Сухановский монастырь. Экскурсоводы и гиды-переводчики

В 1938 году по приказу НКВД в помещении бывшего монастыря Святой Екатерины в Московской области была образована тайная следственная тюрьма, известная как Сухановка или Спецобъект № 110. «Объект» предназначался для самых опасных врагов советской власти и лично товарища Сталина. Заключенных в Сухановке не только годами держали без суда и следствия, но и подвергали самым страшным пыткам. С 1938 по 1952 годы узниками пыточной тюрьмы стали примерно 35 тысяч человек. Почти все они погибли. Почти вся информация о тайном объекте до последнего времени находилась под грифом «секретно» в архивах ФСБ.

Последний свидетель

- «Интеллигенты, быть тверже стали! Кругом агенты, а первый Сталин!» Как Вам нравятся эти стихи? - чуть насмешливо спрашивает меня старик, сидящий на кровати с чашечкой чая в руках. На часах три часа ночи, но спать в этом доме ещё не ложились. - Это стоящие стихи, я за них 10 лет лагерей строгого режима получил!

За пару строчек?

Этого было достаточно. Я прочитал стихи другу, а у того отец был генерал НКВД. Ну, и за мной пришли. На допросе кроме антисоветской пропаганды предъявили обвинение в террористических намерениях. Я назвал Сталина агентом, значит, я хотел его убить!

Во время ареста Семену Виленскому было 20 лет. Он учился на филологическом факультете Московского университета. Сейчас Семену Самуиловичу 86 лет. Он живёт в Москве, пишет стихи и занимается издательской деятельностью в издательстве «Возвращение», которое публикует мемуары бывших узников ГУЛАГа.

Семен Виленский после ареста.

Сам Семен Самуилович провел в сталинских лагерях и тюрьмах 8 лет. Причём начало срока отбывал в Сухановке или «Спецобъекте 110». Спецобъект размещался в бывшем монастыре святой Екатерины и был организован лично наркомом НКВД Лаврентием Берия. Монахинь выселили, бывшие кельи приспособили под камеры, обширные монастырские подвалы превратили в помещения для пыток. Тюрьма предназначалась для бывших друзей товарища Сталина, которые по его личному приказу объявлялись врагами. По официальным документам тайная тюрьма тов. Сталина проходила как «дача» НКВД. «Дачей пыток» и прозвали ее заключенные.

«Повезло!»

Сухановская особорежимная тюрьма.

«Тесная камера, бетонный пол. В зарешеченном окне толстое стекло, пропускающие лишь тусклый свет». Свой рассказ Семен Самуилович ведет тихим монотонным голосом и просит не перебивать.

«Табуретка и стол привинчены к полу. Откидная полка, как в вагоне поезда, но лежать на ней днём запрещено. На день выдают два кусочка сахара, пайку сырого хлеба - граммов триста - и миску непроваренной перловой каши. Но съешь эту кашу, такая резь в животе начинается, как будто принял яд. Так день за днем, на допросы меня не вызывали. Я объявил голодовку, требовал вызвать ко мне прокурора! На это никто не обращал никакого внимания, пока я не начал петь и кричать. Тогда меня отвели в карцер. Это был узкий каменный мешок. Мокрые склизкие стены, вода капает. Не знаю, сколько я там находился, представления о времени терялись, потом я осел на холодный мокрый пол. Конвоиры меня подняли. Посадили на деревянный ящик на какое-то время. Я сидел, потом ящик из под меня вытащили. Сколько все это продолжалось, я не знаю».

«Из соседних помещений я слышал крики, рыдания, стоны, женский вой, звук ударов и мат следователей: „Шпарь ему яйца! Шпарь!“. Но меня почему-то пальцем не трогали! Потом я узнал, что на короткое время Сталин запретил пытать беременных женщин и студентов. Одним словом, повезло!» - рассказывает Виленский.

В камере-одиночке сухановской тюрьмы он также начал сочинять стихи:

Моя печальная обитель,
Зачем я нужен вам,
Скажите,
Зачем решетка на квадраты,
Перерубает свет единый,
Зачем замки, зачем солдаты,
Зачем стенанья жертв невинных,
Что проклинаю день свой каждый,
И жду спасительную ночь,
Здесь приведенья
Дух здесь вражий,
Не черт, но сходное точь в точь.

«Я читал громко, с выражением, словно выступая со сцены перед невидимыми зрителями, - рассказывает Семен Самуилович. - Мои тюремщики решили, что я сошел с ума. Меня отправили в Институт судебной психиатрии им. Сербского. В ту пору там работали психиатры, главной задачей которых было выявить симулянтов, то есть, тех, кто косил под сумасшедших. Но я всеми силами старался доказать, что я нормальный! Таковым меня и признали: „Вменяем, находится в состоянии крайнего физического и нервного истощения“. Меня отвезли на Лубянку и оттуда в Бутырскую тюрьму. По сравнению с Сухановкой Бутырка казалась санаторием!»

В Бутырской тюрьме Семёну Виленскому объявили решение Особого Совещания: «Осужден по статье «Антисоветская агитация» на десять лет. Восточно - Сибирским этапом студента - филолога отправили на Колыму. Там он продолжил свои «университеты» до самой смерти Сталина. В Сухановской особорежимной тюрьме он пробыл три месяца и единственный из 35 тыс. узников дожил до наших дней. Других свидетелей - нет.

Жертвы

Исаак Бабель после ареста.

Среди узников Сухановки были известные политики, общественные деятели, «мастера культуры» и военачальники: «кровавый нарком» Николай Ежов с коллегами, устроившими Большой Террор, писатель Исаак Бабель, бывший белый офицер, муж поэтессы Марины Цветаевой, завербованный чекистами в Париже, Сергей Эфрон, боевые генералы - маршал авиации, герой СССР Сергей Худяков (Ханферянц), генерал Павел Понеделин, адмирал Константин Самойлов и даже убийцы царской семьи Романовых — чекисты Александр Белобородов и Филипп Голощекин.

Журналист и агент НКВД Михаил Кольцов - он же прототип Каркова в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» - попал в особорежимную тюрьму сразу после торжественного вечера в Доме писателей. Он только что прилетел из Испании и получил из рук Сталина орден Красного Знамени. «А оружие у Вас есть? - поинтересовался товарищ Сталин. - А не хотите ли Вы застрелиться, товарищ Кольцов?» Самого известного журналиста Советской России арестовали прямо в редакции газеты «Правда» на глазах испуганной секретарши. Кольцова пытали, а потом расстреляли в один день со Всеволодом Мейерхольдом - театральным режиссером XX века.

Сухановская тюрьма, также известная под названием «Спецобъект №110» существовала с 1938 по 1952 гг.

На допросах в Сухановке Мейерхольд признался в сотрудничестве с британской и японской разведкой. Он дал показания на коллегу режиссера-кинематографиста Сергея Эйзенштейна, писателя Илью Эренбурга, композитора Дмитрия Шостаковича и многих других деятелей советской культуры. В письмах к Председателю Совета Народных Комиссаров Вячеславу Молотову, режиссер поведал, как проходили допросы. Эти письма сохранились.

«Меня здесь били - больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток, и я кричал и плакал от боли… Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка, глаза оказались способными лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую бьет хозяин. Меня били по старым синякам и кровоподтекам, так что ноги превращались в кровавое месиво. Следователь все время твердил, угрожая: не будешь писать, будем опять бить, оставив нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного мяса. И я все подписывал».

Всеволод Мейерхольд после ареста.

Мейерхольд и Кольцов были расстреляны 2 февраля 1940 года. Тела их сожгли в крематории бывшего Донского монастыря. Обычно прах кремированных вывозился на поля в качестве калийного удобрения, выбрасывался в канализацию или отправлялся на городскую свалку.

Пытки

По воспоминаниям бывших узников Сухановки в следственной тюрьме использовали 52 вида пыток. Подробный реестр используемых в Сухановке «следственных методов» составила писатель, историк, исследователь ГУЛАГа Лидия Головкова. О подмосковной пыточной тюрьме она написала книгу «Сухановская тюрьма. Спецобьект 110».

