Темы творчества бальмонта. Основные темы и мотивы лирики бальмонта

Константин Дмитриевич Бальмонт родился в деревне Гумнищи, Владимирской губернии Шуйского уезда 4 июня 1867 года. Умер 24 декабря 1942 года. Отец, Дмитрий Константинович, земский деятель, мать Вера Николаевна (урожденная Лебедева), - женщина широких интересов, причастная к литературе, оказала глубокое влияние на юного Бальмонта. Первое выступление Бальмонта в печати состоялось в 1885 году. В том же году Бальмонт знакомится с В.Г.Короленко, который принял участие в судьбе молодого поэта. В 1890 году в Ярославле Бальмонт издал «Сборник стихотворений». Проникнутая «надсоновскими» мотивами, книга не встретила одобрения. Особенно резким был отзыв А.Валынского: «поэтическое бессилие», «комизм, граничащий с поэтической галиматьей».

В 1894 году появляется стихотворный сборник «Под северным небом». Во многом подражательный, сборник содержал характерные для «усталого» поколения 80-х г.г. жалобы на серую бесприютную жизнь. Однако эти мотивы получают у Бальмонта символистско-романтическую окраску: неприятие мира, меланхолия и скорбь, томление по смерти; одновременно - возвеличивание любви, природы, естественных начал бытия. Но и этот сборник, как и «Сборник стихотворений», успеха не имел.

В 1895 году вышел сборник «В безбрежности». Этот сборник – знак перехода в символизм с его смутностью мысли, эгоистическим кодексом избранничества. Сборник свидетельствует об углублении пессимистических мотивов: реальность, мечты, сновидения торжествуют над прозрачностью действительного бытия. Для лирического героя Константина Дмитриевича характерны непостоянство, прихотливая изменчивость настроений; в стихах утверждается субъективизм, культ мимолетности. Поэтическая манера Бальмонта этого периода ближе всего к импрессионизму, язык поэта - условно-символический, состоящий из загадочных намеков и расплывчатых определений.

Осенью 1897 года Бальмонт готовит к печати сборник «Тишина». В нем еще более очевидна зависимость Бальмонта от «декадентских» теорий. Ранние сборники «Под северным небом», «В безбрежности», вместе со сборником «Тишина» литературоведы сближают не с символизмом, а скорее с тем течением в первейшей своей целью передачу мимолетных, забытых впечатлений – с импрессионизмом. Правда, здесь мы еще не видим раздвоенности образа (хотя символистские признаки в этих сборниках есть), не видим налета изощренно-религиозной мистики, характерных для символистов. Но это были сугубо романтические стихи, как бы противопоставляющие небо и землю, зовущие в далекое, неземное. В сонете «Лунный свет» (Сборник «Под северным небом») с типичными декадентско-символистскими мотивами – поэт говорит о своем желании уйти от людей и горестей; а рядом в стихах «Уходит светлый мой…», звучит, в духе подражателей Плещееву или Надсону, поздненароднические строки: «Хочу я усладить хоть чье-нибудь страданье, Хочу я утереть хоть одну слезу!» Такое противоречие вытекает из переходного характера бальмонтовской книги, хотя от подобных противоречий Бальмонт не был свободен всю свою жизнь. В ранних стихах Бальмонта господствуют настроения печали, какой-то сиротливости, бездомности. На рубеже двадцатого столетия тон поэзии Бальмонта резко изменяется. Нет ни следа безнадежности и уныния в его новых стихах. Они исполнены исступленной радости, напора буйных сил.

В 1900 году выходит сборник «Горящие издания» с подзаголовком «Лирика современной души». Здесь на смену унылому и сумрачному настроению приходи светлое, радостное, жизнеутверждающее мироощущение, на смену тоскливой жалобе – гимн бытию, вместо неподвижности – движение, вместо полутонов – яркие слепящие краски. «Усталый» герой Бальмонта перерождается в цельную вольнолюбивую личность, устремленную к «свету», «огню», «солнцу» (основные слова – символы в поэзии зрелого Бальмонта), излюбленный образ Бальмонта – сильный, гордый и «вечно свободный» альбатрос. Образ «горящих зданий» - это знак порыва, движения, какие-то предчувствия будущих грозных событий и битв выразил Бальмонт в стихотворении «Крик часового». Настроения тоски преодолены. Автор упивается жизнью, стремясь ухватить и выразить её во всем многообразии, испытывая «жажду безгранного, безбрежного». Он возлюбил теперь решительность и энергию, подчеркнутую, братскую красочность, «кинжальные слова».

Я хочу горящих зданий.
Я хочу кричащих бурь!

Бальмонт воспевает стихии природы – Океан и Солнце, Огонь и Ветер.

В 1903 году выходит сборник «Будем как солнце». «Будем как солнце!» - говорит поэт и называет так книгу своих стихов. Призыв к людям – «Будем как солнце!» - желание непомерное. Но непомерность желаний – это и есть поэт Константин Дмитриевич Бальмонт. Призыв оправдан тем, что солнце – по слову поэта – молодое. А поэт обращается к молодости. Ставя в эпиграф сборника «Будем как Солнце» строку древнегреческого философа Анаксагора, он развертывает её в целое стихотворение. Во всем Константину Дмитриевичу важно было почувствовать явное или скрытое присутствие солнца:

Я не верю в черное начало,
Пусть праматерь нашей жизни ночь,
Только солнцу сердце отвечало
И всегда бежит от тени прочь.

Тема солнца в его победе над тьмой прошла через все творчество.
Как проявление космических сил, родственных солнцу, неудержимо влечет к себе поэта огонь. В «Гимне Огню» он хочет исчислить все лики, всё превращение Огня в мироздании – от пламени церковной свечи «с его голубым основанием», до света горящих зданий и молнии в грозу. Огонь ему представляется то лепестками страшного цветка, то вставшими дыбом блестящими волосами; он «проворный, веселый и странный», и в то же время очистительный, роковой. Такого «огнепоклонника», как Бальмонт, в русской поэзии, пожалуй, не найти.

Если познакомиться с книгами Бальмонта, начиная с «Тишины», в их полном составе, то нельзя не заметить поразительное множество масок, под которыми выступает перед нами автор. Поездка по странам, а потом плавания в океанах дали ему приток живых впечатлений, отзывавшихся в поэтическом творчестве. Может быть, поэтому–то мы встречаем у него столько «испанских», «мексиканских», «океанских» стихов. Чаще всего это не эпические опыты, а стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны, отождествить себя то с послушником Брамы, то с каким-нибудь жрецом из страны ацтеков. И естественно, Бальмонт не мог избежать неудач и провалов на этом пути, однако некоторые «чужестранные» стихи надо признать превосходными. Среди них стихотворения о Египте: «Потухшие вулканы», «Воспоминание о вечере в Амстердаме»; об островах на Тихом океане, с заголовком «Тишь», и в особенности, «Исландию» (хотя поэт не был в Исландии). Поэту ведомы и равно близки высокое и низменное, красивое и безобразное.

Когда Бальмонт появился на литературной арене, больше всего поразила читателей, пожалуй, музыкальность стихов. Уж очень они отличались от анемичной журнальной поэзии конца прошлого века! В них была давно не слыханная в русской поэзии звонкость, певучесть, было богатство свежих рифм – в том числе и внутренних, была щедрая звукопись. Бальмонт как бы заново показывает читателю красоту и самоценность слова, раскрывая, по выражению Иннокентия Аннекского, его музыкальную потенцию. Константин Дмитриевич как бы шел навстречу девизу, провозглашенному во Франции поэтом Верленом: «Музыка – прежде всего». Он очаровывал читателя вкрадчивыми и плавными – возвратными повторами, в которых лилась мелодия:

Я мечтою ловил уходящие тени ,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

Он умел порой так повторить отдельно взятое слово, что в нем пробуждалась завораживающая сила. Музыкальная речевая река увлекала Бальмонта за собой, он подчинялся её течению в большей степени, чем смыслу высказывания. На стихах Бальмонта, как на нотах, можно проставить музыкальные знаки, которые обычно ставят композиторы. В этом смысле поэт продолжал в русской поэзии линию, получившую свое классическое выражение у Фета. Именно о нем Чайковский сказал: Фет «сделал шаг в нашу сторону» (т.е. в сторону композиторов).

Как неожиданна собственная душа!

писал Бальмонт Ясинскому (1900). Поэт не уставал следить за неожиданными поворотами своей души, за собой, за своими переменчивыми впечатлениями «Я вечно другой». И эта переменчивость его «Я» увлекала поэта больше, чем переменчивость окружающего мира.
Миг- знак, намек на то, что есть вечность, есть невидимый космос души, проявляемый то так, то этак.

Бальмонт был буквально увлечен аллитеративностью русского слова. Он и сам, со свойственной ему бравадой, писал: «Имею спокойную убежденность, что до меня, в целом, не умели писать звучные стихи». Примат музыкальной темы, сладкогласия, упоенность речью лежат в основе его поэтики. Магия звуков – его стихия. Смысловая функция слова подчас нарушена, правда, не до такой степени, как у поэтов, обращавшихся к заумной речи, уродовавших слово.
Бальмонт был эвфонически высоко одарен. Его называли «Паганини русского стиха». Но аллитеративность его подчас навязчива. В пору появления поэта, в конце прошлого века, эта стихотворная музыка казалась откровением и высоким стихотворным мастерством. Музыка все захлестывает, все заливает у Бальмонта. Вслед за Фетом он мог бы сказать: «Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыка, в которую я уходил, насколько хватало сил моих». Никогда поэт не ограничивал себя известными стихотворными формами. Он придумывал новые. И был в этом неистощим.

