Румынские пленные в ссср после второй мировой войны. Румынские пленные в ссср после второй мировой войны Освобождение пленных из румынских концлагерей

Ранее уже обращался к теме положения советских военнопленных в Румынии в годы Великой Отечественной войны:


Цитируемый ниже отрывок из монографии известных историков Павла Поляна и Арона Шнеера "Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: воспоминания и документы" позволяет расставить многие точки над "i" в этом вопросе:

"Румыния выступала как типичный младший союзник, или сателлит, согласовывавший с Берлином практически каждый свой шаг как в румынской оккупационной зоне (Транснистрия), так и в самой Румынии. В полной мере это относилось и к содержанию и трудовому использованию советских военнопленных, а также к принудительному труду мирных советских граждан на территории Румынии.
Во всех оперативных вопросах военного партнерства с Румынией немецкое доминирование было совершенно очевидным. За исключением битвы за Одессу, продолжавшейся до середины октября, когда румынские войска вели самостоятельную наступательную операцию, они были полностью сынтегрированы в немецкие вооруженные силы (например, в Крыму или на Сталинградском направлении).
Планом «Барбаросса» предусматривалось следующее распределение зон ответственности за взятых в плен красноармейцев: за территорию Рейха и Генерал-Губернаторство отвечала ОКВ, а за оперативную зону в СССР и Румынию — ОКХ, представленная в Румынии Германской миссией сухопутных войск (Deutsche Heeresmission Rumänien). Заметьте, не союзная румынская армия, а связующий ее с вермахтом немецкий орган.
Так оно было и на самом деле. Вопросы о судьбе красноармейцев, взятых в плен на востоке общими усилиями вермахта и румынской армии или усилиями одной только румынской армией, решались не в Бухаресте, а в Берлине.
Территории, оккупированные немецкими и румынскими войсками, составили впоследствии три губернаторства, из которых два (аннексированные в 1940 г. СССР) были присоединены к Румынии — Бессарабия и Северная Буковина, а третье — Транснистрия со столицей в Одессе — было передано под румынский протекторат по Тираспольскому договору от 30 августа 1941 г. (это было своеобразной компенсацией Румынии за большую часть Трансильвании, которую ей пришлось уступить в 1940 г. Венгрии).
(...)
Согласно энциклопедическому словарю «Румынская армия во Второй мировой войне (1941-1945)», выпущенному в Бухаресте в 1999 г., за период между 22 июня 1941 г. и 22 августа 1944 г., т. е. за время боевых действий между советской и румынской армиями, румыны взяли в плен 91060 советских военнослужащих.
Военнопленные поступали из зоны действия румынской армии, в частности, 21 тыс. прибыла из Транснистрии и 19 тыс. из Крыма. Около 2 тыс. военнопленных было на судне, потопленном советской подлодкой в районе Бургаса, и лишь 170 из них спаслись.
Из 91060 советских военнопленных 13 682 чел. было отпущено из плена (румыны — а скорее всего, румыны и молдаване — из Северной Буковины и Бессарабии; немцы-фольксдойче передавались немецкой стороне и, скорее всего, не регистрировались), 82 057 доставлено в Румынию, 3331 бежал и 5223 (или 5,7 %) умерло в лагерях. Это несоизмеримо малая величина по сравнению со смертностью советских военнопленных в финском и, особенно, в немецком плену.
Для советских военнопленных было создано 12 лагерей, из них два лагеря находились вне Румынии — в Тирасполе и Одессе. В самой Румынии находилось, по утверждению румынских историков, 10 лагерей, однако перечень лагерей, хотя бы раз упоминаемых в их тексте, несколько превосходит это число. Это: Слободзия, Владень, Брашов, Абаджеш, Корбень, Карагунешт, Дева + Индепенденца, Ковулуй + Майя, Васлуй, Дорнешти, Радоуть, Будешти, Фельдиора, Боград и Ригнет.
Отвечала за военнопленных Gas Kommando der Streitkräfte für Innere Verteidigung под командованием генерала Харитана Драгомиреску. Охранялись лагеря румынской жандармерией численным составом, по состоянию на 1 августа 1942 г., в 4210 чел. (216 офицеров, 197 унтер-офицеров и 3797 солдат).
Условия жизни в лагерях, в соответствии с международным правом, существенно разнились для офицеров и солдат: первые жили в каменных домах, вторые — в деревянных бараках, а осенью 1941 г. — частично и на земле, под открытым небом (печи для бараков получили только в 1942 г.). В медицинском отношении лагеря для советских военнопленных обслуживало более 150 врачей — 6 румынских, 66 еврейских и 85 советских.
Из 5223 умерших — всего лишь 55 офицеров и 6 младших офицеров. Остальные — солдаты, причем больше всего умерло в Будешти (938 чел.), Вулкане (841), Васлуе (799) и Фельдоаре (738). Среди причин смертности — тиф (1100 чел.), несчастные случае на работе (40 чел.), то же при побеге — 18 чел. Всего 12 чел. было расстреляно, и 1 покончил с собой.
