Читать сухановская тюрьма спецобъект 110. Сухановская особорежимная тюрьма

Как правило, люди спят с закрытыми глазами. Но у некоторых из нас во время сна глаза открыты или полуоткрыты. Почему же это происходит?

Лагофтальм

Чаще всего с открытыми глазами спят дети. Медики утверждают, что в детском возрасте это нормально. Дело в том, что за день малыш получает множество впечатлений и это может вызвать эмоциональное перевозбуждение. В итоге сон у него становится беспокойным, может сопровождаться также вскрикиваниями и подергиваниями конечностей. Это характерно для фазы активного роста.

Если веки ребенка приоткрыты, это говорит всего лишь о том, что он пребывает в фазе быстрого сна, сопровождаемой быстрыми движениями глазных яблок. Если при этом малыш чувствует себя хорошо, высыпается, не имеет проблем со зрением, можно за него не волноваться.

Эндокринные проблемы

У взрослых «привычка» спать с открытыми глазами может быть вызвана нарушением работы щитовидной железы. При тиреотоксикозе глазные яблоки «выкатываются» из орбит, это приводит к несмыканию глазной щели и глаза во время сна закрываются не полностью.

Патология век Наши глаза закрываются благодаря расслаблению специальной мышцы и посредством определенного хряща. Но если мышца по каким-то причинам не расслабилась или строение хряща имеет дефект, то веко может не закрываться полностью.

Сомнамбулизм и проблемы с нервной системой

Все мы слышали о лунатиках, которые ходят и совершают различные поступки во сне. На самом деле лунатизмом страдает достаточно большое количество людей - один на пятьдесят человек, среди которых преимущественно дети и подростки. Врачи связывают это с функциональной незрелостью центральной нервной системы. Но лунатизм встречается и у взрослых. Причинами, как правило, становятся хроническое недосыпание, стрессы, нарушения работы мозга и сердечно-сосудистой системы. Приступы сомнамбулизма могут стать результатом приема некоторых медикаментов, наркотиков или алкоголя.

Отнюдь не всегда у сомнамбул закрыты глаза. Иногда человек выглядит вполне нормально, производит какие-то действия, глаза у него открыты, но при этом он спит.

Группа ученых во главе с Владиславом Вязовским из Университета Висконсин-Мэдисон обнаружила, что у крыс, которых лишали сна, во время бодрствования отдельные участки мозга «отключались». То есть в какие-то моменты не было разницы между спящим и бодрствующим состоянием. [С-BLOCK]

Еще в 30-е годы советский физиолог П. К. Анохин выдвинул гипотезу, что в процессе сна задействованы подкорковые отделы головного мозга, которые провоцируют определенную активность. Во время опытов на животных при отделении ствола мозга от больших полушарий подопытные погружались в беспробудный сон. То есть в нашем мозгу имеется механизм, позволяющий определенным участкам бодрствовать даже когда мы спим! Этот механизм запускается благодаря нашим органам чувств и некоторым веществам - углекислому газу, гормонам, а также недостатку кислорода в крови.

Недавно израильские специалисты изучили так называемую фазу «парадоксального сна», связанную с быстрыми движениями глаз (БДГ). Ранее было доказано, что именно в этой фазе мы видим сновидения. Но почему двигаются глаза?

Израильтяне предположили, что в данной фазе наш мозг развивает примерно такую же активность, как и при бодрствовании. Чтобы подтвердить свое предположение, они отобрали 19 страдающих эпилепсией добровольцев, которым предстояли операции на мозге. В течение 10 дней перед операцией им внедряли электроды непосредственно в кору больших полушарий. [С-BLOCK]

«Мы сфокусировались на электрической активности отдельных нейронов в части височной доли, связанной с распознаванием зрительных образов и памятью, - прокомментировал один из авторов исследования Юваль Нир. - Предыдущие работы показали, что нейроны этих областей становятся активны сразу после того, как мы видим или хотя бы представляем себе изображения, скажем, знаменитостей или известных архитектурных памятников».

Как выяснилось, движения глаз испытуемых происходили как раз в момент «смены картинки». «Сама электрическая активность мозга в ходе БДГ-сна практически идентична тому, что происходит во время бодрствования, - считает Юваль Нир, - Множество нейронов, в том числе и в гиппокампе, демонстрируют резкий всплеск активности,

следующий сразу за движением глаз во сне. Типичная картина „занятости“ клеток, обрабатывающих новые изображения».

Получается, что мы продолжаем быть «активными» и во сне, и это может влиять на положение глаз.

Если имеет место сон с открытыми глазами и это вас беспокоит, то попытайтесь выяснить причину явления. Чаще всего дело в элементарной усталости и недосыпании, говорят исследователи.

Сон – неотъемлемая часть нашей жизни, критически важная для организма. Мы точно знаем, что человек и животные нуждаются во сне. Но когда взгляд падает на жужжащую на оконном стекле муху, мы уже не столь уверены и часто задаем себе вопрос «Спят насекомые или нет?».

Да, насекомым тоже нужно спать! Основным «виновников» сна у насекомых является наличие у них центральной нервной системы. Конечно, это не означает, что комнатная муха, до этого летавшая по всему дому, вдруг ляжет на бочок и заснет часов на шесть. Её сон будет выглядеть немного иначе: какое-то время насекомое будет просто неподвижно сидеть на столе, стене или даже на потолке. А вы даже не подумаете, что в это время маленькая букашка спит.

Дело в том, что у каждого живого существа сон проходит по-разному: человек, например, может спать лишь лежа, жирафы и слоны спят стоя, а летучие мыши вообще вверх ногами. Кроме того, продолжительность сна у всех живых существ совершенно разная: тот же жираф спит всего 2 часа в день, а летучая мышь – все 20. У насекомых продолжительность сна тоже варьируется – от несколько минут до нескольких часов, при этом та же муха может спать хоть на стене или потолке. Но есть то, что объединяет сон всех живых существ – это замедленная реакция на внешние раздражители.

Если к крупному животному или человеку у ученых есть возможность подключить датчики мозговой активности и определить, когда существо спит, то в случае с насекомыми остается лишь следить за их поведением и реакцией на внешнее воздействие. Именно так две независимые группы ученых из Института Неврологии в Калифорнии и Университета Пенсильвании доказали, что насекомые тоже могут спать.

Эксперимент проводился на плодовых мушках и заключался в том, что в течение ночи один контейнер с насекомыми постоянно трясли, не давая мушкам сидеть на месте. Другой контейнер не подвергался воздействию, и насекомые вели обычный образ жизни. После бессонной ночи ученые наконец то оставили первый контейнер в покое, и мушки внутри сразу же одновременно снизили активность. При этом при потряхивании банки насекомые реагировали не сразу, а с некоторым опозданием – как если бы спящего человека потрясти за плечо, то он проснется не сразу.

Левый контейнер в течение долгого времени подвергался внешнему воздействию — его регулярно встряхивали, не давая мушкам отдыхать.

Данные результаты были получены сразу в двух независимых исследованиях и многократно повторены, чтобы исключить вероятность совпадения. Более того, при детальном изучении специалисты заметили, что продолжительность сна у мушек зависит от возраста: молодые особи спят меньше, чем старые. Ради интереса ученые даже распылили в контейнере кофеин и с удивлением обнаружили, что на плодовых мушек он действует точно так же, как и на людей, заставляя бодрствовать дольше.

А вот так спят пчелы. По утверждению автора видеоролика, эта пчела Anthidium punctatum в течение долго времени оставалась неподвижной (спала), обхватив своими челюстями травинку.

В дальнейшем подобные эксперименты были проведены не только на плодовых мушках, но и на других насекомых (например, пчелах), и все они подтвердили, что насекомые могут спать.

Фотограф Miroslaw Swietek получил эти уникальные снимки насекомых в утренние часы. В это время насекомые покрыты утренней росой, но находятся во сне, поэтому их можно без труда сфотографировать, поднеся объектив фотокамеры максимально близко. Правда, по словам Мирослава, найти их мокрой травы невероятно сложно.

