Е ю кузьминой караваевой. Биография елизаветы юрьевны кузьминой-караваевой

Монахиня Мари́я (известна как мать Мария (фр. Mère Marie ), в миру Елизаве́та Ю́рьевна Скобцо́ва , в девичестве Пиленко , по первому мужу Кузьмина́-Карава́ева ; 8 декабря , Рига - 31 марта , Равенсбрюк , Германия) - монахиня Западноевропейского экзархата русской традиции Константинопольского патриархата . Русская поэтесса , мемуаристка , публицист , общественный деятель, участница французского Сопротивления .

Канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица в январе 2004 года.

Биография [ | ]

Лиза Пиленко в 1903 году

Елизавета Юрьевна Пиленко родилась 8 декабря 1891 года (20 декабря по новому стилю) в Риге в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко и Софии Борисовны (урожд. Делоне). Дом № 21 по улице Элизабетес (арх. Э. Тромповский) сохранился, в 2011 году на нём установлена мемориальная доска .

В 1895 году Юрий Пиленко вышел в отставку и переехал с семьей в Анапу , где в шести верстах от города находилось имение Джемете с виноградниками, доставшееся ему после кончины его отца - отставного генерала и винодела Дмитрия Васильевича Пиленко . В мае 1905 года за успехи в виноградарстве Ю. Д. Пиленко был назначен директором Императорского Никитского ботанического сада и училища садоводства и виноделия. Семья переехала в Ялту , где Лиза Пиленко окончила 4-й класс ялтинской женской гимназии с наградой 2-й степени.

Весной 1906 года Ю. Д. Пиленко был переведён на службу в Петербург , но выехать к месту назначения не успел - 17 июля он скоропостижно скончался в Анапе. Лиза была потрясена этой трагедией и, по её собственным словам, потеряла веру в Бога.

В августе 1906 года овдовевшая С. Б. Пиленко с двумя детьми (у Лизы был младший брат Дмитрий) переехала в Петербург. Лиза училась два года в частной гимназии Л. С. Таганцевой, затем перешла в гимназию М. Н. Стоюниной , которую закончила весной 1909 года с серебряной медалью и поступила на высшие Бестужевские курсы (философское отделение историко-филологического факультета). В феврале 1908 года познакомилась с А. Блоком , с которым у неё впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.

19 февраля 1910 года Елизавета Пиленко вышла замуж за помощника присяжного поверенного Дмитрия Кузьмина-Караваева , бывшего большевика и близкого знакомого многих столичных литераторов, вместе с ним посещала собрания «на башне» Вяч. Иванова , заседания «Цеха поэтов », религиозно-философские собрания, общалась с Николаем Гумилёвым , Анной Ахматовой , Осипом Мандельштамом , Михаилом Лозинским .

Оставила Бестужевские курсы, не получив диплома, весной 1912 года издала первый сборник стихов «Скифские черепки», положительно встреченный критикой. Скоро Кузьмина-Караваева начала тяготиться атмосферой столичной эстетствующей элиты и уехала сначала на немецкий курорт Бад-Наухайм , а затем в Крым , где общалась с Алексеем Толстым , Максимилианом Волошиным , Аристархом Лентуловым .

Весной 1913 года оставила мужа (официально развод был оформлен только в конце 1916 года) и уехала из Петербурга в Анапу, сообщив в письме Блоку о разводе. 18 октября у Кузьминой-Караваевой родилась дочь, которой она дала имя Гаяна (греч. «земная»). Крёстным отцом Гаяны стал А.Н. Толстой . В начале 1914 года послала Блоку рукопись своей новой книги стихов «Дорога», которую он вернул с замечаниями на полях, однако сборник так и не был издан. Для Кузьминой-Караваевой наступило время душевного разлада, «перепутья», по её собственным словам. Она всё больше интересовалась религиозными вопросами, размышляла о цели и смысле жизни. В апреле 1915 года опубликовала философскую повесть «Юрали», стилизованную под Евангелие , а в апреле 1916 года - сборник стихов «Руфь», куда вошли многие стихи из неопубликованной «Дороги». В 1916 г. пишет письма А. Блоку на фронт.

Мемориальная доска
Матери Марии .
Рига, дом Тизенгаузенов

Памятная доска в Петербурге (Манежный переулок, д. 2)

Летом 1919 года Кузьмина-Караваева вышла замуж за Д. Е. Скобцова, кубанского казачьего деятеля, бывшего некоторое время председателем Кубанской Краевой Рады . Весной 1920 года, после разгрома Белого движения на Кубани , Елизавета Скобцова с матерью С. Б. Пиленко и дочерью Гаяной эвакуировались из Новороссийска в Грузию , где у Елизаветы Юрьевны родился сын Юрий , затем вся семья Скобцовых перебралась в Константинополь , некоторое время жила в Сербии , где 4 декабря 1922 родилась дочь Анастасия, а в январе 1924 года переехала в Париж . Д.Е. Скобцов ведёт работу среди казаков-эмигрантов в «Общеказачьем доме».

В 1924-1925 годах Елизавета Скобцова опубликовала в эмигрантских журналах повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», описывавшие трагедию Гражданской войны , автобиографические очерки «Как я была городским головой» и «Друг моего детства», а также мемуарно-философское эссе «Последние римляне».

7 марта 1926 года в Пастеровском институте умерла от менингита её младшая дочь Анастасия. Потрясённая горем, Елизавета Скобцова почувствовала духовное перерождение и открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога.

Монашество [ | ]

С 1927 года она стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД), в качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, докладами, публиковала заметки о тяжёлой жизни эмигрантов. Заочно окончила в Париже. Скобцова принимала участие в съездах РСХД, выступала в Кружке по изучению России, принимала участие в семинаре под руководством Н.А. Бердяева. В 1930 году читала доклад в РСХД «Работа с молодёжью» и была назначена разъездным секретарём Движения. В 1931 году её дочь Анастасия была перезахоронена на другом кладбище, что стало для Скобцовой окончательным поводом принять решение о принятии монашества. Она получила церковный развод с супругом, гражданского развода не добивалась и официально они оставались супругами до конца жизни .

16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг , получив имя Мария в честь святой Марии Египетской , и по благословению духовного отца протоиерея Сергия Булгакова начала своё нетрадиционное монашеское служение в миру, посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности.

Избрана в правление Союза русских безработных в Париже. Посещала Прибалтику, Финляндию, возможно, Валаам. Организовала в Париже общежитие для одиноких женщин (Париж, Вилла де Сакс, дом 9). Здесь проходили заседания Лиги православной культуры, служил литургию о. Сергий Булгаков, работали богословские курсы, число слушателей - 56 человек. В 1934 году общежитие переезжает в дом на улице Лурмель, 77. Затем арендует помещение, где размещается дом отдыха для выздоравливающих туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран под Парижем, причем большую часть работы там делала сама: ходила на рынок, убирала, готовила пищу, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы . В этом санатории скончался Константин Бальмонт в 1942 году, здесь же умерла её мать, С.Б. Пиленко в 1962 году и дожил до смерти супруг Скобцовой, после войны получивший статус политического эмигранта по Нансеновской конвенции .

При общежитии на ул. Лурмель была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы и курсы псаломщиков , а с зимы 1936-1937 - миссионерские курсы. 27 сентября 1935 года по инициативе монахини Марии было создано благотворительное и культурно-просветительское общество «Православное дело », куда вошли Николай Бердяев , Сергей Булгаков , Георгий Федотов , Константин Мочульский .

В июле 1935 года старшая дочь Марии (Скобцовой) Гаяна уехала в СССР и 30 июля 1936 года скоропостижно умерла в Москве, предположительно, от брюшного тифа, похоронена на Преображенском кладбище . Супругом Гаяны был Георгий Мелия (замужество дало ей возможность уехать в СССР) .

В 1936 году монахиню Марию избирают членом Совета РСХД. Ну ул. Лурмель работает религиозно-философская академия, которой руководит Бердяев. Там проводятся собрания, затрагивающие актуальные современные темы («Русская мысль и расизм», 1938 год, «Война и эсхатология», 1940 год).Монахиня Мария постоянно выступала с докладами, публиковала богословские и остро-социальные статьи, в пятнадцатую годовщину смерти Александра Блока напечатала в журнале «Современные записки » мемуарный очерк «Встречи с Блоком». Несмотря на невероятную занятость, много времени уделяла поэзии - в 1937 году в Берлине вышел её сборник «Стихи», в конце 1930-х - начале 1940-х годов она написала стихотворные пьесы-мистерии «Анна», «Семь чаш» и в 1942 году - «Солдаты». Стала членом Комитета помощи русским душевнобольным, посещала психиатрические лечебницы.

Оккупация Парижа [ | ]

В июне 1942 года, когда нацисты проводили массовые аресты евреев в Париже и сгоняли их на зимний велодром для последующей отправки в Освенцим , монахине Марии удалось тайно вывезти оттуда четырёх еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для евреев и военнопленных, м. Мария и о. Димитрий Клепинин также выдавали евреям фиктивные свидетельства о крещении, которые иногда помогали.

