Гасан Гусейнов. Язык мой — Wrack мой

Гусейнов Г. Язык мой — Wrack мой. Хроника от Ромула до Ленинопада. - Киев: Laurus, 2017. - 367 с. Тираж: 500 экз. ISBN: 978-617-7313-09-9.

Гасан Чингизович Гусейнов родился в Баку 2 сентября 1953 года, окончил МГУ им. М.В.Ломоносова в 1975 году, филолог-классик. Кандидатская диссертация об Эсхиле (1979), докторская - о советских идеологемах в пост-советском русском (2002). Автор книг, в том числе "Аристофан" (М., "Искусство", 1988), "Д.С.П. Материалы к русскому словарю общественно-политического языка ХХ века". Т.1-2. (2003), "Нулевые на кончике языка" (М., "Дело", 2012), "История всего: лекции о мифе" (М., 2016). Преподает в университетах России и Европы античную литературу и политическую риторику. Ведет колонку о политическом языке на Radio France Internationale.

Галина Родина: "Новая книга известного филолога - дневник наблюдений над драмой русской политической речи эпохи, как пишут на неосоветском новоязе, "российско-украинского противостояния вокруг Крыма и Донбасса". Автор разбирает языковые травмы, которые пост-советское российское общество наносит себе и другим в попытках гальванизировать имперские химеры, легализовать чекистский жаргон. Но есть в этом обществе и стремление вобрать и выразить новизну - от блатняка зоны до хипстерских американизмов, от речи обскурантов до истории рефлексии украинофобии. На русском языке пишет лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич, но на нем строчит письма смерти и Гиркин-Стрелков. Дневник включенного наблюдателя и сам - исторический документ. Книга снабжена подробным предметно-именным указателем. Адресована и широкому кругу исследователей - политологов, филологов, культурологов, журналистов, но и каждому, кто стремится понять, как история преломляется в языке, в повседневной речи.

"Литературный критик Е. Дайс назвала автора книги «доктором Хаусом русской филологии». Никто, кроме Гасана Гусенова, так остро и прямо не анализирует все еще живые советские традиции говорения, новорусский постсоветский говор той части света, которая все еще считает себя Советским Союзом, хотя уже камуфлируется под «Святую Русь». С зубками, как писал В.В. Розанов. В этой книге-дневнике нашли отражения все подробности происходившего в русском общественном и частном дискурсе, которые автор называет конвульсивными попытками нового дележа советского наследства. На ее страницах предстает целый лес понятий, выражений, акронимов, которые будут анализировать и через день, и через год, и через 200 лет после нас. Автор собирал их горячими каждый день. Книга содержит и минимальный научный аппарат - хронику событий и детальнейший именной и предметный указатель. Издательство подумало не только о простом читателе, но и о специалисте. Книга для вечности, написанная живым и впечатлительным человеком. Другой такой нет."

