Когда и где родился франсуа вассу. Из жалоб прекрасной оружейницы

Франсуа Вийон (фр. François Villon) (настоящая фамилия - де Монкорбье (de Montcorbier), Монкорбье (Montcorbier) или де Лож (des Loges)); родился между 1 апреля 1431 и 19 апреля 1432, Париж, - год и место смерти неизвестны (после 1463, но не позднее 1491)) - последний и величайший из поэтов французского средневековья, вор и вагабонд (бродяга).

Биография

Bийон - его псевдоним - фамилия воспитавшего его родственника, парижского священника. Рождённый и воспитанный в среде парижского мещанства в эпоху обнищания и кризиса Франции после «Столетней войны», Вийон оказался среди «деклассированных». Будучи студентом Парижского университета и получив в 1452 звание магистра, Вийон принимал участие в разгульной жизни школяров; вскоре Вийон оказался замешанным в уголовных преступлениях.

В 1456, вследствие участия в крупном грабеже, Вийон бежал из Парижа; в это время им написано первое крупное произведение - шуточное послание к друзьям «Les legs» («legs» - «статьи», «пункты»), впоследствии названное «Le petit testament» (Малое завещание).

Вся последующая жизнь Вийона проходит в бесконечных скитаниях по Франции в компании подонков общества. Изредка он находил убежище при дворах феодалов (в том числе и герцога Карла Орлеанского - талантливого поэта). В 1461, приговорённый к смертной казни, от которой его спасла лишь амнистия, Вийон создаёт свои лучшие произведения: «Epitaphe» (Эпитафия), вошедшую в лирический цикл «Codicille», и «Testament» (Завещание), впоследствии названное «Le grand testament» (Большое завещание):

Я - Франсуа, чему не рад,
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.

Перевод И. Эренбурга

Кроме этих произведений Вийону принадлежит ряд отдельных баллад, не дошедшая до нас поэма «Le Romant de Pêt-au-Deable» (существование которой некоторыми вообще оспаривается), баллады на воровском жаргоне (dubia). Поэт был изгнан из Парижа в 1463, далее его следы теряются. Вийон умер не позднее 1491, когда вышло первое издание его произведений (не исправленное).

Характеристика творчества

Биография и творчество более тесно связаны у Вийона, чем у какого бы то ни было иного поэта Франции. Большинство его произведений сочинены «на случай». Таково и крупнейшее его произведение «Testament» (к которому примыкают и его мелкие вещи), представляющее синтез всех основных моментов творчества Вийона. Таковыми являются прежде всего контрастность и ирония, лирический субъективизм и крайний сенсуализм (тяготение к чувственной стороне жизни); вся поэтика Вийона построена на этих моментах, и соответственно им можно различить несколько оттенков в лирических излияниях Вийона.

Он - реалист в том смысле, что в его поэзии - большое количество бытовых образов, контрастирующих друг с другом. Ирония и пародийность лежат в основе замысла «Testament»; здесь традиционная форма «поэтического завещания» даётся в бурлескном преломлении: предметом завещания являются безделицы (в связи с его похождениями), вроде вывески кабака, кружки пива, пустого кошелька, а также баллады, вставленные в текст; эта канва прерывается более или менее обособленными лирическими отрывками (здесь сказалось влияние поэта XIII века Рютбёфа с его пародийным «Завещанием осла» (Testament de l’asne)].

Традиционная, характерная для формалистической и аллегорической поэзии XIV-XV веков баллада у Вийона также часто пародийно снижена; в виде пародии даёт он и ультранатуралистические картинки попоек, притонов Парижа, говоря от лица кутилы (баллада «Père Noé» из «Testament»), вышибалы («Ballade, de Villon et de la grosse Margot», там же) и т. п.; в эпизоде с «Прекрасной оружейницей» поэт детально описывает «увядшие прелести» и сравнивает их с былыми; наконец в «Epitaphe» реальность переходит в гротескную утрировку: говорят повешенные, тела которых гниют, глаза которых выклевали птицы, и т. п.; к этому присоединено обращение к «людям-братьям», просьба молиться за их души; стираются границы гротеска, пародии и философского размышления (последнее - особенно характерно для Вийона; оно носит чисто субъективный характер).