«Сухановка считалась самой страшной тюрьмой Советского Союза», - рассказывает Лидия Алексеевна - пожилая худенькая женщина, абсолютно седая. «Самый простой метод, который здесь применяли - избиения, причем бить могли несколько суток, следователи сменяли друг друга. Били по самым чувствительным местам, это называлось „рожь обмолачивать“. Второй метод - конвейер, мучения бессонницей, когда на 10–20 дней человека лишали сна. Нередко во время допроса подследственного усаживали на ножку табуретки, так, чтобы при малейшем неосторожном движении она вошла в прямую кишку. Заключенных связывали, протянув длинное полотенце через голову к пяткам - такая пытка называлась „сухановская ласточка“. Кажется, в таком положении невозможно выдержать и нескольких секунд, но пытаемых оставляли на сутки. Сажали в горячий карцер - „салотопку“ или погружали в бочку с ледяной водой. Втыкали иголки, булавки под ногти, прижимали дверью пальцы. Следователь мочился в графин, а потом заставлял пить подследственного».

«Были случаи, когда, несмотря на пытки, подследственный отказывался подписать признательные показания?» - интересуюсь я у историка. «Такое случалось крайне редко. Избиения и пытки были такие, что 50-летние генералы не выдерживали боли, и, не помня себя, кричали: „Мама! Мамочка!!!“». Генерал Сидякин от пыток сошел с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. Очень многие узники сразу после допросов отправлялись в психиатрическую больницу на принудительное лечение.

Я знаю только один подтвержденный документами случай, когда узник не согласился с обвинениями даже под пытками. Это чекист, большевик - ленинец, выходец из московских дворян Михаил Кедров. Кедров вместе с сыном Игорем и его другом (они тоже служили в НКВД) написали письмо о злоупотреблениях в органах. Все трое были немедленно арестованы. Их допросы продолжались по 22 часа и более. Первыми расстреляли молодых людей, а вот Михаил Кедров, несмотря ни на какие пытки, не признавал себя виновным. И удивительно, на суде он был оправдан, но не отпущен из тюрьмы. Когда началась война, по устному приказу Берии Кедров был расстрелян без возобновления следственного дела.

Расстрелы

Нынешний вид Екатерининского монастыря в г. Видное, где располагалась печально знаменитая Сухановская тюрьма.

«В Сухановке узников расстреливали в здании бывшего храма Святой Екатерины. Причем стрелки стояли за железными щитами с прорезями для глаз так, что их не было видно. Обычно человек даже не успевал сообразить, что с ним происходит, как уже отправлялся на тот свет», - рассказывает Головкова. Затем подручные взваливали тело на носилки и отправляли в печь, которая топилась мазутом. Кремации совершались по ночам, чтобы местные жители не жаловались на зловоние. Перед смертью некоторых узников Сухановки, тех, кто был не только «врагом народа», но и «врагом» лично товарища Сталина, было принято избивать еще раз. «Перед тем как идти ему на тот свет - набей ему морду!» - говорил комиссар госбезопасности Лаврентий Берия, который любил бывать в сухановской тюрьме. Здесь у него был собственный кабинет, из которого на лифте можно было спуститься в подземный этаж тюрьмы, чтобы принять личное участие в допросах».

Я поинтересовалась, были ли среди заключенных сухановской тюрьмы женщины. «Да, конечно! Мне запомнилась история молоденькой жены маршала Григория Кулика - Киры Симонич- Кулик. Она была очень хорошенькая, вышла замуж за маршала в 18 лет. Вскоре она была арестована. Возможно, Кира приглянулась кому-то из высшего советского руководства (не исключено, что самому Сталину), и ее решено было похитить. Для похищения юной красавицы была выделена опрегруппа сотрудников НКВД. Они караулили жертву на трех автомобилях. Руководил спецоперацией заместитель Лаврентия Берии генерал Всеволод Меркулов. В июле 1939 года Кира вышла из своего дома в центре Москвы и бесследно исчезла. Я не знаю, к кому ее возили и что с ней делали, но, в конце концов, она оказалась в сухановской тюрьме. Между тем безутешный муж - маршал Советского Союза Григорий Кулик обратился лично к Лаврентию Павловичу с просьбой найти любимую жену. Берия согласился помочь и даже объявил всесоюзный розыск, хотя прекрасно знал, что Кира находится в Сухановке, он лично ее допрашивал. Кире предъявили обвинения в шпионаже, но не очень настаивали на обвинении. Просто отвезли в Москву и расстреляли. Даже следственного дела не было заведено. А официальный розыск пропавшей жены продолжался еще десять лет, дело Симонич - Кулик составило 15 объемных томов, которые впоследствии уничтожили. В 1949 году маршал Кулик тоже был арестован и расстрелян».

Палачи

Мне стало интересно, кто были те люди, что исполняли приговоры?

«Наверное, если бы мы спросили их родственников, все бы они в один голос сказали, что это были любящие отцы, мужья и дедушки, - рассказывает Головкова. - Просто работа у них была тяжелая. Я встречалась с одним из бывших сотрудников Сухановки. Он работал шофером - перевозил заключенных в тюрьму. Обычно такие перевозки осуществлялись в специальных фургонах с надписью „Хлеб“, „Мясо“ или даже „Советское шампанское“. Так вот он рассказывал, что однажды вез в следственную тюрьму беременную женщину. Очевидно, от потрясения у нее начались роды. Шофер мчался как безумный, но не в роддом, а в пыточную тюрьму. Родился мальчик. Один из охранников принял младенца, обрезал пуповину, завернул в шинель. А потом проводил женщину к тюремному начальству. Рассказывая об этом, бывший шофер не мог сдержать слез. Но большинство сотрудников Сухановки ни в чем не раскаивались и до конца дней своих верили, что вершили „революционное правосудие“ от имени народа».

«Мы били, бьем и ни от кого не скрываем!» - любил говорить следователь Сухановки Михаил Рюмин. Об избиениях Рюминым заключенных в Сухановке ходили легенды. Помогал Рюмину не обычный следователь, а полковник НКВД. С заключенного снимались брюки, на спину ему садился полковник. Рюмин бил резиновой дубинкой до кровавого мяса. На следующем допросе Рюмин пинал несчастную жертву в живот, так что у того вылезали все кишки наружу. Кишки собирали, и отвозили пытаемого в больницу бутырской тюрьмы. За доблестную службу Рюмин получил медаль «За отвагу», но потом тоже был расстрелян.

Головкова рассказывает, что среди охранников тюрьмы был чекист Богдан Кобулов, который весил 130 кг. Он мог убить подследственного одним ударом, чем очень гордился. «На счету другого сотрудника для особых поручений Петра Магго, по мнению его коллег, было не менее 10 тыс. лично расстрелянных. Умер Магго перед началом Великой Отечественной войны от алкоголизма. Примечательный факт: у коменданта НКВД Василия Блохина, отвечавшего за исполнение приговоров по всему Советскому Союзу, даже имелась специальная одежда для расстрелов: кожаный длинный фартук, краги, кепка и резиновые сапоги. Он носил все это, чтобы не запачкаться кровью и мозгами тех, кого расстреливал. По свидетельству генерала КГБ Токарева, Блохин застрелился в 1954 году после вызова в прокуратуру, когда его лишили генеральского звания и наград. Однако через несколько лет награды и звания ему были возвращены посмертно. Большинство исполнителей расстрелов не дожили до старости. Было три причины их преждевременной смерти: алкоголизм, шизофрения и самоубийство. Однако никто никого не судил. Никакого Нюрнбергского трибунала в России не было».

Сравнение с Нюрнбергским процессом заставляет задуматься о том, какой режим был хуже: сталинский или нацистский?

«Я думаю, они обменивались опытом», - считает Головкова. - «К примеру, специальные автомобили - автозаки для перевозки заключенных, в которых выхлопная труба направлялась внутрь, и несчастные жертвы умирали по пути в крематорий - это изобретение советских чекистов. Гитлеровцы просто этот метод усовершенствовали, применив газовые камеры в лагерях смерти».