В 1938 году по приказу НКВД в помещении бывшего монастыря Святой Екатерины в Московской области была образована тайная следственная тюрьма, известная как Сухановка или Спецобъект № 110. «Объект» предназначался для самых опасных врагов советской власти и лично товарища Сталина. Заключенных в Сухановке не только годами держали без суда и следствия, но и подвергали самым страшным пыткам. С 1938 по 1952 годы узниками пыточной тюрьмы стали примерно 35 тысяч человек. Почти все они погибли. Почти вся информация о тайном объекте до последнего времени находилась под грифом «секретно» в архивах ФСБ.

— «Интеллигенты, быть тверже стали! Кругом агенты, а первый Сталин!» Как Вам нравятся эти стихи? — чуть насмешливо спрашивает меня старик, сидящий на кровати с чашечкой чая в руках. На часах три часа ночи, но спать в этом доме ещё не ложились. — Это стоящие стихи, я за них 10 лет лагерей строгого режима получил!

— За пару строчек?

— Этого было достаточно. Я прочитал стихи другу, а у того отец был генерал НКВД. Ну, и за мной пришли. На допросе кроме антисоветской пропаганды предъявили обвинение в террористических намерениях. Я назвал Сталина агентом, значит, я хотел его убить!

Во время ареста Семену Виленскому было 20 лет. Он учился на филологическом факультете Московского университета. Сейчас Семену Самуиловичу 86 лет. Он живёт в Москве, пишет стихи и занимается издательской деятельностью в издательстве «Возвращение», которое публикует мемуары бывших узников ГУЛАГа.

Сам Семен Самуилович провел в сталинских лагерях и тюрьмах 8 лет. Причём начало срока отбывал в Сухановке или «Спецобъекте 110». Спецобъект размещался в бывшем монастыре святой Екатерины и был организован лично

наркомом НКВД Лаврентием Берия. Монахинь выселили, бывшие кельи приспособили под камеры, обширные монастырские подвалы превратили в помещения для пыток. Тюрьма предназначалась для бывших друзей товарища Сталина, которые по его личному приказу объявлялись врагами. По официальным документам тайная тюрьма тов. Сталина проходила как «дача» НКВД. «Дачей пыток» и прозвали ее заключенные.

«Тесная камера, бетонный пол. В зарешеченном окне толстое стекло, пропускающие лишь тусклый свет». Свой рассказ Семен Самуилович ведет тихим монотонным голосом и просит не перебивать.

«Табуретка и стол привинчены к полу. Откидная полка, как в вагоне поезда, но лежать на ней днём запрещено. На день выдают два кусочка сахара, пайку сырого хлеба — граммов триста — и миску непроваренной перловой каши. Но съешь эту кашу, такая резь в животе начинается, как будто принял яд. Так день за днем, на допросы меня не вызывали. Я объявил голодовку, требовал вызвать ко мне прокурора! На это никто не обращал никакого внимания, пока я не начал петь и кричать. Тогда меня отвели в карцер. Это был узкий каменный мешок. Мокрые склизкие стены, вода капает. Не знаю, сколько я там находился, представления о времени терялись, потом я осел на холодный мокрый пол. Конвоиры меня подняли. Посадили на деревянный ящик на какое-то время. Я сидел, потом ящик из под меня вытащили. Сколько все это продолжалось, я не знаю».

«Из соседних помещений я слышал крики, рыдания, стоны, женский вой, звук ударов и мат следователей: „Шпарь ему яйца! Шпарь!“. Но меня почему-то пальцем не трогали! Потом я узнал, что на короткое время Сталин запретил пытать беременных женщин и студентов. Одним словом, повезло!» — рассказывает Виленский. Вскоре ему объявили решение Особого Совещания: «Осужден по статье «Антисоветская агитация» на десять лет. Восточно — Сибирским этапом студента — филолога отправили на Колыму. Там он продолжил свои «университеты» до самой смерти Сталина. В Сухановской особорежимной тюрьме он пробыл три месяца и единственный из 35 тыс узников дожил до наших дней. Других свидетелей — нет.
Среди узников Сухановки были известные политики, общественные деятели, «мастера культуры» и военачальники: «кровавый нарком» Николай Ежов с коллегами, устроившими Большой Террор, писатель Исаак Бабель, бывший белый офицер, муж поэтессы Марины Цветаевой, завербованный чекистами в Париже, Сергей Эфрон, боевые генералы — маршал авиации, герой СССР Сергей Худяков (Ханферянц), генерал Павел Понеделин, адмирал Константин Самойлов и даже убийцы царской семьи Романовых, чекисты Александр Белобородов и Филипп Голощекин.

Журналист и агент НКВД Михаил Кольцов — он же прототип Каркова в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» — попал в особорежимную тюрьму сразу после торжественного вечера в Доме писателей. Он только что прилетел из Испании и получил из рук Сталина орден Красного Знамени. «А оружие у Вас есть? — поинтересовался товарищ Сталин. — А не хотите ли Вы застрелиться, товарищ Кольцов?» Самого известного журналиста Советской России арестовали прямо в редакции газеты «Правда» на глазах испуганной секретарши. Кольцова пытали, а потом расстреляли в один день со Всеволодом Мейерхольдом — гениальным театральным режиссером XX века.

На допросах в Сухановке Мейерхольд признался в сотрудничестве с британской и японской разведкой. Он дал показания на коллегу режиссера-кинематографиста Сергея Эйзенштейна, писателя Илью Эренбурга, композитора Дмитрия Шостаковича и многих других деятелей советской культуры. В письмах к Председателю Совета Народных Комиссаров Вячеславу Молотову, режиссер поведал, как проходили допросы. Эти письма сохранились.

«Меня здесь били — больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой... В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток, и я кричал и плакал от боли... Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка, глаза оказались способными лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую бьет хозяин. Меня били по старым синякам и кровоподтекам, так что ноги превращались в кровавое месиво. Следователь все время твердил, угрожая: не будешь писать, будем опять бить, оставив нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного мяса. И я все подписывал».

Мейерхольд и Кольцов были расстреляны 2 февраля 1940 года. Тела их сожгли в крематории бывшего Донского монастыря. Обычно прах кремированных вывозился на поля в качестве калийного удобрения, выбрасывался в канализацию или отправлялся на городскую свалку.

По воспоминаниям бывших узников Сухановки в следственной тюрьме использовали 52 вида пыток. Подробный реестр используемых в Сухановке «следственных методов» составила писатель, историк, исследователь ГУЛАГа Лидия Головкова. О подмосковной пыточной тюрьме она написала книгу «Сухановская тюрьма. Спецобьект 110».

«Сухановка считалась самой страшной тюрьмой Советского Союза», — рассказывает Лидия Алексеевна — пожилая худенькая женщина, абсолютно седая. «Самый простой метод, который здесь применяли — избиения, причем бить могли несколько суток, следователи сменяли друг друга. Били по самым чувствительным местам, это называлось „рожь обмолачивать“. Второй метод — конвейер, мучения бессонницей, когда на 10-20 дней человека лишали сна. Нередко во время допроса подследственного усаживали на ножку табуретки, так, чтобы при малейшем неосторожном движении она вошла в прямую кишку. Заключенных связывали, протянув длинное полотенце через голову к пяткам — такая пытка называлась „сухановская ласточка“. Кажется, в таком положении невозможно выдержать и нескольких секунд, но пытаемых оставляли на сутки. Сажали в горячий карцер — „салотопку“ или погружали в бочку с ледяной водой. Втыкали иголки, булавки под ногти, прижимали дверью пальцы. Следователь мочился в графин, а потом заставлял пить подследственного».

«Были случаи, когда, несмотря на пытки, подследственный отказывался подписать признательные показания?» — интересуюсь я у историка. «Такое случалось крайне редко. Избиения и пытки были такие, что 50—летние генералы не выдерживали боли, и, не помня себя, кричали: „Мама! Мамочка!!!“». Генерал Сидякин от пыток сошел с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. Очень многие узники сразу после допросов отправлялись в психиатрическую больницу на принудительное лечение.

