Жабское утреннее. "великое стояние" на сенатской площади

Н. А. Бестужев

Бестужев Н. А. Избранная проза / Сост. и примеч. Я. Л. Левкович. М.: Сов. Россия, 1983 Сабля моя давно была вложена, и я стоял в интервале между Московским каре и колонною Гвардейского экипажа, нахлобуча шляпу и поджав руки, повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободою.-- Я с горестью видел, что это дыхание стеснялось. Наша свобода и крики солдат походили более на стенания, на хрип умирающего. В самом деле: мы были окружены со всех сторон; бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто в начатом поприще раз остановился, уже побежден вполовину. Сверх того, пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте. Атаки на нас и стрельба наша прекратились; ура солдат становилось реже и слабее. День смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны, и батарея артиллерии стала между ними с разверстыми зевами, тускло освещаемая серым мерцанием сумерек. Митрополит, посланный для нашего увещания, возвратился без успеха; Сухозанету, который, подъехав, показал нам артиллерию, громогласно прокричали подлеца -- и это были последние порывы, последние усилия нашей независимости. Первая пушка грянула, картечь рассыпалась; одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома и на крышах соседних домов. Разбитые оконницы зазвенели, падая на землю, но люди, слетевшие вслед за ними, растянулись безмолвно и недвижимо. С первого выстрела семь человек около меня упали: я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения -- столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии. Совершенная тишина царствовала между живыми и мертвыми. Другой и третий выстрелы повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места. Я стоял точно в том же положении, смотрел печально в глаза смерти и ждал рокового удара; в эту минуту существование было так горько, что гибель казалась мне благополучием. Однако судьбе угодно было иначе. С пятым или шестым выстрелом колонна дрогнула, и когда я оглянулся -- между мною и бегущими была уже целая площадь и сотни скошенных картечью жертв свободы. Я должен был следовать общему движению и с каким-то мертвым чувством в душе пробирался между убитых; тут не было ни движения, ни крика, ни стенания, только в промежутках выстрелов можно было слышать, как кипящая кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала. За нами двинули эскадрон конной гвардии, и когда при входе в узкую Галерную улицу бегущие столпились вместе, я достиг до лейб-гренадеров, следовавших сзади, и сошелся с братом Александром; здесь мы остановили несколько десятков человек, чтобы, в случае натиска конницы, сделать отпор и защитить отступление, но император предпочел продолжать стрельбу по длинной и узкой улице. Картечи догоняли лучше, нежели лошади, и составленный нами взвод рассеялся. Мертвые тела солдат и народа валялись и валились на каждом шагу; солдаты забегали в домы, стучались в ворота, старались спрятаться между выступами цоколей, но картечи прыгали от стены в стену и не щадили ни одного закоулка. Таким образом, толпы достигли до первого перекрестка и здесь были встречены новым огнем Павловского гренадерского полка. Не видав, куда исчез брат мой, я поворотил в полуотворенные ворота направо и сошелся с самим хозяином дома; двое порядочно одетых людей бросились также в ворота, и в ту минуту, как первый пригласил нас войти, картечь поразила одного из последних, и он, упав, загородил нам дорогу. Прежде, нежели я успел нагнуться, чтобы приподнять его, он закрыл глаза навеки, кровь брызгала в обе стороны из груди и спины, пуля пробила его насквозь. "-- Боже мой! Нельзя ли ему помочь!-- воскликнул хозяин. Шинель молодого человека свалилась с плеч при падении. Я безмолвно указал ему на рану, которая начиналась немного ниже левого соска и оканчивалась против самого хребта. -- Да будет воля божия!-- сказал хозяин.-- Пойдемте ко мне, иначе еще кто-нибудь из нас убудет. Итак, мы трое, перешед двор, остановились на крыльце; хозяин постучался в дверь; громкий лай собаки, раздавшийся, как гром, в пустых покоях, ответствовал ему. О росте собаки можно было судить по необыкновенному ее голосу. -- Позвольте мне теперь спросить, господа, кого я имею честь у себя принимать,-- говорил хозяин, пока послышался голос слуги, начавшего унимать собаку, отпирать дверь и отодвигать запоры. Я распахнул шинель, и как полная форма мундира, штаб-офицерские эполеты и крест могли служить достаточным ответом, хозяин учтиво мне поклонился. -- A вы?.. Молодой человек очень приятной физиономии сказал ему свою фамилию и место службы -- я жалею, что не помню ни того ни другого. В эту минуту замок, запор и несколько задвижек были отодвинуты, дверь приотворилась и слуга высунул голову. -- Я не один, подержи собаку, пока мы пройдем,-- сказал хозяин и, подав нам обоим руки, пригласил войти в дом; предосторожность его была необходима, потому что датская собака чудовищной величины рвалась из рук слуги, едва могшего удерживать ее за ошейник. Мы вошли в комнату нижнего этажа, и когда подали свечу, хозяин приказал запереть снова двери, закрыть ставни на набережную и на двор и не сказывать его дома. Пушечные выстрелы гремели по улице и на Неве, ружейная пальба не переставала по обе стороны дома; все, что я сказал, едва ли продолжалось десять минут, потом пушки замолкли, ружейные выстрелы слышались изредка, наконец, и те перестали. Подали чай без сливок, потому что хозяин постился. Разговор наш, хотя и относился до ужасных происшествий сего дня, был сух и холоден. Все трое были незнакомы друг другу, недоверчивость связывала каждому язык, принуждение каждого светилось сквозь светскую учтивость, когда мы остались друг с другом. Тут я рассмотрел хозяина: он был с меня ростом и по виду лет 45 мужчина, но с цветущим здоровьем, с приятным и красивым лицом. Постоянные черные глаза ручались за твердость его характера, в черных волосах не было ни одной седины, которая бы обнаружила излишество внутреннего огня. На сером фраке, шитом столько по моде, чтоб не отстать от ней и не походить на бульварных щеголей, надета была неаполитанская звезда. Наконец, на обеих сторонах дома все утихло; слуга, выходивший несколько раз за ворота, сказывал, что по улицам и набережной разъезжают одни патрули. Тогда молодой человек встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство, повторил свою фамилию и был выпущен слугою на безлюдную набережную. Пределы приличия не позволяли мне оставаться долее; но я считал еще опасным выйти на улицу и, когда хозяин, проводя своего гостя, подошел ко мне с таким видом, будто желал и моего ухода, я ему сказал: -- Вы сделали великодушное дело, укрыв нас от картечей, и теперь, когда их нечего бояться, молодой мой товарищ ушел; по законам учтивости должно бы уйти и мне, но ваши поступки внушают мне доверенность: я должен сказать причину, почему прошу у вас гостеприимства еще на час или на два,-- я один из приведших на площадь войска, не присягнувшие Николаю. Хозяин мой побледнел, сомнение выразилось на его лице. -- Теперь дело сделано,-- продолжал я, заметив перемену,-- вы властны располагать мною: или выдать, как бунтовщика, или укрыть, как преследуемого несчастливца. Он протянул руку. -- Вы остаетесь у меня, сколько нужно для вашей безопасности,-- сказал он. -- Рассудите, на что вы решаетесь: сверх мною сказанного, вы обязаны объявить, кого вы укрываете... я... -- Не нужно... мне довольно одного вашего несчастия,-- сказал он, торопливо взяв меня за руку и сажая с участием на стул. -- Вы великодушный человек,-- отвечал я,-- в таком случае я не употреблю во зло вашего снисхождения, за которое да заплатит вам бог. -- Мы начнем с того, что перейдем отсюдова в другую комнату, потому что я занимаю обыковенно эту, а ко мне может кто-нибудь зайти, увидя сквозь ставни огонь. Сказав это, он вывел. меня в комнату, похожую на кабинет, но заставленную разными мебелями. -- Жена моя в деревне,-- продолжая он,-- я собираюсь также на днях ехать, и потому весь дом пуст, кроме моих двух комнат и третьей, где живет мой сын, служащий адъютантом у ***. Мы сели, и разговор наш сделался откровеннее. Речь была о расположении войск. Хозяин мой был любопытным свидетелем на площади и видел, желали ли нового государя, и когда по сцеплению мыслей мы дошли до того, кто привел неприсягнувшие полки, я упомянул свою фамилию. Хозяин мой остановил меня. -- Не сын ли вы Александра Бестужева, бывшего капитаном в инженерном кадетском корпусе? Я отвечал утвердительно. -- В таком случае рад,-- продолжал он,-- что могу оказать услугу сыну моего благотворителя. Я воспитывался под его начальством, а потом, могу сказать, был его другом, пока обстоятельства не разлучили нас. Здесь он рассказал мне свою жизнь, не богатую занимательными происшествиями; самое замечательное было то, что он коротко был известен покойному императору, переписывался с ним и имел несколько от него поручений в чужих краях, будучи употребляем также и как корреспондент ученого артиллерийского комитета; рассказывая свои сношения с Александром и любовь к нему, он дал волю чувствам и, когда кончил похвалы, вынул висевший на груди его портрет государя, поцеловал его с благоговейными слезами и прибавил, что это был подарок самого государя, потому данный, что он не хотел принять никогда никакую награду. Ласки моего хозяина, которого я узнал имя и фамилию, обворожили меня; я не замечал, как проходило время; было уже около 8 часов вечера, вдруг собака залаяла, у дверей поднялся страшный стук, наконец, разговоры в комнатах, хозяин немного смутился, но когда он увидел вошедшего к нам молодого человека в адъютантском мундире, он мне шепнул, что это -- его сын. Красивый молодой человек лет двадцати двух, среднего роста, рассказал отцу, что он едва мог урваться из дворца, чтобы переодеться, и что должен немедля опять ехать туда же. Молодой человек столько был занят происшествиями этого дня, что почти вовсе не заметил меня, не спрашивал отца о том, что с ним случилось, и с жаром рассказывал о действиях государя, войск и артиллерии. -- Чем же все это кончилось?-- сказал мой хозяин.-- Я ушел с площади, только что начали стрелять, и потому не знаю остального. -- Одним словом, батюшка, эту толпу мерзавцев разогнали, несколько человек офицеров, с ними бывших, захватили; теперь открывается, что зачинщики всего -- братья Бестужевы; их тут без счету, и ни одного из этих подлецов не могла поймать. Я сжал руки и стиснул зубы, но здесь не место было вступаться за свою обиженную честь. Хозяин мой вздрогнул, взглянув при сих словах на меня, и начал: -- Не брани, любезный друг, так легкомысленно людей, не рассудив хорошенько о их поступках. Ты смотришь на них с одной стороны, видишь их глазами придворного, но если бы ты, подобно мне, был на площади между ними, тогда бы ты согласился, что требования их были очень справедливы. Здесь хозяин рассказал, на чем основывалось недоверие солдат, сколько могло быть законно отречение Константина, не известное никому и которому не дано было никакого последствия, и как можно было положиться на новую записку его, писанную из Варшавы. Одним словом, говорил благоразумно, так что молодой человек должен был с ним согласиться и с сим убеждением уехал. -- Вы видите,-- продолжал хозяин,-- что вам небезопасно оставаться в моем доме, имея сына моего с сими мыслями отъявленным неприятелем вашим. -- Я и не намерен оставаться долее,-- сказал я,-- и хочу, поблагодаря вас, проститься. -- Нет, еще рано, мы поужинаем, дадим еще успокоиться городу и потом расстанемся...