Оценки и канонизация [ | ]

Мемориальная доска.
На доме, где родилась Елизавета Пиленко.
Рига, улица Элизабетес, 21

В 1985 году мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира » .

7 мая 1985 года указом Президиума Верховного Совета СССР награждена Орденом Отечественной войны II степени (посмертно)

В 1992 году на экуменическом съезде во Франции, организованном общиной протестантских сестёр, было составлено и послано Патриарху Московскому Алексию II прошение о прославлении Марии (Скобцовой) и её сподвижников, подписанное православными, протестантскими и католическими богословами .

16 января 2004 года канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица . Вместе с ней были канонизированы её сын

***"Мы шли незримыми следами..." ***

Есть имена, которые окружены мифами, но мифы эти не искажают образ, а напротив, дополняют его, привнося новые краски, и еще более подтверждают логику характера. Такова мать Мария. Нет ее фотографий, нет записей ее голоса. Но остались воспоминания о ней. Остались ее стихи, ее философские труды. Осталась легенда о ее кончине. Мы никогда не узнаем доподлинно, как погибла она. Да и важно ли это? Нельзя не согласиться с одним из ее современников, что "есть нечто греховное, суетное в жажде реальных подробностей". Миф сделал ее святой. Это только подтверждает, что мать Мария "шла навстречу своему мученическому концу, не отклоняясь, не отстраняясь".
Зачем жалеть? Чего страшиться?
И разве смерть враждебна нам?
В бою земном мы будем биться,
Пред непостижным склоним лица,
Как предназначено рабам.
Эти слова написаны ею еще в 1916-м! Так кто же она, мать Мария? Странные мы люди. Мы много и с благодарностью вспоминаем мать Терезу, а спросите о матери Марии... В лучшем случае кто-то вспомнит одноименный фильм Сергея Колосова с Людмилой Касаткиной в главной роли...
Действительно - кто она? Поэтесса Серебряного века Кузьмина-Караваева? Философ Елизавета Скобцова? Или просто Лиза Пиленко, которая в 1916-м напишет:
Мне дали множество имен,
Связали дух земным обличьем...
А в поэме "Духов день" в 1942-м уточнит:
...И я вместила много; трижды - мать,
Рождала в жизнь, и дважды в смерть рождала.
А хоронить детей, как умирать.
Копала землю и стихи писала.
С моим народом вместе шла на бунт,
В восстании всеобщем восставала.
В моей душе неукротимый гунн
Не знал ни заповеди, ни запрета,
И дни мои,- коней степной табун,
Невзнузданных, носились. К краю света.
На запад солнца привели меня,
И было имя мне - Елизавета.
Елизавета Юрьевна, Лиза Пиленко, родилась 8/20 декабря 1891 года в Риге. Со стороны матери дворянские предки состояли в родстве с Фонвизиными и Грибоедовыми. Отец - юрист, товарищ прокурора Рижского окружного суда.
В 1895 году он оставит службу и переберется с семьей на юг, в Анапу, где займется виноделием, станет директором Никитского ботанического сада. Этот неожиданный кульбит закончился драматически - в 1896 году отец Лизы скончался. Мать увезла девочку в Петербург; правда, лето они по-прежнему буду проводить в Анапе.
Окончив в Петербурге гимназию, Лиза поступила на философское отделение историко-филологического факультета Бестужевских курсов. Этого ей показалось недостаточно, и Лиза оканчивает Петербургскую духовную академию. Только не надо ее представлять "синим чулком". Напротив, была она живая и общительная, с несвойственным для Петербурга "ярко-румяным цветом лица". Современники запомнили ее "жизнерадостно-чувственной, общительной особой". Очень избалованная матерью, Лиза производила впечатление взбалмошной и самоуверенной. Совсем другой ее увидел Александр Блок:
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите...
Поэт понял, что это не рисовка, испугался своего видения и просит ее:
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.
Увы, предчувствие поэта не обмануло: жизнь прелестной девушки из Анапы сложилась трагически. Вернее, "сложилось" - это для пассивных натур. Свою жизнь Лиза Пиленко выбрала сама и прожила ее "как назначено свыше, без слез и без ропота". Не покидает ощущение, что она знала свою судьбу, свой "огненный" конец:
Какой бы ни было ценой
Я слово вещее добуду,
Приближаясь к огненному чуду,
Верну навеки мой покой.
Пусть давит плечи темный грех,
Пусть нет прощения земного,
Я жду таинственного зова,
Который прозвучит для всех.
(1916)
Ее беспокоит только одно:
Лишь бы душа была готова.
Когда придет последний срок.
Не будем, однако, забегать вперед. На дворе 1910 год. Лиза во власти революционных идей, сближается с рабочей молодежью, ведет занятия в кружке при Петербургском комитете РСДРП. Пишет стихи. Высокая, полная, красивая, Лиза "одарена многообразной талантливостью", энергична, импульсивна. Тем удивительнее кажется окружающим ее выбор - Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев. Сын известного профессора государственного права. Интеллектуал, погруженный в себя, ночи напролет просиживающий за книгами. Близкие в недоумении: что могло объединить столь разных людей? А подруга Лизы по гимназии Юлия Яковлевна Эйгер-Мошковская вспоминает: "Я была на свадьбе и когда увидела жениха, мне сразу стало ясно, что Лиза его создала в своем воображении, а может, хотела спасти от какой-нибудь бездны".
Брак действительно оказался неудачным и скоро распался, но до конца дней они поддерживали дружеские отношения. Дмитрий Владимирович перешел в католичество, стал монахом и покоится в Риме. Но в Париже он бывал, ибо "хотел видеть Лизу, он испытывал к ней... интеллектуальный интерес",напишет впоследствии его кузен Дмитрий Бушен.
После свадьбы Дмитрий ввел жену в свой круг, познакомил с Брюсовым, Гумилевым и Ахматовой, с которыми они были соседями по имению. Елизавета стала участницей "сред" на "башне" Вяч. Иванова, активным членом "Цеха поэтов". В 1912 году вышел ее первый сборник "Скифские черепки"" построенный как исповедь скифской царевны, оплакивающей гибель своего царства.
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем.
Трубы пели и звали к походу,
Мы остались, мой идол, вдвоем.
Все ушли, и сменили недели
Миг, как кровь пролилася тельца,
Как вы песню победную пели...
Не увижу я брата лица.
Где-то там, за десятым курганом,
Стальные клинки взнесены;
Вы сразились с чужим караваном,
Я, да идол - одни спасены.
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем...
Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоем.
Впервые прозвучало ее последующее жизненное кредо - преодоление трагического одиночества в слиянии с Богом. Критика откликнулась на ее дебют очень активно. Надежда Львова поставила Кузьмину-Караваеву в один рад с Цветаевой, а Владислав Ходасевич отметил, что "умело написана книга г-жи К.-К.". Сергей Городецкий посчитал главным достоинством книги - отсутствие стилизации, но тут же добавил, что главный недостаток - отсутствие стиля. Высоко оценил сборник сдержанный на похвалы Валерий Брюсов: "Умело и красиво сделаны интересно задуманные "Скифские черепки" госпожи Кузьминой-Караваевой. Сочетание воспоминаний о "предсуществовании" в древней Скифии и впечатлений современности придает этим стихам особую остроту".
Следующий сборник "Руфь" вышел четыре года спустя, в 1916 году.
Пусть будет день суров и прост
За текстами великой книги;
Пусть тело изнуряет пост,
И бичеванья, и вериги.
К тебе иду я, тишина:
В толпе или на жестком ложе,
За все, где есть моя вина,
Суди меня, Единый, строже.
О, Ты спасенье, Ты оплот;
Верни мне, падшей, труд упорный,
Вели, чтобы поил мой пот
На нивах золотые зерна.
Этот сборник особенно важен для понимания дальнейшей судьбы поэтессы. Здесь мы слышим предчувствие этой судьбы, ее скитания и странничества.
Я пойду и мерной чередой
Потянутся поля, людские лица,
И облаков закатных вереница,
И корабли над дремлющей водой.
Чужой мне снова будет горек хлеб:,
Не утолит вода чужая жажды...
Религиозный трепет ее стихов, любовь к Богу пронизывает весь сборник.
Наше время еще не разгадано,
Наши дни - лишь земные предтечи,
Как и волны душистого ладана,
Восковые, горячие свечи.
Но отмечены тайными знаками
Неземной и божественной мощи
Чудеса, что бывают над раками,
Где покоятся древние мощи.
И заканчивает словами:
В рощах рая Его изумрудного
Будет каждый наш промысел взвешен.
Кто достигнет мгновения судного
Перед Троицей свят и безгрешен?
Рукопись этого сборника Елизавета Юрьевна посылала Блоку на отзыв; ему она написала на подаренном впоследствии экземпляре: "Если бы этот язык мог стать совсем понятным для Вас - я была бы счастлива".
Сборник "Руфь", пишет Светлана Кайдаш, "был подлинным рождением религиозного поэта в России", и можно только пожалеть, что в грохоте мировой войны никто по-настоящему не расслышал этот голос".
Средь знаков тайных и тревог,
В путях людей, во всей природе
Узнала я, что близок срок,
Что время наше на исходе.
Не миновал последний час.
Еще не отзвучало слово;
Но, видя призраки меж нас,
Душа к грядущему готова.
За смертью смерть несет война;
Среди незнающих - тревога.
А в душу смотрит тишина
И ясный взгляд седого Бога.
Германская война и революции разрушили привычный мир: "исчезла горизонта полоса". Но Елизавета Юрьевна не стремилась склеивать "черепки" обрушенной жизни. Ее душа к грядущему готова. С радостью, с жаждой обновления встретила Кузьмина-Караваева Февральскую революции, вступила в партию эсеров. Октябрьская революция застала ее в Анапе, где она продолжила дело отца - занималась виноделием. Растила дочь. С мужем рассталась.
В феврале 1918 года Елизавета Юрьевна уже комиссар по делам культуры и здравоохранения, виноградники отданы казакам-хуторянам. Летом того же года она уезжает в Москву на съезд эсеров, а когда осенью возвращается в Анапу, ее арестовывают. В 1919 году за сотрудничество с большевиками Кузьмина-Караваева была предана военно-полевому суду Белой армии. От смертной казни спасло письмо в ее защиту, подписанное А. Толстым, М. Волошиным и Н. Тэффи и опубликованное в Одессе. И не только это. Возможно, решающую роль в этой истории сыграл член кубанского правительства Д. Е. Скобцов-Кондратьев. Видный казачий деятель влюбился в арестованную петербургскую поэтессу. Это и спасло ей жизнь.
В 1919 году вместе со Скобцовым, за которого она вышла замуж, Елизавета Юрьевна эмигрирует за границу: вначале в Югославию, а затем во Францию, в Париж. Здесь она поступает вольнослушательницей в православный богословский институт, ректором которого был философ отец Сергей Булгаков, ставший ее духовным отцом. В эти годы Скобцова пишет философские труды: "Достоевский и современность", "Миросозерцание Вл. Соловьева", воспоминания о Блоке, известие о смерти которого пережила очень тяжело.
В 1932 году умирает ее младшая дочь Настя. Это, считают биографы, послужило толчком для принятия важного решения: постричься в монахини. Но она осталась в миру - "она нашла для души своей соразмерную форму". Это уже потом ее путем последует мать Тереза и другие женщины, у которых
Самое вместительное в мире сердце.
Всех людей себе усыновило сердце.
Понесло все тяжести и гири милых.
И немилое для сердца мило в милых.
Господи, там в самой сердцевине нежность.
В самой сердцевине к милым детям нежность.
Подарила мне покров свой синий Матерь,
Чтоб была и я на свете Матерь.
(1931)
Потом, после перезахоронения дочери Насти, мать Мария призналась, что ей открылось "другое, какое-то всеобъемлющее материнство".
Но судьба послала ей новое испытание - в 1936 году умерла старшая дочь. Близких поразила реакция матери Марии на это горе: ни слез, ни оцепенения души. Только сожаление, "что сердце мира не вмещает". После смерти дочери вся без остатка отдалась работе.
Вместе о друзьями-философами, среди которых Н. Бердяев, отец С. Булгаков, Г. Федотов, мать Мария основала объединение "Православное дело". На улице Лурмель, 77 она устроила женское общежитие и дешевую столовую, для которой с рынка сама приносила продукты (монахине делали скидку). Мать Мария сама вела хозяйство, мыла полы, клеила обои, набивала тюфяки. А вечерами расписывала и вышивала иконы. Устраивала диспуты. Писала стихи. На удивление друзей, как она все успевает, где черпает силы, отвечала: "У меня к ним отношение такое - спеленать и убаюкать - материнское". Люди это чувствовали и стали ее называть просто Мать: "Мать сказала", "Мать просила"...
Война вновь разрушила жизнь. Первый порыв - ехать в Россию, помочь. Разум остановил - не доедет даже до границы. И ее общежитие становится убежищем для всех, кто спасался от нацистов, прежде всего для военнопленных и евреев.
Активная антифашистская деятельность Кузьминой-Караваевой вызывала раздражение у церковных иерархов. Что уж говорить о простых обывателях, которые обвиняли ее даже в том, что она обрекла на смерть своего сына. Юрию было 23 года, когда его и священника Клепинина нацисты взяли заложниками, правильно рассчитав, что мать не оставит своего ребенка. Это было 9 февраля 1943 года. Мать Мария тут же вернулась в Париж. Ее посадили в крепость в Ромэнвиле, затем перевели в Компьенский концлагерь. Она так и не узнала о гибели сына...
Последние два года мать Мария провела в концлагере Равенсбрюк. Оставшиеся в живых вспоминают эту несгибаемую женщину, которая свой кусок отдавала слабым.
Приближался конец войны. Наступила весна. Природа ожила, сердца людей переполняла надежда. Но торопились нацисты замести следы, уничтожали заключенных. 31 марта 1945 года, в Страстную пятницу, закончила свой земной путь мать Мария. Она, гласит молва, шагнула в печь вместо молодой девушки. А нам оставила завещание:
У каждого имя и отчество
И сроки рожденья и смерти.
О каждом Господне пророчество:
Будьте внимательны, верьте.
И в заключение хочется сказать вот что: Елизавета Юрьевна бесконечно любила Россию. Она мечтала после войны вернуться на родину: "Я поеду после войны в Россию - нужно работать там, как в первые века христианства..." В наших с вами силах сделать так, чтобы ее возвращение состоялось. Знанием о ней. Памятью о ней. Читайте ее стихи. Они не просты, они требуют погружения, требуют участия души и сердца, ибо ее стихи - внутренние монологи о жизни, смерти, добре и зле, стихи-предостережение, стихи-напутствие. "Надо уметь ходить по водам,- говорила мать Мария.- Надо все время верить. Мгновение безверия - и начинаешь тонуть".

