Путилина ивановна дмитриевич дочь евгения ивановна путилина. Карьера в полицейском ведомстве

С детских лет мы знаем имена знаменитых зарубежных сыщиков и литературных героев детективных произведений - Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера, Эркюля Пуаро, патера Брауна, комиссара Мэгре и ряда других, но нам совершенно не известны свои, доморощенные, российские детективы. А между тем Россия всегда имела выдающихся юристов и полицейских с высокими нравственными и моральными принципами....

А между тем Россия всегда имела выдающихся юристов и полицейских с высокими нравственными и моральными принципами. Большинство участников российского уголовного судопроизводства отличались редкой честностью, благородством и патриотизмом. Забывая о личных интересах, они нередко жертвовали своим здоровьем, а иногда и жизнью, защищая людей от преступных посягательств. Бывший директор департамента полиции А. А. Лопухин пошел на каторгу, но выдал провокатора Евно Азефа.

Установление истины по уголовному делу всегда связано с такими нравственными чувствами, как ненависть к преступникам, жалость и сострадание к потерпевшим. Именно эти человеческие качества пагубно влияют на формирование внутреннего убеждения следователя или сыщика, ведут к судебным ошибкам или ложным версиям. Высокая внутренняя культура, традиционное русское милосердие не позволяли им отступать от закона и нравственных принципов и способствовали выбору верного пути к истине.

Особое место среди полицейских России несомненно занимает Иван Дмитриевич Путилин. Во второй половине XIX века он являлся человеком-легендой, подлинным защитником людей и грозой для преступников. Подлинный патриот своей Родины, он считал, что человек, независимо от убеждений, религии, положения, должен страстно служить своему Отечеству.

И. Д. Путилин родился в мае 1830 года в городе Норый Оскол Курской губернии в семье коллежского регистратора. Семья жила крайне бедно, перебивалась с хлеба на квас. С десяти лет его определили в уездное училище, где он особыми способностями от сверстников не отличался. С 14 лет начал трудовую деятельность. Двадцатилетним юношей решает, поехать в Петербург. При содействии старшего брата, служившего в министерстве внутренних дел, Путилин поступает в полицию на должность канцелярского писца.

Начав службу в полиции с самой низшей должности, Путилин, благодаря своему трудолюбию и природному_таланту, вскоре стал начальником петербургской сыскной полиции, и ни одно значительное дело в те годы не расследовалось без его участия или не под его руководством. Он относился к типу русских людей, оставивших о себе долгую память петербуржцев благодаря бескорыстию и любви к Родине.

С самого начала Путилин прошел нелегкую и опасную школу личного сыска. Он нередко переодевался в одежду босяка или чернорабочего и, рискуя жизнью, внедрялся в преступные группировки, узнавал замыслы воров и грабителей, посещал постоялые дворы, притоны, где обитала всякая бесприютная и преступная голь и нищета.

На «дне жизни» он изучил «законы» преступного мира, познал его суровые обычаи и нравы.

Позже он в дружеской компании рассказывал о своих первых опытах службы в полиции.

«Частный пристав Шерстобитов был человек известный, ума необыкновенного. Сидит, бывало, в штофном халате на гитаре играет, а канарейка в клетке так и заливается. Я же был у него помощником, и каких мы с ним дел не делали, даже вспомнить весело! Раз зовет он меня к себе, да и говорит: «Иван Дмитриевич, нам с тобою должно быть Сибири не миновать!» - «Зачем,- говорю,- Сибирь?» - «А затем,- говорит,- что у французского посла, герцога Монтебелло сервиз серебряный пропал, и Государь император Николай Павлович приказал обер-полицмейстеру Галахову, чтобы был сервиз найден. А Галахов мне да тебе велел найти во что бы тони стало, а то, говорит, я вас обоих упеку, куда Макар телят не гонял».- «Что ж,- говорю,- Макаром загодя стращать, попробуем, может и найдем». Перебрали мы всех воров - нет, никто не крал! Они и промеж себя целый сыск произвели получше нашего. Говорят: «Иван Дмитриевич, мы ведь знаем, какое это дело, но вот образ со стены готовы снять - не крали этого сервиза!» Что ты будешь делать? Побились мы с Шерстобитовым, побились, собрали денег, сложились, да и заказали у Сазикова новый сервиз по тем образцам и рисункам, что у французов остались. Когда сервиз был готов, его сейчас в пожарную команду, сервиз-то, чтобы его там губами ободрали: пусть имеет вид, как был в употреблении. Представили мы сервиз французам и ждем себе награды. Только вдруг зовет меня Шерстобитов: «Ну,- говорит,- Иван Дмитриевич , теперь уж в Сибирь всенепременно».- «Как,- говорю,- за что?» - «А за то, что звал меня сегодня Галахов и ногами топал и скверными словами ругался: «Вы,- говорит,- с Путилиным плуты, ну и плутуйте, а меня не подводите! Вчера на бале во дворце государь спрашивает Монтебелло: «Довольны ли вы моей полицией?» - «Очень,- отвечает,- ваше величество, доволен: полиция эта беспримерная. Утром она доставила мне найденный ею украденный у меня сервиз, а накануне поздно вечером камердинер мой сознался, что этот сервиз заложил одному иностранцу, который этим негласно промышляет, и расписку его мне представил, так что теперь у меня будет два сервиза.»- «Вот тебе, Иван Васильевич, и Сибирь!»

«Ну,- говорю,- зачем Сибирь, а только дело скверное». Поиграл он на гитаре романсы, послушали мы оба канарейку, да и решили действовать. Послали узнать, что делает посол. Оказывается, уезжает с наследником-цесаревичем на охоту. Сейчас к купцу знакомому в Апраксин, который ливреи шил на посольство и всю ихнюю челядь знал. «Ты, мил человек, когда именинник?» - «Через полгода».- «А можешь ты именины справить через два дня? И всю прислугу из французского посольства пригласить, а угощение будет от нас?» Ну, известно, свои люди, согласился. И такой-то мы у него бал Наделали, что небу жарко стало. Под утро всех развозить пришлось по домам: французы совсем очумели, только мычат. Вы только, господа, пожалуйста не подумайте, что в вине был дурман или другое какое снадобье. Нет, вино было настоящее, а только французы слабый народ: крепкое-то на них действует. Ну, а часа в три ночи пришел Яша-вор. Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобивый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого не видывал. В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царствие ему небесное! Пришел и мешок принес: вот, говорит, извольте сосчитать, кажись, все. Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишние. «Это,- говорим,- зачем же, Яша? Зачем лишнее брал?» - «Не утерпел»,- говорит. На другой день приехал Шерстобитов к Галахову и говорит: «Помилуйте, ваше превосходительство - никаких двух сервизов и не бывало. Как-был один, так и есть, а французы они народ ведь легкомысленный, им верить никак невозможно». А на следующий день вернулся и посол с охоты. Видит - сервиз один, а прислуга вся с перепою зеленая, да вместо дверей в косяк головой тычется. Он махнул рукой, да об этом деле и замолк».

До отмены крепостного права уровень преступности в России был одним из самых низких в мире. После 1861 года число преступлений возросло в десять раз. На дорогах появились разбойники, убийства с целью завладения имуществом стали совершаться и на улицах столицы. Из западных стран наехали скупщики краденого, содержатели притонов и публичных домов, всякого рода авантюристы.

Но и полиция не была связана по рукам и ногам формализмом. Чины полиции при задержании преступников или при самообороне могли использовать палки, кастеты, кистени, холодное и огнестрельное оружие.

На дороге в Парголово появилась группа разбойников. Уже несколько человек подверглись их нападению и ограблению. Путилин один в коляске возвращался в Петербург по этой дороге. И когда казалось, что он благополучно проехал, неожиданно его лошадь была остановлена, и перед ним предстали несколько вооруженных топорами молодых злоумышленников. Никаких шансов вырваться у него не было. По требованию нападавших он покорно вынул бумажник и отдал главарю. Один злодей увидел у него часы с золотой цепочкой и вырвал вместе с материей. Они вывернули у него все карманы, хотели зарубить, но в последний момент передумали. Он чудом остался жив.

О нападении Путилин никому не сказал, но сам стал тщательно готовиться к задержанию преступников. Он- достал телегу, переодел полицейского-силача в женскую одежду, а сам с другим унтер-офицером, вооружившись, спрятался под рогожами. Так они ездили по Парголовской дороге несколько ночей, пока не дождались нападения.

Остановив лошадь, разбойники подошли к «бабе-чухонке», которая совершенно неожиданно для них одному из разбойников нанесла в лицо такой оглушительный удар, что тот снопом свалился на землю. Второй преступник бросился бежать, но двое оказали полицейским отчаянное сопротивление, пока не были схвачены и связаны. Вскоре поймали беглеца.

Разбойниками оказались уволенные в запас солдаты. По окончании службы они решили «подработать» и вернуться на родину «с капиталом».

Благодаря почти сорокалетней деятельности Путилина в.полиции казне и частным лицам были возвращены огромные суммы денег, изобличены десятки грандиозных мошенничеств, подлогов, преступлений по таможне, поджогов, подделки ценных бумаг, загадочных убийств. Одновременно, благодаря его предусмотрительности, энергии, отлично поставленному сыску, предотвращены сотни опасных преступлений. Отличительной чертой И. Д. Путилина была вежливость. Он никогда не оскорблял даже самых жестоких преступников и всегда допрашивал с глазу на глаз. И не было случая, чтобы кто-то поднял на него руку или оскорбил словом.

Допросы преступников, особенно первые допросы, требуют от следователей и сыщиков величайшего ума, изобретательности, таланта. Научиться этому нельзя. Такое умение дается от Бога. О своих допросах подозреваемых он писал:

У меня никогда не было готовой формулировки для допроса. Я никогда не старался запутать преступника, поймать его в противоречиях и тем озлобить. Наоборот, я беседовал с ним, как с хорошим знакомым, даже старался ему внушить, что он не изверг рода человеческого, не злодей, а несчастный человек, попавший в беду вследствие стечения обстоятельств и достойный всякого сожаления... Редко, когда не удавалось при этом добиться полного сознания... Правильнее сказать даже, что после ряда бесед выходило всегда так, что преступник открывал мне, как говорится, всю душу...

Такое отношение к преступникам давало возможность Путилину иметь «приятелей» в этом своеобразном мире зла, и часто он пользовался советами своих «знакомых».

Следует иметь в виду, что Путилин служил в полиции в то время, когда не было судебных экспертиз и сыщики собирали, в основном, прямые улики, а это требовало значительного объема работы. Тогда сложнее было устанавливать истину по уголовному делу еще и потому, что в российском судопроизводстве существовал принцип свидетельского иммунитета, т. е. право человека в определенных случаях отказаться от дачи показаний следствию или суду. Например, близкий родственник мог отказаться давать показания по причине сложных семейных отношений или из-за поддержания высоких нравственных принципов среди родных.

Однажды И. Д. Путилин вез на извозчике в участок подозреваемого в убийстве мужчину. По обстоятельствам дела преступник мог не знать о смерти мальчика, он с места происшествия сбежал. Говоря о погоде, прекрасно представляя состояние задержанного, Иван Дмитриевич неожиданно произнес: - А мальчик-тo остался жив!

Как!?- ужаснулся подозреваемый, после чего сознался в причинении телесных повреждений мальчику. Несомненно, для юристов деятельность Путилина представляет большой интерес.

Дежурный коридорный одной из известных петербургских гостиниц утром постучал в номер, но ответа от постояльца не услышал. Он толкнул дверь, заглянул в спальню и бросился назад с криками о помощи. На кровати лежал залитый кровью убитый мужчина. На место происшествия прибыл Путилин. На лице убитого имелись многочисленные резаные и колотые раны, горло было перерезано. Данная гостиница имела дурную славу. Она являлась своего рода местом для тайных любовных свиданий. Полицейский врач констатировал, что потерпевшему во время сна перерезали горло, а уж потом наносили ножевые удары по лицу.

Первые допросы свидетелей дали полиции верный след. Вчера утром номер заказала неизвестная женщина под вуалью, заявив при этом, что вечером явится с господином, и оставила на столе бутылку вина.