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано А. И. Герценом в "Полярной звезде" (1861, т. VII), затем в брошюре "Памяти братьей (так! -- Я. Л.) Бестужевых. Издержки из современных записок декабристов. Лейпциг, 1880". С исправлениями по автографу напечатана М. К. Азадовским в книге "Воспоминания Бестужевых". В настоящем издании воспроизводится этот текст. Публикуя текст, А. И. Герцен писал: "После кончины Н. Бестужева найдена было еще несколько отрывков, относящихся ко дню 14 декабря 1825 года. Один из этих отрывков, по-видимому, является продолжением воспоминаний о Рылееве; второй же относится к другой рукописи. Описанный случай крайне драматичен. Но где же начало? Где продолжение? Какое непоправимое несчастье, если мы утратили это святое наследие одного из лучших, самых энергичных участников великого заговора!" (Герцен А. И. Полн. собр. соч., т. XX. М., АН СССР, 1966, с. 266). Отрывок, вероятно, был задуман как один из серии рассказов о 14 декабря, его подготовке, деятелях и самом восстании. Следы еще одного эпизода из этой серии -- рассказ о попытке побега Н. Бестужева за границу дошел до нас в устных преданиях (см. об этом: Левкович Я. Писатели-декабристы в восприятии современников.-- В кн.: Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, 2-е изд., т. 1, М., 1980, с. 34-35). С. 104. Митрополит -- Серафим, которого встретил на площади В. К. Кюхельбекер и посоветовал ему удалиться (см.: Завалишин Д. И. Записки декабриста. Спб., 1906, с. 187--198). Слухи об этом эпизоде быстро разнеслись по городу. А. Е. Измайлов писал племяннику: "И митрополит струсил было, когда надобно было ему идти уговаривать бунтовщиков. "С кем же пойду я?" -- спросил он одного генерала.-- С богом! -- отвечал тот <...>" (Пушкин. Исследования и материалы, т. VIII. Л., 1978, с. 183). С. 105. Хозяином дома был Алексей Яковлевич Ляшевич-Бородулич, отставной корреспондент Военно-ученого комитета. 20 декабря он, опасаясь, что Н. Бестужев назовет его во время следствия, написал письмо Николаю I с сообщением о пребывании у него Бестужева. Бестужев его не назвал, но письмо это послужило основанием для внесения имени Ляшевича-Бородулича в "Алфавит декабристов" (см.: Восстание декабристов. Материалы по истории восстания декабристов. Под общ. ред. M. H. Покровского, т. VIII. Л., 1825, с. 121). В своем письме к Николаю I Ляшевич-Бородулич просил заключить его "в то место, где содержался Ник. Бестужев, на столько времени, сколько нужно будет для совершенного обращения его, Ник. Бестужева, на путь истины". Из поведения "хозяина" очевидно, что в своем рассказе Бестужев несколько идеализирует его.

«…Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора…»
А. С. Пушкин

« Что за трогательное и возвышенное отречение.
Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных
строк в нашей истории. В них была какая – то чистая
безмятежная покорность мученичества…»
П. А. Вяземский

1. Борьба с властями.
Почему власти так строги? Почему требовалось столько времени, чтобы добиться выезда? Трубецкая писала: «Не печальтесь, дорогие родители! И не думайте о том, в каких условиях я живу. Я думаю, что эти условия всегда существовали и во всех случаях естественно, что им отдается предпочтение в настоящем положении вещей». А между тем все эти «условия» были нарушением уголовных законов России, они придумывались сейчас, в те самые дни, когда писалось письмо, изобретались специально для жен декабристов. Эти женщины говорили спасибо государству только за то, что они разрешили ехать к мужьям. Все. Ни каких прав, куча ограничений… Самим декабристом не разрешалось вообще писать письма кому – либо. Но власти не учли самое главное.
Их целью было то, что вся эта история, переворот с декабристами мгновенно забудется, если их отправить в глухую Сибирь. Жены своим отъездом напомнили народу, стране, значение деятельности декабристов. И чему их подвергли за это. Да, государство забыло про моральную сторону этого конфликта. Не каждый останется равнодушен к хрупким прекрасным женщинам, идущим навстречу холоду, суровым погодным условиям, а главное – наперекор запретам. Но давайте затронем нравственность.
Волконская и Трубецкая, я думаю, самые видные фигуры из этой истории. не будем опять задаваться вопросом, что они пережили, потому что это видно из их писем.
«…Почему я хочу быть с ним? Зачем мне ехать туда? За ним! За моим Сергеем! Почему нельзя забыть? Наверное, потому что сердце любит. Ах, да. Как же наши клятвы? стоя перед священником, мы сказали, что его беды – мои, что мы должны делиться и счастьем, и горем. И разделять все наши чувства и мысли! Да, мы обязаны! Именно поэтому!» - это было письмо властям. С просьбой позволить выехать в эту глухую Сибирь. Но Катрен поняла, что письмо переросло в какое – то объяснение себе самой в чистой, безукоризненной, возвышенной любви к мужу. На расстоянии особо остро ощущаешь, как тебе важен и дорог родной человек. Любимый человек.
А ведь в письме Трубецкой есть настоящее, существенное доказательство – они клялись перед алтарем, что будут разделять все радости и горести.
Волконская же вышла замуж не совсем по любви. Скорее, по желанию родителей. Но у неё своя история любви.
«Я чувствовала какую – то отчужденность, он не казался мне родным. Но как он трепетно относился ко мне! И однажды я поняла, что до конца прониклась его любовью, и она теперь во мне. Я люблю этого человека. Где же ты, мой милый Серж!» - писала Мари. После рождения ребенка отношения стали еще теплее, но жена заметила, что Волконский чем – то взволнован. Она не очень понимала его действия, да и политика вообще не привлекала её. Но когда Сергея отправили в ссылку, Мария не думая поехала следом – все равно за что, почему. Без него жить бессмысленно.

