Вера новицкая. Вера новицкая - безмятежные годы

О жизни Веры Новицкой известно совсем немногое, даже годы рождения и смерти утрачены. Урожденная Шильдер-Шульднер, Вера Сергеевна жила в Петербурге в пору цветения последних дурманных цветов символизма, но это влияние обошло её стороной. В то время она писала ясные, чистые и на первый взгляд безыскусные книжки, прежде всего , Мусе, сперва девятилетней, затем взрослеющей. После «Хорошо жить на свете!» следовали «Веселые будни», «Безмятежные годы», «Первые грезы». Мир, созданный писательницей для своей маленькой героини, напоминает эдакий детский сад в райском уголке Северо-Восточного Сомерсета – городке Бате на реке Эйвон, где сплетала безобидные интриги своих воспитательных романов. Есть тут папочка и мамочка, месье и мадам Рутыгины, прогулки с друзьями, батистовые платьица, пение хором по вечерам. Довольно пресно, по-вашему? «Но зато как тут красиво, какой чудесный лес!»

Вера Новицкая закончила женскую гимназию в Санкт-Петербурге (1890), вышла замуж за Махцевича. Подозревают, что это был Александр Владимирович Махцевич, выпускник Виленского пехотного училища, уездный исправник Режицкого уездного полицейского управления (1901-03), полицмейстер города Двинска (1903-05). В 1905-07 гг. В.С. Махцевич проживала в Петербурге на ул. Бассейной. «По все видимости жила без мужа, так как его в адресной книге нет. При этом Вера Сергеевна значится женой коллежского советника».

Вера Новицкая прекрасно знала, о ком и для кого пишет. В 1908 году она стала учительницей в городе Лида Виленской губернии. А когда в том же году скончалась основательница и начальница лидской женской гимназии Мария Константиновна Новицкая, Вера Сергеевна унаследовала и её должность, и её мужа Федора Людвиговича, так же приняв его фамилию. На следующий год после начала Первой мировой войны город Лиду захватили германцы, затем прибрали к рукам поляки. Вера Новицкая исчезла в водовороте истории. Но не бесследно. Остался наивный и уютный детский мир веселых будней, безмятежных лет и первых грез, где так хорошо жить и где «мамочка копошится в соседней комнате, а на столе такой аппетитный крендель лежит и несколько поздравительных карточек: от тетушки Лидушки, от дяди Коли, от Володи и даже от Леонида Георгиевича».

26 ноября 1908 г. в возрасте 43 лет Мария Константиновна Новицкая (мать Веры) в девичестве Снитко скончалась «от разрыва сердца».

В ноябре 1909 г. Вера Сергеевна Махцевич становится Новицкой. Вместе с супругом она завершает дело начатое Марией Константиновной: в Лиде появляется полноценное среднее учебное заведение. 21 июня 1910 г. Император Николай II дал разрешение на преобразование лидского частного 7-классного учебного заведения в частную женскую гимназию, кстати, одновременно с прогимназиями Гречаниновой в Вильно и Рейман в Минске.

В продолжение 1912-14 гг. Вера Сергеевна под фамилией Новицкая издала в Санкт-Петербурге и Москве еще 5 книг для девочек: «Заветные уголки» (1911), «Безмятежные годы» (1912), «Басурманка» (1914), «Наташа Славина» (1914) и «Галя» (1914). Две из них - в весьма солидных издательствах Вольфа и Сытина. В эти годы она была начальницей лидской женской частной гимназии и полагаю, никто не станет сомневаться, что эти 5 произведений написаны в Лиде.

Лидская женская гимназия действовала до 1918 г. Вряд ли Новицкие покинули Лиду и эвакуировались в сентябре 1915 г. вглубь России. Двухэтажное здание гимназии, жилой дом, приличный участок, ученицы, немецкие корни Веры Сергеевны, должны были перевесить страхи перед кайзеровскими войсками. Вместе с тем, ни одного подтверждающего документа или воспоминания не сохранилось. Пересмотрел еще раз все немецкие фотографии и открытки 1915-18 гг, здание гимназии в поле зрения немецкого объектива не попало ни разу. Странно. В 1921 г в здании женской гимназии была открыта польская государственная гимназия, из чего следует, что Новицких в Лиде уже не было. Судьбы их не известны, оба исчезли в водовороте военных противостояний.

В. С. Новицкая

Веселые будни

Из воспоминаний гимназистки

Молебен. - Японка.