Я знаю только один подтвержденный документами случай, когда узник не согласился с обвинениями даже под пытками. Это чекист, большевик — ленинец, выходец из московских дворян Михаил Кедров. Кедров вместе с сыном Игорем и его другом (они тоже служили в НКВД) написали письмо о злоупотреблениях в органах. Все трое были немедленно арестованы. Их допросы продолжались по 22 часа и более. Первыми расстреляли молодых людей, а вот Михаил Кедров, несмотря ни на какие пытки, не признавал себя виновным. И удивительно, на суде он был оправдан, но не отпущен из тюрьмы. Когда началась война, по устному приказу Берии Кедров был расстрелян без возобновления следственного дела.

«В Сухановке узников расстреливали в здании бывшего храма Святой Екатерины. Причем стрелки стояли за железными щитами с прорезями для глаз так, что их не было видно. Обычно человек даже не успевал сообразить, что с ним происходит, как уже отправлялся на тот свет», — рассказывает Головкова. Затем подручные взваливали тело на носилки и отправляли в печь, которая топилась мазутом. Кремации совершались по ночам, чтобы местные жители не жаловались на зловоние. Перед смертью некоторых узников Сухановки, тех, кто был не только «врагом народа», но и «врагом» лично товарища Сталина, было принято избивать еще раз. «Перед тем как идти ему на тот свет — набей ему морду!» — говорил комиссар госбезопасности Лаврентий Берия, который любил бывать в сухановской тюрьме. Здесь у него был собственный кабинет, из которого на лифте можно было спуститься в подземный этаж тюрьмы, чтобы принять личное участие в допросах«.

Я поинтересовалась, были ли среди заключенных сухановской тюрьмы женщины. «Да, конечно! Мне запомнилась история молоденькой жены маршала Григория Кулика — Киры Симонич — Кулик. Она была очень хорошенькая, вышла замуж за маршала в 18 лет. Вскоре она была арестована. Возможно, Кира приглянулась кому-то из высшего советского руководства (не исключено, что самому Сталину), и ее решено было похитить. Для похищения юной красавицы была выделена опрегруппа сотрудников НКВД. Они караулили жертву на трех автомобилях. Руководил спецоперацией заместитель Лаврентия Берии генерал Всеволод Меркулов. В июле 1939 года Кира вышла из своего дома в центре Москвы и бесследно исчезла. Я не знаю, к кому ее возили и что с ней делали, но, в конце концов, она оказалась в сухановской тюрьме. Между тем безутешный муж —маршал Советского Союза Григорий Кулик обратился лично к Лаврентию Павловичу с просьбой найти любимую жену. Берия согласился помочь и даже объявил всесоюзный розыск, хотя прекрасно знал, что Кира находится в Сухановке, он лично ее допрашивал. Кире предъявили обвинения в шпионаже, но не очень настаивали на обвинении. Просто отвезли в Москву и расстреляли. Даже следственного дела не было заведено. А официальный розыск пропавшей жены продолжался еще десять лет, дело Симонич — Кулик составило 15 объемных томов, которые впоследствии уничтожили. В 1949 году маршал Кулик тоже был арестован и расстрелян».

Мне стало интересно, кто были те люди, что исполняли приговоры?

«Наверное, если бы мы спросили их родственников, все бы они в один голос сказали, что это были любящие отцы, мужья и дедушки, — рассказывает Головкова. — Просто работа у них была тяжелая. Я встречалась с одним из бывших сотрудников Сухановки. Он работал шофером — перевозил заключенных в тюрьму. Обычно такие перевозки осуществлялись в специальных фургонах с надписью „Хлеб“, „Мясо“ или даже „Советское шампанское“. Так вот он рассказывал, что однажды вез в следственную тюрьму беременную женщину. Очевидно, от потрясения у нее начались роды. Шофер мчался как безумный, но не в роддом, а в пыточную тюрьму. Родился мальчик. Один из охранников принял младенца, обрезал пуповину, завернул в шинель. А потом проводил женщину к тюремному начальству. Рассказывая об этом, бывший шофер не мог сдержать слез. Но большинство сотрудников Сухановки ни в чем не раскаивались и до конца дней своих верили, что вершили „революционное правосудие“ от имени народа».

«Мы били, бьем и ни от кого не скрываем!» — любил говорить следователь Сухановки Михаил Рюмин. Об избиениях Рюминым заключенных в Сухановке ходили легенды. Помогал Рюмину не обычный следователь, а полковник НКВД. С заключенного снимались брюки, на спину ему садился полковник. Рюмин бил резиновой дубинкой до кровавого мяса. На следующем допросе Рюмин пинал несчастную жертву в живот, так что у того вылезали все кишки наружу. Кишки собирали, и отвозили пытаемого в больницу бутырской тюрьмы. За доблестную службу Рюмин получил медаль «За отвагу», но потом тоже был расстрелян.

Головкова рассказывает, что среди охранников тюрьмы был чекист Богдан Кобулов, который весил 130 кг. Он мог убить подследственного одним ударом, чем очень гордился. «На счету другого сотрудника для особых поручений Петра Магго, по мнению его коллег, было не менее 10 тыс лично расстрелянных. Умер Магго перед началом Великой Отечественной войны от алкоголизма. Примечательный факт: у коменданта НКВД Василия Блохина, отвечавшего за исполнение приговоров по всему Советскому Союзу, даже имелась специальная одежда для расстрелов: кожаный длинный фартук, краги, кепка и резиновые сапоги. Он носил все это, чтобы не запачкаться кровью и мозгами тех, кого расстреливал. По свидетельству генерала КГБ Токарева, Блохин застрелился в 1954 году после вызова в прокуратуру, когда его лишили генеральского звания и наград. Однако через несколько лет награды и звания ему были возвращены посмертно. Большинство исполнителей расстрелов не дожили до старости. Было три причины их преждевременной смерти: алкоголизм, шизофрения и самоубийство. Однако никто никого не судил. Никакого Нюрнбергского трибунала в России не было».

Сравнение с Нюрнбергским процессом заставляет задуматься о том, какой режим был хуже: сталинский или нацистский?

«Я думаю, они обменивались опытом», — считает Головкова. — «К примеру, специальные автомобили — автозаки для перевозки заключенных, в которых выхлопная труба направлялась внутрь, и несчастные жертвы умирали по пути в крематорий — это изобретение советских чекистов. Гитлеровцы просто этот метод усовершенствовали, применив газовые камеры в лагерях смерти».

Сухановская тюрьма сейчас выглядит, так как будто её и не было. На месте монастыря опять монастырь. В царское время был девичий, ныне — мужской. В обители четыре монаха и пять послушников. Они усердно молятся и трудятся, а о времени террора стараются не вспоминать. Подвалы, где пытали узников, засыпаны землей, заасфальтированы, замурованы еще при в советское время, когда строения монастыря передавались РПЦ. Камеры, где сидели обречённые на смерть, снова стали кельями. Храм Святой Екатерины, где расстреливали людей, а затем сжигали трупы в печи, отреставрировали и в буквальном смысле слова привели в божеский вид. В кабинете Лаврентия Павловича Берии сейчас кабинет настоятеля владыки Тихона. Поговорить с настоятелем мне не удалось: женщинам в мужской монастырь не положено. Единственное, что сейчас напоминает в святом месте о месте окаянном — музей Сухановской тюрьмы, созданный трудами послушника Виктора, художника по образованию. Это один из немногих музеев ГУЛАГа в России.

Весь музей размещается в одной комнате, точнее, келье. Посетители в нем — нечастые гости. Здесь редко бывают экскурсии, православные паломники не спешат заглянуть сюда перед церковной службой. Музей не может похвастаться большим количеством экспонатов. За стеклянной витриной — кусочки паркета из кабинета Лаврентия Павловича, по которому ступала нога кровавого наркома, алюминиевые миски, из которых узники хлебали баланду и кашу—шрапнель, телефон, по которому отдавались смертельные приказы, и чекистский наган, из которого эти приказы, возможно, исполнялись. Маленькие фотографии узников Сухановки на стенде, картины маслом, написанные послушником Виктором: конвоир с овчаркой ведет этап, узник с расширенными от ужаса глазами в одиночной камере. Скульптура, вылепленная из воска — Лаврентий Павлович Берия в знаменитом пенсне. Комиссар госбезопасности сидит, словно живой, так и кажется, вот — вот встанет, спустится на лифте в подвал, чтобы лично вести допросы с пристрастием.