… Изучив шестнадцать (пожалуй) языков, говорил и писал он на особом, семнадцатом языке, на Бальмонтовом,

Сообщает Марина Цветаева. Она высоко ставила этот 17-й бальмонтовский язык. В начале века (за первые 20 лет) поэту удалось поставить своего рода рекорд: свыше полутораста его стихотворений было положено на музыку. Танеев и Рахманинов, Прокопьев и Стравинский, Глиэр и Мясковский создали романсы на слова Бальмонта. От него в этом смысле сильно отстают и Блок, и Брюсов, и Сологуб, и Ахматова… Необходимо отметить, что в словесно-музыкальных созвучиях Бальмонта, в его гипнотизирующих ритмах крылось одно, скорее негативное свойство: в них хорошо передавалось атмосфера, настроение, но страдал рисунок, пластика образов, туманились и расплывались очертания изображаемого предмета.

В 1903 году выходит сборник «Только любовь». Вместе со сборниками «Горящие здания» и «Будем как солнце» сборник «Только любовь» считается наиболее характерным и лучшим в литературном наследии Константина Дмитриевича. Эти сборники были созданы на творческом взлете поэта, в пору расцвета его таланта.

В сборнике «Змеиные цветы» помещены статьи о Мексике и вольные переложения индейских космогонических мифов и преданий, выполненные Бальмонтом. Второй период творчества Бальмонта завершается сборником «Литургия Красоты. Стихийные гимны». Основной пафос книги – вызов и упрек современности, «проклятие человека», отпавшим, по убеждению поэта, от первооснов бытия, от природы и солнца, утратившим свою изначальную целостность и тем самым – духовность.

Революционная поэзия Бальмонта представлена в двух книгах: «Стихотворения» и «Песни мстителя». В годы Революции 1905-07 в творчестве Бальмонта обостряется национальная тема. Та Россия, которая открывается в его книгах, это прежде всего древняя «былинная» Русь, предания и сказы которой поэт стремился переложить на собственный («современный», как ему казалось) лад. Увлечение русской и славянской стариной впервые нашло воплощение в поэтическом сборнике «Злые чары». Обработанные Бальмонтом фольклорные сюжеты и тексты (в том числе сектантские песни) составили полностью сборники «Жарптица. Свирель славянина» и «Зеленый вертоград. Слова поцелуйные». По существу к этим книгам примыкает и сборник «Зовы древности», в котором представлено «первотворчество» различных (не славянских) народов, образцы ритуально-магической и жреческой поэзии.

В сборниках «Птицы в воздухе. Строки напевные» и «Хоровод времен. Всегласность» варьируются всё те же темы, образы приемы, используются характерные элементы установившегося к этому времени «бальмонтовского» стиля; при этом стиль становится однообразным, звучит искусственно и вяло. Большей цельностью отмечается сборник «Зарево зорь», отразивший египетские впечатления Бальмонта. Очерки Бальмонта о Египте составили книгу «Край Озириса». В стихах поэта неизменно звучит ностальгическая тоска по родине. В его творчестве намечается в эти годы спад: его поэзия утрачивает постепенно то значение, которое имела в начале века. Блок уже в 1905 году писал о «чрезмерной пряности» стихотворений Бальмонта и отмечал «перелом» в его творчестве. Замкнувшись в кругу созданной им поэтической системы Бальмонт как бы застывает в своем развитии.

В конце января 1912 года Бальмонт отправился в кругосветное путешествие, продлившееся одиннадцать месяцев. Особенно глубокое впечатление произвело на него посещение Океании, и знакомство с островами Новая Гвинея, Самоа, Танга и др. И это путешествие отразилось в его стихотворном сборнике «Белый зодчий. Таинство четырех светильников».

5 мая 1913 года (после объявления амнистии для политических эмигрантов) поэт вернулся в Россию, бурно приветствуемый друзьями и почитателями. Впрочем, многие молодые поэты (среди них В.В.Маяковский) и критики, уже провозгласившие «конец Бальмонта», видели в нем лишь творца «бессодержательных красивых слов» (выражение Н.С.Гумилева), поэта, пережившего себя и свою эпоху. Это сложное отношение к нему объясняется не только явным снижением художественного уровня его поэзии в 1903-12, но и удаленностью поэта от идейной борьбы в России, от новых литературных школ и движений. Оставаясь в плену неоромантических и «декадентских» понятий, Бальмонт своими «бальмонтизмами» вызывал в новых условиях непонимание у даже раздражение. Жизнь однако показала, что дарование Бальмонта было далеко не исчерпано: стоит называть лишь книгу «Ясень. Владение древа» и «Сонеты солнца, меда и луны». Книга «Ясень. Владение древа» отличается высоким профессионализмом, что не избавляет её, однако, от известного однообразия «красивостей» во многих стихах. Отдельные мотивы сборника навеяны военными событиями, хотя прямого отражения в творчестве автора Первая мировая война не нашла. Все сильнее Бальмонт тяготеет к жанру сонета, который в 1916-17 становится доминирующим в его творчестве. 225 сонетов, написанных за этот период, составили сборник «Сонеты солнца, меда и луны».

Поэт много путешествовал, но любил он только Россию.

Я видел моря и океаны … и снова, сидя у окна в моем парижском домике, среди своих книг и цветов, я говорю: «Я рад, что я родился русским и никем иным быть бы я не хотел. Люблю Россию. Ничего для меня нет прекраснее и священнее её. Верю в неё и жду».

«Русские» стихи Константина Дмитриевича особой щемящей нотой входят в многоголосье его книг. Тут и весенняя «Зарождающаяся жизнь» и «Ковыль», и «Скифы», и историческое сказанье «В глухие дни». Стихотворение «Безглагольность» долгое время было поистине знаменитым:

Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.

В стихах о России проступает та бальмонтовская «славянская позолота», о которой упоминал когда-то Иннокентий Анненский.

Хочу густого духа, сосны, берез и елей,
Хочу, чтоб пели глухо взрывания метелей
Пастух пространств небесных, о, ветре далей русских,
Как здесь устал я в тесных чертах запашек узких.

Особенность Бальмонта – бросать как бы небрежно какие-то вдохновенные, редкостно прекрасные отдельные строки-проявляется теперь даже ярче. А некоторые его стихотворения – те же «Дюнные сосны» или «Русский язык» - можно назвать маленькими шедеврами.

«Судьба велела мне быть поэтом лирическим», - писал Бальмонт. Как замечательного лирика – романтика поэта и воспринимали читатели в годы расцвета его славы. Сердцевина поэзии Бальмонта – солнечна, оптимистична до конца. Солнечной пряжей называл он свой стихи. Даже свое предстоящее исчезновение на земле он толкует как подъем по Млечному пути, как уход в беспредельные пространства, где происходит «новых звезд зачатье». В этой бодрой, светлой ноте таится едва ли не главный залог обаяния поэта. В его поэзии читатель и сегодня находит упоенность жизнью, её весной, её цветеньем, её красотой. Юношеская одухотворенность обнадёженность, радость бытия звучат в тех стихах автора, которые всего более привлекали как тонких ценителей, так и всех воспринимающих стихи непосредственно, всей душой, как высокую музыку слова. В статье «О лирике» (1907 год) А.Блок говорит: «Когда слушаешь Бальмонта – всегда слушаешь весну». Это верно. При всем многообразии тем и мотивов в его творчестве, при желании передать всю гамму чувств человека, Бальмонт по преимуществу все – таки поэт весны, пробуждения, начала жизни, первоцвета, духоподъемности. На старости лет за рубежом поэт написал:

Потухли в бездне вод все головни заката.
На небе Зодчий тьмы вбивает гвозди звезд
Зовет ли Млечный путь в дорогу без возврата?
Иль к Солнцу новому уходит звездный мост?

В сердце старого поэта на мгновенье возник образ смерти – дороги «без возврата», но тут же его перебил другой образ звездного моста, уводящего к Солнцу. Это одновременно мост старого поэта Бальмонта к молодому поэту Бальмонту. Так прочерчивается волнистая линия пути человека и поэта.

В истории русской литературы Константин Дмитриевич Бальмонт остался как один из зачинателей «нового» искусства в России, как виднейший представитель «старшего» символизма. Индивидуалистический бунт, крайний субъективизм, эстетство, вызов традиционной морали – эти и другие черты, свойственные раннему русскому символизму, определяют собой его поэтический облик, сложившийся на гране весов. Во многом он обогатил русское стихосложение, ввел новые интонации, звуковые эффекты. В литературе и особенно в переводческой деятельности Бальмонта сказалось характерное для всего русского символизма тяготение к «культуре», к её охвату в самом широком масштабе. Однако всё его творчество невозможно признать чисто «символистским». Запечатленные в личных стихах оттенки любовного чувства, непосредственное восприятие природы, способность глубоко ощущать «мгновение» придают многим его произведениям (особенно ранним) «импрессионистический» характер. Поэтическое творчество зрелого Бальмонта проникнуто и озарено одной мечтой о Солнце, о Красоте; обездушенный цивилизации «железного века» поэт стремился противопоставить первозданно целостное, современное и прекрасное «солнечное» начало. И хотя свой идеал поэт неизбежно искал в глубокой древности, в укладе жизни и поэзии первобытных народов, однако в этих поисках сказалось его устремленность к идеальному человеку будущего. Это позволяло говорить о Бальмонте как о поэте – романтике, как о художнике неоромантического направления в искусстве конца 19-го начала 20-го вв. «Я поэт», - гордо определяет Бальмонт свое кредо.