О том, какой ад на самом деле стоит за «лидерством» по смертности лагеря в Будешти, рассказал один из его узников — Дм. Левинский. Плененный в июле 1941 г. под Березовкой немцами, он был доставлен в сборный пункт под Кишиневом, оттуда, в августе, в Яссы, а в октябре — в пересыльный лагерь в Будешти (сначала в карантин, а потом в основной лагерь), причем во всех трех случаях лагеря охранялись немцами.
«Сущность понятия „пересыльный“ лагерь мы быстро поняли: здесь нас никто не избивал и, тем более, специально не убивал, но невероятные условия, которые ожидали нас, вызвали зимой 1941-1942 г. большую смертность среди военнопленных, что позволило приравнять этот лагерь к „лагерям уничтожения врагов третьего рейха“. С такими местами многим из нас тоже предстояло познакомиться. А в этом лагере все было предельно просто: тебя не убьют — ты умрешь сам. Если выживешь — твое счастье, а если нет — таков твой рок. Изменить эти условия мы не могли.
Первое время, около месяца, нас держали в „карантине“: в огромном высоком бараке без окон и дверей. Похоже, что это помещение использовалось ранее для хранения сена или соломы. Снаружи барак опоясывала колючая проволока. Нами никто не „управлял“, мы были никому не нужны и могли всласть валяться на земле и балагурить. Но вскоре жизнь в бараке сделалась пыткой.
Наступил ноябрь, а с ним пришли холода. Эта зима обещала быть морозной даже на самом юге Румынии. Барак насквозь продувался — ворот не было. Внутри барака сперва образовались ледяные сосульки, а затем и настоящие айсберги. Холод стал вторым врагом после голода. Согреться можно было только прыганьем, но на это не хватало сил — мы постепенно превращались в дистрофиков. Рацион ухудшался и уменьшался с каждым днем. У многих появились желудочно-кишечные заболевания. Другим грозил конец от воспаления легких. Развились фурункулез, сыпь, различные флегмоны, кровавый понос, чахотка — все не перечислить. С наступлением морозов начались обморожения конечностей. Как ни странно, но косившую всех смерть большинство встретило спокойно, как должное: не надо было попадать сюда!
В середине ноября, когда нас становилось все меньше и меньше, и жить из-за наступивших морозов стало совсем невозможно, нас перевели в основной лагерь, посчитав, что карантин свое дело сделал…
Бараки в основном лагере были деревянными, одноэтажными, небольшими. В них обычно размещалось не более 200 человек, но с каждым днем живых становилось все меньше. На дощатом полу лежали стружки и опилки, на которых мы спали. На день полагалось эти стружки сгребать в угол, чтобы не ходить ногами „по кровати“.
Узнали еще одного врага — тифозную вошь. Это было ужасно: за короткое время противные твари расплодились в таком количестве, что куча стружек в углу барака шевелилась. Создавалось впечатление, что в куче больше вшей, чем стружек. За ночь мы по многу раз вставали, выходили из барака на улицу, сдергивали с себя одежду и с остервенением вытряхивали кровососущих тварей на снег, но их было столько, что сразу избавиться от них мы, естественно, не могли. Поэтому приступали ко второму этапу очищения: мы долго и настойчиво давили теперь тех, что попрятались в швах белья и одежды. Так продолжалось каждую ночь, но такую роскошь могли себе позволить не все, а только те, у кого еще оставались силы, и не наступило полное безразличие ко всему с одним лишь ожиданием смерти-избавительницы. У тех, кто надеялся обеспечить себе спокойную ночь, на „вошебойку“ полностью уходило дневное время.
Температура воздуха в бараках — уличная. Мы погибали от холода, а насекомые были настолько живучи, что казалось — они совсем не боятся мороза.
Это мы согревали их своим телом, отдавая последнее тепло.
К нам вплотную подобрался сыпной тиф. Уже метались люди в горячке, а мы не понимали, что это за болезнь. Думали — простуда или воспаление легких, или что-нибудь еще. По молодости лет мы не сталкивались с сыпным тифом…
Спали мы на полу, на стружках, вповалку рядами, тесно прижавшись друг к другу для тепла. Утром проснешься, а сосед уже „стучит“ — за ночь умер и к утру окостенел. Каждую ночь смерть забирала чьи-нибудь жизни. Утром мы выносили тела умерших и складывали их в водосточной канаве, идущей вдоль барака. Там трупы копились в течение недели, высота таких „могил“ достигала окон барака.
Трупы обычно раздевали — одежда нужна живым… Раз в неделю накопившиеся вдоль бараков тела мы должны были относить метров за 100 в сторону и укладывать рядами друг на друга в специально вырытые траншеи. Каждый ряд посыпался хлорной известью, а затем клали следующий ряд, и так продолжалось всю зиму…
А, в общем, мы настолько привыкли к лежащим вокруг бараков обнаженным телам соотечественников, что перетаскивание трупов казалось рядовой работой, и конец всем ясен. К чему эмоции?».
