Серая тишина стояла вокруг парк погружался. Развитие связной речи на уроках русского языка

Тёмный лес стоял, нахмурившись под тусклым светом луны и грибов. Бесшумная тишина стояла вокруг. Мёртвые папоротники зашевелились, и оттуда вышел полосатый кот. Покачав мускулами, он посмотрел на кучку котов сидящих на поляне заросшей тёмно – серой травой. - Спасибо, что пришли, – Прорычал, Коготь Серый кот в тёмных пятнах повернул голову на мускулистого кота и спросил: - Что тебе надо, друг? - Мне нужна помощь, – спокойно сказал он. - Я узнал, что раз в два миллиона лет открываются врата из Сумрачного Леса. - И что?! – вскочил тёмно – серый кот. - Нас это обнадёживает? То, что через сколько-то лет появится ангельский кот с небес и унесёт нас обратно на землю? - Не кипятись, Частокол. – Коготь посмотрел на своего друга. - Два миллиона лет наступят послезавтра, друзья.…И тогда мы сможем отомстить этому блохастому Огнезвезду, который испортил всю мою жизнь и отправил гнить здесь вечно! – Его раскатистый голос пронёсся по всему лесу. - Коготь, ты прав. – Сказал Уголёк. - Каждый должен отомстить по - своему. Ты - Огнезвёзду, Частокол – Крутобоку, а я братьям Остролистой. - Уголёк, мудрые слова. Но нам нужен тот, кто предан лучшим воинам, вроде нас, сильный и хитрый кот..И самое главное до наступления на Грозовое племя, все должны перестать доверять друг другу…- Закончил своё речь Коготь. - Позвольте, я помогу? Трое котов обернулись на звук. Из чахлых кустов вышел огромный кот с бурой шерстью и красными, как пламя глазами. - Скажи своё имя, незнакомец, и чем ты можешь нам помочь? – Сказал Уголёк - Меня зовут Кровавый Ворон. Я живу на другой части этого леса. Раньше я был котом Речного племени, но оттуда меня изгнали, за то, что я давал котятам испорченную рыбу, от чего их рвало. Мне нравится наблюдать, как другие мучаются. Также, я мучил котят, отрывая им постепенно конечности. Но у меня остался сын, который до сих пор верен мне. Сейчас его зовут Скалозуб, - старик хитро посмотрел в ту сторону где откроются врата Сумрачного Леса. Воробей брёл по мокрой от дождя траве. Он шёл на поляну, найденную войнами в тёмной части глуши. Поляна оказалась полезной. По словам Львиносвета это маленький клочок земли, заросший мхом и кустами. Болотистая местность, где много кошачьей мяты и ягод тиса. Набрав полную пасть травы, он побрёл в лагерь. По дороге Воробей наткнулся на колючку. Кое-как дохромав до лагеря, он бросил траву перед выходом и начал вытаскивать занозу. - Воробей! – послышался крик из детской. Целитель повернул голову в сторону звука. - Иду, иду,- проворчал целитель. Воробей поднялся с насиженного места и пошёл в сторону детской. - Что случилось? – без тени беспокойства спросил целитель. - Лисичка оцарапала бок Мраку! – беспокойно крикнула Алая. - Сейчас вылечим, - сказал Воробей. Целитель повёл оруженосца в пещеру и стал заматывать рану паутиной. - Воробей! – донёсся крик на поляне. Ну что случилось?! – раздраженно крикнул целитель. - Я принёс ноготков! – радостно сообщил ученик целителя Колосочек. - Спасибо. Положи в правый угол трещины, - пробубнил целитель. - Ну, всё Мрак. Иди, отдохни. Чуть позже приходи, наложу крапивы. Теперь целители стали использовать крапиву против царапин. Её сок более быстрее проникает в рану и исцеляет, чем ноготки. Но их тоже не забыли. Они используются против воспаления и гниения ран. Сделав все дела, Воробей решил отдохнуть. Принеся перьев только что съеденного дрозда, он упал на подстилку и уснул крепким сном. Проснувшись, он очутился в туманном месте. Пройдя немного вперёд, он услышал шорохи. Обернувшись, он увидел, лишь красные глаза и бурую шерсть. Но они растворились вместе с туманом. Небо просияло, и показались яркие звёзды. Вдруг, Воробей учуял сладкий запах знакомой шерсти. - Пестролистая? Это ты? – задал он вопрос к звёздам. Вдруг, с неба спустился туман окутанный звёздами. Через минуту оттуда вышла чудесная кошка. - Да. Я пришла с тобой поговорить. – Сказала Пестролистая. - Я слушаю тебя, – вопросительно посмотрел целитель на кошку. Пестролистая посмотрела по сторонам убеждаясь, что никто не слышит их. - Я хочу тебе сказать вот что. Придёт кот в ваш лагерь. Он хитёр, как лиса. Его зубы острее, чем у тигра. Он сольётся с толпой. Рассорит твоих соплеменников и захватит власть… - Что? – переспросил Воробей. - Скоро, мой мальчик, ты узнаешь,…Узнаешь… - Проговорила бывшая целительница и исчезла. - Вечно они говорят загадками, - Фыркнул он. Проснувшись от шума, он вышел на поляну. Там собралось много котов и все шептались. Он уловил запах незнакомца. - Что случилось? Кто это? – спросил он у рядом сидящей Голубки. - Это? Это огромный мускулистый кот. Он серый с тёмно – серыми пятнами. Они покрывают его шерсть на макушке и боках. А глаза у него красные, как закат. – закончила Голубка рассмотрев незнакомца. Послышался звук ссыпаемой гальки. Это Огнезвёзд спускался с скалы. Он подошёл к незнакомцу. Вежливо пригласил его в свою пещеру. Войдя в пещеру, он начал говорить. - Кто ты? – обглядывая, незнакомца с ног до головы спросил предводитель. - Скалозуб. Я одиночка, но я очень хочу присоединиться к вам. Вы так сильны! Так превосходны! - восхитился Скалозуб. Закончив беседу Огнезвёзд, вскочил на скалу и собрал всех котов. - Теперь этот незнакомец по имени Скалозуб будет нашим воителем! – провозгласил он. Коты взорвались, радостными криками приветствуя сильного кота. Львиносвет подошёл к Воробью и Голубки. - Что-то не нравится мне этот тип, - подозрительно сказал он. - Мне вот он кажется довольно милым, - сказала Голубка. Львиносвет внимательно посмотрел на неё. Он давно её любит, но она не обращает на него ни какого внимания. - Брат, мне нужно кое – что сказать тебе, - прошептал Воробей на ухо Львиносвету. Они пошли в пещеру целителя, и Воробей сказал ему о своём сне. Закончив, свой рассказ он сказал. - Я видел такие красные глаза.… И мне не очень нравится этот кот, – сказал он. - Не беспокойся. Я всё узнаю об этом коте, - промямлил Львиносвет. Паучишка брёл по тёмному лесу. В голове у него пронеслось «Где я?!». Идя, дальше он услышал голоса. Спрятавшись в кусты, он замер и не шевелился. - Я здесь отец, – сказал серый кот. - Хорошо, - сказал Кровавый Ворон. - Ты выполнил первую часть плана Скалозуб, - сказал Коготь. Паучишка невольно вздрогнул, услышав имя соплеменника. «Какую часть плана? И кто это?» мысленно задал он себе вопрос. - Ты влился в их доверие всего лишь за 3 дня, - продолжал Коготь. - Это достойно похвалы! – вскрикнул Частокол. - Да. Частокол прав. Ты получишь власть над Грозовым племенем, когда мы убьём Огнезвёзда, Крутобока, Воробья и Львиносвета, - с лёгкой улыбкой сказал полосатый великан. Паучишка испугался и наступил на ветку лежащую сзади себя. Коты услышали шум и стали перешёптываться. - Давай сын. Сделай это, - проговорил бурый кот. Паучишка побежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали его лицо и лапы. Он слышал, что за ним бегут. Скалозуб бежал, рысцой догоняя неповоротливого оруженосца. Глаза его сверкали адским пламенем в кромешной темноте. Паучишка, запнулся об корень дерева и упал. Поняв, что бежать дальше он не сможет начал забиваться в переплёт корней дуба. Скалозуб, подошёл к нему. Одним ударом лапы он рассёк корни дерева. Он навис над ним как туча над горой. Последнее что увидел, Паучишка это были глаза горящие красным пламенем и желающим смерти всего живого.

1. Самый жаркий день лета тянулся к завершению, и сонная тишина обволакивала большие квадратные дома Бирючиновой улицы

   Документ

   Самый жаркий день лета тянулся к завершению, и сонная тишина обволакивала большие квадратные дома Бирючиновой улицы. Обычно сверкающие машины теперь пылились на подъездных дорожках, а лужайки, когда-то изумрудно-зеленые, пожелтели

2. И с неспокойной совестью. Создавая лучший мир, невозможно не держать в голове, что перед лицом подлинной реальности утопия

   Утопия

3. Лукьянов Александр Николаевич

   Документ

   В современном мире написание утопии всегда сопряжено с ответственностью и с неспокойной совестью. Создавая лучший мир, невозможно не держать в голове, что перед лицом подлинной реальности утопия выглядит хрупкой и неправдоподобной,

4. Рекордно жаркий день этого лета подходил к концу. Большие, квадратные дома Бирючиновой аллеи окутывало дремотное молчание

   Документ

   Рекордно жаркий день этого лета подходил к концу. Большие, квадратные дома Бирючиновой аллеи окутывало дремотное молчание. Припаркованные возле них автомобили, обыкновенно сверкающие чистотой, потускнели от пыли, а газоны, некогда

5. Леонид саксон аксель, кри и белая маска

   Документ

   Аксель вздохнул, поправил панаму, иногда съезжавшую с головы, - ведь приходилось полулежать в тени, на уходящих в воду каменных ступенях, - и осторожно, сквозь ресницы взглянул на слепяще-синее небо.

Образовательная область "Филология"

Предмет "Литература"

ФУНКЦИИ ПЕЙЗАЖА

В РАССКАЗАХ К.Г. ПАУСТОВСКОГО

(На примере рассказов "Телеграмма", "Снег", "Ночь в октябре",

"Желтый свет", "Ильинский омут", "Уснувший мальчик")

Исполнитель: Касаева Екатерина,

ученица 10 "А" класса.

учитель русского языка и литературы.

г. Нижневартовск, 2011

Введение.
Глава 1. К.Г.Паустовский – певец русской природы.
Глава 2. Функции пейзажа в реалистическом произведении.
Глава 3. Художественное назначение пейзажа в рассказах К.Г.Паустовского.
3.1. Пейзаж как часть реальной обстановки действия. (Взаимосвязь природы и настроения произведения. Поэзия природы).
3.2. Пейзаж как элемент композиции.
3.3. Пейзаж как средство проникновения во внутренний мир героев.

3.4. Символическое значение пейзажа. ("Ильинский омут", "Уснувший мальчик")

Заключение

Список литературы

Введение
В истории русской литературы XX века не было, пожалуй, другого такого писателя, как Константин Георгиевич Паустовский, который так искренне, самозабвенно и нежно любил природу родного края и так полно, разносторонне отразил её в своём творчестве. Он не мыслил жизни без общения с природой. Истинный художник слова и певец родной земли, писатель всем своим творчеством призывает беречь и любить наш мир, эту прекрасную и легко ранимую родную природу. Он заботливый сын своей Родины, знаток и открыватель «новых областей красоты» окружающего нас мира.

Изучением творчества Паустовского занимались многие исследователи, и все сходились в одном: он был непревзойденным мастером пейзажной живописи. Умелое и точное сочетание красок, гармоничность и нежность тонов характеризуют манеру писателя в описании неяркой и неброской красоты русской природы средней полосы.

К сожалению, в старших классах средней школы произведения К.Г.Паустовского не изучают, а ведь именно этот русский писатель XX века является продолжателем традиций А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого, А.П.Чехова, которые виртуозно связывали описание природы с состоянием человека, с его духовным обликом, помогая читателю лучше представить реальную обстановку, подчеркнуть прекрасное или безобразное в жизни.

Все вышеизложенное определило актуальность и выбор темы исследования: «Функции пейзажа в рассказах К.Г.Паустовского».

Объектом исследования являются рассказы К. Г. Паустовского.

Предметом исследования стали функции пейзажа в рассказах писателя.

Цель работы: определить своеобразие и значение описаний природы в некоторых рассказах писателя.

Поставленная цель определяет конкретные задачи исследования:

1. при помощи описания краткой творческой биографии показать становление писателя как личности;

2. рассмотреть функции пейзажа в художественных произведениях сентименталистов, романтиков и реалистов;

3. проанализировать некоторые рассказы К.Паустовского, установить, какие функции выполняет пейзаж в данных художественных произведениях.

Нами была выдвинута рабочая гипотеза , которая состоит в том, что пейзаж выполняет различные функции в произведениях писателя.

Основными методами являются наблюдение, описание, анализ, сопоставление.

Научная новизна работы определяется тем, что в ней установлены функции пейзажа в художественных произведениях К. Г. Паустовского.

Теоретическая значимость. В связи с тем, что, по мнению литературоведов, одной из опор творчества Паустовского является общность человека с его природным окружением, в работе было дано обоснование назначения пейзажа в произведениях писателя.

Практическая значимость исследования состоит в том, что:

1. в работе содержатся краткие биографические сведения о писателе, которые помогают понять, почему так важно было рассказывать ему о красоте русской природы;

2. показано, какую роль выполняет пейзаж в художественных произведениях вообще и в рассказах Паустовского в частности;

3. анализ рассказов позволяет увидеть применение теоретических знаний в ходе изучения творчества К.Паустовского на практике.

Структура работы: работа состоит из введения, основной части (включает в себя три главы), заключения и списка используемой литературы, приложения.
Глава 1.
К. Г. Паустовский – певец русской природы.
Писательская жизнь К. Паустовского началась с желания все знать и все видеть. Большая часть творчества писателя посвящена родной земле – ее всероссийским полям, ее лесам, рекам и озерам. Он был внимательнейшим и благодарным слушателем неиссякаемой музыки природы родной земли.

Родился Константин Паустовский в Москве 31 мая 1892 г. в большой семье, где много пели, играли на рояле, любили театр, спорили и много раз переезжали с места на место. Детские и юношеские впечатления Паустовского от увиденного зародили в будущем писателе «музу дальних странствий». Эта «муза» не давала покоя писателю всю его жизнь. Страсть к перемене мест и путешествия по миру помогли стать Паустовскому человеком и писателем, выбрать себе необыкновенную профессию, дающую возможность быть участником разнообразных событий и столкновений человеческих страстей, быть участником этой кипучей жизни.

Паустовскому всегда, с детства, было свойственно обостренное чувство природы. Родная природа входит в произведения К. Паустовского как неотъемлемая часть.

Паустовский убежден, что «нельзя писать книги и не знать , какие травы на лесных полянах и на болотах, где восходит Сириус, чем отличаются листья берез от листьев осин, улетают ли на зиму синицы, когда цветет рожь и какие ветры приносят дожди или засуху, пасмурность или яркое небо. Нельзя писать книги и не знать, что такое предрассветный ветер или глухая ночь под открытым небом в октябре. Писательство несовместимо с изнеженностью, с комнатной скукой, с пренебрежением к природе. У писателя должны быть руки не только покрытые мозолями от пера, но и потрескавшиеся от речной воды».

Паустовский показывает в своем творчестве захватывающий размах и щемящую красоту просторов России, «ее степей холодное молчанье, ее лесов безбрежных колыханье, разливы рек ее, подобные морям», все это вызывает у писателя чувства, неотрывные от гордости за свой край.

Где бы ни был писатель, нет для него ничего желанней, чем из любого земного далека, пусть хотя бы мысленно, вновь и вновь возвращаться на родную землю, к привольному раздолью лесов и полей, напоенных прохладой и влагой.

Михаил Пришвин, высоко оценивший пейзажи Паустовского, подметил еще одну особенность. Он сказал, что пейзажи Паустовского никогда не бывают безлюдны, что художник внимательно разглядывает жизнь «в добром расположении к человеку». Сам писатель считал, что своеобразие его художественной манеры заключается, помимо прочего также и в том, что наряду с грубой, неприкрашенной действительностью, подобно «хотя бы и неяркому свету», сверкает у него «легкий, романтический вымысел».

