Изложение выстрел. Стычка при карточной игре офицеров
Образ Базарова противоречив и сложен, его раздирают сомнения, он переживает душевные травмы, в первую очередь из‑за того, что отвергает естественное начало. Теория жизни Базарова, этого крайне практичного человека, медика и нигилиста, была очень проста. В жизни нет любви – это физиологическая потребность, нет красоты – это всего лишь сочетание свойств организма, нет поэзии – она не нужна. Для Базарова не существовало авторитетов, он и веско доказывал свою точку зрения до тех пор, пока жизнь не переубедила его. Кроме того, для нигилиста не существовало понятие культурного наследия и необходимости его хранить для потомков. Он считал это пережитком прошлого и ненужным рудиментом.
В своих спорах с Павлом Петровичем Базаров говорил о ненужности поэтов, о необходимости ученых. Он отрицал духовную красоту и вообще духовную сторону жизни человека. Его категоричность несколько однобока. Он действительно пока не видит практической выгоды от абстрактных ценностей. Но постепенно, шаг за шагом, Базаров прозревает. Первым этапом была встреча с Одинцовой, когда жизнь опровергла его первый постулат о том, что любви не существует. Герой понял, что любовь есть, от этого осознания его переполняют самые разные эмоции – дискомфорт от осознания собственной неправоты, злость на себя за мимолетную слабость, злость на Одинцову за то, что она появилась в его жизни. Базаров испытывает все что угодно, только не радость бытия, любовь его мучает, он горит в собственном огне. Его деятельная и логичная натура не может найти объяснения происходящему, и это раздражает его еще больше.
Желая стать народным героем, Базаров только отрывается от народа. Он желает получить уважение от тех, кого презирает, а такое невозможно. Трагичность образа Базарова заключается в его противоречивости. С одной стороны, он жаждет любви и хочет быть любимым, но не может себе этого позволить. Он чувствует себя несколько виноватым, что предал свою идею, и своим поведением, резким и грубым отталкивает Одинцову. Точно так же он желает добра своему народу, но совершенно не принимает в расчет глубокую духовность народа, его сложившуюся веками высокую культуру. Желая разрушить, «расчистить место» для новой жизни, как он говорит, Базаров бесцеремонно пытается перечеркнуть тысячелетний опыт человечества, что в принципе невозможно в данных условиях. До определенной степени Базаров прав. Наука необходима для продуктивного прогресса, для новых достижений, для облегчения жизни людей, но нельзя делать из нее самоцель, отрывать от потребностей простых людей.
Базаров – очень сильная и незаурядная личность. Но, как часто случается, его благие намерения не всегда приводят к ожидаемому результату. Противоречивость образа Базарова – лишь одна из граней трагичности. Другая проблема этой личности – сила, которая не находит выхода, Базаров одинок в своем нигилизме. Всех этих окружающих его так называемых единомышленников типа Кукшиной и Ситникова даже не стоит принимать в расчет. Эти персонажи – жалкая пародия на Базарова. Аркадий тоже не годится на роль последователя‑нигилиста. У Аркадия совсем иной путь, чем у Базарова, возможно, менее трудный и противоречивый, но не менее нужный. Судьба Аркадия лишена той надрывной трагичности, которая присутствует у Базарова. Но в жизни Аркадия Базаров сыграл огромную роль. Он заставил Аркадия как минимум, задуматься о своем жизненном пути и о пути России в целом.
Долгое время роман «Отцы и дети» в критической литературе вызывал разночтения и порождал диаметрально противоположные точки зрения. Так, очень часто либералы и консерваторы читали произведение как оправдание собственной мягкотелости, обличение резкости суждений молодежи, а революционеры находили близкие темы для себя. Такая однобокость угнетала писателя, но он ничего не мог поделать. Осознание противоречивости произведения пришло в критику уже многие годы спустя после смерти автора.
Увлекательная повесть под названием «Выстрел» была написана в далеком 1830 году. Произведение относится к такому направлению русской классической литературы, как реализм. В повести описывается жизнь отставного русского офицера и его вражда с молодым графом, которая перерастает в дуэль.
В данной статье представлен краткий пересказ увлекательной повести. Пересказ будет удобно читать тем людям, которые ведут активный образ жизни и не располагают достаточным количеством времени, чтобы читать произведение в полном объеме.
Обратите внимание! Повесть «Выстрел» относится к серии повестей, которые были написаны Пушкиным и вошли в единый сборник. Книга получила название «Повести Белкина».
Повесть «Выстрел» — краткое содержание для читательского дневника — подойдет наилучшим образом, так как является компактным и одновременно информативным рассказом.
Повесть разбита по главам, в которых подробно раскрыт сюжет повести.
Глава первая
Жизнь обычного армейского офицера, проживающего в военном городке, – это всегда скучное и однообразное времяпрепровождение.
Все одинаково одеты в мундиры, которые каждый солдат вынужден наблюдать ежедневно. Выделялся из всего офицерского общества только гусар в отставке по имени Сильвио. Внешне это был всегда сердитый мужчина.
Старый воин отличался очень сложным характером и невероятно скверным языком. Большинство солдат ничего не знало о Сильвио. Сам же мужчина любил принимать у себя в гостях армейцев, угощать их, рассказывать о различных военных событиях прошлых лет.
Сильвио имел пристрастие к стрельбе из пистолета. Этими навыками он владел изумительно. Казалось, что в стрельбе из пистолета ему нет равных во всем полку.
Одним летним вечером все офицеры как обычно собрались в гостях у старого гусара.
Играли в карты, а сам хозяин дома по старой привычке сидел и молча правил те описки, которые были сделаны солдатами в записях по ходу карточного расклада.
Среди армейского общества сидел молодой и горячий лейтенант, который был в гостях у старого офицера впервые.
Мужчина увидел, как хозяин дома молча вносит свои правки в записи, вспылил и со всего маху бросил в гусара медный подсвечник.
На удивление публики Сильвио никак не отреагировал на дерзкий поступок молодого офицера. Старый гусар приказал мужчине немедленно убираться из дома. Большинство офицеров думали, что действия хозяина дома будут куда более резкими, но тот ограничился лишь удалением картежника за пределы своего жилья.