Жены сих преступников потеряют прежнее звание…
- Согласны!
- Ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять с собой дозволено быть не может.
- Согласны!
- Посылаемые письма отдавать коменданту, свидание с мужем - только в арестантской палате, не чаще 2 раз в неделю, в присутствии дежурного офицера!
- Согласны…
До этого торжественного для жен момента было столько писем к царю, умоляющие, слезные… Боже, до чего дошла ты, Россия, если женщина должна бороться за право жить в тюрьме!
Однажды, проводя медовый месяц в гостинице, Трубецкая стала свидетелем собрания членов Северного общества. Она впервые узнает о том, что муж состоит в заговоре. Она слышала и об идее цареубийства, и еще о разных, на её взгляд, безумных мыслей заговорщиков. В сердцах воскликнув другу Сергею Муравьеву: «Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете! Вы погубите нас всех и сложите свои головы на плахе!» Он только, улыбаясь, сказал: «Вы думаете, что мы не принимаем все меры для успеха наших идей?» Впрочем, он тут же постарался представить, что речь шла об «эпохе совершенно неопределенной».
После смерти Александра I в ноябре 1825 года на престол должен был взойти Константин, который находился в то время в Варшаве. Но он еще при царствовании Александра I заявил о том, что у него нет ни малейшего желания и намерения царствовать и править Россией. 30 ноября в Москве была принесена присяга на верность новому императору Константину.
Получив письмо от Константина, Николай пишет манифест о своем восшествии на престол. В тот же день, 12 декабря 1825 года произошло еще одно событие, которое потрясло Николая. В девять часов вечера в Зимний дворец явился 22-летний молодой человек. Это был адъютант генерала Бистрома, командовавшего гвардейской пехотой. Подпоручик Яков Иванович Ростовцев доложил дежурному генералу во дворце, что бы лично вручить пакет якобы от генерала Бистрома. Николай, распечатав записку Ростовцева, прочел в ней о существовании заговора против династии, о подготовке восстания членами Тайного общества.
Перед молодыми революционерами стояла страшная дилемма: дворец знал, что готовится бунт. Они решили, что единственным решением будет восстание.
Штабом предстоящего восстания стал дом Кондратия Рылеева. Трубецкой был избран руководителем восстания.
На какие силы можно рассчитывать? Полки: Измайловский, Егерский, Финляндский, Московский, Лейб-гренадерский, Гвардейский морской экипаж. Примерный план действий был таков: полки следует вести на Сенатскую площадь; войска следует призывать не принимать присяги, а
затем с оружием в руках принудить Сенат обнародовать Манифест; морские части и измайловские солдаты направятся к Зимнему дворцу, чтобы арестовать Николая I и всю его семью;
Финляндский полк и гренадеры должны захватить Петропавловскую крепость.
14 декабря 1825 года. Сенатская площадь. День гордости. День неудачи. Замешательство в Зимнем дворце, растерянный и перепуганный Николай. Но замешательство и в рядах восставших. Отчаянная храбрость одних, растерянность других, оторванность от народа, ради которого они вышли на площадь, предательство доносчиков Шервуда, Майбороды, фон Витта, Бошняка, успевших предупредить правительство о заговоре, - все это не способствовало победе.
Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей. Общество намеревалось предложить в временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова. Предполагалось срок военной службы для рядовых уменьшить до 15 лет. Временное правление должно было составить проект государственного уложения, в котором главные пункты должны быть учреждение представительного правления по образцу просвещенных европейских государств и освобождение крестьян от крепостной зависимости. По показаниям Т. и Рылеева, в случае неудачи предполагалось выступить из города и распространить восстание.
Что – то должно было произойти. Бездействие восставших – и загремели дворцовые пушки, решившие исход дела. Страшную картину описывает Николай Бестужев. «Повсюду падали тела Солдатов и простого народа, солдаты стучались в дома, старались где – то спрятаться – но картечь не жалела ни одного закоулка».
Читаем следственное дело Сергея Трубецкого. « Выезжая на площадь с Невского проспекта, я увидел, что много народу на Дворцовой площади, и волнение. Я остановился, увидев Салона, который служит в Главном штабе и находится при библиотеке оного, подошел к нему спросить, что такое. Он мне сказал, что Московский полк кричит «ура» государю цесаревичу и дет в Сенату…. я не хотел идти на площадь и пошел двором главного штаба в Миллионную, не зная сам, куда идти, и у ворот канцелярии господина начальника Главного штаба встретил полковника Юренева… Я спросил, можно ли пройти на Английскую набережную не мимо бунтовщиков, что я в большом беспокойстве о жене, он мне отвечал, что «ничего, можно очень пройти и мимо их даже, они всех пропускают, ездят даже, они даже кричат «ура» Константину Павловичу и стоят от одного угла Сената до другого». Тогда я надеялся, что жена моя выехала и что она может быть у сестры своей, куда я и поехал, взяв извозчика»…
Его арестовали одним из первых. Как главного инициатора «возмущения» его приговорили на смертную казнь, потом на двадцатилетнюю каторгу в Сибирь, а затем и последующее в Сибири проживание…
Трубецкой не пришел на площадь, потому что торопился к жене? И такой вариант возможен.
По словам Пущина, Трубецкой отличался крайней нерешительностью и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице. В ночь с 14 на 15 дек. Трубецкой был арестован и отвезен в Зимний дворец.
Николай не мог поверить в то, что Сергей «опозорил фамилию», был очень возмущен его действиями. Также он говорил, что «может его прямо здесь расстрелять», и многое другое… Что за личность Трубецкой?
Делаем выводы: он действительно человек не очень решительный, но зато у него было много идей, он увлекался делами Тайного общества. Он умен, прекрасная логика, но возглавлять это восстание ему не следовало бы. Может у него и были задатки лидера, но всё же проводить эту операцию нужно было человеку более рискованному, решительному.
«…В то же время на площадь стали стягиваться верные Николаю I войска, а диктатор Трубецкой не явился вовсе, оставив восставших без руководства. Никто из декабристов не решался возложить на себя командование, а когда наконец его принял Оболенский, было уже поздно. Тем временем к восставшим присоединились солдаты еще двух полков - Морского гвардейского экипажа под командованием А. П. Арбузова и Н. А. Бестужева и лейб-гренадерского, приведенные поручиками этого полка Н. А. Пановым и А. Н. Сутгофом. Поручику лейб-гвардии Финляндского полка А. Е. Розену удалось задержать несколько рот своего полка на мосту и не дать им примкнуть к правительственным войскам.
Оставшись без командира и потеряв инициативу, восставшие стояли на площади, не предпринимая никаких действий, и только старались ободрять солдат заверениями, что стоящие против них полки не решатся стрелять в своих. П. Г. Каховский и А. М. Булатов, которые независимо друг от друга накануне восстания обещали убить Николая Павловича, не попытались этого сделать», - из рассказа Бестужева о восстании на Сенатской площади.
«... Мы были окружены со всех сторон: бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто на этом поприще раз остановился, уже побежден вполовину. Сверх того, пронзительный ветер ледянил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте. Атаки на нас и стрельба наша прекратились; «ура» солдат становилось реже и слабее. День смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны, и батарея артиллерии стала между ними с разверстыми зевами, тускло освещаемая серым мерцанием сумерек.
Митрополит, посланный для нашего увещания, возвратился без успеха; Сухозанету, который, подъехав, показал нам артиллерию, громогласно прокричали подлеца - и это был последний порыв, последние усилия нашей независимости.
Первая пушка грянула, картечь рассыпалась; одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома и на крышах соседних домов. С первого выстрела семь человек около меня упали: я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения - столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии. Другой и третий повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места. С пятым или шестым выстрелом колонна дрогнула, и когда я оглянулся - между мною и бегущими была уже целая площадь и сотни скошенных картечью жертв свободы,» - из «Русской правды» П. И. Пестеля.
Страшная картина представляется нам. И Трубецкого, и Волконского, и Муравьева были рано или поздно арестованы, и отправлены на каторгу. Неразлучных друзей Муравьева С. И. и Пестеля П. И. повесили.
Донес и выдал информацию о Пестеле и Муравьеве А. И. Майборода, которому они очень доверяли. Конечно же, не обошлось не доносчиков.
Все – таки декабристы хоть и не победили, но оставили след, дали понять, что и власти бывают не правы, и убедили народ в том, что не надо молчать. К женам декабристов государство отнеслось более снисходительно, но все же помня действия их мужей. Много усилий потребовалось получить разрешение на выезд. Считаю, это было жестоко по отношению к беспомощным женщинам. Николай 1 же вскоре понял, что поступил вопреки своему мстительному замыслу – сделать так, чтобы имена декабристов стерлись в народной памяти из – за отдаленности и отсутствия информации об их жизни.