Сюжетом для К. Паустовского могло послужить все – любая мелочь, любое проявление животной или растительной жизни. В «Мещерской стороне» К. Паустовский открывает своим читателям Мещеру – уголок родной земли, дарит нам его как драгоценную жемчужину природы. При этом писатель неоднократно подчеркивает, что природа эта внешне, кажется, совершенно простой, неброской, даже будничной: «В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха». Но так кажется, говорит он, только в первые дни, а потом с каждым часом Мещера делается все богаче, разнообразнее и милее сердцу. «И, наконец, наступает время, когда о ней можно рассказывать удивительные истории».

Выводы по главе
В первой главе мы рассмотрели краткие биографические сведения о писателе, которые помогают понять, почему так важно было рассказывать К. Г. Паустовскому о красоте русской природы. Своими поэтическими произведениями К. Паустовский внушает великое уважение к природе, к целесообразности ее законов и ее возвышающей душу красоте. Паустовского называют мастером пейзажа, различающего неприметные переливы красок , и лириком, способным выразить неуловимые движения души.

Глава 2.

Теоретические предпосылки исследования.

Функции пейзажа в реалистическом произведении.
Пейзажем в художественном произведении называют изображение картин природы, выполняющее различные функции в зависимости от стиля и метода писателя. Выделяются следующие функции пейзажа:

1. Пейзаж помогает представить реальную обстановку описываемых событий.

2. Пейзаж часто выступает как существенный элемент композиции. (Например, описание метели в повести А.Пушкина – кульминационный момент произведения)

3. Описание природы является средством проникновения во внутренний мир героев. Гармоничная, благодатная природа, может быть, противопоставляется кричащим противоречиям социальной жизни. Пейзаж может гармонировать с мировосприятием персонажа, помогая раскрыть его с большей полнотой. Лирический пейзаж может живописать смену настроения героя.

4. Описание природы часто имеет символическое значение. При этом конкретные образы или картины природы приобретают особый смысл. (Так, например, горы в поэме Лермонтова «Мцыри» становятся для героя символом свободы и родины).

В лирике пейзаж имеет самостоятельное значение: восприятие природы лирическим героем. В прозе пейзаж тесно связан с характером авторской речи, образом повествователя.

Если в творчестве классицистов и ранних просветителей пейзаж занимал сравнительно скромное место, то сентименталисты изображают своих героев на фоне природы, природы умиротворенной, благотворно действующей на душу. Сентименталисты провозглашают идеи нравственного равенства людей, естественности, простоты, органической связи с природой. Для них характерен интерес к простому человеку, к миру его чувств, естественной природе, к быту.

Природа романтиков обычно неспокойна и соответствует бурным страстям героев. Романтизм отвергает повседневность и устремляется к экзотике, противостоящей современной обыденности. Свобода, мощь, неукротимость, вечное несогласие с окружающим – качества, используемые романтиками.

Реалисты более глубоко и трезво отображают и видят мир, оценивают действительность. Реализм ищет причины всех явлений в психологии человека и в социальной жизни общества. Не исключительные личности в исключительных обстоятельствах интересуют писателей-реалистов, а характерные для определенного времени, определенной страны и среды явления.

К. Г. Паустовский стремился всю силу своего воображения направить на то, чтобы увидеть и показать необычайное в обычном и обычное в необычайном. Точность конкретных описаний, бережная передача реальных подробностей, неукоснительная достоверность – одним словом все то, что называется реалистичностью, помогало ему выявлять внутреннюю поэтичность жизни, романтичность и волшебство, присущие не вымыслу, а ей самой. Паустовский был свидетелем и участником революционных событий и двух мировых войн, его рассказы, как и другие художественные произведения, отразили незыблемость и красоту окружающего мира.
Выводы по главе

Пейзаж выполняете в художественном произведении различные функции в зависимости от стиля и метода писателя. Дальнейшее внимание в нашей работе будет уделено функциям пейзажа в рассказах К. Г. Паустовского.

Глава 3.
Художественное назначение пейзажа в рассказах К.Г.Паустовского.
Опираясь на всё вышеизложенное, мы постараемся выяснить, как писатель использует функции пейзажа в рассказах, обозначенных в теме исследовательской работы. Сразу же следует отметить, что назначение пейзажа в произведениях писателя, как правило, многозначно. Попробуем проверить выдвинутую нами ранее рабочую гипотезу.
3.1. Пейзаж как часть реальной обстановки действия.

Взаимосвязь природы и настроения произведения. Поэзия природы. (По рассказам «Желтый свет», "Снег", «Ночь в октябре», «Телеграмма»).
Рассказ «Желтый свет» написан Паустовским в 1938 г. в преддверии начала второй мировой войны. Это очень богатый по подбору тончайших цветовых оттенков рассказ. Полет кленового листа составляет главное содержание рассказа. Писатель пишет о том, как незаметно, слегка качнувшись, отделился от ветки осенний кленовый лист, как он, начав свой путь к земле, «вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот…»

Нельзя не очароваться таким «сюжетом», не восхититься этим почти детски свежим восприятием мира, соединенным с мудростью властительного слова. В начале рассказа читатель чувствует спокойствие мирной жизни, стабильность, ощущение счастья и умиротворения. Автор так описывает свою комнату: «комната была залита ровным желтым светом». Эта мирная жизнь была похожа на прекрасную и тихую осень. Паустовский использует такой прием, как олицетворение: «Светили осенние листья», «Сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми …» Создается впечатление покоя и тишины , мира и незыблемости простой и прекрасной жизни.

Но осень всегда заканчивается. «Леса моросили дождем облетавшей листвы. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей». Устами старика Прохора Паустовский иносказательно дает нам понять, что мирную жизнь надо беречь, что ей угрожает опасность, что люди сами виноваты в том, что теряют мир и покой, изобретая оружие. «К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох.

В давние времена сковали кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье околели. Убил дурак первую птицу – и загрустила земля». Как она загрустила? «Начались с той поры листопады, и мокрая осень и листобойные ветры и зимы». Изменился пейзаж. Изменились краски, фон жизни. Уже чувствуется приближение беды. «Осень смешала все чистые краски, какие существовали на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба. Я видел листву не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую». «Осенняя мгла, неподвижно висевшая в воздухе» - это как затишье перед бурей.

«В сосновых чащах дрожали от холода березы», - как будто чувствовали дыхание зимы. А зима – это в рассказе символ конца мирной жизни. Зима – это война, это холод, голод, людское горе. Она неумолимо приближается, она неизбежна. И земля и небо готовятся к ней. Это чувствуется: «Ночь стояла над притихшей землей. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе. Звездная ночь проходила над землей, роняя холодные искры моторов». Паустовский умело пользуется эпитетами, благодаря которым читатель видит и чувствует постепенные изменения в окружающем мире, в природе, в людях.

Война уже началась, началась где-то там, но она неизбежно приближается и обязательно будет здесь, у нас. Война – это как стихия огня, как пожар: «Огонь быстро погнало … Он гудел. Как сотни самолетов, идущих бреющим полетом над землей. В небе, затянутом дымом, солнце висело, как багровый паук на плотной седой паутине. Гарь разъедала глаза. Падал медленный дождь от золы».

Война приближается, и мы уже можем ее «услышать»: «По ночам угрюмое зарево клубилось на востоке, по дворам тоскливо мычали коровы, ржали лошади и на горизонте вспыхивали сигнальные ракеты – это красноармейские части, гасившие пожар, предупреждали друг друга о приближении огня».

В конце рассказа автор возвращает нас опять к себе в дом, где он отмывает паутину с лица и топит печь. Он остается в раздумьях «терпеливо дожидаться рассвета». Дочитав рассказ до конца, понимаешь, что «желтый свет» для Паустовского это еще и надежда, надежда на то, что все будет хорошо. Но почему-то чувствуется грусть писателя. От того, наверное, что Паустовский понимал разумом, что войны не избежать, что придет она, как паук, как пожар и на его родную землю, но сердцем этого принять не мог, потому что любил свою Родину до боли в сердце.
В рассказе К. Паустовского «Снег» , написанном в 1943 году, действие происходит во время войны, и пейзаж предзимья, открывающий повествование , наполнен скрытой тревогой: «За домом, за облетевшим садом белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье».

Встреча двух людей, внезапно ощутивших глубокое душевное родство, происходит в окружении традиционного романтического пейзажа: сад, беседка, сирень, луна. Необычно только то, что их встреча происходит зимой – сад в снегу, сирень в инее. Писатель с любовью описывает ветхую беседку: «Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила». Беседка, как и сад, словно живые: «Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал». Эта деталь – сыплющийся легкий снег – возникает в рассказе еще дважды, создавая особую атмосферу хрупкости, трепетности, поэтичности : «С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла»; «На ее ресницах и на щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток». Такой «высветленный», мягкий, лиричный тон пейзажа соответствует психологическому настроению героев.

Рассказ «Снег» можно назвать нежнейшей лирической акварелью. Действительно, пейзаж дается в полутонах: «Дни стояли мягкие, серые. Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар»; «Мутно розовело небо»; «Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени»; «Снега тускло светили в окна»; «Меркнущее небо, бледное море»; «Никак не мог погаснуть неяркий закат».

Обостренное чувство природы, свойственное Паустовскому, проявилось в полной мере в рассказе «Снег». В описании пейзажа он использует весь диапазон художественных возможностей от импрессионистической детали, фиксирующей летучие мгновения бытия, реалистически точных зарисовок быта до символически многозначного образа снега. Дочитав рассказ до конца, мы понимаем, почему Паустовский назвал его именно так – «Снег».

В годы войны писатель искал, чем поддержать в человеке мужество жить и бороться. Паустовский пытался напомнить о реальностях желанной мирной жизни. Образ маленького провинциального домика соединяет в себе черты городского и деревенского быта: дом Потапова «стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка», то есть на околице. Он, в сущности, ничем не отличается от обычного деревенского дома – со скрипучей калиткой, со старинным колокольцем в сенях, на котором была отлита смешная надпись: «Я вишу у дверей – звони веселей!»; «Внизу под горой бренчали пустыми ведрами женщины – шли к проруби за водой». Эта размеренная провинциальная жизнь теперь представляется Потапову такой привлекательной: «Звонит ли колокольчик у дверей? – спрашивает он в письме к отцу. – Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали … Я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок – и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа». В акварельном, небольшом рассказе благодаря пейзажу Паустовскому удалось создать трогательно-лиричный, конкретный и одновременно обобщенный образ родного уголка, живущий в душе каждого человека.
В рассказе «Ночь в октябре» пейзаж также служит фоном разворачивающихся событий, выступает как часть реальной обстановки. Написан он был в 1945 году – в год окончания Великой Отечественной войны. Автор попадает в деревню, за Рязань. Читая рассказ, чувствуется усталость от войны, острое желание покоя и тишины. И звенящая тишина как бы присутствует. Описание пейзажа помогает понять это: «… полная тишина, когда кажется, что земля остановилась и беззвучно висит в мировом пространстве».
В рассказе «Телеграмма» мы, следуя авторскому замыслу, наблюдаем постепенность и неизбежность трагической развязки. Дочь Катерины Петровны, Настя, живущая в Ленинграде, получает телеграмму. В это время погода была такая: «Валил водянистый снег. На Исаакиевском соборе выступила серая изморозь. Хмурое небо все ниже опускалось на город».

Катерина Петровна умирает. Пейзаж становится другим: светлым, даже веселым и – холодным. «Хоронили Катерину Петровну на следующий день. Подморозило. Выпал тонкий снежок. День побелел, и небо было сухое, светлое, но серое, будто над головой протянули вымытую, подмерзшую холстину. Дали за рекой стояли сизые. От них тянуло острым и веселым запахом снега , схваченной первым морозом ивовой коры». Смерть принесла Катерине Петровне облегчение, кончились ее душевные муки, боль и одиночество, тоска и заботы о дочери, напрасное ожидание ее приезда.

Рассказ «Телеграмма» воспринимается как очень печальная повесть о матери, напрасно ожидающей приезда дочери. Роль пейзажа заключается в том, что он усиливает печаль и помогает понять смысл названия рассказа, вызывающего тревогу. Оказывается к тому, кто был и, кажется, будет всегда, можно и не успеть, и не сказать о чем-то важном. Можно многое потерять в суете жизни.
3.2. Пейзаж как элемент композиции.

("Снег", "Телеграмма», «Желтый свет», "Уснувший мальчик").

Включая описание природы в повествование, талантливый писатель, мастер пейзажной лирики, Паустовский использует его и как элемент композиции. Это нельзя не заметить в рассказах «Желтый свет», «Снег», «Телеграмма» , где картины окружающего мира, безусловно связаны с происходящими событиями. Описание ненастья соответствует драматическим переживаниям (одиночество Катерины Петровны, приближение войны в рассказе «Желтый свет») – это, как правило, кульминация. В заключении всё как бы возвращается на круги своя, появляется надежда на будущее или запоздалое раскаяние, и природа преображается.

Рассказ «Уснувший мальчик» был написан Паустовским в 1957 г., в период начавшейся после смерти Сталина «оттепели», когда возродились надежды на новую жизнь. У всех людей была одна цель и мечта – построить красивую и счастливую жизнь.

В экспозиции мы читаем о том, что «недавно прошёл лёд, и река отблескивала желтой водой. Была самая ранняя весна – сухая и серая. Только на сирени в палисадниках уже зеленели почки».

Рассказ о замечательном человеке, Леонтии Назаровиче, всю жизнь обуреваемом «великой мечтой превратить родной городок в сплошной сад и цветник» - это центральная часть произведения. Это был энтузиаст «фанатик цветоводства», человек разговорчивый, весьма быстрый и суетливый. Он всегда занят только одним делом – украшением своего городка, до себя ему не было дела». Леонтий Назарович «всегда воевал с кем-нибудь из-за новых посадок, доказывал, спорил». Этот ботаник считал, что «надо каждый клочок земли непременно озеленить и облагородить». А еще Леонтий Назарович был настоящим патриотом, он «писал историю своего городка и самое видное место отводил художникам. Живопись он любил, охотно читал книги по искусству и жадно собирал репродукции».

Кульминацией рассказа становится история с цветком, который подарил девочке шофёр, и размышления Лоентия Назаровича: «Жизнь человеческая должна быть украшена. Обязательно. (…) Цветы и всё прочее, отрадное для души и глаза, должно сопровождать нас на нашем житейском поприще. От этого человек становится не в пример великодушнее».

А в заключении автор делает удивительно открытие: заброшенная могила русского художника Борисова-Мусатова преобразилась: «внутри всё было прибрано, и большой полукруг посаженных кустарников замыкал фигуру спящего мальчика, отмытого от глины». И сделал это Лаврентий Назарович.

Художник Борисов-Мусатов, живший в этом городке, написал один из лучших своих пейзажей с косогора, который он так любил. Паустовский сравнивает этот пейзаж со сновидением: «такой тонкий и задумчивый». На картине запечатлен один из осенних дней «Гениальность художника была в том, что он сумел остановить время на несколько дней, чтобы медленнее слетали последние листья и не исчезала так скоро у нас на глазах прощальная красота земли» Паустовский сравнивает эту прелестную осень с девушкой «со светлыми и строгими глазами, обещающими горе и счастье».

Не случайно на могиле Борисова-Мусатова поставлен необычный памятник – скульптура уснувшего мальчика. Уснувший мальчик – символ остановившегося времени, как на картине художника Борисова-Мусатова.

В рассказе «Уснувший мальчик» мы видим и отношение автора к прекрасным подаркам природы. Для Паустовского мир природы – это сказка: «Свет маяка проносился над цветами, и они казались фантастическими по своей окраске. Там были гиацинты точно из воска и старого золота, из бирюзы и снега, из красного вина и черного бархата». Паустовский считает, что не только при жизни нас должны окружать прекрасные цветы , но и после смерти могилы должны быть украшены цветами. Цветы – это как напоминание о том, что человек не просто прожил свою жизнь, а оставил какой-то след на земле, сделал что-то хорошее для других людей. И не важно, какой человек – наш русский художник Борисов-Мусатов или великий итальянец Рафаэль. Они оба достойны того, чтобы о них помнили по их делам.

Основная мысль этого рассказа в том, что потребность красоты и творчества неразлучна с человеком, что без нее человек, может быть, не захочет жить на свете. Защищая красоту природы, Паустовский защищал полноценное существование и духовное богатство человека.

Паустовский был одним из первых, кто возвысил свой голос в защиту природы, кто привлек общественное внимание к теневым последствиям набиравшего скорость технического прогресса, кто яростно обличал уничтожение лесов, порчу рек, загрязнение воздуха.