Эта мягкость существенно подорвала его репутацию среди офицерского корпуса, так как изначально у него была слава сурового и непредсказуемого мужчины.
Спустя некоторое время эти события стерлись из памяти военных, и практически никто уже не вспоминал о данном инциденте.
Однажды полевая почта принесла отставному гусару письмо. Мужчина распечатал конверт, прочел текст, изложенный на листе белоснежной бумаги и очень обрадовался.
Всем своим знакомым он объявил, что сегодня приглашает солдат к себе в гости. К сожалению, это будет их последнее совместное времяпровождение. Скоро гусару нужно будет уехать по делам.
Вечером, когда ужин был завершен, и большая часть офицеров разошлась по домам, Сильвио отозвал в сторону рассказчика.
Мужчина поведал, что в тот вечер, когда в него прилетел медный подсвечник, гусар не стал вызывать молодого офицера на дуэль по той простой причине, что ему нельзя подвергать свою жизнь опасности. Дело в том, что у старого гусара есть долг, который обязательно нужно вернуть.
Когда гусар был молодым, то среди всего офицерского корпуса своего полка отличался крайне заносчивым характером. Регулярно принимал участие в различных пирушках, веселился, дрался на дуэлях.
Все сослуживцы симпатизировали молодому человеку, а высшее армейское руководство смотрело как на потенциальное, но необходимое для армии зло. Однажды в полк перевели молодого и богатого офицера. Парень был из знатной семьи, фамилия которой была у всех на слуху.
Именитый офицер всячески старался подружиться с Сильвио, но мужчина позавидовал богатству, везению и успехам парня, и отношения у них не заладились.
В один из летних вечеров у местного помещика польского происхождения был бал. Среди приглашенных были офицеры из полка Сильвио, и, конечно же, сам гусар.
Этим вечером у него с молодым офицером произошла ссора, в ходе которой гусар получил пощечину.
Дуэль состоялась на следующий день ранним утром. Бросили жребий. Первым должен был стрелять обидчик Сильвио. Тот прицелился и попал в шляпу. Пуля прошла на вылет и не повредила голову.
Пришла очередь стрелять гусару, но тот увидел, как обидчик хладнокровно ест черешню. Дуэлянт вспылил и сказал, что не будет мешать противнику завтракать, а завершит начатое в следующий раз. С тех пор Сильвио страдает от желания отомстить.
Письмо было прислано старым товарищем, в котором тот пишет, что офицер, давший ему пощечину в молодости, собирается жениться. Теперь отставной гусар хочет отправиться в Москву, чтобы отомстить за свою обиду и посмотреть, сможет ли офицер сохранять все такое же хладнокровие перед самой свадьбой, как тем утром, когда ел черешню.
Глава вторая
После разговора Сильвио с рассказчиком уже прошло не менее 5 лет. Рассказчик жил в глухой деревне, где проживало совсем небольшое количество жителей.Там было настолько скучно, что свою скуку тот не мог развеять ни книгами, ни долгими беседами с ключницей, ни спорами с неугомонными соседями.
На второй год своего проживания рассказчику становится известно, что к ним в деревню переезжают граф и графиня из знатного рода.
Молодая пара поселилась в поместье. К ним в гости сразу же направился рассказчик, которого приняли как положено. В одной из комнат рассказчик увидел картину, простреленную пулей из пистолета. Шутя, тот поведал графу, что точно так же жестко стреляет знакомый рассказчика по имени Сильвио.
Граф и графиня сразу же заволновались и рассказали историю, что это следы от выстрела, сделанного именно рукой Сильвио.
Где-то пять лет назад тогда еще холостой граф только собирался жениться. К нему в имение пожаловал Сильвио, чтобы отдать старый долг за пощечину.
Мужчина отмерил двенадцать шагов и начал целиться. Затем предложил графу повторно бросить жребий. Графу снова повезло стрелять первым.
Граф прицелился, сделал выстрел, но попал в картину. Теперь настала очередь отставного гусара делать свой долгожданный выстрел. В этот момент в комнату вбежала графиня.
Женщина была в истерике. Стараясь спасти своего будущего мужа графиня бросилась в ноги Сильвио. Она умоляла пощадить возлюбленного, но, несмотря на все просьбы, гусар был полон решимости отдать свой долг за пощечину на балу. Графиня продолжала рыдать. На лице у графа был страх и ужас осознания приближающейся смерти.
Вдруг отставной гусар убрал пистолет и сказал, что оставит графа в живых. Мужчине было достаточно видеть испуганное лицо своего обидчика. Граф показал себя робким и смиренным человеком и продолжал стоять в оцепенении ужаса.
Выходя из комнаты, Сильвио сделал выстрел в картину, попав в то же самое пулевое отверстие, которое образовалось после выстрела графа.
После этого отставной гусар вскочил на коня и ускакал еще до того часа, когда граф и его супруга наконец-то пришли в чувства.
Видя решительность Сильвио и меткость его стрельбы из пистолета, у них не оставалось сомнений, что старый солдат просто пощадил своего обидчика, удовлетворившись унижением графа и своим психологическим превосходством над противником.
После этого они никогда больше не виделись. Рассказчик также не встречался с отставным офицером, но слышал, что якобы тот погиб во время боевых действий на юге Европы, когда греческий военачальник Александр Ипсиланти организовал восстание против Османской империи.
Сильвио на стороне греческих повстанцев командовал отрядом русских добровольцев, которые оказывали Греции помощь в борьбе против турецкого ига.
Заключение
Произведение «Выстрел», главные герои которого -это люди со своими положительными и отрицательными сторонами в характере. Автор не просто описал жизнь отдельного отставного офицера, который за годы службы в российской армии стал суровым и бесстрашным мужиком.
Пушкин пытался донести читателю, что Сильвио и высокомерный граф, совершивший в молодости ошибку и ударивший офицера по лицу, — обычные люди.