И хотя полиция не располагала приметами подозреваемой, было ясно, что к убийству причастна одна из женщин легкого поведения. Путилин внедрил своих агентов полиции в круг этих женщин. Однажды сотрудник полиции услышал несколько фраз двух подобных девиц.

Я бы на ее месте тоже ничего не сказала. Затаскают! - А так хуже не будет?- возразила другая. - Соньке-то?!

Сотрудник полиции, не теряя времени, догнал подружек, взял их под руки:

Про какую Сонечку вы, милочки, говорили? Девицы испуганно рванулись от него, но он крепко их держал за руки.

Душечки, чего вы боитесь?!- вкрадчиво говорил полицейский.- Скажите, где она живет, как ее фамилия, и идите с богом! Не скажете, я вас заарестую, потому что я... - и он назвал свое звание.

К вечеру Соня была найдена. Агент представился ей любителем любовных приключений и пригласил поехать ее на интимное свидание в один из уютных уголков. Посадив Соню на извозчика, он привез ее в полицейский участок.

Соня вынуждена была рассказать, что недели две до случившегося к ней на улице обратился незнакомец, красивый бородатый мужчина, и попросил оказать помощь в одном пикантном деле. Смысл его просьбы сводился к следующему. У этого мужчины есть приятель, человек уже немолодой, большой нравственник, осуждающий случайные связи с женщинами. Так вот, она может заработать пятьдесят рублей, если заманит этого человека в нумера гостиницы и подпоит вином со снотворным. Вот будет смеху, когда его приятель проснется в чужой постели, вот мы над ним посмеемся!

Чтобы заинтересовать своего приятеля, мужчина с бородой предложил Соне написать ему любовное письмо с назначением свидания, на которое этот господин явился. Завести его в номер и обольстить Соне труда не составило. Выпив вина со снотворным, обласканный коварной девицей, обессилевший господин уснул.

Соня, как было условлено, хлопнула в ладоши для постояльца из соседнего номера и ушла из гостиницы.

Действительно, как оказалось, между номерами была дверь, закрытая гардеробом, через которую можно проникнуть в соседнюю комнату. Значит, следовало искать постояльцев из соседнего номера. В течение нескольких дней ходили переодетые полицейские по Петербургу с Соней и ее подругами, случайно видевшими бородатого господина. Они дежурили у здания министерств, контор, банков, заходили в рестораны, кофейни, вечерами посещали театры, клубы, высматривая подозреваемого, и каждый раз возвращались ни с чем. Однако Путилин постоянно торопил подчиненных.

И вот одна из подружек Сони Маша на улице порывисто схватила агента полиции за руку - он! Они торопливо перегнали указанного господина.

Агент отпустил Машу, а сам выследил место службы господина. Узнал его фамилию - Яков Синев, а затем и выявил местожительство. Оказалось, что Синев женат, его жена - бывшая гувернантка убитого в гостинице Кузнецова.

Путилину оставалось только выяснить мотивы убийства. Кузнецов был богатым домовладельцем, держал прислугу. Как правило, девиц склонял к сожительству, а потом выгонял. Так он поступил с Синевой. Когда он выгнал ее с места, она познакомилась с Яковом, они полюбили друг друга и обвенчались. Однако с первого же дня супружества муж стал испытывать чувство ревности. Он ежедневно заставлял жену рассказывать подробности лишения ее девственности домовладельцем и разработал план расправы над старым развратником. После убийства Кузнецова он бороду и усы сбрил.

Необыкновенно тонкое знание психологии, редкая наблюдательность и спокойствие в любых ситуациях, юмор и лукавое остроумие позволяли Путилину легко вступать в разговоры с любым человеком и получать нужные для розыска сведения, а железная воля, настойчивость и исключительная смелость способствовали раскрытию любого преступления. Нужно отметить, что в Петербурге при нем не было ни одного значительного преступления, которое не раскрыло бы сыскное отделение.

В январе 1873 года в Александро-Невской лавре в своей келье был убит неизвестным преступником иеромонах Илларион. Судя по обстановке на месте происшествия, преступление совершено с целью хищения ценностей. Было видно, что потерпевший активно защищался от нападавшего с ножом. Его руки, лицо были исколоты ножом. Убийца хватал иеромонаха за длинную седую бороду, рвал ее, кровавые клочья волос валялись по полу в разных местах. Преступник искал крупную сумму денег и ценные бумаги, но не нашел. Они лежали на дне ящика комода под газетой. Взял он мелкую золотую монету и несколько безделушек.

На столе стояли самовар, стакан с остатками недопитого чая и подсвечник в виде чашки, куда натекла кровь.

Преступление было обнаружено тогда, когда начиналась торжественная литургия, посвященная столетию со дня рождения Сперанского. Под сводами огромного собора собрался весь цвет Петербурга, дипломаты, иностранные гости. С минуты на минуту ожидалось прибытие государя.

Полицейские власти все сделали, чтобы не испортить настроение собравшимся, осмотр места происшествия проводили тайно. Всего в нескольких метрах от собравшейся публики, в освещенной зимним солнцем келье, судебный эксперт производил вскрытие тела покойного старика. Состояние пищи в желудке убитого дало возможность определить, что смерть иеромонаха последовала примерно два дня назад.

Из показаний свидетелей следовало, что Илларион вел замкнутый образ жизни, проводил время в молитвах и утешениях других. Изредка он приглашал к себе в келью на чай кого-нибудь из послушников или монахов из других монастырей. В монастыре постоянно проживали десятки иногородних молящихся, людей без прописки. В одном месте ограда лавры была приспособлена случайными лицами для перелезания, когда ворота закрывались на ночь. Это обстоятельство сразу.осложнило розыск преступника. Следствие оказалось в затруднительном положении. Все ждали прибытия И. Д. Путилина. Во время составления протокола он прибыл.

Вот как позже описывал поведение начальника Петербургской сыскной полиции Путилина на месте происшествия выдающийся русский юрист и литератор А. Ф. Кони:

«...Он стал тихонько ходить по комнатам, посматривая туда и сюда, а затем, задумавшись, стал у окна, слегка барабаня пальцами по стеклу: «Я пошлю,- сказал он мне вполголоса,-агентов (он выговаривал «ахентов») по пригородным железным дорогам. Убийца, вероятно, кутит где-нибудь в трактире, около станции».- «Но как же они узнают убийцу?» - спросил я.- «Он ранен в кисть правой руки»,- убежденно сказал Путилин.- «Это почему?» - «Видите этот подсвечник? На нем очень много крови, и она натекла не брызгами, а ровной струей. Поэтому это кровь не убитого, да и натекла она после убийства. Ведь нельзя предположить чтобы нападавший резал старика со свечкой в руках: его руки были заняты - в одной был нож, а другою, как видно, он хватал старика за бороду».- «Ну, хорошо. Но почему же он ранен в правую руку?» - «А вот почему. Пожалуйте сюда к комоду. Видите: убийца тщательно перебрал все белье, отыскивая между ними спрятанные деньги и ценные бумаги. Вот, например, дюжина полотенец. Он внимательно переворачивал каждое, как перелистывают страницы книги, и видите - на каждом свернутом полотенце снизу - пятно крови. Это правая рука, а не левая: при переворачивании левой рукой пятна были бы сверху...»

Поздно вечером, в тот же день, мне дали знать, что убийца арестован в трактире на станции Любань. Он оказался раненым в ладонь правой руки и расплачивался золотыми монетами. Доставленный к следователю, он сознался в убийстве и был затем осужден присяжными заседателями, но до отправления в Сибирь сошел с ума...»

В 1889 году закончилась служба Путилина в полиции, за службу в которой он был награжден множеством орденов и медалей. Вышел он в отставку в чине тайного советника (генерала). Умер он в семь часов вечера 18 ноября 1893 года в своей усадьбе на реке Волхов Новоладожского уезда. У покойного для наследников почти не осталось никакого состояния. Усадьбу вскоре прибрали к рукам кредиторы.

Запомним имя простого русского человека, подлинного патриота нашей великой Отчизны - сыщика Ивана Дмитриевича Путилина.

Иван Дмитриевич Путилин (май 1830, Новый Оскол, Курская губерния - 1893, Новоладожский уезд, Санкт-Петербургская губерния) - первый глава сыскной полиции Санкт-Петербурга.

Биография

• 31 октября 1850 года назначен канцелярским служителем на службу в Хозяйственный департамент Министерства внутренних дел.
• 28 июля 1854 года - первый чин по «табелю о рангах» коллежский регистратор.
• 13 декабря 1854 года зачислен младшим помощником квартального надзирателя.
• 28 мая 1856 года назначен старшим помощником квартального надзирателя.
• 31 октября 1856 года - классный чин губернский секретарь.
• 23 февраля 1858 года поручено исправление должности квартального надзирателя.
• 22 декабря 1860 года - коллежский секретарь.
• 20 февраля 1863 года - титулярный советник.
• 31 декабря 1866 года приказом Санкт-Петербургского обер-полицмейстера временно назначен начальником Сыскной полиции.
• 1 августа 1867 года назначен начальником Сыскной полиции.
• 21 декабря 1867 года - коллежский асессор.
• 1 января 1870 года - надворный советник.
• 9 декабря 1871 года - коллежский советник.
• 30 августа 1872 года - статский советник.
• 6 декабря 1874 года - действительный статский советник.
• 1 февраля 1875 года согласно прошения уволен от службы по состоянию здоровья.
• 1 июня 1878 года причислен к министерству внутренних дел.
• 3 июня 1878 года возложено заведование Сыскным отделением.
• 31 июля 1881 года согласно прошения, отчислен по болезни от заведования Сыскной полицией.
• 21 марта 1883 года командирован в распоряжение санкт-петербургского градоначальника.
• 1 апреля 1883 года возложены обязанности начальника Сыскной полиции.
• 4 мая 1889 года действительный тайный советник вышел в отставку.

В 1889 год поселился в усадьбе в Новоладожском уезде. Незадолго до смерти написал воспоминания «Сорок лет среди грабителей и убийц». Умер Иван Дмитриевич 18 ноября 1893 года. Место смерти и захоронения не установлено: по одним сведениям, он похоронен на кладбище Пчевской церкви в Новоладожском уезде Петербургской губернии, по другим - в Тихвинском уезде Новгородской губернии.

Награды

• 26 августа 1856 года - бронзовую медаль на Андреевской ленте,
• 31 декабря 1857 года - орден Св. Станислава 3-й степени,
• 27 сентября 1858 года - орден Св. Анны 3-й степени,
• 16 декабря 1859 года - орден Св. Станислава 2-й степени,
• 31 октября 1861 года - орден Св. Владимира 4-й степени,
• 17 февраля 1867 - орден Св. Анны 2-й степени (вне правил о награждении этим орденом),
• 19 января 1868 года - орден Св. Анны 2-й степени с императорскою короною,
• 30 августа 1870 года - орден Св. Владимира 3-й степени,
• 12 сентября 1870 года пожалован Императором Австрийским орденом Франца Иосифа 3-й степени, Государь Император Всемилостивейше соизволил разрешить принять и носить этот знак отличия.
• 26 февраля 1874 года Государь Император Всемилостивейше соизволил разрешить принять и носить пожалованный Императором Австрийским командорский крест ордена Франца Иосифа 3-й степени.
• 8 апреля 1884 года - орден Св. Станислава 1 -й степени.
• 1 января 1889 года - орден Св. Анны 1-й степени.