3.3. Пейзаж как средство проникновения во внутренний мир героев.

("Телеграмма", "Ночь в октябре").

Описание природы довольно часто используется Паустовским для того, чтобы подчеркнуть состояние души своих героев.

В начале рассказа «Снег» пейзаж, создающий атмосферу сиротства и бесприютности, глубоко созвучен внутреннему состоянию молодого лейтенанта Потапова, возвращающегося после ранения на фронт и случайно узнающего, что его отец умер: «Потапов прошел через город к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок … Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал слезы». Лейтенант сомневается, нужно ли ему теперь заходить в родной дом: « Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима». Но он не знает, что поселившаяся в доме эвакуированная из Москвы певица Татьяна Петровна прочитала его письмо с фронта, адресованное отцу, которого к тому времени уже не было в живых: « Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом».

Он ещё не знает о том, что Татьяна Петровна прочитала его письмо и всё приготовила к его приезду. К концу рассказа изменяется внутреннее состояние героя, меняется и пейзаж.
Герой другого рассказа – «Ночь в октябре » - испытывает тихую радость от происходящих событий, когда война позади и все потихоньку возвращается на свои круги: и солдат Зуев домой, и мирная жизнь на землю. «…Зуев не хочет торопиться только потому, что с необыкновенной и какой-то изумленной радостью ощущает себя в привычных и милых местах, куда он не надеялся возвратиться». А родные места встречают солдата необыкновенным воздухом: «А воздух! Какой воздух, мать моя родная! Настоялся на травах за всю эту осень. Я таким воздухом нигде не дышал, кроме как в наших лесах». Как же должно быть соскучился солдат Зуев по родной стороне, как устал от войны, как легко и радостно стало у него на сердце, с каким наслаждением он дышит. «Из лугов тянуло завялой травой, сладковатым запахом ивовых листьев». Пейзаж помогает особенно остро понять, как Зуев ощущает мирную жизнь, солдат и сам говорит: «Хорошая, в общем, жизнь. Очень я ее ощущаю после войны. Особенно как-то ощущаю».

Радость возвращения с войны меняется тревогой от неожиданности, произошедшей с солдатом Зуевым по дороге к дому. Автор и его попутчик попадают в неприятную и опасную ситуацию: река затопила дорогу. «Вода неслась у самых наших ног и подмывала низкий берег. Был слышен тяжелый плеск, - это обрушивались куски подмытого берега». Пейзаж подчеркивает тревожное состояние героев: «Ночь как потемнела, окаянная! Сорвался ветер, он, медленно гудя, налетел из темноты и начал нести вкось над землей мелкую снеговую крупу». Чувствуя что-то опасное и угрожающее, страшное и наступающее: «мутные волны…», «… вода шла толщей …», « … в лугах пусто …», « … тяжело гудел на ветру сосновый лес , ночь тянулась, становилась все кромешнее и холоднее».

Паустовский умело использует определения и олицетворения, они помогают создать в окружающем пейзаже напряженную, тревожную обстановку: «Шипела вода. Вода шла в уровень с берегом и узкими языками уже заполаскивала в луга». Героям рассказа становится страшно оттого, что, возможно, они погибнут, утонут. Страшен и пейзаж: « … черный водопад, куда низвергается вся мутная вода, и тьма, и вся эта ночь». Спасение все же пришло вовремя, и опять поменялся пейзаж: «В лесу было безветренно, тепло, пахло прелью. Теперь ночь казалась мне удивительной и прекрасной». Прекрасной, как сама жизнь. «Ветер разнес тучи, и над черным садом уже сверкало, то сразу разгораясь, то так же сразу тускнея, звездное небо».

Так описание природы помогает понять состояние героев в момент радости, тревоги и страха. Пейзаж у Паустовского психологичен.

В рассказе «Телеграмма» ярко выражена способность писателя в особом видении мира, в передаче своих чувств посредством языковых изобразительно-выразительных средств. Произведение затрагивает сложные человеческие взаимоотношения: отдаление и разобщенность близких людей, неумение и нежелание показать свои чувства и как следствие этого – трагическое одиночество, на которое человек обрекает себя сам.

Пейзаж не только создает фон произведения, но и помогает проникнуть во внутренний мир героев. К.Паустовский говорил, что пейзаж печален, когда печален человек. Именно такой осенний пейзаж мы видим в рассказе. Пейзаж неяркий, грустный. Художник использует такие определения: холодный, ненастный, бесприютный. Автором выделяются и подчеркиваются такие детали, которые создают впечатление одиночества и холода: одинокий подсолнух, озябший клен, позабытые звезды. Читаем начало рассказа: «Октябрь был на редкость холодный, ненастный. Тесовые крыши почернели. Спутанная трава в саду полегла, и все доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться маленький подсолнечник у забора».

Состояние Катерины Петровны все хуже и хуже. Мы наблюдаем за тем, что происходит в природе: «Ветер свистел за окнами в голых ветвях, сбивал последние листья». Все это передает нам усиление ненастья, ощущение тревоги, что связано и с состоянием Катерины Петровны, старой женщины, одинокой и больной, напрасно ждущей приезда своей единственной дочери. «Клен стоял облетевший, озябший, ему некуда было уйти от этой бесприютной, ветреной ночи».

Автор здесь обращается к олицетворению: клен – это не простая осенняя картина, это память Катерины Петровны, видя его, она вспоминает себя. Страшное одиночество, пустота вокруг больной женщины, все это вбирает в себя холод осени.
3.4. Символическое значение пейзажа.

("Ильинский омут", "Уснувший мальчик")

Пейзаж в художественном произведении может иметь и символическое значение.

Например, в рассказе «Жёлтый свет» желтый свет – это цвет осени, а осень в рассказе – символ мирной, спокойной жизни. Мы наблюдаем за этим символом, как за красной нитью, на протяжении всего произведения. Таким образом, пейзаж выступает здесь и как элемент композиции, и в то же время имеет символическое значение.

В рассказе «Снег » перед приездом лейтенанта Потапова Татьяна Петровна сказала Варе, «чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом». И действительно, Потапов считает: «Теперь это все для меня будто чужое – и городок этот, и река, и дом», но, подойдя к дому, видит: «К беседке вела расчищенная в снегу дорожка». Это конкретная деталь зимнего сада повторяется: «Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке». Метафорическое и символическое значение ее очевидно: на протяжении всего рассказа и певица, и Потапов пытаются вспомнить, где же они видели друг друга раньше, расчистить, так сказать, тропинки памяти. В финале рассказа, повторяясь три раза, возникает мотив тропы. Потапов пишет в письме к Татьяне Петровне, что видел ее «по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка … Она увидела меня, встала и пошла на встречу … С тех пор я полюбил Крым и эту тропу …». Героям удается найти тропу и к сердцам друг друга. Этот пейзажный образ становится символом найденного контакта никогда ранее на самом деле не встречавшихся людей: Татьяна Петровна ни разу не была в Крыму, и Потапов ошибся.

В обыденном сознании зимний пейзаж ассоциируется с чистотой , белизной, светом, покоем. Если обратиться к символике снега в мифопоэтической традиции, то его роль приобретает в рассказе Паустовского особую глубину: «Снег, устилающий поля в зимние месяцы, возбуждал представление о белом покрове, в который одевается земля (…) Зима есть смерть природы, покров этот называется саваном». Потапов зимой узнает, что его отец умер, он приходит на его могилу, засыпанную снегом.
«Ильинский омут» был написан в 1964 г. Это произведение о сущности русской природы. Оно «типично» и даже «классично». Такие места действуют на сердце с неотразимой силой. Они благостны, успокоительны, ибо в них есть нечто священное – так считает Паустовский. Суть этого рассказа в том, что «конечно, величие событий накладывает свой отблеск на пейзаж». На полях Бородина мы чувствуем особую торжественность природы и слышим звенящую тишину. Но есть великолепные места в России с очень скромными названиями, и они тоже прекрасны и достойны восхищения и воспевания. Одно из таких мест – Ильинский омут. Последние годы писатель жил в маленьком городке Тарусе. Там-то он и высмотрел, открыл и описал омут. Это ничем, казалось бы, не примечательное место после описания о нем Паустовским, стало знаменитым, его скрытая красота, извлеченная наружу поистине волшебным словом очарованного писателя, стала хорошо видна всем. Среди всех простых и прекрасных мест русской природы Ильинский омут – это символ земли русской. Автор убеждает нас в этом: «Поверь мне, - я много видел просторов под любыми широтами, то такой богатой дали, как на Ильинском омуте, больше не видел. И никогда, должно быть не увижу. Это место по своей прелести и слиянию простых полевых цветов вызывает в душе состояние глубочайшего мира и вместе с тем странное желание: если уж суждено умереть, то только здесь, на слабом солнечном припеке, среди этой высокой травы».

Чтобы показать всю прелесть и красоту родной природы, Паустовский пользуется такими художественными средствами, как сравнения (вековые ивы и ракиты, как шары серо-зеленого дыма, листья висят, как в летаргии) и эпитеты (бездонный провал, заколдованное озеро, темно-оливковая хвойная вода, сизоватая дымка, белые и выпуклые облака). Благодаря этим художественным приемам читатели не только могут прочитать, но и увидеть описываемые пейзажи, не только увидеть, но и услышать «сухой шелест», «бесконечный шорох», не только услышать, но и почувствовать запахи: «я раскрыл на ладони венчик чебреца и с наслаждением вдыхал его запах – сухой, целебный и южный. И мне чудилось, что рядом, за ветряком, уже открылось море и что пахнут чебрецом не степи, а его наглаженные прибоями пески.

Ильинский омут для Паустовского – это символ Родины. «Каждый раз, собираясь в далекие поездки, я обязательно приходил на Ильинский омут. Я просто не мог уехать не попрощавшись с ним, со знакомыми ветлами, со всероссийскими этими полями. Я говорил себе: «Вот этот чертополох ты вспомнишь когда-нибудь, когда будешь пролетать над Средиземным морем. А этот последний, рассеянный в небесном пространстве розовеющий луч солнца ты вспомнишь где-нибудь под Парижем»».

Любовь и тоска автора по родной земле и природе ощущается на протяжении всего произведения. «И мне нестерпимо захотелось домой, в бревенчатый простой дом на Оку, на Ильинский омут, где меня дожидаются ивы, туманные русские равнинные закаты».

На родной земле писателю тепло и светло, уютно и спокойно. «Я думал, что все эти доверчивые стебли и травы, конечно же, мои безмолвные друзья, что мне спокойно и радостно видеть их каждый день и жить с ними в тихой степи под свободным небом». А на чужбине все не так: «Серая тишина стояла вокруг. Парк погружался во мглу. Изредка с ветки падали нам на руки прозрачные ледяные капли. Свинцовое небо простиралось над головой…» Паустовский сравнивает величественную Францию и простую Россию: «Прекрасная Франция, конечно, оставалась великолепной, но равнодушной к нам. Тоска по России легла на сердце. С этого дня я начал торопиться домой, на Оку, где все было так знакомо, так мило и простодушно. Я полюбил Францию давным-давно. Но я не мог бы ради нее отказаться даже от такой малости , как утренний шафранный луч солнца на бревенчатой стене старой избы».

Любовь к Родине и родной природе – основная тема творчества Паустовского. «Нет! Человеку никак нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца».
Выводы по главе
Предпринятый в работе анализ рассказов К. Г. Паустовского позволил подтвердить рабочую гипотезу о том, что назначение пейзажа в произведениях писателя многозначно.

Результаты анализа, проведенного в работе, позволяют сделать следующие выводы: пейзаж в рассказах К. Г. Паустовского выполняет следующие функции:
1. Пейзаж как часть реальной обстановки действия.

2. Пейзаж как элемент композиции.

3. Пейзаж как средство проникновения во внутренний мир героев.

4. Пейзаж имеет символичное значение.

Заключение
В нашей работе мы рассмотрели основные функции пейзажа в некоторых произведениях К.Г.Паустовского. На примере анализа некоторых рассказов мы ещё раз подтвердили ту мысль, что пейзаж в художественном произведении имеет очень важную смысловую нагрузку: помогает представить реальную обстановку, в которой разворачивается действие; им подчеркивается или оттеняется душевное состояние персонажей, характер происходящих событий; пейзаж может быть использован автором как элемент композиции и иметь символическое значение. Кроме того, пейзаж Паустовского связан с характером повествования и соотносится с настроением автора, помогая ему выразить главную мысль.

К.Г.Паустовский – писатель в русской литературе необыкновенный. Всепризнанное мастерство Паустовского, полученное ему в дар и усовершенствованное трудом, его непревзойденный волшебный русский язык, его ни в ком не вызывающая сомнений высокая художественность представляются традиционными для великой русской прозы. Паустовский, безусловно, мастер пейзажа, и неудивительно, что точно названные и описанные географические места при всей безукоризненной верности изображения приобретают сходство с краями, придуманными Александром Грином. Известно, что Паустовский очень любил этого писателя, ведь сам то он был поэтом и романтиком ничуть не меньшим. И все-таки он «другой» и на Грина похож еще меньше, чем на писателей-реалистов.

В этом-то и состоит особенность Паустовского, что воздух мечты и вечности, сквозь который он смотрит и которым дышит, не отрывается от земли, на которой живет и трудится писатель. Мещера – это Мещера, Ильинский омут – это Ильинский омут. Зрение Паустовского, зрение поэта сквозь воздух мечты прибавляет красоты этим местам, но, преображая их внимательной любовью, ничуть не искажает их.

Реалистически достоверная и романтически приподнятая проза Паустовского насыщена массой точных знаний и тем легким поэтическим вымыслом, от которого прозаическая строка начинает сиять таинственным зыбким блеском. Этот необыкновенный сплав – точности и лиризма, реальности и вымысла, трезвости и восторга – все это характерно для творчества писателя. Особое свойство таланта Паустовского – умение воссоздавать жизнь во всей ее полноте, «заряжать» страницы книг шумом моря или лесными шорохами, погружающими нас в мир природы.

Практическая ценность данной работы заключается в возможности ее использования при изучении творчества К. Г. Паустовского на уроках литературы.

Литература
1. Белошин А.М. Роль пейзажа в рассказе К.Г.Паустовского "Снег". // Русская речь. – 2003. №1.

2. Булкина Т. Певец русской природы – герой войны. (105 лет со дня рождения). – "Российская газета". – 1997. – 30 мая.

3. Будагов Р.А. Писатели о языке и язык писателей. – М., 1984.

4.Воспоминания о Константине Паустовском. Сборник. //Сост. Л.А.Левицкий. – М.; Советский писатель, 1983.

6. Ильин В.С. Константин Паустовский. Поэзия странствий. Литературный портрет Паустовского. – М., Сов. писатель, 1967.

7. Ковский В. Реалисты и романтики. – М., Худ. Литература, 1990.

6. Литература: справочник школьника. – М., 1995.

9. Мингелене Е. Анализ рассказа К. Паустовского "Телеграмма". // "Литература". (Приложение к "1 сентября") – 2004. - № 5 (февраль).

10. Никольская Т. Крылья духовные...: 100 лет со дня рождения Паустовского. // "Природа и человек" 2002. №6.

11. Паустовский К.Г. – Поэтическое излучение. Повести. Рассказы. Письма. – М., "Молодая гвардия", 1976.

12. Паустовский К.Г. – Дым Отечества. – М., Правда, 1985.

13. К.Паустовский о стиле и язык писателей. – М., 1984.

14. Русская литература. – Очерки. Портреты. Эссе. – М., Просвещение, 1991.

15. Трефилова Г.П. К. Паустовский – мастер прозы. – М., Художественная литература, 1983.

16. Турченко Н.Н. Наблюдения над языком при изучении рассказа Паустовского "Телеграмма". // "Русский язык в школе". 1999. №4.

17. Холмогоров М. Он между нами жил... Перечитывая К.Паустовского. // "Вопросы литературы". 1995. Вып. 5.

18. Чичибабин Б. Красота спасающая: (О Паустовском) // "Круг чтения". – М., 1998.

…Я перебираю в памяти места, какие видел, и убеждаюсь, что видел мало. Но это не так уж страшно, если вспоминать увиденные места не по их количеству, а по их свойствам, по их качеству. Можно, даже сидя всю жизнь на одном клочке, увидеть необыкновенно много. Все зависит от пытливости и от остроты глаза. Ведь всем известно, что в самой малой капле отражается калейдоскоп света и красок, – вплоть до множества оттенков совершенно разного зеленого цвета в листьях бузины или в листьях черемухи, липы или ольхи. Кстати, листья ольхи похожи на детские ладони – с их нежной припухлостью между тоненьких жилок.