Отставной гусар не может удовлетворить жажду мести и всей своей душой старается доминировать над сознанием графа, вызвать смятение, страх, робость.
В итоге мужчина все же добивается своего.
Граф испуган, так как впереди у него должна быть семейная жизнь с любимой женщиной, но вдруг всего лишь один меткий выстрел российского офицера способен навсегда перечеркнуть его планы на будущее.
Пушкин показывает, что смелость и благородство заключаются не только в решительности отомстить обидчику, принести ему душевные и физические страдания, но и в способности прощать .
Этими качествами обладал главный герой произведения, который в любой момент мог нажать на спусковой крючок и заставить навсегда замолчать сердце высокомерного графа, а вместо этого нашел в себе мужество простить врага и дать шанс на счастливую жизнь с молодой женой.
Полезное видео
Подведем итоги
«Выстрел» (краткое содержание) можно прочесть онлайн на сайте брифли или в википедии. Данное произведение входит в список русской классической литературы, поэтому рекомендовано к прочтению школьникам, студентам и просто людям, желающим расширить свой кругозор.
Краткое содержание повести Белкина «Выстрел» переносит читателя в небольшое местечко, в котором расквартировали армейский полк. Жизнь офицеров проходила по установленному порядку, скуку рассеивали лишь встречи с Сильвио. Этот человек для всех местных жителей являлся сплошной тайной, никто не знал, откуда тот приехал, кем раньше был, какие у него доходы. Сильвио был неразговорчив, обладал крутым нравом, острым языком, но всегда накрывал стол офицерам, а шампанское у него лилось рекой. За такое гостеприимство военные прощали ему все.
Странное поведение Сильвио
Несмотря на замкнутость мужчины, все офицеры знали о его искусстве в стрельбе. О поединках Сильвио говорил нехотя и на вопросы о том, доводилось ли ему драться, отвечал, что доводилось, но подробностей не рассказывал. Военные решили, что на совести их знакомого лежит какая-то невинная жертва, но расспрашивать не решались. Краткое содержание повести Белкина «Выстрел» переносит читателя в тот вечер, когда у Сильвио по обыкновению собрались офицеры. Они играли в карты, а хозяина попросили прометать банк.
Среди гостей был новенький, который не знал о привычках мужчины. Когда молодой офицер заявил Сильвио, что тот ошибся, хозяин продолжал упорно молчать. Подвыпивший молодой человек в гневе запустил в голову мужчины шандалом. Все думали, что поединка не избежать, но Сильвио лишь попросил обидчика убраться из его дома. Сначала активно обсуждался, но вскоре забылся, и лишь офицер, симпатизировавший молчуну, не мог примириться с тем, что его друг не смыл оскорбления.
Личная тайна Сильвио
Краткое содержание повести Белкина «Выстрел» рассказывает о том, что однажды в полковую канцелярию Сильвио приходит пакет, содержание которого его взволновало. Мужчина накрыл стол и пригласил всех офицеров на прощальный обед, объявив о своем отъезде. Когда гости разошлись, хозяин открыл свою тайну молодому человеку, с которым больше всего сдружился. Оказывается, Сильвио раньше служил в где наслаждался своим первенством. Но однажды туда определили молодого человека из знатного и богатого рода. Офицер был везуч во всем, сначала он хотел подружиться с Сильвио, но, не преуспев в этом, не сильно расстроился.
Главные герои повести Белкина «Выстрел» обладали крутым нравом, однажды на балу конкуренты повздорили, и Сильвио получил от своего врага пощечину. На дуэль обидчик пришел с фуражкой, полной черешен. Право первого выстрела получил офицер, но он лишь прострелил головной убор Сильвио. Сам же спокойно стоял под дулом пистолета и плевал косточками от черешен.
Краткое содержание повести Белкина «Выстрел» говорит о том, что Сильвио отказался стрелять, взбешенный равнодушием противника, на что тот ответил, что выстрел остается за ним, и он в любой момент может им воспользоваться. И вот мужчина узнает, что его давний враг собирается жениться. Он хочет воспользоваться своим выстрелом, чтобы посмотреть, так ли равнодушно будет смотреть в дуло пистолета его обидчик.
Развязка
И вот знакомый офицер уходит в отставку и уезжает жить в бедную деревеньку, где и оканчивается повесть Белкина. Краткое содержание «Выстрел» говорит о том, что мужчина сдружился с графиней и графом, которые оказались очень милыми людьми. Внимание отставного офицера привлекает картина, простреленная двумя пулями в одном месте. В ходе разговора он понял, что молодой граф и является давним обидчиком его друга Сильвио. Оказывается, тот нашел своего врага, когда он проводил с молодой женой Сильвио напомнил о своем выстреле, но предложил вновь тянуть жребий.
Первым стрелял граф, но он так нервничал и торопился, что промазал и попал в картину. На выстрел прибежала графиня, муж ее начал успокаивать, что это всего лишь игра, а Сильвио приказал быстрее стрелять, но тот отказался, сказав, что он увидел то, что хотел - смятение и страх обидчика. Уже выходя, он обернулся и, не целясь, выстрелил в картину, попав точно в место, простреленное графом.
Стрелялись мы.
Баратынский.
Я поклялся застрелить его по праву дуэли (за ним остался еще мой выстрел).Вечер на бивуаке.