На месте окаянном

Сухановская тюрьма сейчас выглядит, так как будто её и не было. На месте монастыря опять монастырь. В царское время был девичий, ныне - мужской. В обители четыре монаха и пять послушников. Они усердно молятся и трудятся, а о времени террора стараются не вспоминать. Подвалы, где пытали узников, засыпаны землей, заасфальтированы, замурованы еще при в советское время, когда строения монастыря передавались РПЦ. Камеры, где сидели обречённые на смерть, снова стали кельями. Храм Святой Екатерины, где расстреливали людей, а затем сжигали трупы в печи, отреставрировали и в буквальном смысле слова привели в Божеский вид. В кабинете Лаврентия Павловича Берии сейчас кабинет настоятеля владыки Тихона. Поговорить с настоятелем мне не удалось: женщинам в мужской монастырь не положено. Единственное, что сейчас напоминает в святом месте о месте окаянном - музей Сухановской тюрьмы, созданный трудами послушника Виктора, художника по образованию. Это один из немногих музеев ГУЛАГа в России.

Весь музей размещается в одной комнате, точнее, келье. Посетители в нем - нечастые гости. Здесь редко бывают экскурсии, православные паломники не спешат заглянуть сюда перед церковной службой. Музей не может похвастаться большим количеством экспонатов. За стеклянной витриной - кусочки паркета из кабинета Лаврентия Павловича, по которому ступала нога кровавого наркома, алюминиевые миски, из которых узники хлебали баланду и кашу-шрапнель, телефон, по которому отдавались смертельные приказы, и чекистский наган, из которого эти приказы, возможно, исполнялись. Маленькие фотографии узников Сухановки на стенде, картины маслом, написанные послушником Виктором: конвоир с овчаркой ведет этап, узник с расширенными от ужаса глазами в одиночной камере. Скульптура, вылепленная из воска - Лаврентий Павлович Берия в знаменитом пенсе. Комиссар госбезопасности сидит, словно живой, так и кажется, вот - вот встанет, спустится на лифте в подвал, чтобы лично вести допросы с пристрастием.

«Скажите, вам здесь не страшно жить?» - спрашиваю я послушника Виктора. - «Призраки убиенных не бродят по монастырю?»

«Никто не здесь бродит!» - улыбается послушник. - «Бояться нечего! Вот я, например, живу в бывшей камере. Да, не скрою, порой думаю: кто же жил здесь до меня и что думал в свои последние минуты?! Но стараюсь такие мысли отогнать. Невозможно об этом все время поминать, так можно и разум потерять!»

Молитесь за убиенных?

Православные могут молиться только за православных, за тех, кто принадлежал к христианской Церкви. Почти все сухановские узники были атеистами. И многие до того как стать жертвами, сами были палачами. А если не убивали, значит, одной веры, одной идеологии были с убийцами. А молиться о безбожниках, отступниках, коммунистах церковное учение не велит! Мы молимся за Православного Царя Николая II Романова, которого убили эти христопродавцы! Все грехи и злодеяния народа русского начались с этого убийства. Не знаю, когда Бог простит Россию?

Виктор тяжело вздыхает и спешит к вечерне. «Господу помолимся!» - торжественно поет хор мужских голосов. Над куполом храма Святой Екатерины тихо заходит солнце, сварливо кричат вороны, из трапезной доносятся запахи борща и свежего хлеба. Трудно поверить, что еще примерно пол-века назад в этой мирной обители трупов было больше, чем живых людей. Так же и в тысячах других уголков России, объединённых общим словом - «архипелаг ГУЛАГ».

Екатерина Лушникова

https://inosmi.ru/russia/20150120/225705911.html

В Сухановке узников расстреливали в здании бывшего храма Святой Екатерины. Стрелки стояли за железными щитами с прорезями для глаз так, что их не было видно. Человек даже не успевал сообразить, что с ним происходит... Затем подручные отправляли тело в печь, которая топилась мазутом... Перед смертью некоторых узников, кто был «врагом» лично товарища Сталина, было принято избивать еще раз...

Последний свидетель

— «Интеллигенты, быть тверже стали! Кругом агенты, а первый Сталин!» Как Вам нравятся эти стихи? — чуть насмешливо спрашивает меня старик, сидящий на кровати с чашечкой чая в руках. На часах три часа ночи, но спать в этом доме ещё не ложились. — Это стоящие стихи, я за них 10 лет лагерей строгого режима получил!

— За пару строчек?

— Этого было достаточно. Я прочитал стихи другу, а у того отец был генерал НКВД. Ну, и за мной пришли. На допросе кроме антисоветской пропаганды предъявили обвинение в террористических намерениях. Я назвал Сталина агентом, значит, я хотел его убить!

Во время ареста Семену Виленскому было 20 лет.

«Повезло!»

«Табуретка и стол привинчены к полу. Откидная полка, как в вагоне поезда, но лежать на ней днём запрещено. На день выдают два кусочка сахара, пайку сырого хлеба — граммов триста — и миску непроваренной перловой каши. Но съешь эту кашу, такая резь в животе начинается, как будто принял яд. Так день за днем, на допросы меня не вызывали.

Я объявил голодовку, требовал вызвать ко мне прокурора! На это никто не обращал никакого внимания, пока я не начал петь и кричать. Тогда меня отвели в карцер. Это был узкий каменный мешок. Мокрые склизкие стены, вода капает. Не знаю, сколько я там находился, представления о времени терялись, потом я осел на холодный мокрый пол. Конвоиры меня подняли. Посадили на деревянный ящик на какое-то время. Я сидел, потом ящик из под меня вытащили. Сколько все это продолжалось, я не знаю».

В камере-одиночке сухановской тюрьмы он также начал сочинять стихи:

«Я читал громко, с выражением, словно выступая со сцены перед невидимыми зрителями, — рассказывает Семен Самуилович. — Мои тюремщики решили, что я сошел с ума. Меня отправили в Институт судебной психиатрии им. Сербского. В ту пору там работали психиатры, главной задачей которых было выявить симулянтов, то есть, тех, кто косил под сумасшедших. Но я всеми силами старался доказать, что я нормальный! Таковым меня и признали: „Вменяем, находится в состоянии крайнего физического и нервного истощения“. Меня отвезли на Лубянку и оттуда в Бутырскую тюрьму. По сравнению с Сухановкой Бутырка казалась санаторием!»

Сегодня на месте тюрьмы вновь функционирует монастырь. (С) А.Савин

В Бутырской тюрьме Семёну Виленскому объявили решение Особого Совещания: «Осужден по статье «Антисоветская агитация» на десять лет. Восточно — Сибирским этапом студента — филолога отправили на Колыму. Там он продолжил свои «университеты» до самой смерти Сталина. В Сухановской особорежимной тюрьме он пробыл три месяца и единственный из 35 тыс узников дожил до наших дней. Других свидетелей — нет.

Жертвы

Среди узников Сухановки были известные политики, общественные деятели, «мастера культуры» и военачальники: «кровавый нарком» Николай Ежов с коллегами, устроившими Большой Террор, писатель Исаак Бабель, бывший белый офицер, муж поэтессы Марины Цветаевой, завербованный чекистами в Париже, Сергей Эфрон, боевые генералы — маршал авиации, герой СССР Сергей Худяков (Ханферянц), генерал Павел Понеделин, адмирал Константин Самойлов и даже убийцы царской семьи Романовых, чекисты Александр Белобородов и Филипп Голощекин.

Известный советский писатель Исаак Бабель также прошел через Сухановскую тюрьму. Он был расстрелян в 1940 год у.

Журналист и агент НКВД Михаил Кольцов — он же прототип Каркова в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» — попал в особорежимную тюрьму сразу после торжественного вечера в Доме писателей. Он только что прилетел из Испании и получил из рук Сталина орден Красного Знамени.

«А оружие у Вас есть? — поинтересовался товарищ Сталин. — А не хотите ли Вы застрелиться, товарищ Кольцов?» Самого известного журналиста Советской России арестовали прямо в редакции газеты «Правда» на глазах испуганной секретарши. Кольцова пытали, а потом расстреляли в один день со Всеволодом Мейерхольдом — гениальным театральным режиссером XX века.

«Меня здесь били — больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой... В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток, и я кричал и плакал от боли...

Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка, глаза оказались способными лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую бьет хозяин. Меня били по старым синякам и кровоподтекам, так что ноги превращались в кровавое месиво. Следователь все время твердил, угрожая: не будешь писать, будем опять бить, оставив нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного мяса. И я все подписывал».

Пытки

Глава НКВД Лаврентий Берия любил посещать Сухановскую тюрьму, где у него был кабинет.