…То место, о котором я хочу рассказать, называется скромно, как и многие великолепные места в России: Ильинский омут. Для меня это название звучит не хуже, чем Бежин луг или Золотой Плес около Кинешмы. Оно не связано ни с какими историческими событиями или знаменитыми людьми, а просто выражает сущность русской природы. В этом отношении оно, как принято говорить, "типично" и даже "классично". Такие места действуют на сердце с неотразимой силой. Если бы не опасение, что меня изругают за слащавость, я сказал бы об этих местах, что они благостны, успокоительны и что в них есть нечто священное.

…Такие места наполняют нас душевной легкостью и благоговением перед красотой своей земли, перед русской красотой.

К Ильинскому омуту надо спускаться по отлогому увалу. И как бы вы ни торопились поскорей дойти до воды, все равно на спуске вы несколько раз остановитесь, чтобы взглянуть на дали по ту сторону реки.

Поверьте мне, – я много видел просторов под любыми широтами, но такой богатой дали, как на Ильинском омуте, больше не видел и никогда, должно быть, не увижу.

Это место по своей прелести и сиянию простых полевых цветов вызывает в душе состояние глубочайшего мира и вместе с тем странное желание: если уж суждено умереть, то только здесь, на слабом этом солнечном припеке, среди этой высокой травы.

Кажется, что цветы и травы – цикорий, кашка, незабудки и таволга – приветливо улыбаются вам, прохожим людям, покачиваясь оттого, что на них все время садятся тяжелые шмели и пчелы и озабоченно сосут жидкий пахучий мед. Но не в этих травах и цветах, не в кряжистых вязах и шелестящих ракитах была заключена главная прелесть этих мест. Она была в открытом для взора размахе величественных далей. Они подымались ступенями и порогами одна за другой. И каждая даль – я насчитал их шесть – была выдержана, как говорят художники, в своем цвете, в своем освещении и воздухе.

Как будто какой-то чудодей собрал здесь красоты Средней России и развернул в широкую, зыбкую от нагретого воздуха панораму.

На первом плане зеленел и пестрел цветами сухой луг – суходол. Среди густой травы подымались то тут, то там высокие и узкие, как факелы, цветы конского щавеля. У них был цвет густого красного вина. Внизу за суходолом виднелась пойма реки, вся в зарослях бледно-розовой таволги. Она уже отцветала, и над глухими темными омутами кружились груды ее сухих лепестков.

На втором плане за рекой стояли, как шары серо-зеленого дыма, вековые ивы и ракиты. Их обливал зной. Листья висели, как в летаргии, пока не налетал неизвестно откуда взявшийся ветер и не переворачивал их кверху изнанкой. Тогда все прибрежное царство ив и ракит превращалось в бурлящий водопад листвы. На реке было много мелких перекатов. Вода струилась по каменистому дну живым журчащим блеском. От нее медленно расплывались концентрическими кругами волны речной свежести.

Дальше, на третьем плане, подымались к высокому горизонту леса. Они казались отсюда совершенно непроходимыми, похожими на горы свежей травы наваленные великанами. Приглядевшись, можно было по теням и разным оттенкам цвета догадаться, где сквозь леса проходят просеки и проселочные дороги, а где скрывается бездонный провал. В провале этом, конечно, пряталось заколдованное озеро с темно-оливковой хвойной водой.

Над лесами все время настойчиво парили коршуны. И день парил, предвещая грозу.

Леса кое-где расступались. В этих разрывах открывались поля зрелой ржи, гречихи и пшеницы. Они лежали разноцветными платами, плавно подымаясь к последнему пределу земли, теряясь во мгле – постоянной спутнице отдаленных пространств.

В этой мгле поблескивали тусклой медью хлеба. Они созрели, налились, и сухой их шелест, бесконечный шорох колосьев непрерывно бежал из одной дали в соседнюю даль, как величавая музыка урожая.

А там, за хлебами, лежали, прикорнув к земле, сотни деревень. Они были разбросаны до самой нашей западной границы. От них долетал – так, по крайней мере, казалось – запах только что испеченного ржаного хлеба, исконный и приветливый запах русской деревни. Над последним планом висела сизоватая дымка. Она протянулась по горизонту над самой землей. В ней что-то слабо вспыхивало, будто загорались и гасли мелкие осколки слюды. От этих осколков дымка мерцала и шевелилась. А над ней в небе, побледневшем от зноя, светились, проплывая, лебединые торжественные облака.

На самом дальнем плане, на границе между тусклыми волнами овса и ржи стоял на меже узловатый вяз. Он шумел от порывов ветра темной листвой. Мне казалось, что вяз неспроста стоит среди этих горячих полей. Может быть, он охраняет какую-то тайну – такую же древнюю, как человеческий череп, вымытый недавно ливнем из соседнего оврага. Череп был темно-коричневый. От лба до темени он был рассечен мечом. Должно быть, он лежал в земле со времен татарского нашествия. И слышал, должно быть, как кликал див, как брехали на кровавое закатное солнце лисицы и как медленно скрипели по степным шляхам колеса скифских телег-колесниц.

Я часто ходил не только к ветряку, но и к этому вязу, и подолгу просиживал в его тени.

Скромная невысокая кашка росла на меже. Старый сердитый шмель грозно налетал на меня, стараясь прогнать человека из своих пустынных владений.

Я сидел в тени вяза, лениво собирал цветы и травы, и в сердце подымалась какая-то родственная любовь к каждому колоску. Я думал, что все эти доверчивые стебли и травы конечно же мои безмолвные друзья, что мне спокойно и радостно видеть их каждый день и жить с ними в той тихой степи под свободным небом.

…Каждый раз, собираясь в далекие поездки, я обязательно приходил на Ильинский омут. Я просто не мог уехать, не попрощавшись с ним, со знакомыми ветлами, со всероссийскими этими полями. Я говорил себе: "Вот этот чертополох ты вспомнишь когда-нибудь, когда будешь пролетать над Средиземным морем. Если, конечно, туда попадешь. А этот последний, рассеянный в небесном пространстве розовеющий луч солнца ты вспомнишь где-нибудь под Парижем. Но, конечно, если и туда ты попадешь".

…Человеку никак нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца.

Ответами к заданиям 1–24 являются слово, словосочетание, число или последовательность слов, чисел. Запишите ответ справа от номера задания без пробелов, запятых и других дополнительных символов.

Прочитайте текст и выполните задания 1–3.

(1)Наблюдение за характером связи между частями текста показало, что отдельные его части объединяются не только привычными формами связи - союзами, союзными словами, но и другими средствами, менее чётко выделяемыми в ткани текста. (2)К ним относятся повторения слов, словосочетаний, предложении, однотипных структур. (3)______ даже ассоциации могут служить средствами связи отдельных частей, следующих одна за другой, а также расположенных на некотором расстоянии друг от друга.

1

В каких из приведённых ниже предложений верно передана ГЛАВНАЯ информация, содержащаяся в тексте?

1. Отдельные части текста объединяются только привычными формами связи - союзами, союзными словами.

2. Средствами связи в тексте могут служить как союзы и союзные слова, так и средства, менее чётко выделяемые в ткани текста: ассоциации, повторение слов, однотипных структур.

3. Как союзы и союзные слова, так и средства, менее чётко выделяемые в ткани текста: ассоциации, повторение слов, однотипных структур - могут служить средствами связи в тексте.

4. Ассоциации могут служить средствами связи отдельных частей текста, следующих одна за другой, а также расположенных на некотором расстоянии друг от друга.

5. Отдельные части текста объединяются повторением слов, словосочетаний, предложений, однотипных структур.

2

Какое из приведённых ниже слов (сочетаний слов) должно стоять на месте пропуска в третьем (3) предложении текста? Выпишите это слово (сочетание слов).

3. Очевидно,

4. Кроме того,

5. Вряд ли

3

Прочитайте фрагмент словарной статьи, в которой приводятся значения слова ТКАНЬ. Определите значение, в котором это слово употреблено в первом (1) предложении текста. Выпишите цифру, соответствующую этому значению в приведённом фрагменте словарной статьи.

ТКАНЬ, -и, ж.

1. Изделие, изготовленное тканьём. Шёлковая т. Льняные ткани.

2. Общее название для тканых, трикотажных и некоторых нетканых материалов. Магазин тканей.

3. перен. Основа, содержание чего-н. (книжн.). Т. рассказа.

4. В животных и растительных организмах: система преимущественно однородных клеток и продуктов их жизнедеятельности. Соединительная т. Мышечная т. Нервная т. Защитная т. (у растений).

4

В одном из приведённых ниже слов допущена ошибка в постановке ударения: НЕВЕРНО выделена буква, обозначающая ударный гласный звук. Выпишите это слово.

повторЁнный

закУпоришь

5

В одном из приведённых ниже предложений НЕВЕРНО употреблено выделенное слово. Исправьте ошибку и запишите слово правильно.

1. Точными выстрелами из миномёта он уничтожал ВРАЖЕСКИЕ цели и помогал нашим бойцам идти в наступление.

2. Близнецы так похожи, что их не РАЗЛИЧИШЬ друг от друга.

3. Пожар, начавшийся на Купеческой улице, ОХВАТИЛ добрую половину города.

4. Он обязан приносить ЭСТЕТИЧЕСКОЕ наслаждение публике красивыми и эффектными выступлениями.

5. В старину по многим из полтавских рек было судоходство, но теперь их ПЕРЕГОРОДИЛИ плотинами.

6

В одном из выделенных ниже слов допущена ошибка в образовании формы слова. Исправьте ошибку и запишите слово правильно.

ПЯТЕРО спортсменов

САМЫЙ МОЛОДОЙ участник

РАЗОЖГЁТ огонь

ПОПРОБУЕМ помочь

нет ПРЕТЕНЗИЙ

7

Установите соответствие между предложениями и допущенными в них грамматическими ошибками: к каждой позиции первого столбца подберите соответствующую позицию из второго столбца.

Ответ запишите цифрами без пробелов и иных знаков

8

Определите слово, в котором пропущена безударная проверяемая гласная корня. Выпишите это слово, вставив пропущенную букву.

ав...нтюра

разг...рается

в...рсистый

прил...жение

9

Определите ряд, в котором в обоих словах пропущена одна и та же буква. Выпишите эти слова, вставив пропущенную букву.

пр..образ, пр..родина

о..тенок, по..тяжки

суб..ект, об..езд

с..грать, супер..гра

не..дешний, ..делать

10

Выпишите слово, в котором на месте пропуска пишется буква И.

замш...вый

магни...вый

игруш...чный

присва...вать

затверд...вать

11

Выпишите слово, в котором на месте пропуска пишется буква Е

бор..шься

слыш..мый

знач..мый

12

Укажите все цифры, на месте которых пишется буква И.

Н(1)кто до Пушкина н(2) воспроизводил н(3) в стихах, н(4) в прозе нашей простой сельской природы с такою простотою истины и такою теплотою сочувствия.

13

Определите предложение, в котором оба выделенных слова пишутся РАЗДЕЛЬНО . Раскройте скобки и выпишите эти два слова.

1. ЕДВА(ЛИ) он сможет решить эту задачу, (ПО)ТОМУ и не стал тратить время зря.

2. (ПО)ТОМУ пути, очевидно, долго никто не ездил, ТАК(КАК) колеи совсем не было видно за придорожной травой.

3. Комната оказалась достаточно большой и в ТО(ЖЕ) время светлой, однако (В)ПОСЛЕДСТВИИ я недолго её снимал.

4. (И)ТАК, скоро каникулы, (В)ТЕЧЕНИЕ которых мне предстоит серьёзная работа.

5. Серая тишина стояла (ВО)КРУГ, (ИЗ)РЕДКА с ветвей падали на руки холодные капли.

14

Укажите все цифры, на месте которых пишется НН.

Стари(1)ая гости(2)ица всегда поражала постояльцев стра(3)остью планировки: коридоры заканчивались неожида(4)ыми тупиками, а номера комнат были безнадёжно перепута(5)ы.

15

Расставьте знаки препинания. Укажите номера предложений, в которых нужно поставить ОДНУ запятую.

1. Под берёзами была видна беседка с плоским зелёным куполом и деревянными голубыми колоннами.

2. Снегири вылетели из лесной чащи и появились в садах и огородах.

3. Юг является исполинским конденсатором растений родиной тепла и человеческой культуры.

4. Он подложил в костёр сухой травы и хворосту и раздул пламя.

5. В этом деле есть и свои преимущества и свои недостатки.

16

Стены дома (1) подновлённые краской (2) и подкрашенными по всему периметру карнизами (3) выложенными яркой каймой из плитки (4) выглядят празднично.

17

Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложениях должны стоять запятые.

Тучки (1) небесные (2) вечные странники!

Степью лазурною (3) цепью жемчужною

Мчитесь (4) вы (5) будто (6) как я же (7) изгнанники (8)

С милого севера в сторону южную.

18

Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые.

По вечерам (1) когда затихал ветерок (2) и от нагретой земли исходило тёплое парение (3) такая наступала кругом благодать (4) и так всё казалось прочным и вечным (5) что ни во что не верилось.

19

Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые.

Лось так привязался к мальчику (1) что (2) когда тот уходил куда-либо (3) зверь тревожно нюхал воздух (4) и отказывался есть.

20

Отредактируйте предложение: исправьте лексическую ошибку, заменив неверно употребленное слово. Запишите подобранное слово, соблюдая нормы современного русского литературного языка.

Большое внимание будет оказано благоустройству города.

Прочитайте текст и выполните задания 21-26.

(1)Когда-то в России был такой возраст: отрочество. (2)Недаром Лев Толстой так и назвал три части своей трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность». (3)В самом главном нашем Академическом словаре написано, что отрочество «возраст между детством и юностью».

(4)По-моему, довольно непонятное пояснение. (5)Когда кончается детство? (6)У всех по-разному. (7)У одних - в шесть лет: они уже и младших нянчат, на огороде и во дворе родителям по-взрослому помогают. (8)А приходилось встречать и таких, у кого оно и в 40 лет ещё не кончилось.

(9)Но этот возраст - отрочество - всё равно существует. (10)И он, может быть, самый важный в жизни человека.

(11)В это время складываются привычки. (12)Хорошие или плохие, но на всю жизнь. (13)Совершаются благородные поступки - потому что тяга к добру ещё не задавлена, не скорректирована корыстными или ещё какими-нибудь расчётами. (14)Принимаются важные решения. (15)И некоторые люди следуют тому, что решили в отрочестве, всю свою жизнь.

(16)В это важное, но короткое время или прочитываются некоторые книги - или не прочитываются уже никогда. (17)Потому что есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично.

(20)И третий: именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. (21) Составить - и после этого отказаться от чтения всякой чепухи, которой сейчас везде - навалом.

(22)Поясню первый закон. (23)Никто не скажет вам заранее, что именно вам читать рано. (24)Потому что - у всех по-разному! (25)Одному - рано, а другому - в самый раз. (26)А его ровеснику до самой старости будет рано: читает - и не может понять, что к чему.

(27)Если вам рано читать эту книжку - вы сами же первый это и заметите. (28)И отложите её до лучших дней. (29)Так что если книга оказалась вам не по возрасту, не по уму - ничего страшного, вернитесь к ней позже. (30)Но установить это можно, мне кажется, только опытным путём - начав читать. (31)Знаю точно, что одни в 15 лет проглатывали «Преступление и наказание» Достоевского, для других чтение гениального романа было истинным наказанием.

(32)Со вторым законом дело обстоит серьёзнее.

(33)Да, есть такие книжки, которые надо прочесть именно лет в 12, в 14. (34)Во-первых, только в этом возрасте вы получите от неё стопроцентное удовольствие. (35)А во-вторых - создадите себе задел (то есть нужный запас) на будущее. (З6)Это же здорово - перечитать когда-нибудь на отдыхе «Приключения Тома Сойера»! (37)Я знаю людей, которые перечитывали эту книжку своего детства - со знакомыми иллюстрациями! - несколько раз: в 25 лет, потом около сорока лет и так далее. (38)Но я не встречала таких, кто уселся читать её первый раз в 40 лет. (39)Во-первых - некогда. (40)Во-вторых - и в голову не придёт. (41)А в-третьих, если и возьмётесь - вряд ли будете читать взахлёб. (42)Так, полистаете с лёгкой улыбкой. (43)«Жаль, - скажете, - что в детстве не попалась...»