Подвел ко мне, сказал: усынови
Вот этих, - каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови, -
Кость от костей твоих и плоть от плоти.
Дарующий, смотри, я понесла
Их нежную потерянность и гордость,
Их язвинки и ранки без числа,
Упрямую ребяческую твердость.
О Господи, не дай еще блуждать
Им по путям, где смерть многообразна.
Ты дал мне право, - говорю, как мать,
И на себя приемлю их соблазны.

Припасть к окну в чужую маету
И полюбить ее, пронзиться ею.
Иную жизнь почувствовать своею,
Ее восторг, и боль, и суету.
О, стены милые чужих жилищ,
Раз навсегда в них принятый порядок,
Цепь маленьких восторгов и загадок, -
Пред вашей полнотою дух мой нищ.
Прильнет он к вам, благоговейно-нем,
Срастется с вами… Вдруг Господни длани
Меня швырнут в круги иных скитаний…
За что? Зачем?

Устало дышит паровоз,
Под крышей легкий пар клубится,
И в легкий утренний мороз
Торопятся людские лица.
От города, где тихо спят
Соборы, площади и люди,
Где темный каменный наряд
Веками был, веками будет,
Где зелена струя реки,
Где все в зеленоватом свете,
Где забрались на чердаки
Моей России милой дети,
Опять я отрываюсь вдаль,
Опять душа моя нищает,
И только одного мне жаль, -
Что сердце мира не вмещает.

Елизавета Пиленко - так звали в миру мать Марию - родилась в Риге 21 декабря 1891 года. Сразу после рождения маленькой Лизе докторам пришлось сделать операцию ради спасения ее жизни, а через несколько дней во время крещения она захлебнулась в купели, и Лизу пришлось спасать во второй раз.

Ее детство и отрочество прошли около Анапы, куда ее отец агроном-любитель Юрий Дмитриевич Пиленко переехал в июне 1895 года после выхода в отставку. Его небольшое имение, доставшееся ему после кончины его отца отставного генерала и винодела Дмитрия Пиленко, находилось в шести верстах от Анапы. Мать Лизы происходила из рода Дмитриевых-Мамоновых. Весной 1905 года Юрий Пиленко был назначен директором Никитского ботанического сада, и семья переехала в Крым. В женской гимназии Ялты Елизавета закончила 4-й класс. Вскоре ее отец был переведён на службу в департамент земледелия в Петербурге, куда семья Пиленко переехала в мае 1906 года, а 17 июля Дмитрий Пиленко скоропостижно скончался.

Елизавета Пиленко со своим братом Дмитрием. Костюмированный праздник, 1899 год.

С 15 лет Лиза начала интересоваться литературой и искусством, была вовлечена в революционное движение, часто посещала литературные кружки, собиравшиеся вокруг поэтов Александра Блока и Вячеслава Иванова. На одном из таких литературных вечеров она познакомилась с Александром Блоком. В 1909 году она окончила Брюсовскую гимназию, получила аттестат с серебряной медалью и уехала летом в своё родовое имение на юг.