«Скажите, вам здесь не страшно жить?» — спрашиваю я послушника Виктора. — «Призраки убиенных не бродят по монастырю?»

«Никто не здесь бродит!» — улыбается послушник. — «Бояться нечего! Вот я, например, живу в бывшей камере. Да, не скрою, порой думаю: кто же жил здесь до меня и что думал в свои последние минуты?! Но стараюсь такие мысли отогнать. Невозможно об этом все время поминать, так можно и разум потерять!»

«Молиться о безбожниках, отступниках, коммунистах церковное учение не велит!» — Молитесь за убиенных?

— Православные могут молиться только за православных, за тех, кто принадлежал к христианской Церкви. Почти все сухановские узники были атеистами. И многие до того как стать жертвами, сами были палачами. А если не убивали, значит, одной веры, одной идеологии были с убийцами. А молиться о безбожниках, отступниках, коммунистах церковное учение не велит! Мы молимся за Православного Царя Николая II Романова, которого убили эти христопродавцы! Все грехи и злодеяния народа русского начались с этого убийства. Не знаю, когда Бог простит Россию?

Виктор тяжело вздыхает и спешит к вечерне. «Господу помолимся!» — торжественно поет хор мужских голосов. Над куполом храма Святой Екатерины тихо заходит солнце, сварливо кричат вороны, из трапезной доносятся запахи борща и свежего хлеба. Трудно поверить, что еще примерно пол—века назад в этой мирной обители трупов было больше, чем живых людей. Так же и в тысячах других уголков России, объединённых общим словом — «архипелаг ГУЛАГ».

Оригинал взят у beam_truth в Спецобъект № 110 - тайная тюрьма Сталина.

В тот же день, 23 ноября, заместитель Ежова, а фактически уже руководитель НКВД Берия направил на имя председателя Совнаркома В.М. Молотова следующее письмо-постановление: «В связи с возникшей необходимостью оборудовать особо изолированную тюрьму специального назначения при ГУГБ НКВД нами намечено использование для этой цели территории и зданий Сухановского монастыря, переустройство которых под тюрьму может быть произведено в месячный срок». (Вот откуда пошло название Сухановской тюрьмы, сбивающее многих с толку; просто Берия перепутал имение Суханово, расположенное поблизости от монастыря, с самим монастырем. Так дальше и пошло.)

25 ноября 1938 года нарком внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности, «железный», «несгибаемый», всемогущий Ежов был снят со своего поста. Его место в тот же день занял Берия. Последовавший вслед за тем совсекретный приказ НКВД от 2 декабря 1938 года гласил: «…В трехдневный срок реализовать постановление СНК СССР о выселении с территории строительства личного состава подсобного хозяйства дома отдыха Архитектурного фонда…»

Не приходится сомневаться, что новая тюрьма, оборудованная с такой поспешностью, была устроена Берией для расправы со своими предшественниками — Ежовым и всем ежовским аппаратом. Состав заключенных 1939 года говорит сам за себя: большинство узников — это сотрудники высшего и среднего звена НКВД. Едва начала функционировать новая политическая тюрьма, как 10 января 1939 года всем секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел и начальникам УНКВД была разослана совсекретная шифротелеграмма, подписанная Сталиным. (Об этом документе народ узнал лишь в начале 1990-х годов.)

В шифротелеграмме от 10 января 1939 года говорилось: «ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП… <…> Метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и недоразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Эта шифротелеграмма явилась как бы программой действий для сотрудников новой Сухановской тюрьмы, начавшей с 15 января 1939 года принимать чекистов всех рангов и граждан других категорий.

Был перестроен Екатерининский собор. В жилых корпусах оборудовали камеры для заключенных, в цементные полы были вмурованы столы и табуретки для дневного сидения, устроены поднимающиеся и запирающиеся на замок доски-кровати, а в окна вставлены толстые гофрированные стекла с впаянной арматурой, почти не пропускавшие дневного света. Согласно инструкции во всех помещениях были сглажены, скруглены углы, чтобы заключенные не вздумали разбивать о них свои преступные головы и тем самым уходить от допросов «с пристрастием» и «высшего революционного возмездия» — расстрела. Были устроены специальные помещения: стоячие карцеры (1х1 м2), карцеры горячие, холодные, темные, какие-то спецкамеры (3х3м2) — без окон, камеры для «буйных» — с обивкой из кошмы, покрытой сверху резиной, линолеумом или брезентом, на которые в свою очередь наносился толстый слой масляной краски; в этих камерах не было никаких предметов, никакого оборудования, здесь под непрерывным наблюдением содержались «буйные» — до «полного успокоения».

Некоторые помещения были оснащены специальными приспособлениями для пыток. Ныне рассекречен приказ НКВД № 0068 от 4 апреля 1953 года. В нем в пункте 1-м без обиняков говорится: «…установлено различное применение пыток: избиение, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, холодные и горячие карцеры». Пункт 2-й того же приказа гласил: «Ликвидировать организованные руководством б. МГБ СССР помещения для применения к арестованным физических мер воздействия, а все орудия, посредством которых осуществлялись пытки, — уничтожить».

Говорили, что новейшее пыточное оборудование в Сухановскую тюрьму завезли тогда из фашистской Германии, но, конечно, у нас имелись и собственные образцы подобных изделий, самыми незаменимыми из которых были кулак, сапог и дубина. Именно об этих «образцах» вспоминали те, кому удалось остаться в живых после Сухановки. Сами чекисты рассказывали, что «130-килограмовый» Богдан Кобулов, допрашивавший подследственных с помощью кулака, мог убить человека с одного удара.

Ежова арестовали 10 апреля 1939 года, на Старой площади в кабинете Г.М. Маленкова, куда его вызвали для разговора. Первому в стране чекисту было предъявлено обвинение «в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против советской власти».

Вскоре после ареста Ежова доставили в Сухановскую тюрьму. Здесь бывший нарком находился под следствием до самого суда — в течение десяти месяцев. В одиночной камере Сухановки у Николая Ивановича была прекрасная возможность вспомнить 1937 и 1938 годы, когда он был на вершине власти и славы и когда по его приказам автозаки с приговоренными к смерти двигались по всей стране в направлении спецзон — для расстрела и тайного захоронения. И хоть за Ежовым стоял сам Сталин и некоторые его приспешники из числа членов политбюро, народ навеки связал 1937-й и отчасти 1938 год с именем «железного» наркома Ежова.

Страна была залита кровью, даже все ее отдаленнейшие уголки. Десятки тысяч убийств были совершены и здесь — всего в нескольких километрах от Сухановской тюрьмы, где находился Ежов, — на Бутовском полигоне и спецобъекте «Коммунарка». К моменту водворения Ежова в Сухановке чудовищные человеческие жертвы с его участием были уже принесены.

Так, в ближайшем Подмосковье, а именно в Ленинском районе, появился настоящий Бермудский треугольник — с тремя основными зонами, где начали исчезать люди. Это были Бутовский полигон и спецобъект НКВД «Коммунарка», к которым в 1939 году присоединилась Сухановская тюрьма.

Ежов в Сухановке

Когда арестованного доставили в Сухановку, его портреты еще красовались по стенам бывшего монастыря и в кабинетах следователей. Никто не знал тогда об его аресте. Это тщательно скрывалось не только от советских граждан, но и от рядовых сотрудников НКВД.

О первых днях пребывания в Сухановке Ежов вспоминал с какой-то почти детской обидой, удивлением, как человек, впервые в жизни соприкоснувшийся с жестокостью и несправедливостью. «Я говорил, что я не шпион, что я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения», — писал он в своих показаниях и письмах-ходатайствах.

В первые дни пребывания в Сухановке Ежова охраняли, как никого другого: четыре охранника бессменно стояли у двери, один находился внутри камеры. Видимо, в верхах опасались, что Ежову могут помочь бежать.

Так как Ежов, по его же собственным словам, не выносил боли и насилия над собой (подумать только!), он не мог оказать сопротивления оговорам и спустя несколько дней подписал все, что от него требовали. «Железный нарком» «признался в шпионской деятельности в пользу Германии, Польши, Франции, Англии и Японии», в том, что он «руководил заговором в НКВД и подготавливал террористический акт против Сталина и других руководителей»; вскоре он признался еще и в содомии, которой был подвержен с подросткового возраста, когда был подмастерьем у сапожника. Но последнее не очень интересовало следователей. Через две недели пребывания в Сухановке Ежов, прекрасно понимая, что его ждет, попросил бумагу, чернила и написал записку Берии: «Лаврентий! Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов».