(44)В общем, поленился в своё время - проиграл на всю жизнь.

(45)Что касается третьего закона - многие подумают: а что плохого в чтении пустых, попавшихся случайно под руку или просто модных в этот момент книг? (46)Некоторые так и считают - а что? (47)Ничего особенного. (48)Мура, но читать можно.

(49)А дело-то главным образом в том, что плохая книжка навсегда лишает вас возможности прочесть хорошую. (50)Время-то не безразмерное.

(51)Когда я училась в шестом классе и продолжала читать, как говорится, запоем, вдруг вычитала где-то, что человек за жизнь может прочесть, кажется, не более 7 тысяч книг. (52)Неважно, точная это цифра или нет. (53)Важно то, что я пришла в ужас от мысли, что читаемые мною второсортные книги, поглощая отмеренные человеку для чтения часы (их и так не очень много остаётся - от других дел), явно меня чего-то лишают. (54)В первую очередь - возможности прочесть какие-то другие книги - те самые, которые в жизни прочесть необходимо. (55)Я ещё не знала толком - какие. (56)Но уже точно знала, что они есть. (57)У полки (иногда её называют золотая полка), на которой стоят вот эти самые книги, которые надо успеть прочитать до 14-15 лет (ну, в крайнем случае до 17), есть одно свойство: не все видят те книжки, которые на ней стоят. (58)Кто-то и во всю жизнь многих из них так и не увидит и, конечно, не прочтёт.

Мещерская сторона

Рассказы

Обыкновенная земля

В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но все же край этот обладает большой притягательной силой. Он очень скромен – так же, как картины Левитана. Но в нем, как и в этих картинах, заключена вся прелесть и все незаметное на первый взгляд разнообразие русской природы.

Что можно увидеть в Мещерском крае? Цветущие или скошенные луга, сосновые боры, поемные и лесные озера, заросшие черной кугой, стога, пахнущие сухим и теплым сеном. Сено в стогах держит тепло всю зиму.

Мне приходилось ночевать в стогах в октябре, когда трава на рассвете покрывается инеем, как солью. Я вырывал в сене глубокую нору, залезал в нее и всю ночь спал в стогу, будто в запертой комнате. А над лугами шел холодный дождь, и ветер налетал косыми ударами.

В Мещерском крае можно увидеть сосновые боры, где так торжественно и тихо, что бубенчик-«болтун» заблудившейся коровы слышен далеко, почти за километр. Но такая тишина стоит в лесах только в безветренные дни. В ветер леса шумят великим океанским гулом и вершины сосен гнутся вслед пролетающим облакам.

В Мещерском крае можно увидеть лесные озера с темной водой, обширные болота, покрытые ольхой и осиной, одинокие, обугленные от старости избы лесников, пески, можжевельник, вереск, косяки журавлей и знакомые нам под всеми широтами звезды.

Что можно услышать в Мещерском крае, кроме гула сосновых лесов? Крики перепелов и ястребов, свист иволги, суетливый стук дятлов, вой волков, шорох дождей в рыжей хвое, вечерний плач гармоники в деревушке, а по ночам – разноголосое пение петухов да колотушку деревенского сторожа.

Но увидеть и услышать так мало можно только в первые дни. Потом с каждым днем этот край делается все богаче, разнообразнее, милее сердцу. И, наконец, наступает время, когда каждая ива над заглохшей рекой кажется своей, очень знакомой, когда о ней можно рассказывать удивительные истории.

Я нарушил обычай географов. Почти все географические книги начинаются одной и той же фразой: «Край этот лежит между такими-то градусами восточной долготы и северной широты и граничит на юге с такой-то областью, а на севере – с такой-то». Я не буду называть широт и долгот Мещерского края. Достаточно сказать, что он лежит между Владимиром и Рязанью, недалеко от Москвы, и является одним из немногих уцелевших лесных островов, остатком «великого пояса хвойных лесов». Он тянулся некогда от Полесья до Урала. В него входили леса: Черниговские, Брянские, Калужские, Мещерские, Мордовские и Керженские. В этих лесах отсиживалась от татарских набегов древняя Русь.

Первое знакомство

Впервые я попал в Мещерский край с севера, из Владимира.

За Гусем-Хрустальным, на тихой станции Тума, я пересел на поезд узкоколейки. Это был поезд времен Стефенсона. Паровоз, похожий на самовар, свистел детским фальцетом. У паровоза было обидное прозвище: «мерин». Он и вправду был похож на старого мерина. На закруглениях он кряхтел и останавливался. Пассажиры выходили покурить. Лесное безмолвие стояло вокруг задыхающегося «мерина». Запах дикой гвоздики, нагретой солнцем, наполнял вагоны.

Пассажиры с вещами сидели на площадках – вещи в вагон не влезали. Изредка в пути с площадки на полотно начинали вылетать мешки, корзины, плотничьи пилы, а за вещами выскакивал и их обладатель, нередко довольно древняя старуха. Неопытные пассажиры пугались, а опытные, скручивая «козьи ножки» и поплевывая, объясняли, что это самый удобный способ высаживаться из поезда поближе к своей деревне.

Узкоколейка в Менторских лесах – самая неторопливая железная дорога в Союзе.

Станции завалены смолистыми бревнами и пахнут свежей порубкой и дикими лесными цветами.

На станции Пилево в вагон влез косматый дед. Он перекрестился в угол, где дребезжала круглая чугунная печка, вздохнул и пожаловался в пространство’

– Чуть что, сейчас берут меня за бороду – езжай в город, подвязывай лапти. А того нет в соображении, что, может, ихнее это дело копейки не стоит. Посылают меня до музею, где советское правительство собирает карточки, прейскуранты, все такое прочее. Посылают с заявлением.

– Чего брешешь?

– Ты гляди – вот!

Дед вытащил измятую бумажку, сдул с нее махру и показал бабе-соседке.

– Манька, прочти, – сказала баба девчонке, тершейся носом об окно. Манька обтянула платье на исцарапанных коленках, подобрала ноги и начала читать хриплым голосом:

– «Собчается, что в озере живут незнакомые птицы, громадного росту полосатые, всего три; неизвестно, откуль залетели, – надо бы взять живьем для музею, а потому присылайте ловцов».

– Вот, – сказал дед горестно, – за каким делом теперь старикам кости ломают. А все Лешка-комсомолец. Язва – страсть! Тьфу!

Дед плюнул. Баба вытерла круглый рот концом платка и вздохнула. Паровоз испуганно посвистывал, леса гудели и справа и слева, бушуя, как озеро. Хозяйничал западный ветер. Поезд с трудом прорывался через его сырые потоки и безнадежно опаздывал, отдуваясь на пустых полустанках.

– Вот оно существование наше, – повторял дед – Летошний год гоняли меня в музею, сегодняшний год опять!

– Чего в летошний год нашли? – спросила баба.

– Торчак!

– Чегой-то?

– Торчак. Ну, кость древнюю. В болоте она валялась. Вроде олень. Роги – с этот вагон. Прямо страсть. Копали его цельный месяц. Вконец измучился народ.

– На кой он сдался? – спросила баба.

– Ребят по ём будут учить.

Об этой находке в «Исследованиях и материалах областного музея» сообщалось следующее:

«Скелет уходил в глубь трясины, не давая опоры для копачей. Пришлось раздеться и спуститься в трясину, что было крайне трудно из-за ледяной температуры родниковой воды. Огромные рога, как и череп, были целы, но крайне непрочны вследствие полнейшей мацерации (размачивания) костей. Кости разламывались прямо в руках, но по мере высыхания твердость костей восстанавливалась».

Был найден скелет исполинского ископаемого ирландского оленя с размахом рогов в два с половиной метра.

С этой встречи с косматым дедом началось мое знакомство с Мещерой. Потом я услышал много рассказов и о зубах мамонта, и о кладах, и о грибах величиной с человеческую голову. Но этот первый рассказ в поезде запомнился мне особенно резко.

Старинная карта

С большим трудом я достал карту Мещерского края. На ней была пометка: «Карта составлена по старинным съемкам, произведенным до 1870 года». Карту эту мне пришлось исправлять самому. Изменились русла рек. Там, где на карте были болота, кое-где уже шумел молодой сосновый лес; на месте иных озер оказались трясины.

Но все же пользоваться этой картой было надежнее, чем заниматься расспросами местных жителей. С давних пор так уж повелось у нас на Руси, что никто столько не напутает, когда объясняет дорогу, как местный житель, особенно если он человек разговорчивый.

– Ты, милый человек, – кричит местный житель, – других не слухай! Они тебе такого наговорят, что ты жизни будешь не рад. Ты меня одного слухай, я эти места наскрозь знаю. Иди до околицы, увидишь по левой руке избу-пятистенку, возьми от той избы на правую руку по стежке через пески, дойдешь до Прорвы и вали, милый, край Прорвы, вали, не сумлевайся, до самой до горелой ивы. От нее возьмешь чуть-чуть к лесу, мимо Музги, а за Музгой подавайся круто к холмищу, а за холмищем дорога известная – через мшары до самого озера.

– А сколько километров?

– А кто его знает? Может, десять, а может, и все двадцать. Тут километры, милый, немереные.

Я пытался следовать этим советам, но всегда или горелых ив оказывалось несколько, или не было никакого приметного холмища, и я, махнув рукой на рассказы туземцев, полагался только на собственное чувство направления. Оно почти никогда меня не обманывало.

Туземцы всегда объясняли дорогу со страстью, с неистовым увлечением. Меня это вначале забавляло, но как-то мне самому пришлось объяснять дорогу на озеро Сегден поэту Симонову, и я поймал себя на том, что рассказывал ему о приметах этой запутанной дороги с такой же страстью, как и туземцы.

Каждый раз, когда объясняешь дорогу, будто снова проходишь по ней, по всем этим привольным местам, по лесным проселкам, усеянным цветами бессмертника, и снова испытываешь легкость на душе. Эта легкость всегда приходит к нам, когда путь далек и нет на сердце забот.

Несколько слов о приметах

Чтобы не заблудиться в лесах, надо знать приметы. Находить приметы или самим создавать их – очень увлекательное занятие. Мир примет бесконечно разнообразен. Бывает очень радостно, когда одна и та же примета сохраняется в лесах год за годом – каждую осень встречаешь все тот же огненный куст рябины за Лариным прудом или все ту же зарубку, сделанную тобой на сосне. С каждым летом зарубка все сильнее заплывает твердой золотистой смолой.

Приметы на дорогах – это не главные приметы. Настоящими приметами считаются те, которые определяют погоду и время.

Примет так много, что о них можно было бы написать целую книгу. В городах приметы нам не нужны. Огненную рябину заменяет эмалированная синяя табличка с названием улицы. Время узнается не по высоте солнца, не по положению созвездий и даже не по петушиным крикам, а по часам. Предсказания погоды передаются по радио. В городах большинство наших природных инстинктов погружается в спячку. Но стоит провести две-три ночи в лесу, и снова обостряется слух, зорче делается глаз, тоньше обоняние.

Приметы связаны со всем: с цветом неба, с росой и туманами, c окриком птиц и яркостью звездного света.

В приметах заключено много точного знания и поэзии. Есть приметы простые и сложные. Самая простая примета – это дым костра. То он подымается столбом к небу, спокойно струится вверх, выше самых высоких ив, то стелется туманом по траве, то мечется вокруг огня. И вот к прелести ночного костра, к горьковатому запаху дыма, треску сучьев, перебеганию огня и пушистому белому пеплу присоединяется еще и знание завтрашней погоды.

Глядя на дым, можно определенно сказать, будет ли завтра дождь, ветер или снова, как сегодня, солнце подымется в глубокой тишине, в синих прохладных туманах. Безветрие и теплоту предсказывает и вечерняя роса. Она бывает такой обильной, что даже блестит ночью, отражая свет звезд. И чем обильнее роса, тем жарче будет завтрашний день.

Это все очень несложные приметы. Но есть приметы сложные и точные. Иногда небо вдруг кажется очень высоким, а горизонт сжимается, кажется близким, до горизонта как будто не больше километра. Это признак будущей ясной погоды.

Иногда в безоблачный день вдруг перестает брать рыба. Реки и озера мертвеют, как будто из них навсегда ушла жизнь. Это верный признак близкого и длительного ненастья. Через день-два солнце взойдет в багровой зловещей мгле, а к полудню черные облака почти коснутся земли, задует сырой ветер и польются томительные, нагоняющие сон обложные дожди.

Возвращение к карте

Я вспомнил о приметах и отвлекся от карты Мещерского края.

Изучение незнакомого края всегда начинается с карты. Это занятие не менее интересное, чем изучение примет. По карте можно странствовать так же, как по земле, но потом, когда попадаешь на эту настоящую землю, сразу же сказывается знание карты – уже не бродишь вслепую и не тратишь времени на пустяки.

На карте Мещерского края внизу, в самом дальнем углу, на юге, показан изгиб большой полноводной реки. Это Ока. К северу от Оки тянется лесистая и болотистая низина, к югу – давно обжитые, населенные рязанские земля. Ока течет по рубежу двух совершенно разных, очень непохожих пространств.

Рязанские земли хлебные, желтые от ржаных полей, кудрявые от яблоневых садов. Околицы рязанских деревень часто сливаются друг с другом, деревни разбросаны густо, и нет такого места, откуда бы ни была видна на горизонте одна, а то и две-три еще уцелевшие колокольни. Вместо лесов по склонам логов шумят березовые рощи.

Рязанская земля – земля полей. К югу от Рязани уже начинаются степи.

Но стоит переправиться на пароме через Оку, и за широкой полосой приокских лугов уже стоят темной стеной Мещерские сосновые леса. Они идут к северу и востоку, в них синеют круглые озера. Эти леса скрывают в своей глубине громадные торфяные болота.

На западе Мещерского края, на так называемой Боровой стороне, среди сосновых лесов лежат в мелколесье восемь боровых озер. К ним нет ни дорог, ни троп, и добраться до них можно только через лес по карте и компасу.

У этих озер одно очень странное свойство: чем меньше озеро, тем оно глубже. В большом Митинском озере всего четыре метра глубины, а в маленьком Удемном – семнадцать метров.

Мшары

К востоку от Боровых озер лежат громадные мещерские болота – «мшары» или «омшары». Это заросшие в течение тысячелетий озера. Они занимают площадь в триста тысяч гектаров. Когда стоишь среди такого болота, то по горизонту ясно виден бывший высокий берег озера – «материк» – с его густым сосновым лесом. Кое-где на мшарах видны песчаные бугры, поросшие сосняком и папоротником, – бывшие острова. Местные жители до сих пор так и зовут эти бугры «островами». На «островах» ночуют лоси.

Как-то в конце сентября мы шли мшарами к Поганому озеру. Озеро было таинственное. Бабы рассказывали, что по его берегам растут клюква величиной с орех и поганые грибы «чуть поболее телячьей головы». От этих грибов озеро и получило свое название. На Поганое озеро бабы ходить опасались – около него были какие-то «зеленущие трясины».

– Как ступишь ногой, – рассказывали бабы, – так вся земля под тобой ухнет, загудит, заколышется, как зыбка, ольха закачается, и вода ударит из-под лаптей, прыснет в лицо. Ей-богу! Прямо такие страсти – сказать невозможно. А самое озеро без дна, черное. Ежели какая молодая бабенка на него глянет – враз сомлеет.

– Отчего сомлеет?

– От страху. Так тебя страхом и дерет по спине, так и дерет. Мы как на Поганое озеро наткнемся, так бяжим от него, бяжим до первого острова, там только и отдышимся.

Бабы нас раззадорили, и мы решили обязательно дойти до Поганого озера. По пути мы заночевали на Черном озере. Всю ночь шумел по палатке дождь. Вода тихо ворчала в корнях. В дожде, в непроглядном мраке выли волки.

Черное озеро было налито вровень с берегами. Казалось, стоит подуть ветру или усилиться дождю, и вода затопит мшары и нас вместе с палаткой и мы никогда не выйдем из этих низких, угрюмых пустошей.

Всю ночь мшары дышали запахом мокрого мха, коры, черных коряг. К утру дождь прошел. Серое небо низко провисало над головой. От того, что облака почти касались верхушек берез, на земле было тихо и тепло. Слой облаков был очень тонок – сквозь него просвечивало солнце.

Мы свернули палатку, взвалили на себя рюкзаки и пошли. Идти было трудно. Прошлым летом по мшарам прошел низовой пожар. Корни берез и ольхи подгорели, деревья свалились, и мы каждую минуту должны были перелезать через большие завалы. Шли мы по кочкам, а между кочками, там, где кисла рыжая вода, торчали острые, как колья, корни берез. Их зовут в Мещерском крае колками.