19 февраля 1910 года она вышла замуж за юриста, близкого друга многих литераторов, а впоследствии - католического священника византийского обряда Дмитрия Кузьмина-Караваева, работавшего в Русском апостолате в Зарубежье. Во время их недолгого брака Елизавета Юрьевна всё сильнее углублялась в религиозные поиски. В этот период были изданы ее первые книги «Скифские черепки», «Юрали» и «Руфь». Через несколько лет она разошлась с мужем и уехала с дочерью Гаяной в Анапу. Там она пережила начало революции, позднее примкнула к акмеистам, и вступила в партию эсеров. В 1918 году она была избрана городским головой Анапы.

В имении Гумилевых Слепневе, 1912 год. В центре - Анна Ахматова, слева от нее - Мария Кузьмина-Караваева, справа - Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева и художник Дмитрий Дмитриевич Бушен.

За поддержку большевиков она привлекалась отступающей Белой армией к суду, и ее чуть было не казнили вместе с другими сторонниками большевиков, но ей удалось избежать казни. В начале 1920-х годов она была сослана на запад, откуда в условиях невероятной бедности и лишений ей удалось добраться сначала до Турции, потом она попала в Сербию, а затем переехала в Париж.

Сербия 1923 год. Елизавета Скобцова с детьми: Юра, Настя, Гаяна

Во время переездов в ссылке она вышла замуж за военного судью Данилу Скобцова, который ее судил в Анапе. Семья Скобцовых приехала из Сербии в Париж в январе 1924 года. Во время долгого путешествия в Тифлисе у них родился сын Юрий, а в Сербии в 1922 году – дочь Настя.

Жизнь в другой стране была сопряжена с тяжелейшей нуждой, но проживание в эмиграции в очень тяжелых условиях дало огромный толчок будущей матери Марии для духовного расцвета. В парижской эмиграции она встретилась с единомышленниками и старыми друзьями, продолжала писать и публиковать статьи и стихи, читать лекции и учиться. В январе 1923 года из России была выслана большая группа интеллигенции, в том числе - Николай Бердяев. С 1925 года он возглавил в парижском Православном Богословском институте кафедру догматического богословия. Его выступления привлекали слушателей и вызывали огромный интерес, часто во время лекций возникали споры и обсуждения. Елизавета Юрьевна стала вольнослушательницей Богословского института. Атмосфера, в которой она оказалась, ее преобразила, на многие интересовавшие ее вопросы она нашла ответы, у нее появились единомышленники, она сблизилась с отцом Сергием Булгаковым, ставшим ее наставником и духовником.

Прибытие во Францию. Елизавета Скобцова с детьми: Юра, Настя, Гаяна

В Париже в то время выходило несколько ежедневных газет, журналов, открывались десятки издательств, русские лицеи и летние лагеря, при каждом православном приходе открывались детские воскресные школы. Кадетский корпус продолжал свою деятельность, политические движения и партии самого разного рода жили жаркими спорами. Все в эмигрантской среде все выглядело так, будто русские эмигранты жили не в изгнании, а уехали в длительную командировку. Общественная и культурная жизнь была очень активна, и Елизавета Юрьевна с тремя детьми, мужем и матерью оказалась в самой гуще этих событий.

Зимой 1925–26 годов тяжело заболела маленькая Настя, а 7 марта 1926 года она скончалась. Мать не отходила от постели умирающей дочери. Смерть девочки, как в свое время и смерть любимого отца, потрясла Скобцову. В 1934 году она написала: «Сколько лет – всегда – я не знала, что такое раскаянье, а сейчас ужасаюсь ничтожеству своему... Рядом с Настей я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. О чем и как ни думай, – больше не создать, чем три слова: «любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть»... Эти строки можно считать началом пути, к которому она так долго внутренне готовилась. Смерть дочери определила для Елизаветы Скобцовой новую и самую важную цель ее жизни - без остатка отдать себя любви к ближнему.

С конца 1920-х годов в Париже она стала стараться оказывать поддержку тем, кто нуждался помощи. В 1927 году на V съезде Русского студенческого движения в Клермоне Елизавета Юрьевна была выбрана кандидатом в члены совета Движения, и с этого момента началась ее миссионерская деятельность. Формально она должна была ездить по Франции с докладами на собраниях русских общин, разбросанных по всей стране. Сама она писала в своих отчетах, что чаще всего эти лекции превращались в духовные беседы: «С первого же знакомства завязывались откровенные беседы об эмигрантской жизни или о прошлом, и мои собеседники, признав, вероятно, во мне подходящего слушателя, старались потом найти свободную минутку, как бы поговорить со мной наедине: около двери образовывались очереди, как в исповедальню. Людям хотелось высказаться, поведать о каком-нибудь страшном горе, которое годами лежит на сердце, или об угрызениях совести, которые душат. В таких трущобах о вере в Бога, о Христе, о Церкви говорить бесполезно, тут нужда не в религиозной проповеди, а в самом простом – в сочувствии».

Ее рассказ, как она посещала шахтеров в Пиренейских горах, на юге Франции, и с какой ненавистью она со своей проповедью была встречена этими людьми, заслуживает особенного внимания. Предложение Скобцовой провести беседу было встречено враждебным молчанием и словами: «Вы бы лучше нам пол вымыли, да всю грязь прибрали, чем доклады читать!». И она согласилась: «Работала усердно, да только все платье водой окатила. А они сидят, смотрят... а потом тот человек, что так злобно мне сказал, снимает с себя куртку кожаную и дает мне со словами – «Наденьте... Вы ведь вся вымокли». И тут лед растаял. Когда я кончила мыть пол, меня посадили за стол, принесли обед и завязался разговор». В беседе выяснилось, что один из шахтеров был на грани самоубийства. Елизавета Юрьевна поняла, что невозможно оставлять его в таком состоянии. Она решила уговорить его поехать к ее знакомым, где он смог восстановить свои душевные силы.

В ходе своей очередной поездки в Марсель, целью которой было спасти двух русских эмигрантов-наркоманов, она вошла в притон и вытащила оттуда молодых людей. Она села с ними в поезд и отвезла в семью, в деревню, где они стали постепенно приходить в себя. Елизавета Юрьевна рассказывала: «То, что я даю им, так ничтожно, поговорила, уехала и забыла. Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше, ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно».

Она продолжала ездить и читать доклады во Франции, но каждый раз лекции переходили в человеческое общение, а душеспасительные разговоры чаще всего – в конкретные действия. Она оказывала помощь больным, осиротевшим детям и отчаявшимся от одиночества и нищеты женщинам. Елизавета Юрьевна часто задумывалась - что же необходимо сделать еще для нуждающихся?

За всей этой деятельностью, которой она отдалась без остатка, встал вопрос о невозможной дальнейшей жизни супругов. Елизавета Юрьевна стала стремиться к монашеству как самоотверженному служению Господу и людям, и митрополит Евлогий (Георгиевский) поддерживал в ней это стремление. С согласия ее супруга он дал ей церковный развод и 16 марта 1932 года постриг ее в церкви парижского Богословского института с именем Мария - в честь преподобной Марии Египетской.

В это время мать Мария продолжала писать стихи…

В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас ещё Елизавета,
А завтра буду - имя рек.

Не помню я ча́са Завета,
Не знаю Божественной То́ры.
Но дал Ты мне зиму и лето,
И небо, и реки, и горы.

Не научил Ты молиться
По правилам и по законам, -
Поёт моё сердце, как птица,
Нерукотворным иконам,

Росе, и заре, и дороге,
Камням, человеку и зверю,
Прими, Справедливый и Строгий,
Одно моё слово: Я верю.

Под именем Мария она поселилась в келье в богословском институте, где много молилась и готовилась к своему монашескому подвигу. Отец Сергий Гаккель писал о ней: «Елизавета Юрьевна Скобцова отложила мирское одеяние, облеклась в простую белую власяницу, спустилась по тёмной лестнице с хоров Сергиевского храма и распростёрлась крестообразно на полу».

Митрополит Евлогий очень надеялся, что мать Мария пойдет по пути традиционного монашества, но этому не суждено было случиться. Мать Мария после пострига проехала по монастырям, побывала в Пюхтицком женском монастыре, ездила в Финляндию на Валаам, и не чувствовала свое призвание в затворнической жизни. Вся ее натура и готовность служения были направлены в народ, в люди и в мирское монашество. В 1932 году мать Мария поехала в Латвию и Эстонию, где посетила женские монастыри. В Пюхтицкой обители, ещё в советское время, о ней были сняты кадры художественного фильма. Уже тогда мать Мария поставила перед собой цель создать настоящий «приют». По ее замыслу это должен был быть дом, где люди могли бы не только поесть, но и получить гражданские права и потом найти работу.