Современники о Путилине

Из воспоминаний А. Ф. Кони о начальнике петербургской сыскной полиции И. Д. Путилине:

Начальник петербургской сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин был одной из тех даровитых личностей, которых умел искусно выбирать и, тем не менее, искусно держать в руках старый петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов. Прошлая деятельность Путилина до поступления его в состав сыскной полиции была, чего он сам не скрывал, зачастую весьма рискованной в смысле законности и строгой морали. Путилин не распускал ни себя, ни своих сотрудников и работал над своим любимым делом с несомненным желанием оказывать действительную помощь трудным задачам следственной части… По природе своей Путилин был чрезвычайно даровит и как бы создан для своей должности. Необыкновенно тонкое внимание и чрезвычайная наблюдательность, в которой было какое-то особое чутье, заставлявшее его вглядываться в то, мимо чего все проходят безучастно, соединялись в нем со спокойной сдержанностью, большим юмором и своеобразным лукавым добродушием. В Петербурге в первой половине 70-х годов не было ни одного большого и сложного уголовного дела, в розыск по которому Путилин не вложил бы своего труда. Мне наглядно пришлось ознакомиться с его удивительными способностями для исследования преступлений в январе 1873 года, когда в Александро-Невской лавре было обнаружено убийство иеромонаха Иллариона… Поздно вечером, в тот же день, мне дали знать, что убийца арестован.

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

При жизни об Иване Дмитриевиче Путилине, талантливом сыщике XIX века, писали лишь в официальных донесениях и личном деле, хотя имя его было широко известно. О нем говорили как о «русском Пинкертоне, называли его Лекоком и Шерлоком Холмсом». За неутомимость, целеустремленность, непредсказуемость его прозвали «черным сыщиком» и отмечали, что он обладал «уму непостижимым чутьем гончей собаки».

На страницах печати его имя появилось спустя десять лет после смерти.

Первые рассказы об И. Д. Путилине были изданы И. А. Сафоновым в 1904 году в сборнике «Преступления, раскрытые начальником сыскной полиции И. Д. Путилиным». В этих рассказах повествование ведется от первого лица, в них практически нет лирических отступлений не много и философских рассуждений… Каждый рассказ – это конкретное дело, в нем излагаются только факты, описываются лишь те детали, которые имеют отношение к расследованию. Это приводит к выводу, что записи делались человеком, имеющим опыт расследования преступлений. По-видимому, И. А. Сафонов издал рассказы, написанные самим И. Д. Путилиным.

Это подтверждается и следующим обстоятельством. В 1913 году в одном из журналов сыном И. Д. Путилина Константином был опубликован рассказ о раскрытии одного преступления. При этом Константин отмечает, что им использованы записки отца, которые тот вел всю жизнь. Манера изложения и описания событий и действующих лиц аналогичны той, что знакома нам по изданию И. А. Сафонова.

Позднее рассказы о Путилине были изданы П. А. Федоровым в сборнике под названием «Путилин И. Д. Знаменитый русский сыщик». В сборник вошли многие из уже опубликованных рассказов, но расположены они были в ином порядке. При этом одни рассказы были сокращены, другие опубликованы под иными названиями. Например, рассказ «Безумная месть» дан под названием «Месть», рассказ «Труп в багаже» назван «Загадочное дело» и т. д.

Издание П. А. Федорова не было повторением первого сборника, в него вошли, по нашим подсчетам, только 12 из 30 ранее опубликованных рассказов, кроме того, сюда вошел ранее не публиковавшийся рассказ «Огненный крест».

Позднее стали появляться литературные обработки мемуаров И. Д. Путилина, сделанные Р. Л. Антроповым. В 1908 году под псевдонимом Роман Добрый он опубликовал целую серию рассказов, объединенных общим названием «Гений русского сыска И. Д. Путилин. Рассказы о его похождениях».

Рассказы Р. Антропова вскоре были забыты, однако имя И. Д. Путилина продолжало волновать умы. И в 1916 году выходит в свет двухтомник «40 лет среди убийц и грабителей. Записки первого начальника Петроградской сыскной полиции». Анализ его содержания показал, что в него были включены рассказы, изданные ранее И. Сафоновым и П. Федоровым, причем некоторые даны под другими названиями. Например, рассказ «Убийство князя Людвига фон Аренсберга, военного австрийского агента» в издании 1916 года называется «Таинственное убийство австрийского военного агента», рассказ «Безумная месть» опубликован под названием «Кровавая месть страхового инспектора» и т. п.

В последующие годы в силу различных обстоятельств, и прежде всего социально-политического характера, имя знаменитого сыщика было предано забвению. Однако времена меняются и спустя десятилетия внимание издателей вновь обратилось к рассказам об Иване Путилине.

В 1990 году в Москве был издан сборник «Преступления, раскрытые начальником Санкт-Петербургской сыскной полиции И. Д. Путилиным». В сборник вошла часть из рассказов, ранее опубликованных И. А. Сафоновым. В том же 1990 году было осуществлено репрентное воспроизведение некоторых рассказов Р. Антропова, изданных отдельными брошюрами. Нам удалось обнаружить три такие книжки: кн. 1 и 2 из первой серии, и кн. 3 из четвертой серии.

Одновременно издательством «Молодая гвардия» был выпущен сборник рассказов о похождениях И. Д. Путилина, в который вошли четыре рассказа Р. Антропова.

В 1992 году в Ростове-на-Дону вышел сборник «И. Д. Путилин. Среди грабителей и убийц». В нем частично воспроизведены рассказы итз двухтомника 1916 года.

В 1997 году издательством «Терра» читателю был предложен еще один двухтомник, вышедший в серии «Тайны истории»: «Русский сыщик И. Д. Путилин. Преступления, раскрытые начальником Санкт-Петербургской сыскной полиции И. Д. Путилиным». В него вошло значительное число рассказов из сборника И. А. Сафонова, рассказы из второго тома двухтомника 1916 года, часть рассказов Р. Л. Антропова и короткие рассказы М. В. Шевлякова. При этом некоторые рассказы напечатаны дважды, например «Безумная месть» (с. 35–54, 213–231), иные даны в сокращении.

В 2001 году издательство «Эксмо-Пресс» в серии «Архив русского сыска» выпустило книгу «Иван Путилин. Русский Шерлок Холмс. Записки начальника Санкт-Петербургского сыска». Составители указанного издания поставили перед собой задачу собрать исключительно документальные свидетельства о сыщицкой деятельности Путилина. В определенной степени им это удалось. Как отмечается во введении, в книгу вошли все произведения Ивана Дмитриевича, когда-либо опубликованные в России. Однако это не совсем так. Наиболее полным является сборник, изданный И. А. Сафоновым, рассказы из которого вошли впоследствии в двухтомник «40 лет среди убийц и грабителей». Часть рассказов, как уже отмечалось, были даны под другими названиями, например: в сборнике И. Сафонова – «Труп в багаже», в двухтомнике – «Страшный багаж»; у И. Сафонова – «Темное дело» в двухтомнике – «Вещий сон под Рождество» и т. д.

В ходе работы над Собранием сочинений нами проведен тщательный анализ содержания не только всех сборников рассказов о Путилине, которые удалось обнаружить, но и произведений, включенных в них, что позволяет сделать вывод: существует лишь три оригинальных источника, содержащих известные к настоящему времени рассказы об И. Д. Путилине. Это сборник «Преступления, раскрытые начальником сыскной полиции И. Д. Путилиным», изд. И. А. Сафонова (1904 г.), записки В. М. Шевлякова и произведения Р. Л. Антропова, вышедшие отдельными брошюрами, составлявшими предположительно пять серий по десять брошюр в каждой и объединенными общим названием «Гений русского сыска И. Д. Путилин. Рассказы о его похождениях». Все остальные сборники являются лишь воспроизведением отдельных частей того или иного издания. При этом в позднейших сборниках рассказы зачастую приводятся в сокращенном виде, с измененными названиями и располагаются в вольной последовательности.

Не обошли вниманием жизнь и деятельность первого российского сыщика и известные современные писатели, такие, например, как В. Лавров, Л. Юзефович.

Особо хотелось бы сказать о романах Л. Юзефовича, героем которых является И. Д. Путилин. В основе этих произведений лежат упоминавшиеся нами рассказы, но, что не запрещено правилами жанра, подвергшиеся литературной обработке. На страницах романов перед читателем предстает малообразованный, мелкий, мстительный и тщеславный человек, занятый бесконечными размолвками с женой. Мы видим Путилина, «доедающего с чужой тарелки», боящегося не получить «медальки» и т. п.

Безусловно, писатель имеет право на собственное видение героя. Однако герой произведений Л. Юзефовича и подлинный И. Д. Путилин – совершенно разные люди.

Представляется, что видение В. Лаврова более близко к исторической правде: «Путилин был личностью совершенно необычной. Если бы нашлось перо, которое правдиво описало его подвиги в сыскной работе, то слава Ивана Дмитриевича затмила бы всяких выдуманных шерлоков холмсов. Уже при жизни он был легендарной личностью… Весьма симпатичный и обаятельный, он к преступникам испытывал скорее жалость, чем неприязнь. С каждым умел найти общий язык, вызвать на разговор. Его блестящее умение анализировать, сопоставлять, строить неожиданные и смелые версии вызывает восхищение. Путилину удалось раскрыть великое множество самых злодейских и запутанных преступлений».

Работая над Собранием сочинений, мы задались целью подготовить наиболее полное собрание мемуарно-художественных произведений об Иване Дмитриевиче. В данное издание включены все произведения, вышедшие в XIX веке, которые удалось установить, за исключением записок М. В. Шевлякова. Принимая во внимание, что они в полном объеме вошли во второй том сборника из серии «Тайны истории» (1977 г.), в сборник из серии «Архив русского сыска» (2001), мы сочли возможным не помещать их в данный сборник. Его основу составили сборник И. А. Сафонова и рассказы Р. Л. Антропова.

Мы пытались также разыскать все рассказы Р. Антропова, изданные отдельными брошюрами, а их около 50. Однако найти удалось приблизительно две трети. Более того, даже названий всех рассказов пока уставить не удалось. Остались неизвестными названия семи из десяти книжек четвертой серии, девяти книжек из пятой серии. Однако значительное количество рассказов Р. А. Антропова найдено, и они предлагаются вниманию читателя.

В первый том Собрания сочинений вошли рассказы, написанные самим И. Д. Путилиным, причем некоторые из рассказов предлагаются вниманию читателя впервые после 1917 года (см. № 24, 29, 30), а такие материалы, как «Очерк некоторых видов воровства в С.-Петербурге», с 1904 года не публиковались вовсе. Во второй том вошли произведения, написанные в XIX – начале XX веков на основе мемуаров И. Д. Путилина. Многие из них после первой публикации больше не переиздавались. Так, остались неизвестными широкой публике некоторые из рассказов, написанных Р. Л. Антроповым. Когда-то они издавались массовым тиражом и были доступны любому читателю. Но со временем были отнесены к «бульварной литературе», изъяты из библиотек и с 1908 года не переиздавались. Например, «Капли воды», «Пропавшее завещание» и другие.

В Собрание сочинений включены также материалы, опубликованные сыном Ивана Дмитриевича – Константином, не переиздававшиеся с 1913 года.

Надеемся, что читатель по достоинству оценит заслуги нашего героя.

Д. Нечевин

Л. Беляева

«ПОЛЬЗА. ЧЕСТЬ. СЛАВА»1
Девиз ордена Св. Владимира.

(биографический очерк)

Современному читателю имя Ивана Дмитриевича Путилина мало что скажет. Куда больше читатель знает о Шерлоке Холмсе, Эркуле Пуаро, Пинкертоне и других сыщиках. А между тем сорок лет своей жизни Иван Дмитриевич Путилин отдал благородному, хотя и не всегда благодарному, делу борьбы с преступностью.

В конце XIX века о нем ходили легенды, его называли гением русского сыска, знаменитым, великим сыщиком. Иван Дмитриевич «распутывал» такие преступления, которые, казалось, невозможно было раскрыть, он справлялся с такими делами, которые многим другим были не под силу. Преступники, узнав, что прибыл «сам Путилин», часто сразу шли сдаваться.

Жизнеописание любого человека – дело не простое, а человека, жившего более столетия назад, тем более. Первый помощник в этом – архивы, на них вся надежда. Однако если иметь в виду, что огромное количество материалов, связанных с деятельностью дореволюционной полиции, уничтожено, немалая их часть рассеяна по различным фондам, многие из документов ветхи и поэтому трудны в исследовании, семейные архивы в разное время неизвестно кем просто изъяты, то станет ясно – поиск не был скорым и легким.