Свои лучшие лирические стихотворения Вийон создал в этой манере. Можно назвать знаменитую «Ballade de menus propos» («Testament»; все строки начинаются словами «je connais» - «я знаю», рефрен же - «je connais tout, fors moi-même» - «я знаю все, но только не себя»), балладу «Contraintes», написанную на конкурс, на заданную тему (где Вийон пустил крылатое изречение «je riz en pleurs» - «смеюсь сквозь слезы»), «Dialogue entre le cœur et le corps» (Диалог сердца и тела), проникнутый глубоким пессимизмом, как и знаменитая «Ballade de dames du temps jadis» (Баллада о дамах былых времён, в «Testament», с рефреном «Mais où sont les neiges d’antan?» - «но где же прошлогодний снег?»). Наконец любопытна помещённая в «Testament» молитва в форме баллады от имени матери Вийона, простой, набожной женщины, создающая один из сильнейших контрастов в «Testament».

Вийон почти не выражает в своей поэзии социального протеста (за исключением эпизода с Александром Македонским в «Testament»), и социальная значимость его творчества, ультрасубъективного по своему характеру, - в картинах нищеты, порока, которых так много в его произведениях («Legs», «Testament», а также в воровских балладах).

Влияния на Вийона

Сильное влияние на реализм и пародийность Вийона оказали поэты-буржуа XIII-XIV веков (Рютбёф, Ж. де Мён - автор «Романа о розе»), фаблио, а также, как было доказано впоследствии, фламандский фольклор с его натурализмом; на философскую сторону творчества Вийона повлияли поэты XIV века (Эст. Дешан, Кр. де Пизан, Ал. Шартье).

Вийон и потомство

В свою очередь, громадное влияние сам Вийон оказал на поэтов конца средневековья и начала Возрождения (Грэнгуар, Пьер, Клеман Маро, даже Рабле), а затем влиял на сатириков и реалистов XVII века (Матюрен Ренье, Лафонтен, отчасти Мольер).

С похвалой отзывались о Вийоне Буало и Вольтер; в XIX веке Вийону поклонялись и романтики (Т. Готье) и Беранже, сильно напоминающий Вийона; среди парнасцев особенно близки к Вийону по характеру своей поэзии Ж. Ришпен, М. Роллина; немало общего с Вийоном у Верлена и его друга Трист. Корбьера.

Своей популярностью в Англии Вийон обязан прерафаэлитам и Р. Стивенсону.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Вийон оказался среди «деклассированных», однако был вхож и в дом парижского прево Робера д’Эстутвиля, где собирались поэты. В честь своего покровителя Вийон сочинил брачную песнь с акростихом из имени его супруги («Баллада Прево-младожену»). К середине 1450-х он уже достиг известности в качестве поэта. Будучи студентом , Вийон принимал участие в разгульной студенческой жизни; вскоре оказался замешанным в уголовных преступлениях .

Недолгое время он находился при дворе Карла Орлеанского в Блуа . Для альбома баллад на тему «От жажды умираю над ручьем», заданную Карлом Орлеанским поэтам его окружения и многократно разработанную самим герцогом, Вийон написал знаменитые стихи, известные под названием «Баллада поэтического состязания в Блуа». По условиям конкурса, поэты должны были написать шуточное стихотворение, но стихотворение Вийона оказалось не шуточным, а полным философского трагизма:

От жажды умираю над ручьём. Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя. Куда бы ни пошёл, везде мой дом, Чужбина мне - страна моя родная. Я знаю всё, я ничего не знаю. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовёт. Я сомневаюсь в явном, верю чуду. Нагой, как червь, пышней я Всех господ. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Я скуп и расточителен во всём. Я жду и ничего не ожидаю. Я нищ, и я кичусь своим добром. Трещит мороз - я вижу розы мая. Долина слёз мне радостнее рая. Зажгут костер - и дрожь меня берёт, Мне сердце отогреет только лед. Запомню шутку я и вдруг забуду, Кому презренье, а кому почёт. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Не вижу я, кто бродит под окном, Но звезды в небе ясно различаю. Я ночью бодр, а сплю я только днем. Я по земле с опаскою ступаю, Не вехам, а туману доверяю. Глухой меня услышит и поймёт. Я знаю, что полыни горше мёд. Но как понять, где правда, где причуда? А сколько истин? Потерял им счет. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Не знаю, что длиннее - час иль год, Ручей иль море переходят вброд? Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придаёт. Я всеми принят, изгнан отовсюду. (И. Г. Эренбург «Французские тетради».)

Влияние Вийона

Первой книгой французской лирики, выпущенной типографским способом, были стихи Вийона.

Громадное влияние Вийон оказал на поэтов конца средневековья и начала Возрождения (Пьер Грэнгуар , Клеман Маро , даже Рабле), а затем влиял на сатириков и реалистов XVII века (Матюрен Ренье , Лафонтен , отчасти Мольер).

С похвалой отзывались о Вийоне Буало и Вольтер ; в XIX веке Вийону поклонялись и романтики (Т. Готье) и Беранже , сильно напоминающий Вийона; среди парнасцев особенно близки к Вийону по характеру своей поэзии Ж. Ришпен , М. Роллина ; немало общего с Вийоном у Поля Верлена и его друга Тристана Корбьера .

Отрывок, характеризующий Вийон, Франсуа

Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d"honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.

Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.

В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.

Вийон был вором. И даже можно сказать - был убийцей.

Ему было немногим более двадцати лет, когда он подрался из-за девушки прямо на паперти церкви. Его соперник ножом рассек ему губу - тогда Франсуа бросил камень в обидчика. Бросок был роковым - парень был убит. Вийон срочно покидает Париж. Начинается его бродяжническая жизнь.

Во Франции тогда было смутное время. Страна была разорена войной с англичанами. Народ умирал от голода. Шайки разбойников бродили по дорогам. Судьи быстро судили, а палачи торопливо вешали.
Бежав из Парижа, Вийон прибился к одной из банд. В 1456 году король Карл VII согласился помиловать поэта за его слезное ходатайство. Вийон вернулся и стал студентом Сорбонны, как он говорил, «бедным школяром». Но руководила им вовсе не тяга к знаниям, просто по закону «школяры» были неподсудны королевскому суду. Вийон таким образом пытался избежать тюрьмы, ведь поведение его не было благочестивым. Он водился с самым известным разбойником Монтиньи, которого позднее приговорили к повешению за убийство, с известными ворами Лупа и Шолляром, с шулером Гара.

Бедность заставляла его воровать - и он научился это делать мастерски, приятели звали его «отцом-кормильцем», так как Вийон всегда мог достать окорок или бочонок вина.

Через некоторое время, после ограбления монаха-августинца, Франсуа опять вынужден был бежать из Парижа. Его поймали и приговорили к повешению. Ожидая казни, он написал «Балладу повешенных»:

Вот мы висим печальной чередой,
Над нами воронья глумится стая,
Плоть мертвую на части раздирая,
Рвут бороды, пьют гной из наших глаз...
Не смейтесь, на повешенных взирая,
А помолитесь Господу за нас!

В 1461 году Вийону исполнилось тридцать лет. Он встретил их в тюрьме близ Орлеана. Только что взошедший на престол Людовик XI приказал освободить поэта. Вийон пожелал молодому королю двенадцать сыновей.
Хотя поэт и был благодарен помогавшим ему сильным мира сего, но по натуре своей он был очень независимым человеком и предпочитал воровать, чем пресмыкаться перед королем или принцем. Во многих своих стихах он издевался над власть имущими. Правда, и самоиронии у него было достаточно:

Я - Франсуа, чему не рад,
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.