Константин Бальмонт (1867 - 1942) родился 15 июня 1867 года в сельце Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии, третьим из семерых сыновей. Известно, что дед поэта был морским офицером. Бальмонт, как сам он писал, унаследовал «необузданность и страстность», весь свой «душевный строй».

Читать будущий поэт научился самостоятельно в пять лет, подсматривая за матерью, которая обучала грамоте старшего брата. Растроганный отец подарил Константину по этому случаю первую книжку, «что-то о дикарях-океанийцах». Мама познакомила сына с образцами лучшей поэзии. «Первые поэты, которых я читал, были народные песни, Никитин, Кольцов, Некрасов и Пушкин.

Из всех стихов в мире я больше всего люблю „Горные вершины“ Лермонтова (не Гёте, Лермонтова)». Вместе с тем —

«…Моими лучшими учителями в поэзии были — усадьба, сад, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы и зори», — вспоминал он в 1910-х годах. «Красивое малое царство уюта и тишины»

В 1876 Бальмонт поступил в подготовительный класс Шуйской гимназии, которую позже называл «гнездом декадентства и капиталистов, чьи фабрики портили воздух и воду в реке». Сначала мальчик делал успехи, но вскоре ученье ему наскучило, и успеваемость снизилась, зато наступило время запойного чтения, причём французские и немецкие произведения он читал в подлиннике. Под впечатлением от прочитанного он в возрасте десяти лет сам начал писать стихи. «В яркий солнечный день они возникли, сразу два стихотворения, одно о зиме, другое о лете»

Усилиями матери Бальмонт был переведён в гимназию города Владимира. Но здесь жить ему пришлось на квартире у учителя греческого языка, который ревностно исполнял обязанности «надзирателя». В конце 1885 состоялся литературный дебют Бальмонта. Три его стихотворения были напечатаны в популярном петербургском журнале «Живописное обозрение» (2 ноября — 7 декабря). Это событие не было замечено никем, кроме наставника, который запретил Бальмонту печататься вплоть до завершения учёбы в гимназии. К этому времени относится знакомство юного поэта с В. Г. Короленко. Известный писатель, получив от товарищей Бальмонта по гимназии тетрадь с его стихами, отнёсся к ним серьёзно и написал гимназисту обстоятельное письмо — благожелательный наставнический отзыв.

«Он писал мне, что у меня много красивых подробностей, успешно выхваченных из мира природы, что нужно сосредоточивать своё внимание, а не гоняться за каждым промелькнувшим мотыльком, что никак не нужно торопить своё чувство мыслью, а надо довериться бессознательной области души, которая незаметно накопляет свои наблюдения и сопоставления, и потом внезапно всё это расцветает, как расцветает цветок после долгой невидной поры накопления своих сил» , — вспоминал Бальмонт. «Если вы сумеете сосредоточиться и работать, мы услышим от вас со временем нечто незаурядное», — так заканчивалось письмо Короленко, которого поэт называл впоследствии своим «крестным отцом». В семнадцатилетнем возрасте Бальмонт испытал и первое литературное потрясение: роман «Братья Карамазовы», как вспоминал он позже, дал ему «больше, чем какая-либо книга в мире».

В марте 1890 произошёл инцидент, наложивший отпечаток на всю последующую жизнь Бальмонта: он попытался покончить с собой, выбросился из окна третьего этажа, получил серьёзные переломы и провёл год в постели. Считалось, что толкнуло его на такой поступок отчаяние от семейного и финансового положения: женитьба рассорила Бальмонта с родителями и лишила финансовой поддержки, непосредственным же толчком явилась прочитанная незадолго до этого «Крейцерова соната». Год, проведённый в постели оказался творчески весьма плодотворным и повлёк «небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности». В этот год он осознал себя поэтом, увидел собственное предназначение. В трудные дни Бальмонту вновь помог В. Г. Короленко. «Теперь он явился ко мне, сильно примятый разными невзгодами, но, по-видимому, не упавший духом. Он, бедняга, очень робок, и простое, внимательное отношение к его работе уже ободрит его и будет иметь значение», — писал Короленко в сентябре 1891 обращаясь к М. Н. Альбову - редактору журнала «Северный вестник», с просьбой обратить внимание на начинающего поэта.

Профессор Стороженко ввёл Бальмонта в редакцию «Северного вестника», там группировались поэты нового направления. Первая поездка в Петербург состоялась в октябре 1892: Бальмонт познакомился с Минским, Мережковским и Гиппиус; общие радужные впечатления, впрочем, были омрачены наметившейся взаимной антипатией с последней.

На почве переводческой деятельности произошло сближение Бальмонта с меценатом, знатоком западноевропейских литератур, князем А. Н. Урусовым, который во многом способствовал расширению литературного кругозора молодого поэта. На средства мецената Бальмонт выпустил две книги переводов Эдгара По («Баллады и фантазии», «Таинственные рассказы»). «Он напечатал мой перевод „Таинственных рассказов“ Эдгара По и громко восхвалял мои первые стихи, составившие книжки „Под северным небом“ и „В безбрежности“», — позже вспоминал Бальмонт. «Урусов помог моей душе освободиться, помог мне найти самого себя», — писал поэт в 1904 в книге «Горные вершины».

В сентябре 1894 в студенческом «Кружке любителей западноевропейской литературы» Бальмонт познакомился с В. Я. Брюсовым, впоследствии ставшим его самым близким другом. Брюсов писал об «исключительном» впечатлении, которое произвели на него личность поэта и его «исступлённая любовь к поэзии».

Запах солнца?

Что за вздор!
Нет, не вздор.
В солнце звуки и мечты,
Ароматы и цветы
Все слились в согласный хор,
Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,
Свежими купавами,
Пробужденною весной,
И смолистою сосной.

Нежно-светлоткаными,
Ландышами пьяными,
Что победно расцвели
В остром запахе земли.

Солнце светит звонами,
Листьями зелеными,
Дышит вешним пеньем птиц,
Дышит смехом юных лиц.

Так и молви всем слепцам:
Будет вам!
Не узреть вам райских врат,
Есть у солнца аромат,
Сладко внятный только нам,
Зримый птицам и цветам!

Сборник «Под северным небом», вышедший в 1894 году, принято считать отправной точкой творческого пути Бальмонта. В декабре 1893 незадолго до выхода книги, поэт сообщал в письме Н. М. Минскому: «Написал я целую серию стихов (своих) и в январе приступлю к печатанию их отдельной книжкою. Предчувствую, что мои либеральные друзья будут очень меня ругать, ибо либерализма в них нет, а „растлевающих“ настроений достаточно». Стихи были во многом продуктом своего времени (полнясь жалобами на унылую, безрадостную жизнь, описаниями романтических переживаний), но предчувствия начинающего поэта оправдались лишь отчасти: книга получила широкий отклик, и отзывы были в основном положительными. В них отмечалась несомненная одарённость дебютанта, его «собственная физиономия, изящество формы» и свобода, с которой он владеет ею.

1890-е годы были для Бальмонта периодом активной творческой работы в самых разнообразных областях знаний. Поэт, обладавший феноменальной работоспособностью, осваивал «один за другим многие языки, упиваясь работой, как одержимый… прочитывал целые библиотеки книг, начиная с трактатов о любимой им испанской живописи и кончая исследованиями по китайскому языку и санскриту». Он увлечённо изучал историю России, книги по естественным наукам и народному творчеству. Уже в зрелые годы, обращаясь к начинающим литераторам с наставлением, он писал, что дебютанту нужно «…уметь в весенний свой день сидеть над философской книгой и английским словарём, и испанской грамматикой, когда так хочется кататься на лодке и, может быть, можно с кем-то целоваться. Уметь прочесть и 100, и 300, и 3 000 книг, среди которых много-много скучных. Полюбить не только радость, но и боль. Молча лелеять в себе не только счастье, но и вонзающуюся в сердце тоску».

К 1895 относятся знакомства Бальмонта с Юргисом Балтрушайтисом, которое постепенно переросло в дружбу, продолжавшуюся много лет, и С. А. Поляковым, образованным московским коммерсантом, математиком и полиглотом, переводчиком Кнута Гамсуна. Именно Поляков, издатель модернистского журнала «Весы», пять лет спустя учредил символистское издательство «Скорпион», где вышли лучшие книги Бальмонта.

Константин Бальмонт и Сергей Городецкий с женами. 1907 год

В 1896 году Бальмонт женился на переводчице Е. А. Андреевой и отправился с супругой в Западную Европу. Несколько лет, проведённых за границей, предоставили начинающему литератору, интересовавшемуся, помимо основного предмета, историей, религией и философией, огромные возможности. Он посетил Францию, Голландию, Испанию, Италию, много времени проводя в библиотеках, совершенствуя знание языков:12. В те же дни он писал матери из Рима: «Весь этот год за границей я себя чувствую на подмостках, среди декораций. А там — вдали — моя печальная красота, за которую десяти Италий не возьму». Весной 1897 года Бальмонт был приглашён в Англию для чтения лекций по русской поэзии в Оксфордском университете, где познакомился, в частности, с антропологом Эдуардом Тайлором и филологом, историком религий Томасом Рис-Дэвидсом. «Первый раз в жизни я живу всецело и безраздельно эстетическими и умственными интересами и никак не могу насытиться сокровищницами живописи, поэзии и философии», — восторженно писал он Акиму Волынскому. Впечатления от путешествий 1896—1897 годов нашли своё отражение в сборнике «Тишина»: критикой он был воспринят как лучшая на тот момент книга поэта. «Мне показалось, что сборник носит на себе отпечаток всё более и более окрепшего стиля. Вашего собственного, бальмонтовского стиля и колорита»:14, — писал поэту в 1898 году князь Урусов. В 1899 году К. Бальмонт был избран членом Общества любителей российской словесности.