Ответа, разумеется, не последовало.

Следственное дело Ежова составляют двенадцать пухлых томов. Ежова допрашивали по ночам сам Берия, а также заместитель начальника следственной части НКВД, старший лейтенант госбезопасности Эсаулов и капитан госбезопасности Родос.

Б.В. Родос и А.А. Эсаулов — ставленники и приближенные Берии, которым он поручал особые задания, — избиения осужденных к расстрелу перед приведением приговоров в исполнение. Берия говорил: «Перед тем как им идти на тот свет, набейте им морду».

Жертвами садистов Эсаулова и Родоса были, как правило, видные политические деятели, например, член политбюро ВКП (б) С.В. Косиор, кандидаты в члены ЦК В.Я. Чубарь и П.П. Постышев, 1-й секретарь Кабардино-Балкарского обкома ВКП (б) Б.Э. Калмыков, секретарь ЦК ВЛКСМ А.В. Косарев, генерал-полковник Локтионов и другие. По свидетельству начальника 1-го спецотдела НКВД Баштакова, Родос вместе с Эсауловым по приказу Берии зверски избивали уже приговоренного к расстрелу Р.И. Эйхе, продолжая домогаться признания, что он шпион. Л.Ф. Баштаков рассказывал об этом на допросе в январе 1954 года:

«…Я и комендант Блохин выехали в Сухановскую тюрьму для того, чтобы получить там группу осужденных Военной коллегией Верхсуда СССР к расстрелу для исполнения приговоров. Когда прибыли в тюрьму, то мне было передано распоряжение Берии о том, чтобы я явился к нему в кабинет в Сухановской тюрьме.

Я пришел к нему в кабинет, в котором в это время находились кроме Берии Родос, Эсаулов и приговоренный к расстрелу бывший секретарь одного из крайкомов партии Эйхе». «На моих глазах, — продолжал свой рассказ Баштаков, — по указаниям Берии Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова начиналось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, приказал увести его на расстрел».

Б.В. Родос и А.А. Эсаулов были одногодками, родились в 1905 году. Оба имели низшее образование. По окончании следствия по делу Ежова и массовых расстрелов по нему 26 апреля 1940 года оба были награждены, Родос — орденом Красного Знамени, Эсаулов — орденом «Знак Почета» «за выполнение ответственных заданий правительства». Родоса, кроме того, через четыре дня наградили еще боевым оружием «за выполнение спецзадания» — поимку бывшего наркома внутренних дел УССР Успенского. После войны Родос был понижен в должности и назначен начальником следственного отдела УКГБ Крымской области. Его московская четырехкомнатная квартира по Старопименовскому переулку, в доме № 4, после его перевода досталась другому знаменитому сухановскому палачу-изуверу — М. Рюмину.

Был отозван из Москвы и Эсаулов, после войны он — замнаркома госбезопасности Белорусской ССР. Много общего у заплечных дел мастеров, но конец жизни — разный. Эсаулов дослужился до генерал-майора и умер своей смертью в 49 лет, похоронен с почестями на Ваганьковском кладбище. Родос в звании полковника был уволен из «органов» «за моральное разложение». В 1953 году его арестовали, и три года он находился под следствием. Он говорил в свое оправдание: «Я считал, что выполняю поручение партии». В 1956 году его расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.

Но вернемся к Сухановской тюрьме.

Бабель и Мейерхольд

— Я видел Берию, — рассказывал о Сухановке бывший охранник П.В. Мальцев, — и было это часто. Он лично допрашивал Ежова.

Сухановские следователи менялись, но методы дознания оставались те же. По показаниям Ежова было арестовано множество людей. Спустя месяц после пребывания в Сухановке он дал показания на свою жену, Евгению Соломоновну, и писателя Исаака Бабеля (находившихся одно время в интимных отношениях), обвиняя их в совместной шпионской деятельности в пользу Англии.

Исаак Бабель был арестован 16 мая 1939 года и в тот же день доставлен в Сухановку. Там его сразу же «поставили на конвейер»; три следователя — Шварцман, Кулешов и Сериков, сменяя друг друга, вели допрос три дня и три ночи. В результате Бабель «признался», что занимался террористической деятельностью под руководством Ежова, что, собственно, и требовалось следователям. Дело Бабеля курировал даже не Берия, а Жданов.

Через пять дней после ареста Бабеля был арестован В.Э. Мейерхольд. Скорее всего, он также оказался в Сухановке, так как его допрашивали те же следователи, что и Бабеля. Ныне широко известно письмо, написанное Мейерхольдом из тюрьмы на имя председателя Совнаркома В.М. Молотова о том, как его избивали на допросах. Читать это письмо физически тяжело. Бабель провел в Сухановской тюрьме немногим более трех недель. Затем его возвратили на Лубянку. А Ежов продолжал содержаться в Сухановке и, по выражению надзирателя Мальцева, постепенно превращался в настоящего «доходягу».

Январские и февральские расстрелы

Не отличавшийся никогда хорошим здоровьем, Ежов заболел в Сухановке воспалением легких. Опасаясь, что подследственный не доживет до суда и расстрела, Берия 11 января 1940 года направил письмо Сталину о болезни важного узника. Ежова поместили в Бутырскую тюремную больницу и немного подлечили. Но спустя дней десять его снова доставили в Сухановку и 1 февраля вручили обвинительное заключение.

Основные судилища по делу «правотроцкистской организации» проходили в конце января и в первых числах февраля 1940 года. Решения Военной коллегии Верховного суда СССР не отличались разнообразием: почти во всех случаях выносился приговор к высшей мере наказания. Вслед за решениями суда полагалось приводить приговор в исполнение «немедленно», в течение часа. Очевидно, были мобилизованы все имеющиеся в запасе «сотрудники для особых поручений», так называемые исполнители. Всем распоряжался, командовал и подавал, как всегда, пример комендант АХУ НКВД В. Блохин.

Расстрелы сухановских сидельцев по делу Ежова начались 21 января 1940 года и продолжались ежедневно — вплоть до конца января. Расстрелы 27, 28 и 29 января унесли жизни не только видных сотрудников НКВД. Вместе со всеми 27-го почему-то казнили инспектора отдела кадров Комитета по делам мер и измерительных приборов; в тот же день расстреляны вместе мать и сын; это были жена заместителя Ежова — Е.Г. Евдокимова, домохозяйка, и их сын, учащийся московской школы № 204. Самого Евдокимова расстреляли через пять дней.

Больше всего произведено казней по делу Ежова с 1 по 5 февраля. Были расстреляны: заместители наркома водного транспорта, начальник отдела судебной защиты Наркомата юстиции СССР, начальники отделов, спецотделов и спецгрупп НКВД, секретари посольств СССР в разных странах, нарком внешней торговли, заместитель председателя КСК при СНК СССР; деятели культуры: журналист М.Е. Кольцов, режиссер В.Э. Мейерхольд, а также брат жены Ежова — И.С. Фейгенберг.

В последних числах января были приговорены, но расстреляны позже, 12 февраля, нарком НКВД Казахской ССР С.Ф. Реденс и начальник иностранного отдела НКВД СССР С.М. Шпигельглаз. В конце января — начале февраля была казнена семья бывшего заместителя Ежова, комиссара 1-го ранга М.П. Фриновского (перед арестом — наркома Военно-морского флота СССР); были расстреляны он сам, его жена и сын-школьник, учащийся 2-й московской спецшколы.