Мшары заросли сфагнумом, брусникой, гонобобелем, кукушкиным льном. Нога тонула в зеленых и серых мхах по самое колено.

За два часа мы прошли только два километра. Впереди показался «остров». Из последних сил, перелезая через завалы, изодранные и окровавленные, мы добрались до лесистого бугра и упали на теплую землю, в заросли ландышей. Ландыши уже созрели – меж широких листьев висели твердые оранжевые ягоды. Сквозь ветки сосен просвечивало бледное небо.

С нами был писатель Гайдар. Он обошел весь «остров». «Остров» был небольшой, со всех сторон его окружали мшары, только далеко на горизонте были видны еще два «острова».

Гайдар закричал издали, засвистел. Мы нехотя встали, пошли к нему, и он показал нам на сырой земле, там, где «остров» переходил в мшары, громадные свежие следы лося. Лось, очевидно, шел большими скачками.

– Это его тропа на водопой, – сказал Гайдар…

Мы пошли по лосиному следу. У нас не было воды, хотелось пить. В ста шагах от «острова» следы привели нас к небольшому «окну» с чистой, холодной водой. Вода пахла йодоформом. Мы напились и вернулись обратно.

Гайдар пошел искать Поганое озеро. Оно лежало где-то рядом, но его, как и большинство озер во мшарах, было очень трудно найти. Озера окружены такими густыми зарослями и высокой травой, что можно пройти в нескольких шагах и не заметить воды.

Гайдар не взял компаса, сказал, что найдет обратную дорогу по солнцу, и ушел. Мы лежали на мху, слушали, как падают с веток старые сосновые шишки. Какой-то зверь глухо протрубил в дальних лесах.

Прошел час. Гайдар не возвращался. Но солнце было еще высоко, и мы не тревожились – Гайдар не мог не найти дорогу обратно.

Прошел второй час, третий. Небо над мшарами стало бесцветным; потом серая стена, похожая на дым, медленно наползла с востока. Низкие облака закрыли небо. Через несколько минут солнце исчезло. Только сухая мгла стлалась над мшарами.

Без компаса в такой мгле нельзя было найти дорогу. Мы вспомнили рассказы о том, как в бессолнечные дни люди кружили в мшарах на одном месте по нескольку суток.

Я влез на высокую сосну и стал кричать. Никто не отзывался. Потом очень далеко откликнулся чей-то голос. Я прислушался, и неприятный холод прошел по спине: в мшарах, как раз в той стороне, куда ушел Гайдар, уныло подвывали волки.

Что же делать? Ветер дул в ту сторону, куда ушел Гайдар. Можно было разжечь костер, дым потянуло бы в мшары, и Гайдар мог бы вернуться на «остров» по запаху дыма. Но этого нельзя было делать. Мы не условились об этом с Гайдаром. В болотах часто бывают пожары. Гайдар мог принять этот дым за приближение пожара и, вместо того чтобы идти к нам, начал бы уходить от нас, спасаясь от огня.

Пожары в высохших болотах – самое страшное, что можно испытать в этих краях. От них трудно спастись – огонь идет очень быстро. Да и куда уйдешь, когда до горизонта лежат сухие, как порох, мхи, и спастись можно, да и то не наверняка, только на «острове» – огонь почему-то обходит иногда лесистые «острова».

Мы кричали все сразу, но нам отвечали только волки. Тогда один из нас ушел с компасом в мшары – туда, где исчез Гайдар.

Спускались сумерки. Вороны летали над «островом» и каркали испуганно и зловеще.

Мы кричали отчаянно, потом все же разожгли костер – быстро темнело, – и теперь Гайдар мог выйти на огонь костра.

Но в ответ на наши крики не было слышно никакого человеческого голоса, и только в глухие сумерки где-то около второго «острова» вдруг загудел и закрякал, как утка, рожок автомобиля. Это было нелепо и дико – откуда мог появиться автомобиль в болотах, где с трудом проходил человек?

Автомобиль явно приближался. Он гудел настойчиво, а через полчаса мы услышали треск в завалах, автомобиль крякнул в последний раз где-то совсем рядом, и из мшар вылез улыбающийся, мокрый, измученный Гайдар, а за ним и наш товарищ – тот, что ушел с компасом.

Оказывается, Гайдар слышал наши крики и все время отвечал, но ветер дул в его сторону и отгонял голос. Потом Гайдару надоело кричать, и он начал крякать – подражать автомобилю.

До Поганого озера Гайдар не дошел. Ему встретилась одинокая сосна, он влез на нее и увидел вдали это озеро. Гайдар поглядел на него, выругался, слез и пошел обратно.

– Почему? – спросили мы его.

– Очень страшное озеро, – ответил он – Ну его к черту!

Он рассказал, что даже издали видно, какая черная, будто смола, вода в Поганом озере. Редкие больные сосны стоят по берегам, наклонившись над водой, готовые упасть от первого же порыва ветра. Несколько сосен уже упало в воду. Вокруг озера, должно быть, непроходимые трясины.

Темнело быстро, по-осеннему. Мы не остались ночевать на «острове», а пошли мшарами в сторону «материка» – лесистого берега болота. Идти в темноте по завалам было невыносимо трудно. Каждые десять минут мы проверяли направление по фосфорному компасу и только к полночи выбрались на твердую землю, в леса, наткнулись на заброшенную дорогу и поздней ночью дошли по ней к озеру Сегден, где жил наш общий приятель Кузьма Зотов, кроткий, больной человек, рыбак и колхозник.

Я рассказал всю эту историю, в которой нет ничего особенного, только затем, чтобы дать хотя бы отдаленное понятие о том, что представляют собой мещерские болота – мшары.

На некоторых мшарах (на Красном болоте и на болоте Пильном) уже началась добыча торфа. Торф здесь старый, мощный, его хватит на сотни лет.

Да, но надо окончить рассказ о Поганом озере. На следующее лето мы все же дошли до этого озера. Берега у него были плавучие – не привычные твердые берега, а густое сплетение белокрыльника, багульника, трав, корней и мхов. Берега качались под ногами, как гамак. Под тощей травой стояла бездонная вода. Шест легко пробивал плавучий берег и уходил в трясину. При каждом шаге фонтаны теплой воды били из-под ног. Останавливаться было нельзя: ноги засасывало и следы наливались водой.

Вода в озере была черная. Со дна пузырями поднимался болотный газ.

Мы удили на этом озере окуней. Мы привязывали длинные лески к кустам багульника или к деревцам молодой ольхи, а сами сидели на поваленных соснах и курили, пока куст багульника не начинал рваться и шуметь или не сгибалось и трещало деревцо ольхи. Тогда мы лениво подымались, тащили за леску и выволакивали на берег жирных черных окуней. Чтобы они не уснули, мы клали их в свои следы, в глубокие ямы, налитые водой, и окуни били в воде хвостами, плескались, но уйти никуда не могли.

В полдень над озером собралась гроза. Она росла на глазах. Маленькое грозовое облако превратилось в зловещую тучу, похожую на наковальню. Она стояла на месте и не хотела уходить.

Молнии хлестали в мшары рядом с нами, и на душе у нас было неважно.

Больше на Поганое озеро мы не ходили, но все же заслужили у баб славу людей отпетых, готовых на все.

– Вовсе отчаянные мужчины, – говорили они нараспев, – Ну такие отчаянные, такие отчаянные, прямо слов нету!

Лесные реки и каналы

Я снова отвлекся от карты. Чтобы покончить с ней, надо сказать о могучих массивах лесов (они заливают всю карту зеленой тусклой краской), о загадочных белых пятнах в глубине лесов и о двух реках – Солотче и Пре, текущих на юг через леса, болота и гари.

Солотча – извилистая, неглубокая река. В ее бочагах стоят под берегами стаи язей. Вода в Солотче красного цвета. Такую воду крестьяне зовут «суровой». На всем протяжении реки только в одном месте к ней подходит неведомо куда ведущая дорога, и при дороге стоит одинокий постоялый двор.

Пра течет из озер северной Мещеры в Оку. Деревень по берегам очень мало. В старое время на Пре, в дремучих лесах, селились раскольники.

В городе Спас-Клепики, в верховьях Пры, работает старинная ватная фабрика. Она спускает в реку хлопковые очесы, и дно Пры около Спас-Клепиков покрыто толстым слоем слежавшейся черной ваты. Это, должно быть, единственная река в Советском Союзе с ватным дном.

Кроме рек в Мещерском крае много каналов.

Еще при Александре II генерал Жилинский решил осушить Мещерские болота и создать под Москвой большие земли для колонизации. В Мещеру была отправлена экспедиция. Она работала двадцать лет и осушила только полторы тысячи гектаров земли, но на этой земле никто не захотел селиться – она оказалась очень скудной.

Жилинский провел в Мещере множество каналов. Сейчас каналы эти заглохли и заросли болотными травами. В них гнездятся утки, живут ленивые лини и верткие вьюны.

Каналы эти очень живописны. Они уходят в глубь лесов. Заросли свисают над водой темными арками. Кажется, что каждый канал ведет в таинственные места. По каналам, особенно весною, можно пробираться в легком челне на десятки километров.

Сладковатый запах водяных лилий смешан с запахом смолы. Иногда высокие камыши перегораживают каналы сплошными плотинами. По берегам растет белокрыльник. Листья его немного похожи на листья ландыша, но на одном листе прорисована широкая белая полоса, и издали кажется, что это цветут громадные снежные цветы. Папоротник, ежевика, хвощи и мох наклоняются с берегов. Если задеть рукой или веслом за космы мха, из него вылетает густым облаком яркая изумрудная пыль – споры кукушкиного льна. Розовый кипрей цветет невысокими стенами. Оливковые жуки-плавунцы ныряют в воде и нападают на стаи мальков. Иногда приходится тащить челн волоком по мелкой воде. Тогда плавунцы до крови кусают ноги.

Тишина нарушается только звоном комаров и всплесками рыб.

Плавание всегда приводит к неизвестной цели – к лесному озеру или к лесной реке, несущей чистую воду над хрящеватым дном.

На берегах этих рек в глубоких норах живут водяные крысы. Есть крысы, совершенно седые от старости.

Если тихо следить за норой, то можно увидеть, как крыса ловит рыбу. Она выползает из норы, ныряет очень глубоко и выплывает со страшным шумом. На широких водяных кругах качаются желтые кувшинки. Во рту крыса держит серебряную рыбу и плывет с ней к берегу. Когда рыба бывает больше крысы, борьба длится долго, и крыса вылезает на берег усталая, с красными от злости глазами.

Чтобы легче было плавать, водяные крысы отгрызают длинный стебель куги и плавают, держа его в зубах. Стебель куги полон воздушных ячеек. Он прекрасно держит на воде даже не такую тяжесть, как крыса.

Жилинский пытался осушить болота Мещеры. Из этой затеи ничего не вышло. Почва Мещеры – это торф, подзол и пески. На песках хорошо родится только картошка. Богатство Мещеры не в земле, а в лесах, в торфе и в заливных лугах по левому берегу Оки. Эти луга иные ученые сравнивают по плодородию с поймой Нила. Луга дают великолепное сено.

Леса

Мещера – остаток лесного океана. Мещерские леса величественны, как кафедральные соборы. Даже старый профессор, ничуть не склонный к поэзии, написал в исследовании о Мещерском крае такие слова: «Здесь в могучих сосновых борах так светло, что на сотни шагов вглубь видно пролетающую птицу».

По сухим сосновым борам идешь, как по глубокому дорогому ковру, – на километры земля покрыта сухим, мягким мхом. В просветах между соснами косыми срезами лежит солнечный свет. Стаи птиц со свистом и легким шумом разлетаются в стороны. В ветер леса шумят. Гул проходит по вершинам сосен, как волны. Одинокий самолет, плывущий на головокружительной высоте, кажется миноносцем, наблюдаемым со дна моря.

Простым глазом видны мощные воздушные токи. Они подымаются от земли к небу. Облака тают, стоя на месте. Сухое дыхание лесов и запах можжевельника, должно быть, доносятся и до самолетов.

Кроме сосновых лесов, мачтовых и корабельных, есть леса еловые, березовые и редкие пятна широколиственных лип, вязов и дубов. В дубовых перелесках нет дорог. Они непроезжи и опасны из-за муравьев. В знойный день пройти через дубовую заросль почти невозможно: через минуту все тело, от пяток до головы, покроют рыжие злые муравьи с сильными челюстями. В дубовых зарослях бродят безобидные медведи-муравьятники. Они расковыривают старые пни и слизывают муравьиные яйца.

Леса в Мещере разбойничьи, глухие. Нет большего отдыха и наслаждения, чем идти весь день по этим лесам, по незнакомым дорогам к какому-нибудь дальнему озеру.

Путь в лесах – это километры тишины, безветрия. Это грибная прель, осторожное перепархивание птиц. Это липкие маслюки, облепленные хвоей, жесткая трава, холодные белые грибы, земляника, лиловые колокольчики на полянах, дрожь осиновых листьев, торжественный свет и, наконец, лесные сумерки, когда из мхов тянет сыростью и в траве горят светляки.

Закат тяжело пылает на кронах деревьев, золотит их старинной позолотой. Внизу, у подножия сосен, уже темно и глухо. Бесшумно летают и как будто заглядывают в лицо летучие мыши. Какой-то непонятный звон слышен в лесах – звучание вечера, догоревшего дня.

А вечером блеснет наконец озеро, как черное, косо поставленное зеркало. Ночь уже стоит над ним и смотрит в его темную воду, – ночь, полная звезд. На западе еще тлеет заря, в зарослях волчьих ягод кричи г выпь, и на мшарах бормочут и возятся журавли, обеспокоенные дымом костра.

Всю ночь огонь костра то разгорается, то гаснет. Листва берез висит не шелохнувшись. Роса стекает по белым стволам. И слышно, как где-то очень далеко – кажется, за краем земли – хрипло кричит старый петух в избе лесника.

В необыкновенной, никогда не слыханной тишине зарождается рассвет. Небо на востоке зеленеет. Голубым хрусталем загорается на заре Венера. Это лучшее время суток. Еще все спит. Спит вода, спят кувшинки, спят, уткнувшись носами в коряги, рыбы, спят птицы, и только совы летают около костра медленно и бесшумно, как комья белого пуха.

Котелок сердится и бормочет на огне. Мы почему-то говорим шепотом – боимся спугнуть рассвет. С жестяным свистом проносятся тяжелые утки. Туман начинает клубиться над водой. Мы наваливаем в костер горы сучьев и смотрим, как подымается огромное белое солнце – солнце бесконечного летнего дня.

Так мы живем в палатке на лесных озерах по нескольку дней. Наши руки пахнут дымом и брусникой – этот запах не исчезает неделями. Мы спим по два часа в сутки и почти не знаем усталости. Должно быть, два-три часа сна в лесах стоят многих часов сна в духоте городских домов, в спертом воздухе асфальтовых улиц.

Однажды мы ночевали на Черном озере, в высоких зарослях, около большой кучи старого хвороста.

Мы взяли с собой резиновую надувную лодку и на рассвете выехали на ней за край прибрежных кувшинок – ловить рыбу. На дне озера толстым слоем лежали истлевшие листья, и в воде плавали коряги.

Внезапно у самого борта лодки вынырнула громадная горбатая спина черной рыбы с острым, как кухонный нож, спинным плавником. Рыба нырнула и прошла под резиновой лодкой. Лодка закачалась. Рыба вынырнула снова. Должно быть, это была гигантская щука. Она могла задеть резиновую лодку пером и распороть ее, как бритвой.

Я ударил веслом по воде. Рыба в ответ со страшной силой хлестнула хвостом и снова прошла под самой лодкой. Мы бросили удить и начали грести к берегу, к своему биваку. Рыба все время шла рядом с лодкой.

Мы въехали в прибрежные заросли кувшинок и готовились пристать, но в это время с берега раздалось визгливое тявканье и дрожащий, хватающий за сердце вой. Там, где мы спускали лодку, на берегу, на примятой траве стояла, поджав хвост, волчица с тремя волчатами и выла, подняв морду к небу. Она выла долго и скучно; волчата визжали и прятались за мать. Черная рыба снова прошла у самого борта и зацепила пером за весло.

Я бросил в волчицу тяжелым свинцовым грузилом. Она отскочила и рысцой побежала от берега. И мы увидели, как она пролезла вместе с волчатами в круглую нору в куче хвороста невдалеке от нашей палатки.