В конце 1890-х годов Бальмонт не оставался подолгу на одном месте; основными пунктами его маршрута были Санкт-Петербург (октябрь 1898 — апрель 1899 годов), Москва и Подмосковье (май — сентябрь 1899 года), Берлин, Париж, Испания, Биарриц и Оксфорд (конец года):12. В 1899 году Бальмонт писал поэтессе Л. Вилькиной:

Сборник «Горящие здания» (1900), занимающий центральное место в творческой биографии поэта, создавался большей частью в имении Поляковых «Баньки» Московского уезда; хозяин его был с большой теплотой упомянут в посвящении. «Нужно быть беспощадным к себе. Только тогда можно достичь чего-нибудь», — такими словами в предисловии к «Горящим зданиям» Бальмонт сформулировал свой девиз. Основную задачу книги автор определил как стремление к внутреннему освобождению и самопознанию. В 1901 году, отсылая сборник Л. Н. Толстому, поэт писал: «Эта книга — сплошной крик души разорванной, и, если хотите, убогой, уродливой. Но я не откажусь ни от одной её страницы и — пока — люблю уродство не меньше, чем гармонию». Благодаря сборнику «Горящие здания» Бальмонт приобрёл всероссийскую известность и стал одним из лидеров символизма, нового движения в русской литературе. «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния», — писал В. Я. Брюсов.

Постепенно образ жизни Бальмонта во многом под влиянием С. Полякова стал меняться. Жизнь поэта в Москве проходила в усидчивых занятиях дома, чередовавшихся с бурными кутежами, когда встревоженная жена принималась разыскивать его по всему городу. При этом вдохновение не оставляло поэта. «Ко мне пришло что-то более сложное, чем я мог ожидать, и пишу теперь страницу за страницей, торопясь и следя за собой, чтобы не ошибиться в радостной торопливости. Как неожиданна собственная душа! Стоит заглянуть в неё, чтобы увидеть новые дали… Я чувствую, что я напал на руду… И если я не уйду с этой земли, я напишу книгу, которая не умрёт», — писал он в декабре 1900 года И. И. Ясинскому. Четвёртый поэтический сборник Бальмонта «Будем как Солнце» (1902) разошёлся тиражом 1800 экземпляров в течение полугода, что считалось неслыханным успехом для поэтического издания, закрепил за автором репутацию лидера символизма и в ретроспективе считается его лучшей поэтической книгой. Блок назвал «Будем как солнце» «книгой, единственной в своём роде по безмерному богатству».

В 1907-1913 Бальмонт живет во Франции, считая себя политическим эмигрантом. Много путешествует по всему миру: совершает кругосветное плавание, посещает Америку, Египет, Австралию, острова Океании, Японию. В эти годы критика все больше пишет о его «закате»: фактор новизны бальмонтовского стиля перестал действовать, к нему привыкли. Техника поэта оставалась прежней и, по мнению многих, перерождалась в штамп. Однако Бальмонт этих лет открывает для себя новые тематические горизонты, обращается к мифу и фольклору. Впервые славянская старина зазвучала еще в сборнике Злые чары (1906). Последующие книги Жар-птица. Свирель славянина (1907) и Зеленый вертоград. Слова поцелуйные (1909) содержат обработку фольклорных сюжетов и текстов, переложения «былинной» Руси на «современный» лад. Причем основное внимание автор уделяет всякого рода чародейским заклинаниям и хлыстовским радениям, в которых, с его точки зрения, отражается «народный разум». Эти попытки были единодушно оценены критикой как явно неудачные и фальшивые стилизации, напоминающие игрушечный «неорусский стиль» в живописи и архитектуре эпохи. В.Брюсов подчеркивал, что былинные герои Бальмонта «смешны и жалки» в «сюртуке декадента».

Неуемная тяга к поэтической «беспредельности» заставляет Бальмонта обратиться к «первотворчеству» иных, неславянских, народов и в сборнике 1908 Зовы древности дать художественные переложения ритуально-магической и жреческой поэзии Америки, Африки, Океании.

Февральскую революцию 1917 Бальмонт встречает с воодушевлением, но Октябрьская революция заставляет его ужаснуться «хаосу» и «урагану сумасшествия» «смутных времен» и пересмотреть былую «революционность». В публицистической книге 1918 Революционер я или нет? представляет большевиков носителями разрушительного начала, подавляющими «личность». Получив разрешение временно выехать за границу в командировку, вместе с женой и дочерью в июне 1920 навсегда покидает Россию, через Ревель добирается до Парижа.

Во Франции ощущает боль отъединенности от прочей русской эмиграции, и это чувство усугубляет самоизгнанничеством: ищет пристанища вдали от Парижа и поселяется в маленьком местечке Капбретон на побережье провинции Бретань.

Единственной отрадой Бальмонта-эмигранта на протяжении двух десятилетий оставалась возможность вспоминать, мечтать и «петь» о России. Название одной из посвященных Родине книг Мое - Ей (1924) - последний творческий девиз поэта.

МОЁ - ЕЙ

Приветствую тебя, старинный крепкий стих,

Не мною созданный, но мною расцвеченный,

Весь переплавленный огнем души влюбленной,

Обрызганный росой и пеной волн морских.

Внимание будет уделено периоду зрелого творчества поэта, когда он являлся центральной фигурой декадентско-символистского течения. В этот период он выпустил три сборника поэзии: «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903) и «Только любовь» (1903).
В историю русской литературы поэт вошел как один из виднейших представителей первого символистского поколения - так называемого «старшего символизма».
Внимание будет уделено именно зрелому периоду творчества, потому что в это время поэтические возможности Константина Бальмонта достигли вершины своего развития. Он использовал мощь русского языка, экспериментировал, создавал неологизмы, прибегал к фонетической стороне слов, придавал большое значение не только смыслу стихотворений, но и к их музыкальности.
Эта тема является актуальной, поскольку исследований направленных на особенности поэтического языка Константина Бальмонта нет. Внимание обычно уделяется литературной стороне наследия поэта, и это неудивительно, так как он опубликовал 35 сборников поэзии, 20 книг прозы, занимался переводами Перси Шелли, Уильяма Блейка, Шарля Бодлера, Оскара Уайльда, Руставели, испанских песен, словацкого, грузинского эпоса, югославской, болгарской, литовской, мексиканской, японской поэзии. Он является автором автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе. За всей этой творчески плодовитой работой трудно проанализировать особенности его поэтического языка, исследователей чаще привлекают мотивы, темы и образы творчества Константина Бальмонта.
Поэтический язык, бессомненно, отличается как от языка прозаических произведений, так и от языка, которым мы пользуемся в повседневной жизни. Это язык, у которого эстетическая направленность. Поэтический язык, художественная речь, - это язык поэтических, стихотворных и прозаических литературных произведений, система средств художественного мышления и эстетического освоения действительности.
В отличие от обычного, практического языка, у которого основной является коммуникативная функция, у поэтического языка доминирует эстетическая функция, реализация которой сосредоточивает большее внимание на самих языковых представлениях (фонических, ритмических, структурных, образно-семантических), так что они становятся самоценными средствами выражения. Общая образность и художественная неповторимость литературного произведения воспринимаются через призму поэтического «я» художника.
В отличие от обычного языка, первичной моделирующей системы, исходной «картины мира», поэтический язык является по своей природе вторичной моделирующей системой, как бы надстраиваемой над первой и творчески воспринимаемой благодаря проекции на неё.
Эстетический знак, образ предстаёт как семантически «колеблющийся», многоплановый, а потому и побуждающий читателя к его творческому восприятию.
Эстетический знак, слово, словосочетание, конструкция, текст как элементы вторичной смоделированной системы в его сопоставлении с обычным знаком первичной системы, реальности характеризуется рядом специфических свойств. Эстетический знак имеет не стандартную, общепринятую, а особую художественную форму. Она характеризуется необычной сочетаемостью с другими словами, экспрессивной, словообразовательной, морфологической структурой, инверсией, подчёркнутой фонической организацией.
Разграничение обычного (практического) и поэтического языков, то есть собственно коммуникативной и поэтической функций языка важно для анализа поэтического текста.
Период зрелого творчества поэта открывается сборником стихотворений «Горящие здания» - и это пик популярности Константина Бальмонта, к нему приходит всероссийская известность, он становится центральной фигурой русской символистской поэзии.
Чтобы проанализировать особенности поэтического языка Бальмонта, необходимо проследить эволюцию мировоззренческих ориентиров, ведь именно этим можно объяснить выбор лексики и поэтических фигур.
Раннее творчество Бальмонта в идейно-философском отношении считалось во многом вторичным: увлечение идеями «братства, чести, свободы» было данью общим настроениям поэтического сообщества. Главенствующими темами его творчества были христианское чувство сострадания, восхищение красотой религиозных святынь.
Затем поэт увлекается идеями Фридриха Ницше о сверхчеловеке, и тональность стихотворений меняется, меняется лексика.
Для поэзии зрелого Бальмонта характерна масштабность и всеохватность: здесь эпоха Ивана Грозного и Бориса Годунова, скифские набеги и Древняя Русь, Запад и Восток («Скифы», «Опричники», «В глухие дни», «Смерть Димитрия Красного», «Как испанец», «Замок Джэн Вальмор», «Чары месяца», «Исландия», «Воспоминания», «Индийский мотив», «Индийский мудрец» и др.).
Я буду рассматривать лингвистические особенности поэтического языка Константина Бальмонта в период зрелого творчества. Задачи этой работы: во-первых, нужно рассмотреть особенности фонетической организации стихотворений.
Во-вторых, исследовать выбор лексики, выяснить, какие слова наиболее частотны в поэзии зрелого периода, нейтральны слова или экспрессивны, лексика абстрактна или конкретна и т.д.
В-третьих, изучить синтаксическую организацию стихотворений, выяснить, какими риторическими фигурами пользуется Константин Бальмонт.
Для поэтического языка Бальмонта характерна экспрессивность. Экспрессивность (буквальный перевод - «выразительность», от латинского expressio - выражение) - свойство определенной совокупности языковых единиц, обеспечивающее их способность передавать субъективное отношение говорящего к содержанию или адресату речи, а также совокупность качеств речи или текста, организованных на основе таких языковых единиц. В широком смысле - повышенная выразительность произведения искусства, достигаемая всей совокупностью художественных средств, и зависящая от манеры исполнения и характера работы художника.
В узком смысле - проявление темперамента художника. Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Асоциальность и нелюбовь к земному породили склонность к отвлеченным словам. Неологизмы Бальмонта - тоже обычно абстрактные слова. Даже пытаясь воссоздать народные былины, Бальмонт не может не злоупотреблять отвлеченными понятиями.
Бальмонт прибегает к использованию аллитерации. Аллитерация – это повторение одинаковых или однородных согласных в стихе, придающее ему особую звуковую выразительность в стихосложении.
Также использует ассонансы. Ассонанс - это повторение гласных звуков в высказывании. В поэзии имеет другие употребления - для описания поэтической фонетики. Так называется рифма, в которой совпадают только ударные гласные звуки, а также повторение в стихе однородных гласных звуков.
Любит использовать приём анафоры – лексической, морфемной, синтаксической. Анафора - стилистическая фигура, состоящая в повторении сродных звуков, слова или группы слов в начале каждого параллельного ряда, то есть в повторении начальных частей двух и более относительно самостоятельных отрезков речи.
Для поэзии Бальмонта характерны черты импрессионизма: он способен поймать мимолетное мгновение жизни. Бальмонт очень мелодичен и музыкален.

