Шекспир или не быть монолог. Все отзывы о спектакле

Знаменитый монолог Гамлета из одноименной трагедии Уильяма (Вильяма) Шекспира (1564-1616) на английском языке и в пяти переводах на русский язык.

Полностью «Гамлет» переведен на русский язык более двадцати раз, в том числе несколько раз прозой в стремлении к максимальной точности. Однако нельзя быть точным вне поэзии. Лучше всего, если поэт и филолог сойдутся в одном лице. На рубеже нашего века появилось трехтомное издание трагедии - с текстом оригинала, комментарием, многочисленными материалами. Это был первый русский перевод, выполненный известным поэтом, великим князем Константином Романовым, подписывавшимся инициалами К.Р.
Спустя тридцать лет, почти одновременно, А. Радлова, Б. Пастернак и М. Лозинский делают три новые попытки соединить точность перевода с современной поэзией. Современностью интонации и лексики более всего поразил тогда перевод Анны Радловой; однажды изданный, он более не публиковался.

Шекспир У. «Гамлет» в русских переводах XIX – XX вв. М.: «Интербук», 1994

To be, or not to be, that is the question:
Whether ’tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles
And by opposing end them. To die-to sleep,
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to: ’tis a consummation
Devoutly to be wish’d. To die, to sleep;
To sleep, perchance to dream-ay, there’s the rub:
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause-there’s the respect
That makes calamity of so long life.
For who would bear the whips and scorns of time,
Th’oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,
The pangs of dispriz’d love, the law’s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th’unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? Who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscovere’d country, from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all,
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o’er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry
And lose the name of action.-Soft you now!
The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons
Be all my sins remember’d.

Быть или не быть, вот в чем вопрос…

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.

Уильям Шекспир
Перевод Бориса Пастернака

Быть или не быть, — таков вопрос…

Быть или не быть, — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть, —
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум,
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей неправду,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти, —
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, — волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия. Но тише!
Офелия? — В твоих молитвах, нимфа,
Да вспомнятся мои грехи.

Уильям Шекспир
Перевод Михаила Лозинского

Быть иль не быть — вот в этом вопрос

Быть иль не быть — вот в этом
Вопрос; что лучше для души — терпеть
Пращи и стрелы яростного рока
Или, на море бедствий ополчившись
Покончить с ними? Умереть: уснуть
Не более, и если сон кончает
Тоску души и тысячу тревог,
Нам свойственных, — такого завершенья
Нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;
Уснуть: быть может, сны увидеть; да,
Вот где затор, какие сновиденья
Нас посетят, когда освободимся
От шелухи сует? Вот остановка.
Вот почему напасти так живучи;
Ведь кто бы снес бичи и глум времен,
Презренье гордых, притесненье сильных,
Любви напрасной боль, закона леность,
И спесь властителей, и все, что терпит
Достойный человек от недостойных,
Когда б он мог кинжалом тонким сам
Покой добыть? Кто б стал под грузом жизни
Кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то
За смертью — неоткрытою страной,
Из чьих пределов путник ни один
Не возвращался, — он смущает волю
И заставляет нас земные муки
Предпочитать другим, безвестным. Так
Всех трусами нас делает сознанье,
На яркий цвет решимости природной
Ложится бледность немощная мысли,
И важные, глубокие затеи
Меняют направленье и теряют
Названье действий. Но теперь — молчанье…
Офелия…
В твоих молитвах, нимфа,
Ты помяни мои грехи.

Уильям Шекспир
Перевод Владимира Набокова

Быть иль не быть? — вот в чем вопрос!
Что благородней для души — терпеть
Судьбы-обидчицы удары, стрелы
Иль, против моря бед вооружась,
Покончить с ними? Умереть, уснуть,
И все… И говорить, что сном покончил
С сердечной болью, с тысячью страданий,
Наследьем тела. Ведь конца такого
Как не желать нам? Умереть, уснуть,
Уснуть… И, может быть, увидеть сны…
Ах, в этом-то и дело все. Какие
Присниться сны нам могут в смертном сне,
Когда мы сбросим этот шум земной?
Вот здесь подумать надо… Оттого
У наших горестей так жизнь длинна.
Кто снес бы времени удары, глум?
И гнет господ? Насмешки наглецов?
Страдания отвергнутой любви?
Медлительность судов? И спесь властей?
Пинки, что терпеливый и достойный
От недостойных получает, — если
Покоя мог бы он достичь ножом
Простым? Кто стал бы этот груз тащить,
Потея и ворча под тяжкой жизнью?
Нет, ужас перед чем-то после смерти,
Та неоткрытая страна, откуда
К нам путешественник не возвращался,
Сбивает нашу волю, заставляет
Знакомые нам горести сносить
И не бежать от них к тем, что не знаем.
Так в трусов нас сознанье превращает,
И так природный цвет решенья меркнет,
Чуть ляжет на него тень бледной мысли,
И так дела высокой, смелой силы,
Остановившись на пути, теряют
Названье «действия». Но тише! Здесь
Прекрасная Офелия.