Ну, теперь-то я совсем настоящая гимназистка, даже и платье на мне форменное! То есть не то, чтобы уж очень форменное, потому на нем есть и складочки, и оборочки, передник тоже с крылышками и кружевом обшит, но все же платье на мне коричневое, a передник черный. Мне даже кажется, будто я немножко выросла, но это, быть может, только так кажется, потому что все-таки я самая маленькая в нашем классе. Как это приятно сказать - наш класс, наша гимназия!

Мундир свой я надела первый раз на молебен, a - представьте себе! - были же такие чудачки, которые в пестрых платьях явились. Вот охота!

Как только мы пришли, сама начальница забрала всех нас, новеньких, и повела в зал на молебен. Жарко было страшно. Две или три девочки из старших классов хлопнулись в обморок, но, говорят, это ничего, всегда так бывает.

Кончили мы молиться, подошла к нам синенькая девица и повела по лестнице на самый верх, потому что малыши - приготовишки, мы, шестой и пятый классы - все в верхнем коридоре. Оказалось, это-то и есть наша классная дама. Ну, конечно, сейчас же представилась нам. Ужасно миленькая: небольшого роста, но толстушка порядочная, личико круглое-круглое, - как дядя Коля говорит, - циркулем обведенное, глаза большие, карие, веселые и блестят точно мокрые вишни; носуля совсем коротенький, верхняя губа тоже; засмеется - точно ей все лицо веревочкой кверху подтянут, a зубы большие, белые, тоже как y инспектора на миндаль похожи; сама живая, веселая, так и крутится. Дуся!

Вот стала она нас по скамейкам: рассаживать.

Я еще за молебном заметила одну ужасно миленькую девочку, в темно-синем платье, с двумя длинными светлыми косами, мы с ней рядом стояли, a потом, пока шли наверх, и побеседовать немного успели; зовут ее Юля Бек. Мне очень хотелось сесть с ней на одну скамейку, да не тут-то было - она высокого роста, и ее на третью загнали, a меня посадили на первую, не совсем вперед, а во второй колонне от учительского стола. Место-то чудное, ворчать нечего, но если бы вы только знали, кого со мной посадили!

Её я тоже раньше заметила, и мудрено проглядеть: смотрю - японка, ну, право японка, и фасон лица такой, и глаза немного кверху. - Фу! Правда, она довольно беленькая и y неё чудная толстая каштановая коса ниже пояса, но все ж она японка. И вдруг - меня, именно меня, с ней сажают! Я чуть не заплакала со злости.

Ничего не поделаешь, сидим рядом, но я нарочно с ней ни слова, будто её и не существует. Вот еще, может её дядя, или братья наших; русских убивали, a я с ней разговаривать стану! И зачем ее только в нашу гимназию приняли?

Отвернулась. A все-таки интересно. Стала я сперва так вкось на нее поглядывать, a потом не выдержала, повернулась совсем: ведь вместе сидеть будем, поневоле придется в конце концов познакомиться.

Пока я обо всем этом раздумывала, классная дама ходила от одной скамейки к другой и y каждой девочки спрашивала, как зовут, фамилию и кто такая, православная или нет. Добралась и до нас. Я сказала. Потом японку спрашивает:

Как ваша фамилия?

Снежина.

Вы православная?

Вот тебе и фунт!.. то есть… pardon (извините (фр.)), я хотела сказать: вот так штука, вот тебе и «японка»!

Я ужасно обрадовалась, что ошиблась, теперь можно будет подружиться с ней. Сейчас, конечно, и разговорились. A ведь она совсем миленькая, особенно когда говорит или улыбается, так потешно рот бантиком складывает, и веселая, хохотушка, так и заливается.

В этот день нас недолго в гимназии продержали, велели только записать, какие книги и тетради купить надо, a потом распустили по домам.

Мы, сколько могли, поболтали с Любой, но в какие-нибудь полчаса, много ли успеешь? Ничего мы свое наверстаем, потому ведь я ой-ой как люблю поговорить, да и «японка» моя, видно, по этой части тоже не промах.

После обеда мы с мамочкой отправились за всем нужным. Купили книги, тетради, и ранец; - это было самое интересное! Мамочка хотела сумку; но тут я и руками и ногами замахала. Подумайте только: если купить сумку, то ее за мной горничная будет носить, - ужасно нужно! - тогда как ранец я сама на плечи нацеплю; всякий издали увидит, что гимназистка идет.