Как вообще это возможно, что язык родины книгопечатанья, точных, естественных и гуманитарных наук утратил свои позиции всего за полтора десятилетия - с 1933 по 1945 год? Когда Клемперер писал свою книгу, он еще не знал, что ждет его родной язык. Он был сосредоточен на поиске очевидного результата: как национал-социалистической идеологии - силами ее активных адептов и пропагандистов при массовой поддержке населения - удалось за несколько лет обессмыслить политические и творческие усилия нескольких поколений немцев?В книге всего несколько сот страниц, в более подробном дневнике - несколько тысяч. А писал Клемперер примерно о том, чем в одно время с ним занимался в советском союзе Юлий Марголин, автор книги «Путешествие в стану Зэ-Ка», а тридцать лет спустя будет заниматься в СССР Александр Солженицын. Все эти люди составили отчет о - сейчас будет страшное слово - речевых механизмах отключения обоих этих языков - русского и немецкого - от рефлексии и интроспекции. Рефлексия - это осмысленный отклик на внешние события, интроспекция - это осмысленный взгляд в себя. Рефлексия - это отчет, понятный всем окружающим. Интроспекция - отчет, понятный только тебе самому.
Что это значит практически? А вот что: какой бы вопрос ни задавала вам ваша жизнь, у вас на все есть ответ-штамп. Например, ваша родина - самая прекрасная страна. Это же очевидно. И совершенно очевидно, что всякий, кто выражает сомнение или осмеливается утверждать, что и его родина - тоже самая прекрасная страна, - такой человек либо предатель, либо враг.Ваши начальники - самые мудрые и симпатичные. Именно поэтому все вы спите и видите, как они продлевают свою молодость и копят силы вам на радость, чтобы сделать свое пребывание у власти над вами возможно более продолжительным. Если же кто-то осмеливается заявить, что власть - это только функция, только временные полномочия, и что поэтому наделять ими можно только тех, кого в регулярные промежутки времени выбирают, - если кто-то осмеливается потребовать публичного сравнения достоинства кандидатов, то человек, выступающий за сменяемость власти, это конечно, злой завистник и враг нашего лучшего в мире, хитрейшего и дзюдойшего правителя.У советской идеологии было одно несомненное преимущество перед нацистской. Нацисты прямо заявляли, что принадлежат к арийской расе, чистота которой требует-де истребления вредоносных евреев и цыган и принуждения остального человечества к поклонению Великой Германии. Советская идеология говорила о «дружбе народов» и всеобщем равенстве народов на основе подчинения личности коллективу, ну, а младших народов и племен - старшим народам. Встроенная в советскую идеологию фиктивная цель делала ее заманчивой для тех, кому было совсем плохо, вот почему она продержалась на несколько десятилетий дольше.Обе идеологии рекрутировали себе на службу свои языки. Как и в случае с быстродействующими ядами, ну, или с ложкой дегтя в бочке с медом, оказалось, что достаточно всего нескольких формул-торпед, чтобы носители великих языков полностью утратили союз с этой вот, спящей в твоем языке гуманистической традицией. Гитлер и его геббельсы-гиммлеры убивают в человеке Гейне и убивают человека Тухольского. Сталин и его молотовы-вышинские убивают в человеке Пушкина и убивают человека Мандельштама.Обе идеологии были вынуждены для укоренения убивать тех, чей язык был способен на критику, истреблять тех, кто не боялся переспрашивать. Они приучили свои народы сначала уточнять, а не страшно ли переспрашивать, и только потом - рисковать. Поэтому носители немецкого языка в середине и носители русского языка в конце двадцатого века проиграли носителям языков, на которых продолжали спорить о жизни, писать неугодные кому-то книги, издавать газеты, менять правительства примерно как перчатки. Отменять ошибочные решения, называть обанкротившихся политиков банкротами и прогонять их из парламентов и правительственных зданий. Очень часто, почти всегда, этим более свободным народам приходилось многим жертвовать ради того, чтобы слова сохраняли силу и значение. Маленькая Греция, большая Германия и очень большие Соединенные Штаты Америки пользуются сейчас своими политическими языками рискованно и свободно.Время, предшествующее моменту выбора, это царство политического языка. В спорах с настоящими противниками всем кандидатам приходится не просто высказывать свои политические предпочтения, планы и амбиции. Им приходится терпеть, когда политические противники громят их за совершенные ошибки, публично демонстрируют, где слова и обещания были одни, а реальность обернулась совсем другой стороной.
Всего этого в России боятся как огня.Но тут никого не спасут такие знакомые русские отмазки: «Да какая разница, кто!»
«Да все одним миром мазаны!»
«Да следующие могут оказаться еще хуже!»В последние 15 лет в России пошли в ход и старые штампы, те самые ключевые слова, которые были в ходу в Третьем Рейхе и в Совке сталинской эпохи - «пятая колонна», «враги народа» и им подобные.Правда, и под грохот телевизионного маразма, с его «танковыми биатлонами», с его каждодневными разоблачениями «киевской фашистской хунты», пока еще сохраняет силу многоукладность русской жизни.Учебные заведения Российской Федерации находят в себе силы сопротивляться «русскому миру». Куда ни сунешься, везде обнаруживается тяга к английскому языку, к тому авангардному слову, которое хочет слышать от преподавателей и студентов наша страна и остальной мир. Публикация на английском языке ценится в Российской Федерации в десять раз выше публикации на русском. Так называемые отечественные академические издания считаются, по большей части, макулатурой. Не в мире - в самой России. Русский мир сам знает, что он такое. Некоторые коллеги возмущаются. И это хорошее, благотворное чувство. Надо, надо возмущаться. Опыт национал-социализма в Германии и сталинского большевизма в СССР показывает, что политическая глупость слишком дорого обходится людям: она застревает в мозгах на десятилетия.Вот почему на наш вопрос, может ли политика испортить жизнь языку, мы отвечаем утвердительно: да, может. До такой степени, что начинаешь бояться собственного языка. Д.Б., как говорит в таких случаях остроумный мининдел Лавров.