«Есть немало больших поэтов, которых мы знаем по школьным годам; их имена мы произносим неизменно с уважением, но к их книгам никогда не возвращаемся. Вийон – не памятник, не реликвия, не одна из вех истории. Минутами он кажется нашим современником, несмотря на диковинную орфографию старофранцузского языка, несмотря на старомодность баллад и рондо, несмотря на множество злободневных для его времени и непонятных намеков». (И. Эренбург)

С тех далёких времён прошло почти шесть веков, но имя Франсуа Вийона не затерялось. О личности поэта мы знаем не так уж много – в основном из его произведений и … судебных архивов. Его жизнь – это череда арестов и изгнаний, судебных дел, где его обвиняют в тяжких преступлениях – кражах, убийствах. Ему не единожды грозила смертная казнь, и нам неизвестно когда и как закончилась его жизнь. Единственное, в чем можно быть уверенным, что творчество его без преувеличения можно назвать уникальным явлением в литературе.

Франсуа Вийон (настоящая фамилия поэта неизвестна, предположительно Монкорбье (Montcorbier) или де Лож (de Loges) родился 1 апреля 1431 г. в Париже. В 8-летнем возрасте он потерял отца, и мать вынуждена была отдать мальчика дальнему родственнику капеллану Гийому Вийону, настоятелю церкви святого Бенедикта. Трепетное отношение к матери Франсуа сохранил на всю жизнь. «Вийон смеялся в жизни надо всем: над верой и над знанием, над вельможами и над епископами, смеялся и над самим собой, но всегда с умилением вспоминал мать:

Она печалится о сыне

И, хоть просторен белый свет,

Нет у меня другой твердыни,

Убежища другого нет» – приводит писатель и переводчик Илья Эренбург строки из стихов Вийона в очерке, посвященном поэту.

В 1443 году Франсуа поступил в Сорбонну на факультет искусств, где получил степень линценциата, а затем магистра. Но Вийон вовсе не был прилежным студентом: «О господи, если бы я учился в дни моей безрассудной юности и посвятил себя добрым нравам – я получил бы дом и мягкую постель. Но что говорить! Я бежал из школы, как лукавый мальчишка: когда я пишу эти слова – сердце мое обливается кровью». Он являлся непременным участником пирушек, ссор, драк, столкновений студенчества с властями, пытавшимися в ту пору ограничить права и вольности Парижского университета. Самый известный эпизод в этой «войне», длившейся с 1451 по 1454 год, – борьба за межевой знак, каменную глыбу, известную под названием «Pet au Deable», которую школяры Латинского квартала дважды похищали и перетаскивали на свою территорию, причем начальство Сорбонны решительно встало на сторону своих подопечных. Вийон изобразил историю с межевым камнем в озорном, бурлескном «романе» «Pet au Deable», до нас не дошедшем.

5 июня 1455 года произошла драка с неким священником по имени Филипп Сермуаз и Вийон смертельно ранил противника. Причины ссоры неясны; можно лишь предположить, что Вийон оказался убийцей по неосторожности, и доподлинно известно из официальных документов, что сам Сермуаз перед смертью простил его. Подав два прошения о помиловании, Вийон спешит скрыться из Парижа. Помилование через полгода было ему высочайше даровано, но, вернувшись в Париж, уже перед Рождеством, он связался с шайкой разбойников и принял участие в ограблении теологического факультета в Наваррском коллеже. Было украдено 500 золотых экю – сумма по тем временам немалая. И опять Вийон бежит из Парижа, на этот раз – надолго. Тогда же, в 1456 году, он написал и небольшую поэму «Малое завещание, или Лэ» («Le petit testament» или «Le Lais»), в которой отписал свое несуществующее имущество друзьям и знакомым. Это насмешливая исповедь студента-бродяги, пародирующая юридический документ. Предметом завещания являются безделицы (в связи с его похождениями), вроде вывески кабака, кружки пива, пустого кошелька.

Франсуа хотел стать придворным поэтом «короля Сицилии и Иерусалима» Рене Анжуйского. Но эта попытка окончилась неудачей – Вийон не ужился при дворе герцога. Жизнь без приключений казалась Франсуа пресной, и в Анжере он снова отличился. За какие грехи – неизвестно (говорили, что даже ради хорошего ужина Франсуа был способен на что угодно), но он был приговорен к повешению. В ожидании казни в тюрьме Вийон написал знаменитую «Балладу повешенного». Но приговор был отменён и поэт каким-то чудом оказался на свободе.

