Все в страшном порядке маяковский. Библиотека поэта

На голове Маяковского ладонь солнца - священнослужителя мира, отпустителя всех грехов. Земля говорит ему: «Ныне отпущаеши!»

Пусть глупые историки, науськанные современниками, пишут, что поэт жил скучной и неинтересной жизнью. Пусть он знает, что так и будет пить свой утренний кофе в Летнем саду. День его сошествия в мир был абсолютно как все, никаких знаков не горело в небе его Вифлеема. Но как же он может не воспевать себя, если чувствует себя сплошной невидалью, а каждое своё движение - необъяснимым чудом? Его драгоценнейший ум может выдумать новое двуногое или трёхногое животное. Чтобы он мог превращать зиму в лето, а воду в вино, под шерстью жилета у него бьётся необычайнейший комок.

С его помощью могут совершать чудеса все люди - прачки, булочники, сапожники. И чтобы увидеть Маяковского, это небывалое чудо двадцатого века, паломники оставляют гроб Господень и древнюю Мекку. Банкиры, вельможи и дожи перестают понимать: зачем они нагребли дорогие деньги, если сердце - это все? Им ненавистен поэт. В руки, которыми он хвалился, они дают ружье; язык его оплёван сплетнями. Он вынужден влачить дневное иго, загнанный в земной загон. На его мозгах «Закон», на сердце цепь - «Религия», к ногам приковано ядро земного шара. Поэт теперь навек заключён в бессмысленную повесть.

А посредине золотоворота денег живёт Повелитель Всего - неодолимый враг Маяковского. Он одет в франтовские штаны, Его пузо похоже на глобус. Когда кругом гибнут, Он читает роман Локка со счастливым концом, для Него Фидий ваяет из мрамора пышных баб, а Бог - Его проворный повар - готовит мясо фазаново. Его не трогают ни революции, ни смена погонщиков человечьего табуна. К Нему всегда идут толпы людей, к Его руке склоняется самая прекрасная женщина, называя Его волосатые пальцы именами стихов Маяковского.

Видя это, Маяковский приходит к аптекарю за лекарством от ревности и тоски. Тот предлагает ему яд, но поэт знает о своём бессмертии. Происходит вознесение Маяковского в небо. Но хвалёное небо кажется ему вблизи всего лишь зализанной гладью. На небесной тверди звучит музыка Верди, важно живут ангелы. Постепенно Маяковский вживается в небесный быт, встречает новых пришельцев, среди которых его приятель Абрам Васильевич. Он показывает вновь прибывшим величественную бутафорию миров. Все здесь находится в страшном порядке, в покое, в чине. Но через много веков небесной жизни сердце начинает шуметь в поэте. Возникает тоска, ему мерещится какой-то земной облик. Маяковский сверху вглядывается в землю. Рядом с собою он видит старого отца, который вглядывается в очертания Кавказа. Скука охватывает Маяковского! Показывая мирам номера невероятной скорости, он несётся на землю.

На земле Маяковского принимают за красильщика, упавшего с крыши. За века, проведённые поэтом на небе, здесь ничего не изменилось. По скату экватора из Чикаг сквозь Тамбовы катятся рубли, утрамбовывая горы, моря, мостовые. Всем руководит тот же враг поэта - то в виде идеи, то похожий на черта, то сияющий Богом за облаком. Маяковский готовится отомстить Ему.

Он стоит над Невой, глядя на бессмысленный город, и вдруг видит любимую, которая лучами идёт над домом. Только тогда Маяковский начинает узнавать улицы, дома и все свои земные мучения. Он приветствует возвращение своего любовного сумасшествия! От случайного прохожего он узнает, что улица, где живёт любимая, теперь называется именем Маяковского, который тысячи лет назад застрелился под её окном.

Поэт смотрит в окно на спящую любимую - такую же юную, как тысячи лет назад. Но тут луна становится лысиной его давнего врага; наступает утро. Та, кого поэт принял за любимую, оказывается чужой женщиной, супругой инженера Николаева. Швейцар рассказывает поэту, что возлюбленная Маяковского, согласно старой легенде, выбросилась на тело поэта из окна.