Уже одна эта цитата заставляет серьезно усомниться в полной достоверности декларированной и сравнительно благополучной 6-процентной смертности среди советских военнопленных в Румынии. «Подозрения» перерастают в уверенность после знакомства с некоторыми документами Красной Армии, освобождавшей Румынию.
Так, в «Акте о злодеяниях немецко-румынских фашистских захватчиков в лагере советских военнопленных (лагерь Фельдиора, уезда Брашовского, Румыния)» говорится о 1800 замученных и погибших военнопленных, что в 2,5 раза превышает официальную румынскую цифру (738 чел. — см. выше). Согласно этому документу, датированному 7-13 сентября 1944 г., комендантом лагеря был румын Иона Ницеску, а начальником карательной секции — немец, лейтенант Порграц. Охрану лагеря несла рота румынских жандармов в 120 чел., вооруженная винтовками и дубинками (на вышках по периметру лагеря, обнесенного колючей проволокой, стояли пулеметы). Умершие, замученные и убитые военнопленные сбрасывались в яму у шоссейной дороги Владени-Фадераш вблизи строительства тоннеля.
«За малейшее нарушение, — читаем в этом „Акте“, — военнопленных наказывали „карцером“ на 2-3 суток (карцер состоял из ящика наподобие шкафа площадью на одного человека с окошками), человек от изнурения выл как животное, каждый проходящий жандарм бил его палкой.
Бежавшие из лагеря задерживались, подвергались избиению, в одном случае одноразово по 40 дубинок по голому телу, в другом случае — по 15 дубинок в каждой секции (бараке. — П.П.), после чего заключались в сырой подвал на 20 суток, а впоследствии предавались суду и осуждались на каторжные работы или к расстрелу. Так, были избиты и преданы суду военнопленные Шейко, Губарев и другие…»
Советские военнопленные в Румынии активно привлекались к принудительному труду. В том же румынском источнике говорится о примерно 21 тыс. горных рабочих из их числа (ср. ниже со сведениями о гражданских рабочих). По состоянию на начало января 1943 г., работали 34145 советских военнопленных, на начало сентября 1943 г. — 15098, а по состоянию на август 1944 г., когда в Румынию, по всей видимости, стали вывозить шталаги из Украины, — 41791 чел., причем 28092 из них работали в сельском хозяйстве, 6237 в промышленности, 2995 в лесоводстве, 1928 в строительстве и 290 на железных дорогах.
Об условиях их трудового использования повествует вышеупомянутый «Акт»: « Советские военнопленные, раздетые, голодные, истощенные и больные работали по 12-14 часов в сутки. Отстающие в работе подвергались избиению дубинками (палками). Советские люди работали на холоде без обуви и одежды, приспосабливали себе обувь из соломы, для отепления тела под рубаху набирали солому. Жандарм, заметивший это, соломенную обувь отбирал, солому из рубахи вытряхивал, а военнопленного избивал дубинками… За невыход на работу больные военнопленные заключались в подвал на 10-20 суток без права выхода на воздух и выдачей 150 грамм хлеба и воды на сутки».
Особенным издевательствам подвергались евреи: они содержались отдельно, и над ними, как сказано в документе, «не было предела издевательств». Одного военнопленного — по фамилии Голва (или Голка) — администрация лагеря признала за еврея и утопила в уборной.
Таким образом, геноциидальные приказы Кейтеля и Гейдриха, направленные на выявление в массе военнопленных и немедленное уничтожение выявленных при этом евреев, действовали и в зоне ответственности румынской армии, причем чуть ли не до самого конца ведения ею боевых действий.
И тем не менее, в отличие от Германии, Румыния отказывала советским военнопленным не во всех правах, вытекающих из международного статуса военнопленных. Лагеря для советских военнопленных пусть редко, но посещались представителями МКК. Так, 1 июля 1942 г. лагеря № 4 Васлуй и № 5 Индепенденца посетил нунций монсеньор А. Касуло, посол Ватикана в Бухаресте и, по совместительству, представитель МКК, а 14 мая 1943 г. делегация МКК из Женевы (Ed. Chaupissant, D. Rauss) посетила лагеря Бухарест, Майю, Калафат и Тимишоара. Не запрещалась им и почтовая переписка — правда, весьма ограниченная: представителям МКК было передано более 2000 открыток (правда, из них всего 200 открыток пришлось на период до 1 июля 1942 г.). Начиная с 1943 г. стали выходить и специальные газеты для военнопленных: одна на русском и одна на армянском языке.
По состоянию на 23 августа 1944 г., в румынских лагерях оставалось 59856 советских военнопленных, из них 57062 солдата.По состоянию на 23 августа 1944 г., в румынских лагерях оставалось 59856 советских военнопленных , из них 57062 солдата. Их национальный состав, согласно тому же источнику, выглядел следующим образом:
Таблица 1 Национальный состав советских военнопленных в Рум ынии .