«Сухановка считалась самой страшной тюрьмой Советского Союза», — рассказывает Лидия Алексеевна — пожилая худенькая женщина, абсолютно седая. «Самый простой метод, который здесь применяли — избиения, причем бить могли несколько суток, следователи сменяли друг друга. Били по самым чувствительным местам, это называлось „рожь обмолачивать“.

Второй метод — конвейер, мучения бессонницей, когда на 10-20 дней человека лишали сна. Нередко во время допроса подследственного усаживали на ножку табуретки, так, чтобы при малейшем неосторожном движении она вошла в прямую кишку. Заключенных связывали, протянув длинное полотенце через голову к пяткам — такая пытка называлась „сухановская ласточка“. Кажется, в таком положении невозможно выдержать и нескольких секунд, но пытаемых оставляли на сутки. Сажали в горячий карцер — „салотопку“ или погружали в бочку с ледяной водой. Втыкали иголки, булавки под ногти, прижимали дверью пальцы. Следователь мочился в графин, а потом заставлял пить подследственного».

«Были случаи, когда, несмотря на пытки, подследственный отказывался подписать признательные показания?» — интересуюсь я у историка. «Такое случалось крайне редко. Избиения и пытки были такие, что 50-летние генералы не выдерживали боли, и, не помня себя, кричали: „Мама! Мамочка!!!“». Генерал Сидякин от пыток сошел с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. Очень многие узники сразу после допросов отправлялись в психиатрическую больницу на принудительное лечение.

Я знаю только один подтвержденный документами случай, когда узник не согласился с обвинениями даже под пытками. Это чекист, большевик — ленинец, выходец из московских дворян Михаил Кедров. Кедров вместе с сыном Игорем и его другом (они тоже служили в НКВД) написали письмо о злоупотреблениях в органах. Все трое были немедленно арестованы. Их допросы продолжались по 22 часа и более. Первыми расстреляли молодых людей, а вот Михаил Кедров, несмотря ни на какие пытки, не признавал себя виновным. И удивительно, на суде он был оправдан, но не отпущен из тюрьмы. Когда началась война, по устному приказу Берии Кедров был расстрелян без возобновления следственного дела.

Расстрелы

Перед смертью некоторых узников Сухановки, тех, кто был не только «врагом народа», но и «врагом» лично товарища Сталина, было принято избивать еще раз. «Перед тем как идти ему на тот свет — набей ему морду!» — говорил комиссар госбезопасности Лаврентий Берия, который любил бывать в сухановской тюрьме. Здесь у него был собственный кабинет, из которого на лифте можно было спуститься в подземный этаж тюрьмы, чтобы принять личное участие в допросах«.

Я поинтересовалась, были ли среди заключенных сухановской тюрьмы женщины. «Да, конечно! Мне запомнилась история молоденькой жены маршала Григория Кулика — Киры Симонич — Кулик. Она была очень хорошенькая, вышла замуж за маршала в 18 лет.

Вскоре она была арестована. Возможно, Кира приглянулась кому-то из высшего советского руководства (не исключено, что самому Сталину), и ее решено было похитить. Для похищения юной красавицы была выделена опрегруппа сотрудников НКВД. Они караулили жертву на трех автомобилях. Руководил спецоперацией заместитель Лаврентия Берии генерал Всеволод Меркулов. В июле 1939 года Кира вышла из своего дома в центре Москвы и бесследно исчезла.

Я не знаю, к кому ее возили и что с ней делали, но, в конце концов, она оказалась в сухановской тюрьме. Между тем безутешный муж —маршал Советского Союза Григорий Кулик обратился лично к Лаврентию Павловичу с просьбой найти любимую жену. Берия согласился помочь и даже объявил всесоюзный розыск, хотя прекрасно знал, что Кира находится в Сухановке, он лично ее допрашивал. Кире предъявили обвинения в шпионаже, но не очень настаивали на обвинении.

Просто отвезли в Москву и расстреляли. Даже следственного дела не было заведено. А официальный розыск пропавшей жены продолжался еще десять лет, дело Симонич — Кулик составило 15 объемных томов, которые впоследствии уничтожили. В 1949 году маршал Кулик тоже был арестован и расстрелян».

Палачи

Мне стало интересно, кто были те люди, что исполняли приговоры?

«Наверное, если бы мы спросили их родственников, все бы они в один голос сказали, что это были любящие отцы, мужья и дедушки, — рассказывает Головкова. — Просто работа у них была тяжелая. Я встречалась с одним из бывших сотрудников Сухановки. Он работал шофером — перевозил заключенных в тюрьму. Обычно такие перевозки осуществлялись в специальных фургонах с надписью „Хлеб“, „Мясо“ или даже „Советское шампанское“.

Так вот он рассказывал, что однажды вез в следственную тюрьму беременную женщину. Очевидно, от потрясения у нее начались роды. Шофер мчался как безумный, но не в роддом, а в пыточную тюрьму. Родился мальчик. Один из охранников принял младенца, обрезал пуповину, завернул в шинель. А потом проводил женщину к тюремному начальству. Рассказывая об этом, бывший шофер не мог сдержать слез. Но большинство сотрудников Сухановки ни в чем не раскаивались и до конца дней своих верили, что вершили „революционное правосудие“ от имени народа».

«Мы били, бьем и ни от кого не скрываем!» — любил говорить следователь Сухановки Михаил Рюмин. Об избиениях Рюминым заключенных в Сухановке ходили легенды. Помогал Рюмину не обычный следователь, а полковник НКВД. С заключенного снимались брюки, на спину ему садился полковник. Рюмин бил резиновой дубинкой до кровавого мяса.

На следующем допросе Рюмин пинал несчастную жертву в живот, так что у того вылезали все кишки наружу. Кишки собирали, и отвозили пытаемого в больницу бутырской тюрьмы. За доблестную службу Рюмин получил медаль «За отвагу», но потом тоже был расстрелян.

Примечательный факт: у коменданта НКВД Василия Блохина, отвечавшего за исполнение приговоров по всему Советскому Союзу, даже имелась специальная одежда для расстрелов: кожаный длинный фартук, краги, кепка и резиновые сапоги. Он носил все это, чтобы не запачкаться кровью и мозгами тех, кого расстреливал. По свидетельству генерала КГБ Токарева, Блохин застрелился в 1954 году после вызова в прокуратуру, когда его лишили генеральского звания и наград. Однако через несколько лет награды и звания ему были возвращены посмертно.

Большинство исполнителей расстрелов не дожили до старости. Было три причины их преждевременной смерти: алкоголизм, шизофрения и самоубийство. Однако никто никого не судил. Никакого Нюрнбергского трибунала в России не было».

«Я думаю, они обменивались опытом», — считает Головкова. — «К примеру, специальные автомобили — автозаки для перевозки заключенных, в которых выхлопная труба направлялась внутрь, и несчастные жертвы умирали по пути в крематорий — это изобретение советских чекистов. Гитлеровцы просто этот метод усовершенствовали, применив газовые камеры в лагерях смерти».

ВОСПОМИНАНИЯ

Зиновий Элентух: «Запомни, хуже уже быть не может, будет только лучше»

О смерти Сталина я узнал на работе. Я работал в КБ, почтовый ящик № 31, я специалист по радиолокации. В 1952 году я окончил МВТУ им. Баумана с красным дипломом, у меня ни одной четверки не было. Нас распределяли — и меня послали в город Белово, это в Кузбассе, на завод, где сопротивления делают, то есть вообще не по специальности. Я стал ходить в министерство и спрашивать, нет ли другого места. В это время стали гражданские заводы переоборудовать в военные. Лианозовский вагоноремонтный завод преобразовали в радиолокационный. И директор этого завода в это время искал себе сотрудников: встретил меня в министерстве и взял к себе. Там у нас «еврейское царство» образовалось. Он подобрал хороших специалистов и берег их. Нам удалось создать завод и КБ при нем. Нас там не трогали — потому что нужны были.

Так вот, я пришел на работу и узнал о смерти Сталина. У меня был старший приятель — Залман Давыдович Тейтельман. Я тоже верил, что Сталин друг народов. Я спросил этого своего приятеля: «Что-то будет?» Он ответил: «Запомни, хуже уже быть не может, будет только лучше».

Мама моя Сталина ненавидела — мой отец ведь сидел. Но она была очень разумная женщина — и замотанная жизнью. Она, конечно, ничего никогда нам на эту тему не говорила, я мог только догадываться, что она думала и чувствовала. Ни на какие похороны я не пошел.