I
Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером пунш и карты. В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего. Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и даже счастливо; никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном черном сюртуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось притом рекою. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать. У него водились книги, большею частию военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой. Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы. Разговор между нами касался часто поединков; Сильвио (так назову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны. Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай всех нас изумил. Однажды человек десять наших офицеров обедали у Сильвио. Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк. Долго он отказывался, ибо никогда почти не играл; наконец велел подать карты, высыпал на стол полсотни червонцев и сел метать. Мы окружили его, и игра завязалась. Сильвио имел обыкновение за игрою хранить совершенное молчание, никогда не спорил и не объяснялся. Если понтёру случалось обсчитаться, то он тотчас или доплачивал достальное, или записывал лишнее. Мы уж это знали и не мешали ему хозяйничать по-своему; но между нами находился офицер, недавно к нам переведенный. Он, играя тут же, в рассеянности загнул лишний угол. Сильвио взял мел и уравнял счет по своему обыкновению. Офицер, думая, что он ошибся, пустился в объяснения. Сильвио молча продолжал метать. Офицер, потеряв терпение, взял щетку и стер то, что казалось ему напрасно записанным. Сильвио взял мел и записал снова. Офицер, разгоряченный вином, игрою и смехом товарищей, почел себя жестоко обиженным и, в бешенстве схватив со стола медный шандал, пустил его в Сильвио, который едва успел отклониться от удара. Мы смутились. Сильвио встал, побледнев от злости, и с сверкающими глазами сказал: «Милостивый государь, извольте выйти, и благодарите бога, что это случилось у меня в доме». Мы не сомневались в последствиях и полагали нового товарища уже убитым, Офицер вышел вон, сказав, что за обиду готов отвечать, как будет угодно господину банкомету. Игра продолжалась еще несколько минут; ко чувствуя, что хозяину было не до игры, мы отстали один за другим и разбрелись по квартирам, толкун о скорой ваканции. На другой день в манеже мы спрашивали уже, жив ли еще бедный поручик, как сам он явился между нами; мы сделали ему тот же вопрос. Он отвечал, что об Сильвио не имел он еще никакого известия. Это нас удивило. Мы пошли к Сильвио и нашли его на дворе, сажающего пулю на пулю в туза, приклеенного к воротам. Он принял нас по-обыкновенному, ни слова не говоря о вчерашнем происшествии. Прошло три дня, поручик был еще жив. Мы с удивлением спрашивали: неужели Сильвио не будет драться? Сильвио не дрался. Он довольствовался очень легким объяснением и помирился. Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодежи. Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение все возможных пороков. Однако ж мало-помалу всё было забыто, и Сильвио снова приобрел прежнее свое влияние. Один я не мог уже к нему приблизиться. Имея от природы романическое воображение, я всех сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою, и который казался мне героем таинственной какой-то повести. Он любил меня; по крайней мере со мной одним оставлял обыкновенное свое резкое злоречие и говорил о разных предметах с простодушием и необыкновенною приятностию. Но после несчастного вечера мысль, что честь его была замарана и не омыта по его собственной вине, эта мысль меня не покидала и мешала мне обходиться с ним по-прежнему; мне было совестно на него глядеть. Сильвио был слишком умен и опытен, чтобы этого не заметить и не угадывать тому причины. Казалось, это огорчало его; по крайней мере я заметил раза два в нем желание со мною объясниться; но я избегал таких случаев, и Сильвио от меня отступился. С тех пор видался я с ним только при товарищах, и прежние откровенные разговоры наши прекратились. Рассеянные жители столицы не имеют понятия о многих впечатлениях, столь известных жителям деревень или городков, например об ожидании почтового дня: во вторник и пятницу полковая наша канцелярия бывала полна офицерами: кто ждал денег, кто письма, кто газет. Пакеты обыкновенно тут же распечатывались, новости сообщались, и канцелярия представляла картину самую оживленную. Сильвио получал письма, адресованные в наш полк, и обыкновенно тут же находился. Однажды подали ему пакет, с которого он сорвал печать с видом величайшего нетерпения. Пробегая письмо, глаза его сверкали. Офицеры, каждый занятый своими письмами, ничего не заметили. «Господа, сказал им Сильвио, обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия; еду сегодня в ночь; надеюсь, что вы не откажетесь отобедать у меня в последний раз. Я жду и вас, продолжал он, обратившись ко мне, жду непременно». С сим словом он поспешно вышел; а мы, согласясь соединиться у Сильвио, разошлись каждый в свою сторону. Я пришел к Сильвио в назначенное время и нашел у него почти весь полк. Всё его добро было уже уложено; оставались одни голые, простреленные стены. Мы сели за стол; хозяин был чрезвычайно в духе, и скоро веселость его сделалась общею; пробки хлопали поминутно, стаканы пенились и шипели беспрестанно, и мы со всевозможным усердием желали отъезжающему доброго пути и всякого блага. Встали из-за стола уже поздно вечером. При разборе фуражек Сильвио, со всеми прощаясь, взял меня за руку и остановил в ту самую минуту, как собирался я выйти. «Мне нужно с вами поговорить», сказал он тихо. Я остался. Гости ушли; мы остались вдвоем, сели друг противу друга и молча закурили трубки. Сильвио был озабочен; не было уже и следов его судорожной веселости. Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола. Прошло несколько минут, и Сильвио прервал молчание. Может быть, мы никогда больше не увидимся, сказал он мне, перед разлукой я хотел с вами объясниться. Вы могли заметить, что я мало уважаю постороннее мнение; но я вас люблю, и чувствую: мне было бы тягостно оставить в вашем уме несправедливое впечатление. Он остановился и стал набивать выгоревшую свою трубку; я молчал, потупя глаза. Вам было странно, продолжал он, что я не требовал удовлетворения от этого пьяного сумасброда Р ***. Вы согласитесь, что, имея право выбрать оружие, жизнь его была в моих руках, а моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность мою одному великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р ***, не подвергая вовсе моей жизни, то я б ни за что не простил его. Я смотрел на Сильвио с изумлением. Таковое признание совершенно смутило меня. Сильвио продолжал. Так точно: я не имею права подвергать себя смерти. Шесть лет тому назад я получил пощечину, и враг мой еще жив. Любопытство мое сильно было возбуждено. «Вы с ним не дрались? спросил я. Обстоятельства, верно, вас разлучили?» Я с ним дрался, отвечал Сильвио, и вот памятник нашего поединка. Сильвио встал и вынул из картона красную шапку с золотою кистью, с галуном (то, что французы называют bonnet de police); он ее надел; она была прострелена на вершок ото лба. Вы знаете, продолжал Сильвио, что я служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло. Я спокойно (или беспокойно) наслаждался моею славою, как определился к нам молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу назвать его). Отроду не встречал счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен был он произвести между нами. Первенство мое поколебалось. Обольщенный моею славою, он стал было искать моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился. Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас растащили, и в ту же ночь поехали мы драться. Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего противника. Весеннее солнце взошло, и жар уже наспевал. Я увидел его издали. Он шел пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближился, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому: но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел; противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя одну тень беспокойства... Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, сказал я ему, вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать...». «Вы ничуть не мешаете мне, возразил он, извольте себе стрелять, а впрочем как вам угодно: выстрел ваш остается за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился. Я вышел в отставку и удалился в это местечко. С тех пор не прошло ни одного дня, чтоб я не думал о мщении. Ныне час мой настал... Сильвио вынул из кармана утром полученное письмо и дал мне его читать. Кто-то (казалось, его поверенный по делам) писал ему из Москвы, что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной девушкой. Вы догадываетесь, сказал Сильвио, кто эта известная особа . Еду в Москву. Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями! При сих словах Сильвио встал, бросил об пол свою фуражку и стал ходить взад и вперед по комнате, как тигр по своей клетке. Я слушал его неподвижно; странные, противуположные чувства волновали меня. Слуга вошел и объявил, что лошади готовы. Сильвио крепко сжал мне руку; мы поцеловались. Он сел в тележку, где лежали два чемодана, один с пистолетами, другой с его пожитками. Мы простились еще раз, и лошади поскакали.II
Прошло несколько лет, и домашние обстоятельства принудили меня поселиться в бедной деревеньке Н** уезда. Занимаясь хозяйством, я не переставал тихонько воздыхать о прежней моей шумной и беззаботной жизни. Всего труднее было мне привыкнуть проводить осенние и зимние вечера в совершенном уединении. До обеда кое-как еще дотягивал я время, толкуя со старостой, разъезжая по работам или обходя новые заведения; но коль скоро начинало смеркаться, я совершенно не знал, куда деваться. Малое число книг, найденных мною под шкафами и в кладовой, были вытвержены мною наизусть. Все сказки, которые только могла запомнить ключница Кириловна, были мне пересказаны; песни баб наводили на меня тоску. Принялся я было за неподслащенную наливку, но от нее болела у меня голова; да признаюсь, побоялся я сделаться пьяницею с горя , т. е. самым горьким пьяницею, чему примеров множество видел я в нашем уезде. Близких соседей около меня не было, кроме двух или трех горьких , коих беседа состояла большею частию в икоте и воздыханиях. Уединение было сноснее. В четырех верстах от меня находилось богатое поместье, принадлежащее графине Б***; но в нем жил только управитель, а графиня посетила свое поместье только однажды, в первый год своего замужества, и то прожила там не более месяца. Однако ж во вторую весну моего затворничества разнесся слух, что графиня с мужем приедет на лето в свою деревню. В самом деле, они прибыли в начале июня месяца. Приезд богатого соседа есть важная эпоха для деревенских жителей. Помещики и их дворовые люди толкуют о том месяца два прежде и года три спустя. Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть, и потому в первое воскресение по ее приезде отправился после обеда в село *** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга. Лакей ввел меня в графский кабинет, а сам пошел обо мне доложить. Обширный кабинет был убран со всевозможною роскошью; около стен стояли шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над мраморным камином было широкое зеркало; пол обит был зеленым сукном и устлан коврами. Отвыкнув от роскоши в бедном углу моем и уже давно не видав чужого богатства, я оробел и ждал графа с каким-то трепетом, как проситель из провинции ждет выхода министра. Двери отворились, и вошел мужчина лет тридцати двух, прекрасный собою. Граф приблизился ко мне с видом открытым и дружелюбным; я старался ободриться и начал было себя рекомендовать, но он предупредил меня. Мы сели. Разговор его, свободный и любезный, вскоре рассеял мою одичалую застенчивость; я уже начинал входить в обыкновенное мое положение, как вдруг вошла графиня, и смущение овладело мною пуще прежнего. В самом деле, она была красавица. Граф представил меня; я хотел казаться развязным, но чем больше старался взять на себя вид непринужденности, тем более чувствовал себя неловким. Они, чтоб дать мне время оправиться и привыкнуть к новому знакомству, стали говорить между собою, обходясь со мною как с добрым соседом и без церемонии. Между тем я стал ходить взад и вперед, осматривая книги и картины. В картинах я не знаток, но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна на другую. Вот хороший выстрел, сказал я, обращаясь к графу. Да, отвечал он, выстрел очень замечательный. А хорошо вы стреляете? продолжал он. Изрядно, отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется из знакомых пистолетов. Право? сказала графиня, с видом большой внимательности, а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах? Когда-нибудь, отвечал граф, мы попробуем. В свое время я стрелял не худо; но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета. О, заметил я, в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения. Это я знаю на опыте. У нас в полку я считался одним из лучших стрелков. Однажды случилось мне целый месяц не брать пистолета: мои были в починке; что же бы вы думали, ваше сиятельство? В первый раз, как стал