Маяковский стоит на несгорающем костре немыслимой любви и не знает, к какому небу теперь обратиться. Мир под ним затягивает: «Со святыми упокой!»

Поэма Владимира Маяковского «Человек» известна куда меньше. Да и Маяковского знаем мы, пожалуй, чрезвычайно мало. Когда поэт «себя смирял, становясь на горло собственной песне» - это хотя бы объяснимо. Это дело поэта. Но для нас-то почему Маяковский остается лишь «агитатором, горланом, главарем»? Или мы «ленивы и нелюбопытны»? Или просто удобнее нам так?
Маяковский писал поэму «Человек» в конце 1916-начале 1917 годов. Когда она вышла в организованном поэтом издательстве «АСИС» («Ассоциация социалистического искусства»), Маяковский дал ей замечательный подзаголовок: «Вещь».
Маяковский написал а переломное время именно поэму «Человек» по той же самой причине, по которой Юрский в переломное время ее читает. И снова не про Юрского хочу сказать, а про Вас. Про нашу с Вами жизнь, над которой легко иронизировать, но которую не так-то просто прожить.
Как же
себя мне не петь,
если весь я -
сплошная невидаль,
если каждое движение мое-
огромное,
необъяснимое чудо.

Знаете, про кого это написано? Думаете, про Маяковского? Нет, про всех. И потому поэма «Человек» - это напоминание о том, что все мы - люди. И что нет ничего более интересного, важного и сложного, чем бури, происходящие внутри человека. И об этом нужно постоянно напоминать, А то забываем. Только не надо пенять на время: за душу свою человек всегда отвечает сам.
Кто-то, может быть, вздохнет: «Человек» - поэма для понимания сложная. Спорить не буду. Но разгадка этой поэмы - это не разгадка твор¬чества Маяковского или постижение работы Юрского, в первую очередь, это постижение самого себя. Души своей, сердца.
Над моим письменным столом висит небольшая фотография Сергея Юрского. И всякий раз, поднимая глаза, неминуемо упираешься в его абсолютно самостоятельный и независимый взгляд. Сергей Юрьевич Юрский - человек, чей взгляд останавливает от многих неблагородных поступков. Уверен, не только меня. Все-таки это удивительно, что после стольких лет, которые мы сегодня с привычной яростью изобличаем, в искусстве остались.люди, перед которыми может быть стыдно. Сам факт их присутствия мешает одним и поддерживает других.
Впрочем, с Юрском уже столько написано, что трудно не повториться... Поговорим о Вас - о том самом человеке, который, придя домой, вытащил из конверта пластинку, поставил ее на проигрыватель... Такая точка отсчета необходима еще и потому, что Сергей Юрский читает не в воздух, не в абстракцию, но обращаясь, всегда к конкретному человеку. К Вам. К современнику.

Влади́мир Влади́мирович Маяко́вский (7 (19) июля 1893, Багдади, Кутаисская губерния - 14 апреля 1930, Москва) - русский советский поэт.
Помимо поэзии ярко проявил себя как драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый Фронт»), «Новый ЛЕФ».
В своих произведениях Маяковский был бескомпромиссен, поэтому и неудобен. В произведениях, написанных им в конце 1920-х годов, стали возникать трагические мотивы. Критики называли его лишь «попутчиком», а не «пролетарским писателем», каким он себя хотел видеть. Немаловажно, что за два дня до самоубийства, 12 апреля, у него была встреча с читателями в Политехническом музее, на которой собрались в основном комсомольцы; было много хамских выкриков с мест. В какой-то момент он даже потерял самообладание и сел на ступеньки, ведущие со сцены, опустив голову на руки.
В предсмертном письме от 12 апреля Маяковский просит Лилю любить его, называет её (а также Веронику Полонскую) среди членов своей семьи и просит все стихи и архивы передать Брикам.

Владимир Владимирович Маяковский

«Человек»

На голове Маяковского ладонь солнца — священнослужителя мира, отпустителя всех грехов. Земля говорит ему: «Ныне отпущаеши!»