В ночь с 3 на 4 февраля, накануне судебного заседания, Берия приказал доставить к нему в кабинет Ежова. Разговор их происходил с глазу на глаз. Можно только предположить, что Берия втолковывал Ежову, как нужно вести себя на суде в интересах следствия, партии и государства, а также в своих собственных интересах. Будучи наркомом, Ежов и сам нередко проводил подобные беседы накануне казней и знал им истинную цену. Неизвестно, что отвечал Берии заключенный, но в заседании Военной коллегии Верховного суда СССР, состоявшемся 4 февраля, Ежов нашел в себе силы отказаться от своих прежних показаний. Судья В.В. Ульрих зачитал подсудимому заранее определенный смертный приговор. По свидетельству очевидцев, Ежов побледнел и стал заваливаться набок, так что охранники вынуждены были поддерживать его под руки. Но потом он немного пришел в себя. Ежов попросил не арестовывать его брата и племянников (он не знал, что за несколько дней до этого его брат и двое племянников уже были расстреляны). Уже зная, что его ждет расстрел, он обратился к Военной коллегии со следующими словами: «Прошу одно — расстреляйте меня спокойно, без мучений». Закончил он свое слово тем, что пообещал умереть с именем Сталина на устах.

Но есть сведения, что перед самой казнью осужденный, как это бывало с приговоренными подобного ранга, подвергся издевательствам и самому зверскому избиению.

После судебного заседания В.М. Блохин получил предписание за подписью В.В. Ульриха немедленно привести в исполнение приговоры к высшей мере наказания в отношении тринадцати человек. Десять человек, среди которых были крупные чекисты, тогда же казнили. Ежов и бывший начальник контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД Н.Г. Николаев-Журид были расстреляны 6 февраля 1940 года…

Родственникам Ежова впоследствии сообщили, что он умер в 1942 году от кровоизлияния в мозг в местах лишения свободы. Но в 1960-1970-х годах ходили странные слухи, что Ежов не был тогда расстрелян, а умер в Казанской тюремной психиатрической больнице.

Можно представить себе, что творилось в эти дни и ночи в подвалах Варсонофьевского переулка, где происходили расстрелы по приговорам Центра. С помощью особого механизма тела расстрелянных поднимали из подвалов наверх, погружали на полуторатонки и отвозили в Донской крематорий. Считается, что прах после кремации ссыпали в ямы неподалеку. В таком случае в земле, принимавшей всех без разбора, прах казненных палачей смешивался с прахом их жертв. Правда, знающие люди из числа сотрудников ФСБ уверяют, что прах казненных частенько никуда не «ссыпали», а выбрасывали в канализацию или вывозили на свалки.

«Дача Берии»

Народная молва прочно связала Сухановку с именем Берии, называя ее «бериевской тюрьмой» и даже «дачей Берии». Днем из-за стен тюрьмы не раздавалось ни единого звука. Лишь с наступлением темноты начиналась активная жизнь Сухановки. Во-первых, к ночи приезжал сам хозяин тюрьмы, приезжал, по выражению тюремного охранника, «на трех черных ЗИСах»; съезжались следователи. С наступлением ночи начиналась обычная будничная работа. Следователи допрашивали и избивали заключенных в своих кабинетах. Сухановские палачи уходили под землю, спускались в глубокие подземелья и там бесчинствовали. Ни мольба о пощаде, ни крик умирающего от истязаний, ставящий последнюю точку в конце «дознания», не долетали из подвалов тюрьмы.

Рассказать полно о самой секретной тюрьме страны — задача неблагодарная. Тем более теперь, когда еще не открыты и не исследованы архивы тюрьмы. Что мы знаем о Сухановской тюрьме? Несколько сотен имен, несколько разрозненных описаний. Те обитатели тюрьмы, которые прошли по всем кругам ада, оказались в конце концов перед расстрельной стеной подвала или печью крематория.

«Сухановка, — пишет А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», — это самая страшная тюрьма, какая есть у МГБ. Ею пугают нашего брата, ее имя выговаривают следователи со зловещим шипением. (А кто там был — не допросишься: или бессвязный бред несут, или нет в живых.)».

Сухановская тюрьма была, по меркам того времени, совсем небольшая, в ней содержались обычно 150-160 заключенных. Режим в спецтюрьме действовал подавляюще.

Очевидец так описывал Сухановку: «Это был ряд каменных мешков по обе стороны коридора, без естественного освещения, с тусклыми лампочками под зачехленными решетками у самого потолка. В камере — железная койка, стул, стол, прикрепленные к полу, параша в углу, которую заключенный в сопровождении трех надзирателей выносил по утрам. Перед глазами узника — железная дверь с «очком» для наблюдения за арестованным и небольшим отверстием для передачи пищи, с задвижкой снаружи»…

Имя монастыря было утрачено и забылось. «Дачей» называли тюрьму чекисты между собой. «Дачей пыток» окрестили Сухановку по тюрьмам и лагерям. Знающие люди понимали: Сухановка — это гибель. Все, имеющее отношение к новой тюрьме, содержалось в строжайшей тайне. Имен здесь не было. Не только заключенные, но и охрана существовала под номерами. На следствие в Сухановке отводилось не более двух недель, поэтому необходимые показания выбивались любым путем. В то же время некоторые подследственные подвергались здесь длительной изоляции.

Так, Евгений Александрович Гнедин (с 1935 года — первый секретарь посольства в Германии, в 1937-м — после вызова в Москву — заведующий отделом печати Наркоминдела) провел в Сухановке в полной изоляции 13 месяцев. Было немало и других подобных примеров.

Пятьдесят два вида пыток насчитал бывший заключенный Сухановки Александр Долган; в их числе такие специфические, как подтравливание газом, горячий карцер (на грязном языке чекистов он назывался «салотопкой»), «сухановская ласточка», или «взнуздание», — это когда длинное полотенце через рот со стороны спины привязывают концами к пяткам; и в таком положении, в котором, кажется, невозможно провести и несколько секунд, человека избивают, а затем оставляют суток на двое. Солженицын пишет о стоячих карцерах, которыми «оглушают» вновь прибывшего, таких узких, что, «если стоять ты не в силах, остается висеть на упертых коленях, больше никак. В таком карцере держат и больше суток, чтоб дух смирился».

В Сухановке практиковались еще обычные «конвейеры», «переталкивание», многочасовое сидение во время допроса на ножке табуретки, так, чтобы она входила в прямую кишку, стояние сутками по колено в воде, соленые клизмы в жару, а в холод — пребывание в бочке с ледяной водой и многое другое. Местный житель В.С. Самодерженков, какое-то время работавший в тюрьме электриком, говорил, что одним из излюбленных способов «дознания» в Сухановке был барабан из-под кабеля, обшитый нестругаными досками, в который помещали подследственного и с гиканьем и свистом его раскручивали..

Камеры-кельи в Сухановской тюрьме были крошечные, как нигде, — 1,5 на 2 м, а точнее — 156х209 см. «Это торжество инженерного расчета и сильной души… Александра Долгана, — пишет А. Солженицын. — Следователь Рюмин держал его месяц на бессоннице».

«В Сухановке, — пишет Е. Гнедин, — змеиная злоба тюремщиков выражалась в пытке изоляцией и теснотой, в назойливом надзоре… Глазок открывался чуть ли не ежеминутно. Стоило сделать малейшее движение, чтобы загремел замок и надзиратель вошел, озирая заключенного и камеру. Задачей надзирателя было не спускать глаз с подследственного, не позволять ему ни на минуту задремать после бессонной ночи, ни сидя, ни стоя. Некоторым заключенным не давали спать по много дней и ночей, одной только бессонницей доводя до безумия».

Прогулок в Сухановке не полагалось. Не было ни почты, ни передач. Заключенным не давали даже мыла. Но иногда к вечеру арестанта вели через длинный тюремный двор в душ, находившийся в здании бывшей монастырской бани. Это было незаурядное событие — путешествие по тюремному двору, прогулка по свежему воздуху.

Крутая лестница со двора, со стороны бывшего храма вела в глубокий подвал, помещавшийся под следственным корпусом. Тут находилось четыре темных карцера, куда попадали за нарушение режима или другие какие-либо провинности. На стенах карцеров в любое время года проступала изморозь, пол был покрыт толстым слоем мазута. Отсюда, как правило, своими ногами не выходили; приходилось человека или выволакивать, или выносить.

«Литераторы» и «забойщики»

По роду своей деятельности следователи разделялись на две категории. Одни на местном жаргоне назывались «забойщиками», другие — «литераторами». «Забойщики» выбивали показания из подследственных, применяя «физические методы устрашения»; «литераторы» редактировали, а подчас попросту составляли нужные следствию «свободные» или так называемые обобщенные протоколы. После соответствующей корректировки начальства «обобщенные» сочинения «литераторов» давались на подпись подследственным.