В сентябре 1932 года мать Мария подписала свой первый контракт на аренду дома, в котором вскоре было открыто «Общежитие для одиноких женщин». Этот дом на улице Вилла де Сакс в Париже был снят ею без всяких надежных финансовых средств. Она взяла деньги в долг, и в будущем это повторялось часто. В начале 1930-х годов вокруг нее собралась группа единомышленников. Так возникло движение «Православное дело». Скобцова рассказывала: «Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе православия. Среди нас мало богословов, мало ученых, и мы, тем не менее, хотим поставить нашу социальную идею и мысль в теснейшую связь с жизнью и работой. Мы помним, что «Вера без дел мертва». Название организации «Православное дело» придумал Николай Бердяев. Ближайшие помощниками и сотрудниками были Ф.Т.Пьянов, И.И.Фондаминский, К.В.Мочульский, отец Димитрий Клепинин, духовный наставник отец Сергий Булгаков, а уже в начале войны большую организационную помощь оказывал в течение полутора лет И.А.Кривошеин. К моменту открытия первого общежития «Православное дело» накопило немалый опыт. Силами организации не только создавались богословские кружки и проводились поездки с лекциями по Франции, но и организовывалась конкретная помощь.

Мать Мария и Николай Бердяев. 1930 год.

Первый дом, который стал приютом для всех нуждающихся, был старым и пустым зданием. Мать Мария сразу решила, что одна из комнат на втором этаже будет превращена в домовую церковь. Именно с церкви начались росписи стен, окон, вышивки для убранства. Постепенно дом заполнился «посетительницами», а уже через два года он не вмещал всех нуждающихся. Еще в 1912 году Мать Мария написала стихи, не зная, что через двадцать лет эти строки будут ей написаны на гобелене на евангельский сюжет:

О другой тишине буду Бога молить,
Вышивать бесконечный узор,
Поведет меня медленно алая нить
Средь пустынь и синеющих гор.
Вышью я над водою оливковый лес,
Темных снастей кресты, рыбарей,
Бесконечную синь распростертых небес,
Красных рыб средь прозрачных морей.
И средь синего полога голубь взлетит
С ореолом прозрачных лучей;
И средь звездных полей будет дьявол разбит,
Вышью золотом взмахи мечей.

О стихах матери Марии писал Евгений Богат: «Разве дело в том, насколько искусно огранены те или иные ее строки? Стихи матери Марии – нечто большее, чем стихи в обычном понимании. Она писала их не для публикаций, а потому, что должна была выразить душевную боль, поиск, порой безысходность».

Мать Мария с матерью Евдокией и матерью Любовью. Villa de Saxe, 1935 год.

В 1935 году дочь матери Марии Гаяна приехала в СССР и через два года умерла в Москве от дизентерии. Мать Мария, не смотря на несчастья в своей жизни, продолжала вести активную деятельность не только по благоустройству дома - она много ездила по Франции, списывалась с больницами, посещала их и привозила к себе в «общежитие» для восстановления сил самых разных людей. В своем тексте «В мире отверженных» мать Мария рассказывала: «Во-первых, удалось организовать Комитет помощи русским душевнобольным, в который вошли доктора-психиатры, как русские, так и французы, и различные лица, принявшие к сердцу тяжелое положение этих больных. Во-вторых, удалось, путем переписки со всеми французскими психиатрическими учреждениями (которых больше восьмидесяти) установить, что по крайней мере в 60-ти из них находятся на излечении русские. Общая цифра этих людей достигает 600 человек. Дома чрезвычайно разбросаны по всей Франции, русские распределены в них неравномерно – есть такие, где два-три человека, а есть и такие, где их несколько десятков. Перед Комитетом стоит задача посетить все дома, что, конечно, требует больших средств, даже при возможности поручить это дело в особо удаленных департаментах местным православным священникам. Но, несмотря на трудности этой задачи, кое-что мне удалось осуществить… Далее из всех моих впечатлений мне хочется выделить две семейные колонии – мужскую и женскую. Они находятся в департаменте Сены. Центр этого учреждения по составу больных не велик – это больница человек на пятьдесят, где есть зал для собраний, кинематографический зал, душ, парикмахерская, помещение для персонала и административное бюро. Принцип этой больницы-приюта, что больные распределены по квартирам у местных жителей. Правительство платит местным жителям, которые берут к себе домой больного, около 300 фр. в месяц. А лучший из хозяев на ежегодном конкурсе получает награду. Для местных жителей это своеобразное подсобное ремесло, а для больных – это возможность жить не в больничных стенах (эта больница может располагать только 50 койками, но располагает врачами и фельдшерами, которые еженедельно навещают больных). Мужчин, числящихся за этой больницей, – 800, а женщин – 500. Интересно заметить, что за 30 лет подобной практики существования колонии почти не было несчастных случаев, т. е. когда фельдшер замечает, что состояние больного ухудшается, он незамедлительно забирает его в больницу. Должна сказать, что система этих двух колоний произвела на меня самое отрадное впечатление. Теперь хочу перейти к вопросу о «русских» больных. Это понятие «русский» для меня и нашего «Православного дела» гораздо шире. Мне часто приходится иметь дело с больными вообще любой славянской народности. Они были рады объясниться со мной хоть на каком-то славянском языке и рассказать о своих нуждах. Ведь они даже французского не знают и объясниться с персоналом не могут... Я сама видела совершенно ужасающий случай (и, видимо, он не единственный), как один молодой поляк, только что приехавший во Францию и не знающий ни слова по-французски, заболел, но попал на излечение не в обыкновенную больницу, а в сумасшедший дом. Там-то я его и обнаружила. И сколько таких случаев еще! Многие из таких больных умоляют помочь им выйти отсюда. Не будем забывать, что больных среди них большинство и что выход для них невозможен. Но необходимо посещать больных как в нормальных стационарах, так и душевнобольных. Надо отвечать на их письма, посылать им газеты, книги, табак... Но есть категория людей, которым нужна не только такая «косметическая», но кропотливая и постоянная помощь. Необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя заботу об их устройстве на работу или нахождению им посильного труда, вне стен больницы. К этой категории относятся: бывшие пьяницы, сидящие иногда по пять лет и получившие дезинтоксикацию, потом жертвы всяческих несчастных случаев, падений, переломов, сотрясений мозга, плохо видящие и глухие. Посещая больницы, по составу людей из «русско-славянских» народов я видела за последнее время: несколько инженеров, художников, много офицеров, таксистов, простых казаков, одного банкира, солдата экспедиционного корпуса, одного калмыка. (Женщин гораздо меньше, чем мужчин.) Среди больных попадаются и очень молодые. Я видела трех слепцов и одному из них, по словам врача, операция помогла. Все эти люди нуждаются в общении на родном языке, участливости и внимании, так как все они одиноки».

Чем активнее разворачивалась деятельность матери Марии, тем острее проявлялась необходимость в аренде нового дома в Париже, и летом 1934 года мать Мария сняла новый дом на улице Лурмель. Этот дом был расположен в 15-ом округе Парижа, в самом центре «русского района». Плата за съем составляла 25 тысяч франков в год, что по тем временам было огромной суммой. Мочульский писал: «Денег никаких, риск огромный, но она не боится», - а сама мать Мария как бы отвечала ему: «Вы думаете, что я бесстрашная. Нет, я просто знаю, что это нужно и что это будет. На Сакс я не могла развернуться. Я кормлю теперь двадцать пять голодающих, а там я буду кормить сто. Я просто чувствую по временам, что Господь берет меня за шиворот и заставляет делать, что Он хочет. Так и теперь с этим домом. С трезвой точки зрения это – безумие, но я знаю, что это будет. Будет и церковь, и столовая, и большое общежитие, и зал для лекций, и журнал. Со стороны я могу показаться авантюристкой. Пусть! Я не рассуждаю, а повинуюсь».

Дом на улице Лурмель был настолько нежилым, что пришлось заниматься настоящей стройкой, но и это не стало препятствием для матери Марии, она ни минуты не оставалась без дела, занимаясь благоустройством дома, закупкой продовольствия, поездками по стране, вышивкой икон, написанием стихов и статей, а также организационной работой. Ее близкий друг и помощник профессор Мочульский вспоминал: «Комната, в которой живет мать Мария, – под лестницей, между кухней и прихожей. В ней большой стол, заваленный рукописями, письмами, счетами и множеством самых неожиданных предметов. На нем стоит корзинка с разноцветными мотками шерсти, большая чашка с недопитым холодным чаем. В углу – темная икона... Комната не отапливается. Дверь всегда открыта. Иногда м. Мария не выдерживает, запирает дверь на ключ, падает в кресло и говорит: «Больше не могу так, ничего не соображаю. Устала, устала. Сегодня было около сорока человек, и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогонять». Но запирание на ключ не помогает. Начинается непрерывный стук в дверь, она отворяет и говорит мне: «Видите, так я живу».

Осень 1939 года. Слева направо: С.Б.Пиленко, Юра Скобцов, А.Бабаджан, мать Мария, Г.П.Федотов, о. Дмитрий Клепинин, К.В.Мочульский. На улице Лурмель.