Вихри житейских перемен, толща лет, разделяющая нас, стерли многие черты, унесли из людской памяти события и даты, и невозможно теперь с точностью рассказать все о выдающемся в своем деле человеке. Но и те немногие свидетельства, которые удалось установить, являют нам личность неординарную, замечательную и заслуживающую нашей памяти, любви и почитания. Весь путь Ивана Дмитриевича в полиции – это путь исканий, учения, упорного труда, преданности делу и страстного служения долгу.

«ХАЖИВАЛ Я НА РЕКУ ОСКОЛ…»

Родился Иван Дмитриевич Путилин в 1830 году предположительно в Курской губернии (по одним данным – в Новом Осколе, по другим – в Старом Осколе). О месте его рождения с точностью сказать пока невозможно.

Настойчивые архивные розыски позволили установить, хотя не подлинные, а лишь копии документов, из которых следует, что вырос Иван Путилин в Новом Осколе. Не известно, бывал ли он впоследствии на родине, но она притягивала, манила, будила сладостные воспоминания.

«Прелестная теплая августовская ночь навеяла на меня какое-то совершенно не свойственное полицейскому мечтательное настроение. Давно забытые картины детской жизни возрастали одна за другой из моей памяти.

Вспомнилось мне, как в темные ночи мальчишкой 10–12 лет тайком от отца хаживал я за несколько верст от дома на реку Оскол ловить раков. Поставишь сети, разведешь на берегу костер и сидишь себе один-одинешенек, прислушиваясь к однообразному покряхтыванию засевшего где-то коростеля… От этой картины я перенесся воображением в уездный город Старый Оскол (следует, видимо, читать – Новый Оскол. – Л. Б .), где протекли многие годы моего детства».

У Ивана был старший брат – Василий, живший в Петербурге и оказавший определенное влияние на выбор жизненного пути младшего. Пока не установлено, имелись ли еще у И. Д. Путилина браться или сестры. Семья была небогатой, об отце известно лишь, что он служил коллежским регистратором в одном из местных присутствий, о матери – вовсе ничего. Имен их установить тоже пока не удалось.

В десятилетнем возрасте Иван был определен в уездное училище, которое и окончил за четыре года. По сведениям Белгородского государственного историко-краеведческого музея, здание училища сохранилось до наших дней почти без изменений. До последнего времени в нем располагался детский сад.

В течение некоторого времени молодой человек служил в родном городе, пытался устроить свою жизнь. Когда ему исполнилось 20 лет, уехал в Петербург. Василий, служивший после окончания Межевого института в Министерстве внутренних дел, помог младшему брату определиться на службу в канцелярию хозяйственного департамента министерства, которая и началась 31 октября 1850 году.

По свидетельствам современников, Иван Дмитриевич принадлежал к тому редкому типу людей, которые своим трудом, умом и способностями пробивали себе дорогу в жизнь. Эти качества молодого человека были замечены и по достоинству оценены. Открывалась возможность для продвижения по службе.

Но Иван Дмитриевич ощущал недостаток в образовании. Поэтому все свободное время он отдавал учению. Выкраивая из своего скромного жалования средства, он нанимал учителей. Старания не пропали даром, и в 1853 году он с честью выдержал экзамен по всему гимназическому курсу при С. -Петербургском университете. Это давало ему определенные права в продвижении по служебной лестнице. Но душа не лежала к канцелярскому делу. И в декабре 1854 году молодой Путилин свою спокойную жизнь мелкого служащего сменил на службу в полиции в качестве младшего квартального надзирателя. Это была низшая должность в городской полиции, не предусматривающая самостоятельности. Квартальный надзиратель подчинялся частному приставу, преимущественно исполнял его поручения и, естественно, был «на подхвате». С этой маленькой должности и началась полная опасности, риска, отваги, напряженнейшего труда и упорства карьера знаменитого время российского сыщика.

Служба молодого полицейского начиналась в достаточно сложной обстановке: в его участок входили Толкучий рынок, прилегающие к нему улицы и переулки, заселенные столичным сбродом. Не только работа, но и сам выбор, сделанный Путилиным, требовали определенного мужества. По свидетельствам специалистов того времени, общественное мнение по отношению к полиции выражалось в явном неуважении к ней, пренебрежении к ее требованиям, в стремлении отделаться от нее взяткой. Такому отношению соответствовал и состав полиции: в ее ряды вступал всякий, кто искал наживы, полицейские были не только необразованны, но и просто грубы, не внушали никакого уважения и «всякое соприкосновение порядочного человека с полицейским чиновником считалось почти осквернением».

Эту картину дополняют свидетельства самого Путилина о том, что это было время, когда полиция практически ничем не была оснащена, а потому отчаянных злодеев приходилось ловить голыми руками. «Теперь (в конце 90-х годов XIX века – Л. Б .) у нас есть все, что могла выработать культура, прогресс, наука. К нашим услугам – телефон, железная дорога, а в нашей профессии – разные научные методы, приемы, изобретения, хотя бы те же фотографические портреты преступников, антропологические снимки с них и т. д. Теперь мы располагаем армией смышленых, образованных агентов-сыщиков, имеющих возможность хорошо изучить литературу своего предмета.

А тогда? Что было тогда? Ничего, ровно ничего в положительном смысле, но зато много в отрицательном. Неграмотные «будочники», грязные «кварталы» части (квартальные части. – Л. Б .) с невежественным персоналом, откровенное пьянство и еще более откровенное взяточничество.

Невозможные пути сообщения, так что поездка куда-нибудь за двадцать, десять верст за город, в особенности в глухое ночное время, представлялась уже подвигом огромной трудности.

А они, эти злодеи, точно отлично понимая, как все это неустройство, как вся эта тьма… им на руку, усиливались в своем числе со сказочной быстротой. И мало того, что усиливались численно, но приобретали еще особую смелость, особое ухарское нахальство в своих разбойничьих похождениях. Они резали, грабили, насиловали с такой же легкостью, с какой пьянствовали и распутничали».

До Путилина дело сыска было не то, чтобы плохо поставлено, а вовсе не организовано как следует. Арестовывалось по всякой, даже незначительной, причине много людей, но виновные находились редко.

По словам Ивана Дмитриевича, это было время расцвета разбойничества и сумерек полицейско-сыщнической части. Ловкость злодеев была обратно пропорциональна энергии полиции.

СО ВСЕМ ЖАРОМ МОЛОДОЙ ДУШИ

При всем этом выбор был сделан, и в нем, безусловно, проявилась гражданская позиция молодого человека, который добровольно избрал для себя такую работу и всецело посвятил себя сыскному делу, «отдавшись ему со всем жаром молодой души, твердо веруя, что истинное служение правосудию в деле поимки негодяев-убийц, служение под именем полицейского-сыщика не может уронить ничьего достоинства».

Начав службу с мелкой полицейской должности, И. Путилин, благодаря настойчивости и трудолюбию, неутомимости и высоким нравственным качествам, быстро продвигался по служебной лестнице, получая отличия и награды. Спустя два года молодой полицейский был назначен старшим помощником квартального надзирателя, а усердие его отмечено бронзовой медалью на Андреевской ленте в память событий 1853–1856 годов.

Уже через три года после начала полицейской службы за отличие при поимке воров и убийц молодой сыщик был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени, а в 1858 г. – И. Путилин стал уже квартальным надзирателем. В том же году, отличившись при поимке бежавших преступников, он награжден орденом Св. Анны 3-й степени, в 1859 г. за раскрытие серии преступлений, совершенных шайкой разбойников, – орденом Св. Станислава 2-й степени, а в 1861 году за исполнение особых поручений – орденом Св. Владимира 4-й степени. Имя его быстро стало известным среди коллег и населения. Бытовало мнение, что для Путилина ничего невозможного не существует.

В то время при расследовании сложных преступлений создавали специальные следственные комиссии, в состав которых включали самых подготовленных в профессиональном отношении людей. Как свидетельствуют документы, Иван Путилин в январе 1863 года был командирован в распоряжение Высочайше утвержденной под председательством статс-секретаря князя Голицына следственной комиссии, учрежденной по делу о злоупотреблениях при изготовлении и торговле золотыми и серебряными изделиями. В этой комиссии он проработал полгода. Начальство ценило в нем профессионализм и служебное рвение; горожане – стремление помочь в несчастье, а преступники выделяли из ряда других полицейских, отдавая должное его исключительной честности и порядочности.

В 1866 году было учреждено Управление сыскной полиции, и первым ее начальником стал И. Д. Путилин, к тому времени уже зарекомендовавший себя как блестящий сыщик.

Полицейским приходилось работать много и напряженно, как, впрочем, во все времена. «Дела было всегда много: кражи, грабежи, убийства следовали чуть не ежедневно. Работать приходилось без устали: производить дознание, розыск краденых вещей, делать облавы и т. п. Редкую ночь приходилось мне спокойно проспать до утра».

В один из дней был убит австрийский военный атташе. Это происшествие взбудоражило всю столицу. Полицейские чины нервничали, в ведомствах царило волнение, государь требовал ежечасного доклада о результатах расследования.

И. Путилин возглавил расследование, и подозреваемый был задержан. Однако великий сыщик не торопился с рапортом: «Подробности происшествия, все признаки, вместе взятые, убеждали меня, что тут работал не один человек, а несколько, друг другу помогавшие, и потому ограничиться заарестованием одного из подозреваемых в убийстве – это значило не выполнить всей задачи раскрытия преступления». Напряженная работа продолжалась, и вскоре были задержаны все участники преступления.

Австрийский император по достоинству оценил труд российского сыщика, наградив его командорским крестом ордена Франца Иосифа 3-й степени.

«ИСПЫТЫВАТЬ СТРАХ МЕШАЛА СЛУЖБА»

Иван Дмитриевич Путилин брался за самые сложные, порой безнадежные дела, был решителен настойчив, бесстрашен. «Испытывать страх, настоящий страх как-то мешала служба. Верьте, не верьте, но это так… Так торопишься и стараешься исполнить задуманное дело, что как-то и страх пропадает».

Он смело внедрялся в шайки сам или внедрял в них своих надежных людей, лично занимался сыском, который любил и которым владел в совершенстве, хладнокровно и самоотверженно преследовал преступников.

Каждое сложное дело мобилизовывало его на активный поиск. Однажды в Петербурге объявилась шайка, промышлявшая разбоями. Вся полиция была поднята на ноги, а результатов нет. «Я весь горел от этого дела, – вспоминал И. Д. Путилин, – потерял и сон, и аппетит… Я дал себе слово: разыскать их всех до одного, хотя бы с опасностью для своей жизни». Путилин лично занялся сыском, и все причастные к делу 20 человек были арестованы.

Опыт, знания, профессионализм Ивана Дмитриевича Путилина были незаменимы. К нему обращались при решении важных вопросов, связанных с преобразованиями и реформами. Известно, что в 1872 году он состоял членом комиссии, учрежденной под председательством Директора департамента исполнительной полиции, занимавшейся составлением правил полицейского надзора и вопросами административной высылке, в 1873 году – членом паспортной комиссии.

За помощью к И. Путилину обращались и из других ведомств. Так, он был включен в комиссию под председательством генерал-адъютанта Лесовского, эта комиссия занималась изысканием мер к уменьшению пьянства среди нижних чинов войск, расположенных в Кронштадте.

А. Кони познакомился с И. Путилиным в январе 1872 года при расследовании убийства иеромонаха Иллариона, совершенного в Александро-Невской лавре. И. Путилин запомнился ему таким: «По природе своей Путилин был чрезвычайно даровит и как бы создан для своей должности. Необыкновенно тонкое внимание и чрезвычайная наблюдательность, в которой было какое-то особое чутье, заставлявшее его взглядываться в то, мимо чего все проходили безучастно, соединялись в нем со спокойною сдержанностью, большим юмором и своеобразным лукавым добродушием. Умное лицо, обрамленное длинными густыми бакенбардами, проницательные карие глаза, мягкие манеры и малороссийский выговор были характерными наружными признаками Путилина. Он умел отлично рассказывать и еще лучше вызывать других на разговор, и писал недурно и складно… к этому присоединялась крайняя находчивость, причем про него можно было сказать «qu’il connaissait son monde» (он знал людей, с которыми приходится иметь дело), как говорят французы.