У «забойщиков» существовала своя система. Первое избиение, по их мнению, должно было сокрушить и парализовать волю арестованного. Работали иногда по пять-шесть человек разом, бывало даже и до девяти-десяти на одного подследственного; когда уставали, сменяли друг друга. На языке специалистов по битью это называлось «обмолачивать рожь». Мастера своего дела, они умело били жертву по самым чувствительным местам, в течение нескольких часов — кулаками, ногами, резиновыми дубинками, а также всем, что подвернется под руку: ножкой от стула, лампой, тяжелым пресс-папье. И не только били; втыкали в несчастное тело жертвы иголки, булавки, зажимали дверью пальцы рук и другие части тела. Распространенным и мучительнейшим способом было битье по лицу обыкновенной стопой бумаги, острый край которой, как бритвой, разрезал кожу. Несчастный валялся в собственной крови, рвоте, непроизвольных испражнениях, стараясь по возможности закрыть руками лицо, чтобы не выбили по крайней мере глаза, ведь и такое случалось. Чекист Кронгауз, описывая истязания, которыми его подвергали в тюрьме, в своем письме-ходатайстве писал: «Я был хуже животного. Рядом со мной нельзя было стоять… В камеру меня уносили на одеяле».

Особую память о себе оставил следователь-изувер полковник НКГБ Рюмин, впоследствии сваливший Абакумова и ставший ненадолго заместителем министра МГБ. (Он будет арестован, судим в июле 1954 года и вскоре расстрелян.)

Здесь сходили с ума

Кроме подследственных, проходивших по делу Ежова, Сухановская тюрьма в 1939 году приняла и других узников. Одним из первых сидельцев Сухановки был человек необычайной судьбы и разносторонних дарований — Дмитрий Александрович Быстролетов (Толстой), переводчик и литератор, врач, разведчик, юрист, путешественник, художник, фотограф, он, кроме того, знал до двух десятков языков. В 1937 году он был отозван вместе с женой из зарубежья и представлен к награде. Но в 1938 году накануне открытия персональной выставки в Москве недавнего разведчика арестовали по обвинению в шпионаже и террористической деятельности. Его отвезли на Лубянку, затем — в Бутырку. В мае 1939 года он попал в Сухановку.

Александр Долган рассказывал, что в своей камере он слышал, как под утро вели людей с допросов; «некоторые кричали, прося о сострадании и помощи, некоторые стонали, некоторые молчали, некоторые были не в состоянии идти (слышен был глухой звук волочения)».

Постоянными ночными допросами и избиениями Александр Долган был доведен до невменяемости, он пребывал в бредовом состоянии, его мучили галлюцинации. После медицинского осмотра его перевели в Бутырскую тюремную больницу. Там его кое-как привели в порядок и отправили по этапу в лагерь…

Режим Сухановки был устроен так, что психика людей не выдерживала, заключенные сходили с ума.

из книги Лидии Головковой «Сухановская тюрьма. Спецобъект 110» (М: Возвращение, 2009)

Один из монастырей, находящийся сейчас в ближнем Подмосковье, считался когда-то самым страшным местом Страны Советов

Свято-Екатерининскую пустынь основал у села Расторгуева в середине XVII века «тишайший» царь Алексей Михайлович. Ему же монастырь обязан и своим названием. Как гласит предание, государю, выехавшему в очередной раз на любимую им соколиную охоту, во время ночного отдыха явилась во сне великомученица Екатерина и возвестила о предстоящем благополучном пополнении в царской семье — рождении дочери. Прибывший вскоре из города гонец подтвердил, что столь важное для царской семьи событие свершилось. Эту дочку свою царь назвал Екатериной, а в память о явлении святой решил основать на том месте православную обитель.

Несмотря на столь весомую причину своего появления, новый монастырь не приобрел в лице государя щедрого покровителя. Да и других богатых жертвователей не было. На протяжении нескольких веков существования пустынь отличалась крайней бедностью (хотя первую каменную церковь здесь русский зодчий Иван Кузнечик построил еще в годы царствования Алексея Михайловича). Свято-Екатерининская стояла в стороне от оживленных дорог, богомольцы сюда добирались нечасто. Едва ли не самым главным объектом, который мог привлечь их внимание, была икона святой великомученицы Екатерины, пожалованная монастырю самим «тишайшим» царем, почитавшаяся среди верующих чудотворной.

Все-таки в конце XVIII — начале XIX века расторгуевский монастырь обзавелся новыми каменными строениями. В обители был возведен новый большой собор, освященный в честь великомученицы Екатерины, сооружена ограда со святыми воротами, с декоративными башенками по углам... К середине позапрошлого века ситуация с монастырским хозяйством настолько улучшилась, что здесь построили даже две гостиницы для паломников. Монастырская братия к этому времени возросла до 50 человек.

Долгое время история Свято-Екатерининской пустыни не отличалась какими-то «эксклюзивными» событиями и фактами — это была классическая по российским меркам «тихая обитель». Например, самым громким событием за все годы девятнадцатого столетия стала неудачная попытка нескольких лихих людей ограбить настоятеля монастыря и снять с него дорогой наперсный крест с бриллиантами. Зато век двадцатый повернул биографию монастырского комплекса в Расторгуеве совсем на другую колею, далекую от прежней пасторальности.

Своеобразным «прологом» стало убийство в 1908 году тогдашнего настоятеля монастыря, старца Мартирия. Расследование криминального происшествия показало, что он стал жертвой группы «революционных экстремалов» — боевиков-эсеров, занимавшихся «экспроприациями у представителей враждебных классов населения» ради добычи денег для своей организации. Убитого Мартирия похоронили у стен собора, и в дальнейшем так получилось, что памятник на его могиле оказался единственным старым надгробием, уцелевшим до наших дней.

Сейчас только этот поклонный крест напоминает о страшной «Сухановке».

После революции Екатерининская пустынь в Расторгуеве приняла в свои стены монахинь женского Красностокского монастыря из-под города Гродно в Белоруссии. Еще в разгар Первой мировой войны из-за наступления кайзеровских войск это большое монастырское хозяйство вынуждено было эвакуироваться на восток. Когда монахини, возглавляемые игуменьей Еленой, добрались до Москвы, им на помощь пришел сам император Николай. Он отдал белорусским «невестам Христовым» Александровский дворец в Нескучном, принадлежавший царской семье. Однако с приходом к власти большевиков монастырские сестры вынуждены были с этим комфортным прибежищем расстаться, Красностокской обители было предписано без промедления освободить дворец. А куда же идти? На сей счет авторы распоряжения ничего не сообщили. Пришлось монахиням вместе с монастырским священником и дьяконом довольно долгое время скитаться по случайным прибежищам, пока они не добрались наконец до Свято-Екатерининской пустыни. Здесь и обосновались беженцы из-под Гродно. Благо строения монастырские пустовали: их прежних обитателей начавшаяся Гражданская война в России разбросала кого куда.

Когда-то монахини устроили в Екатерининской обители образцовое хозяйство.

Уже через пару лет монахини полностью возродили подмосковную обитель, а по мнению некоторых жителей окрестных поселений, Екатерининский монастырь и вовсе превратился их неусыпными трудами в «райский сад». Оказалось, что подсобное хозяйство этой маленькой пустыни при умелом подходе к нему может давать богатые плоды — их хватало не только для самих монахинь и послушниц, но даже для многих окрестных жителей. Сложилась необычная для других мест ситуация: в преддверии зимы обитатели Расторгуева приносили в монастырь список продуктов, которые необходимы им в ближайшие суровые месяцы, и значительную часть таких заявок монахини выполняли: они подъезжали к домам на телегах и выгружали для хозяев овощи, зерно... По очень умеренным ценам в монастырской лавке граждане покупали мед, квас, молочные продукты, ягоды... Местным жителям разрешалось также в случае надобности брать «напрокат» почти задаром лошадей из монастырской конюшни, а кроме того, отзывчивые монахини лечили заболевших аборигенов, у которых на весь большой поселок в ту пору не было не только врача, но даже фельдшера. Местные органы советской власти подобной благотворительности, конечно, были рады, однако то, что ею занимаются «служители религиозного культа», вызывало у атеистически настроенных руководителей большое раздражение.