потом стрелять, я дал сряду четыре промаха по бутылке в двадцати пяти шагах. У нас был ротмистр, остряк, забавник; он тут случился и сказал мне: знать у тебя, брат, рука не подымается на бутылку. Нет, ваше сиятельство, не должно пренебрегать этим упражнением, не то отвыкнешь как раз. Лучший стрелок, которого удалось мне встречать, стрелял каждый день, по крайней мере три раза перед обедом. Это у него было заведено, как рюмка водки. Граф и графиня рады были, что я разговорился. А каково стрелял он? спросил меня граф. Да вот как, ваше сиятельство: бывало, увидит он, села на стену муха: вы смеетесь, графиня? Ей-богу, правда. Бывало, увидит муху и кричит: «Кузька, пистолет!» Кузька и несет ему заряженный пистолет. Он хлоп, и вдавит муху в стену! Это удивительно! сказал граф, а как его звали? Сильвио, ваше сиятельство. Сильвио! вскричал граф, вскочив со своего места, вы знали Сильвио? Как не знать, ваше сиятельство; мы были с ним приятели; он в нашем полку принят был, как свой брат товарищ; да вот уж лет пять, как об нем не имею никакого известия. Так и ваше сиятельство стало быть знали его? Знал, очень знал. Не рассказывал ли он вам... но нет; не думаю; не рассказывал ли он вам одного очень странного происшествия? Не пощечина ли, ваше сиятельство, полученная им на бале от какого-то повесы? А сказывал он вам имя этого повесы? Нет, ваше сиятельство, не сказывал... Ах! ваше сиятельство, продолжал я, догадываясь об истине, извините... я не знал... уж не вы ли?.. Я сам, отвечал граф с видом чрезвычайно расстроенным, а простреленная картина есть памятник последней нашей встречи... Ах, милый мой, сказала графиня, ради бога не рассказывай; мне страшно будет слушать. Нет, возразил граф, я все расскажу; он знает, как я обидел его друга: пусть же узнает, как Сильвио мне отомстил. Граф подвинул мне кресла, и я с живейшим любопытством услышал следующий рассказ. «Пять лет тому назад я женился. Первый месяц, the honey-moon провел я здесь, в этой деревне. Этому дому обязан я лучшими минутами жизни и одним из самых тяжелых воспоминаний. Однажды вечером ездили мы вместе верхом; лошадь у жены что-то заупрямилась; она испугалась, отдала мне поводья и пошла пешком домой; я поехал вперед. На дворе увидел я дорожную телегу; мне сказали, что у меня в кабинете сидит человек, не хотевший объявить своего имени, но сказавший просто, что ему до меня есть дело. Я вошел в эту комнату и увидел в темноте человека, запыленного и обросшего бородой; он стоял здесь у камина. Я подошел к нему, стараясь припомнить его черты. «Ты не узнал меня, граф?» сказал он дрожащим голосом. «Сильвио!» закричал я, и признаюсь, я почувствовал, как волоса стали вдруг на мне дыбом. «Так точно, продолжал он, выстрел за мною; я приехал разрядить мой пистолет; готов ли ты?» Пистолет у него торчал из бокового кармана. Я отмерил двенадцать шагов и стал там в углу, прося его выстрелить скорее, пока жена не воротилась. Он медлил он спросил огня. Подали свечи. Я запер двери, не велел никому входить и снова просил его выстрелить. Он вынул пистолет и прицелился... Я считал секунды... я думал о ней... Ужасная прошла минута! Сильвио опустил руку. «Жалею, сказал он, что пистолет заряжен не черешневыми косточками... пуля тяжела. Мне всё кажется, что у нас не дуэль, а убийство: я не привык целить в безоружного. Начнем сызнова; кинем жребий, кому стрелять первому». Голова моя шла кругом... Кажется, я не соглашался... Наконец мы зарядили еще пистолет; свернули два билета; он положил их в фуражку, некогда мною простреленную; я вынул опять первый нумер. «Ты, граф, дьявольски счастлив», сказал он с усмешкою, которой никогда не забуду. Не понимаю, что со мною было и каким образом мог он меня к тому принудить... но я выстрелил, и попал вот в эту картину. (Граф указывал пальцем на простреленную картину; лицо его горело как огонь; графиня была бледнее своего платка: я не мог воздержаться от восклицания.) Я выстрелил, продолжал граф, и, слава богу, дал промах; тогда Сильвио... (в эту минуту он был, право, ужасен) Сильвио стал в меня прицеливаться. Вдруг двери отворились, Маша вбегает и с визгом кидается мне на шею. Ее присутствие возвратило мне всю бодрость. «Милая, сказал я ей, разве ты не видишь, что мы шутим? Как же ты перепугалась! поди, выпей стакан воды и приди к нам; я представлю тебе старинного друга и товарища». Маше всё еще не верилось. «Скажите, правду ли муж говорит? сказала она, обращаясь к грозному Сильвио, правда ли, что вы оба шутите?» «Он всегда шутит, графиня, отвечал ей Сильвио; однажды дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить...» С этим словом он хотел в меня прицелиться... при ней! Маша бросилась к его ногам. «Встань, Маша, стыдно! закричал я в бешенстве, а вы, сударь, перестанете ли издеваться над бедной женщиной? Будете ли вы стрелять или нет?» «Не буду, отвечал Сильвио, я доволен: я видел твое смятение, твою робость, я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести». Тут он было вышел, но остановился в дверях, оглянулся на простреленную мною картину, выстрелил в нее, почти не целясь, и скрылся. Жена лежала в обмороке; люди не смели его остановить и с ужасом на него глядели; он вышел на крыльцо, кликнул ямщика и уехал, прежде чем успел я опомниться».Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Цикл состоит из предисловия («От издателя») и пяти повестей: «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка».
В предисловии к циклу Пушкин говорит, что автором повестей якобы был ныне покойный молодой человек Иван Петрович Белкин, родившийся в селе Горюхине. После кончины родителей он оставил службу в егерском полку и вернулся в эту свою вотчину. Хозяйственных способностей вымышленный Белкин не имел и вскоре разорил имение. Зато он проявлял необычайную склонность к женскому полу, а также к слушанию и записи занятных жизненных историй. По словам Пушкина, Белкин умер в конце 1828 года от «простудной лихорадки, обратившейся в горячку». Повести же его теперь предлагаются читателям, как «памятник благородного образа мыслей и трогательного дружества».
ВЫСТРЕЛ
Автор описывает свою жизнь среди армейских офицеров, а затем рассказывает о Сильвио - единственном человеке в их обществе, который не был военным. Ему было около 35 лет. Жизнь этого человека окружена тайной. Он угрюм, зол на язык и обладает крутым нравом, но с симпатией относится к автору повествования. Когда-то Сильвио служил гусаром, но по неизвестной причине ушел в отставку и поселился в бедном местечке, живя скромно. Однако он постоянно устраивал обеды с офицерами. Его любимым занятием была стрельба. Все стены в его комнате были в следах от выстрелов.