Зиновий Соломонович Элентух (р. 1921), инженер Подготовила Мария Майофис

Валерий Фрид: Записки лагерного придурка

Обычно обыватели полагают, что в НКВД будто бы только и делали, что избивали подследственных и ломали им пальцы. Но известный сценарист Валерий Фрид, осужденный между прочим как террорист — за подготовку покушения на самого И.В. Сталина, свидетельствует: методы работы были не столь топорными. Часто люди оговаривали себя и давали сфабриковать против себя чудовищные уголовные дела без всякого насилия — методом монотонных допросов и психологической обработки. Похожие методы применяются сотрудниками карательных органов и сегодняю Какие именно это методы — читайте в отрывках из книги «58 с половиной или записки лагерного придурка».

На тюремном жаргоне тех лет у каждой из московских тюрем была кличка; Сухановка называлась «монастырь», Большая Лубянка «гостиница». Ее гордостью были паркетные полы: до революции в этом высоком здании, огороженном со всех сторон серыми кагебешными громадами, помещалась гостиница страхового общества «Россия». Острили: раньше страховое, теперь страховое. А Малую Лубянку, двухэтажную внутреннюю тюрьму областного НКВД, нарекли «гимназией». Говорят, там когда-то действительно была женская гимназия.

Привезли меня туда ночью и сразу же повели на допрос. В большом кабинете было четверо чекистов: полковник, подполковник и два майора. Майоры помалкивали, а старшие вели допрос. Один из них, благообразный блондин, был серьезен и вежлив, другой, видом погаже, время от времени симулировал вспышку праведного гнева и ни с того ни с сего принимался материть меня. Известная полицейская игра «добрый» следователь и «злой». Но я-то с ней познакомился впервые.

А вообще, ничего особенного в тот раз не произошло. Мне предъявили бумагу, в которой было сказано, что я участник антисоветской молодежной группы а про террор, который в нашем деле стал главным пунктом обвинения, не говорилось ни слова. Фамилии полковника и подполковника я забыл, майоров почему-то запомнил: один, черноволосый, с красивым диковатым лицом, был Букуров, а другой, похожий на артиста Броневого в роли Мюллера, был Волков. С Букуровым я больше не встречался, а с Волковым беседовал несколько раз, и об этом расскажу чуть позже.

По окончании допроса меня отвели в бокс маленькую, примерно два на полтора, камеру без окон и без мебели. Надзиратель отдал мне мамины оладьи из сырой картошки, открыл тушонку и банку сгущенного молока. Все это я тут же сожрал, не почувствовав, впрочем, вкуса, расстелил на полу шинель и сразу заснул очень крепким сном. Разбудил меня, не знаю через сколько времени, пожилой надзиратель пошевелил сапогом и сказал с неодобрением:

— Пахали, что ли, на них...

И отвел меня в камеру.

О камерах и сокамерниках будет отдельный разговор, а пока что о следователе Волкове. Похоже, что на Малой Лубянке он был главным интеллектуалом — тем, что англосаксы называют «mastermind». Не он ли сочинял сценарии наших дел?

На допросах Волков придерживался роли строгого, но справедливого учителя. Его огорчала малая сообразительность ученика: представляете, Фрид не знает даже разницу между филером и провокатором?! Я действительно не знал.

В первый же день я признался: да, мы с ребятами говорили, что брать плату за обучение это противоречит конституции. Говорили и про депутатов Верховного Совета, что они ничего не решают. Но когда я пытался протестовать: разве это антисоветские разговоры? Волков, вздохнув, терпеливо разъяснял мне, что к чему.

— Сознайтесь, Фрид — вы сказали бы об этом у себя в институте, на комсомольском собрании?

— На собрании? Нет, не сказал бы.

— Так как же назвать такие высказывания? Советские?

— Ну... Не совсем... Несоветские.

— Фрид, вы же интеллигентный человек. Будьте логичны. Несоветские — значит антисоветские. Великий гуманист Максим Горький очень точно сформулировал: кто не с нами — тот против нас.

— Но почему антисоветская группа? — Что же вы, сами с собой разговаривали? — В компании друзей. — Давайте я вам покажу толковый словарь Даля или Ушакова... Компания, группа — это же синонимы! Заметьте, никто не говорит, что у вас была антисоветская организация. Группа. Группа была... Вы согласны?

Я соглашался. Сначала с тем, что несоветское и антисоветское — это одно и то же, потом, что группа это не организация, потом еще с чем-то, и еще, и еще. Соглашался, хотя уже понимал: коготок увяз — всей птичке пропасть. Но ведь мы не считали себя врагами; комсомольцы, нормальные советские ребята, мы чувствовали за собой вину — как ученики, нарушившие школьные правила. И изо всех сил старались доказать учителям, что мы не такие уж безнадежные: видите, говорим правду; то, что было, честно признаем.

Если бы мы и вправду были участниками вражеской группы или там организации — это для них разницы не составляло, — то и держались бы, думаю, по-другому. Хитрили бы, упирались изо всех сил. Конечно, под конец они все равно сломали бы нас — но не с такой легкостью. Меня ведь и не били даже. Сажали два раза в карцер) на хлеб (300 г) и на воду; держали без сна пять суток — но не лупили же резиновой дубинкой, не ломали пальцы дверью.

На основании личного опыта я мог бы написать краткую инструкцию для начинающих следователей-чекистов: «Как добиться от подследственного нужных показаний, избегая по возможности мер физического воздействия».

Пункт I. Для начала посадить в одиночку. (Я сидел дважды, две недели на Малой Лубянке и месяц на Большой).

Пункт II. Унижать, издеваться над ним и его близкими. («Фрид, трам-тарарам, мы тебя будем судить за половые извращения. «Почему?» «Ты, вместо того чтобы е... свою Нинку, занимался с ней антисоветской агитацией»).

Пункт III. Грозить карцером, лишением передач, избиением, демонстрируя для наглядности резиновую дубинку.

Пункт IV. Подсадить к нему в камеру хотя бы одного, кто на своей шкуре испытал, что резиновая дубинка это не пустая угроза. (С Юликом Дунским сидел Александровский, наш посол в довоенной Праге. Его били так, что треснуло небо. А я чуть погодя расскажу о «териористе» по кличке Радек).

Пункт V. Через камерную «наседку» внушать сознание полной бесполезности сопротивления... и т.д.

К слову сказать, в следственной части по особо важным делам евреев-следователей было много; правда, евреев-подследственных еще больше. На Малой же Лубянке, в областном управлении, если и были среди следователей евреи, то, как пишут про гонококков в лабораторных анализах, «единичные в поле зрения».

«Особо важные дела» вели майоры и подполковники, а областные в основном старшие лейтенанты. Моим был ст. лейтенант Николай Николаевич Макаров, «Макарка», как мы его звали — за глаза, конечно. А в глаза — гражданин следователь.

Следствие — самая мучительная, полная унижений и отвращения к себе часть моей тюремно-лагерной биографии. А первый, самый тяжелый, период следствия у меня связан с Макаровым. Но, как ни странно, об этом человеке я думаю без особой злобы скорее даже, с чем-то похожим на симпатию. Это мне и самому не совсем понятно. Может, это и есть та таинственная связь между палачом и жертвой, о которой столько написано в умных книгах? Не знаю. Никаких мазохистских комплексов я за собой не замечал. Попробую подыскать какое-нибудь другое, рациональное объяснение.

Он, разумеется, знал, что никаких террористических намерений ни у кого из нас не было. Но был сюжет, сочиненный лубянскими мудрецами, по которому каждому отводилась определенная роль.

— А скажи по-честному, Фрид, — доверительно спрашивал Макарка (без свидетелей, конечно). — Ведь хотели вы его — к-х-х-р?!

Выразительным жестом он показывал, как накидывают петлю на шею и душат товарища Сталина.

— Говорили ведь, что грузины живут до ста лет? А поэтому...

