Образ революции в произведениях маяковского. Тема революции в произведениях маяковского

Едва ли среди подлинных художников слова мы найдем писателя или поэта, который бы так решительно и безоговорочно принял революцию, как Маяковский. Все представители русской творческой интеллигенции конца XIX - начала XX века так или иначе ожидали революцию и связывали с ней свои надежды. Но далеко не все понимали, насколько разрушительным будет вихрь, который сметет все старое и отжившее. Мало кто осознавал масштабы массового террора, который неизбежно сопутствует завоеваниям революции, - ведь в первую очередь от него пострадала интеллигенция, рассуждавшая о необходимости “очистительной жертвы” во имя свободы.

Маяковский никогда не обманывался, представляя себе грядущую мировую революцию, и с самого начала был готов заплатить любую цену за “светлое будущее”. Он так ненавидел старый уклад жизни, что его творчество буквально пропитано этой ненавистью, желанием разрушить старое “до основания”. Сломать, растоптать нужно было все, чтобы не оставалось никаких нитей, связывавших его со старым. Пафос разрушения был направлен в его поэзии на культуру и ее ценности, традиции, язык.

Маяковский безжалостно ломает все привычные представления о жизни, любви, красоте. Он борется с ходульным восприятием искусства, выступая как полноправный хозяин, который смело наводит порядок в своем мире, не заботясь ни о чьем мнении, никому не давая права голоса.

О, если б был я

как солнце!

Очень мне надо

сиянием моим поить

земли отощавшее лонце!

В своих стихах Маяковский уже совершил революцию, последовательно и вместе с тем страстно отрекаясь от “старого мира” во имя новизны, нарушая языковые нормы русского языка, изобретая новые слова.

С отвращением смотрит он на предреволюционную российскую действительность:

Мокрая, словно ее облизали,

Прокисший воздух плесенью веет.

нельзя ли

чего поновее?

“Издинамитить старое” - вот установка Маяковского в поэзии и в жизни. Но разрушительная сила этого динамита ему понадобится и при созидании новой жизни. Для него созидание - то же, что и разрушение, ибо в глазах поэта процесс строительства никак не мог быть “мирным”, это всегда война - с косной материей, уснувшей природой, человеческой инерцией. Не случайно его стихи изобилуют словами, заимствованными из военной лексики: “борьба”, “армия”, “таран”, “оружие”. Слишком жесток у поэта его новый мир! В нем правят бездушные машины, дым фабрик заменяет там “дым кадильный”; копоть автомобилей желаннее, чем зеленые листья, “чернила нефти” нужнее журчащих ручьев. Где уж тут пробиться солнечному лучу! Для строительства такого города будущего нужно обуздать природную стихию, поработить ее. Пусть в нем трудятся миллионы машин, а если для этого потребуются человеческие жизни, то их не жалко отдать: “Ваше слово, товарищ маузер!”; “Мы смерть зовем рожденья во имя. / Во имя бега, / паренья / реянья!” Слово “строить” в поэзии Маяковского становится синонимом слов “рушить”, “громить”, “ломать”.

Маяковский ненавидит и презирает бездействие, пассивность. “Рваться в завтра, вперед!” - вот его лозунг. Революция олицетворяет для поэта движение, активность:

Наш бог бег,

Сердце наш барабан.

“Запутавшемуся миру на выручку” нужно мчаться, “обгоняя погони пуль”, главное - не задерживаться, не оглядываться, не останавливаться ни перед чем...

Маяковский, как и все атеисты, жаждал искоренить внешнее зло внешними же средствами. Он думал, что революцию можно осуществить чисто механически, главное - это запустить на всю катушку ее чудовищную Машину. Задача казалась ему простой: есть враг, носитель зла - буржуй, есть цель - уничтожить врага, есть средства - пули и штыки.