Однажды во время игры в карты в гостях у Сильвио произошел конфликт между ним и одним из гостей, и по всем правилам того времени он должен был вызвать обидчика на дуэль. Но он не сделал этого. Этот случай ненадолго повредил его репутацию у молодых офицеров, хотя Сильвио ничего не стоило пристрелить своего обидчика на дуэли. Сильвио долгое время пытался объясниться с главным героем, но безуспешно. Как-то раз он сообщил, что должен немедленно уехать и пригласил офицеров на последний обед. После этого он попросил главного героя остаться и рассказал ему следующую историю.
Когда Сильвио служил гусаром, он любил первенствовать во всем. Однажды в их полк попал молодой и знатный человек, который производил впечатление на барышень и сослуживцев. Это уязвило тщеславие Сильвио, и тот стал относиться к нему со злобой и холодностью. Однажды молодой человек дал ему пощечину в ответ на его колкость, и дело дошло до дуэли. Сопернику Сильвио выпало стрелять первым, и он прострелил ему фуражку. Когда стал стрелять Сильвио, то увидел, что противник абсолютно спокоен и беззаботен. Это вывело его из себя, и он решил, что отложит свой выстрел до тех пор, пока не представится лучший случай. После этого Сильвио вышел в отставку. Недавно до него дошло известие, что его давний враг женится, и он решил, наконец, встретиться и отомстить ему, для чего и собрался уехать в Москву.
Прошло несколько лет. Автор рассказа вышел в отставку и поселился в бедной деревне. Там ему было скучно и не к кому пойти в гости. Но однажды он узнал, что в богатое поместье в четырех верстах от него приехала жить графиня с мужем. Герой отправляется к ним в гости. Осматривая дом, он замечает простреленную картину, и разговор заходит о стрельбе. Герой вспоминает Сильвио - лучшего стрелка, которого он знал. Граф очень удивился, что он знает этого человека и признался, что именно он был заклятым врагом Сильвио. Простреленная картина – это память о его последнем визите в этот дом.
Граф рассказывает, как пять лет назад он женился и поселился в этом поместье. Как-то вечером после верховой прогулки он видит в своей комнате гостя и узнает в нем Сильвио. Тот объявляет, что приехал осуществить свой выстрел. Сказав, что не хочет стрелять в безоружного, Сильвио кинул жребий, и графу выпало снова стрелять первым. Граф промахнулся и попал в картину. Он нервничал, думая о своей жене. Когда настала очередь Сильвио, в комнату вошла жена графа. Она очень испугалась и бросилась в ноги к Сильвио, прося, чтобы он не стрелял в ее мужа. Тот сжалился, потому что получил свое: он увидел смятение своего врага, который не хотел умирать в этот момент. Уходя, Сильвио не целясь выстрелил в картину.
МЕТЕЛЬ
В конце 1811 года в селе Ненарадово жил помещик Гаврила Гаврилович Р**. У него была дочь Маша. Ее возлюбленный – бедный прапорщик Владимир. Родители, конечно же, не согласились бы выдать дочь замуж за него, поэтому молодые люди встречались и переписывались тайком. В конце концов, они отважились устроить побег ночью и тайно обвенчаться.
В ночь перед побегом девушка сказалась больной и закрылась у себя в комнате. Впрочем, она действительно чувствовала себя плохо, потому что нервничала и переживала за родителей.
Ее возлюбленный, Владимир, с трудом уговорив местного священника и найдя свидетелей, отправил своего слугу в Ненарадово, чтоб он привез невесту в церковь. Вечером он отправился на санях в село Жадрино, в часовню, где должно было состояться венчание.
Поднялась сильная метель, Владимир сбился с пути и его проводили в Жадрино уже когда настало утро. Церковь была закрыта. Его ждали плохие новости.
На следующее утро Маша, как ни в чем не бывало, вышла к родителям. День прошел благополучно, но к вечеру девушка тяжело заболела. В бреду она что-то говорила о Владимире, и родители ее решили, что все-таки нужно уступить ей и выдать ее замуж за любимого человека. Они написали Владимиру, но получили от него полусумасшедшее письмо, что его никогда не будет больше в этом доме. Родители не решались рассказать об этом Маше. Тем временем, девушка выздоравливала. В 1812 году Владимир уехал в армию и был ранен под Бородином.
Отец Маши умер, и девушка вместе с матерью переехала жить в другое поместье. Вокруг Маши было много женихов, но она ни на кого не смотрела. Владимир умер, но она хранила все его вещи. Все удивлялись ее верности.
Кончилась война. Однажды в поместье Маши появился раненый гусарский полковник Бурмин. Ему было 26 лет. Маша стала выделять его из остальных. Они полюбили друг друга. Однажды Бурмин признался ей в своих чувствах, но сказал, что женат и даже не знает свою жену. Он поведал ей историю, как в начале 1812 года ему нужно было ехать в Вильну, где находился их полк. Ночью была сильная метель, но его будто что-то подталкивало ехать. В пути он сбился с дороги и наткнулся на деревню. В ней была церковь. Юношу позвали туда. Священник и все остальные приняли его за опоздавшего жениха, подвели к какой-то девушке и обвенчали с ней. Девушка увидела, что это не ее жених и упала в обморок. Бурмин вышел из церкви и уехал.
Маша поняла, что это тот человек, с которым ее обвенчали тогда вместо Владимира, и Бурмин бросился к ее ногам.
ГРОБОВЩИК
Гробовщик Адриян Прохоров переехал в новый дом с Басманной на Никитскую. Он еще не привык к новому дому и был погружен в печальные размышления относительно своих убытков и того, чтоб его клиенты не ушли к другому подрядчику, который живет ближе.
Тут к нему постучались, и вошел его новый сосед, немец-сапожник, Готлиб Шульц. Они стали разговаривать. Немец пригласил его к себе в гости.
На следующий день гробовщик отправился к соседу. У сапожника собралось много гостей – немцев-ремесленников с женами и подмастерьями. Все начали пить, произнося различные тосты. Кто-то предложил выпить за здоровье клиентов. Над Адрияном посмеялись – забавно пить за здоровье мертвецов. Гробовщик пришел домой пьяным и сердитым и лег спать со словами, что пригласит на новоселье не этих немцев, а своих мертвецов.