Здесь, наверно, самое время рассказать о сути дела — дела не в чекистском значении этого слова. В конце сорок третьего года Юлий Дунский и я вернулись с институтом из эвакуации. Встретились со школьными друзьями и приятелями. Часто собирались то у меня на квартире (родителей в Москве не было), то у Володьки Сулимова. Трепались, играли в «очко», иногда выпивали. Сулимов уже успел повоевать и вернулся домой по ранению: сильно хромал, ходил с палочкой. Он был женат на своей однокласснице Лене Бубновой, дочери старого большевика, наркома просвещения. И Володькиного, и Леночкиного отца расстреляли в 37-м. В наших разговорах мы, естественно, касались и этой темы. Причем Володя был уверен, что их отцов расстреляли зазря, а Лена, идейная комсомолка, не соглашалась:

— Володя, — говорила она. — Ведь мы с тобой не все знаем. Что-то, наверно, было!

Леночкина верноподданность не спасла ее от ареста. Знакомство с этой парой и сыграло главную роль в нашем деле.

Меня часто спрашивают: а кто настучал на вас? Никто. Этого не требовалось.

Разговоры в Володиной квартире подслушивались; за стенкой жило чекистское семейство, Сулимовых «уплотнили» после ареста отца.

Тюрьма для высокопоставленных политических преступников - «Сухановка» или Спецобъект №110

Горькая память «Сухановки»

В 1938 году по приказу НКВД в помещении бывшего монастыря Святой Екатерины в Домодедовском районе Московской области в районе города Видное была образована тайная следственная тюрьма, известная как «Сухановка» или Спецобъект №110.

Это название тюрьма получила случайно. 23 ноября 1938 года Лаврентий Берия, ставший практически главой НКВД, вместо написавшего в этот же день рапорт об отставке Николая Ежова, направил на имя председателя СНК В.М.Молотова следующее письмо: «В связи с возникшей необходимостью оборудовать особо изолированную тюрьму специального назначения при ГУГБ НКВД нами намечено использование для этой цели территории и зданий Сухановского монастыря, переустройство которых под тюрьму может быть произведено в месячный срок». Отсюда и пошло название Сухановской тюрьмы, сбивающее многих с толку - просто Берия перепутал имение Суханово, расположенное поблизости от монастыря, с самим монастырем - бывшей обителью XVII века.

Первоначально распоряжение о передаче всего имущества и построек бывшего монастыря в ведение НКВД подписал еще М.И.Калинин в 1937 году. Монастырь к тому времени уже давно не действовал - ещё в 1932 году здесь была открыта колония для несовершеннолетних преступников. В течение 1937-1938 года на территории бывшего монастыря велись неспешные работы по его переоборудованию в тюрьму НКВД. Тогда же нарком внутренних дел Николай Ежов выдвинул идею создания на базе бывшего монастыря особой тюрьмы для высокопоставленных политических преступников.

Идея нашла продолжение усилиями Лаврентия Берии, ставшего по приказу Сталина заместителем Ежова с прицелом на его дальнейшее смещение. По иронии судьбы, одним из первых узников открывшейся в январе 1939 года Сухановки стал сам Николай Ежов, расстрелянный там же в 1940 году.

Едва Сухановка начала работу, как 10 января 1939 года всем секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел и начальникам УНКВД была разослана совершенно секретная шифротелеграмма, подписанная Сталиным. В ней, в частности, говорилось: «ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. Метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и недоразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Этот документ стал программой действий для сотрудников Сухановки, радушно распахнувшей 15 января 1939 года двери для чекистов всех рангов и граждан других категорий. Так в ближайшем Подмосковье появился настоящий Бермудский треугольник - с тремя основными зонами, где начали исчезать люди. Это были Бутовский полигон и спецобъект НКВД «Коммунарка», к которым в 1939 году присоединилась «Сухановка».

Под тюрьму был перестроен Екатерининский собор. В жилых корпусах оборудовали камеры для заключенных, в цементные полы были вмурованы столы и табуретки для дневного сидения, устроены поднимающиеся и запирающиеся на замок доски-кровати, а в окна вставлены толстые гофрированные стекла с впаянной арматурой, почти не пропускавшие дневного света. Согласно инструкции, во всех помещениях были сглажены, скруглены углы, чтобы заключенные не вздумали разбивать о них свои головы и, тем самым, уходить от допросов «с пристрастием» и «высшего революционного возмездия» - расстрела.

Были устроены специальные помещения: стоячие карцеры (1х1 м2), карцеры горячие, холодные, темные, камеры для «буйных» - с обивкой из кошмы, покрытой сверху резиной, линолеумом или брезентом. Некоторые помещения были оснащены специальными приспособлениями для пыток.

Говорили, что новейшее пыточное оборудование сюда завезли из нацистской Германии, но, конечно, у нас имелись и собственные образцы подобных изделий, самыми незаменимыми из которых были кулак, сапог и дубина. Именно об этих «образцах» вспоминали те, кому удалось остаться в живых после Сухановки. Сами чекисты рассказывали, что «130-килограмовый» Богдан Кобулов, допрашивавший подследственных с помощью кулака, мог убить человека с одного удара.

Некоторые жертвы Сухановки

См. также ШПИОН № 1, РУССКИЙ ДЖЕЙМС БОНД. БЫСТРОЛЁТОВ, СЫН АЛЕКСЕЯ ТОЛСТОГО (?) - ОДИН ИЗ САМЫХ УСПЕШНЫХ, ОБРАЗОВАННЫХ И ЗАГАДОЧНЫХ СОВЕТСКИХ РАЗВЕДЧИКОВ

Со второй половины 30-х годов Бабеля печатали крайне редко, поскольку он не освещал успехов партии. На съезде писателей Исаак Эммануилович был подвергнут резкой критике за то, что «оторвался от жизни, отяжелел, стал наблюдателем…».

Для Бабеля это не было неожиданностью. После смерти Максима Горького он сказал: «Ну, теперь все, каюк. Жить мне не дадут».

Бабель был арестован на даче в Переделкине 16 мая 1939 года по обвинению в принадлежности к троцкистской террористической организации и в шпионаже в пользу французской и австрийской разведок. При аресте были конфискованы все его рукописи.

Он оказался в cамой страшной тюрьме НКВД - Сухановской. Оттуда мало кому удавалось выйти живым… Допрашивали Бабеля с пристрастием. Первый допрос длился трое суток. Без перерыва. Бабеля вынудили признать связь с троцкистам, а также их тлетворное влияние на его творчество. На заседании «тройки» 26 января 1940 года Бабель отверг все обвинения, но это не имело уже никакого значения.

Писатель, драматург, сценарист Исаак Бабель был приговорен к расстрелу. Расстреляли его на следующий день - 27 января 1940 года.

Сухановку также в шутку называли «дачей Берии» - Лаврентий Павлович имел здесь свой личный кабинет с доступом в камеры допросов, где от избиений и бесчеловечных пыток даже арестованные боевые генералы плакали и кричали, как дети, а бывший начальник СМЕРШ одного из фронтов генерал-майор Сидякин от нестерпимой боли и ужаса сошёл с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. Не удивительно, что Сухановкой пугали даже узников Бутырки и Лефортова.

Всё, имевшее отношение к новой тюрьме, содержалось в строжайшей тайне. Имен здесь не было. Не только заключенные, но и охрана существовала под номерами. В официальных бумагах для внутреннего употребления и сама тюрьма именовалась «Спецобъект № 110», а в народе её называли «Сухановкой». Знающие люди понимали, что Сухановка - это конец, гибель.

С 1938 по 1952 годы узниками пыточной тюрьмы стали примерно 35 тысяч человек. Почти все они были расстреляны. С помощью особого механизма тела расстрелянных поднимали из подвалов наверх, погружали на полуторатонки и отвозили в Донской крематорий. Считается, что прах после кремации ссыпали в ямы неподалеку. В таком случае в земле, принимавшей всех без разбора, прах казненных палачей смешивался с прахом их жертв. Правда, знающие люди из числа сотрудников ФСБ уверяют, что прах казненных частенько никуда не «ссыпали», а выбрасывали в канализацию или вывозили на свалки.

Свято-Екатерининский монастырь. Наши дни

Вся информация о тайном объекте до последнего времени находилась под грифом «секретно» в архивах ФСБ. До 1991 года монастырь принадлежал НКВД-КГБ-МВД. В 1958 году в бывшей Сухановке разместилась областная тюремная больница.