Но революция отгремела, старый мир был разрушен, а в

обществе вновь воцарились все те же продажность, взяточничество, бюрократизм. Оказалось, что революция, какой бы разрушительной она не была, не способна убить зло, которое живет не во внешней действительности, но внутри, в сердце человека. Маяковский не вынес разочарования и ушел из жизни. Последней жертвой разрушительного пафоса, который он воспевал в своих стихах, стал он сам.

В автобиографии «Я сам» под заголовком «Октябрь» Маяковский пишет: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня не было. Моя революция». Революция для Маяковского - это крушение старого мира, которое ожидалось во всем дооктябрьском творчестве, поэтому с ним связано ощущение грани, перелома во всем, в том числе и творчестве. Поэт видит двоякое отношение к революции- «Обывательское: - «О, будь ты трижды проклята!», «И мое, поэтово: - «О четырежда славься, благословенная!», но он спорит с обывателем и в конце стихотворения «Ода революции» поет славу ей. Примечательно и то, что пишет о революции Маяковский оду, которая изначально предполагает прославление, причем прославление общенациональной величины. Воскрешение этого жанра, ассоциирующегося с монументальным и грандиозным классицизмом, особое понимание времени Маяковского. При революции время идет очень быстро («Наш бог бег»), все постоянно находится в движении, с чем связана тема движения потока и потопа.

Потоп - это полная гибель старого мира, но это - гибель во имя рождения, и поэтому революция - это и молодость нового мира, дара строящегося.

Время меняет все вокруг и ставит вопрос: «Что делать поэту после революции?» И рождается новое понимание поэта.

Маяковский решительно перечеркивает старую культуру: «В «Полное собрание сочинений», как в норки, классики забились». Но жалости нет!

«...Футуристы прошлое разгромили, пустив по ветру культуришки конфетти», но «мы смерть зовем рожденья во имя», и революция позволяет «расправить спину искусства», создать новое искусство. Роль армии искусства в революции - сражаться наравне со всеми и вести народ за собой. Нет смысла в домашнем искусстве, и Маяковский провозглашает: «На улицы, футуристы, барабанщики и поэты!»

Поэт обязан в сером хламе мира лить свое солнце стихов. При революции искусство приобретает огромный размах: «Улицы - наши кисти, площади - наши палитры».

Маяковский впервые провозглашает то, что поэзия - это работа. «Кто выше - поэт или техник, который ведет людей к общественной выгоде? - Оба». «Мы равные. Товарищи в рабочей массе. Пролетарии тела и духа». Поэт и рабочий должны быть вместе. Поэзия становится «сложнейшим, но производством».

После революции поэт наконец сливается со своим народом. Слова «мы», «наш» появляются в первом же стихотворении о революции- «Наш марш». Народ, все 150 ООО ООО - имя автора стихов, народ же становится и новым героем поэзии Маяковского: «В бою славлю миллионы, вижу миллионы, миллионы пою». Резко меняется и понимание Бога. Народ - это миллионы безбожников, язычников и атеистов, и поэтому время призывает нового бога: «Выдь не из звездного нежного ложа, боже железный, огненный боже, боже не

Марсов, Нептунов и Вег, боже из мяса - бог-человек!» Новый бог людей, новый советский человек - Всехсветный Иван.

Революция не только изменяет представления о поэте, она рождает новое, непохожее искусство. «Дайте новые формы, дайте новое «искусство»- вот требование времени. Переиначиваются все поэтические атрибуты: «В новом свете раскроются поэтом опоганенные окаянные розы и грезы, - розы столиц в лепестках площадей».

Революция дает искусству новые жанры - марш, оду, приказ, возобновляется героический жанр (150 ООО ООО). Так как поэт сливается со своим народом, Маяковский-лирик и Маяковский-эпик после революции - одно лицо.

Революция врывается в стихи звучанием. Отсюда- новое построение поэзии: грохот, гром, нагромождение, звуков. «Есть еще хорошие буквы: Эр, Ша, Ща». Возрастает роль аллитерации, к примеру: «Жаром, жженьем, железом, светом, жарь, жги, режь, рушь!» В стихотворении «Наш марш» слова сближаются не только по смыслу, но и по звуку: «бог - бег, топот - потоп, бой - бей». В ритм стиха врывается барабанный бой: «Наш бог бег, сердце наш барабан».