Купили мы тоже целую массу белой бумаги для обертки тетрадей, клякспапиру и ленточек. Конечно, клякспапир не обыкновенный розовый, как во всякой тетради даром дают, - фи! нет, y меня они двух цветов: чудные светло сиреневые и к ним пунцовые ленточки, a другие светло желтые с нежно голубыми лентами. Разве плохой вкус? Совсем bon genre (хороший тон (фр.)), даже мамуся одобрила.

Вера Сергеевна Новицкая
Известно о ней немного.
Урожденная Шильдер-Шульднер, по первому мужу Махцевич, по второму Новицкая.
Первые две книги были написаны Верой Сергеевной еще до второго замужества и были подписаны "Вера Махцевич".
С тех пор ее фамилия на книгах писалась как Вера Новицкая (Махцевич), что бы никто не забыл.
С 1905-го по 1907 года она жила в Петербурге, тогда же и были написаны ее первые книги.
В 1908 году она стала учительницей в женской прогимназии города Лиды (тогда это была Виленская губерния Российской империи, после первой мировой войны город принадлежал Польше, сейчас находится в Белоруссии.)
Там же вместе со своим будущим мужем Федором Людвиговичем Новицким Вера Сергеевна составила хрестоматию для приготовительных и первых классов средних учебных заведений."Уголки жизни"
В книге Н.Дмитриева "Национальная школа" 1913 имеется такая рецензия на этот сборник:
" Книга распадается на 5 частей: любовь, вера, труд, долг и «пестрые странички». Наиболее обширное место отведено первому отделу – любви; здесь рассказы и стихотворения о любви к Богу, к родине и человеку, из них много хороших, впрочем, стремясь привести возможно больше материала, развивающего в детях чувство любви, составители заметно увлекаются и помещают такие стихотворения и статьи, которые или мало понятны, или совершенно недоступны детям приготовительного и первого классов, например, первое стихотворение II части: «Верь в великую силу любви», или «Высший подвиг», А. С. Хомякова, «Нам жизнь дана, чтобы любить» – Горбунова-Посадова, и другие. Нет необходимых патриотических стихотворений, отечеству не уделяется должного внимания; но зато есть порядочные рассказы в отделах: труд и долг, хотя и не все, и особенно в отделе «вера»; против последнего отдела ничего не имеем возразить. Общее впечатление о книге было бы хорошее, если бы не было указанных главных недостатков книги."
Первой женой Федора Людвиговича была Мария Константиновна Новицкая, основательница и начальница Лидской прогимназии.Мечтой ее жизни было устроить в городе Лиде полноценную гимназию.
Но в ноябре 1908 года Мария Константиновна умирает, а менее чем через пол года ее мечта-таки осуществляется и прогимназия становится гимназией.
И с тех пор значится в справочниках как "Лидская частная женская гимназия Ф.Л и В.С. Новицких", а Вера Сергеевна становится там начальницей.
В 1915-м году в ходе первой мировой войны город Лиду захватывают немцы.
Написала она не так много книг.
В первую очередь ее перу принадлежит тетралогия о жизни Маруси Старобельской, непосредственной и живой девочке, подробно описывающей свою жизнь.Одна из прелестей книги именно в неожиданно подробном описании обыденных в то время вещей. Муся - девочка из богатой семьи, единственная дочь любящих ее родителей.
Все в ее жизни и дружба и учеба и шалости беззаботны и радостны. Она добрая девочка - но лишь от того что ей есть что отдать другим без ущерба себе... И лишь в последней части серии Муся понимает что так как она живут вовсе не все...
Серия книг выглядит так:
"Хорошо жить на свете" - Муся рассказывает о своей жизни до поступления в гимназию.
"Веселые будни" - (Подзаголовок "Дневник гимназистки" говорит сам за себя) Эта повесть о первом году обучения Муси в гимназии.
"Безмятежные годы" - предпоследний класс гимназии.Ничуть не изменившаяся Муся шалит как и в детстве.
"Первые грезы" - лето и выпускной класс гимназии.
Повести "Хорошо жить на свете", "Безмятежные годы", "Первые грезы" иллюстрировала известная художница Елена Петровна Самокищ-Судковская, причем в книге "Безмятежные годы" и "Первые грезы" (они вышли вместе в одной книге) иллюстрации цветные, что весьма интересно и очень красиво.
Так же она написала две повести для юношества, где основной темой является любовная линия.оба они названы по именам главных героинь:
"Галя" и "Наташа Славина", повесть для детей "Басурманка" (о жизни приемной сироты-француженки в русской семье) сборник рассказов "Заветные уголки", и отдельно изданный рассказ "Пестрый день".(Рассказ из жизни маленького кадетика)". И участвовала в составлении уже упомянутой хрестоматии "Уголки жизни".
Еще Вера Сергеевна сотрудничала с детским журналом "Родник", где печатались ее рассказы.