2. Сложный путь.
24 июля 1826 года за Трубецкой закрылся последний шлагбаум петербургской заставы, упала пестрая полоска, словно отрезала всю её предыдущую жизнь.
Её сопровождал в дороге секретарь отца. С удивлением смотрел он на одержимую молодую женщину, которая едва прикасалась к пище, едва смыкала на стоянке глаза, чтобы тут же раскрыть их – в путь. Он видывал всякое, добросовестный чиновник, но такое всепоглощающее желание – скорей, скорей, скорей! – изумляло даже его.
Его звали Карл Август Воше. Он разделял нетерпенье княгини, которой был предан беспредельно, он сделал все, чтобы облегчить все предотъездные хлопоты, вел записи в дороге, писал Лавалям из разных городов, впрочем, скрывая от них, что княгиня простудилась.
В пути их догоняли письма родных. Вот некоторые строки из них: «Дорогая моя! Я сопровождаю тебя в пути своими молитвами и пожеланиями, очень хочу, чтоб твое путешествие было счастливым….»
Только через месяц Трубецкая прибыла в Красноярск.
Нынешнему человеку, легко меняющему автомобиль на поезд, а поезд на самолет, возможно, путь такой покажется небыстрым. Но только через 70 лет пойдут в Сибирь поезда, через 100 полетят самолеты. Это было более, чем утомительно. В кибитку были впряжены лошади, которым требовался необходимый уход, остановки на ночлег…
Её повозка сломалась, но она, не думая, села в почтовую неторопливую тройку. Приплачивала деньги ямщикам, и – скорей, скорей, скорей! – а вдруг князь Серж еще в Иркутске?
Из воспоминаний Е. П. Оболенского: «До нас дошла весть о том, что княгиня Трубецкая приехала в Иркутск. Я не сомневался в верности известия, я был уверен, что она привезла мне новости о моем старике – отце. Я послал за ней человека, и он исполнил свою миссию; также она поделилась с нами 500 рублями.
Она предложила отдать ей послания родным с обещанием передать письма. Мы все были сердечно благодарны за дружелюбное внимание со стороны Екатерины Ивановны».
М. Н. Волконская последовала за любимым в Сибирь. Перед отъездом родственники пригласили всех музыкантов и талантливых певцов на дом невестки Волконской. У Марии была огромная страсть к музыке, и она навсегда запомнила этот чудесный концерт.
Господин Веневитинов тоже присутствовал на этом мероприятии. Из записок Веневитинова: «Когда я увидел эту женщину, я не мог отвести взгляда от её прекрасных глаз. Ей недавно исполнилось 21, а Мари так рано обреченная жертва кручины, она так интересна и вместе могучая женщина – больше своего несчастья. Она уже утвердилась в своей судьбе и её смелость меня поражала».
Волконская просила музыкантов играть еще и еще. « Я говорила им: «Еще, еще, подумайте! Ведь я никогда больше не услышу музыки…»
Мария Николаевна всячески пыталась отвлечься от серьезных дум, но грустные лица родных только углубляли их.
Волконская была правнучкой Ломоносова, её отец – герой войны с Наполеоном, которого в своих строках воспел Жуковский. И необычная красота Марии тоже была тронута в стихотворении Пушкина:
"Я помню море пред грозою,
Как я завидовал волнам,
Бегущем бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!"
Возможно, и таких произведениях, как «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» в образах главной героини представлялась Мария. Она поехала за своим мужем внезапно. Даже родственники самого Волконского уговаривали её не ехать навстречу одиночеству, несчастьям, но она еще более убеждалась, как она нужна мужу, а главное – как он нужен ей.
«Кроме того, что мой милый друг нуждается во мне, он справедлив и прав! Он осужден за справедливость. Он жертвует жизнью ради своих убеждений. Как он может не заслуживать уважение соотечественников? Он истинно любит Отечество». И Волконская пустилась в путь.
- Еге – гей, чо же вы, соколики! – понукал лошадей ямщик, но они и сами, видимо почуяв жилье, рванули, помчались, взбрыкивая и похрапывая, и ей показалось, что скорость, с которой неслась теперь кибитка по незнакомой стороне, помогла избавится от ветра и песка.
- Ну, усё. Вот она, Чита, - сказал ямщик. Въехали на улицу и затормозили у частокола – за ним была тюрьма, за ним томился сейчас Никита, еще не зная, что Александрина уже здесь.
Самая трогательная история случилась у Камиллы и Василия Ивашевых. Они не были женаты, просто это была такая юношеская, мимолетная, как казалось, влюбленность. Но когда Ивашева узнала о наказании Василия, на сердце стало тяжело и неуютно, она поняла, что нуждается в нем. К тому же у неё была лихорадка, родственники очень беспокоились за её здоровье. Прошло много времени после отъезда Ивашева, и Камилла собралась в путь. У неё в душе крались сомнения: может, он её забыл? Она подурнела после болезни и переживаний, и разонравится ему? Но ни смотря ни на что, она поехала к жениху. Поездка отразилась на её здоровье, но в городах она встречала «декабристок», они принимали её как родную. Камилла вела переписку с Волконской, она присоединилась к Ивашевой в Иркутске. Они поехали на Петровский Завод.
Путь был огромный и сложный для всех, особенно для молодых женщин. Условия тогда были не самые лучшие, была зима. И даже Ивашева, поехавшая летом, тяжело перенесла дорогу. Но дело не только в физическом состоянии декабристок. Им пришлось многим пожертвовать ради отъезда.