Мосты к отступлению сожжены, дорога одна - в будущее. Будущее - судья революции - подтверждает эту право ту.

«Моя революция» — так без колебаний сформулировал Мая­ковский свою позицию и со всей страстью ринулся участвовать в «буче боевой, кипучей». Революция в корне изменила жизнь и творчество поэта. Свойственный Маяковскому мощный волевой напор, неукротимый темперамент борца получил выражение в стремлении «сделать жизнь» по-новому. Исчез пафос бунта и разрушения, борьбы с существующим миропорядком, преодо­лено настроение одиночества и разлада со всем миром. Радость участия в общем деле переустройства жизни, счастье от того, что «каплею льешься с массами», понимание своей роли «аги­татора, горлана-главаря» определяют особенности поэтическо­го языка Маяковского в послереволюционные годы.

Перед поэтом, как и перед всей советской литературой, встает вопрос: как писать о. революции? Маяковский начинает с марша («Наш марш», 1917; «Левый марш», 1918) и оды («Ода революции», 1918). Но он и здесь не только произносит «торже­ственное «О!», не только славит, он еще и видит разные лики революции («О, звериная! /О, детская! / О, копеечная! / О, ве­ликая!», «Как обернешься еще, двуликая? / Стройной построй­кой, грудой развалин?»). Эти противоречия революции поэт раскрывает в двух эпизодах: спасении котенка с тонущего крей­сера и казнь «седых адмиралов». Нет ли здесь продолжения темы, прозвучавшей еще у Пушкина в «Дубровском» и «Капи­танской дочке» — темы беспощадного русского бунта (но не бессмысленного, по Маяковскому)?

Показательно, что в это же самое время поэт пишет произ­ведение, казалось бы, не имеющее никакого отношения к ре­волюции, но точно отражающее его скрытое ото всех «груст­ное» (как заметил Ю. Олеша) лицо, состояние «страждущего человека». Это стихотворение «Хорошее отношение к лошадям» (1918), напоминающее нам о раннем Маяковском. Тот же кон­фликт (толпа и «один я»), тот же мотив непонятости, страда­ния и сострадания, образ ребенка как символ чистоты и безза­щитности (обращение «деточка», рифма «рыжий ребенок» — «она жеребенок»), то же наделение человеческими свойствами животного и отсутствие этих качеств у людей. Интересно, что сам образ лошади («глаза лошадиные», «за каплищей каплища по морде катится») — это авторский вариант той самой «кля­чи», которая в романе Достоевского «Преступление и наказа­ние» олицетворяет страдания человеческие. Так мы уже не в первый раз убеждаемся, что Маяковский, при всех эпатирую­щих заявлениях футуристов, отрицающих литературу прошлого, в своем творчестве основывается на традициях классики, про­должая или переосмысливая их.

Не только ярость борьбы, радость созидания, но и боль, тревога, грусть входят в круг переживаний лирического героя. Через патетику строк о мировой революции, как заметит иссле­дователь Ал. Михайлов, будет прорываться простое, человечес­кое: «Хоть раз бы увидеть, что вот, спокойный, живет человек меж веселий и нег». И хотя шедевров психологической лирики в советский период Маяковский напишет немного (он действи­тельно «себя смирял, становясь на горло собственной песне», причем делал это не по приказу, а по душе, считая, что рево­люционной эпохе нужна другая поэзия), сам факт существова­ния таких стихов помогает увидеть «разного» Маяковского.

«Маяковского ведет история», — точно сказала М. Цветаева. Революция подняла к активному историческому действию мил­лионы людей. Вчерашние рабы, они впервые почувствовали себя хозяевами страны и созидателями своей собственной судь­бы. Революционное нетерпение и нетерпимость, искренняя вера в то, что совсем близко, «там / за горами горя / солнеч­ный край непочатый», что ради грядущего братства человечес­кого стоит преодолевать невероятные трудности и мучения — все эти особенности настроения человека революционной эпо­хи выразил в своих произведениях В. Маяковский.