Концлагерь Гузен, известен также как Маутхаузен-Гузен. Австрия.

В результате, комитет принял довольно пассивное и не лучшее решение - в случае угрозы массового расстрела для нас не было другой альтернативы, как бросаться всем миром на пулеметы. Кому-то при этом придется погибнуть, другие же останутся в живых. В противном случае погибнут все.
Организованное восстание в Гузене осуществить было нельзя. Комитет это хорошо понимал: польская офицерская лига никогда не согласовывала свои действия с немногочисленным интернациональным комитетом, а чаще поступала наоборот, именно в жестких узконациональных интересах.
Все это грозило в последний момент междоусобицей. Польская лига попросту боялась восстания узников и никогда бы его не допустила. Это подтвердили дальнейшие события.
Кроме того, поляки работали по хозобеспечению эсэсовских казарм и в других службах жизнедеятельности лагеря и хорошо знали, где хранится оружие.
Они зорко следили затем, чтобы никто в лагере, кроме поляков, вдень и час "икс" не смог заполучить оружие. В этом была трагедия Гузена.
В Маутхаузене полякам-националистам противостояло более сплоченное интернациональное братство, да и сторонников новой народной Польши было там больше.

Главной целью концентрационных лагерей Гузен I, II и III было "уничтожение посредством труда". Наибольшей жестокостью отличался Карл Хмелевски, гауптштурмфюрер СС (на снимке он справа). Одно время он был комендантом концлагеря Герцогенбуш.
После войны долго скрывался. В 1961 году за убийство 282 человек был осужден к пожизненному заключению. В 1979 году был освобождён по состоянию здоровья. Умер в 1991 году.

У нас все было по-другому, и потому каждую ночь до утра мы стояли у открытых настежь окон - каждый на своем блоке, - не шевелясь, чутко прислушиваясь ко всяким звукам со стороны брамы, ожидая всего.
Мы ловили каждый пьяный выкрик, случайные команды, все хлопанья, тресканья, звон от разбитых бутылок, одиночные выстрелы. В любой момент мы готовы броситься на пулеметы - выбора у нас нет! Весь лагерь не спал. Все ожидали любой, но - развязки.
Эсэсовцы время не теряли: ночью они пили, а днем заметали следы своей преступной деятельности. Лихорадочно сжигали документы, "Книги мертвых" ("Тотенбюхер"), корреспонденцию, рапорты, листы картотеки, приказы командования, инструкции и разные брошюры.

Советские военнопленные. Гузен, октябрь 1941 г.

Наконец 2 мая, в день окончательного падения Берлина, решилась наша судьба: руководство Маутхаузена передало охрану лагерей другим структурам, а эсэсовцы должны были выступить на фронт против Красной армии.
На реке Энс еще пыталась держать оборону эсэсовская дивизия "Мертвая голова", а точнее то, что от нее осталось. В ночь со 2 на 3 мая эсэсовцы покинули лагерь.
Итак, 2 мая новым комендантом Маутхаузена, а заодно и Гузена стал офицер Керн из венской охранной полиции, а к охране лагерей приступили военизированные полицейские подразделения пожарников Вены.
Ими оказались мобилизованные пожилые люди, одетые в голубые мундиры, и нам сразу стало ясно, что эти "вояки" в нас стрелять не собираются.

Центральная "брама" (вход) в концлагере Гузен.

В связи с изменившейся обстановкой новое решение принял и комитет: мы вошли в контакт с каждым из этих миролюбивых старцев и заключили с ними джентльменское соглашение - мы обязуемся до прихода союзных или советских войск сидеть в лагере тихо, как мышки, чтобы им, нашим охранникам, служилось спокойно.
Взамен этого они обещали выполнить нашу просьбу, чтобы ни одна "мышка" не исчезла из лагеря, на что они сразу согласились.
В лагере оставалось еще много пособников эсэсовцев, и они не должны были бежать из лагеря - их ждал суд. Кстати, одетый в желтую униформу третий батальон фолькештурма впопыхах отправить на фронт не успели, и он застрял в лагере. "Добровольцы" сами на фронт не рвались, но и в лагере чувствовали себя неуютно.

Наступил последний день Маутхаузена и Гузена - 5 мая 1945 года! Он выдался солнечным, ярким. С утра все почувствовали, что именно сегодня должно что-то случиться.
Артиллерийская канонада грохотала совсем недалеко, но только на востоке. На западе американские войска продвигались без боя. Чьи войска освободят лагерь? Многим это небезразлично: одни из нас ждали американцев, другие - русских.
К полудню все, кто мог, залезли на крыши блоков и лежали там, надеясь первыми разглядеть своих освободителей. Мы с Костей находились на крыше блока 29.
Разговоров не было слышно. Все лежали молча. Ждали не только мы. Ждали поляки, ждали оставшиеся в лагере "зеленые", капо, блоковые, ждали "бойцы" фолькештурма, ждали и охранники - ждали все.