В Петербурге в первой половине 70-х годов не было ни одного большого и сложного уголовного дела, в розыске по которому Путилин не вложил бы своего труда».

«КАК ВЫУЧИВАЕШЬСЯ ПОНИМАТЬ И ПРОЩАТЬ!»

Руководя сыскной полицией, И. Д. Путилин старался перенимать у коллег лучшее, что было в их работе. Так, вспоминая одного из них, Келчевского, Иван Дмитриевич отмечал, что это был человек ловкий, умный, находчивый. Никто лучше него не мог произвести допрос. И Путилин не упускал возможности присутствовать при допросах преступников, которые вел Келчевский. Впоследствии Иван Дмитриевич признавался, что своим умением добиваться признания от преступника он целиком обязан Келчевскому.

Иван Дмитриевич был добрым и благородным человеком, умел отдавать должное положительным качествам любого человека, даже если это осложняло его жизнь как сыщика. «… Часа в три ночи, – вспоминал он, – пришел Яшка-вор. Вот уж человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобивый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого не видывал!»

На протяжении всей своей службы Путилин не переставал учиться: у своих коллег, подопечных, у самой жизни. «Иногда я думаю, – отмечал он в своих записках, – что священник и врач – два интимнейших наших поверенных – не выслушали столько тайн, не узнали столько сокрытого, сколько я в течение моей многолетней служебной деятельности.

Старики и старухи; ограбленные своими любовницами и любовниками; матери и отцы, жалующиеся на своих детей; развратники-сластолюбцы и их жертвы; исповедь преступной души; плач и раскаяние ревнивого сердца; подло оклеветанная невинность и под личиной невинности – закоренелый злодей; ростовщики, дисконтеры, воры с титулованными фамилиями; муж, ворующий у жены; отец, развращающий дочь…

Всего не перечесть, что прошло передо мною, обнажаясь до наготы.

И с течением времени какое глубокое получаешь знание жизни, как выучиваешься понимать и прощать!»

Иван Дмитриевич досконально знал мир с которым вел борьбу, – мир воров и мошенников, босяков и проходимцев. Еще в начале своей полицейской службы он занялся изучением «дна» столицы, для чего часто в свободные часы переодевался чернорабочим, бродягой, купчиком и посещал постоялые дворы, притоны, вертепы. Здесь он изучал нравы, речь, запоминал лица, разговоры. Случалось ему и битым быть, но это не охладило его энтузиазма. Полученные знания очень пригодились ему впоследствии. Знаменитый стал мастером перевоплощения. Когда необходимо было получить нужные сведения, он переодевался, гримировался и шел в шайки, притоны, ночлежки, чтобы реализовать свои замыслы по задержанию лиц, совершивших преступления. Ни сотрудники, встречавшие своего начальника в таком одеянии, ни босяки, хорошо знавшие Путилина в лицо, сыщика не узнавали.

Однажды в окрестностях Петербурга объявилась шайка грабителей, которые нападали на извозчиков, грабили седоков, а случалось – и убивали. Иван Дмитриевич принял решение: внедриться в эту шайку и обезвредить ее. Он обулся в рваные галоши на босу ногу, надел рваные брюки, женскую теплую кофту с продранными локтями, военную засаленную фуражку, подкрасил нос, «сделал» на лице два кровоподтека… Превратившись таким образом в босяка, он смело отправился на окраину Петербурга, нашел нужную избушку, постучал. Поведал хозяевам историю беглого солдата, был принят за своего, обогрет и… здесь он нашел то, что искал. Шайка была ликвидирована.

Артистические способности помогли сыщику задержать известную мошенницу по прозвищу Сонька Золотая Ручка. Дважды ускользала она от Путилина. Совершив очередное преступление – убийство и ограбление в купе поезда, – она заявила напавшему на ее след Путилину: «Велик ты, Путилин, но меня тебе не поймать!» На что сыщик ответил: «И ты велика, Сонька, и я тебя поймаю!» Он не гонялся за дешевой славой, но любил блеснуть мастерством, причем делал это эффектно и с изяществом. Так и в этот раз.

Он сел в поезд под именем барона Ротшильда, позаботившись о том, чтобы Соньке стало известно о богатом пассажире. Она не заставила себя долго ждать. Вошла в купе, блистая красотой, изысканно одетая, назвалась княгиней Имеретинской. Путилин принял игру. Он мило беседовал с лже-княгиней по-французски. Сознался, что имеет достаточные средства и что покорен ее красотой и огорчен выпавшими на ее долю несчастьями, о которых она ему поведала. «Барон» выразил готовность оказать ей материальную помощь. Сонька, как делала неоднократно, бросилась «кавалеру» на грудь, чтобы, обнимая, сделать укол в шею ядом мгновенного действия. И в этот миг прогремел знакомый голос: «Стоять, Сонька! Я – Путилин!», и рука со шприцем была схвачена мертвой хваткой. Соньке только и осталось сказать: «Велик ты, Путилин! Поймал меня!»

«ЧАСТО С ОПАСНОСТЬЮ ДЛЯ ЖИЗНИ…»

И. Д. Путилин работал не только в Петербурге, но и в Москве, Ярославле, других областях. Его в появление в городе наводило страх на преступников, ни один из них не мог и помыслить, что ему удастся уйти от знаменитого сыщика.

Путилину приходилось выезжать в командировки в другие города, чтобы помочь раскрыть такие сложные преступления, как изготовление фальшивых кредитных документов. Заслуги Путилина в раскрытии подобных преступлений были столь велики, что его наградили орденом Св. Анны 2-й степени с Императорской короной и деньгами в сумме 2090 руб.

Им были раскрыты многие грандиозные преступления: загадочные убийства, таинственные мошенничества, грабежи, кражи. Современники отмечали, что образцово поставленный сыск способствовал и предупреждению большого количества преступлений.

Замечательный сыщик был неподкупен и справедлив. Преступный мир уважал его за честность, бескорыстность, отвагу, его знали как человека, который зря не никого обидит, но и злодею спуску не даст. Его авторитет и необычайная популярность действовали на преступников магически.

Иван Дмитриевич Путилин был категорически против телесных наказаний, считая их ненужной жестокостью, причиняющей ужасающий вред, озлобляя и развращая людей.

Сообразно со своими убеждениями И. Д. Путилин в своей деятельности только в крайней необходимости применял силу. Гуманно и с уважением к человеческой личности он относился даже к тем, кто нарушил закон. Не старался запугать подозреваемого, сбить в показаниях, запутать, а напротив, беседовал с преступником как с хорошим знакомым, старался показать, что не считает его ни извергом, ни злодеем, а лишь несчастным человеком, заслуживающим сострадания. Делал для него все, что мог и что вправе был сделать, не оставляя безнаказанным преступление.

Путилин Иван Дмитриевич
(1830 - 1893)

Глава сыскной полиции Санкт-Петербурга.
Родился в мае 1830 года в Новом Осколе, Курской губернии в семье коллежского регистратора. Семья жила крайне бедно, перебивалась с хлеба на квас. С десяти лет его определили в уездное училище, где он особыми способностями от сверстников не отличался. С 14 лет начал трудовую деятельность. Двадцатилетним юношей решает, поехать в Петербург. При содействии старшего брата, служившего в министерстве внутренних дел, Путилин поступает в полицию на должность канцелярского писца.
Начав службу в полиции с самой низшей должности, В 1866 году стал начальником сыскной полиции Санкт-Петербурга. С самого начала Путилин прошел нелегкую и опасную школу личного сыска. Он нередко переодевался в одежду босяка или чернорабочего и, рискуя жизнью, внедрялся в преступные группировки, узнавал замыслы воров и грабителей, посещал постоялые дворы, притоны, где обитала всякая бесприютная и преступная голь и нищета.
Благодаря почти сорокалетней деятельности Путилина в полиции казне и частным лицам были возвращены огромные суммы денег, изобличены десятки грандиозных мошенничеств, подлогов, преступлений по таможне, поджогов, подделки ценных бумаг, загадочных убийств. Одновременно, благодаря его предусмотрительности, энергии, отлично поставленному сыску, предотвращены сотни опасных преступлений. Отличительной чертой И. Д. Путилина была вежливость. Он никогда не оскорблял даже самых жестоких преступников и всегда допрашивал с глазу на глаз. И не было случая, чтобы кто-то поднял на него руку или оскорбил словом.
В 1889 году закончилась служба Путилина в полиции, за службу в которой он был награжден множеством орденов и медалей. Вышел он в отставку в чине тайного советника (генерала). Умер он в семь часов вечера 18 ноября 1893 года в своей усадьбе на реке Волхов Новоладожского уезда. У покойного для наследников почти не осталось никакого состояния.
Незадолго до смерти написал воспоминания «Сорок лет среди грабителей и убийц».

Ещё при жизни Путилина начали появляться детективы из цикла «Гений русского сыска И. Д. Путилин», автор которых скрывался под псевдонимом Роман Добрый (писатель Роман Лукич Антропов).
Леонид Юзефович сделал Путилина главным героем своей детективно-исторической трилогии, включающей романы «Костюм Арлекина» (первый вариант - «Триумф Венеры»), «Дом свиданий» (первый вариант - «Знак семи звёзд») и «Князь ветра». По его романам были сняты фильм «Сыщик Петербургской полиции», где Путилина сыграл Пётр Щербаков, и сериал «Сыщик Путилин» с Владимиром Ильиным в главной роли.

«В детективах, - писал большой любитель и знаток этого жанра Уильям Соммерсет Моэм, - нам приходится многое принимать на веру. Мы верим, что убийца норовит оставить на месте преступления окурок сигареты необычной марки, перепачкать ботинки какой-то редкостной глиной или, забравшись в будуар великосветской дамы, щедро украсить отпечатками своих пальцев самые неожиданные места. В конце концов, все мы можем оказаться в горящем доме, погибнуть под колесами автомобиля, которым управляет наш недруг; нас могут даже столкнуть в пропасть, но мы ни за что не поверим, что кого-то из персонажей способен растерзать крокодил, хитроумно припрятанный в гостиной уютного особняка где-нибудь в Дорчестере, или что в результате козней некоего злодея на героя романа при посещении им Лувра упадет и расплющит его в лепешку статуя Венеры Милосской».

Моэм полагал, что классические способы заполучить труп, столь необходимый писателю для детективного сюжета, по-прежнему остаются непревзойденными - в пистолет и яд готов поверить любой. Но отечественных авторов, работавших в жанре детектива, до недавнего времени преследовал встававший еще перед Юрием Олешей роковой вопрос: где рядовой советский убийца возьмет револьвер? Бдительные редакторы настаивали даже на том, что поразить свою жертву из двустволки имеет право лишь человек, регулярно платящий членские взносы в охотобщество. Круг потенциальных отравителей тоже был страшно узок. Тут необходимо было иметь диплом кандидата химических наук или, по крайней мере, фармацевта. Другое, не менее жесткое, цензурное правило состояло в следующем: убийцей непременно должен быть уголовник, которого ищет и находит милиция. Чудаки-пенсионеры и проницательные любители кактусов не подпускались к расследованию на пушечный выстрел.

Зато теперь времена изменились. Теперь, в полном соответствии с правдой жизни, автор волен предоставить в распоряжение отрицательного персонажа целый арсенал - от банального пистолета Макарова до арбалета с прицелом ночного видения, какие использовали английские десантники при высадке на Фолклендских островах, от гранатомета до ракетных установок и взрывных устройств всех систем. Цензура канула в прошлое вместе с колбасой по 2.90, но радости это уже не вызывает.