Время диктовало и свой язык, свои ритмы. «…Революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты», и эту «новую стихию языка» (разговорную речь) Маяковский положил в основу своих произведений. Но «разговорное» в его понимании не означало «бытовое», ополчился поэт и на лирико-романтическую стилистику, отстаивая право говорить языком поэзии о важнейшем содержании эпохи — о политике.

Такие поэты, как Блок и Маяковский, за свою недолгую жизнь стали свидетелями крупнейших исторических событий: революции 1905 года, периода жестокой реакции, империалистической войны, Февральской и, наконец, Великой Октябрьской революции. Всё это – реальные вехи путей России, важные моменты её истории, на которые живо откликнулись эти поэты.

«О, четырежды славься, благословенная!» -- такими словами Маяковский встретил Великую Октябрьскую революцию. С октября 1917 года начинается новый этап в его творчестве, этап, обусловленный, прежде всего, изменением действительности. Резко меняется тональность его стихов. Пафос, решительное отрицание враждебной человеку реальности, гротескное её изображение (персонажи сатирических гимнов, образ Повелителя Всего), мрачные картины людского горя уступают место мажорному утверждению начавшихся в стране коренных перемен.

«Ода революции», «Левый марш», «Мистерия-буфф», «Потрясающие факты» - эти первые образцы социалистического искусства захватывают своей искренностью, верой в прекрасное будущее, открывшееся перед человечеством. В неискренности поэта не могли упрекнуть даже его враги. Маяковский, как и прежде, остался романтиком, но теперь романтизм поэта направлен на утверждение нового мира. «Необычайнейшее», почти фантастическое в его произведениях тех лет рождено окружающей обстановкой. Для Маяковского революция была возможностью сделать жизнь легче и светлее, она должна была избавить народ от ненавистной власти «сытых». Вот как он пишет в стихотворении «Потрясающие факты»:

Напрасно пухлые руки взмолены,-

не остановить в его неслышном карьере.

республик и царств беря барьеры.

В дни исторического перелома Маяковский убеждённо встаёт в ряды первых деятелей литературы и искусства, включившихся в гигантский процесс обновления жизни. Он глубоко убеждён, что революция и поэзия нужны друг другу, он верит в действенность слова. Но, чтобы оно стало подлинно действенным, всё должно быть перестроенным: лирика и эпос, поэзия и драматургия. Именно поэтому Маяковский работает в «Окнах РОСТа». В желании непосредственно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства – источник новаторства Маяковского.

Своё восприятие новой действительности было и у Александра Блока. В январе 1918 года поэт опубликовал статью «Интеллигенция и революция», в которой писал о великих задачах, стоящих перед страной. В это же время им была написана поэма «Двенадцать». Она стала итогом раздумий Блока о революции. С огромным мастерством передаёт поэт революционную бурю, охватившую всю страну. Картины разрушенной жизни, разбушевавшейся природы, образы старого мира составляют реальную обстановку, в которой совершается революция.

Характерное для Блока отрицание старого мира проявилось в сатирическом изображении буржуазии, символа прошлого. Против прошлого, навстречу ветру, через разруху и голод идут двенадцать человек, двенадцать «апостолов революции», исполненные гнева народного. Революционная страсть, охватившая этих людей, преображает их в солдат.

Главная тема и главный герой поэмы – народ в революционную эпоху. Повествование о красногвардейском дозоре, идущем по улицам революционного Петрограда, приобретает космические масштабы. С помощью образа Христа Блок пытался утвердить революцию, так как Христос – это символ морали, а с ним неразрывно связаны двенадцать гвардейцев.

Таким образом изображение революции в творчестве Блока и Маяковского различно, но их роднит то, что они восторженно приняли перемены, хотя Блока и пугала их масштабность. Каждый поэт видел своё лицо революции: у Блока это был карающий меч, а у Маяковского – всепобеждающая сила.