14 июня 1940 года Париж был оккупирован, но работа матери Марии и «Православного дела» не только не прекратилась, а даже усилилась и расширилась. При немецкой администрации эта деятельность стала более опасной. 22 июня 1941 года после нападения Германии на СССР в Париже и окрестностях было арестовано больше тысячи русских эмигрантов. Все они были направлены в лагерь Компьень в ста километрах от Парижа. Среди арестованных были и соратники матери Марии по «Православному делу». Отец С.Гаккель писал: «В числе заключенных находился и Игорь Александрович Кривошеин. В конце июля он был освобожден. Его товарищи по заключению, чья судьба еще не была решена, поручили ему организовать помощь как заключенным в лагере, так и их семьям, многие из которых лишились средств к существованию. Чтобы осуществить это задание, И.А.Кривошеин обратился к С.Ф.Штерну, который годами занимался сбором пожертвований и оказания помощи нуждающимся. Штерн согласился помочь и посоветовал Кривошеину обратиться к матери Марии. Это была их первая встреча. Мать Мария приняла его ласково и сразу дала согласие на совместную работу».

После этого при помощи Кривошеина был организован комитет, в который помимо матери Марии, Кривошеина и С.Ф.Штерна, вошли отец Димитрий Клепинин, С.В.Медведева и Р.С.Клячкина. С 1941-го по 1942-й годы комитетом были отправлены сотни посылок семьям заключенных и нуждающимся, французский Красный Крест предоставил для перевоза посылок грузовик. Самый опасный период для «Православного дела» наступил в 1942 году. С 7 июня во Франции вступил в силу указ гитлеровской канцелярии о необходимости всем евреям носить «желтую звезду Давида». Практически с июля месяца начались массовые аресты евреев. В доме на улице Лурмель уже не хватало места для всех нуждающихся, а с возникновением необходимости в оказании помощи евреям работы только прибавилось. Кривошеин говорил: «Вопрос стоял уже не только о материальной помощи. Нужно было доставать для евреев поддельные документы, помогать им бежать в еще не оккупированную зону Франции, укрывать их и устраивать детей, родители которых были уже арестованы».

Юрий Скобцов. Лурмель, 1940 год.

8 февраля 1943 года состоялся обыск в доме на улице Лурмель. «Православное дело» было разгромлено гестаповцами, а сын матери Марии Юрий Скобцов был арестован. 9 февраля 1943 года мать Мария, отец Димитрий Клепинин и Ф.Пьянов были также арестованы гестапо, и заключены в пересыльную тюрму - форт Роменвиль. 27 апреля мать Мария в числе 213 арестованных была отправлена в женский концлагерь Равенсбрюк. В 1944 году 28 января Софья Борисовна Пиленко получила открытку от дочери из Равенсбрюка, в которой мать Мария писала: «Я сильна и крепка».

6 февраля в концлагере Дора погиб Юрий Скобцов. Тем временем, находясь в лагере, мать Мария посещала бараки, утешала женщин, вела беседы, читала им Евангелие и толковала его. Она была казнена 31 марта 1945 года в газовой камере лагеря Равенсбрюк. По одной из версий её гибели, накануне Пасхи, 31 марта 1945 года, она пошла в газовую камеру вместо одной из отобранных администрацией лагеря женщин.

В 1985 году мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира», а 16 января 2004 года мать Мария была канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица.

Текст подготовил Андрей Гончаров

Использованные материалы:

Материалы сайта www.mere-marie.com
Материалы сайта www.ricolor.org
Тексты статей Ксении Кривошеиной

Кто я, Господи?

Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать.

Только полагаться уж довольно
На одно сцепление причин.
Камень, камень, Ты краеугольный,
Основавший в небе каждый чин.

Господи, Христос - чиноположник,
Приобщи к работникам меня,
Чтоб ответственней и осторожней
Расточать мне искры от огня.

Чтоб не человечьим благодушьем,
А Твоей сокровищницей сил
Мне с тоской бороться и с удушьем,
С древним змием, что людей пленил.

Прощайте, берега. Нагружен мой корабль...

Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.

Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.

А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен... неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.

За этот день, за каждый день отвечу...

За этот день, за каждый день отвечу, -
За каждую негаданную встречу, -
За мысль и необдуманную речь,
За то, что душу засоряю пылью
И что никак я не расправлю крылья,
Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью,
Но, главное, - за дани малодушью,
За то, что не иду я по воде,
Не думая о глубине подводной,
С душой такой крылатой и свободной,
Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая, иду...
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоём саду.

Нет, Господь, я дорогу не мерю...

Нет, Господь, я дорогу не мерю, -
Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.

Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу - Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.

Что же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может, исчислением строгий, -
И найдёшь непростительней всех.

И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.

Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.

Как в закатную серую пору
Раздаётся нездешний набат
И видны истомлённому взору
Вихри крыльев и отблески лат.

И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.

Что ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости , не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна (1891-1945), в монашестве мать Мария, урожденная Пиленко, во втором замужества Скобцова, поэтесса, писательница

«На Страшном Суде меня не спросят,

успешно ли я занималась аскетическими упражнениями

и сколько я положила земных и поясных поклонов,

а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого,
посетила ли больного и заключенного в тюрьме».
Мать Мария

Александр Блок

Елизавете исполнилось восемнадцать лет, когда она вышла замуж за Д.В. Кузьмина-Караваева - юриста, близкого к богемным литературным кругам. Вскоре у Кузьминой-Караваевой вышли первые книги «Скифские черепки», «Юрали» и «Руфь». Декадентская среда, в которой очутилась Елизавета после замужества, не стала для нее своей: «ритм нашей жизни нелеп: встаем около трех дня, ложимся на рассвете… Мы жили среди огромной страны, как на необитаемом острове… Мы были в области духа циничны и нецеломудренны, в жизни - вялы и бездейственны» .
Тем не менее, Елизавета получила хорошее образование - она закончила Бестужевские высшие женские курсы, а это был один из лучших вариантов для женщины в те времена.

1912 год. В центре группы Анна Ахматова, рядом с ней в темном платье Елизавета Кузьмина-Караваева

После развода с мужем Елизавета Юрьевна с дочерью Гаяной уехала в родную Анапу, где ее застала революция. В Анапе она вышла замуж за казака Даниила Скобцова и занялась общественной деятельностью. Революция, о которой Лиза грезила в юношеских мечтах, разочаровала - слишком много жестокости и крови принесла она с собой. Может быть, этим и объяснялись ее политические метания. Она в 1917 году вступает в партию эсеров, в 1918 году, когда власть еще не установилась и часто переходит из рук в руки, становится городским головой Анапы; после "воцарения" большевиков работает городским комиссаром здравоохранения и образования, позже принимает участие в партийном съезде эсеров и начинает вести подпольную антибольшевистскую деятельность. С приходом деникинцев из-за своей комиссарской должности попадает в контрразведку белых... Однако белые вскоре отпускают Елизавету на свободу, не причинив ей вреда. В 1920-м году, после отступления белых с Кубани, она вместе с матерью и дочерью перебралась в Грузию, где родила сына Юрия.

Через несколько лет семья Елизаветы Юрьевны эмигрировала сначала в Константинополь, где родилась младшая дочь Настя, потом в Югославию и, наконец, в Париж. Елизавете Юрьевне в полной мере пришлось испытать все тяготы эмиграции: тяжелейшую материальную нужду, унижения, моральные испытания. Она боролась с нищетой, занималась литературным трудом, рукоделием, мужу с трудом удалось устроиться на работу шофером. В 1924 году под псевдонимом Юрий Данилов Кузьмина-Караваева опубликовала автобиографический роман «Равнина русская».
Казалось, жизнь постепенно налаживается, но тут пришло первое большое горе: неожиданно от менингита умерла двухлетняя дочка Настя. Эта смерть дала мощный толчок духовной жизни Елизаветы Юрьевны: «Как бы ни тяжела была пытка, я нахожу невозможным создать что-либо большее, чем эти три слова: «Любите друг друга», только до конца и без исключения. И тогда все оправдано, и жизнь озарена, а иначе она мерзость и бремя…» .

Личное горе позволило ей ощутить и понять горе других людей. Елизавета Юрьевна больше не могла довольствоваться своей привычной жизнью. Она стала помогать всем, кто нуждался в поддержке. Эта деятельность поглощала все ее время и душевные силы. К этому времени семейная жизнь Елизаветы Юрьевны разладилась, и, по обоюдному согласию супругов митрополит Евлогий (Георгиевский) дал им церковный развод.

Елизавета Юрьевна задумалась о монашестве, как о самоотверженном служении Господу и людям. Она писала: «Мне стало ведомо новое, особое, широкое и всеобъемлющее материнство. Я вернулась с того кладбища (похорон дочери) другим человеком, с новой дорогой впереди, с новым смыслом жизни. И теперь нужно было это чувство воплотить в жизнь» . Митрополит Евлогий поддерживал это стремление и в 1932 году сам постриг ее в церкви парижского Богословского института с именем Мария - в честь преподобной Марии Египетской. Николай Бердяев писал о ней: «Мать Мария была натурой очень активной, всегда увлеченной каким-либо делом, но никогда не удовлетворенной вполне. Потребность в религиозной деятельности привела ее к монашеству. Социальные мотивы всегда были сильны в ее религиозности. Она стремилась к созданию нового типа монашества. Эмигрантская среда была для этого очень неблагоприятной. Она стремилась все к новым формам деятельности» .