Пусть глупые историки, науськанные современниками, пишут, что поэт жил скучной и неинтересной жизнью. Пусть он знает, что так и будет пить свой утренний кофе в Летнем саду. День его сошествия в мир был абсолютно как все, никаких знаков не горело в небе его Вифлеема. Но как же он может не воспевать себя, если чувствует себя сплошной невидалью, а каждое своё движение — необъяснимым чудом? Его драгоценнейший ум может выдумать новое двуногое или трёхногое животное. Чтобы он мог превращать зиму в лето, а воду в вино, под шерстью жилета у него бьётся необычайнейший комок.

С его помощью могут совершать чудеса все люди — прачки, булочники, сапожники. И чтобы увидеть Маяковского, это небывалое чудо двадцатого века, паломники оставляют гроб Господень и древнюю Мекку. Банкиры, вельможи и дожи перестают понимать: зачем они нагребли дорогие деньги, если сердце — это все? Им ненавистен поэт. В руки, которыми он хвалился, они дают ружье; язык его оплёван сплетнями. Он вынужден влачить дневное иго, загнанный в земной загон. На его мозгах «Закон», на сердце цепь — «Религия», к ногам приковано ядро земного шара. Поэт теперь навек заключён в бессмысленную повесть.

А посредине золотоворота денег живёт Повелитель Всего — неодолимый враг Маяковского. Он одет в франтовские штаны, Его пузо похоже на глобус. Когда кругом гибнут, Он читает роман Локка со счастливым концом, для Него Фидий ваяет из мрамора пышных баб, а Бог — Его проворный повар — готовит мясо фазаново. Его не трогают ни революции, ни смена погонщиков человечьего табуна. К Нему всегда идут толпы людей, к Его руке склоняется самая прекрасная женщина, называя Его волосатые пальцы именами стихов Маяковского.

Видя это, Маяковский приходит к аптекарю за лекарством от ревности и тоски. Тот предлагает ему яд, но поэт знает о своём бессмертии. Происходит вознесение Маяковского в небо. Но хвалёное небо кажется ему вблизи всего лишь зализанной гладью. На небесной тверди звучит музыка Верди, важно живут ангелы. Постепенно Маяковский вживается в небесный быт, встречает новых пришельцев, среди которых его приятель Абрам Васильевич. Он показывает вновь прибывшим величественную бутафорию миров. Все здесь находится в страшном порядке, в покое, в чине. Но через много веков небесной жизни сердце начинает шуметь в поэте. Возникает тоска, ему мерещится какой-то земной облик. Маяковский сверху вглядывается в землю. Рядом с собою он видит старого отца, который вглядывается в очертания Кавказа. Скука охватывает Маяковского! Показывая мирам номера невероятной скорости, он несётся на землю.

На земле Маяковского принимают за красильщика, упавшего с крыши. За века, проведённые поэтом на небе, здесь ничего не изменилось. По скату экватора из Чикаг сквозь Тамбовы катятся рубли, утрамбовывая горы, моря, мостовые. Всем руководит тот же враг поэта — то в виде идеи, то похожий на черта, то сияющий Богом за облаком. Маяковский готовится отомстить Ему.

Он стоит над Невой, глядя на бессмысленный город, и вдруг видит любимую, которая лучами идёт над домом. Только тогда Маяковский начинает узнавать улицы, дома и все свои земные мучения. Он приветствует возвращение своего любовного сумасшествия! От случайного прохожего он узнает, что улица, где живёт любимая, теперь называется именем Маяковского, который тысячи лет назад застрелился под её окном.

Поэт смотрит в окно на спящую любимую — такую же юную, как тысячи лет назад. Но тут луна становится лысиной его давнего врага; наступает утро. Та, кого поэт принял за любимую, оказывается чужой женщиной, супругой инженера Николаева. Швейцар рассказывает поэту, что возлюбленная Маяковского, согласно старой легенде, выбросилась на тело поэта из окна.

Маяковский стоит на несгорающем костре немыслимой любви и не знает, к какому небу теперь обратиться. Мир под ним затягивает: «Со святыми упокой!»