С 1457 по 1460 годы о жизни Франсуа Вийона ничего точно не известно. Существуют предположения, что он был главарем шайки кокийяров, именно потому, что некоторые произведения поэта написаны на их жаргоне. Но этот язык прекрасно знали и школяры, и бродячие комедианты, и священники – в их компании Вийон мог странствовать все эти годы.

В 1460 году Вийон за очередную из своих «проделок» вновь оказывается в заключении, но уже в тюрьме Орлеана. Амнистия в честь приезда малолетней дочери Карла Орлеанского Марии спасла его от смерти – в который раз!

Достоверно известно, что Вийон некоторое время служил при дворе герцога Карла Орлеанского, а затем при дворе герцога Жана Бурбонского, который даже пожаловал поэту шесть экю. Но дворцовая жизнь заканчивается весной 1461 года очередным заключением в тюрьме – на этот раз в городке Мен-сюр-Луар. 2 октября 1461 года Людовик XI, проезжая через городок, по традиции помиловал всех преступников, а вместе с ними был освобожден и Франсуа Вийон.

Но его жизнь на свободе оказалась не намного лучше, чем в тюрьме – дело об ограблении Наваррского коллежа не забыто, и Вийону приходится прятаться в окрестностях Парижа. Здесь, скрываясь от правосудия, он и написал свое, пожалуй, самое значительное произведение – «Большое завещание» («Le grand testament»).

Создается впечатление, что Вийон играл в очень опасную игру с жизнью и смертью, что ему доставляли определенное удовольствие опасность и риск, наполняли жизнь остротой…

Через некоторое время любовь к приключениям опять заставила Вийона забыть, что он находится в черном списке полиции. И снова тюрьма. На этот раз – Шатле. На этот раз – уличная драка, в которой был смертельно ранен папский нотариус. Вины Вийона в этом не было никакой – он просто присутствовал при потасовке. Но, учитывая прежние грехи, его подвергли пыткам и приговорили к повешению.

Прошение о помиловании, поданное им, было, скорее, жестом отчаяния – надеяться на то, что его выпустят из тюрьмы, было смешно. Но 5 января 1463 года безумные надежды Вийона оправдались: смертную казнь заменили десятилетним изгнанием из столицы, «принимая в соображение дурную жизнь поименованного Вийона». Он, обращаясь к суду, пишет «Балладу суду» с просьбой предоставить ему отсрочку исполнения приговора на три дня. Он ее получает и 8 января 1463 года покидает Париж. Больше о нем никто ничего не слышал. Достоверно известно одно: в 1489 году, когда Пьер Леве издал первый сборник его стихов, Вийона уже не было в живых…

Господь простит – мы знали много бед.

А ты запомни – слишком много судей.

Ты можешь жить – перед тобою свет,

Взглянул и помолись, а Бог рассудит…

Рассказывая о Франсуа Вийоне, приходится говорить о двух разных персонажах. Один получил отличное образование, писал стихи, пользовался милостью сильных мира сего и почил в солидном возрасте в провинциальной тиши. Второй вел разгульную жизнь, участвовал в грабежах и убийствах и умер не то в петле, не то от удара ножа на большой дороге. Кто из них был настоящим - до сих пор неясно.

Франсуа Вийон также известен как "король Vagabond".

Дни безрассудной юности

Франсуа де Монкорбье (или де Лож, тут источники расходятся) родился в Париже в 1431 или 1432 году. В восемь лет мальчик остался сиротой, и его взял на воспитание родственник - священник Гийом Вийон. От него Франсуа и получил фамилию, под которой его знают теперь миллионы любителей поэзии. Воспитание у Гийома Вийона было не очень долгим, но за это время Франсуа приобрел привычку общаться с Господом как со снисходительным духовным отцом, и эта привычка сказалась на сюжетах многих его стихов.