3.Долгожданная встреча.
В начале октября было получено указание препроводить декабристов еще дальше – в Нерчинские рудники, и, когда их собрали в Иркутске перед отправкой за Байкал, Трубецкая наконец увидела мужа.
«Нас угостили чаем, завтраком, а между тем тройки для дальнейшего нашего отправления были уже готовы. В это время, смотря в окошко, вижу неизвестную мне даму, которая, въехав во двор, соскочила с дрожек и что – то расспрашивает у окруживших её казаков. Я знал от Сергея Петровича, что Катерина Ивановна в Иркутске, и догадывался, что неизвестная мне дама расспрашивает о нем. Поспешно сбежав с лестницы, я подбежал к ней: это была княжна Шаховская, приехавшая с сестрой Муравьевой Александриной. Первый вопрос её был: «Здесь ли Сергей Петрович?» На ответ утвердительный она мне сказала: «Катерина Ивановна едет вслед за мною: непременно хочет видеть мужа перед отъездом, скажите ему это». Но начальство не хотело допускать этого свидания и торопили нас к отъезду; мы медлили сколько могли, но наконец вынуждены были сесть в назначенные нам повозки. Лошади тронулись; в это время вижу я Катерину Ивановну, которая приехала на извозчике и успела соскочить и закричать мужу; в мгновении ока Сергей Петрович соскочил с повозки и был в объятиях жены; долго продолжалось это нежное объятие, слезы текли из глаз обоих. Полицмейстер суетился около них, просил расстаться, но напрасны были его просьбы.
Его слова касались их слуха, но смысл был невнятен. Наконец, однако ж, последнее «прости» было сказано, и вновь тройки умчали нас с удвоенную быстротою» - это писал Оболенский.
Пишет Цейдлер, губернатор: «..после чего княгиня Трубецкая прибежала ко мне в дом в таком отчаянном состоянии, что я не решился отказать ей съездить на первую от Иркутска станцию в сопровождении чиновника, дабы, простившись с мужем, тотчас возвратилась».
Жены отправлялись в Нерчинские заводы, начальство недоумевало. Местное начальство неукоснительно обязано вразумить их со всей тщательностью, с каким пожертвованием сопрягается такое их преднамерение, и стараться, сколько возможно от оного предотвратить….» - писал тайный советник Лавинский Цейдлеру.
…Под конвоем Александрину Муравьеву провели по пустому темному коридору. Вошли в тесную прихожую, солдат и унтер – офицер остановились у двери, а дежурный растворил перед ней эту дверь, и она шагнула в полутьму. Никита Михайлович рванулся жене навстречу, звякнули цепи его, и звон охватил её, ударил прямо в сердце, потом осыпался, точно песок, что недавно бился в полог кибитки. И она побежала к мужу, задыхаясь, плача, смеясь.
У Никиты Михайловича был жар, и она чувствовала это, прикасаясь губами к его лбу, волнение усилилось, а нежность была так велика, что она забыла об офицере, нескромном казенном соглядатае их встречи, целовала мужа, и слезы – её слезы – текли по его щекам.
- Пора! – сказал офицер, и это было так вдруг, неожиданно, как удар, ей казалось, что время остановилось, а оно летело, и мерой его были не часы и минуты, а человек в офицерской шинели, которому дано было чьей – то роковой силой решать, что долго, что коротко.
Никита Михайлович обнял жену, снова зазвенели цепи – на сей раз обреченно. Он чувствовал, что жена ищет его руку, и тут же все понял, когда ощутил туго свернутую бумагу.
Он развернул листок, едва ушла жена, развернул торопливо, уже понимая, что это привет оттуда, из России, которую ему вряд ли суждено увидеть.
Почерк ему был знаком: летящий, пронзительный, взвихренный метельным окончанием слов, строк, ошибиться было невозможно:

"Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье.
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремление.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит гордость и веселье,
Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас…"

«Заговорив о подругах, я должна вам сказать, что к Александрине Муравьевой я была привязано больше всех: у неё было горячее сердце, благородство проявлялось в каждом её поступке. Восторгаясь мужем, она его боготворила и хотела, чтоб мы относились к нему так же. Никита был человек холодный, серьезный – человек кабинетный и никак не живого дела. Вполне уважая его, мы, однако же, не разделяли её восторженности» - писала Волконская в «Записках». Можно представить себе, как Муравьева любила мужа, и что для неё значило расставание. Муравьева привезла в Сибирь поддержку Пушкина, сколько радости и тепла она на самом деле привезла! Пушкин помог друзьям в трудную минуту, и они очень благодарны ему за это.
Встреча Волконских произошла так.
«Бурнашев преложил мне войти. В первую минуту я ничего не разглядела, так как там было темно. Открыли маленькую дверь налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился ко мне, бряцанье его цепей поразило меня, я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страданий. вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я встала на колени и поцеловала его кандалы, а потом и его самого. Бурнашев, стоящий на пороге, не имея возможности войти по недостатку места, был поражен изъявлением моего уважения и восторга к мужу, которому он говорил «ты» и с которым обходился, как с каторжником…
Я старалась казаться веселой. Зная, что мой дядя Давыдов находится за перегородкой, я возвысила голос, говоря о его семье. По окончании свидания я пошла устроиться в избе, где поместилась Каташа. Она была до того тесна, что когда я ложилась на полу, на своем матраце, голова касалась стены, а ноги упирались в дверь. Печь дымила, и её нельзя было топить, когда на дворе было ветрено, окна были без стекол, их заменяла слюда».
Встречи всех супружеских пар произошла очень трогательно, буквально на несколько минут. Но сколько любви, нежности, ласки получили декабристы, пребывавшие в тесной темнице… Минуты счастья измерялись для этих людей в чем – то другом. Жены принесли надежду, радость, и любовь возросла со временем и расстоянием.

4. Новая жизнь.
Проходя через препятствия и тернистый путь к счастью, семьи декабристов обрели спокойствие и нормальную жизнь. Отголоски прошлого все – таки отзывались, но давайте посмотрим подробнее.
В одной из каторжных тюрем помещены были Трубецкой и Волконский. Тяжесть этого заточения Трубецкой описал в письме жене в Иркутск: «…В комнате, которой я живу, я не могу во весь рост уставляться, трое солдат не спускают с меня глаз, делают множество угроз, если я с кем – то вступлю в сношение…»
Вспоминает Волконская: «Однажды Каташа застудила ноги, на свидание с мужем к тюремному забору она пришла в старых, изношенных ботинках, потому что новые она изрезала для теплых шапочек, сшитых для мужа и его товарищей. Она пожертвовала своим здоровьем, чтобы их головы были прикрыты от бесконечно падающих осколков руды. У Каташи не оставалось больше ничего. Она, привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом».
Около 1829 года женам разрешили жить с мужьями вместе. Каждая семья устроила тюрьму как можно лучше. Даже, можно сказать, уютно. У Волконских было 3 ребенка, Соня, Миша и Нелли. Волконская благословила Бога за это счастье. У Трубецкой в 1830 родилась дочка Сашенька, у Ивашевых было 3 детей. Жизнь постепенно стала налаживаться.
И – о чудо! – в 1839 году закончился срок каторги декабристов. Но испытание на этом не завершились. Царь не выпускало их из Сибири. Декабристы были разметаны по всей зауральской земле, Волконская и Трубецкая поселились в Оеке. Из воспоминаний Белоголового: «Двумя главными центрами около которых группировались иркутские декабристы, были семьи Трубецких и Волконских, так как они имели средства жить шире и обе хозяйки – Трубецкая и Волконская – своим умом и образованием, присутствие детей в этих семьях вносило еще больше теплоты в общении…»
Волконские и Трубецкие вскоре перебрались в Иркутск, одна из дочерей Катрен вышла замуж за сына декабриста Давыдова. Трубецкой сам рисовал чертеж желаемого дома, который до сих пор стоит на своем месте и стал музеем. Но в этот дом он переселился без жены. Её сразила тяжелая болезнь. Сергей в 1856 уехал в Киев, но никак не находил себе места, страдал, а спустя 6 лет после смерти Катрен Сергей скончался. Все дети уже состояли в браках.
Волконская была просто ослеплена любовью к детям, но муж все обиды ей прощал… Все их дети имели семью, и в имении доченьки Нелли две могилы – Мари и Сержа. И его слова: «Мы, как и все люди, порознь – пылинки, но наши сердца соединены, и мы составляем одно большое целое…»
У Муравьевых все сложилось намного трагичнее – Александрина умерла в 27 лет, пережив смерть дочери, в 1943 умер Никита. Он воспитывал дочерей, был прилежным отцом. Его дочери Нонушке передалась материнская любовь к отцу, она, еще ребенком берегла его в меру своих сил, остальные декабристы относились к ней так же бережно и также трогательно, как к покойной Муравьевой.
Новая жизнь далась этим людям с трудом, но она преодолели и это препятствие. Кто ушел из жизни раньше, кто – то позже. Но в нашей памяти жены декабристов навсегда останутся самыми благородными, достойными и верными.