В то время, как историки считают, что жизнь поэта была скучна и неинтересна, он сам придерживается другой точки зрения. День его прихода в мир был обыкновенным, но он воспевает себя, ведь считает чудом. Разум этого чудесного творения способен сделать что угодно. А все благодаря его сердцу в груди.

С помощью поэта чудеса совершают все люди в мире. Для встречи с Маяковскиим паломники поворачиваются из Мекки. Банкиры и все богачи не понимают, зачем им деньги, если все – это сердце? Вот почему они питают ненависть к поэту, сплетничают.

Враг Маяковского (Повелитель Всего) живет в средине золотоворота. У него все самое лучшее, а его женщина читает ему стихи Маяковского. Все это мучает поэта, поэтому он регулярно наносит визит аптекарю, чтобы купить лекарства от тоски и ревности. Аптекарь предлагает яд, но поэт бессмертен, поэтому воскрешается на небе. День за днем Маяковский привыкает к жизни на небе, встречается с другими небожителями, среди них друг Абрам Васильевич. Именно он показывает новеньким величие миров, находящихся в исключительном порядке.

Проходят века. Небесная жизнь заставляет сердце поэта шуметь, формирует тоску, начинают мерещиться земные облики. Маяковского охватила скука, поэтому он помчался на Землю. Земляне приняли Маяковского за красильщика, который свалился с крыши. Поэт не замечает на земле каких-либо изменений за то время, что его не было здесь. Руководит всем на Земле прежний враг поэта, но он принимает вид то идеи, то черта, то сияющего Богом за облаком. Маяковский планирует Ему месть.

Стоя над Невой и осматривая бессмысленный город, поэт увидел любимую, лучами идущую над домом. Вот только теперь Маяковский узнает улицы, дома и все мучения, которые поэт испытал на Земле. Поэт рад, что любовное сумасшествие вернулось к нему.

Случайный прохожий поведал, что улицу назвали именем поэта, ведь тысячу лет назад он застрелился под окном любимой. В свете луны поэт замечает, что это не любимая, а простая женщина. А все потому, что старая легенда утверждает, якобы любимая выбросилась на тело поэта вслед за ним. Поэт в центре несгорающего костра пылает немыслимой любовью и не знает, у какого неба ему просить.

Одновременно в том же издательстве вышло второе бесцензурное издание "Облака в штанах". Когда в конце января Маяковский читал "Человека" в частной компании, реакция была ошеломляющей. На вечере, Устроенном в квартире поэта А. Амари, присутствовала большая часть русского поэтического парнаса: символисты Андрей Белый, Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов, Юргис Балтрушайтис, футуристы Давид Бурлюк и Василий Каменский, а также поэты, творчество которых не относилось к определенному течению, - Марина Цветаева, Борис Пастернак и Владислав Ходасевич.

"Читали по старшинству, без сколько-нибудь чувствительного успеха, - вспоминал позднее Пастернак. Когда очередь дошла до Маяковского, он поднялся и, обняв рукою край пустой полки, которою кончалась диванная спинка, принялся читать "Человека". Он барельефом <...> высился среди сидевших и стоявших и, то подпирая рукой красивую голову, то упирая колено в диванный валик, читал вещь необыкновенной глубины и приподнятой вдохновенности".

Напротив Маяковского сидел Андрей Белый и слушал как завороженный. Когда чтение закончилось, он, потрясенный и бледный, встал и сказал, что не представлял, что можно создавать поэзию такой силы в нынешнее время.

Публичное чтение, состоявшееся через несколько дней в Политехническом музее, прошло так же успешно. "Никогда я такого чтения от Маяковского не слыхал, - вспоминал Роман Якобсон , присутствовавший там вместе с Эльзой .

"Он очень волновался, хотел передать все и читал совершенно изумительно <...>". Посетивший и этот вечер Андрей Белый повторил хвалебные слова, назвав Маяковского самым выдающимся русским поэтом после символистов. Это было наконец долгожданное признание.