Австрия. Освобождение.

Кто же практически мог выжить в условиях концлагеря? Общее мнение очевидцев и участников описанных выше событий таково:
1. Могли выжить отдельные узники из числа немцев и австрийцев, которым посчастливилось пережить один-два месяца лагерного существования и за это время добиться каких-либо привилегированных должностей среди лагерного персонала или попасть в рабочую команду под крышей, что давало шансы на выживание.
2. Мог выжить тот, кто сам непосредственно участвовал в уничтожении заключенных, будучи причастен к лагерной администрации в рамках самоуправления.
3. Могли выжить те узники, профессиональная пригодность которых оказывалась нужной: владевшие различными языками, знавшие машинопись, чертежники, врачи, санитары, художники, часовые мастера, столяры, слесари, механики, строительные рабочие и другие. Они привлекались к выполнению разных работ по обслуживанию эсэсовских и хозяйственных служб лагеря.

4. Из числа узников не немецкой национальности в период 1940-1942 годов только единицы имели шансы пережить это время: либо они являлись очень хороши ми специалистами, либо были особенно красивы и юны.
Тогда они получали работу под крышей и там укрывались в течение рабочего дня от постоянного наблюдения со стороны эсэсовцев и капо. В основном в те годы это могли быть только поляки и испанцы.
5. В порядке национальной солидарности уцелевшие поляки и испанцы в каждом удобном случае содействовали улучшению положения своих соотечественников, и тем самым расширялся круг узников, которым впоследствии удастся пережить лагерь.
6. Имели шансы отдельные русские узники, которым начиная с 1943 года стали активно помогать австрийские и немецкие коммунисты, вовлекая в повседневную деятельность по линии антифашистского сопротивления в лагере. Если кто из нас и выжил, то только благодаря этим прекрасным товарищам, которые рисковали жизнью, помогая нам.
7. Наконец, сюда следует отнести тех узников, которые прибыли в Гузен незадолго до освобождения. Они остались в живых, потому что лагерь был освобожден. Эта категория составила наиболее значительный процент среди освобожденных.
Это - участники Варшавского восстания, югославские партизаны, эвакуированные из Освенцима, которым повезло доехать до Гузена живыми, и многие другие.

Австрия. Освобождение.

Из личных наблюдений многих бывших узников, которым посчастливилось выйти на свободу, напрашиваются и такие выводы:

1. Наиболее выносливыми к моральным и физическим трудностям существования в условиях концлагеря оказались русские, поляки и испанцы. У них сильно развита национальная спайка.
Они всегда старались ободрить и поддержать друг друга. Они знали, где и кто их враг, и никогда не шли на компромиссе врагом. Я говорю о большинстве, чья жизненная позиция была твердой, неколебимой.
К тому же русские и испанцы представляли вместе единое целое по своим политическим убеждениям. Трудности физического плана - климат - испанцы компенсировали стойкими моральными качествами, приобретенными в ходе жестокой схватки с фашизмом в 1936-1939 годах.
Полякам все дело портила офицерская лига, делившая их на привилегированное сословие и простой люд - в условиях концлагеря это было не лучшим решением. Многим полякам помогли посылки из дома, несмотря на разворовывание их лагерным начальством.

Австрия. Освобождение.

2. Венгры, чехи и словаки оказались несколько слабее. Греки и итальянцы жили в лагере недолго ввиду сурового, по их понятиям, климата. Гузен находится на широте Днепропетровска - для нас, русских, это юг. Французы и бельгийцы тяжело переносили лагерные условия и погибали от фурункулеза и общей дистрофии.
3. О немцах судить сложнее. "Зеленые" все же были арийцами, и их специально никто и никогда не уничтожал. "Красным" немцам было труднее, нацисты их уничтожали, но это их земля, их язык, рядом могли оказаться земляки, родственники - надежда на выживание появилась фактически у всех, кто дожил до 1943 года, а до того им жилось не многим лучше, чем и остальным.
Примером высокого морального духа служило большинство наших командиров и политработников, коммунистов и комсомольцев, как бы это утверждение и не резало сегодня слух - из песни слов не выбросить!
Одинокий, растерявшийся человек в тяжелейших условиях нацистского концлагеря выжить не мог. Лучше других лагерные условия выдерживали те, кто умел жить в коллективе, подчиняться ему и участвовать в общей борьбе.

Австрия. Освобождение.

Вернемся к 5 мая 1945 года. К 13.30 большинство заключенных собралось на аппель-плацу. К этому времени те, кто находились на крышах, уже заметили приближающийся к лагерю американский броневик.
Освобождение лагеря произошло необыкновенно просто, совершенно прозаично и чисто по-американски: броневик въехал на аппель-плац, из него выпрыгнул то ли солдат, то ли другой нижний чин, прокричал: "Вы свободны!" сделал соответствующий жест правой рукой и уехал.
Правда, одно доброе дело солдаты сделали, приказав голубым мундирам нашей символической охраны спуститься вниз, побросать свои карабины в канаву и убираться по домам, что те охотно и выполнили.
Через пару минут никого из них уже не было - такая резвость у стариканов появилась, что только любо-дорого!