Заключение.
Я читаю истории таких женщин, как Трубецкая Екатерина, Волконская Мария, Муравьева Александра… Какой надо быть сильной, отважной, верной, а главное – любящей, чтобы совершить такой поступок. Они – жены декабристов, идеал преданности и любви.
Эти женщины совершили огромный моральный подвиг. Трубецкая уехала из отцовского дома, а какой был дом! Богатый, уютный. Оставила балы, светские мероприятия, богатых поклонников. Да, можно и так сказать, что Трубецкая была избалована жизнью, изнежена родителями. И тем не менее – она поехала вслед за мужем, не смотря на уговоры родных.
Волконская оставила своего годовалого сынишку, и со слезами на глазах ехала к мужу – в ту Сибирь, которая казалась самым жестоким наказанием. Не было ни самолетов, ни поездов… Ребенок вскоре умер. Какую потерю понесла эта женщина!
Самопожертвования жен декабристов, этих прекрасных русских женщин, было безграничным. Какую нежность чувств перенесли супружеские пары сквозь жуткое сибирское тридцатилетие, какую нерастраченную силу привязанности, чистоты! Мужья были безмерно благодарны своим женам. Их любимые как ангелы, очищали от всего плохого, принесли тепло и душевное спокойствие.
Можно сделать вывод. Главная причина и проблема Тайного общества было ДЕСПОТСТВО И САМОДЕРЖАВИЕ. Его члены пытались бороться с несправедливостью.
Восстание декабристов навсегда сохранилось в истории. Прежде всего, конечно же, как одно из первых и важных восстаний против власти. Но еще, я думаю, задели сердца поступок жен декабристов. Возможно, что в политике это не сыграло большой роли, но народ не остался равнодушен.
Сколько произведений посвящено декабристам! Но обязательно эта тема вливается в тему нравственную, а кто так затронул в этой истории её, как жены? Они оставили большой след в истории, пронесли чистое и большое чувство через то суровое время.

3. 1240 г. Нашествие Батыя. Взятие Киева. После этих событий последовали завоевание юго-западной Руси и вторжение в Польшу.

https://pandia.ru/text/79/136/images/image007_5.jpg" width="223" height="164 src=">

«О жаворонок, летняя птица, радостных дней утеха, взлети к синим небесам, взгляни на могучий город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу! Словно бурей занесло соколов из земли Залеской в поле Половецкое! Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят знамёна русские у Дона Великого на берегу.

…И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Брат, князь Владимир Андреевич, пойдём туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую».

5. Стояние на р. Угре в 1480 г. Правителями, о которых идёт речь в документе, являются Иван III и хан Ахмат.

«По общепринятой версии осторожный... избегал решительного сражения. Современники и потомки тех событий обвиняли и обвиняют великого князя в излишней осторожности, граничащей с трусостью... Можно понять страх москвичей, ибо в случае поражения в бою русской рати, орды... на третий день могли осадить Москву. Опасаясь такого варианта развития событий москвичи требовали победоносного сражения. Но.... сохраняя тактику «стояния», даже покинул войска и возвратился в Москву...».

6. Переяславская Рада (собрание представителей запорожского казачества) в 1654 г. Событию предшествовали: восстание запорожских казаков во главе с Богданом Хмельницким (1648 г.) и решение Земского собора о принятии Украины в состав России (1653 г.). Период правления «великого государя, царя христианского» Алексея Михайловича.

«Паны полковники, есаулы, сотники и все Войско Запорожское и вся православнии християне! Ведомо то вам всем, как нас Бог освободил из рук врагов, гонящих Церковь Божию и озлобляющих все христианство нашего православия восточного. Что уже шесть лет живем без государя в нашей земле в безпрестанных бранех и кровопролитиях з гонители и враги нашими, хотящими искоренити Церковь Божию, дабы имя русское не помянулось в земле нашей. Что уже велми нам всем докучило, и видим, что нельзя жити нам без царя. Для того ныне собрали есмя Раду, явную всему народу, чтобы есте себе с нами обрали государя… Великий государь, царь християнский, зжалившися над нестерпимым озлоблением Православныя Церкви в нашей Малой Росии, шестьлетних наших молений безпрестанных не презривши, теперь милостивое свое царское сердце к нам склонивши, своих великих ближних людей к нам с царскою милостию своею прислати изволил, которого естьли со усердием возлюбим, кроме царския высокия руки, благотишнейшаго пристанища не обрящем. А будет кто с нами не согласует теперь, куды хочет - вольная дорога.»

7. Полтавская битва 1709 г.

И тако, милостию всевышнего, совершенная виктория, которой подобной мало слыхано и видано, с лёгким трудом против гордого неприятеля чрез его царского величества славное оружие и персональной храброй и мудрой привод одержана, ибо его величество в том воистинно свою храбрость, мудрое великодушие и воинское искусство, не опасаясь никакого страха... в вышшем градусе показал, и при том шляпа на нём пулею пробита. Под его же светлостию князем Меншиковым, которой також мужество своё при том доволно показал, три лошади ранены».

27 ноября" href="/text/category/27_noyabrya/" rel="bookmark">27 ноября по 13 декабря 1925 г. – но фактически им не был, с 1826 – наместник Царства Польского).

https://pandia.ru/text/79/136/images/image016_3.jpg" width="224" height="150 src=">

«… Молодежь, принявшая программу движения, отправлялась по железным дорогам из центра в провинцию. У каждого молодого человека можно было найти в кармане или за голенищем фальшивый паспорт на имя какого-нибудь крестьянина или мещанина, а в узелке поддёвку или вообще крестьянскую одежду, если она уже не была на плечах пассажира, и несколько революционных книг и брошюр. Таким образом, … революционеры рассыпались по всему обширному пространству Европейской России… Кавказа и самых северных губерний».

13. Покушение на Александра II .

«Это известие всех страшно поразило, огорчило, ошеломило. Подробности о совершенном злодеянии исполнили всех ужасом. Во всех слоях народа грусть, страх и изумление овладели людьми. Где и чего тогда не говорили!
По селам стали распространяться слухи о том. что дворяне убили царя за лишение их крепостных людей. В городах - пугали смутами по деревням.
Даже в войсках не было совершенно спокойно...
Покойного государя любили, обожали освобожденные крестьяне и бывшие дворовые люди: но душевно были к нему расположены и преданы в обществе все лично его знавшие и те. которые много слышали о его сердечной доброте, о его всегдашнем расположении ко всякому доброму делу».

14. На портрете изображен. В тексте речь идёт о заключении Портсмутского мира . Согласно условиям договора Россия: уступила Японии южную часть Сахалина и признала Корею сферой японского влияния.

Из дневника:

«Господи! В эту минуту в Петербурге творится ужасное: войска - с одной стороны, рабочие - с другой, точно два неприятельских лагеря. На Троицком мосту кавалерия, конногвардия и кавалергарды преградили им путь (рабочих было более 20 тыс. человек), дали залп, отбили несколько хоругвей, но поп ускользнул. Много было раненых и убитых. Третий залп (два первых были даны по Троицкому мосту) был дан возле дома градоначальника двумя батальонами Семеновского полка. Опять было много жертв. В толпе послышался сильный ропот, что стреляют войска. Убитыми оказались три студента, затем какой-то штатский, скорее из достаточного класса, на котором найдено огромное красное знамя с революционной надписью.»

Насчитано уже до 100 убитых и очень много раненых. Те, которые с легкими ранами, или ранены в руку, ушли домой. По улицам вдет крик, стон и рыдания. В стачке в эту минуту участвуют 108 тыс. рабочих. Прошел слух, что якобы царь едет из Царского Села в Зимний дворец, чтобы принять депутатов от рабочих.

16. Открытие II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (25-27 октября 1917 г.). Оказавшись в меньшинстве, съезд покинули эсеры и меньшевики. На съезде образовано правительство – Совет Народных Комиссаров (СНК) во главе с.

2 марта" href="/text/category/2_marta/" rel="bookmark">2 марта 1930 г. Коллективизация в СССР была направлена на ликвидацию кулачества как класса и создание крупного социалистического хозяйства.