«Чем ты интересней для историка, тем для современника печальней», - писал о XX столетии поэт Николай Глазков. Перефразируя, скажем: чем больше материала для авторов криминальных романов, тем хуже для читателя. Никто теперь не жалуется на отсутствие сюжетов, и по одной лишь газетной хронике всякий желающий легко может написать «крутой» детектив, где, по выражению Чейза, убийство совершается не для того, чтобы снабдить писателя трупом, а в силу куда более веских причин. Отныне, опять же, увы, не погрешив против истины, автор может густо залить кровью страницы своего романа, на которых в дьявольском хороводе сплетаются продажные чиновники, вожди мафиозных кланов, ночные бабочки, наемные убийцы, террористы, политические авантюристы, подпольные торговцы оружием, содержатели казино, банкиры с отнюдь не экзотическими для нашего слуха фамилиями. Но что касается лично меня, я сохраняю верность классической традиции, чаще всего ограничиваясь единственным трупом в начале повествования. Я не люблю убивать моих персонажей, и если по законам жанра иногда все же вынужден так поступать, то в качестве орудия смерти выбираю что-нибудь попроще - яд, например, архаически всыпанный в бокал с вином. Гостиная кажется мне идеальным полем сражения. В отличие от детективов-суперменов, мой любимый герой-сыщик неуклюж, страдает одышкой и едва знает, где надо нажимать, чтобы выстрелило. Его оружие - старомодная наблюдательность и знание «во человецех сущего». Я понимаю, что бессмысленно воевать с таким оружием против современных монстров. Это все равно как пытаться остановить танк, стреляя по нему из трубочки жеваной бумагой. Именно поэтому своих героев предпочитаю помещать в те давно минувшие эпохи, когда человек, вооруженный подобным образом, еще мог победить силы зла, и его победа не казалась вовсе уж фантастической.

Еще относительно недавно исторический детектив не существовал в нашей литературе по единственной, в общем-то причине: полицейский, который заодно с уголовниками преследовал и революционеров, никак не мог выступать в роли положительного персонажа. В итоге оказался забыт и легендарный русский сыщик XIX века Иван Дмитриевич Путилин: тем более что по этой части за ним водились кое-какие грехи - он сотрудничал с III Отделением, по долгу службы поставлял информацию о Н. Г. Чернышевском, M. Л. Михайлове и других. Но политический сыск всегда был для него занятием побочным; в истории он остался как выдающийся детектив, знавший преступный мир Санкт-Петербурга как никто - ни до, ни после него.

Сын мелкого чиновника, Путилин родился в 1830 году в Новом Осколе - уездном городишке Курской губернии - и на всю жизнь сохранил мягкий южнорусский выговор (произносил, например, не «агенты», а «ахенты»). В городском училище он, по его собственным воспоминаниям, «не особенно налегал на книжное ученье», к которому, заметим в скобках, и позднее большой склонности не имел. Четырнадцатилетним подростком Ваня Путилин пополнил ряды уездного «крапивного семени», поступив рассыльным на казенную службу, а еще через четыре года решил попытать счастья в столице, где жил его старший брат. Тот пристроил младшенького писарем в один из департаментов Министерства внутренних дел. Должность была ему явно не по характеру, но ничего лучшего не предвиделось. Проживая очередную пару штанов, Путилин пришел к мысли, что без «книжного ученья» в люди не выбиться, и героически засел за учебники, давно прочитанные его сверстниками. Наконец, уже великовозрастным детиной, на двадцать третьем году жизни он выдержал при университете экзамен за полный гимназический курс. Очевидно, это далось ему не без труда, поскольку даже литератор Сафонов - биограф и апологет знаменитого сыщика - не осмелился написать, что экзамен был выдержан «блестяще». На том его образование и завершилось. Имея на руках могучий документ, равнозначный нашему «Аттестату зрелости», но в то время способный предоставить его обладателю вполне приличное место, Путилин после некоторых колебаний решил послужить отечеству на полицейской ниве: в 1854 году он занял должность младшего помощника квартального надзирателя на Толкучем рынке.

Сафонов пишет: «При самом начале своей полицейской карьеры Путилин с интересом и серьезно приступил к знакомству с преступным миром Санкт-Петербурга. Первый попавшийся ему в начальство квартальный надзиратель оказался человеком весьма строгим и требовательным; Ивану Дмитриевичу пришлось пройти хорошую начальную школу. Независимо от этого он из любви к искусству в свободные часы переодевался в костюм чернорабочего или босяка и посещал всякого рода и вида постоялые дворы, притоны, трактиры, вертепы, где околачивалась бесприютная и преступная перекатная голь и нищета. Здесь он вслушивался в разговоры, запоминал речи и лица, изучал воровской жаргон, заводил даже знакомства…»

Любопытна обмолвка Сафонова: «из любви к искусству», К какому? Едва ли, отправляясь в эти рискованные экспедиции по петербургскому дну, Путилин руководствовался исключительно стремлением усовершенствовать свои профессиональные навыки. Видимо, он был человеком, как теперь говорят, пограничным, находившим особое, извращенное, может быть, удовольствие в том, чтобы балансировать на грани двух миров, на которые он проецировал разные стороны своей души. Наверняка Путилин обладал и актерскими талантами, склонностью к лицедейству, маскараду, переодеваниям. В его натуре было что-то карнавальное; ему нравилось являться в разных обличьях, как сказочному герою. Но за такие радости приходилось платить: однажды, когда он инкогнито сидел в трактире «Золотой якорь» на Васильевском острове, там началась пьяная драка, и в общей свалке нашему сыщику так намяли бока, что еле-еле удалось добраться до дому. Впрочем, этот инцидент не охладил его рвения: Путилин продолжал свою практику. В итоге, как дружно свидетельствуют современники, он мог мастерски сыграть любую роль - от купца до портового грузчика и от нищего бродяги до священника, чье облачение умел носить с той же естественной непринужденностью, что и лохмотья питерского босяка. Утверждали, что это немало способствовало его карьере.
A карьеру, учитывая его происхождение, отсутствие связей и, мягко говоря, равнодушие к «книжному ученью», этот молодой провинциал сделал головокружительную - в 1866 году, в возрасте тридцати шести лет, Путилин возглавил Управление столичной сыскной полиции и оставался его бессменным начальником почти до самой своей смерти (умер он в 1893 году).

На берега Невы он явился чуть ли не с котомкой, без гроша в кармане, а покинул столицу в чине тайного советника, со звездой Анны I степени. К тому времени его имя уже стало легендой.
«Самый беглый пересмотр истории разного рода преступлений второй половины XIX столетия, - торжественно пишет все тот же Сафонов, - показывает, что в лице Ивана Дмитриевича Путилина преступные элементы России имели достойного противника. Благодаря ему огромные суммы денег были возвращены казне и частным лицам; были раскрыты целые ряды грандиозных мошенничеств подлогов, поджогов, таможенных злоупотреблений, подделок кредитных билетов, загадочных убийств и всякого иного сорта преступных деяний…»

Прибавим к этому перечню одну выразительную деталь: современники рассказывали, что самых закоренелых злодеев и страшных убийц Путилин всегда допрашивал в воем кабинете с глазу на глаз, и не было случая, чтобы кто-то хоть раз поднял на него руку или даже оскорбил его словом.

Вместе с тем в его облике не было ничего пугающего - умное лицо, обрамленное длинными густыми бакенбардами, проницательные карие глаза, мягкие манеры. Современники отмечали в нем спокойную сдержанность, большой юмор и своеобразное лукавое добродушие. С годами он сильно растолстел, у него заплыла шея, и когда при парадном мундире ему приходилось надевать орденские ленты, они лежали не ровно, а на затылке скручивались в жгутики - подробность, вроде бы, незначительная, но какая-то симпатичная.

Этого-то человека я и сделал главным героем моих романов, старательно выпятив одни стороны его характера и столь же старательно затушевав другие, менее привлекательные. Наконец, пользуясь законным правом автора, пишущего не труд по истории русского сыска и не биографию Путилина, а исторический детектив, я наградил моего Ивана Дмитриевича такими душевными качествами и обстоятельствами жизни, реальность которых мне, разумеется, трудно будет подтвердить соответствующими архивными справками.

Прежде всего меня поразила его почти демоническая наблюдательность, подозрительно напоминающая «дедуктивный метод» Шерлока Холмса, но ничуть мною не вымышленная.

Чтобы доказать это, даю слово знаменитому адвокату Анатолию Федоровичу Кони, который неоднократно сталкивался с Путилиным по службе:

«Мне наглядно пришлось ознакомиться с его удивительными способностями для исследования преступлении в январе 1873 года, когда в Александро-Невской лавре было обнаружено убийство иеромонаха Иллариона. Илларион жил в двух комнатах отведенной ему кельи монастыря, вел замкнутое существование и лишь изредка принимал у себя певчих и поил их чаем. Когда дверь его кельи, откуда он не выходил два дня, была открыта, то вошедшим представилось ужасное зрелище. Илларион лежал мертвый в огромной луже запекшейся крови, натекшей из множества ран, нанесенных ему ножом. Его руки и лицо носили следы порезов и борьбы, а длинная седая борода, за которую его, очевидно, хватал убийца, нанося свои удары, была почти вся вырвана, и спутанные, обрызганные кровью клочья ее валялись на полу в обеих комнатах. На столе стоял самовар и стакан с остатками недопитого чая. Из комода была похищена сумка с золотой монетой (отец Илларион плавал за границей на судах в качестве иеромонаха). Убийца искал деньги между бельем и тщательно его пересмотрел, но, дойдя до газетной бумаги, которой обыкновенно покрывается дно ящиков в комодах, ее не приподнял, а под ней-то и лежали процентные бумаги на большую сумму. Па столе у входа стоял медный подсвечник в виде довольно глубокой чашки с невысоким помещением для свечки посередине, причем от сгоревшей свечки остались одни следы, а сама чашка была почти на уровень с краями наполнена кровью, ровно застывшей без всяких следов брызг.

Судебные власти прибыли на место как раз в то время, когда в соборе совершалась торжественная панихида по Сперанскому - в столетие со дня его рождения. На ней присутствовали государь и весь официальный Петербург. Покуда в соборе пели чудные слова заупокойных молитв в двух шагах от него, в освещенной зимним солнцем келье, происходило вскрытие трупа несчастного старика. Состояние пищи в желудке дало возможность определить, что покойный был убит два дня назад, вечером. По весьма вероятным предположениям, убийство было совершено кем-нибудь из послушников, которого старик пригласил пить чай. Но кто мог быть этот послушник, выяснить было невозможно, так как оказалось, что в монастыре временно проживали без всякой прописки послушники других монастырей, причем они уходили совсем из лавры, в которой проживал сам митрополит, не только никому не сказавшись, но даже, по большей части, проводили ночи в городе, перелезая в одном специально приспособленном месте через ограду святой обители.

Во время составления протокола осмотра трупа приехал Путилин. Следователь сообщил ему о затруднении найти обвиняемого. Он стал тихонько ходить по комнатам, посматривая туда и сюда, а затем, задумавшись, стал у окна, слегка барабаня пальцами по стеклу. «Я пошлю, - сказал он мне затем вполголоса, - агентов по пригородным железным дорогам. Убийца, вероятно, кутит где-нибудь в трактире, около станции». - «Но как же они узнают убийцу» - спросил я. «Он ранен в кисть правой руки», - убежденно сказал Путилин. «Это почему?» - «Видите этот подсвечник? На нем очень много крови, и она натекла не брызгами, а ровной струей. Поэтому это не кровь убитого, да и натекла она после убийства. Ведь нельзя предположить, чтобы напавший резал старика со свечкой в руках: его руки были заняты - в одной был нож, а другою, как видно, он хватал старика за бороду». - «Ну, хорошо. Но почему же он ранен в правую руку?» - «А вот почему. Пожалуйте сюда, к комоду. Видите, убийца тщательно перекрыл все белье, отыскивая между ним спрятанные деньги. Вот, например, дюжина полотенец. Он внимательно переворачивал каждое, как перелистывают страницы книги, и видите - на каждом свернутом полотенце снизу - пятно крови. Это правая рука, а не левая: при перевертывании левой рукой пятна были бы сверху».