Окончил классическое отделение филологического факультета МГУ в 1975. Кандидат филологических наук (МГУ, 1979), доктор филологических наук (РГГУ, 2002). Работал в ГИТИСе (1978-84), в ИМЛИ АН СССР (с 1984). В 1990-1991 - стипендиат Фонда Гумбольдта в Гейдельберге, 1992-1997 - научный сотрудник Бременского института Восточной Европы, преподавал в университетах Дании, Германии, США, работал фрилансером в интернет-редакции «Немецкой волны» (2001-2006), приват-доцент Боннского университета (с 2002), в 2006-2007 научный сотрудник Института Восточной Европы при Бременском университете. С 2007 года профессор филологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, где преподает Историю античной литературы, древнегреческий язык и Введение в классическую филологию.

Книги

Карта нашей Родины: идеологема между словом и телом. Хельсинки, 2000. (Второе, дополненное издание «Карты нашей Родины» вышло в издательстве ОГИ в 2005.)
Гусейнов Г. Ч. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х. М.: Три квадрата, 2003. 272 с.
Драматургический метод Платона. М., 1981
«Орестея» Эсхила. Образное моделирование действия. М., 1982
Аристофан. М.: Искусство, 1988
Материалы к русскому общественно-политическому словарю XX в. М.: Три квадрата, 2003.

Избранные статьи (онлайн-версии)

Заметки к антропологии русского интернета: язык и литература сетевых людей. В: НЛО, № 43, 2000.
«Где бы я ни жил, я становлюсь, я остаюсь диссидентом…». К 65-летию Габриэля Гавриловича (Гарика) Суперфина.
Истолкование мифологии на рубеже античности и средневековья: из книги латинского грамматика v-vi вв.. - В: Античность как тип культуры / А.Ф. Лосев, Н.А. Чистякова, Т.Ю. Бородай и др., М., "Наука", 1988, с.325-333.
Некоторые особенности риторической практики М. В. Ломоносова в журнале Scando-Slavica, vol.40, 1994.
Берлога веблога. Введение в эрратическую семантику (2005). Опубликовано также в кн.: Integrum: точные методы и гуманитарные науки. М., «Летний сад», 2006.
Рипарография. Беллетристика середины 1990-х в поисках нового. В журнале Постскриптум: Литературный журнал. Под редакцией В.Аллоя и др. Вып. 1(6), 1997. СПб. С.143-167.
Грифос: предметное и словесное воплощение греческого мифа. В: Контекст-86. М., «Наука», 1987.
Gasan Gusejnov. The Linguistic aporias of Alexei Losev"s mystical personalism. – Studies in East European Thought (2009) 61: 153-164.

Ссылки и литература

Гусейнов, Гасан Чингизович в «Журнальном зале»
Проект Бохумского университета «Личность - Субъект - Индивидуум. Философские концепты персональности в истории немецко-русских культурных связей»
Maria Yelenevskaya (Technion, Israel): Language as a Reflection of Ideology in Russia. D.S.P. (vol. 1-2) by Gasan Gusejnov. - International Sociology. May 2006 vol. 21 no. 3, pp. 359-370.
Архивы форума «Говорим по-русски»
Живой журнал Г. Ч. Гусейнова gasan , preved
Курс лекций и проект Г. Ч. Гусейнова Античная литература на сайте Librarius.
Интерактивный курс введения в историю античной литературы
Институт Восточной Европы при Бременском университете

Psychologies:

Сегодня очень много говорится об опасности влияния интернета на наш язык. Согласны ли вы с этими опасениями?