Из статьи И. Сталина «Головокружение от успехов»:

«Об успехах Советской власти в области колхозного движения говорят теперь все. Даже враги вынуждены признать наличие серьезных успехов. А успехи эти, действительно, велики. Это факт, что на 20 февраля с, г. уже коллективизировано 50% крестьянских хозяйств по СССР. Это значите что мы перевыполнили пятилетний план коллективизации…

О чем все это говорит? О том, что коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным… Отсюда задача партии: закрепить достигнутые успехи и планомерно использовать их для дальнейшего продвижения вперед. Но успехи имеют и свою теневую сторону, особенно когда они достаются сравнительно "легко"… Они, эти успехи, нередко пьянят людей, причем у людей начинает кружиться голова от успехов, теряется чувство меры, теряется способность понимания действительности…»

19. Тегеранская конференция. 28 ноября – 1 декабря 1943 г.

Круглые столы" href="/text/category/kruglie_stoli/" rel="bookmark">круглым столом , и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и на всех Объединенных Нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения…»

20. Августовский путч 1991 г. Событию предшествовали: принятие Декларации о государственном суверенитете России (12 июля 1990 г.), завершение работы над новым союзным договором (лето 1991 г.).

Из указа Президента России от 01.01.01 г.:

«В связи с действиями группы лиц, объявивших себя государственным комитетом по чрезвычайному положению, постановляю:

1. Считать объявление комитета антиконституционным и квалифицировать действия его организаторов как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением.
2. Все решения, принятые от имени так называемого комитета по чрезвычайному положению, считать незаконными и не имеющими силы на территории РСФСР. На территории Российской Федерации действует законно избранная власть, Верховного Совета и Председателя Совета Министров, всех государственных и местных органов власти и управления РСФСР.
3. Действия должностных лиц, исполняющих решения указанного комитета, подпадают под действие Уголовного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону.
Настоящий Указ вводится в действие с момента его подписания.»

21. Беловежские соглашения 1991 г. Подписали Б. Ельцин, Г. Бурбулис (РСФСР), С. Шушкевич, В. Кебич (Белоруссия), Л. Кравчук, В. Фокин (Украина).

Из речи Президента РФ на IV сессии Верховного Совета РСФСР:

«Переговоры в Белоруссии стали закономерным следствием тех процессов, которые развивались в течение последнего времени… Еще два года назад стало ясно, что союзные структуры не способны к конкретному обновлению… Шаг навстречу реальности был сделан в Ново-Огареве. Но это произошло слишкомпоздно. За это время 8 республик из 15 уже отвернулись от Союза… После августа распад Союза вступил в последнюю стадию. Большинство госудапрств провозгласило свою независимость… Некоторые союзныен республики официально вышли из Союза и были признаны на международном уровне… Соглашение являетсмя базой для динамичного развития нового типа связей между суверенными государсмтвами..»

22. Конституционный кризис 1993 г. Упоминаемый в тексте «новый двухпалатный парламент» в соответствии с Конституцией РФ 1993 г. – Федеральное собрание. Последствия принятия указа: ликвидация поста вице-президента и прекращение деятельности Советов народных депутатов. Указ издан Президентом России.

12 декабря" href="/text/category/12_dekabrya/" rel="bookmark">12 декабря 1993 года единый согласованный проект Конституции Российской Федерации в соответствии с рекомендациями рабочей группы Конституционной комиссии...»

23. Новогоднее выступление Президента России 31 декабря 1999 г. В годы правления Президента России были изданы указы «О мерах по либерализации цен» (июнь 1992 г.) и «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» (сентябрь 1993 г.). Фамилия вновь избранного президента, о котором идёт речь в тексте обращения – Путин.

1 августа" href="/text/category/1_avgusta/" rel="bookmark">1 августа 2000 г. провести необходимые организационно-штатные мероприятия в соответствии с настоящим Указом.

5. Главному государственно-правовому управлению Президента Российской Федерации в месячный срок представить в установленном порядке предложения о приведении правовых актов Президента Российской Федерации в соответствие с настоящим Указом.

6. Признать утратившими силу пункты 105 Указа Президента Российской Федерации от 9 июля 1997 г. N 696 "О полномочном представителе Президента Российской Федерации в регионе Российской Федерации" (Собрание законодательства Российской Федерации , 1997, N 28, ст.3421).

7. Настоящий Указ вступает в силу со дня его подписания.

Президент Российской Федерации

25. Федеральные округа РФ:

https://pandia.ru/text/79/136/images/image003_37.gif" width="288 height=20" height="20">

1. Анохин, гипотеза происхождения государства на Руси / // Вопросы истории. – 2000. – № 3. – С. 51–61.

2. Артемьев, побоище и битва ХIV – начала XV в. на Северо-Западе Руси / // Вопросы истории. – 1999. – № 2. – С. 148–151.

3. Белякова, А. Иван III – Государь всея Руси / А. Белякова // Студенческий меридиан. – 2002. – Март. – С. 36–41.

4. Богданов, полоцких и смоленских князей в ХII – первой трети ХIII века / // Вопросы истории. – 2002. – № 10. – С. 19–31.

5. Большаков, и легитимность власти в политической идеологии и практике древнерусского государства / // Вестник Моск. университета. Сер. 12. Политические науки. – 2001. – № 2. – С. 70–90.

6. Бушуев, государства Российского: Историко-библиографические очерки. Кн. 1. IX–XVI вв. / ; . – М.: Кн. палата, 1991.

7. Вернадский, Русь / . – Тверь: Леан; М.: Аграф: 2000.

8. Вернадский, Русь / . – Тверь: Леан; М.: Аграф: 2000.

9. Гумилёв, Русь и Великая степь / ёв. – М.: Мысль, 1989.

10. Зуев, России: учебник для вузов / . – М.: Издательство ПРИОР, 2005.

11. Ильин, В. Иван III – устроитель русского национального государства / В. Ильин, В. Кузищин // Власть. – 1998. – № 5. – С. 69–73.

12. История России с древнейших времен до наших дней: учебник / , и др.; под ред. . – М.: Проспект, 2012.

13. История России: учебник. – 4-е изд., перераб. и доп. / , . – М.: Проспект, 2012.

14. История России с древнейших времен до наших дней: учебник / , ; под ред. . – М.: Проспект, 2012.

15. Казаков, 1497 года / // Вопросы истории. – 2000. – № 3. – С. 139–144.

16. Ключевский, курс по русской истории / . – М.: ЭКСМО-Пресс, 2000.

17. Кучкин, 1497 г. и договорные грамоты московских князей XIV–XV веков / // Отечественная история. – 2000. – № 1. – С. 101–109.

18. Кучкин, и развитие государственной территории восточных славян в IX–XIII веках / // Отечественная история – 2003. – № 3. – С. 71–77.

19. Мельников, престола на Руси и институт соправительства как факторы централизации / // Вопросы истории. – 2001. – № 11–12. – С. 102–108.

20. Михайлова, И. Служилые люди государя и Отечества / И. Михайлова // Родина. – 2003. – № 12. – С. 48–51.

21. Петров, и право Древней Руси 750–980 гг. / . – СПб.: Михайлов, 2003.

22. Платонов, курс лекций по русской истории / . – СПб.: Литера, 2001.

23. Романов, и нравы Древней Руси // От Корсуня до Калки / ; сост., коммент., сопровод. текст. – М.: Молодая гвардия, 1990. – С. 255–470.

24. Рыбаков, Русь и русские княжества XII–XIII вв. / . – М.: Наука, 1993.

26. Фроянов, Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы / . – М.-СПб.: Златоуст: 1995.

ВВЕДЕНИЕ. 3

ТЕМЫ ТЕСТОВЫХ ЗАДАНИЙ.. 5

ХРОНОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ.. 7

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ПОВТОРЕНИЯ.. 25

ИЛЛЮСТРАЦИИ И ДОКУМЕНТЫ……………………………...36

Учебное издание

ИСТОРИЯ

Учебно-методическое пособие по подготовке

к экзамену

Редактор

Компьютерная верстка

Подписано в печать 25.12.12 г. Формат 60×84/16.