Австрия. Освобождение.

Майор Иван Антонович Голубев обратился к нам с торжественной речью. Он поздравил всех с освобождением, что дожили до этого светлого дня, сказал, что фашизм живуч и будет не раз на нашем пути.
Мы все радостно орали в ответ на приветствие Голубева, когда кто-то из наших сообщил последние новости: поляки направили на лагерь пулемет, закрыли выход из лагеря, выставив вокруг Гузена свои вооруженные посты.
Как потом выяснилось, они оперативно успели подобрать карабины, брошенные охранниками в канаву, но имели они и другое оружие.
Наша эйфория мигом окончилась - встал извечный вопрос: "Что делать?" Построившись в походную колонну во главе с майором Голубевым, мы решительно двинулись на аппель-плац и там остановились на приличном расстоянии от брамы.

Голубев, взяв с собой двух-трех человек, пошел к полякам выяснять ситуацию: надо входить в контакт - другого ничего не оставалось.
Ивана Антоновича не было долго. Наконец парламентеры вернулись. Мы тесно обступили их, радостно отметив для себя, что они не возбуждены и держатся спокойно. "Все в порядке", - подумалось нам, а Голубев, не торопясь, стал рассказывать:
- Поляки приняли нас вполне дружелюбно и обстановку объяснили так. Пока в лагере продолжается буза, браму лучше держать закрытой, по крайней мере сегодня.
Пулемет поставили "для балды", чтобы люди на радостях не дурил и - мало ли кому что вздумается, а развернуть его недолго.
Мы посоветовались с французами, испанцами и приняли совместное решение - завтра каждый, кто захочет, уйдет в организованной колонне из лагеря. Об этом уже заявили французы, бельгийцы, испанцы.
Вам, русским, тоже предлагаем идти с нами на Линц: американцы сказали, что вас всех будут передавать на репатриацию. Советы через демаркационную линию на свою сторону никого не пропускают, поскольку первыми бросились власовцы, выдавая себя за бывших узников.

Мемориал памяти жертв концлагеря Гузен.

После того как на аппель-плацу прогремели национальные гимны и митинги, группы молодых русских и польских узников, прибывших с последними транспортами из других концлагерей, поддержанные многими "старожилами" Гузена, внезапно начали целенаправленную акцию мести.
Для многих из нас, не участвовавших в этой акции, она явилась и неожиданной, и отвратительной, и страшной. Все, что накопилось у заключенных за время пребывания в лагере, все это выплеснулось наружу, и люди потеряли всякий контроль над собой.
Волна ужасного самосуда, прокатилась по лагерю, обрушившись главным образом на немецкий и австрийский уголовный лагерный персонал - против всех, кто прислуживал СС, против капо и блоковых.
Их выволакивали оттуда, где они прятались, и буквально разрывали на части. При этом пострадала и часть узников, говорящая на немецком языке, а также "бойцы" третьего батальона фольксштурма, застрявшие в лагере.
Они лихорадочно сбрасывал и с себя желтую униформу и пытались спрятаться даже в выгребных ямах, в нечистотах и других аналогичных местах, но их везде находили и самым безжалостным образом убивали.

Мемориал памяти жертв концлагеря Гузен.

Группы бывших узников, еле стоявших на собственных ногах, озверело вершили самосуд. Дело доходило до чудовищных сцен, когда каждый старался дотянуться хотя бы до одной из кишок жертвы и выдернуть ее из чрева, после чего и сам падал от изнеможения.
Не дай бог видеть то, что происходило в Гузене: не зря польские офицеры установили на браме пулемет. К вечеру стало известно, что в Гузене-2, где не было такого пулемета, русские порезали заодно с немцами и часть поляков, провинившихся перед ними в других концлагерях.
До ночи порезанных в Гузене-2 поляков везли и несли в Гузен-1 на ревир. Более практичный народ в то же время занялся совсем другим: ломали блоки, разводили костры, тащили картошку из подземных кагатов и варили ее..." - из воспоминаний сержанта 150-й стрелковой дивизии Д.К. Левинского.

Бывшие заключенные концлагеря Гузен и солдаты 11-й бронетанковой дивизии США у тела убитого надзирателя.

Советские военнопленные в концлагере Маутхаузен - Гузен. Австрия.

Румынские солдаты, 1943 год

Число румынских пленных в Советском Союзе после второй мировой войны не известен с точностью. До 23 августа 1944го года, когда Румыния присоединилась к антигитлеровской коалиции, примерно 165 тысяч румынских военнослужащих пропало без вести, большинство из них попав в советский плен. После 23 августа, советские войска разоружили и взяли в плен примерно 100 тысяч румынских военных. Согласно официальным советским источникам, которые следует рассматривать с большой осторожностью, в 1946ом году в советских лагерях находилось 50 тысяч румынских пленных.