Мы высадились, подняли шум, выгнали волчицу из хвороста и перенесли бивак на другое место.

Черное озеро названо так по цвету воды. Вода в нем черная и прозрачная.

В Мещере почти у всех озер вода разного цвета. Больше всего озер с черной водой. В иных озерах (например, в Черненьком) вода напоминает блестящую тушь. Трудно, не видя, представить себе этот насыщенный, густой цвет. И вместе с тем вода в этом озере, так же как и в Черном, совершенно прозрачная.

Этот цвет особенно хорош осенью, когда на черную воду слетают желтые и красные листья берез и осин. Они устилают воду так густо, что челн шуршит по листве и оставляет за собой блестящую черную дорогу.

Но этот цвет хорош и летом, когда белые лилии лежат на воде, как на необыкновенном стекле. Черная вода обладает великолепным свойством отражения: трудно отличить настоящие берега от отраженных, настоящие заросли – от их отражения в воде.

В Урженском озере вода фиолетовая, в Сегдене – желтоватая, в Великом озере – оловянного цвета, а в озерах за Прой – чуть синеватая. В луговых озерах летом вода прозрачная, а осенью приобретает зеленоватый морской цвет и даже запах морской воды.

Но большинство озер все же – черные. Старики говорят, что чернота вызвана тем, что дно озер устлано толстым слоем опавших листьев. Бурая листва дает темный настой. Но это не совсем верно. Цвет объясняется торфяным дном озер – чем старее торф, тем темнее вода.

Я упомянул о Мещерских челнах. Они похожи на полинезийские пироги. Они выдолблены из одного куска дерева. Только на носу и на корме они склепаны коваными гвоздями с большими шляпками.

Челн очень узок, легок, поворотлив, на нем можно пройти по самым мелким протокам.

Луга

Между лесами и Окой тянутся широким поясом заливные луга,

В сумерки луга похожи на море. Как в море, садится солнце в травы, и маяками горят сигнальные огни на берегу Оки. Так же как в море, над лугами дуют свежие ветры, и высокое небо опрокинулось бледной зеленеющей чашей.

В лугах тянется на много километров старое русло Оки. Его зовут Прорвой.

Это заглохшая, глубокая и неподвижная река с крутыми берегами. Берега заросли высокими, старыми, в три обхвата, осокорями, столетними ивами, шиповником, зонтичными травами и ежевикой.

Один плес на этой реке мы назвали «Фантастической Прорвой», потому что нигде и никто из нас не видел таких огромных, в два человеческих роста, репейников, голубых колючек, такой высокой медуницы и конского щавеля и таких исполинских грибов-дождевиков, как на этом плесе.

Густота трав в иных местах на Прорве такая, что с лодки нельзя высадиться на берег, – травы стоят непроходимой упругой стеной. Они отталкивают человека. Травы перевиты предательскими петлями ежевики, сотнями опасных и колких силков.

Над Прорвой часто стоит легкая дымка. Цвет ее меняется от времени дня. Утром – это голубой туман, днем – белесая мгла, и лишь в сумерки воздух над Прорвой делается прозрачным, как ключевая вода. Листва осокорей едва трепещет, розовая от заката, и в омутах гулко бьют прорвинские щуки.

По утрам, когда нельзя пройти по траве и десяти шагов, чтобы не промокнуть до нитки от росы, воздух на Прорве пахнет горьковатой ивовой корой, травянистой свежестью, осокой. Он густ, прохладен и целителен.

Каждую осень я провожу на Прорве в палатке по многу суток. Чтобы получить отдаленное представление о том, что такое Прорва, следует описать хотя бы один прорвинский день. На Прорву я приезжаю на лодке. Со мной палатка, топор, фонарь, рюкзак с продуктами, саперная лопатка, немного посуды, табак, спички и рыболовные принадлежности: удочки, Донки, переметы, жерлицы и, самое главное, банка с червяками-подлистниками. Их я собираю в старом саду под кучами палых листьев.

На Прорве у меня есть уже свои любимые, всегда очень глухие места. Одно из них – это крутой поворот реки, где она разливается в небольшое озеро с очень высокими, заросшими лозой берегами.

Там я разбиваю палатку. Но прежде всего я таскаю сено. Да, сознаюсь, я таскаю сено из ближайшего стога, но таскаю очень ловко, так, что даже самый опытный глаз старика колхозника не заметит в стогу никакого изъяна. Сено я подкладываю под брезентовый пол палатки. Потом, когда я уезжаю, я отношу его обратно.

Палатку надо натягивать так, чтобы она гудела, как барабан. Потом ее надо окопать, чтобы во время дождя вода стекала в канавы по бокам палатки и не подмочила пол.

Палатка устроена. В ней тепло и сухо. Фонарь «летучая мышь» висит на крючке. Вечером я зажигаю его и даже читаю в палатке, но читаю обыкновенно недолго – на Прорве слишком много помех: то за соседним кустом начнет кричать коростель, то с пушечным гулом ударит пудовая рыба, то оглушительно выстрелит в костре ивовый прут и разбрызжет искры, то над зарослями начнет разгораться багровое зарево и мрачная луна взойдет над просторами вечерней земли. И сразу же стихнут коростели и перестанет гудеть в болотах выпь – луна подымается в настороженной тишине. Она появляется как владетель этих темных вод, столетних ив, таинственных длинных ночей.

Шатры черных ив нависают над головой. Глядя на них, начинаешь понимать значение старых слов. Очевидно, такие шатры в прежние времена назывались «сенью». Под сенью ив… И почему-то в такие ночи созвездие Ориона называешь Стожарами, а слово «полночь», которое в городе звучит, пожалуй, как литературное понятие, приобретает здесь настоящий смысл. Вот эта тьма под ивами, и блеск сентябрьских звезд, и горечь воздуха, и далекий костер в лугах, где мальчишки сторожат коней, согнанных в ночное, – все это полночь. Где-то далеко сторож отбивает на сельской колокольне часы. Он бьет долго, мерно – двенадцать ударов. Потом снова темная тишина. Только изредка на Оке закричит заспанным голосом буксирный пароход.

Ночь тянется медленно: кажется, ей не будет конца. Сон в осенние ночи в палатке крепкий, свежий, несмотря на то что просыпаешься через каждые два часа и выходишь посмотреть на небо – узнать, не взошел ли Сириус, не видно ли на востоке полосы рассвета.

С каждым часом ночь холодеет. К рассвету воздух уже обжигает лицо легким морозом, полотнища палатки, покрытые толстым слоем хрустящего инея, чуть-чуть провисают, и трава седеет от первого утренника.

Пора вставать. На востоке уже наливается тихим светом заря, уже видны на небе огромные очертания ив, уже меркнут звезды. Я спускаюсь к реке, моюсь с лодки. Вода теплая, она кажется даже слегка подогретой.

Восходит солнце. Иней тает. Прибрежные пески делаются темными от росы.

Я кипячу крепкий чай в жестяном закопченном чайнике. Твердая копоть похожа на эмаль. В чайнике плавают перегоревшие в костре ивовые листья.

Все утро я ловлю рыбу. Я проверяю с лодки переметы, поставленные поперек реки еще с вечера. Сначала идут пустые крючки – на них всю наживку съели ерши. Но вот шнур натягивается, режет воду, и в глубине возникает живой серебряный блеск – это ходит на крючке плоский лещ. За ним виден жирный и упористый окунь, потом – щуренок с желтыми пронзительными глазами. Вытащенная рыба кажется ледяной.

К этим дням, проведенным на Прорве, целиком относятся слова Аксакова:

«На зеленом цветущем берегу, над темной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды. Природа вступит в вечные права свои. Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнете вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе».

Небольшое отступление от темы

С Прорвой связано много всяких рыболовных происшествий. Об одном из них я расскажу.

Великое племя рыболовов, обитавших в селе Солотче, около Прорвы, было взволнованно. В Солотчу приехал из Москвы высокий старик с длинными серебряными зубами. Он тоже ловил рыбу.

Старик ловил на спиннинг: английскую удочку с блесной – искусственной никелевой рыбкой.

Мы презирали спиннинг. Мы со злорадством следили за стариком, когда он терпеливо бродил по берегам луговых озер и, размахивая спиннингом, как кнутом, неизменно выволакивал из воды пустую блесну.

А тут же рядом Ленька, сын сапожника, таскал рыбу не на английскую леску, стоящую сто рублей, а на обыкновенную веревку. Старик вздыхал и жаловался:

– Жестокая несправедливость судьбы!

Он говорил даже с мальчишками очень вежливо, на «вы», и употреблял в разговоре старомодные, давно забытые слова. Старику не везло. Мы давно уже знали, что все рыболовы делятся на глубоких неудачников и на счастливцев. У счастливцев рыба клюет даже на дохлого червяка. Кроме того, есть рыболовы – завистники и хитрецы. Хитрецы думают, что они могут перехитрить любую рыбу, но никогда в жизни я не видел, чтобы такой рыболов перехитрил даже самого серого ерша, не говоря о Плотве.

С завистником лучше не ходить на ловлю – клевать у него все равно не будет. В конце концов, похудев от зависти, он начнет подкидывать свою удочку к вашей, шлепать грузилом по воде и распугает всю рыбу.

Итак, старику не везло. За один день он обрывал о коряги не меньше десяти дорогих блесен, ходил весь в крови и волдырях от комаров, но не сдавался.

Один раз мы взяли его с собой на озеро Сегден.

Всю ночь старик дремал у костра стоя, как лошадь: сесть на сырую землю он боялся. На рассвете я зажарил яичницу с салом. Сонный старик хотел перешагнуть через костер, чтобы достать хлеб из сумки, споткнулся и наступил огромной ступней на яичницу.

Он выдернул ногу, вымазанную желтком, тряхнул ею в воздухе и ударил по кувшину с молоком. Кувшин треснул и рассыпался на мелкие части. И прекрасное топленое молоко с легким шорохом всосалось у нас на глазах в мокрую землю.

– Виноват! – сказал старик, извиняясь перед кувшином.

Потом он пошел к озеру, опустил ногу в холодную воду и долго болтал ею, чтобы смыть с ботинка яичницу. Две минуты мы не могли выговорить ни слова, а потом хохотали в кустах до самого полдня.

Всем известно, что раз рыболову не везет, то рано или поздно с ним случится такая хорошая неудача, что о ней будут рассказывать по деревне не меньше десяти лет. Наконец такая неудача случилась.

Мы пошли со стариком на Прорву. Луга еще не были скошены. Ромашка величиной с ладонь хлестала по ногам.

Старик шел и, спотыкаясь о травы, повторял:

– Какой аромат, граждане! Какой упоительный аромат!

Над Прорвой стояло безветрие. Даже листья ив не шевелились и не показывали серебристую изнанку, как это бывает и при легком ветре. В нагретых травах «жундели» шмели.

Я сидел на разбитом плоту, курил и следил за перяным поплавком. Я терпеливо ждал, когда поплавок вздрогнет и пойдет в зеленую речную глубину. Старик ходил по песчаному берегу со спиннингом. Я слышал из-за кустов его вздохи и возгласы:

– Какое дивное, очаровательное утро!

Потом я услышал за кустами кряканье, топот, сопенье и звуки, очень похожие на мычание коровы с завязанным ртом. Что-то тяжелое шлепнулось в воду, и старик закричал тонким голосом:

– Боже мой, какая красота!

Я соскочил с плота, по пояс в воде добрался до берега и подбежал к старику. Он стоял за кустами у самой воды, а на песке перед ним тяжело дышала старая щука. На первый взгляд в ней было не меньше пуда.

Но старик зашипел на меня и дрожащими руками вынул из кармана пенсне. Он надел его, нагнулся над щукой и начал ее рассматривать с таким восторгом, с каким знатоки любуются редкой картиной в музее.

Щука не сводила со старика злых прищуренных глаз.

– Здорово похожа на крокодила! – сказал Ленька.

Щука покосилась на Леньку, и он отскочил. Казалось, щука прохрипела: «Ну погоди, дурак, я тебе оторву уши!»

– Голубушка! – воскликнул старик и еще ниже наклонился над щукой.

Тогда и случилась та неудача, о которой до сих пор говорят по деревне.

Щука примерилась, мигнула глазом и со всего размаху ударила старика хвостом по Щеке. Над сонной водой раздался оглушительный треск оплеухи. Пенсне полетело в реку. Щука подскочила и тяжело шлепнулась в воду.

– Увы! – крикнул старик, но было уже поздно.

В стороне приплясывал Ленька и кричал нахальным голосом:

– Ага! Получили! Не ловите, не ловите, не ловите, когда не умеете!

В тот же день старик смотал свои спиннинги и уехал в Москву. И никто больше не нарушал тишину протоков и рек, не обрывал блесной холодные речные лилии и не восторгался вслух тем, чем лучше всего восторгаться без слов.

Еще о лугах

В лугах очень много озер. Названия у них странные и разнообразные: Тишь, Бык, Хотец, Промоина, Канава, Старица, Музга, Бобровка, Селянское озеро и, наконец, Лангобардское.

На дне Хотца лежат черные мореные дубы. В Тиши всегда затишье. Высокие берега закрывают озеро от ветров. В Бобровкё некогда водились бобры, а теперь гоняют мальков шелесперы. Промоина – глубокое озеро с такой капризной рыбой, что ловить ее может только человек с очень хорошими нервами. Бык – озеро таинственное, далекое, тянущееся на много километров. В нем мели сменяются омутами, но мало тени на берегах, и потому мы его избегаем. В Канаве водятся удивительные золотые лини: каждый такой линь клюет полчаса. К осени берега Канавы покрываются пурпурными пятнами, но не от осенней листвы, а от обилия очень крупных ягод шиповника.

На Старице по берегам – песчаные дюны, заросшие чернобыльником и чередой. На дюнах растет трава, ее зовут живучкой. Это плотные серо-зеленые шарики, похожие на туго закрывшуюся розу. Если вырвать такой шарик из песка и положить корнями вверх, он начинает медленно ворочаться, как перевернутый на спину жук, расправляет с одной стороны лепестки, упирается на них и переворачивается опять корнями к земле.

В Музге глубина доходит до двадцати метров. На берегах Музги во время осеннего перелета отдыхают журавлиные стаи. Селянское озеро все заросло черной кугой. В ней гнездятся сотни уток.

Как прививаются названия! В лугах около Старицы есть небольшое безыменное озеро. Мы назвали его Лангобардским в честь бородатого сторожа – «лангобарда». Он жил на берегу озера в шалаше, сторожил капустные огороды. А через год, к нашему удивлению, название привилось, но колхозники переделали его по-своему и стали называть это озеро Амбарским.

Разнообразие трав в лугах неслыханное. Нескошенные луга так душисты, что с непривычки туманится и тяжелеет голова. На километры тянутся густые, высокие заросли ромашки, цикория, клевера, дикого укропа, гвоздики, мать-и-мачехи, одуванчиков, генцианы, подорожника, колокольчиков, лютиков и десятков других цветущих трав. В травах к покосу созревает луговая клубника.

Старики

В лугах – в землянках и шалашах – живут болтливые старики. Это или сторожа на колхозных огородах, или паромщики, или корзинщики. Корзинщики ставят шалаши около прибрежных зарослей ивняка.

Знакомство с этими стариками начинается обыкновенно во время грозы или дождя, когда приходится отсиживаться в шалашах, пока гроза не свалится за Оку или в леса и над лугами не опрокинется радуга.

Знакомство всегда происходит по раз навсегда установленному обычаю. Сначала мы закуриваем, потом идет вежливый и хитрый разговор, направленный к тому, чтобы выведать, кто мы такие, после него – несколько неопределенных слов о погоде («заладили дожди» или, наоборот, «наконецто обмоет траву, а то все сушь да сушь»). И только после этого беседа может свободно переходить на любую тему.

Больше всего старики любят поговорить о вещах необыкновенных: о новом Московском море, «водяных еропланах» (глиссерах) на Оке, французской пище («из лягушек уху варят и хлебают серебряными ложками»), барсучьих бегах и колхознике из-под Пронска, который, говорят, заработал столько трудодней, что купил на них автомобиль с музыкой.

Чаще всего я встречался с ворчливым дедом-корзинщиком. Жил он в шалаше на Музге. Звали его Степаном, а прозвище у него было «Борода на жердях».

Дед был худой, тонконогий, как старая лошадь. Говорил он невнятно, борода лезла в рот; ветер ворошил у деда мохнатое лицо.