Всю свою энергию мать Мария отдавала созданному ею братству «Православное Дело», которое было центром социальной и духовной помощи отчаявшимся. Мать Мария поставила своей целью создать для эмигрантов, находящихся в бедственном положении, приют, который мог бы стать для них надежным пристанищем. Она арендовала большой дом на улице Лурмель, 77. При доме была устроена церковь, для которой мать Мария сама писала иконы и шила облачения. Священником церкви стал ее друг - отец Дмитрий Клепинин. Для постояльцев была создана дешевая столовая и «очаг для женщин». Часть обедов выдавалась бесплатно. Мать Мария доставала продукты, стояла у плиты, мыла полы, выполняла самую изнурительную работу. Одновременно она пыталась наладить жизнь постояльцев, устроить их на работу, найти постоянное жилье. Невероятно, но мать Мария изыскивала время и для литературных занятий: писала стихи и пламенные полемические статьи. Вместе с Николаем Бердяевым она работала в Религиозно-философской академии.

Николай Бердяев и Елизавета Кузьмина-Караваева

В 1936 году мать Марию постигло новое горе: ее старшая дочь Гаяна, вернувшаяся за год до того в СССР, внезапно умерла в Москве. Мать Мария приняла этот удар с христианским смирением и написала на смерть дочери трагические и светлые стихи.
По мнению некоторых ревнителей «классического монашества», мать Мария нарушала его каноны и слишком много внимани\ уделяла мирским делам. Но она всегда была максималисткой по убеждениям. Главной своей задачей она видела общественную церковную деятельность, направленную на помощь конкретным людям. Мать Мария утверждала: «Я знаю, что нет ничего лицемернее, чем отказ от борьбы за сносное материальное существование обездоленных под предлогом, что перед вечностью их материальные беды ничего не значат. Я думаю, что человек может отказываться от любых своих прав, но абсолютно не смеет отказываться от прав своего ближнего» .
После оккупации Парижа немцами к прежней деятельности матери Марии добавилась помощь жертвам фашизма. И.А. Кривошеин, хорошо знавший мать Марию, писал, что «в ее личности были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах: обращенность к миру, жажда облегчить страдания людей, жертвенность, бесстрашие» .

В ее келье был установлен мощный радиоприемник. По ночам, рискуя жизнью, она слушала советское радио и на большой карте СССР отмечала положение на фронтах. Она всегда верила в победу над фашизмом и говорила своим друзьям: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет и русский период истории. России предстоит великое будущее. Но какой океан крови!» .
Мать Мария прятала евреев, преследуемых фашистами, установила связь с французским Сопротивлением, доставала фальшивые документы и переправляла людей в свободную зону. В ее доме скрывались советские военнопленные, бежавшие из фашистских лагерей.
В феврале 1943 года фашисты взяли в заложники сына матери Марии Юрия и священника Дмитрия Клепинина. Они обещали выпустить их, если мать Мария сама явится в гестапо. Она немедленно отправилась выручать сына, и была тут же арестована. Гестаповцы не выпустили заложников: Юрий и отец Дмитрий были отправлены в концентрационный лагерь, где впоследствии оба умерли от истощения.

Иеродьякон Юрий Скобцов, сын матери Марии, деятель русских благотворительных организаций, участник Французского Сопротивления. погиб в концлагере

Мать Марию отправили в лагерь Равенсбрюк. Своей верой, добротой и участием она поддерживала в окружающих человеческое достоинство. И.А. Кривошеин писал, что ей в лагере помогала «молитва и великое сострадание к людям. Здесь, в лагере, был предел человеческой беды и муки и страшная возможность духовного отупения и угашения мысли, здесь так легко было дойти до отчаяния. Но мать Мария не отчаивалась, потому что она уже умела осмысливать страдания и самую смерть» .

Мемориальная доска в Риге на доме где родилась мать Мария

Война приближалась к концу. Узники Равенсбрюка уже слышали далекую канонаду наступающих советских войск. В эти дни фашисты торопились уничтожить как можно больше заключенных. Мать Мария была переведена в так называемый Молодежный лагерь, куда направляли обреченных перед казнью. 31 марта 1945 стал последним днем ее жизни. Мать Мария приняла мученическую смерть в газовой камере концентрационного лагеря Равенсбрюк.

Мемориальная доска в Санкт-Петербурге на доме № 2 в Манежном переулке

Разве можно забыть? Разве можно не знать? Помню, - небо пылало тоскою закатной, И в заре разметалася вестников рать, И заря нам пророчила путь безвозвратный. Если сила в руках, - путник вечный, иди; Не пытай и не мерь, и не знай и не числи. Все мы встретим смеясь, что нас ждет впереди, Все паденья и взлеты, восторги и мысли. Кто узнает - зачем, кто узнает - куда За собой нас уводит дорога земная? Не считаем минут, не жалеем года И не ищем упорно заветного рая. Елизавета Кузьмина-Караваева

Геннадий Иванов - "Знаменитые и известные Бежечане"

1891 – 1945

Современный литературный справочник указывает что Е.Ю. Кузьмина-Караваева «поэтесса, философ, публицист, общественно-религиозный деятель. Детские годы ее прошли на юге России (Анапа, Ялта). После неожиданной кончины отца уехали с матерью в Санкт-Петербург. По окончании частной гимназии училась на философском отделении Бестужевских курсов. В 1910 году Елизавета Юрьевна вышла замуж за Д. В. Кузьмина-Караваева... входила в «Цех поэтов», издавший ее первую книгу стихов «Скифские черепки» (1912 год), в которой отразились детские впечатления, наблюдения за археологическими раскопками крымских курганов. Книга была замечена критикой... Дружила с Ахматовой, с Городецким, посещала заседания знаменитой «башни» Вяч. Иванова, гостила в Коктебеле у Волошина... Длительное время находилась под влиянием поэзии и личности Блока. Ей адресовано стихотворное обращение поэта: «Когда Вы стоите на моем пути,/ Такая живая, такая красивая...» Многие годы они состояли в переписке... Кузьмина-Караваева была первой женщиной заочно изучавшей богословие в Петербургской Духовной академии.

Как член партии эсеров после Февральской революции 1917 года стала городской головой Анапы... В 1919 году эмигрировала из России через Константинополь в Белград вместе со своим вторым мужем Д.Е. Скобцовым-Кондратьевым, казачьим деятелем, писателем.

С 1923 года жила в Париже. Под псевдонимом Юрий Данилов опубликовала автобиографический роман о годах революции и гражданской войны «Равнина русская: хроника наших дней». В издательстве «ИМКА-Пресс» вышли два ее сборника жития святых «Жатва духа» (1927). Восемь житий написаны о беспредельной, порой парадоксальной любви к человеку, о принятии на себя чужого греха... В 1929 году в Париже вышел ряд ее небольших книг: «Достоевский и современность», «Миросозерцание Вл. Соловьева», «Хомяков».

Назначенная разъездным секретарем Русского студенческого христианского движения, она с 1930 года вела миссионерскую и просветительскую деятельность среди русских эмигрантов в разных городах Франции...

В 1932 году, после церковного развода с мужем, стала монахиней, приняв при постриге (его совершил глава Русской Православной церкви за рубежом митрополит Евлогий) имя Марии - в честь Марии Египетской. С тех пор выступала в печати под именем: монахиня Мария, мать Мария. В 1937 году вышел сборник «Стихи», автор - монахиня Мария-Свое монашеское призвание видела в деятельной любви к ближним, прежде всего в помощи бедным... Оставшись работать в миру, оказывала поддержку людям, опускаясь на самое дно эмигрантской жизни. В середине 30-х годов она основала в Париже небольшой центр социальной помощи - братство «Православное дело», ставшее местом встречи многих писателей и философов. В числе основателей были митрополит Евлогий, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, К. В. Мочульский и другие.

Кузьмина-Караваева организовала общежития и санаторий для туберкулезных больных. На улице Лурмель в Париже ею была оборудована церковь, в устройство которой она вложила свои художественно-декоративные, живописные и рукодельные способности: выполняла роспись стен и стекол, вышивала гладью панно. Боролась с горем и злом в мире, не щадя себя, сгорая на костре самопожертвования, чувствуя в этом свою особую дорогу, ниспосланный ей крест...

После оккупации Парижа сотни евреев обращались к матери Марии за помощью и убежищем. Им выдавали документы, свидетельства о принадлежности к православному приходу на улице Лурмель, укрывали, отправляли в провинцию. Во время массового еврейского погрома 1942 года, когда тысячи евреев, включая детей, были загнаны на стадион, Кузьмина-Караваева пробралась туда и спасла нескольких детей. О необходимости сопротивления она писала в статье «Размышления о судьбах Европы и Азии».

9 февраля была арестована за укрывательство евреев и отправлена в концлагерь Равенсбрюк. Мать Мария погибла в газовой камере.