История этих людей, растерявшихся на советских просторах, останется, скорее всего, не до конца изученной. Несмотря на то, что советские архивы открыли свои двери, огромное количество документов, некоторые из которых еще не были рассекречены, осложняет работу историка. Румынские специалисты пытаются как можно лучше воссоздать картину прошлого, одним из них будучи Виталие Вэратек, автор исследования «Румынские военнопленные в Советском Союзе/ Документы 1941-1956 гг.».

Вэратек рассказал нам о трудностях, с которыми он столкнулся в Московских архивах, пытаясь установить реальное число попавших в плен.

«Нам сегодня даже не известно точное число румынских военнопленных. На языке документов того времени использовался термин «пропавшие». Если эти люди, при форсировании какой-нибудь преграды, например реки, падали в воду, никто больше не знал, что с ними происходило. Один из моих коллег, с которым мы вместе работали над исследованием, попытался воссоздать список погибших в битве у Цыганки, и он сказал мне, что даже по сей день невозможно с точностью установить число погибших, попавших в плен и пропавших без вести. Эти люди включены в категорию без вести пропавших, при том, что никто не знает, что с ними произошло. И это только в битве на реке Прут. А что произошло на Дону, или при форсировании Днепра, или под Сталинградом? ».

Статус румынских и других военнопленных был определен советским толкованием международного права в том, что касается военнопленных. Виталие Вэратек. «Военнопленные в СССР имели своеобразный статус, который следовал в общих чертах положениям Женевской Конвенции 1929го года. Однако были и различия, учитывая, что Советское государство было государством, которое официально руководилось принципом классовой борьбы, и по отношению к офицерам применялся иной подход. В Советском Союзе применялось свое толкование вопроса об использовании труда военнопленных. Если Женевская Конвенция устанавливала, что труд пленных не может быть использован в военной промышленности, или на любых военных объектах, то Советский Союз не считался с этим. Также, впрочем, поступила и нацистская Германия ».

Самым жестким режимом в лагерях, был режим питания. Виталие Вэратек считает, что, несмотря на огромное идеологическое давление, советские врачи утверждали, что к военнопленным применялся несоответствующий жизни режим.

«Очень много пленных умерло от недоедания. Русские историки уделили этому факту весьма большое внимание. Один исследователь из Волгограда, доктор Сидоров, опубликовал даже обширное исследование, посвященное эволюции пайка военнопленных на протяжении войны. Он показал, что решения, принятые в основном во второй половине 1942го года, привели к смерти многих тысяч людей. Находясь в исключительно сложном экономическом положении, и будучи вынуждено покупать большие партии зерновых в США, Советское государство не могло позволить себе обеспечить военнопленных минимальным пайком. После того, как число военнопленных познало большой рост, то есть после битв под Сталинградом и на Дону, в первых месяцах 1943го года была даже затребована медицинская экспертиза. Несмотря на жестокость политического руководства, когда, каждый гражданин дрожал перед лицом пролетарского гнева, нашлись советские врачи, которые сказали, что официально предусмотренный пищевой паек не может обеспечить нормальную жизнь. По их расчётам, количество калорий, получаемых военнопленными могло хватить только на выживание в условиях неподвижности, лежа. Что же говорить о том, когда их заставляли работать ».

Жизнь военнопленных в советских лагерях была ужасна. Несмотря на мрачные перспективы, люди продолжали надеяться, и даже пытались, что-то делать. Виталие Вэратек.

«Я видел статистику мертвых и больных военнопленных. Но существует и более интересная статистика - совершивших побег. Наряду с именами сбежавших, существуют и данные о тех, кто был пойман, и о тех, кто не был. Не были пойманы 3,2% бежавших, и большинство из тех, кто не был пойман, были румыны. Я задался вопросом, почему? Итальянская исследовательница пыталась дать ответ на этот вопрос и ссылается на так называемую румынскую мафию в рядах военнопленных в СССР. Совершенно справедливо, что первая большая партия, более 30ти тысяч военнопленных, состояла из Румын, взятых в плен под Сталинградом. Мы нашли даже гражданские свидетельства. Пожилая женщина рассказывает, что утром, когда она проходила мимо лагеря, по дороге в школу, она останавливалась около забора из колючей проволоки и смотрела, как строились военнопленные. Румыны крестились, а немцы показывали на них пальцем и посмеивались. И тогда я понял, что румыны легче приспособились к тем жестким условиям, в силу своего православного характера. Они нашли больше понимания благодаря этому принципу ».

Поколение румынских военнопленных стало поколением жестких перемен навязанных румынскому обществу коммунистическим режимом, на фоне гуманитарного кризиса войны. А потери, которые Румыния претерпела в СССР, и страдания ее военнопленных, никогда не были восполнены.