Гасан Гусейнов:

На язык влияет всякая технология. Например, филолог Роман Тименчик написал в свое время замечательную статью «К символике телефона в русской поэзии». И там описаны некоторые особенности речи и поведения, приобретенные человеком именно с появлением телефона. Скажем, телефон – обычный старый стационарный аппарат – обычно ставили под зеркалом. И люди, разговаривая, часто смотрелись в него. Наши пра-пра-прадеды при виде наших дедов у телефона могли бы, наверное, сказать, что те ведут себя так, как раньше вели себя люди у алтаря. В этом смысле и телефон немного изменил человека как антропологический тип. Вообще же происходит нормальное технологическое развитие. Оно всегда сопряжено с опасениями, но фотография в свое время не убила живопись, кино – фотографию, а телевидение – кино.

Но как быть, например, с эпидемиями умышленного искажения слов, которые накатывают именно из интернета?

Г. Г.:

Все это было и раньше, задолго до всякого интернета. Кажется, у Довлатова есть забавная история про то, как Бродский шел ночью по Ленинграду с Анатолием Найманом и вдруг спросил, где на небе Южный Крест – которого, как известно, в нашем полушарии не видно. Найман, рассмеявшись, посоветовал Бродскому найти в энциклопедии на букву «А» статью «астрономия». А Бродский в ответ предложил самому Найману поискать там же на букву «А» статью «астроумие». Это нарушение правил, игра словами – черта творческого человека, со всех сторон обсаженного заборами и колючей проволокой, сделанными из языка. И конечно, такой человек старается все это исказить, сломать. Это нормальное явление, стремление к свободе. Думаю, такая игра существует с тех пор, как существует письменность, хотя нет – наверняка еще и раньше.

Но масштабы распространения всех этих «аффтар жжот» и «ужоснах» сегодня несопоставимы с прежними временами.

Г. Г.:

Конечно, но ведь и количество этих «заборов» у нас в языке уже близко к критическому. Интернет просто дал возможность их обходить. Мне кажется, главная проблема – та, что русский язык в принципе считается в обществе принадлежащим, с одной стороны, государству – всяким министерствам, депутатам и прочим инстанциям, а с другой стороны – профессионалам-лингвистам. Поэтому обычные люди все время ощущают язык, на котором говорят, немножко не своим. В грамотных людей встроено не творческое отношение к языку, а настороженное: «не перешел ли я каких границ». Предписывающие установки у нас доминируют над описывающими. И даже исследователем языка считается человек, не описывающий, каков язык, а авторитетно указывающий, каким он должен быть. У нас ведь и все словари такие – нормативные. Так правильно, так неправильно, и с обязательными пометками: устаревшее, просторечное. Уже словарь маргинализирует варианты и формы. А в результате получается нормативизм и дирижизм – беда, которая воспитывалась в носителях русского языка на протяжении почти всего прошлого столетия. Одно правильно, другое нет, одно норма, другое – искажение. Это тормозит язык, он теряет гибкость, и как раз против этого в конечном счете и направлены все эрративы – умышленные искажения, о которых вы говорите.

На то, чтобы сделать язык немножко более своим?

Г. Г.:

Именно. А языки, в которых существует традиция включения в словари просто того, что есть, в которых уделяется внимание практике употребления, – эти языки получают огромное преимущество.

Например, английский, охотно включающий в словари те же словечки, рожденные в интернете?

Г. Г.:

Да! Английский постоянно вбирает в себя новые слова, совершенно не заморачиваясь тем, откуда они пришли. Главный критерий – их используют люди, носители языка. Там же весь французский словарь можно найти, огромное количество греческих слов, латинских – через французское посредничество или напрямую, – немецких, русских. Этот язык постоянно все берет, все осваивает и приспосабливает. И возвращает, причем совершенно никому не навязываясь. Поэтому, думаю, английский и дальше будет подниматься, усиливаться как международный язык.