В итоге монастырь был упразднен. Согласно официальным документам, вместо него в стенах Свято-Екатерининской пустыни отныне существовала сельскохозяйственная женская артель. Впрочем, такое переименование не отразилось на главном в жизни обители: здесь по-прежнему каждый день совершались церковные службы.

Подобное «безобразие» (с точки зрения широко развернувшейся тогда в Стране Советов антирелигиозной кампании) не могло длиться долго. Однажды на исходе лета 1931 года настоятельница получила грозное предупреждение от местных властей: по распоряжению из Москвы все монахини и служащие монастыря должны в течение 24 часов покинуть его территорию.

А уезжать-то им было некуда. По воспоминаниям старожилов, многие насельницы, собрав свое скудное имущество, перебрались из келий на ближайшую железнодорожную станцию и целыми днями сидели там, плача от отчаяния. Некоторых молодых послушниц-сирот добрые люди из числа местных жителей взяли жить в свои семьи, а другие (всего в монастыре на момент его закрытия находилось около 150 человек) в конце концов разъехались.

Освобожденные от «нежелательного элемента» монастырские здания были быстро разграблены (этому процессу, впрочем, дали благопристойное название: национализация). А вскоре под сенью так и оставшихся на храмах крестов в бывшей «тихой обители» большевики открыли тюрьму! (Впрочем, как это ни парадоксально, в первые три года ее существования прямо рядом с казематами, в которых оборудованы были застенки, продолжал действовать последний из свято-екатерининских храмов — церковь Дмитрия Ростовского над святыми воротами.)

Когда-то в соборе при Берии были оборудованы технические помещения тюрьмы.

Тюремное учреждение поначалу было рассчитано на «легкий» контингент: в камерах сидели осужденные по уголовным статьям за незначительные преступления на небольшой срок. Этим нарушителям даже обеспечили улучшенные условия: в здании старой церкви по вечерам был открыт клуб, там показывали кинофильмы и устраивали концерты самодеятельности. Но через три года в бывшей Свято-Екатерининской опять произошли резкие перемены — и отнюдь не к лучшему. Всех прежних заключенных отсюда вывезли, а освободившиеся постройки были переданы в ведение Наркомата внутренних дел для создания здесь политической следственной тюрьмы. Ее существование было засекречено, в официальных документах фигурировало условное обозначение «спецобъект №110», а местные жители прозвали тюрьму Сухановкой — по названию расположенной неподалеку бывшей усадьбы «Суханово».

Именно под таким «народным» обозначением это ужасное место упоминается в книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»: «Сухановка — это самая страшная тюрьма, какая есть у Министерства госбезопасности...» Спецобъект находился в личном ведении «хозяина» НКВД, и сюда привозили самых «опасных» «врагов советской власти» — зачастую еще незадолго до того занимавших высокие посты партийных и хозяйственных работников, крупных военных, дипломатов, иностранцев... Одновременно в тюремных застенках содержалось около 160 человек.

За 20 лет после его возрождения Екатерининский монастырь полностью восстановлен.

В служебных инструкциях предусматривалась очень высокая оперативность получения признательных показаний от узников Сухановки. Максимум через две недели допросов всякий узник должен был подписаться под инкриминируемым ему политическим преступлением. Поэтому на допросах следователи не церемонились с людьми. Их не просто избивали, но применяли также самое современное пыточное оборудование, которое было приобретено специально для Сухановки в фашистской Германии, а также использовали собственные изобретения.

Специалисты, занимавшиеся уже в наше время изучением истории «спецобъекта №110», выяснили, что здешние заплечных дел мастера практиковали в общей сложности около 50 разных способов пыток. В числе их стоячие карцеры, настолько маленькие, что человек, оказавшись внутри, не мог даже присесть на корточки: колени упирались в стену. Приходилось стоять сутками (!). Существовали и другие карцеры — горячие, где несчастных мучили жарой от печных труб. Еще практиковалась «сухановская ласточка», когда заключенному протягивали через уголки губ полотенце (наподобие конской узды), концы которого привязывали сзади к лодыжкам согнутых ног и оставляли человека в таком чудовищно изогнутом состоянии на долгие часы. А в самые холодные зимние дни людей сажали в бочки с водой — отнюдь не теплой... Допросы, сопровождавшиеся «физическим воздействием» при помощи резиновых дубинок и палок, по традиции проводили ночью, днем же Сухановка затихала, так что большинство обитателей соседних жилых кварталов долго не догадывались, какой ад устроен по соседству.

Часть заключенных не выдерживала подобных изуверских мер принуждения — их трупы ради конспирации отправляли в морг другой тюрьмы, Бутырской, анонимно, под номерами. Многих узников бывшего Екатерининского монастыря приговаривали к смертной казни. В исполнение приговор приводили неподалеку — просто увозили в соседний лес, а труп расстрелянного там же и закапывали. Хотя после того как однажды палачи промахнулись и их жертвы, оказавшись лишь ранеными, попытались убежать, для процесса умерщвления приспособили глубокий монастырский подвал. Каждую ночь здесь уничтожали по 10-15 «врагов народа».

Главным устроителем Сухановки был народный комиссар внутренних дел Ежов. По злой иронии судьбы несколько лет спустя, после того как в 1937 году этого безжалостного садиста объявили врагом народа, его привезли для допросов именно на «дачу пыток» (так между собой шутливо называли тюремщики это тюремное заведение).

Вместо Ежова у «спецобъекта №110» появился другой, еще более жестокий хозяин: новым наркомом стал Лаврентий Берия. В народе за Сухановкой так и закрепилась на долгие годы недобрая слава «личной бериевской тюрьмы». Лаврентий Павлович сам подобрал сотрудников на «спецобъект №110» и приезжал сюда чуть ли не ежедневно — вернее, еженощно. Отсыпаться после участия в допросах «важных врагов» он предпочитал днем в своем московском особняке (во времена Сталина подобный ночной режим работы был фактически узаконен главой государства для своих ближайших соратников и подчиненных). По распоряжению нового наркома в Сухановке была проведена инженерная модернизация. Ради удобства хозяина в здании следственного корпуса (это бывшие братские кельи) устроили, например, лифт, поднимавшийся на второй этаж и опускавшийся в подвалы. Дверь, которая вела из коридора в богато отделанный личный кабинет Берии, замаскировали под стенной шкаф.

Сухановский «конвейер пыток и смерти» работал практически без перерывов вплоть до самой смерти Сталина и осуждения Берии в 1953 году. Лишь на несколько самых тревожных месяцев Великой Отечественной войны — в 1941 и 1942 годах, когда фашисты стояли у самых стен Москвы, — «спецобъект №110» вместе со своим «высококвалифицированным» персоналом и «сидельцами» был отправлен в эвакуацию. Точное количество людей, уничтоженных на «даче пыток» за все время ее существования, невозможно определить, но счет идет на десятки тысяч.

Когда не стало «хозяина», его любимую «личную» тюрьму закрыли. Корпуса за монастырскими стенами какое-то время использовали в качестве тюремной больницы, а потом это страшное место окончательно опустело. Лишь любопытные изредка заглядывали в разоренные кабинеты и подвалы с сохранившимися кое-где атрибутами жестокого тюремного быта. В 1960-1970-е годы монастырский комплекс занял учебный милицейский центр, однако с наступлением перестройки среди людей возникло инициативное движение за возвращение Свято-Екатерининского монастыря Русской православной церкви. Борьба эта увенчалась успехом. Весной 1992 года в искалеченном здании Екатерининского храма совершена была первая после долгого перерыва литургия, а еще через некоторое время сюда пришли первые монахи возрожденной Екатерининской пустыни.

Православная обитель ожила. Отреставрированы храмы, жилые и хозяйственные постройки старого монастыря, самые страшные следы ежовско-бериевской «дачи пыток» уничтожены. Но неподалеку от святых ворот воздвигнут поклонный крест — в память о тысячах загубленных и искалеченных здесь жизнях.