Немцы начали попадать в советский плен в массовом порядке после Сталинградской битвы. В целом условия их пребывания там нельзя было назвать благоприятными, но были и те, кто содержался в относительном комфорте и имел ряд привилегий.

Ударным трудом

По данным советских архивов, всего в плен попали более 2,3 миллиона военнослужащих вражеской армии. Немецкие же источники утверждают, что таковых было почти 3,5 миллиона. Многие из них не вернулись обратно на родину, не выдержав суровой жизни в лагерях.

Рядовые и младший офицерский состав были обязаны работать, и от того, как они выполняют свои обязанности, зависел их уровень жизни. Лучше всех жили ударники, которые получали повышенные зарплаты и ряд других преимуществ.

Существовала фиксированная ставка жалованья – 10 рублей, но пленный, перевыполнивший норму на 50-100%, мог получить в два раза больше. Особо привилегированное положение занимали бригадиры из числа бывших военнослужащих вермахта. Их уровень довольствия мог доходить до 100 рублей. Они имели право хранить средства в сберкассах, получать с родины посылки и письма.

Кроме того, ударникам бесплатно выдавали мыло. Если их одежда снашивалась, администрация также своевременно ее меняла. С 1947 года в лагерях были открыты магазины, где работники могли купить молоко и мясо, а также буфеты, где им подавали горячие блюда и кофе.

Поближе к кухне

Преференциями пользовались и те пленные, кому удалось попасть на кухню. Обычно туда брали австрийцев, румын или чехов, поэтому германцы пытались скрыть свое происхождение. Рядовой вермахта Ганс Моэзер вспоминал, что работавшие на кухне, старались снабжать лучшим питанием «своих», старались выдавать им лучшую пайку, использовать при приготовлении пищи хорошие продукты.

В то же время для других пайка, наоборот, могла урезаться. К примеру, суточный паек пленного из числа рядовых по норме составлял 400 граммов хлеба, 100 граммов крупы, столько же – рыбы, а также 500 граммов картофеля и овощей. Допущенный на кухню увеличивал для «своих» пайку по хлебу и картофелю с овощами на 200 граммов, соответственно настолько же уменьшая порции для других. Порой из-за этого возникали конфликты, и тогда к разносчикам пищи приставляли охрану.

Впрочем, в большинстве лагерей пайки почти всегда были меньше заявленных и выдавались не в полном объеме. Из-за трудностей с продовольственным снабжением суточные часто сокращались, однако никто сознательно голодом немцев не морил. В отличие от немцев, которые издевались над военнопленными в лагерях смерти.

С комфортом

Как вспоминал пленный немецкий летчик Генрих Айнзидель, лучше всех в русском плену жили штабные офицеры и генералы. Первые представители высшего командного состава вермахта оказались в плену в феврале 1943 года – всего 32 человека, в том числе командующий 6-й армией Фридрих Паулюс.

Подавляющее большинство генералов содержались в достаточно комфортных условиях. Как пишет редактор журнала РАН «Новая и новейшая история» Борис Хавкин, в основном высшие офицеры вермахта размещались в подмосковном Красногорске, в санатории Войково в Ивановской области, в Суздале и в Дягтерске Свердловской области.

Так, в лагере №48 в Войково к началу 1947 года находились 175 немецких генералов. В их распоряжении были просторные комнаты, где они жили по три человека. В лагере был благоустроенный парк с клумбами и пешеходными дорожками, в котором разрешали свободно гулять. Неподалеку располагался огород, где генералы могли при желании поработать. Выращенные там овощи потом попадали к ним на стол.

В соответствии с «Положением о военнопленных» от 1941 года высший офицерский состав в плену сохранял право носить форму и знаки отличия, обеспечивался хорошим медобслуживанием, имел право на переписку с родными.

Приказ НКВД от 5 июня 1942 года устанавливал для генералов денежное довольствие в 50 рублей в месяц. В день они получали 600 граммов хлеба, 125 граммов рыбы, 25 граммов мяса. Всего более 20 наименований продуктов. К тому же ежедневно «привилегированным пленникам» полагались 20 сигарет и три пачки спичек.

Все эти маленькие радости не касались тех, кто служил в СС. Так, командир 1-й танковой эсэсовской дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» Вильгельм Монке сидел сначала в Бутырской, потом в Лефортовской тюрьме, а затем был приговорен к 25 годам лишения свободы. Наказание отбывал в знаменитом Владимирском централе.

Важный пленник

Фельдмаршал Фридрих Паулюс также содержался в санатории Войково. У военачальника прогрессировал рак кишечника, поэтому ему была предоставлена лучшая медицинская помощь, назначено диетическое питание. По праздникам фельдмаршалу разрешалось немного пива. Кроме того, Паулюс занимался творчеством – резьбой по дереву, благо материала вокруг было предостаточно. Именно в плену военачальник засел за написание мемуаров.