Даты

Гасан Гусейнов родился в 1953 году в Баку. В 1975 году окончил классическое отделение филологического факультета МГУ, в 1979 там же защитил кандидатскую диссертацию. Ученик выдающегося философа и филолога Алексея Лосева. В 1992–1997 годах преподавал в университетах Дании, Германии и США. В 2002 году защитил докторскую диссертацию. С 2007 года – профессор филологического факультета МГУ, с 2012 – профессор НИУ ВШЭ. Автор нескольких книг и более ста научных работ, в 2004 и 2012 годах входил в шорт-лист литературной Премии Андрея Белого.

Вернемся к влиянию интернета. Выходит, вы не видите в нем ничего негативного?

Г. Г.:

Разумеется, вижу, и очень многое, но это не совсем то, о чем вы говорите. На мой взгляд, одно из главных – и, конечно, пугающих – влияний интернета состоит в том, что с его появлением слова перестали исчезать и забываться. Случился ужас, которого боялся еще Сократ, говоривший, что письменность приведет к тому, что у людей перестанет работать память, они не смогут различать важное и не важное, будут записывать всякий вздор, который однажды и заполонит все человеческое существование. Понятно, что он отстаивал иерархическую функцию языка: когда только небольшая группа посвященных знала, что людям учить, а о чем следует забыть. Человечество давно от этого ушло, но проблема-то сейчас именно этого свойства. Слова, тексты, один раз появившись в Сети, никуда уже не уходят, человек тащит их за собой. И если книжку еще нужно найти, а потом и в самой книжке что-то отыскать, то Google в интернете сделает все мгновенно. Если сопоставить объем нынешних «незабываемых» слов с прошлым, то разница огромна. При этом значения многих из этих слов человек уже не очень хорошо себе представляет. Люди всегда пользовались агнонимами – словами, значения которых они не понимают, какую-то долю в нашем словаре эти агнонимы составляли и раньше. Но представьте ситуацию, когда большую часть нашего словаря составляет громадный массив не понятых, не осмысленных слов и выражений, находящихся при этом в постоянном обиходе. Многие ведь используют слово «идиосинкразия» или, скажем, «гомеопатия», даже понятия не имея, что это такое. И таких слов уже сотни – произносимых без всякого смысла, просто так! Не хочу выглядеть алармистом и восклицать «какой ужас!», но это уже заметное явление. Мы оказались в очень интересном мире, где вдруг обрели плоть и ведут оживленные беседы персонажи Платонова и Зощенко.

Вероятно, можно говорить уже и о том, что интернет меняет наше сознание?

Г. Г.:

С этим вопросом лучше все же обратиться к специалистам. Могу посоветовать, например, известную книгу Николаса Карра The Shallows, переведенную на русский как «Пустышка», – как раз о когнитивных угрозах интернета. Но, в принципе, вы правы: влияние сетевого языка и поведения вообще на сознание налицо. Сознание ослаблено. Когнитивная и коммуникативная функции языка угнетены, а экспрессивная и манипулятивная – усилены. Отсюда – резкие суждения, кричащий алогизм, презрение к рациональности. Много работая со студентами, я наблюдаю быстрое рассеивание памяти, утомление от восприятия большого текста. При этом на круг человек сегодня прочитывает, может быть, даже больше, чем раньше, – больше знаков проходит перед глазами. Но читает он их на очень небольшую глубину. Даешь студентам компактные тексты – они отлично усваиваются, ими легко оперировать. Но это тексты действительно маленькие, в один экран компьютера без скроллинга. А стоит только взять более продолжительный текст – и выясняется, что некоторые логические связи в головах вчерашних школьников уже не удерживаются надолго. Почему случилось некое событие и к какой точке вернуться, чтобы это понять? Выявление ключевых слов, опорных точек в большом тексте – все это становится серьезной проблемой.

Как ее решать?