«Поздно вечером в тот же день, - завершает свой рассказ Кони, - мне дали знать, что убийца арестован в трактире на станции Любань. Он оказался раненным в ладонь правой руки и расплачивался золотом. Доставленный к следователю, он сознался в убийстве и был затем осужден присяжными заседателями, но до отправления в Сибирь сошел с ума. Ему, несчастному, в неистовом бреду все казалось, что к нему лезет о. Илларион, угрожая и проклиная…»

Этот подсвечник - реальность, а не вымысел. Точнее так же существовала в действительности и сонетка, свисавшая над изголовьем в спальне убитого князя фон Аренеберга и описанная в моем романе «Триумф Венеры»: по ней Путилин вычислил убийцу. Все остальное было не совсем так, как у меня написано, и, может быть, даже совсем не так, но сонетку я оставил в неприкосновенности. Она для меня - символ внимания к мелочам, к деталям, без которого, как мне кажется, нет не только сыщика, но и писателя. Во всяком случае, когда я пишу, что «лежавшая на столе полураздетая луковица одним боком стыдливо прижималась к тарелке, пряча свою наготу», я вижу ее глазами Ивана Дмитриевича. Эта луковица - родная сестра княжеской сонетке и подсвечнику из кельи несчастного отца Иллариона: мой герой снимает с них заклятие немоты, и они свидетельствуют перед нами о человеческой жизни и смерти.

О Путилине поговаривали, что он далеко не всегда действовал в полной гармонии с законом - у него были свои понятия о справедливости, которые не укладывались в строгие рамки уголовного кодекса. Напрасно Сафонов пытался изобразить его неподкупным стражем порядка, рыцарем без страха и упрека. На самом деле ему гораздо больше подошел бы не рыцарский шлем, а шутовской колпак с бубенцами. Он - веселый плут, пройдоха, изобретатель всяческих кунштюков, лукавый мудрец, знающий цену сильным мира сего, снисходительный и к людским слабостям, и к абсурдности этой жизни с ее парадоксами и непреходящей фантасмагорией. Именно таким я его увидел и описал, и если кому-то все это покажется клеветой или авторским произволом, у меня в запасе есть еще одна длинная цитата из того же А. Ф. Кони - в 1873 году он занес в дневник следующий замечательный монолог самого Путилина (текст настолько ярок и колоритен, что грех пересказывать его своими словами):

«Теперь преступники настоящие перевелись – ничего лестного их ловить. Убьет и сейчас же сознается. Да и воров настоящих нет… То ли дело было прежде, в сороковых да пятидесятых годах. Тогда над Апраксиным рынком был частный пристав Шерстобитов - человек известный, ума необыкновенного. Сидит, бывало, в штофном халате, на гитаре играет романсы, а канарейка в клетке так и заливается. Я же был у него помощником, и каких дел не делали, даже вспомнить весело! Раз зовет он меня к себе да и говорит: «Иван Дмитриевич, нам с тобою, должно быть, Сибири не миновать!» - «Зачем, - говорю - Сибирь?» — «A затем, - говорит, - что у французского посла герцога Монтебелло, сервиз серебряный пропал, и государь император Николай Павлович приказал обер-полицмейстеру Галахову, чтобы был сервиз найден. А Галахов мне да тебе велел найти во чтобы ни стало, а то, говорит, я вас обоих упеку куда Макар телят не гонял». - «Что ж, - говорю, - Макаром загодя стращать, попробуем, может, и найдем». Перебрали мы всех воров - нет, никто не крал! Они и промеж себя целый сыск произвели получите нашего. Говорят: «Иван Дмитриевич, ведь мы знаем, какое это дело, но вот образ со стены готовы снять - не крали мы этого сервиза!» Что ты будешь делать! Побились мы с Шерстобитовым, побились, собрали денег, сложились да и заказали у Сазикова новый сервиз по тем образцам и рисункам, что у французов остались. Когда сервиз был готов, его сейчас в пожарную команду, сервиз-то… чтобы его там губами ободрали: пусть имеет вид, как бы был в употреблении. Представили мы французам сервиз и ждем себе награды. Только вдруг зовет меня Шерстобитов. «Ну,- говорит, Иван Дмитриевич, теперь уж в Сибирь всенепременно». – «Как? – говорю, — За что?» — «А за то, что звал, меня сегодня Галахов и ногами топал, и скверными словами ругался. Вы, говорит, с Путилиным плуты, ну и плутуйте, а меня не подводите. Вчера на бале во дворце государь спрашивает Монтебелло: «Довольны ли вы моей полицией?» - «Очень, - отвечает, - ваше величество, доволен: полиция эта беспримерная. Утром она доставила найденный ею украденный у меня сервиз, а накануне поздно вечером камердинер мой сознался, что этот же самый сервиз заложил одному иностранцу, который этим негласно промышляет, и расписку его мне представил, так что у меня теперь будет два сервиза». Вот тебе, Иван Дмитриевич, и Сибирь!» - «Ну, - говорю, - зачем Сибирь, а только дело скверное». Поиграл он на гитаре, послушали мы оба канарейку да и решили действовать. Послали узнать, что делает посол. Оказывается, уезжает с наследником цесаревичем на охоту. Сейчас же мы к купцу знакомому в Апраксин, который ливреи шил на посольство и всю ихнюю челядь знал. «Ты, мил-человек, когда именинник?» - «Через полгода». - «А можешь ты именины справить через два дня и всю прислугу из французского посольства пригласить, а угощенье будет от нас?» Ну, известно, свои люди, согласился. И такой-то мы у него бал задали, что небу отрадно стало. Под утро всех развозить пришлось по домам: французы-то совсем очумели, к себе домой попасть никак не могут, только мычат. Вы только, господа, пожалуйста, не подумайте, что в вине был дурман или другое какое снадобье. Нет, вино было настоящее, а только французы слабый народ: крепкое-то на них и действует. Ну-с, а часа в три ночи пришел Яша-вор. Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобивый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого такого не видывал. В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царство ему небесное! Пришел и мешок принес: вот, говорит, извольте сосчитать, кажись, все. Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних. «Это, - говорим, - зачем же, Яша? Зачем ты лишнее брал?» - «Не утерпел», — говорит… На другой день поехал Шерстобитов к Галахову и говорит: «Помилуйте, ваше высокопревосходительство, никаких двух сервизов и не бывало, был один, так и есть, а французы народ ведь легкомысленный, им верить никак невозможно». А на следующий день затем вернулся и посол с охоты. Видит - сервиз один, а прислуга вся с перепою зеленая да вместо дверей в косяк головой тычется. Он махнул рукой да об этом деле и замолк».

Выслушав рассказ Путилина, Кони спросил: «Иван Дмитриевич, а не находите вы, что о таких похождениях. Может быть, было бы удобнее умалчивать?» - «Э-э-эх! - был ответ. - Знаю я, что похождения мои с Шерстобитовым не совсем-то удобны, да ведь давность прошла, и не одна, а, пожалуй, целых три. Ведь и Яши-то вора - царство ему небесное! - лет двадцать как в живых уж нет».

По болезни выйдя в отставку, Путилин уехал из Петербурга и поселился в купленной на закате жизни небольшой усадьбе на берегу Волхова, где в полном согласии с исторической правдой начинается действие всех моих романов о нем. Здесь у него, по словам Сафонова, «созрела мысль разработать и издать в виде записок накопившийся за долгую службу интереснейший материал по всякого рода уголовной хронике России».

Мысль созрела быстро, но дело подвигалось медленно, если подвигалось вообще: Иван Дмитриевич был человеком явно не бумажного склада. Таким людям трудно писать мемуары - мысль у них бежит далеко впереди пера, воспоминания теснят друг друга и не желают ложиться на бумагу. Как один из героев Александра Дюма, который, сидя в тюрьме и решив нарисовать углем на стене карикатуры на своих обидчиков, ограничился в итоге рамками и подписями, так и Путилин, видимо, не пошел дальше того, чтобы разобрать свой личный архив и набросать план предполагаемых записок. По собственному опыту я хорошо знаю, что составление плана - это часто не подготовка к работе, а иллюзия деятельности. Чем подробнее план, тем безнадежнее перспективы претворить его во что-то большее. Как мне представляется, Иван Дмитриевич каждый день исправно садился за письменный стол, но едва ли просиживал за ним слишком долго. Задуманные мемуары все еще оставались в набросках, когда, как в подобающем тоне сообщает Сафонов, «смерть неслышно подкралась к нему и унесла его в могилу».

В ноябре 1893 года, у себя в деревне, Иван Дмитриевич умер «от инфлюэнцы, осложненной острым отеком легких», и теперь открылась еще одна неожиданная сторона его жизни: знаменитый сыщик, оказывается, был беден. Никакого состояния после себя он не оставил, только долги. Многолетняя служба на такой должности, где деньги сами липнут к рукам, не принесла – ему ничего, кроме небольшого поместья, которое было заложено-перезаложено. Все имущество покойного пошло с молотка для расчета с кредиторами; наследникам достались лишь бумаги из путилинского архива. Вот их-то и заполучил наш Сафонов - не то газетный репортер, не то литературный поденщик, словом, человек пера, небесталанный, хваткий, способный по достоинству оценить доставшийся ему капитал и немедленно его в оборот.

Каким образом сумел Сафонов завладеть этим сокровищем, покрыто, как говорится, мраком неизвестности. Согласно версии, изложенной в моих романах, он еще в последний год жизни Ивана Дмитриевича приезжал к нему на берега Волхова и записывал его устные рассказы, то есть помогал в работе над мемуарами, но за пределами романной территории я на этой версии не настаиваю. Скорее всего, Сафонов или купил бумаги Путилина у его наследников, не знавших, что с ними делать, или получил их под проценты с дохода от будущей книги. Сафонов написал ее от лица Ивана Дмитриевича, поставил на титульном листе его имя и выпустил в свет как его собственные записки, хотя вряд ли даже десятая часть всего текста принадлежит самому Путилину. Книга называлась «Сорок лет среди убийц и грабителей»; она выдержала несколько изданий, и с нее началась посмертная жизнь Ивана Дмитриевича. Эта его вторая жизнь оказалась не менее любопытной, чем первая, причем, что самое удивительное, тоже двойной.

Если к кому-то из реально существовавших людей, которые под своими подлинными именами стали персонажами моих романов, я и был несправедлив, так разве что к Сафонову. По совести говоря, уж раз я обозвал этого человека «бездарностью», мне следовало хотя бы вставить в его фамилию отсутствующую там букву «р» и сделать Сафроновым, но теперь поздно. Между тем, надо отдать ему должное, литератор, повторяю, он был небесталанный, к Путилину относился с громадным почтением, даже с трепетом, и книгу написал неплохую. В ней много дурной беллетристики, сочиненных диалогов, дешевых композиционных приемов, но сознательного вранья - немного, не то что у меня. Правда, и тут я не отступаюсь от своих слов, сам Иван Дмитриевич у Сафонова как-то поблек, лишился присущей ему эпичности героя анекдотов и легенд, утратил налет фантасмагории, лежавший на его судьбе, превратившись в опытного, честного, находчивого, но в общем-то заурядного детектива. Зато арена его деятельности описана Сафоновым замечательно. Здесь убивают прежде всего из-за денег, изредка - из ревности или спьяну, и убивают просто - режут кухонным ножом, бьют по голове поленом, душат подушками. Даже выстрелы тут почти не слышны, не говоря уж о более изощренных способах убийства, против которых предостерегал Моэм. Это печальный мир столичных трущоб, багажных отделений на вокзалах, дворницких и лакейских, трактиров и ростовщических контор. Такова сцена. Что же касается действующих лиц, они под стать декорациям - извозчики, грабящие своих седоков; беглые солдаты и прачки, ставшие их жертвами; мстительные страховые агенты, вороватые горничные и камердинеры. Бедные люди, убогие тайны. Характеров пет, есть жизнеописания, нравы, быт, городская топография. Этакая «Физиология Петербурга», натуральная школа. Но если вчитываться, нет-нет да и мелькнет фраза или целый абзац, явно написанные рукой самого Ивана Дмитриевича и без изменений перенесенные Сафоновым в книгу.

Например:

«30 октября 1884 г., в 12 час. ночи, мне в сыскную полицию было дано знать о совершении зверского убийства в доме № 5, кв. 2 по Рузовской ул.».

«15 января (год почему-то не указан. - Л. Ю.), около трех часов утра, в сыскную полицию было сообщено, что в доме № 2 барона Фредерикса по Орловскому переулку, в меблированных комнатах № 33 новгородской мещанки Елены Григорьевой найден мертвым в своем номере жилец - отставной коллежский секретарь Готлиб Иоганношч Фохт».