С 1992 года началась медленная поэтапная передача строений Свято-Екатерининского монастыря в собственность Русской Православной Церкви. К этому времени все помещения многострадальной обители, в том числе и Екатерининский собор, были ещё заняты различными службами ГУВД. В алтаре храма были прорублены ворота, куда въезжали грузовики, а в помещении старинного собора размещен гараж и авторемонтные мастерские. Первые месяцы 1993 года насельники монастыря занимались благоустройством келий, которые до недавнего времени были общежитием для семейных сотрудников ГУВД, а еще ранее - камерами Сухановской тюрьмы. В конце этого же года было пострижено в монастыре еще пять послушников. Монастырская жизнь постепенно наладилась…

Парковка Свято-Екатерининского монастыря находится перед Южными воротам. Координаты 55°32"9.03"С 37°39"56.71"В.

Жизнь монастыря насыщенна такими событиями, которые, мне кажется, похожи на плавание корабля, построенный для большого путешествия, но который, по нелепому стечению обстоятельств, находится десятилетиями то в мертвом штиле, то в волнах цунами. Оттенки серого в виде легкого бриза, бывают на протяжении нескольких дней, в основном только белое или черное.

Строительство монастыря началось в 1658 году, по приказу царя Алексея Михайловича, после видения ему во сне Святой Екатерины с вестью о рождении дочери. Как и все монастыри, в 1917-ом, монастырь был закрыт, прихожанам оставили только надвратную церковь. Служителей монастыря, на тот момент довольно престарелых людей, прихожане забрали по своим семьям. В 31-м закрыли и эту церковь.

Восстановление началось в 1992 году. Сейчас на территории монастыря светло, уютно, современно-красиво, полное умиротворение. Не смотря на выходной день, паломников мало. В монастыре, кстати, нет гостиницы для паломников, расселиться можно по окрестным гостиницам и санаториям.

С 1931-года, по приказу Сталина, в монастыре расположилась тюрьма для особо опасных и высокопоставленных врагов народа. В неё был заключен на девять месяцев и позже растрелян сам устроитель этой тюрьмы - организатор и исполнитель политических репрессий, глава НКВД Ежов Николай Иванович. На суде Ежов признался, что мало чистил ряды госбезопасности и народа вообще, всего почистил 14 тысяч, а это мало. В последствии, под давлением пыток и истязаний, признался в шпионаже на Англию своей жены и её любовника, шпионаже многих своей друзей и проверенных коллег, которых в последствии расстреливали целыми семьями вместе с детьми.

В официальных документах сие место называлось "Спецобъект №110", в обиходе - Сухановка, по названию находящейся недалеко усадьбе Суханово.

В начале 30-х годов, Сталиным была передана шифрограмма с приказом разрешить физическое воздействие на заключенных, которые особо упираются при дознании. Прикрываясь этим приказом над людьми не просто издевались морально и избивая, а применяли орудия пыток, которым позавидовала бы инквизиция. Были придуманы камеры холодные и горячие, камеры, в которых можно было только стоять (на несколько дней лишение сна), дыбы, избивали резиновыми дубинками до полумертвого состояния. Причем перед тем как осужденного отвести на расстрел традицией стало избивать его до полусмерти.

На территории монастыря сейчас есть музей Спецобъекта №110. Искренне, иногда по-детски, без современных компьютерных эффектов, с помощью гуаши, папье-маше и подручных материалов. воссозданы эпизоды того времени.

Арестован и расстрелян в 53-м. Обвинен в шпионаже в пользу Великобритании и других стран, стремлении к ликвидации Советского рабоче-крестьянского строя, реставрации капитализма и восстановлению господства буржуазии. Также Берию обвинили в моральном разложении, злоупотреблении властью, а также в фальсификации тысяч уголовных дел на своих сослуживцев в Грузии и Закавказье и организации незаконных репрессий (это Берия, согласно обвинению, совершал тоже действуя в корыстных и вражеских целях).

Саркофаг, внутри него, на обгоревших носилках, жгли трупы.

Братские корпуса, в период Сухановки в них располагались квартиры семейных народных комиссаров.

За импровизированным заграждением, слева, находится куст неопалимой купины, который вырастили из веточки в 2003 году. Веточку привезли из монастыря Святой Екатерины на Синае.

Правее в палатке продается всякие монастырские вкусности, а по правде - воду всякую газированную, свежайший серпуховской хлеб, всякие травки-чаи. Домашние мои гостинцы съели минут за 15.

В настоящее время монастырь возродился в полной мере, открыта воскресная школа, заново возродилась иконопись, художественная роспись, вышивка золотом, резьба по дереву. Поскольку внутри храма все было подвергнуто опустошению и разрушению, то в 90-м году монахи заново сами расписывали стены и своды. Вплоть до 1991 года, с момента печальной Сухановки, все строения монастыря принадлежали структурам НКВД, КГБ, МВД. При последнем названии госструктуры в монастыре было учебное заведение.

После революции на территории монастыря нашли прибежище монахини Красностокского женского монастыря, и в годы Гражданской войны здесь было отлажено монастырское хозяйство, в силу чего по решению властей община была переименована в «Женскую сельскохозяйственную артель». Превращение в трудовые кооперативы (коммуны или артели) было один из самых распространенных способов сохранения православных монастырских общин: только объявляя себя трудовыми коммунами и артелями, монахи и монахини могли остановить разграбление монастыря и неконтролируемые реквизиции ценностей.

Точных данных о том, что происходило на территории монастыря в первой половине 19 30-х годов нет. По мнению Лидии Головковой, здесь располагалась тюрьма для содержания несовершеннолетних уголовников, осужденных на небольшие сроки заключения (от нескольких месяцев до 2–3 лет):

В конце 1920-х годов на территории монастыря появились новые «насельники». Территория монастыря была перегорожена, и некоторые строения пустыни переоборудованы под тюрьму. Здесь расположилась «колония для трудновоспитуемых несовершеннолетних правонарушителей». При колонии организовали сельскохозяйственное училище, в просторечии именуемое ГУМЗой. Местные расшифровывали эту аббревиатуру как Государственное училище малолетних заключенных, хотя на самом деле она означала другое: Главное управление мест заключения. Учащимся сшили специальную форму, водили на далекие лыжные прогулки, за отличное поведение и успехи в учебе поощряли увольнительными. Полуголодные, преданные своему делу учителя отдавали всю душу, чтобы вытащить ребят, чаще всего бывших беспризорников, из беды, в которую они попали. К сожалению, все оказалось бесполезным. Форму ребята пропили, на железной дороге участились грабежи. Воришек снова переловили и запрятали за решетку. Вскоре к преступникам-малолеткам подселили взрослых уголовников. Новые обитатели, обосновавшись в стенах монастыря, вскоре почувствовали себя единоличными хозяевами. В октябре 1930 года они обратились с ходатайством в Московский исполком о закрытии Екатерининского собора и предоставлении им всей территории бывшего монастыря. Соседство действующего храма они считали противоречившим советской морали. Власти, разумеется, просьбу удовлетворили.

Головкова Л. Сухановская тюрьма. Спецобъект 110. М.: Возвращение, 2009

Детская колония действительно была, но в двух километрах от монастыря - в усадьбе Суханово. Первоначально это была колония-семилетка, позже реорганизованная в школу II-й ступени для сирот-жертв Первой мировой войны. Она просуществовала в усадьбе до 1932–1933 года.

По генеральному плану реконструкции Москвы и Московской области, утвержденному в 1935 году СНК СССР, земли усадьбы Суханово были переданы в аренду Союзу архитекторов СССР вместе с территориями Екатерининского монастыря. Усадьба стала одним из самых знаменитых подмосковных домов отдыха. На территории монастыря же расположилось подсобное животноводческое хозяйство дома отдыха, были перестроены отдельные монастырские здания, оборудованы административный корпус, складские помещения, санчасть, гараж. Свято-Екатерининская пустынь постепенно смешалась в сознании людей с именем живописного дома отдыха архитекторов «Суханово».

23 ноября 1938 года нарком НКВД Л. П. Берия обратился к председателю СНК СССР В. М. Молотову с запросом о предоставлении под новую тюрьму помещений бывшего Свято-Екатерининского монастыря, закрепив за ним наименование «Сухановского». Одной из объективных причин столь срочной организации тюрьмы было скорое падение Ежова (уже 25 ноября 1938 года он был снят с должности), а значит, и всего его близкого окружения. Вторая волна чисток в органах НКВД пришла вместе с новым наркомом. Временный штат Сухановской тюрьмы ГУГБ НКВД, первоначально состоящий из 161 человека, вводился с 15 января 1939 года и был объявлен приказом НКВД СССР № 0030 от 13 января 1939 года. В числе первых узников «Сухановки» помимо Ежова оказались, к примеру, его правая рука Фриновский и писатель Исаак Бабель, который был близок с женой Ежова.