Входит Офелия.

Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа!

Уильям Шекспир
Перевод Анны Радловой

Быть иль не быть — вот в чем вопрос…

Быть иль не быть — вот в чем вопрос.
Что благороднее: сносить удары
Неистовой судьбы — иль против моря
Невзгод вооружиться, в бой вступить
И все покончить разом… Умереть…
Уснуть — не больше, — и сознать — что сном
Мы заглушим все эти муки сердца,
Которые в наследье бедной плоти
Достались: о, да это столь желанный
Конец… Да, умереть — уснуть… Уснуть.
Жить в мире грез, быть может, вот преграда. —
Какие грезы в этом мертвом сне
Пред духом бестелесным реять будут…
Вот в чем препятствие — и вот причина,
Что скорби долговечны на земле…
А то кому снести бы поношенье,
Насмешки ближних, дерзкие обиды
Тиранов, наглость пошлых гордецов,
Мучения отвергнутой любви,
Медлительность законов, своевольство
Властей… пинки, которые дают
Страдальцам заслуженным негодяи, —
Когда бы можно было вековечный
Покой и мир найти — одним ударом
Простого шила. Кто бы на земле
Нес этот жизни груз, изнемогая
Под тяжким гнетом, — если б страх невольный
Чего-то после смерти, та страна
Безвестная, откуда никогда
Никто не возвращался, не смущали
Решенья нашего… О, мы скорее
Перенесем все скорби тех мучений,
Что возле нас, чем, бросив все, навстречу
Пойдем другим, неведомым бедам…
И эта мысль нас в трусов обращает…
Могучая решимость остывает
При размышленье, и деянья наши
Становятся ничтожеством… Но тише, тише.
Прелестная Офелия, о нимфа —
В своих святых молитвах помяни
Мои грехи…

Уильям Шекспир
Перевод П.Гнедича

Для понимания замысла Шекспира в трагедиях особенно важны монологи героев, произносимые в кульминационные моменты действия. Наиболее важен для понимания трагедии монолог Гамлета «Быть или не быть» в первой сцене третьего акта. О целях Гамлета мы узнаем задолго до этого монолога, после того как Гамлет услышал от призрака о преступлении Клавдия. Долг мести за убитого отца сразу же превращается для Гамлета в задачу исправления своего века: для этой цели он стирает с табличек своей памяти все другие желания и чувства. Надев маску безумца, он воздействует на окружающих таким образом, что вызывает у преступного короля страх и угрызения совести, а у Гертруды пробуждает сознание вины и внутреннее беспокойство. Но Гамлет обещал призраку сразу же помчаться на крыльях, чтобы отомстить убийце, — а этого обещания он не выполняет. Он и сам не понимает, что препятствует ему немедленно исполнить долг и убить Клавдия. Ответ на этот вопрос дан в монологе «Быть или не быть».

В.П Комарова "Шекспир и Монтень" Глава III

To be, or not to be: that is the question: Whether "tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune, Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them? To die: to sleep; No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks That flesh is heir to, "tis a consummation
Devoutly to be wish"d.

Этот монолог перевели на все языки мира!

Звучит орган - Себастьян Бах

Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А тот, кто снёс бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.

Перевод Б.Л. Пастернака

Монолог «To be, or not to be» является, пожалуй, одним из наиболее известных фрагментов наследия Шекспира. Даже человек, не читавший «Гамлета», наверняка слышал слова «Быть или не быть - вот в чём вопрос?» - это выражение постоянно повторяется в нашей речи. При этом сам текст знаменитого монолога является одним из самых сложных для перевода отрывков творчества Шекспира и до сих пор привлекает внимание множества русских переводчиков.

Монолог Гамлета "Быть или не быть" приведен в действии 3 явления 1 трагедии "Гамлет, принц датский" (1601 г.) английского драматурга (1564 - 1616).

Гамлет, узнав о том, что его отец был убит его дядей, который завладел короной и женился на матери Гамлета, терзается сомнениями мстить ему за гибель отца или нет, а также рассуждает о жизни. Существует множество переводов монолога Гамлета. Начинается монолог знаменитой фразой .

Приводим наиболее известные переводы этого монолога, а также текст на английском языке.

Монолог Гамлета "Быть или не быть"

(в переводе (1837 г.) русского писателя и переводчика Николая Алексеевича Полевого (1796 - 1846)).

"Быть или не быть - вот в чем вопрос!

Что доблестнее для души: сносить

Удары оскорбительной судьбы,

Или вооружиться против моря зол

И победить его, исчерпав разом

Умереть - уснуть, не больше, и окончить сном

Страданья сердца, тысячи мучений -

Наследство тела: как не пожелать

Такого окончанья!... Умереть, уснуть...

Уснуть - быть может, грезить? Вот и затрудненье!

Да, в этом смертном сне какие сновиденья

Нам будут, когда буря жизни пролетит?