Вера Новицкая - Безмятежные годы

Вера Новицкая - Веселые будни

Вера Новицкая - Первые грезы

Итак, я начинаю записывать свои воспоминания. Со мной часто случаются такие интересные вещи, и потом я так много чего замечаю и думаю, что, если эти листочки попадут когда-нибудь моим внукам или правнукам, право, они не проскучают, читая их.

Прежде всего скажу, кто я и что я.

Мне девять лет и зовут меня Марусей, но называют просто Мусей, a двоюродный брат, Володя, почему-то Муркой. Ведь мальчики всегда что-то не по-людски делают! Красотой я не отличаюсь… Зато мамочка моя прехорошенькая! Положим, это не совсем все равно, но все-таки приятно, что в семье есть кто-нибудь, кем можно похвастаться. A уж мамочкой своей смело могу гордиться: красавица она настоящая и совсем, совсем молоденькая! Ее все извозчики за барышню принимают, когда мы с ней идем по улице: «Пожалуйте, барышни, лихо прокачу»! Да и не одни извозчики, a все решительно не могут надивиться, как у такой молоденькой, хорошенькой мамочки такая большая толстенькая дочь, так как тумбочка я порядочная.

Папа и мама всегда повторяют мне, что я дурнушка; но от этого читателям еще ясно не станет, какова я, потому что и дурнышки бывают разные. Сейчас объясню поподробнее. Волосы у меня черные, вьющиеся, довольно короткие, которые приводят в настоящее отчаяние мою бедную мамочку: как их ни причеши - через полчаса торчат во все стороны («как у индейского царя», говорит Володя). Глаза у меня тоже совершенно черные, и папа называет их «тараканчиками». Нос у меня немного кверху, и противный Володька уверяет, что через него видно все, что я думаю. Конечно, это глупости, и говорит он это только, чтобы дразнить меня, но какое счастье, что на самом деле так быть не может! Ведь это было бы ужасно, если бы старшие иной раз увидали, о чем я думаю! Вообще моему бедному носу не везет: мамин брат, дядя Коля, тот всегда притискивает мне нос большим пальцем, приговаривая: «дзинь-дзинь!» и уверяет, что фасон - чудный для пуговки электрического звонка. Лицо у меня круглое, беленькое, и щеки всегда розовые; но дядя Коля и тут нашел к чему придраться и говорит, что оно точно циркулем обведено. По-моему - неправда: лицо как лицо. Да кроме того, разве это плохо, если обведено, как циркулем? значит аккуратное, не кривое - косое какое-нибудь.

Много бедной мамочке труда стоит заниматься со мной; очень мне ее жаль, но что же делать, когда, как нарочно, во время урока мне все что-то постороннее в голову лезет, и никак я не могу думать о том, что мне объясняют. Одни задачи у нас идут довольно благополучно, и даже мамочка меня хвалит, a уж она даром никогда этого не сделает.

Кто знает, быть может из меня когда-нибудь выйдет знаменитая женщина-математик. То-то публика тогда наперерыв кинется читать мои воспоминания! Но когда это будет? А теперь надо еще уроки на завтра учить.

Перечитала с самого начала все написанное. Какое счастье, что мамочка не видела этих строк! Не говорю уж про кляксы, но ошибки такие, что я некоторые слова сама еле разобрала… Стоит ли писать дальше? Пожалуй, мое потомство ничего не разберет?.. Впрочем, если только это попадет в печать, то в канцелярии, или в редакции (как оно там называется?), вероятно, раньше все ошибки поправят. Вон какая масса книг печатается, a ведь ошибок никогда там не бывает; не может быть, чтобы все писатели были уж так хорошо грамотны! Выдумать рассказ не трудно, но чтобы никто, никто решительно из сочинителей никогда не ошибался в букве «ять» и в окончании «ешь» и «ишь» никогда не поверю!