На следствие отводилось, как правило, не более двух недель, заключенные содержались в полной изоляции друг от друга под постоянным контролем надзирателей. Прогулок не полагалось, так же как почты и передач. Применялись различные виды пыток: «конвейеры», стояние сутками по колено в воде, пребывание в бочке с ледяной водой, горячий карцер, подтравливание газом и т. п.

Известно, что в Сухановке содержались лица, занимавшие перед заключением высокое положение: военнослужащие, дипломаты, партийные работники, общественные деятели, а также иностранные граждане. В числе ее заключенных - Е. А. Гнедин, Н. И. Ежов, В. С. Тамручи, М. Н. Белянчик, В. Э. Мейерхольд, П. С. Жемчужина.

Примерно с конца 1942 года здесь начинают содержать так называемых «военных преступников». Предположительно, расстрелы в Сухановской тюрьме продолжались все годы ее существования, а после войны приобрели более массовый характер. Предполагается также, что на территории спецобъекта существовал свой крематорий, где сжигались трупы расстрелянных.

Никто из местных жителей не помнит, когда среди куполов бывшей Свято-Екатерининской пустыни появилась высокая кирпичная труба. Ходили упорные слухи, что в монастыре, в бывшем Екатерининском соборе, был оборудован, по выражению одной местной жительницы, «маленький крематорий» - «на несколько человек». Конечно, ни теперь, ни когда-либо в будущем мы не найдем документов, подтверждающих это. Но вот что рассказывает подполковник в отставке Ю. Н. Богомолов. Будучи слушателем Высшей школы МВД в Москве, Богомолов посетил Сухановскую тюрьму в составе группы преподавателей и учащихся. Это было в 1958 году. (Заметим, что 1958 год был годом трехсотлетия Свято-Екатерининской пустыни, о чем, конечно, не помнила ни одна живая душа в округе.)
Подполковник Ю. Н. Богомолов рассказывает: «В храме мы увидели такую картину: напротив входа - печь с железными дверцами. Тут же железные носилки на роликах. Я не сразу заметил, что в четырех углах храма стояли высокие, в человеческий рост, вогнутые внутрь бронированные щиты с небольшими прорезями на уровне глаз. Жертву заводили в храм, и невидимые стрелки палили по ней со всех сторон из наганов. Обычно человек не успевал даже сообразить, что он умирает. Затем подручные взваливали тело на носилки и отправляли в печь, которая топилась мазутом. Казни совершались по ночам, чтоб дым из крематория не был виден окрестным жителям».
Слушателей школы МВД сопровождал бывший сотрудник тюрьмы, человек из хозобслуги. Указывая на кирпичную трубу за окнами собора, он хвастливо заметил: «Через эту трубу вылетела не одна сотня „контриков“»…

Примечание: сотрудники ФСБ исключают возможность существования крематория в бывшем монастыре, считая, что в этом не было необходимости, т. к. в Сухановской тюрьме не приводили приговоры в исполнение, там не умирали от пыток и избиений. Все же мы считаем своим долгом передать рассказ бывшего коменданта Дома Союзов, подполковника МВД в отставке Ю. Н. Богомолова, который в 1958 г., в последний год консервации, посетил бывшую Сухановскую тюрьму, и не один, а в составе группы. Статьи А. Аннина с рассказом Богомолова о крематории в бывшем монастыре публиковались в 1989 г. в нескольких центральных газетах и никем тогда не были опровергнуты.

Головкова Л. А. Сухановская тюрьма: спецобъект 110. М., 2009

После 1953 года, а точнее - после ареста и расстрела Л. П. Берии, на территории спецобъекта была оборудована тюремная больница, а с середины 19 60-х годов сюда переводится Учебный центр областного ГУВД, поблизости начинает строиться милицейский поселок. Бывшая тюремная территория начинает использоваться для различных милицейских служб - считается, что в бывших тюремных камерах даже проживали сотрудники милиции вместе со своими семьями.

В последние годы существования СССР территория бывшего спецобъекта вновь начала функционировать в качестве монастырской, и в 1992 году в Екатерининском храме была совершена первая церковная служба. В настоящий момент восстановлены все три храма и построена новая церковь, на территории функционирует Свято-Екатерининский мужской монастырь.

Архитектурная шарашка

В начале 1949 года в Сухановской тюрьме над проектом санатория МГБ работал архитектор Мирон Мержанов . Он был арестован в 1943 году, а в марте 1944-го приговорен к десяти годам лагерей по статье 58 п. 1а («измена Родине»). Мирон Иванович был этапирован в лагерь под Комсомольском-на-Амуре. Его перевели из общей зоны в производственный барак - шарашку, в которой он жил и работал до начала 1949 года. В Комсомольске-на-Амуре он принимал участие в строительстве монументального здания Дворца культуры, «Клуба ИТР завода 126» и ряда других сооружений.

В начале 1949 года Мержанова неожиданно этапом отправили в Москву; на Ярославском вокзале его передали в распоряжение сотрудников госбезопасности. На следующий день, прямо в лагерной одежде, ему пришлось предстать перед министром госбезопасности В. С. Абакумовым. Тот поручил архитектору разработать проект санатория МГБ. С этой целью Мержанова привезли в Сочи и показали приблизительное место будущей постройки (окончательное место выбрал сам Мержанов). Затем его вернули в Москву и поместили в Сухановскую тюрьму, которая была одной из самых страшных пыточных тюрем сталинской эпохи. Она находилась на месте бывшей Екатерининской пустыни - монастыря, расположенного поблизости от усадьбы Суханово (усадьба, в свою очередь, незадолго перед этим была превращена в дом отдыха Союза архитекторов, и, по иронии судьбы, занимался этим сам Мержанов вместе с Алабяном).

В тюрьме архитектору выдали высококачественные инструменты и материалы для чертежей, но как только работа была выполнена, проект забрали. Некоторое время спустя Мержанова вновь вызвали к Абакумову, и далее началось рабочее проектирование санатория, которое осуществлялось в другой шарашке - на сей раз в подмосковном Марфине (официально называлась «режимным конструкторским бюро хозяйственного управления МГБ СССР»). Мержанова познакомили с более молодыми архитекторами - Г. В. Макаревичем, Е. В. Рыбицким и Г. Д. Борисовым, и таким образом был создан авторский коллектив. Макаревич, Рыбицкий и Борисов находились при этом на свободе, а тот, кто возглавлял группу, томился в заключении. Надо сказать, что молодые архитекторы (все трое) впоследствии признавали, что состоялись как профессионалы именно тогда, когда работали с Мержановым.

В конце 1951 года, когда еще не завершилось даже строительство главного корпуса (а весь санаторный комплекс был сдан в эксплуатацию в 1954 году), за Мержановым в Сочи, где руководитель авторского коллектива лично управлял строительными работами, прибыл усиленный наряд охраны. Архитектора препроводили в иркутскую тюрьму (содержался в ней с 1952-го до середины марта 1953 года) и зачислили в отряд заключенных, отправлявшихся на лесоповал. Однако по заключению медкомиссии решение было изменено, и Мержанов попал в Красноярскую пересыльную тюрьму. Счастливый случай уберег его от дальнейших злоключений и помог ему вновь начать работать по специальности (пусть поначалу и на правах заключенного) - в проектной организации «Крайпроект». Здесь, в Красноярске, Мержанов встретил своего талантливого коллегу - архитектора Г. Б. Кочара, также репрессированного, чей тюремный стаж исчислялся 18-ю годами. Они были знакомы еще до войны (Кочар являлся членом правления Союза архитекторов СССР), а теперь стали плотно работать вместе. Позднее Кочар был назначен главным архитектором Красноярска, а Мержанов - главным архитектором «Крайпроекта». Кроме того, в 1953 году сюда приехал сын Мирона Ивановича, тоже архитектор, - Борис Миронович Мержанов, освобожденный годом ранее (был репрессирован в 1948 году), и с этого момента началась совместная работа отца с сыном.

Самого Мирона Ивановича освободили в 1954 году, а в 1956-м - полностью реабилитировали.