше свобод в международной политике или придать вес своим высказываниям, их лидеры стараются использовать искаженные исторические факты. Часто в ходе искажения или противопоставления и появляется сослагательное наклонение. Порой и без него некоторым активистам или попросту безграмотным людям удается добиться своего.

Но следует помнить, что история не терпит сослагательного наклонения. А потому самый простой способ сотрудничать на равных в международных отношениях — это признать свою историю. Ни у одного государства она не является идеальной и благородной. И существует вероятность, что новый политический режим может снова перекраивать ее так, чтобы она соответствовала новым реалиям, используя бесполезное "если бы".

Точнее, умелое спекулирование историей может принести некоторые недолговечные преимущества. Но это бесчестно в отношении самого общества, обманывать которое вечно просто невозможно. Принимая свою историю и ошибки своих предков, можно их избежать в будущем. Уклоняясь же от реалий и используя "если бы", ошибок можно допустить больше.

Это тот процесс, которого следует опасаться больше всего, а странам и режимам, допускающим пересмотр истории с целью увеличения роли своего государства, доверять нельзя. Существуют факты и события, отрицать которые бессмысленно, потому как их из учебников и общественного мнения удалить просто невозможно. И высказывание о том, что история не терпит сослагательного наклонения, должно стать показателем того, что все мы принимаем действительность прошлого таковой, какой она была.