Кроме меня, детей у нас нет в доме. Это ужасно! Уж как я прошу у мамочки сестру - нет, так и не могу допроситься! И главное, им же самим хуже: если б я была не одна, я бы гораздо меньше им надоедала, a так мне скучно; великое, подумаешь, удовольствие сидеть с француженкой и разговаривать! Да и придира она: что я ни скажу, непременно поправит, все не так, все не по её; мудрит только; a кто ее знает, сама-то она верно ли еще говорит? Была бы сестра, совсем другое дело; мы бы вместе играли, бегали; даже учиться было бы веселей, a то одна да одна!

Папа и мама с утра уехали на похороны одного знакомого старичка-генерала, a потому уроков у меня не было. Mademoiselle рада радешенька, и сейчас же заперлась в своей комнате, уткнувши нос в какую-то книжку. Она всегда так делает, когда мамы дома нет. Я со скуки пошла разыскивать свою куклу Зину, которая давно уже, бедняжка, не одетая и не кормленная, сидит в своем кресле в детской за шкафом; a около неё на кроватке лежит маленькая Лили. Взглянула я на них, и совестно мне стало. Мне все почему-то кажется, что куклы все понимают, они не могут говорить, не могут двигаться сами, но я убеждена, что и они чувствуют все, и грустят, и радуются. Вот и теперь мне показалось, что Зина с таким укором взглянула на меня! Я вообще ее меньше люблю, чем хорошенькую белокурую Лили, я хотя и стараюсь этого не показывать: если поцелую одну, то и другую; если же Лили и перепадает иногда лишний поцелуй, то где-нибудь в другой комнате, когда я убеждена, что Зина не может видеть. Я вообще больше люблю кукол с мягким туловищем, набитым опилками, и с фарфоровыми головами, с ними играть удобнее. Была у меня одна такая, ее Тамарой звали, она у меня очень часто хворала, так я всегда после болезни делала в ней где-нибудь дырочку и высыпала из неё немного опилок; она, конечно, от этого худела; ну, тогда я начинала ее лечить, везла куда-нибудь за границу или в Крым; там она поправлялась и возвращалась сильно пополневши. Для этого я всыпала ей прежние опилки, a иногда еще и песку добавляла; выходило очень натурально. Один только раз я перестаралась и пересыпала песку, так что кожа не выдержала и лопнула; пришлось на это место заплатку нашивать.

Я думаю что наши мамы для того и дарят нам кукол, чтобы мы с детства приучались быть добрыми, заботливыми матерями. Мне очень стыдно, и это даже, вероятно, грешно, но мне кажется, что я буду очень плохая мать и жена. Маленькие дети: это так скучно, так пищит, так надоедает, a если они молчат, как мои куклы, то ведь тогда так легко забыть про них, уйти в гости, a они останутся дома голодными.

Вообще, что за охота выходить замуж? Что такое мужья? ведь вот все эти противные мальчишки, как Саша Соколов, Петя Угрюмов, Коля Стрепетов, да и все другие Володины товарищи, - ведь вот за кого мне, например, придется выходить замуж. Сохрани Бог! Ни за что, ни за что замуж не пойду!!!

В три часа наши вернулись с похорон и с ними один папин сослуживец, Леонид Георгиевич. За обедом мама говорила, что старичка похоронили в церкви под плитой, что это стоило две тысячи рублей, но зато это чудно. Я совсем этого не поняла, но не хотела при чужом спрашивать. Зачем хоронить человека под плитой, когда можно его зарыть в землю? Да и для чего там плита? Кто на ней готовит? Я понимаю, если бы еще там приготовляли пищу для святых, то была бы честь лежать под ней, но, во-первых, их нет на земле; a во-вторых, они бы и не ели ничего… Разве вот для священников варят?… Тогда, должно быть, только для холостых, потому что когда мы раз были у отца Ивана и там обедали, ему не из церкви приносили, a сама матушка в кухню ходила. И как это я никогда в церквах плит не замечала? Странно ужасно! Спрошу маму.

Уж очень много уроков мамочка задает; особенно досаждают мне французские диктовки. Прежде m-lle начала было мне их делать, но, кажется, она и сама не много лучше меня знает, потому что диктовки мои она всегда поправляла по книге, a однажды я ее спросила, как писать слово mИchant, так она сказала, что через «ai»; мамочка это услышала и после того сама стала со мной заниматься.