Вот остановка, вот для чего хотим мы

Влачиться лучше в долгой жизни...

И кто бы перенес обиды, злобу света,

Тиранов гордость, сильных оскорбленья,

Любви отверженой тоску, тщету законов,

Судей безстыдство, и презренье это

Заслуги терпеливой за деянья чести,

Когда покоем подарить нас может

Один удар! И кто понес бы это иго,

С проклятьем, слезами, тяжкой жизни...

Но страх: что будет там- там,

В той безвестной стороне, откуда

Нет пришельцев... Трепещет воля

И тяжко заставляет нас страдать,

Но не бежать к тому, что так безвестно.

Ужасное сознанье робкой думы!

И яркий цвет могучего решенья

Бледнеет перед мраком размышленья,

И смелость быстрого порыва гибнет,

И мысль не переходит в дело... Тише!

Милая Офелия! О нимфа!

Помяни грехи мои в молитвах!"

То be, or not to be, that is the question:
Whether "tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles
And by opposing, end them. To die, to sleep -
No more, and by a sleep to say we end
The heart-ache, and the thousand natural shocks
That flesh is heir to; "tis a consummation
Devoutly to be wished. To die, to sleep -
To sleep! perchance to dream! ay, there"s the rub,
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause - there"s the respect
That makes calamity of so long life:
For who would bear the whips and scorns of time,
The oppressor"s wrong, the proud man"s contumely,
The pangs of disprized love, the law"s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of the unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? Who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscovered country, from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have,
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all,
And thus the native hue of resolution
Is sickled o"er with the pale cast of thought
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry,
And lose the name of action... Soft you now!
The fair Ophelia? Nymph, in thy orisons
Be all my sins remembered.

Монолог Гамлета
из трагедии "Гамлет" У. Шекспира.
(перевод Г. Филимонова 20. 05. 1999)

Иль быть, или не быть? В том и вопрос-то,
Что благородней: принимать покорно
Щелчки пращей и стрел судьбы жестокой,
Иль, взяв оружье против моря бед,
В борьбе покончить с ними? Пасть, уснуть -
Не более, и сном сказать: конец
Душевных мук и тысячи невзгод,
Присущих плоти... Этакой кончины
Блаженно пожелать! Да, пасть! Уснуть!
Возможно, видеть сны?! О! Вот в чём суть:
Какие сны придут в том вечом сне,
Когда мы сбросим смертную петлю?
Дадут ли отдых? Есть один аспект,
Мученьем делающий длительную жизнь:
Ну, кто терпел бы времени издёвки,
Неправость деспота, гордыни униженье,
Любви измену, судей произвол,
Чиновных наглость и пинки - продукт
Больного самолюбия ничтожеств,
Когда б себе кинжалом нанести
Удар последний мог? Кто б нес ярмо,
Потея и кряхтя под жизни маятой?
Но та боязнь чего-то после смерти,
Неведомой страны, из чьих границ
Нет путников назад, смущает нас:
Не лучше ль боль привычных мук терпеть,
Чем к тем лететь, что незнакомы нам?
Так нас сомненье превращает в трусов,
И так порыв решимости природный
Слабеет с вялым поворотом мысли,
А замыслы высокого полета,
С таким воззреньем искривляя ход,
Лишаются названия поступка...
Офелия?.. О, нимфа, все грехи
Мои ты помяни в своих молитвах...

Рецензии

На самом деле работа эта очень трудная - поскольку надо не повторить тех которые прошли первыми (со всей их гениальностью)и в то же время передать динамтку и смысл. Я считаю что удалось.

Наташа! Спасибо за понимание.Меня не удовлетворили переводы предшественников, даже гениальных. Поэтому попробовал точнее понять сАмого гениального, т.е. самОго Шекспира. Потом тщательно проверил,что у меня осталось оригинального, если вычеркнуть всё, что представили
несколько десятков переводчиков до меня. Кое-что важное, по моему мнению, осталось. Желаю Вам успехов и хорошего настроения.
Герман

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Весь мир - театр.

В нём женщины, мужчины - все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник ,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,-
Так он играет роль. Шестой же возраст -
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса - кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы -
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.

All the world’s a stage,

And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances;
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages. At first the infant,
Mewling and puking in the nurse’s arms.
And then the whining school-boy, with his satchel,
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school. And then the lover,
Sighing like furnace, with a woful ballad
Made to his mistress’ eyebrow. Then a soldier,
Full of strange oaths, and bearded like the pard,
Jealous in honour, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bobble reputation.
Even in the cannon’s mouth. And then the justice,
In fair round belly with good capon lin’d,
With eyes severe, and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part. The sixth age shifts
Into the lean and slipper’d pantaloon
With spectacles on nose well and pouch on side,
His youthful hose well sav’d a world too wide
For his shrunk shank; and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound. Last scene of all,
That ends his strange eventful history,
In second childishness and mere oblivion
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.