Бумага типографская. Печать офсетная. Усл. печ. л. 3,0.

Уч.-изд. л. 3,0. Тираж 100 экз. Заказ №

________________________________________________________

Издательство Владивостокского государственного университета
экономики и сервиса

Владивосток, Гоголя, 41

Отпечатано: множительный участок ВГУЭС

Владивосток, Гоголя, 41

Страница 6

Около 4 часов, а по удостоверению флигель-адъютанта Н.Д. Дурново, «в пятом часу» были доставлены картечные заряды.

5. «День был сумрачный, - пишет в своих воспоминаниях М. Бестужев, - ветер дул холодный. Солдаты, затянутые в парадную форму с 5 часов утра, стояли на площади, уже более 7 часов. Со всех сторон мы были окружены войсками – без главного начальства, без артиллерии, без кавалерии, словом, лишенные всех моральных и физических опор для поддержания храбрости солдат. Они с необычной энергиею оставались не колебимы и, дрожа от холода,
стояли в рядах, как на параде». Это были те мгновения, о которых впоследствии Н. Бестужев проникновенно стоял: «Я стоял… повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободою…» и такое состояние было свойственно не ему одному. Но долго так продолжаться не могло. «Мы были окружены со всех сторон, - продолжает Н. Бестужев. – Бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто в начатом поприще раз остановился, уже побежден на половину. Сверх того, пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте. Атака на нас прекратилась: ура! Солдат становилось реже и слабее. День смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны и батарея артиллерии стала между ними с разверстыми зевами, тускло освещаемыми серым мерцанием сумерек». Но и тогда еще оставалась надежда на счастливый случай. И.И. Пущин, рассчитывая выиграть на выжидании, сказал своим товарищам, что «надобно подождать темноты», а там и другие полки, может быть, перейдут на «нашу сторону». Для надежд были основания. В своих записках декабрист А.П. Беляев пишет, что во время стояния на площади из полков, находившихся на стороне правительства, приходили солдаты и просили держаться до вечера, когда обещали присоединится к восставшим. «Это были посланые от рядовых, заключает он, - которые без офицеров не решались возмутиться без начальников днем, хотя присяга их и тяготила». О том же пишет в своей работе «Четырнадцатое декабря» декабрист И. Д. Якушкин: «Через народ беспрестанно передавались обещания солдат полков Преображенского, Павловского, Семеновского по наступлении ночи присоединиться к войскам, стоявшим на Сенатской площади, а между тем наступил уже вечер, люди перезябли, и с обеих сторон чувствовалась необходимость приступить к решительному действию». Сказанное подтверждается и другими свидетельствами. В частности, в «Прибавлениях к запискам С. П. Трубецкого» утверждается, что во многих полках только ввиду отсутствия офицеров, которые «достаточно пользовались бы доверенностью солдат», последние «не пристали к действовавшим, хотя после и признались, что очень желали присоединиться». Ждали какого – ни будь толчка, способного вывести их из состояния инертности. Видимо, рассчитывая на возможность такого поворота событий, А. Бестужев составил план атаки на правительственные войска, но для его осуществления ждал присоединения хотя бы еще одного полка. Однако опасность ситуации осознавал и Николай I, не дожидаясь наступления полной темноты (были уже густые сумерки), отдал приказ стрелять картечью. Но приказ был исполнен не тотчас: солдаты-артиллеристы не решались стрелять по своим. Командовавший орудием офицер сам приложил фитиль к запалу. До боевых порядков мятежных войск было 100-150 шагов…

Н. Бестужев: “Первая пушка грянула, картечь рассыпалась: одни пули ударили в мостовую и подняли рекашетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фронта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившимся между колоннами сенатского дома и на крышах соседних домов. Семь человек, ошеломленные упали: я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения – столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии. Совершенствованная тишина царствоваля между живими и мертвыми. Другой и третий выстрелы повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места… с пятым или шестым выстрелом колонна дрогнула…”

М. Бестужев: “Выстрел грянул. Картечь была направлена выше голов. Толпа народа не шелохнулась. Другой выстрел – в самую середину массы. Повалилось много безвинных, остальные распрыснулись во все стороны. Я побежал к своему фасу к Неве. Последовал третий выстрел. Много солдат моей роты упали и стонали, катаясь по земле в предсмертном мучении. Прочие побежали к Неве… меня увлекла толпа бегущих солдат. Я забежал вперед.

За мной, ребята! – крикнул я московцем и спустился на реку. Посредине я остановил солдат и с помощью моих славных унтер-офицеров наяал строить густую колонну с намерением идти по льду Невы до самой Петропавловской крепости и занять ее. Если бы это удалось, мы бы имели прекрасное point d’appui (опорный пункт), куда бы могли собраться все наши и оттуда мы бы могли с Николаем начать переговоры, при пушках, обращенных на дворец. Я уже успел выстроить три взвода, как завизжало ядро, ударившись в лед и прыгая рикашетами вдоль реки… Я продолжал строить колонны, хотя ядра вырывали из нее то ряд справа, то ряд слева…

Уже достраивался хвост колонны, как вдруг раздался крик: «Тонем!» Я увидел огромную полынью, в которой барахтались и тонули солдаты. Лед, под тяжестью собравшихся людей и разбиваемый ядрами, не выдержал и провалился. Солдаты бросились к берегу Невы…»

Панов, М. Кюхельбекер, сохранившие мужество и хладнокровие, тоже предприняли попытки оказать сопротивление. Им удалось построить часть солдат на Галерной улице, но переброшенное сюда орудие открыло огонь вдоль узкой и тесной улицы, расстроив порядки солдат.

Царь и лица из его непосредственного окружения в последствии очень старались приуменьшить число жертв на площади – назывались цифры 80,100, редко 200 убитых. Но вдействительности их было значительно больше. Ныне уже можно считать точно установленным число жертв на Сенатской площади 14 декабря. В опубликованном советским исследователем П. Я. Канном документальном свидетельстве чиновника в министерстве юстиции по статистическому отделению С. Н. Корсакова говориться, что в этот день было «убито народа: генералов – 1, штаб-офицеров – 1, обер-офицеров разных полков – 17, нижних чинов лейб-гвардии Московского полка – 93, Гренадерского – 69, (морского) экипажа гвардии – 103, Конного – 17, во фраках и шинелях – 39, женского полка – 9, малолетних – 19, черни – 903. Общий итог убитых – 1271 человек».

К 5 часам вечера восстание было подавлено; начались аресты его участников.

Какова же была численность восставших? Какими силами они располагали? Братья А. и М. Бестужевы и Щепин – Ростовский повели на Сенатскую площадь 671 солдата Московского полка.

Сутгоф и Панов пришли на площадь с 1250 солдатами лейб-гвардии Гренадерского полка. Однако по ходу событий по одиночки покинули ряды восставших и перешли на сторону правительственных войск около 140 рядовых и унтер-офицеров. Таким образом, после их ухода осталось примерно около 1100 человек. Среди них было два подпоручика и один прапорщик.

14 декабря 1825 года

«Сабля моя давно была вложена, и я стоял в интервале между Московским каре и колонною Гвардейского экипажа, нахлобуча шляпу и поджав руки, повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободою. – Я с горестью видел, что это дыхание стеснялось. Наша свобода и крики солдат походили более на стенания, на хрип умирающего. В самом деле: мы были окружены со всех сторон; бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто в начатом поприще раз остановился, уже побежден вполовину…»

Николай Александрович Бестужев 14 декабря 1825 года

Сабля моя давно была вложена, и я стоял в интервале между Московским каре и колонною Гвардейского экипажа, нахлобуча шляпу и поджав руки, повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободою. – Я с горестью видел, что это дыхание стеснялось. Наша свобода и крики солдат походили более на стенания, на хрип умирающего. В самом деле: мы были окружены со всех сторон; бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто в начатом поприще раз остановился, уже побежден вполовину. Сверх того, пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте. Атаки на нас и стрельба наша прекратились; ура солдат становилось реже и слабее. День смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны, и батарея артиллерии стала между ними с разверстыми зевами, тускло освещаемая серым мерцанием сумерек.