"Человек" создавался на протяжении 1917-го, Маяковский приступил к работе весной и завершил поэму в конце года, уже после Октябрьской революции. Поэма длиной почти в тысячу строк занимает, таким образом, центральное место в творчестве Маяковского чисто хронологически, на рубеже старого и нового времени. Однако и тематически она занимает центральное положение: нигде тема экзистенциальной отчужденности Маяковского не звучит так отчаянно, как здесь. Поэма структурирована как Евангелие и разделена на части: "Рождество Маяковского", "Жизнь Маяковского", "Страсти Маяковского", "Вознесение Маяковского", "Маяковский в небе", "Возвращение Маяковского", "Маяковский векам".

Религиозный подтекст подчеркивается оформлением обложки, на которой имя автора и название поэмы образуют крест.

День, когда родился Маяковский, - "день моего сошествия к вам" - был "одинаков", и никто не догадался намекнуть "недалекой неделикатной звезде", что этот день достоин праздника. И все же это событие такого же масштаба, как рождение Христа, потому что каждое совершаемое Маяковским движение - огромное, необъяснимое чудо, его руки могут обнять любую шею, его язык способен произвести любой звук, его "драгоценнейший ум" сверкает, он умеет превращать зиму в лето, воду - в вино. А еще он все превращает в поэзию - прачки становятся "дочерьми неба и зари", у булок "загибаются грифы скрипок", а голенища сапог "распускаются в арфы". Все сущее есть результат рождения Маяковского: "Это я / сердце флагом поднял. / Небывалое чудо двадцатого века!" Перед этим чудом "отхлынули паломники от гроба господня, / опустела правоверными древняя Мекка".

Однако далеко не все ценят умение поэта превращать. Реальный мир, "логово банкиров, вельможей и дожей", чувствует угрозу и идет в наступление: "Если сердце все, то зачем грести деньги? Кто дням велел изюлиться? Нет! Небо надо "запереть в провода", а землю - "скрутить в улицы". А "загнанный в земной загон" человек/поэт, язык которого оплеван сплетнями, влачит "дневное иго", с "законом" на мозгах и "религией" на сердце. Он "заключен в бессмысленную повесть", фантазия изгнана, правят только деньги, в "золотовороте" тонет все, великое и малое: "гении, курицы, лошади, скрипки". А посередине всего этого, на "острове расцветоченного ковра" живет Повелитель Всего, соперник поэта и его "неодолимый враг", в тонких чулках с нежнейшими горошинками, франтовских штанах и в "галстуке, выпест-ренном ахово".

Хотя враг Маяковского наделен стереотипными чертами буржуа, свести Повелителя Всего к социальному или экономическому феномену было бы слишком просто. В поэтическом мире Маяковского понятие "буржуй" прежде всего символ застоя, консерватизма, пресыщенности: "Быть буржуем / это не то что капитал / иметь, / золотые транжиря. / Это у молодых / на горле / мертвецов пята / это рот зажатый комьями жира" - так через пару лет Маяковский определит смысл "буржуйства" в поэме "150 000 000?.

Повелитель Всего - это "всемирный буржуй", чей дешевый и вульгарный вкус властвует и губит мир. Вывод, который Маяковский формулирует в поэме "Человек", может служить эпиграфом ко всему его творчеству:

"Встрясывают революции царств тельца, меняет погонщиков человечий табун, но тебя, некоронованного сердец владельца, ни один не трогает бунт!"

Притягательная сила Повелителя так велика, что даже любимая поэта противостоять ей не может. Он пытается удержать ее, но поздно, она уже у Него. Его череп блестит, Он безволосый, "только / у пальца безымянного / на последней фаланге / три / из-под бриллианта / выщетинились волосики". Она склоняется к Его руке, и губы шепчут имена волосиков: один называют "флейточкой", другой "облачком", третий - "сияньем неведомым" только что написанного произведения. Так "некоронованный сердец владелец" опошляет не только любовь Маяковского, но и его поэзию. Женщина в Его власти, тоска и отчаяние вызывают мысли о самоубийстве у поэта, чье "сердце рвется к выстрелу, / а горло бредит бритвою". Он идет по набережной Невы, и его душа "замерзшим изумрудом" падает на лед. Он заходит в аптеку, но, получив от аптекаря склянку с ядом, вспоминает, что бессмертен, и "потолок отверзается сам" - он поднимается на небо. Там он скидывает "на тучу / вещей / и тела усталого / кладь". Поначалу он разочарован. Он понимает, что "неодолимый враг" живет и в нем самом, и жалуется, что нет ему "ни угла ни одного, / ни чаю, / ни к чаю газет".