Как-то я заночевал в шалаше у Степана. Пришел я поздно. Были серые теплые сумерки, перепадал нерешительный дождь. Он шумел по кустам, стихал, потом снова начинал шуметь, как будто играл с нами в прятки.

– Возится этот дождь, как дитё, – сказал Степан. – Чисто ребенок – то тут шелохнет, то там, а то и вовсе притаится, слушает наш разговор.

У костра сидела девочка лет двенадцати, светлоглазая, тихая, испуганная. Говорила она только шепотом.

– Вот, приблудилась дурочка из Заборья! – сказал ласково дед. – Телку в лугах искала-искала, да и доискалась до темноты. Прибегла на огопь к деду. Что ты с ней будешь делать.

Степан вытащил из кармана желтый огурец и дал девочке:

– Ешь, не сумлевайся.

Девочка взяла огурец, кивнула головой, но есть не стала. Дед поставил на огонь котелок, начал варить похлебку.

– Вот, милые вы мои, – сказал дед, закуривая, – бродите вы, как нанятые, по лугам, по озерам, а того нету у вас в понятии, что были все эти луга, и озера, и леса монастырские. От самой Оки до Пры, почитай на сто верст, весь лес был монашеский. А теперь народный, теперь тот лес трудовой.

– А за что им такие леса были дадены, дедушка? – спросила девочка.

– А пес их знает за что! Бабы-дуры говорили – за святость. Грехи они наши замаливали перед матерью божьей. А какие у нас грехи? Грехов у нас почитай никаких и не было. Эх, темнота, темнота!

Дед вздохнул.

– Ходил и я по церквам, был грех, – пробормотал смущенно дед. – Да что толку-то! Лапти даром уродовал.

Дед помолчал, накрошил в похлебку черного хлеба.

– Житьишко наше было плохое, – сказал он, сокрушаясь. – Не хватало ни мужикам, ни бабам счастья. Мужик еще туда-сюда – мужик, по крайности, к водке прибьется, а баба совсем пропадала. Ребята у ней были не питые, не сытые. Топталась она всю жизнь с ухватами у печки, покуль черви в глазах не заводились. Ты не смейся, ты это брось! Я верное слово сказал насчет червей. Заводились те черви в бабьих глазах от огня.

– Ужасти! – тихо сказала девочка.

– А ты не пужайся, – сказал дед. – У тебя черви не заведутся. Теперь девки нашли свое счастье. Ране народ думал – живет оно, счастье, на теплых водах, в синих морях, а на поверку вышло, что живет оно здесь, в черепке, – дед постучал корявым пальцем по лбу. – Вот, к примеру, Манька Малявина. Голосистая была девчонка, и все. В старые времена она бы свой голос в одночасье проплакала, а теперь ты гляди, что получилось. Что ни день – у Малявина чистый праздник: гармонь играет, пироги пекут. А почему? Потому, милые мои, что как же ему, Ваське Малявину, не весело жить, когда Манька каждый месяц ему, старому черту, двести рублей присылает!

– Откуль? – спросила девочка.

– Из Москвы. Она в театре поет. Кто слыхал, говорят – райское пение. Прямо плачет навзрыд весь народ. Вот она какая теперь становится, бабья доля. Приезжала она прошлым летом, Манька. Так разве узнаешь! Тонкая девица, гостинец мне привезла. Пела в избе-читальне. Я до всего привычный, а прямо скажу, схватило меня за сердце, а чего – не пойму. Откуль, думаю, такая власть человеку дадена? И как это пропадала она у нас, мужиков, от нашей дурости тысячи лет! Потопчешься сейчас по земле, там послухаешь, тут поглядишь, и умирать вроде все как будто рано и рано – никак, милый, время для смерти не выберешь.

Дед снял похлебку с огня и полез в шалаш за ложками.

– Жить бы нам и жить, Егорыч, – сказал он из шалаша. – Родились мы чуть-чуть рановато. Не угадали.

Девочка смотрела в огонь светлыми, блестящими глазами и думала о чем-то о своем.

Родина талантов

На краю Мещерских лесов, недалеко от Рязани, лежит село Солотча. Солотча прославлена своим климатом, дюнами, реками и сосновыми борами. В Солотче есть электричество.

Крестьянские кони, согнанные в ночное на луга, дико смотрят на белые звезды электрических фонарей, повисшие в далеком лесу, и всхрапывают от страха.

Я жил первый год в Солотче у кроткой старушки, старой девы и сельской портнихи, Марьи Михайловны. Ее звали вековушей – весь свой век она коротала одна, без мужа, без детей.

В ее чисто умытой игрушечной избе тикало несколько ходиков и висели две старинные картины неизвестного итальянского мастера. Я протер их сырым луком, и итальянское утро, полное солнца и отблесков воды, наполнило тихую избу. Картину оставил отцу Марьи Михайловны в уплату за комнату неизвестный художник-иностранец. Он приезжал в Солотчу изучать тамошнее иконописное мастерство. Он был человек почти нищий и странный. Уезжая, он взял слово, что картина будет ему прислана в Москву в обмен на деньги. Денег художник не прислал – в Москве он внезапно умер.

За стеной избы по ночам шумел соседский сад. В саду стоял дом в два этажа, обнесенный глухим забором. Я забрел в этот дом в поисках комнаты. Со мной говорила красивая седая старуха. Она строго посмотрела на Меня синими глазами и комнату сдать отказалась. За ее плечом я разглядел стены, увешанные картинами.

– Чей это дом? – спросил я вековушу.

– Да как же! Академика Пожалостина, знаменитого гравера. Умер он перед революцией, а старуха – его дочь. Их там две живут старухи. Одна совсем дряхлая, горбатенькая.

Я недоумевал. Гравер Пожалостин – один из лучших русских граверов, работы его разбросаны всюду: у нас, во Франции, в Англии и вдруг – Солотча! Но вскоре я перестал недоумевать, услышав, как колхозники, копая картошку, заспорили, приедет ли в этом году в Солотчу художник Архипов или нет.

Пожалостин – бывший пастух. Художники Архипов и Малявин, скульптор Голубкина – все из этих, рязанских мест. В Солотче почти нет избы, где не было бы картин. Спросишь: кто писал? Отвечают: дед, или отец, или брат. Солотчинцы были когда-то знаменитыми богомазами.

Имя Пожалостина до сих пор произносится с уважением. Он учил солотчан рисовать. Они ходили к нему тайком, неся завернутые в чистую тряпицу свои холсты на оценку – на хвалу или поругание.

Долго я не мог свыкнуться с мыслью, что рядом, за стеной, в темноватых комнатах старого дома, лежат редчайшие книги по искусству и медные гравированные доски. Поздно ночью я выходил к колодцу напиться воды. На срубе лежал иней, ведро обжигало пальцы, ледяные звезды стояли над безмолвным и черным краем, и только в доме Пожалостина тускло светилось окошко: дочь его читала до рассвета. Изредка она, вероятно, поднимала очки на лоб и прислушивалась – стерегла дом.

На следующий год я поселился у Пожалостиных. Я снял у них старую баню в саду. Сад был заглохший, весь в сирени, в одичалом шиповнике, в яблонях и кленах, покрытых лишаями.

На стенах в пожалостинском доме висели прекрасные гравюры – портреты людей прошлого века. Я никак не мог избавиться от их взглядов. Когда я чинил удочки или писал, толпа женщин и мужчин в наглухо застегнутых сюртуках, толпа семидесятых годов, смотрела на меня со стен с глубоким вниманием. Я подымал голову, встречался взглядом с глазами Тургенева или генерала Ермолова, и мне почему-то становилось неловко.

Солотчинская округа – страна талантливых людей. Недалеко от Солотчи родился Есенин.

Однажды ко мне в баню зашла старуха в поневе – принесла продавать сметану.

– Ежели тебе еще сметана потребуется, – сказала она ласково, – так ты приходи ко мне, у меня есть. Спросишь у церкви, где живет Татьяна Есенина. Тебе всякий покажет.

– Есенин Сергей не твой родственник?

– Поет? – спросила бабка.

– Да, поэт.

– Племянничек мой, – вздохнула бабка и вытерла рот концом платка. – Был он поэт хороший, только больно чудной. Так ежели сметанка потребуется, ты заходи ко мне, милый.

На одном из лесных озер около Солотчи живет Кузьма Зотов. До революции Кузьма был безответный бедняк. От бедности сохранилась у него привычка говорить вполголоса, незаметно – лучше уж не говорить, а помалкивать. Но от этой же бедности, от «тараканьей жизни» сохранилось у него упрямое желание во что бы то ни стало сделать своих детей «настоящими людьми».

В избе Зотовых появилось за последние годы много нового – радио, газеты, книги. От старого времени остался только дряхлый пес – никак не хочет умирать.

– Как его ни корми, все равно тощает, – говорит Кузьма. – Такой у него на всю жизнь завод остался бедняцкий. Кто почище одет, тех боится, хоронится под лавку. Думает – господа!

У Кузьмы трое сыновей-комсомольцев. Четвертый сын – еще совсем мальчик, Вася.

Один из сыновей, Миша, заведует опытной ихтиологической станцией на озере Великом, около города Спас-Клепики. Как-то летом Миша привез домой старую скрипку без струн – купил ее у какой-то старухи. Скрипка валялась в старухиной избе, в сундуке, – осталась от помещиков Щербатовых. Скрипка была итальянской работы, и Миша решил зимой, когда на опытной станции будет мало работы, съездить в Москву – показать се знатокам. Играть на скрипке он не умел.

– Если окажется ценной, – сказал он мне, – подарю кому-нибудь из наших лучших скрипачей.

Второй сын, Ваня, – учитель ботаники и зоологии в большом лесном селе, за сто километров от родного озера. Во время отпуска он помогает матери по хозяйству, а в свободное время бродит по лесам или по озеру по пояс в воде, ищет какие-то редкие водоросли. Их он обещал показать своим ученикам, шустрым и страшно любопытным.

Ваня человек застенчивый. От отца к нему перешли незлобивость, расположение к людям, любовь к душевным разговорам.

Вася еще учится в школе. На озере школы нет – там всего четыре избы, – и Васе приходится бегать в школу через лес, за семь километров.

Вася – знаток своих мест. Он знает каждую тропинку в лесу, каждую барсучью нору, оперение каждой птицы. Его серые прищуренные глаза обладают необыкновенной зоркостью.

Два года назад на озеро приехал из Москвы художник. Он взял Васю себе в помощники. Вася перевозил художника на челне на другой берег озера, менял ему воду для красок (художник рисовал французскими акварельными красками Лефранка), подавал из коробки свинцовые тюбики.

Однажды художника с Васей застигла на берегу гроза. Я помню ее. Это была не гроза, а стремительный, предательский ураган. Пыль, розовая от блеска молний, неслась по земле. Леса шумели так, будто океаны прорвали плотины и затапливают Мещеру. Гром встряхивал землю.

Художник с Васей едва добрались до дому. В избе художник обнаружил пропажу жестяной коробки с акварелью. Краски были потеряны, великолепные краски Лефранка! Художник искал их несколько дней, но не нашел и вскоре уехал в Москву.

Через два месяца в Москве художник получил письмо, написанное большими корявыми буквами.

«Здравствуйте, – писал Вася. – Отпишите, что делать с вашими крахами и как их вам переслать. Как вы уехали, я их искал две недели, все обшарил, пока нашел, только сильно простыл, потому что уже были дожди, заболел и не мог вам раньше отписать. Я чуть не помер, но теперь хожу, хотя еще очень слабый. Так что не сердитесь. Папаня говорил, что было у меня воспаление в легких. Пришлите мне, если есть у вас какая возможность, книжку про всякие деревья и цветных карандашей – охота мне рисовать. У нас уже падал снег, но только стаял, а в лесу под елочкой – смотришь – и сидит заяц! Остаюсь Вася Зотов».

Мой дом

Маленький дом, где я живу в Мещере, заслуживает описания. Это бывшая баня, бревенчатая изба, обшитая серым тесом. Дом стоит в густом саду, но почему-то отгорожен от сада высоким частоколом. Этот частокол – западня для деревенских котов, любителей рыбы. Каждый раз, когда я возвращаюаь с ловли, коты всех мастей – рыжие, черные, серые и белые с подпалинами – берут дом в осаду. Они шныряют вокруг, сидят на заборе, на крышах, на старых яблонях, подвывают друг на друга и ждут вечера. Все они смотрят не отрываясь на кукан с рыбой – он подвешен к ветке старой яблони с таким расчетом, что достать его почти невозможно.

Вечером коты осторожно перелезают через частокол и собираются под куканом. Они подымаются на задние лапы, а передними делают стремительные и ловкие взмахи, стараясь зацепить кукан. Издали кажется, что коты играют в волейбол. Потом какой-нибудь наглый кот подпрыгивает, вцепляется в кукан мертвой хваткой, висит на нем, качается и старается оторвать рыбу. Остальные коты бьют от досады друг друга по усатым мордам. Кончается это тем, что я выхожу с фонарем из бани. Коты, застигнутые врасплох, бросаются к частоколу, но не успевают перелезть через него, а протискиваются между кольями и застревают. Тогда они прижимают уши, закрывают глаза и начинают отчаянно кричать, прося пощады.

Осенью весь дом засыпан листьями, и в двух маленьких комнатках становится светло, как в облетающем саду.

Трещат печи, пахнет яблоками, чисто вымытыми полами. Синицы сидят на ветках, пересыпают в горле стеклянные шарики, звенят, трещат и смотрят на подоконник, где лежит ломоть черного хлеба.

В доме я ночую редко. Большинство ночей я провожу на озерах, а когда остаюсь дома, то ночую в старой беседке в глубине сада. Она заросла диким виноградом. По утрам солнце бьет в нее сквозь пурпурную, лиловую, зеленую и лимонную листву, и мне всегда кажется, что я просыпаюсь внутри зажженной елки. Воробьи с удивлением заглядывают в беседку. Их смертельно занимают часы. Они тикают на врытом в землю круглой столе. Воробьи подбираются к ним, слушают тиканье то одним, то другим ухом и потом сильно клюют часы в циферблат.

Особенно хорошо в беседке в тихие осенние ночи, когда в саду шумит вполголоса неторопливый отвесный дождь.

Прохладный воздух едва качает язычок свечи. Угловатые тени от виноградных листьев лежат на потолке беседки. Ночная бабочка, похожая на комок серого шелка-сырца, садится на раскрытую книгу и оставляет на странице тончайшую блестящую пыль.

Пахнет дождем – нежным и вместе с тем острым запахом влаги, сырых садовых дорожек.

На рассвете я просыпаюсь. Туман шуршит в саду. В тумане падают листья. Я вытаскиваю из колодца ведро воды. Из ведра выскакивает лягушка. Я обливаюсь колодезной водой и слушаю рожок пастуха – он поет еще далеко, у самой околицы.

Я иду в пустую баню, кипячу чай. На печке заводит свою песню сверчок. Он поет очень громко и не обращает внимания ни на мои шаги, ни на звон чашек.

Светает. Я беру весла и иду к реке. Цепной пес Дивный спит у калитки. Он бьет хвостом по земле, но не подымает головы. Дивный давно привык к моим уходам на рассвете. Он только зевает мне вслед и шумно вздыхает.

Я отплываю в тумане. Восток розовеет. Уже не доносится запах дыма сельских печей. Остается только безмолвие воды, зарослей, вековых ив.

Впереди – пустынный сентябрьский день. Впереди – затерянность в этом огромном мире пахучей листвы, трав, осеннего увядания, затишливых вод, облаков, низкого неба. И эту затерянность я всегда ощущаю как счастье.

Бескорыстие

Можно еще много написать о Мещерском крае. Можно написать, что этот край очень богат лесами и торфом, сеном и картофелем, молоком и ягодами. Но я нарочно не пишу об этом. Неужели мы должны любить свою землю только за то, что она богата, что она дает обильные урожаи и природные ее силы можно использовать для нашего благосостояния!

Не только за это мы любим родные места. Мы любим их еще за то, что, даже небогатые, они для нас прекрасны. Я люблю Мещерский край за то, что он прекрасен, хотя вся прелесть его раскрывается не сразу, а очень медленно, постепенно.

На первый взгляд – это тихая и немудрая земля под неярким небом. Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю. И если придется защищать свою страну, то где-то в глубине сердца я буду знать, что я защищаю и этот клочок земли, научивший меня видеть и понимать прекрасное, как бы невзрачно на вид оно ни было, – этот лесной задумчивый край, любовь к которому не забудется, как никогда не забывается первая любовь.