Фонетика

Зрелый период творчества Константина Бальмонта открывается сборником «Горящие здания», который был опубликован в 1900 году.
Константин Бальмонт знал множество языков и переводил поэтические произведения на русский язык. Он уделял внимание не только смысловой нагрузке слова, но и придавал словам фонетически привлекательный облик.
И для подтверждения истинности своих слов, он подбирает именно те слова и те конструкции, которые фонетически это доказывают: для подтверждения первой строки – выбрана такая конструкция, которая медленна при прочтении, а в последней строке – фонетика сама говорит за себя, слова, так сказать, поют, гневаются и нежны:

Я - изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты - предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

Согласно фоносемантическому анализу, проведённому на сайте http://www.teron.fatal.ru/servisfonosemantika.php, слово «нежные» имеет «медленную» выраженность признака, слово «гневные» - «сильный, мужественный» признак, «звоны» - опять-таки, «сильный, мужественный»! иначе говоря, Константин Бальмонт уделял большое внимание фонетическому облику стихотворений, и весьма преуспел в этом лоне, о чём свидетельствует современный фоносемантический анализ.
Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям.
Что касается фонетики, то Константин Бальмонт сам занимался исследованием русского языка. Вот что он пишет в своей работе «Русский язык»: «Из всех слов могучего и первородного русского языка, полногласного, кроткого и грозного, бросающего звуки взрывным водопадом, журчащего неуловимым ручейком, исполненного говоров дремучего леса, шуршащего степными ковылями, поющего ветром, что носится и мечется и уманивает сердце далеко за степь, пересветно сияющего серебряными разливами полноводных рек, втекающих в синее море, - из всех несосчитанных самоцветов этой неисчерпаемой сокровищницы, языка живого, сотворенного и, однако же, без устали творящего, больше всего я люблю слово – воля». Этими словами можно объяснить выбор лексики Бальмонтом, который часто был именно фонетически мотивированным.
В сборнике «Только любовь» Константин Бальмонт использует своё любимое слово 6 раз, в сборнике «Горящие здания» - 4 раза, в книге «Будем как Солнце» - 6 раз. Почему же слово воля любимое у поэта? Об этом он тоже пишет в своей работе: «Уже один его внешний вид пленителен. Веющее в, долгое, как зов далекого хора, о, ласкающее л, в мягкости твердое утверждающее я. А смысл этого слова - двойной, как сокровища в старинном ларце, в котором два дна. Воля есть воля-хотение, и воля есть воля-свобода. В таком ларце легко устраняется разделяющая преграда двойного дна, и сокровища соединяются, взаимно обогащаясь переливаниями цветов. Один смысл слова воля, в самом простом, изначальном словоупотреблении, светит другому смыслу, в меру отягощает содержательностью и значительностью его живую существенность». Современный фоносемантический анализ не противоречит словам поэта и выдаёт следующие признаки слова: большой, величественный, могучий, радостный, красивый, сильный, светлый.
Иначе говоря, Бальмонт любит обращаться к музыкальности слов, иногда даже жертвуя смыслом. Внимание к переменчивым состояниям природы и внутреннего мира человека сформировало импрессионистскую поэтику Бальмонта. Поэт внес серьезный вклад в техническое совершенствование русского стиха. Он умело, хотя и излишне часто использовал аллитерации, ассонансы и разнообразные типы словесных повторов. Стихотворения Бальмонта воздействуют на слушателя не столько смыслом слов, сколько звуковой «ворожбой». Ради нужных ему звуков поэт готов был пожертвовать ясностью смысла, синтаксическим разнообразием и даже лексической сочетаемостью слов (как, например, в строчке чуждый чарам чёрный челн).
Или же в стихотворении «Чёт и нечёт», где строка, вынесенная в название стихотворения, часто повторяется, звуча, как заклинание. Иногда к ней добавляются слова, усиливающие влияние ч: «чет и нечет протечет», «чет и нечет вас влечет». В этом же стихотворении и обилие повторов сонорных:

Звук неясный,
Безучастный,

Нет, не верю,
И в потерю

Утром рано,
Из тумана

И в каждой строке повторяются одни и те же согласные звуки:

И осветит,
И заметит

Ночью, скучно,
Однозвучно,

Верьте, верьте
Только смерти!

На примере этого стихотворения мы видим, что Константин Бальмонт сильно, в некоторых случаях даже излишне много опирается на фонетику, музыкальность стихотворения.
Если взять стихотворение «Безглагольность», то увидим, что ритм стиха завораживает, чередование шипящих с мягкими, длящимися концовками слов (- ны, -ла, -но, -ло,- ли,- оя,- ое) придает поэтическому веществу особую нежность, почти физически ощущаемую.

Лексика

Утверждая образ сильного героя, «стихийного гения», «сверхчеловека», Бальмонт восторженно восклицает:

О, блаженство быть сильным и гордым
и вечно свободным!
«Альбатрос»

В этом и проявляется тяготение Бальмонта к крайностям, масштабу, категоричности, превосходству. Это отражается на лексике. Слово вечно употребляется поэтом 20 раз в сборнике, а ведь у этого слова весьма категоричная семантика. К примеру:

В мире согласный,
Вечно ясный
«Чёт и нечёт»

Для придания превосходства, крайнего, Бальмонт использует слово сверхземной 2 раза в сборнике:

Были черты сверхземного лица

Покажи нам черты сверхземной красоты

Если ранний период творчества был окрашен в мрачные тона, то зрелый период – светлый. Слово светлый употребляется Константином Бальмонтом 25 раз в сборнике:

От нескромных укрытые светлою мглой горизонта,

Нежнее, чем светлые пряди

И вдруг вернись к бесстрастию, как светлый дождь в реку.

Слово белый употребляется поэтом 9 раз за сборник стихотворений:

А мертвый, стоя, белый, пел псалмы,

Отделился в полумгле Белый призрак Джамиле

Всё это придаёт определённую светлую тональность «Горящим зданием».
Язык лирики Бальмонта отличается экспрессивностью:

Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Если горящие здания мы представить можем, то кричащая буря – это яркий образ, который мы можем только прочувствовать. Предложение это стоит через запятую с предыдущим – как продолжение семантического ряда, как градация лирического настроения стихотворения.
Сборник «Горящие здания» имеет знаменательный подзаголовок: «Лирика современной души». В представлении Бальмонта это душа, которая открыта всей благодати и всем соблазнам мира. Вдыхая «полную свободу», в своём принятии существующего она не знает никаких запретов, табу, ограничений. Но при этом нельзя говорить о душе цельной, напротив – она расколота противоречиями, потому что мир, в который она пришла и хочет полюбить, всё же во многом её отталкивает и отвращает. В целом ряде стихотворений зрелого Бальмонта нарисована негативная картина мира, которая запечатлена уже в более резких тонах, нежели это было в его юношеской, ранней лирике. Вот она – раздробленность того лирического «я», стоящего за стихотворениями Бальмонта, множественность лиц лирического героя, множественность масок, которые лирический герой примеряет одна за другой: свободный, кочующий скиф; гордый и мрачный паладин – крестоносец; близнец императора Нерона, прославившегося своим беззаконием; часовой, охраняющий сон своих товарищей; скорпион, погибающий во имя своей гордыни; испанец, опьянённый своей и чужой кровью, который желает быть «первым в мире»; «избранный, мудрый и посвящённый» царь и поэт, «брат ветра», «сын солнца» и так далее.
Эти бесконечные трансформации лирического героя сопровождены сменой окружающей его обстановки, декораций, которые создают необходимый колорит. Пышности книг Бальмонта соответствовала и структура сборников – со множеством разделов, подразделов, циклов, которые сопровождены эпиграфами, почерпнутыми из разнообразных источников, полные образами древних и редких культур, плюс изысканные изречения. Благодаря таким орнаментам, пробивая тьму веков, проливается свет забытых культур и цивилизаций, оттеняющих творчество самого поэта. Отсюда и обилие экзотизмов и разнообразие лексики. Это и обуславливает выбор лексики.
Для поэта характерны слова, которые придают яркую образность стихотворению – чего только стоит название – «Кинжальные слова», о которых так грезит Константин Дмитриевич. Очень точная метафора, которая подходит для целого сборника поэта. У него практически нет слов, которые были бы лишены экспрессии, точнее, они есть, но не на них ставится акцент. «Кинжальные слова» - раньше, в предыдущей литературе – мы не могли увидеть подобное сочетание. Какой талант художника слова – сравнить слово, на вид безобидное, бестелесное – с кинжалом. Какая сильная символика – кинжал поневоле ассоциируется с кровью, смертью, темпераментом. И вот это соединение на первый взгляд несоединимых слов – создаёт неповторимость стиля Бальмонта. Согласно фоносемантическому анализу слово кинжальные имеет горячую, быструю выраженность признака – чего, по-видимому, и добивался поэт, чтобы слово подсознательно действовало, как и сам предмет.
Поэт в своих строках использует эффект парадокса:

О, человек, спроси зверей,
Спроси безжизненные тучи!
К пустыням вод беги скорей,
Чтоб слышать, как они певучи!

В этих строках мы сталкиваемся с парадоксальными сочетаниями слов, в которых, на первый взгляд не имеют семантической сочетаемости: «безжизненные тучи», «пустыни вод», которые, к тому же, ещё и «певучи».
Константин Бальмонт любит использовать категоричность языка, он имеет склонность к выражениям, несущим смысл превосходности, крайней степени.
Константин Бальмонт экспериментирует с лексикой. Поэт создаёт неологизмы, но они тоже абстрактны, как и большинство слов, которыми пользуется Бальмонт. Таким примером может служить слово, вынесенное в название стихотворения: «Немолчные хвалы» или же в «Круговороте» вечность – безбольная, в «Майя» лицо – сверхземное, в «И да, и нет» - благостыня, в «Папоротнике» - златоцветный, сверхземной является и красота, многочудный, мечта трикратная, убеленные, нежно-светлоткаными». Слово безбольный он употребляет 3 раза, сверхземной - 2 раза, златоцветный - 2 раза в сборнике «Горящие здания». Из этого можно сделать вывод, что Константин Бальмонт не сомневался в удачности созданных им слов, потому что не останавливался на одноразовом употреблении собственных неологизмов, но и пользовался им далее, на ряду с каноническим, словарными, общеупотребительными словами. То есть он считал их равноценными.
Создаётся словесная гиперболизация: неотцветающих цветов, непогибающих садов. Это тоже характерно для сборника «Горящие здания», где очень часто поднимается вопрос о вечности: в вечных чашах, бессмертны, безбрежны.
Бальмонту характерны сочетания, которые, как кажется, антонимичны. Вот строка из сонета «Утопленники»: «Будь проклята! Будь проклята! Аминь!». Создаётся эффект парадокса за счёт введения в ряд контекстуальных синонимов, которые вне этого контекста так и останутся по разные стороны баррикад.
Интересно сочетание незасвеченных звезд в «Заколдованной деве». Перед нами вновь предстаёт бальмонтовский неологизм. Вновь – отвлечённо-абстрактный характер, но один этот неологизм даёт весьма сильный образ, символ, который несёт в себе лексически сильную энергетику.
Болезненное тяготение художника ко всякого рода «пропастям» и ко всяческой «дисгармонии» («Любя, убить – вот красота любви»). Бальмонт, в полном согласии с другими декадентами, объяснял как попытку «разгадать вечное явление мирового зла» - во имя истинной любви к добру (Бодлер, к примеру, «жил во зле, добро любя»), Однако такие благомерные толкования, кончено, ничего не меняли по существу: именно в стихах с инфернальной окраской поэт наиболее погружался в обесчеловеченную стихию декаданса. Но именно в этих словах – яркая, насыщенная эмоциональность языка, контрастность. Слова, подобранные поэтом – насыщены семантически и экспрессивно. И ту самую дисгармонию мира не отразить иначе, кроме как пользуясь антитезой. Построены сочетания по принципу антитезы, но и сам Бальмонт говорит о «различии»:

Что в мире я ценю, - различность сочетаний:
Люблю Звезду морей, люблю змеиный грех.
И в дикой музыке отчаянных рыданий
Я слышу дьявольский неумолимый смех

Снова – экспрессивность слов, выбраны крайние, полярные слова: выше звезды человек ничего не видит, больше греха преступления нет, рыдание - крайнее проявление отчаяния, хуже дьявола нет ничего. Слово рыдание как проявление крайней степени отчаяния Бальмонт употребляет 3 раза в сборнике, к слову дьявол обращается 12 раз, грех встречается 12 раз. Действительно, исходя из этих данных мы можем смело говорить о правдивости наших изложенных выше мыслей – поэтический язык Бальмонта тяготеет к крайностям.
Бальмонт прибегает к использованию экзотизмов. Экзотизмы - группа иноязычных заимствований, обозначающих предметы или явления из жизни другого, как правило, заморского народа. В отличие от других варваризмов, из-за своей стойкой этнической ассоциации экзотизмы, за редким исключением, усваиваются не до конца и обычно так и остаются на периферии словарного запаса языка. Очень много мотивов и ссылок на культуру и традиции иных народов. А из этого логично употребление слов, которые могут восприниматься как экзотизмы: Гаома, Веретрагна, Тистрия, Агурамазда, Ашаван, Агура, Датар, Маздао из стихотворения «Из Зенд-Авесты». В сборнике имеются ссылки на Коран, Упанишады.
В стихотворении «Исландия» так же употребляются слова, для русского читателя не примелькавшиеся: Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары. Даже сейчас, эти слова экзотизмами и воспринимаются. Но это легко объяснить. Какими же ещё словами мог пользоваться поэт, когда писал о чужой культуре, мифологии, если, не используя имён героев эпоса?
Сборник «Будем как Солнце», опубликованный в 1902 году, явился попыткой построения космогонической картины мира, в центре которой находится верховное божество, Солнце, которое стало одним из центральных, опорных. Становясь словно первобытным человеком, язычником, Бальмонт пишет гимны стихиям, природным силам, звездам, Луне и т. д. Одна из основных жизненных стихий для Бальмонта - Огонь. Слово солнце Константин Бальмонт употребляет 54 раза за сборник – действительно – центральное божество, вокруг которого и построен целый сборник стихотворений. Слово луна - 47 раз, звезда - 31 раза – можно смело говорить о пантеистической картине, которая выражается в подборе лексики.
Языку Бальмонта характерны слова, которые должны охарактеризовать полноту ощущений жизни: «пышно я горю, так радостно-тревожно».
Пантеизм Константина Бальмонта связан с почитанием гения Перси Шелли. Он ограничивается несколькими излюбленными мотивами – солнца, луны, ветра, к которым поэт обращается беспрестанно однозначен: то или иное явление природы призвано символически обозначать душевное состояние поэта. Стихийные силы природы неизменно присутствуют в поэзии Бальмонта как образы той полноты ощущения и переживания жизни, которой он не находит в человеческом обществе:

Пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
Что быть прекрасней – невозможно,
И быть блаженнее – нельзя.

Поэт чувствует свое родство со стихиями: солнце, луна, тучи, ветер, вода, огонь, воздух – вот та среда, в которой по-настоящему живет вольная и мятежная душа поэта. Ветер ему – «вечный брат», океан – его «древний прародитель»; обращаясь к огню, он восклицает: «Вездесущий огонь, я такой же, как ты!».
Слово ветер Константин Бальмонт употребляет 49 раз:

Как дыханье ветров

Вольный ветер, ветер, ветер,

Там нет ветров свирепо дышащих

Океан встречается 6 раз:

Но ты проникнешь в Океан

Вздымает безграничность океанов

Как уже писалось выше, язык Бальмонта тяготеет к крайностям, к чему-то безграничному, стихийному. В его поэзии бессознательное преобладает над сознательным, и именно этим можно объяснить обращение поэта к стихиям. Они вольны, неуловимы, вечны. Недаром же поэт в одном из своих стихотворений называет себя не иначе как «стихийный гений».
Язык Константина Бальмонта в сборнике «Будем как Солнце» абстрактен. Его многочисленные «стихийные гимны» абстрактны и риторичны, в них ему изменяло главное его оружие – «певучая сила». Пантеистические и космологические мотивы растворены в лирике Бальмонта – и в этих случаях ему подчас сопутствовали значительные творческие удачи. Когда же он разрабатывал подобные темы специально, то, как правило, впадал в громкую, но сухую декламацию.
Но Бальмонт – поклонник Шарля Бодлера и приверженец теории Фридриха Ницше о сверхчеловеке. Отсюда – определённая лексика:

Сверхчеловек среди людей

Безмолвные они «сверхчеловеки»

Имя Фридриха Ницше – весьма влиятельно для Бальмонта, его идеи оказали на поэта большое влияние. Именно призыв Ницше к переоценке ценностей лежал в основе трансформации, которую пережил Бальмонт на рубеже нового века, отказавшись от минорной окраски, наполнившей его ранние книги в пользу нового мировоззрения, приобретавшего в значительной степени гедонистический и волюнтаристский характер.
Поклонение стихиям было связано у Бальмонта с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить безусловную свободу демонической, все преступающей личности:

Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех, -
Будить в горах грохочущее эхо
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.