Но он привыкает, небесная жизнь оказывается отражением земной, здесь существование тоже с утра и до вечера подчинено строгому режиму. Кто чинит тучи, кто "жар надбавляет солнцу в печи". Но что делать ему, поэту, он ведь "для сердца, / а где у бестелесных сердца?!"/ Когда он предлагает развалиться "по облаку / телом", чтобы всех созерцать, ему отвечают, что это невозможно - и в небе нет места для поэта.

"Кузни времен вздыхают меха", года похожи друг на друга, в конце концов в груди у Маяковского снова начинает стучать сердце, и он хочет вернуться на землю. Может быть, теперь там все по-новому, спустя "i, 2, 4, 8, 16, тысячи, миллионы? лет? Но, сваливаясь с неба, как "красильщик с крыши", он быстро обнаруживает, что все осталось по-прежнему, люди заняты прежними делами, "тот же лысый / невидимый водит, / главный танцмейстер земного канкана то "в виде идеи, / то чёрта вроде, / то богом сияет, за облако канув". У врага воплощений прорва!

Оказавшись у Троицкого моста, Маяковский вспоминает, что когда-то стоял здесь, смотрел вниз на Неву и собирался броситься в воду. Словно во сне, он вдруг видит любимую, чувствует почти "запах кожи, / почти что дыханье, / почти что голос", ожившее сердце шарахается, он опять "земными мученьями узнан": "Да здравствует / - снова, - / мое сумасшествие! - восклицает он, вторя теме сумасшествия в "Облаке в штанах".

Спросив у прохожего об улице Жуковского, он узнает, что эта улица - "Маяковского уже тысячи лет: / он здесь застрелился у двери любимой".

Он осторожно пробирается в дом, узнает квартиру, "все то же, / спальня та ж". Замечает в темноте "голую лысину", стискивает кинжал и идет дальше, снова "в любви и в жалости". Но когда зажигается электричество, он видит, что в квартире живут чужие люди, инженер Николаев с женой. Он бросается вниз по лестнице и находит швейцара. На вопрос "Из сорок второго / куда ее дели?" получает ответ: согласно легенде, она бросилась к нему из окна: "Вот так и валялись / тело на теле". Маяковский прервал земное существование из-за неразделенной любви, теперь он вернулся, но любимой больше нет. Куда ему деваться? На какое небо? К какой звезде? Ответа нет. Все погибнет, говорит он, ибо "тот, / кто жизнью движет, / последний луч / над тьмой планет / из солнц последних выжжет". Сам же он стоит, "огнем обвит, / на несгорающем костре / немыслимой любви" - вариация финальных строк первой части "Облака в штанах": "Крик последний, - / хоть ты / о том, что горю, в столетия выстони!"

Экзистенциальная тематика, пронизывающая с самого начала творчество Маяковского, в поэме "Человек" достигает кульминации: одинокое "я", борющееся с врагом поэзии и любви, имя которому легион: необходимость, мещанство, тривиальность быта - "мой неодолимый враг", Повелитель Всего.

Лев Шестов говорит о "людях трагедии", которые должны постоянно воевать на двух фронтах: - и с "необходимостью", и со своими ближними, которые еще могут приспособляться и поэтому, не ведая, что творят, держат сторону самого страшного врага человечества". Шестов имел в виду Достоевского и Ницше, но определение в равной степени применимо и к Маяковскому с его трагическим мировоззрением. Как явствует из названия, "Человек" повествует не о Маяковском в России, а о Человеке во Вселенной; проблематика общая, экзистенциальная, не частная.

Тем не менее произведение, как и вся поэзия Маяковского, глубоко автобиографично. Если упоминаний о политических событиях в поэме нет, то присутствие Лили ощущается явственно. Намеки на нее многочисленны, от конкретного адреса - даже номера квартиры! - до перечисления произведений Маяковского; в набросках намеки еще очевидней.