Его разбудили, когда было еще темно. В эту ночь скончалась купчиха Трюхина. Адрияну поручили сделать все похоронные принадлежности. Весь день гробовщик занимался выполнением заказа, и вечером пошел домой пешком. Тут он увидел, как кто-то смутно знакомый вошел в его дом. Придя домой, гробовщик обнаружил, что его дом полон мертвецов.
Он с ужасом узнал в них своих клиентов. Мертвецы сказали, что поднялись на его приглашение. К нему подошел скелет, сказал, что он самый первый его клиент, и обнял Адрияна, но тот в ужасе закричал. Мертвецы возмутились и стали угрожать гробовщику. Тот в страхе упал без чувств.
Он пришел в себя в своей постели. Светило солнце. Оказалось, что смерть Трюхиной и мертвецы ему привиделись во сне. Работница сказала, что немец сапожник снова пригласил его в гости.
СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ
Автор рассказывает историю из жизни одного хорошо знакомого ему станционного смотрителя. Он познакомился с ним в 1816 году, когда проезжал ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. По дороге он вымок под проливным дождем и потребовал себе чаю. Смотритель попросил свою хорошенькую 14 летнюю дочку Дуню поставить самовар. Девушка очень понравилась главному герою, и на прощание он поцеловал ее. Это надолго запомнилось ему.
Через несколько лет обстоятельства снова привели его в те же места. Герой решил навестить смотрителя и его дочь.
Стакан рома развеял угрюмость старика, и тот рассказал герою следующую историю. Три года назад у них остановился гусар и немедленно потребовал лошадей. Вышла Дуня и предложила ему что-нибудь поесть. Ее появление успокоило молодого человека, и тот согласился ждать. Он расположился у них и стал весело разговаривать со смотрителем и его дочкой. Потом он занемог и на три дня задержался у смотрителя. Выздоровев, гусар собрался уезжать и предложил довезти Дуню до церкви, так как было воскресенье. Отец, ничего не подозревая, отпустил девушку, но когда она не вернулась домой, то понял, что ее украли, а болезнь гусара была притворной, чтобы задержаться у смотрителя подольше.
Смотритель начинает разыскивать свою дочь. Он приезжает в Петербург и наносит визит ротмистру Минскому – человеку, который увез его дочь. Смотритель просит Минского вернуть Дуню, но тот отказывает ему, потому что она любит Минского и отвыкла от своей прежней жизни.
Смотритель предпринимает еще одну попытку увидеться с дочерью и хитростью проходит в ее комнату. Там он видит ее с Минским, красиво одетую и счастливую. Заметив отца, Дуня падает в обморок, а Минский в ярости выставляет его прочь.
Смотритель возвратился на свою станцию и стал жить в одиночестве, гадая о судьбе Дуни.
Прошло еще немного времени. Автор снова проезжает через это же место и узнает, что станцию убрали, а смотритель умер год назад, спившись. В его доме стали жить другие люди. Мальчик из дома новых хозяев отвел его на могилу смотрителя и рассказал, что сюда же летом приезжала красивая барыня с детьми и долго была на могиле, дала денег попу и мальчишке и уехала. Автор понял, что это была Дуня.
БАРЫШНЯ-КРЕСТЬЯНКА
В одной из отдаленных губерний жили два соседа, которые не ладили друг с другом, потому что у них были абсолютно разные характеры. Иван Петрович Берестов вышел из гвардии в отставку и жил в своей деревне, никуда не выезжая. Он умело вел хозяйство и не очень одобрительно относился к нововведениям. Его сосед, Григорий Иванович Муромский, напротив, промотал в Москве большую часть своего имения, а в деревне стал жить на английский манер, что еще больше усугубило его убытки.
Сын Берестова, Алексей, приехал к отцу в имение. Он мечтал стать военным, но отец не соглашался, и потому Алексей решил на время пожить барином.
У «англомана» тоже была дочь Лиза. Она сразу же заинтересовалась молодым человеком и попросила свою служанку Настю узнать о нем и рассказать ей. Когда Настя рассказала о его красоте и веселом характере, Лиза очень захотела увидеть его, но между их отцами была вражда, да и могли бы подумать, что она гоняется за молодым человеком, если бы она сама искала встречи. Лиза придумала план: одеться крестьянкой и выйти гулять в рощу, где обычно бывает Алексей.
Рано утром девушка отправилась в рощу и встретила там Алексея. Они тут же познакомились. Лиза назвала себя Акулиной, дочерью кузнеца и пообещала прийти на следующий день сюда же.
Совесть начала мучить девушку, но она не могла не прийти на встречу, чтобы Алексей не стал ее искать среди крестьян и не обнаружил обмана. На следующей встрече она говорит молодому человеку не искать ее. Постепенно они влюбляются друг в друга.
Отношения между их отцами тем временем резко изменились. Однажды во время верховой прогулки Муромский встретил Берестова, когда тот был на охоте. Лошадь Муромского испугалась и понесла от крика охотников, и он упал с нее и ушиб ногу. Берестов пришел ему на помощь и пригласил к себе. Соседи дружелюбно разговорились, и на следующий день Муромский пригласил к себе в гости Берестова и его сына.
Узнав об этом, Лиза была ошарашена. Сначала она сказала отцу, что не выйдет к ним, а потом в голове ее созрел план: она потребовала у отца, чтоб он не показывал своего удивления от ее вида и на следующий день надела парик, набелила лицо, оделась в экстравагантное платье. Алексей не узнал в этом облике настоящую Лизу, и дочь Муромского ему ужасно не понравилась.
Знакомство между Муромским и Берестовым укреплялось, и Берестов вознамерился женить своего сына на Лизе. Однако Алексей категорически отказывался. Решив, что женится на крестьянке и будет жить своими трудами, он написал «Акулине» письмо об этом и поехал к Муромскому, чтобы упросить его отказать в женитьбе. Там он увидел Лизу без грима и в обычном платье, читавшую его письмо, и бросился к ней. В это время вошел Муромский и увидел, что у молодых людей все наладилось и без участия родителей.