Дети позднего Средневековья взрослели рано и быстро выбирали свою дорогу в жизни. Уже в 12 лет юного Вийона определили на факультет искусств университета, откуда через шесть лет он вышел бакалавром, а затем получил степень магистра искусств, давшую ему право преподавать либо служить на мелких канцелярских должностях. Жизнь парижского школяра XV столетия имела две стороны. Одна из них давала возможность получить отменное образование, сделать головокружительную карьеру и прожить обеспеченную, респектабельную жизнь. Другая - заставляла терпеть нужду и голод, требовала находить время на выполнение уроков и средства на гулянки в кабаках и у веселых подружек. Не всякий мог совместить обе стороны без ущерба для своей репутации.

Вийон не пытался сохранить даже видимость благонадежности. Кажется, без него не обходились ни одна потасовка, розыгрыш или другая проделка на улицах французской столицы. Оттого большую часть фактов его жизни историки нашли не где-нибудь, а в судейских архивах. Именно там обнаружились материалы о похищении вывесок с городского рынка и многолетнем противоборстве с некоей мадам Брюйер за межевой камень из ее поместья. Школяры несколько раз похищали камень, а однажды водрузили его на самый верх горы Святой Женевьевы, где дополнили сверху вертикальным булыжником и поименовали Pet au Diable, что можно перевести как «пуканье дьяволу». Вокруг инсталляции регулярно устраивались ночные гулянья с пением и танцами. В конце концов взбешенная владелица «неприличного» камня подала на хулиганов в суд, который обязал университетское начальство наказать виновных. Призванным к ответу гулякам, в числе которых был и Вийон, пришлось на коленях умолять наставников о прощении.

Принимая во внимание лихую жизнь...

Вообще, легенды приписывают мэтру Франсуа крайне неуживчивый агрессивный нрав, из-за которого однажды он оказался в большой беде. Священник Сермуаз затеял с ним перепалку из-за дамы, Вийон не остался в долгу. Потасовка переросла в поножовщину, в которой священник был убит. Перепуганный поэт, не дожидаясь ареста, сбежал из Парижа. Однако Сермуаз перед смертью отпустил убийце его грех, и Вийон подал в парижский суд прошение о помиловании, которое через несколько месяцев и было ему даровано. В ожидании милости властей правонарушитель коротал время в обществе распутной аббатисы одного из провинциальных монастырей. Кроме того, памятуя о своих юношеских приключениях, Вийон связался с бандой грабителей и даже поучаствовал в нескольких кражах, чтобы разжиться деньгами. Так он провел более полугода, наконец ему позволили вернуться в столицу.

Однако в Париже прощенный Франсуа немедленно взялся за старое: в составе воровской шайки ограбил Наваррский коллеж на крупную по тем временам сумму в 50 экю золотом. Сам Вийон всего лишь стоял на стреме, но на всякий случай решил снова скрыться из города, прихватив свою часть добычи. Согласно легенде, в ночь после ограбления поэт написал небольшую поэму, известную как «Малое завещание», где с уморительной серьезностью распоряжался своим несуществующим имуществом, а заодно осмеивал многих из знакомых.

Вероятно, удачливый вор рассчитывал вскоре вернуться на парижские улицы, но фортуна отвернулась от него. Кража была раскрыта, выяснились также имена участников, и над головой поэта снова навис карающий меч правосудия. Дорога в Париж теперь была ему заказана надолго, и Вийон поневоле пустился в новое путешествие по дорогам . Жизнь, которую он вел в странствиях, мало отличалась от прежней: мэтр Франсуа побывал в тюрьмах Анжера, Орлеана и Мена, но всякий раз ускользал из заключения - то по амнистии для всех арестантов, то в результате помощи воровской братии.