В таком стиле и собирался, видимо, Иван Дмитриевич «разрабатывать» свои записки - без затей.

Но, может быть, и это лирическое отступление вылилось на бумагу непосредственно из-под его пера:

«Иногда я думаю, что священник и врач - два интимнейших наших поверенных - не выслушали столько тайн. Не узнали столько сокрытого, сколько я в течение моей многолетней служебной деятельности. Старики и старухи, ограбленные своими любовницами и любовниками; родители, жалующиеся на собственных детей; развратники-сластолюбцы и их жертвы; исповедь преступной души, плач и раскаяние ревнивого сердца, подло оклеветанная невинность, и под личиной невинности - закоренелый злодей; ростовщики, дисконтеры (перекупщики векселей. - Л. Ю.), воры с титулованными фамилиями; муж, ворующий у жены; отец, развращающий дочь…»

Но этот невиннейший, заметим, по нынешним временам списочек - все-таки декларация, к тому же наверняка подправленная Сафоновым (он питал слабость к выражениям типа «многолетняя служебная деятельность» или «злодей под личиной невинности»). A настоящий Иван Дмитриевич - вот он где:

«При обыске у Клушина оказалось денег 2 рубля 2 копейки кошелька пустых, медный крест и перстень».

И в исповеди Николая Кирсанова, крестьянина села Пересветово Дмитровского уезда Московской губернии, приехавшего в Петербург и здесь, в доме № 20 по Караванной улице, убившего некоего Николая Богданова, чтобы добыть денег в уплату оброка, — тоже он, и Путилин, с его привычкой отмечать и запоминать мелочи, с его незамутненным и чистым стилем полицейского протокола, к которому припадаешь, как к роднику в пустыне беллетристики:

«Я взял из ящика серебряные открытые часы, маленькие, без цепочки, и несколько каких-то, с костяными белыми ручками, штучек… Я вынул небольшой старый кошелек, в котором после оказалось 5 руб. 25 коп. денег, и вышел из квартиры…»

Само собой, читающая публика была разочарована пустяковыми суммами, из-за которых совершались все эти, как их определяет Сафонов, «зверские», «кровавые», «страшные», «кошмарные» и «таинственные» преступления, раскрываемые с помощью дворников и водовозов. Сами убийцы тоже не представляли ни малейшего интереса. Ну, купил у точильщика нож с деревянным черенком за 10 копеек. Ну, зарезал, чтобы уплатить оброк или достать денег на бутылку. Кому это интересно? От прославленного сыщика ожидали, естественно, чего-то большего, чего-то в самом деле загадочного, жуткого, леденящего кровь. Сафонов бессилен был удовлетворить эти запросы, и тогда на смену ему явились сочинители, имя которым - легион. Самым плодовитым и удачливым из них стал молодой драматург, романист, фельетонист и театральный рецензент Роман Лукич Антропов, писавший под псевдонимом Роман Добрый. Он чутко уловил настроения широких читательских масс, и под его бестрепетным пером Иван Дмитриевич лет через пятнадцать после смерти начал свою вторую посмертную жизнь, куда более завлекательную и романтическую. От первой, которую он вел на страницах книги «Сорок лет среди убийц и грабителей», она отличалась так же, как отчет судебного эксперта отличается от следующего, например, текста: «У второй колонны, всегдашнее атласное черное домино с постоянной красной гвоздикой» - это в одной из историй, вошедших в книжку «Гений русского сыска И. Д. Путилин. Рассказы о его похождениях», неосторожная искательница любовных приключений, не подозревая о нависшей над ней опасности, назначает свидание «петербургскому Джеку-потрошителю». О, это вам не пьяный мужик с кухонным резаком или «киркой для колки сахара»! Это безумный изверг, маньяк-женоненавистник со сложнейшей по тому времени психологией. «Что-то животно-бешеное, сладострастно-кровожадное» звучит в его голосе, когда он обращается к очередной жертве: «Я раздену тебя догола и по всем правилам хирургии произведу мою операцию. Ха-ха-ха!» Но, разумеется, Путилин не позволяет ему не только убить даму, но и раздеть ее: еще ни одна пуговичка не выскочила из петли, не развязана ни одна тесемочка, как он появляется из засады с револьвером в руке и произносит сакраментально-спокойным голосом майора Пронина: «Вы арестованы».

При этом Роман Добрый и его коллеги не чужды были, так сказать, просвещенного патриотизма. «В то время, когда русская публика с жадностью и с большим увлечением набрасывается на чтение рассказов о таинственных похождениях заграничных сыщиков вроде Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера и других, не мешало бы вспомнить о нашем русском, не менее их талантливом сыщике, ставившем о себе глубокую память среди современников», - говорится в предисловии к вышедшей в 1908 году анонимной брошюрке с рассказами о Путилине. Теперь наряду с общечеловеческими в дело идут и национальные ценности, и Роман Добрый засылает Ивана Дмитриевича в Варшаву - постращать отцов-иезуитов. Их изощренное коварство, правда, не дошло до того, чтобы, как писал Моэм, обрушить на героя статую Венеры Милосской, но в изобретательности им не откажешь. Они прекрасно понимают, какие возможности таит в себе скульптура, пусть не мраморная, а отлитая из бронзы.

Рассказ называется «Поцелуй Бронзовой Девы». Сюжет таков. Юный красавец, польский граф Ржевусский, полюбил тоже графиню, но русскую, и ради нее решил перейти в православие; за это иезуиты, заманив его в свое «тайное логовище» над Вислой, приговаривают отступника к смерти. Способ казни оригинален: Ржевусский должен поцеловать в уста бронзовую статую Мадонны.
Далее события развиваются следующим образом:

«Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного.
- Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!
Крик ужаса огласил своды инквизиционного логовища иезуитов. Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица… нет, это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.
Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал в обморок.
- Ну-с, Святые отцы, что вы на это скажете?
Оцепенение иезуитов еще не прошло. Это были живые статуи.
Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей святого ордена.
- Итак, во славу Божию вы желали замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!
- Кто вы? Как вы сюда попали?
- Я - Путилин, если вы о таком слышали.
- A-a-ax! - прокатилось среди иезуитов.
Молодой граф хотел поцеловать Путилину руки.
- Что вы! Что вы! - отшатнулся Путилин.
- Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять…
Путилин, подняв с полу длинный факел, шагнул к статуе Бронзовой Девы.
— Не ходите! Не смейте трогать! – закричал иезуит, бросаясь к нему.
- Ни с места! Или даю вам слово, что всажу в вас пулю!
Путилин нажал факелом на бронзовые уста статуи и в ту же секунду руки Бронзовой Девы стали расходиться, и из них медленно начали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи - отовсюду засверкали ножи. Объятья раскрылись, как бы готовые принять несчастную жертву, а затем быстро сомкнулись.
- Великий Боже! - простонал молодой граф.
- Вот какой поцелуй готовили вам ваши палачи…»

Можно вспомнить и другие подобные истории, в каждой, из которых Иван Дмитриевич по лезвию ножа проходил на волосок от смерти, но эта его жизнь, полная захватывающих приключений, продолжалась, увы, недолго. После революции появились иные герои, а с 1923 года, когда историк Лемке выяснил, что реальный Путилин занимался и политическим сыском, выслеживая революционеров, выступать в роли борца со злом он уже не мог. Поскольку никакого другого амплуа Иван Дмитриевич не имел, на его имя постепенно легла печать забвения. Не то чтобы о нем запрещено было писать, но желающих как-то не находилось.

Я принял эстафету непосредственно от Сафонова и Романа Доброго со товарищи, хотя мой первый роман о великом сыщике был написан в 1985 году. К тому времени само его имя, утратив прежнюю нарицательность, было известно немногим. По совести говоря, я набрел на эту фигуру совершенно случайно, не подозревая, что Иван Дмитриевич останется со мной на долгие годы, что я его полюблю не только буду вместе с ним ловить преступников, но и переживать его ссоры с женой, с которой он, может быть, никогда не ссорился, участвовать в его финансовых затруднения и в воспитании сына Ванечки, которого, может быть, звали совсем не так. Наверное, мой Иван Дмитриевич - персонаж слегка идеализированный по сравнению с тем, каким он был в действительности, но тут уж ничего не поделаешь: мы всегда хотим сделать наших любимых лучше, чем они есть на самом деле. Это весьма распространенная, причем далеко не худшая форма насилия над жизнью, не я первый, не я последний.

3a основу романа «Триумф Венеры» (первоначальное название - «Ситуация на Балканах») я взял подлинную историю убийства в Петербурге австрийского военного атташе, князя фон Аренсберга, и поначалу исполнен был благих намерений написать нечто вполне исторически достоверное. Вычитав этот сюжет в книге «Сорок лет среди убийц и грабителей», я помчался в библиотеку, чтобы собрать дополнительный материал по другим источникам, но, добросовестно просмотрев едва ли не все столичные газеты за апрель 1871 года, когда был убит фон Аренсберг, не нашел ни слова об этом преступлении. Попутно обнаружилось, что и австрийский посол граф Хотек, и шеф жандармов граф Шувалов, которые, если верить Сафонову, принимали в случившемся самое деятельное участие, сделать этого никак не могли: Хотек в то время уже не был послом, а Шувалов находился в отъезде. Таким образом, вся история начала подергиваться мистическим туманом, скрывавшим ее истинные очертания. Убедившись, что концов не сыскать и что Сафонов - тоже не образец исторической точности, я, облегченно вздохнув, решил дать волю фантазии, что и сделал, как мне кажется, с полным на то правом.

Что же касается романа «Знак семи звезд», то в нем, признаюсь честно, я придумал все - от начала до конца, за исключением древнегреческой мифологии.

Но и там, и здесь мой Иван Дмитриевич, в отличие от своих бесчисленных коллег, больше всего полагается не на разум, а, как он сам говорит о себе, на случайность и судьбу - именно поэтому в расследовании самых страшных убийств ему помогают кошки, собаки и дети.

Процитирую напоследок самого себя:

«Секрет успехов Ивана Дмитриевича состоял в следующем: то, что происходило с ним как бы случайно, ни с кем другим, однако, никогда не происходило и произойти не могло. Нечаянные встречи, пустые разговоры, необъяснимые порывы бежать туда-то и сказать то-то, все в итоге оказывалось исполнено смысла вовсе не потому, что он обладал каким-то особым природным баром провидеть будущее и по крупицам склеивать рассыпанную мозаику прошлого - нет, его аналитические способности были не выше среднего. Как многие из его соотечественников, Иван Дмитриевич крепок был преимущественно задним умом. Но почему-то все необходимое для поимки преступника липло именно к нему. Так мошкара толчется вокруг лампы, ибо в лампе горит огонь. Таинственное пламя, чье происхождение оставалось для Сафонова загадкой, трепетало в душе Ивана Дмитриевича, притягивая к себе из темноты ночную нечисть и опаляя ей крылья. Даже сейчас, когда он стоял на краю могилы время от времени это пламя изнутри освещало его лицо с длинными седыми бакенбардами, а, в годы юности пылало в нем, видимо, с неиссякаемой силой. Огромная ночная бабочка с головой мертвеца вот-вот должна была порхнуть к нему из мрака сентябрьской ночи. Сафонов уже угадывал во тьме бесшумный мах ее призрачных крыльев…»

О том, собственно, и речь.

Еще в начале второй мировой войны, отсиживаясь на яхте у южных берегов Франции и от нечего делать в громадном количестве поглощая детективы, Моэм пришел к выводу, что у этого жанра нет будущего.

«Но при всем том, - заключает он, - бесчисленные авторы не перестанут писать детективные романы а я не перестану их читать».

Разговорами о кризисе любого жанра теперь никого не удивишь, но вечной остается игра, в которой автор, загадочно щурясь, предлагает читателю собрать фигуру из разложенных по столу элементов, а сам при этом хитро прикрывает один из них рукавом. Фигура может быть какой угодно, не в том дело. Суть в ловкости рук и покрое рукава.