Г. Г.:

Менять саму процедуру обучения. Молодым людям нужно давать сложные задачи на вырост. Они должны сами много писать. Развивать письменную речь и накапливать написанное, чтобы через какое-то время возвращаться к прочитанным текстам. Родители хотят, чтобы их дети читали? Тогда надо осознать, что прочитать теперь уже недостаточно: чтобы научиться любить читать, нужно сначала научиться писать.

В этой связи вы должны приветствовать возвращение к практике сочинений на экзаменах?

Г. Г.:

Нет. Сочинение – это совсем не то. К сожалению, из нашего образования совершенно выбита такая вещь, как изложение. В те уже почти первобытные времена, когда учился я, сначала учили писать изложения, а только потом сочинения. Простите, но сочинение, в общем, может написать любой дурак. Как форма повествования сочинение намного проще. Потому что изложение задает определенные рамки, требует знания текста – достаточного, чтобы этот текст пересказать своими словами. Это, таким образом, более сложная задача: текст сначала нужно понять – причем текст, как правило, написанный хорошим писателем. И вернуть в школу нужно было изложение, а вовсе не сочинение. А вторая вещь, которой не учитывает идея возврата к сочинению, – это игра. Вообще, главное влияние интернета на человека – это игровое влияние. Особенно на молодых людей, среди которых играет в те или иные игры большинство. И элемент игры в обучении абсолютно необходим. Школьников и студентов нужно приучать писать тексты, в которых они проделывали бы некоторые операции по умышленному искажению, если хотите, уже прочитанного текста. То есть ту самую игровую эрративную практику, пародию нужно вводить в дело.

Вы используете такие приемы в работе со студентами?

Г. Г.:

Да, конечно, и не только такие. Я, например, даю им задания, в которых главную роль играет не текст, а географическая карта. И нужно не запомнить сюжет, а самим нарисовать с помощью Яндекс.Карт или Googlemaps основные маршруты движения героев. Или перемещения какого-то исторического персонажа. Выясняется, что это прекрасно ложится на опорную изобразительную матрицу, востребованную сегодняшней жизнью в сети максимально. И если своими руками, своими пальцами все это набиваешь и вычерчиваешь, то и маршрут Одиссея запоминается лучше, а с ним – и сама поэма. Интернет – и в этом его большое достоинство – позволяет сделать частью собственного опыта опыт чужой. Правда, чисто виртуальный, в чем, конечно, есть и серьезный недостаток. А настоящая работа с языком и над языком всегда – телесна!

То есть происходит через книгу?

Г. Г.:

И через книгу. И через архитектуру. Мы вот ездили со студентами Вышки на практику в Рим, и они перед поездкой собрали свою книгу для чтения. Конечно, это была компиляция весом в 2,5 кг. Но опыт работы над ней до поездки и последующий опыт внесения исправлений и дополнений дал всему путешествию новое измерение – языковое и литературное: чтобы этот город мог поселиться в их памяти и в их языке, они сначала изготовили его словесный макет.

Чтобы потом разместить его в Cети?

Г. Г.:

О пошлости под маской культуры

«Наука приравнивает всю эту культурную пошлятину «возрастных», «кушающих», «отдыхающих» и «присаживающихся» к суевериям и бережно изучает собранные образцы. Не читать же мораль человеку, который отказывается протянуть руку для рукопожатия «через порог», получать в подарок платок или в застолье передавать нож из руки в руку. Как и список бытовых суеверий, живая речь находится в постоянном движении. Вот в последние лет десять тянущиеся к культуре люди вместо «удобно» все чаще говорят «комфортно». Почему? Возможно, потому, что за несколько десятилетий до того они привыкли употреблять слово «неудобно» в значении «неприлично, стыдно». Даже анекдот такой был в 80-х годах – про Стеньку Разина, который в набежавшую волну княжну-то бросил, а потом ему «неудобно стало». Значит ли это, что ради слова «комфортно» надо отказываться от слова «удобно»? Нет, не значит. И мизинчик не обязательно оттопыривать, когда рюмку опрокидываешь, но и раздражаться на мизинчик оттопыривающих – последнее дело. Тут главное быть понятым. С ударением на «о», понятное дело».