В лирике Бальмонта запечатлены наиболее текучие, бесплотные, подвижные стихии - света, воздуха. Причем поэт стремился передать прежде всего слитное, совокупное ощущение светя, запаха, звука: в его стихах солнце пахнет травами, светит звонами, сам поэт сладко плачет и дышит луной. Природа, таким образом, изображается не столько в ее конкретной зримости, сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности. Внимание поэта привлекали не явления природы, а ее изначальные и неизменные свойства. Предмет его лирического изложения не ветер в поле или ночной осенний ветер, а ветер вообще, ветрянность во всех ее проявлениях, не ручей или море, а вода, дрожащая и в капле росы, и в океане, и вмещающая «бесконечные лики... и безмерность своей глубины», не дерево или деревья, а древесность.
Бальмонт на разный манер варьирует тему «стихийного гения», которой придавал черты ницшеанского «сверхчеловека», которому «всё позволено», который вне законов человеческого добра и зла, лжи и правды. И, даже если бог встанет на пути «сверхчеловека», то нужно восстать и на бога, пытающегося набросить рабскую узду.
Именно отсюда все дерзкие выкрики Бальмонта типа: «Я ненавижу всех святых», или же:

Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Моё единое отечество –
Моя пустынная душа.

Всё равно мне, человек плох или хорош,
Всё равно мне, говорит правду иль ложь.
Только б вольно он всегда да сказал на да,
Только б он, как вольный свет, нет сказал на нет.

И эти строки свидетельствуют о том, что поэт намеренно выбирает слова с яркой, насыщенной коннотацией: именно ненавижу, а не не люблю, бегу спеша - это уже не просто бег, это нечто более сильное, более стихийное, экспрессивное, не просто людей – а именно человечество. Для поэтического языка Бальмонта характерна эгоцентрическая глобальность.
В стихотворении «Под ярмом» мы вновь видим подтверждение силе экспрессии бальмонтовских строк: «пламя покаянья» - это не обычное покаяние грешника, это гиперчувствительная эмоциональная исповедь души, совершившей нечто страшное; или же Константин Бальмонт видит мир совсем иначе, его мир не замыкается, допустим, в сводах храма, где проводится исповедь, нет. Это просто крик души, сжигающей себя покаянием – а для Бальмонта это характерно.
Облик лирического героя Бальмонта определяется претензией личности на высшее место в иерархии ценностей. Всеохватность, космизм индивидуалистических дерзаний, жажда всего коснуться, все испытать - постоянные приметы поэтического мышления Бальмонта. Его лирический герой не устает любоваться своей многогранностью, стремится приобщиться к культурам всех времен и народов, принести хвалы всем богам, пройти все дороги и переплыть все моря:

Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,
Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

«Как испанец»

А всеохватность и космизм достигаются при помощи слов, которые выбирает поэт: первым, везде, на земле и на воде. Слово везде Бальмонт употребляет 7 раз в сборнике, что говорит в пользу высказанной выше мысли. В стихотворении «Медленные строки» – повтор выражений: вершины белых гор, вершины гор. Опять же, выбор слов, которые бы несли в себе возвышение. Слово вершина поэт использует 14 раз в сборнике. Вершина - слово конкретное, но она также играет на абстрактность языка Бальмонта.
Мир поэзии Бальмонта «запредельный» - у него 4 раза встречается это прилагательное: запредельная жизнь, запредельных тронов – эти слова свидетельствуют о бескрайности, вечности.
Лексически, метафорически и эмоционально сильным является сочетание: могильная лавина. С одной стороны, лавина нечто живое, стихийное, огненное, полное жизни. Но она же и несёт в себе разрушительную силу, несущую гибель всему, что ей встретится на пути. И это, как верно заметил Бальмонт, делает её могильной, при всей её кажущейся жизни придаёт символику смерти. Согласно фоносемантическому анализу, слово лавина
имеет красивый, величественный признак. Как удачно выбрал Константин Бальмонт это слово. Слово «могила» употребляется 6 раз – опять-таки – тяготение к крайностям – ведь дальше могилы для телесной оболочки нет ничего.
В сборнике стихотворений «Только любовь» слово безглагольность встречается 2 раза. Если мы обратимся к фоносемантическому анализу, то увидим что это слово обладает ярким признаком.
В стихах поэта преобладают черты импрессионизма: способность передать мгновение, утверждение мимолетности жизни, изменчивость настроений. Все эти черты и мотивы мы можем проследить в данном строках:

В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.

В этом стихотворении используется анафора – во втором четверостишии используется местоимение я - я ведь только, я ведь только, я зову. В первом четверостишии во второй и третьей строках повторяется слово мимолетность, а во втором четверостишии во второй и третьей строках – фраза: я ведь только облачко. В стихотворении используются вопросительные и восклицательные предложения и психологическая пауза – умолчание, причем все эти приемы находятся во втором четверостишии. Также используются метафоры: «облачко, полное огня» и эпитеты: «изменчивый радужной игры». Все перечисленные приемы придают стихотворению особую музыкальность, легкость. Стихотворение «Я не знаю мудрости» не столько передает мысли и чувства автора, сколько пробуждает в читателе его собственные. Но оно обращено не ко всем, не к читателю-потребителю, а читателю – творцу, соавтору, мечтателю, который сможет продолжить то, что недосказал автор, например, продолжить
фразу «Я зову мечтателей». Это очень удачный ход со стороны поэта.

Синтаксис

Проведя исследование на фонетическом и лексическом уровне, обратимся к синтаксической организации стихотворений Константина Бальмонта. Именно в стихотворениях нам отчетливо даны именно те членения, общий темп и система акцентов, которые хотел придать своей речи автор. Стихотворение воссоздает само движение живого авторского голоса с той верностью, которая недоступна художественной прозе. Мы воспринимаем стихи в общем и целом, именно так, как он их представлял себе сам. Бальмонт отдавал предпочтение однообразным синтаксическим конструкциям, и часто прибегает к анафоре.
Бальмонт использует приём лексической анафоры:

Полгода - холод беспощадный,
Полгода - дождь и душный зной

Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Полночь и свет знают свой час.
Полночь и свет радуют нас.
В сердце моем - призрачный свет.
В сердце моем - полночи нет.

Что дышит жизнь в немом затоне,
Что есть бессмертная любовь.

Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.

Морфемной анафоры:

Необозримая равнина,
Неумолимая земля

Отзвуки невольные,
Отсветы лучей

И полумертвые руины
Полузабытых городов

Синтаксической анафоры:

За то, что я родился безобразным,
За то, что я зловещий скорпион.

То мои несмелые,
То воздушно-белые,

О, если б ты была речной волною,
О, если б я был первой вспышкой дня!

Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,

Нежней, чем серебряный звон,-
Нежнее, чем ландыш душистый,

О, волна, подожди! Я уйду за тобой!
О, волна, подожди! Но отхлынул прибой.

В стихотворении «Медленные строки» мы видим подтверждение тому, что Бальмонт любил использовать одинаковые синтаксические конструкции, синтаксический параллелизм в рамках даже одного стихотворения:

Чем выше над землей,
Тем легче хлопья снега

Такого рода синтаксические приёмы придавали поэтическому языку Константина Бальмонта плавность, тягучесть, мелодичность.

Вывод можно сделать следующий:поэт использовал лексические, фонетические и синтаксические богатства русского языка. Константин Бальмонт экспериментировал, создавал неологизмы, которые имели абстрактный характер: безбольный, сверхземной, немолчный, благостыня, безглагольность и т.д. Все неологизмы Бальмонта имеют отвлечённый характер, а это исходит из тематики стихотворений: «Избранный», «Голос Дьявола», «Я не знаю мудрости» - т.е. сами темы абстрактны и из этого выходит и выбор лексики.
Для Бальмонта характерно частое употребление названий стихий: ветра, солнца, огня, луны и пр. Такое внимание к стихиям исходит из пантеистических настроений поэта, он поклоняется стихиям, слагает им гимны, любит сравнивать себя ними («ветер, я такой же, как и ты»). Пантеизм Бальмонта скорее вторичен, чем оригинален, он вышел из почитания гения Перси Шелли, но так как мы исследовали особенности поэтического языка Бальмонта, мы не могли не отметить, что к «стихийным» словам он обращается весьма часто. Поклонение стихиям также было связано у Бальмонта с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить безусловную свободу демонической, все преступающей личности. Природа, таким образом, изображается не столько в ее конкретной зримости, сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности. Внимание поэта привлекали не явления природы, а ее изначальные и неизменные свойства.
Язык Бальмонта тяготеет к глобальности, масштабности. Нередко поэт употребляет слова типа всё – 156 раз в сборнике «Горящие здания», 248 раз в сборнике «Будем как солнце», 128 раз в книге стихотворений «Только любовь». Эти данные являются свидетельством того, что язык лирики Бальмонта в зрелый период творчества к масштабности неравнодушен.
Язык Бальмонта экспрессивен. Экспрессия достигается за счёт употребления лексики с яркой эмоциональной окрашенностью: ненавижу, горящие, кинжальные, буря, дьявол и т.д. То есть эти слова сами по себе имеют экспрессивную семантику, и придают эмоциональную окрашенность языку лирических текстов.
Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Это достигалось Константином Бальмонтом с помощью фонетических средств: ассонансов и аллитераций. Иногда поэт злоупотребляет ими, но в целом это придаёт поэтическому языку Константина Бальмонта своеобразность и индивидуальный характер. Константин Бальмонт уделял большое внимание фонетическому облику стихотворений, и весьма преуспел в этом лоне, о чём свидетельствует современный фоносемантический анализ. Что касается фонетики, то Константин Бальмонт сам занимался исследованием русского языка. Таким образом, можно сказать, что поэт использовал свои теоретические данные на практике. Как приверженец импрессионистической поэтики, Бальмонт использовал фонетические средства как попытку воздействовать музыкально на подсознательное. Поэт внес серьезный вклад в техническое совершенствование русского стиха. Об этом он и сам писал:

Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты - предтечи

В ходе работы мы выяснили, что поэт по праву писал эти слова о своей персоне, так как до него в русской поэзии фонетике никто не уделял ещё столько внимания музыкальности стихотворений.
Бальмонт прибегает к использованию экзотизмов - Агурамазда, Ашаван, Агура, Датар и др. Это объясняется тем, что Бальмонт прибегает к мифологии и истории других стран.
Имя Фридриха Ницше – весьма влиятельно для Бальмонта, его идеи оказали на поэта большое влияние. Именно призыв Ницше к переоценке ценностей. Отсюда вытекает употребление лексики, которая предполагает превосходство. Константин Бальмонт в то время разделял теорию Фридриха Ницше о сверхчеловеке: «хочу быть первым», «сверхчеловек среди людей», «предо мною другие поэты – предтечи» и т.д.
Бальмонт также пытается употреблять слова с инфернальной окрашенностью – а это вытекает из поклонения перед Шарлем Бодлером: дьявол, колдунья.
Языку Бальмонта характерно употребление антитез, гипербол. Часто поэт ставит в синонимический ряд слова, которые имеют антонимические отношения.
В синтаксической структуре Бальмонт отдаёт предпочтение однообразным синтаксических конструкций, использует словесные и лексические повторы.
Также Константин Бальмонт любит использовать анафору, лексическую, синтаксическую, морфемную.
В целом можно сказать, что язык Константина Бальмонта отличается яркой индивидуальностью.
Поэтический язык Константина Бальмонта обладает разносторонней красотой, что и объясняет большую популярность поэта в зрелый период творчества.

Рецензии

Люблю аналитические труды, а женские – просто обожаю.

Однако, справедливости ради скажу, что половину озвученных Дмитрием Сухаревым "шероховатостей", подметил и я. Но...
Вы, наверное, не знаете, молодое и милое создание, что Дмитрий, во-первых, – женоненависник, и ничего милого в противоположном поле ему видеть не дано, равно как и делать молодости некоторые поблажки.

Во-вторых, Вы, как умная девушка, должны понять, что Дмитрий злится не столько на Ваш ум, сколько мстит всем и вся за длительное отсутствие оного у себя. Вот его слова:

«Да зачем же мне учить английский?
В Екатеринбурге, в котором я живу и уезжать из которого уже вряд ли придётся, на этом языке говорят мало.
Скажу Вам больше - я и на русском-то мало с кем разговариваю.
Да и знаю язык слабо. Я плохо учился в школе по многим предметам.
Русский - не просто не любил. Ненавидел.
Я и сейчас его не очень... ну, пусть - люблю.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

ОСНОВНЫЕ МОТИВЫ ЛИРИКИ К. Д. БАЛЬМОНТА

Умей творить из самых малых крох. Иначе для чего же ты кудесник? Среди людей ты божества наместник. Так помни, чтоб в словах твоих был Бог. К. Бальмонт Константин Дмитриевич Бальмонт - поэт необычайный, завораживающий красотой и мелодией стиха, влекущий в поднебесье. Сам облик поэта навевает воспоминание о рыцарской эпохе. Кажется, что Бальмонт только гостит в двадцатом веке, где уже нет места ни романтизму, ни рыцарству. Новая эпоха требует активных действий, во всем пытается найти рациональное начало, пользу. Поэт же пытается противопоставить этому иррациональный мир человеческой души с ее поэтикой, полагая, что только в себе человек сможет найти ответы на мучительные вопросы современности. Поэт уверен, что опора на собственные силы позволит пройти сквозь бурю испытаний. Бальмонт сравнивает отдельную человеческую жизнь с челном в бушующем море. Внешний мир таит невзгоды, постоянную борьбу со стихиями, вызывает томление духа. Спасение от этого Бальмонт видит в сознательном уходе от реальности, в погружении в мир тайных символов бытия, которые для каждого индивидуальны, неразгаданны и полны смысла. Свеча горит, и меркнет, и вновь горит сильней, Но меркнет безвозвратно сиянье юных дней. Символ - это не аллегория, он самодостаточен. Смысл его может открыться, если просто любоваться им, не пытаясь искать в нем сходства с реальностью. Будем как солнце! Забудем о том, Кто нас ведет по пути золотому, Будем лишь помнить, что вечно к иному, К новому, к сильному, к доброму, к злому, Ярко стремимся мы в сне золотом. Будем молиться всегда неземному В нашем хотенье земном! Каждое стихотворение Бальмонта похоже на картину, где он Удивительно красиво, музыкально и поэтично воспевает какой-либо символ. Читателю остается только любоваться созданным шедевром. Белый лебедь, лебедь чистый, Сны твои всегда безмолвны. Безмятежно - серебристый, Ты скользишь, рождая волны. Поэта завораживает природа с ее вечной изменчивостью, но и глубоким внутренним спокойствием. Для Бальмонта все в окружающем мире одухотворенно, дышит новизной и прелестью. Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши. О чем они шепчут? О чем говорят? Зачем огоньки между ними горят? Мелькают, мигают - и снова их нет. И снова забрезжил блуждающий свет. И поэт вместе с лирическим героем мечтает, радуется или печалится. Войди на закате, как в свежие волны, В прохладную глушь деревенского сада,- Деревья так сумрачно-странно-безмолвны, И сердцу так грустно, и сердце так радо. Жизнь наполнена страданьем, счастье - лишь миг, чтобы его почувствовать. Бальмонт призывает подняться над суетой окружающего мира. Его поэзия - мостик, по которому из обычной жизни мы проходим в волшебство образов, чарующей красоты - в мир иллюзий и фантазий. Истинно русский патриот, Бальмонт не мог не откликнуться на происходящие в стране события. Он радостно приветствовал революцию 1905 года - судьбоносный этап в истории России. В это время стихи его полны веры в будущее, в очистительные силы, способные преобразить страну. Рабочий, только на тебя Надежда всей России. Тяжелый молот пал, дробя Оплоты крепостные. Однако надеждам поэта не суждено сбыться. Вскоре революция была сломлена. Бальмонт испытывает душевный кризис. А после большевистской революции поэт отходит от острой политической тематики и уезжает во Францию Творчество становится для поэта самоцелью, единственной радостью. Бальмонт не может принять советской жизни, становится выше повседневности с ее мелочными заботами, печалями и радостями. Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце И синий кругозор. Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце И выси гор.

На нашем сайте) написал очень много. Но большую часть им написанного можно смело откинуть как незначительную, в том числе все стихи после 1905 г., большинство его многочисленных переводов (полный метрический перевод Шелли особенно плох; Эдгар По , напротив, вполне приемлем) и всю без исключения прозу – довольно вялую и напыщенную. В пантеоне подлинных поэтов он останется шестью стихотворными сборниками, опубликованными с 1894 по 1904 г. Даже в этих книгах Бальмонт очень неровен, потому что, хотя у него в ту пору был настоящий песенный дар, он никогда не умел работать над стихом, а только пел, как птичка. Но у него было острое чувство формы, которая играет в его стихах важную роль, потому что главное в них – звук и напев.

Константин Дмитриевич Бальмонт, фото 1880-х гг.

В 1890-х и в начале 1900-х гг. читатели были поражены богатством его ритмов и вокальным узором, который казался даже излишним, смущающим, а для уха радикальных пуритан – безнравственным. В русской поэзии такое пиршество звука было новшеством; элементы его были заимствованы (без рабского подражания) у Эдгара По и у Шелли, автора Облака , Индийской серенады и К ночи . Но Бальмонт менее точен и математичен, чем По, и бесконечно менее тонок, чем Шелли. Успех бросился ему в голову, и сборник Будем как солнце переполнен восклицаниями типа: «Я – изысканность русской медлительной речи». Такая нескромность не совсем безосновательна, так как по звуку Бальмонт действительно превзошел всех русских поэтов. Но его стихам не хватает именно изысканности. Они удивительно лишены оттенков и «окончательной отделки».

У Бальмонта был достаточно широкий диапазон чувств: от смелого fortissimo наиболее характерных стихов из Будем как солнце до нежных, приглушенных тонов Былинок и Сонной одури , но каждый раз чувство получается у него простым, монотонным, однообразным. Еще один серьезный недостаток поэзии Бальмонта, – присущий также Брюсову , – полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как переводы с иностранного.

Поэты России ХХ век. Константин Бальмонт. Лекция Владимира Смирнова

О стиле Бальмонта можно получить полное представление по его хорошо известному стихотворению Камыши .

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают – и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.

«Кого? Для чего? – камыши говорят, –
Зачем огоньки между нами горят?»

Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

Более подробный разбор творчества поэта – см. в блестящей статье Стихи Бальмонта , принадлежащей перу выдающегося литературного критика Ю. Айхенвальда.