Однажды в Блуа

Впрочем, ни скитания, ни разбойные похождения, ни тюремное заточение не мешали развиваться его поэтическому таланту. В поэзии Вийон всегда строго следовал принятым стихотворным формам, но зато наполнял их абсолютно немыслимым для своей эпохи содержанием. Он первым начал писать стихи от собственного лица, определив тем самым свою личность на первые роли. Никто до него не обращался к Богу как к терпимому отцу, с расчетом на понимание и прощение любых выходок. А его баллады, посвященные воровскому братству, поэт записывал на такой хитрой разновидности знаменитого парижского арго (жаргона), что филологи бьются над их расшифровкой и в наши дни.

Самыми известными его стихами считают «Балладу поэтического состязания в Блуа», созданную во время пребывания Вийона при дворе герцога Карла Орлеанского. Как-то герцог предложил десятку желающих из числа его придворных сочинить балладу, содержащую строку «Я над ручьем от жажды умираю». Строка посвящалась внезапно пересохшему замковому колодцу. Сам Карл написал о том, что некий ручей отделяет его от родных земель и он умирает от жажды вернуться на родину. Другой поэт воспел свою жажду выпить вина, и смерть в его отсутствие над ручьем с холодной чистой водой. А Вийон, заметив в заданной строке противоречие, создал балладу, полностью состоящую из парадоксов.

От жажды умираю над ручьем,

Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.

Куда бы ни пошел - везде мой дом.

Чужбина мне - страна моя родная.

История умалчивает о том, кому отдал награду Карл Орлеанский, но творение Вийона - единственное, что осталось от шуточной стихотворной дуэли.

От биографии к легенде

Через несколько лет бродяжничества Франсуа вернулся в Париж. Позади был длинный путь, который, однако, и на этот раз ничему не научил его. Поэт привык относиться к собственным похождениям весьма уважительно: выйдя очередной раз на свободу из тюрьмы, он с гордостью отмечал, что «не каждый зверь сумел бы так выкрутиться».

В столице поэт повел прежнюю разгульную жизнь, а его участие в очередной уличной драке, где случайно ранили папского нотариуса, до дна исчерпало общественное терпение. Франсуа бросили в тюрьму и вскоре приговорили к повешению. Но Вийон не был бы самим собой, если бы утратил присутствие духа в этой безвыходной ситуации. Строки, посвященные ожидаемой казни, написаны в лучших традициях школярской поэзии:

Я - Франсуа, чему не рад.

Увы, ждет смерть злодея,

И сколько весит этот зад,

Узнает скоро шея.

При том образе жизни, какой вел поэт, он должен был постоянно ожидать смерти. Недаром в своих стихах Вийон замечает, что «всех возьмет смерть в им назначенные дни». Когда настал час его самого - по сей день остается неизвестным. Приговор суда обжаловали друзья поэта, и он в очередной раз ускользнул из лап смерти: повешение для него заменили на десятилетнее изгнание из французской столицы.

Пару дней спустя Вийон покинул Париж и одновременно исчез со страниц истории. С этой поры от его жизни остались только легенды. Одну из них изложил Рабле в книге о Гаргантюа и Пантагрюэле. Согласно его рассказу, на склоне лет Вийон поселился в монастыре в Пуату, но и там его нрав не давал ему покоя. Однажды поэт задумал поставить мистерию о Страстях Господних и попросил ризничего выдать ему церковное облачение в качестве реквизита. Ризничий с негодованием отказал, за что его немедленно постигла кара. Ряженые в чертей актеры мэтра Франсуа до того напугали лошадь ризничего, что она понесла. Несчастный не удержался в седле и в буквальном смысле слова не собрал костей, скончавшись еще до того, как кобыла остановилась. Чем закончилась очередная вполне уголовная история с участием Вийона, Рабле не рассказал. Возможно, он просто сочинил ее от первого до последнего слова.

Ни о жизни поэта после отъезда из Парижа, ни о дате его смерти ничего достоверно неизвестно. Косвенным доказательством кончины неугомонного мэтра Франсуа может служить лишь стихотворный сборник, вышедший в 1489 году без авторской правки: если поэт не участвовал в выпуске собственных творений, видимо, его уже не было в живых. Вероятнее всего, мятежный поэт Вийон умер не своей смертью. Его биографы полагают, что он это заслужил.