В 1947 году под именем матери Марии вышел посмертный сборник «Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере Равенсбрюк», изданный ее бывшим мужем Скобцовым... Главный мотив лирики - с Богом не страшны ни грядущая смерть, ни мучения... Подвижнический облик матери Марии раскрывают, в числе других, воспоминания ее матери, которая приводит прощальные слова дочери, сказанные ею в лагере: «Мое состояние - это то, что у меня полная покорность к страданию... если я умру, в этом я вижу благословение свыше. Самое тяжелое и о чем я жалею, что я оставила свою престарелую мать одной».

«Обществом друзей матери Марии» и С. Б. Пиленко (мать монахини - Г. И.) в 1949 году в Париже был издан второй посмертный сборник «Стихи».

Вот такая большая энциклопедическая выписка. Пока ее выписывал, все хотелось перейти на стихи матери Марии - в них живет ее душа. Помню, с каким восторгом я читал ее стихотворение, написанное уже в эмиграции, но совершенно русское, вольное, высокое:

Не помню я часа Завета,
Не знаю Божественной Торы,
Но дал Ты мне зиму и лето,
И небо, и реки, и горы.
Не научил Ты молиться
По правилам и по законам –
Поет мое сердце, как птица,
Нерукотворным иконам.
Росе, и заре, и дороге,
Камням, человеку и зверю.
Прими, Справедливый и Строгий,
Одно мое слово: я верю.

Это из книги 1937 года «Стихи». Она тогда уже была монахиней. Могла, да она и умела, много чего нафилософствовать, обращаясь к Богу. Нет. Она следует заветам русских старцев, говоривших: где просто - там ангелов до ста. Все здесь просто. Она даже признается, что и молиться-то как следует, может быть, не умеет. Но умеет благодарить Бога и знает точно, что ВЕРИТ. И это самое главное. А благодарит она Бога, в том числе, и за те «лета» в бежецких краях.

Собирала колосья в подол, Шла по жнивью чужому босая, Пролетала над избами сел Журавлей вереница косая...

В энциклопедическом тексте только штрихи и факты ее судьбы. А вот если задуматься над этими фактами... Девочка юная попадает из провинции в Петербург, выходит замуж за человека, который вращается в самом высоком светском обществе (Кузьмин-Караваев был вхож во все салоны). Блок, Розанов, Вяч. Иванов, Белый, Ахматова, Гумилев, Ремизов, Мережковский... Кого только не было вокруг. И все самые громкие, самые модные. Голова должна была кругом пойти.

Но она быстро во всем разобралась. Она увидела, прежде всего, огромный разрыв между этой интеллигенцией и народом. Она потом эти свои чувства так опишет: «Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоты - в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую поэзию своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были гражданами Вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка. Мы были последним актом трагедии - разрыва народа и интеллигенции».

Отсюда пошли народнические настроения Кузьминой-Караваевой. Она даже с мужем разрывает, чтобы круто поменять свою жизнь. Уезжает опять в провинцию, ближе «к земле», в родную Анапу.

В Анапе она влюбилась, родила дочь, назвала ее Гаяной, что в переводе - земная.

Потом у нее родятся от Скобцова еще сын Юрий и дочь Настя, которая умерла в раннем возрасте. У постели умирающей дочери мать Мария записала: «О чем и как не думай - большего не создать, чем три слова: «Любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть ».

Сын Юрий был арестован за день до ареста матери и погиб в лагере. Ему предложили службу в армии Власова, но он отказался. Его повезли в Бухенвальд, потом - в лагерь Дора, где строили под землей ракеты ФАУ-2. Там погибали все.

Дочь Гаяна в 1935 году вернулась в СССР и через год скоропостижно скончалась в Москве.

Пройдя через переосмысление жизни, через многие страдания, Кузьмина-Караваева приходит к Богу. Хорошо знавший мать Марию К.В. Мочульский вспоминает ее слова: «Путь к Богу лежит через любовь к человеку, а другого пути нет... На Страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это спросят».

И в своих последних стихах она писала:

До свиданья, путники земные...

Как мы много не договорили,
И не дотрудились, и не долюбили...
Как от многого мы отвернулись,
Как мы души холодом пронзили,
Как в сердца мы острие вонзили,
Будем скорбно вспоминать в могиле.
До свиданья, названные братья,
Будем скорбно вспоминать в могиле,
Как мы скупо и несмело жили,
Как при жизни жизнь свою убили.

Есть две версии гибели матери Марии. По одной она была по состоянию здоровья при очередной «селекции» отобрана в газовую камеру. А по другой версии она сама вступила в группу отобранных, заменив собой одну из заключенных. При этом она выкрикнула, ободряя остальных: «Я не верю в газовую камеру».

Впоследствии узницы лагеря Равенсбрюк, французские коммунистки, написали: «Таким образом мать Мария добровольно пошла на мученичество, чтобы помочь своим товаркам умереть».

Исследователи жизни и творчества матери Марии больше склоняются к второй версии. Н. Осьмаков пишет: «Трагический конец матери Марии во второй версии более чем вероятен, он вполне соответствует всей ее подвижнической жизни, ее безграничной любви к ближнему - основе ее религиозности. Задолго до этого, еще 31 августа 1934 года, она оставила в записной книжке такую многозначительную запись: «Есть два способа жить. Совершенно законно и почтенно ходить по суше - мерить, взвешивать, предвидеть. Но можно ходить по водам. Тогда нельзя мерить и предвидеть, а надо только все время верить. Мгновение безверия - и начинаешь тонуть». Несомненно, что она придерживалась второго из названых «способов» жить, когда почти каждый день становится испытанием крепости ее веры, готовности безропотно нести тяжкий крест сострадания и святой, бескорыстной любви к ближнему. И это превращало ее жизнь в подвиг».

Будущая мать Мария, когда приезжала в Борисково, ходила на службы во Владимирскую церковь в селе Толстиково.

На месте бывшего барского дома в наши дни построили Борисковскую участковую больницу. Сохранился старый парк, но он очень запущен.

Дом раньше был двухэтажный, с большим залом на первом этаже, с библиотекой со старинными книгами и картинами. Комнаты были обставлены мебелью карельской березы и красного дерева.

У Кузьминой-Караваевой был очень выдающийся дед -Дмитрий Васильевич Пиленко. Из запорожских казаков. Участвовал в покорении Кавказа, в 33 года произведен в полковники, в 34 года - начальник штаба Кубанского казачьего войска. В 37 лет назначен начальником Черноморского округа и произведен в чин генерал-майора.

За отличную службу получил в вечное и потомственное пользование участок земли в 2 500 десятин. Здесь он посадил сразу 8 тысяч фруктовых деревьев и виноград. Основал два имения, одно из которых до сих пор широко известно - Джемете, это и сейчас крупнейшее виноградарское хозяйство.

Д.В.Пиленко сыграл важную роль в создании на юге двух новых городов - Новороссийска и Анапы. Он лично создавал проекты. Сын Дмитрия Васильевича, отец матери Марии, наследовал имения и тоже занялся виноградарством. В 1905 году он даже был назначен директором знаменитого Никитского ботанического сада и директором училища виноградарства и виноделия.

Скончался отец неожиданно в 1906 году. Смерть эта настолько потрясла дочь, что она в какой-то момент разуверилась в Боге. Она потом вспоминала ход своих мыслей: «Эта смерть никому не нужна. Она - несправедливость. Значит, нет справедливости. А если нет справедливости, то нет и справедливого Бога. Если же нет справедливого Бога, то значит и вообще Бога нет».

Вот такие были мысли по смерти отца. И какое потом было духовное обретение.

Несколько слов о матери Марии. Софья Борисовна Пиленко (урожденная Делоне) по материнской линии происходила из самого старинного на Руси аристократического рода Рюриковичей, князей Дмитриевых-Мамонтовых. Корни ее были связаны с тверской землей.

Ее дядя владел деревней Колесники, которая находится рядом с Подобино в Бежецком уезде. Отец ее одно время был старшим окружным врачом Бежецкого и Весьегонского уездов.

Софья Борисовна была литературно одаренной женщиной, сочиняла стихи. Вела хозяйство. В эмиграции во всем помогала дочери. Была большой русской патриоткой, хотя дед ее был французом.

Скончалась она на сотом году жизни - в доме отдыха, основанном матерью Марией.

Похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Когда-то наш великий поэт Александр Блок посвятил Кузьминой-Караваевой такое стихотворение:

Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту –
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.

Блок увидел в пятнадцатилетней девушке очередного мотылька, летящего на пламя бесконечных высокопарных умствований и салонных исканий. Он советует ей стать естественной, быть ближе «к земле», влюбиться в нормального человека и просто жить. Он их столько насмотрелся, этих салонных див.

Он советует ей влюбиться...

Она последует этому совету своего любимого поэта, но пойдет еще дальше. Для нее слово ЛЮБИТЬ обретет религиозный смысл. И любовь ее к людям станет подлинно святой.

Может быть, когда-нибудь она будет канонизирована Русской Православной церковью.

В светском плане наше правительство признало заслуги матери Марии и посмертно наградило орденом Отечественной войны.