Психология. Зоопсихология

Ревновать - значит любить? Не обязательно. Ревность вовсе не синоним любви. Это далеко не неотъемлемая часть отношений. А всего лишь показатель чьих-то комплексов или переживаний. По крайней мере в современном обществе ревность получила именно такую громкую характеристику: «Ревность - это показатель комплексов и неуверенности в себе». Но скажем откровенно, это очень спорное утверждение, хотя и часто озвучиваемое. Что нам гласит мужская психология: ревность или чувство собственности управляет сильными представителями мира сего? А может это обычное недоверие или неуверенность в благополучии партнерских отношений? Что же на самом деле чувствует мужчина, проявляя ревность в адрес своей партнерши?

Мужская психология: ревность или чувство собственности

1. Инстинкт собственника
2. Комплексы
3. Неуверенность в отношениях
4. Повод
5. Особенности характера

Инстинкт собственника.

Чувство собственности не чуждое никому, ни ребенку, ни старику. Но у мужчин оно всегда проявляется намного острее. Скорее всего, ответ лежит не поверхности. Мужчина добытчик, мужчина воин, мужчина защитник, а значит и мужчина владелец. То, что принадлежит ему - это только его, а то что чужое - тоже может стать его. Интересная психология, не правда ли? Мужчина в ответе за свою женщину. Но в случае малейших подозрений или опасений он не упустит возможности подчеркнуть свое право собственности. Но согласитесь, это не есть плохо. Именно это качество отличает его от мягкого и бесхребетного тюфяка, а определяет в нем мужской стержень и характер.

Мужская психология видео

Комплексы.

А вот с комплексами все обстоит иначе. В случае собственной неуверенности в себе никогда не нужно винить партнершу, нужно искать причину проблемы в себе. Но мужская гордыня часто не позволяет это признать и как итог проблема не решается, а только усугубляется. Комплексы мужчины заставляют его делать необъективные умозаключения, развивать негативные фантазии, преувеличивать сомнительные факты.

Неуверенность в отношениях.

В каких случаях мужчины чаще всего ревнуют своих партнерш? В ситуациях, когда знают о шаткости и сомнительном благополучии собственных отношений. Частые ссоры, отсутствие близости, конфликты бытового характера и т.д. Те негативные моменты, которые подрывают гармонию нежности, любви и заботы и являются показателями неуверенности в верности второй половинки. Когда мужчина четко отдает себе отчет в существовании проблем, достигших критической точки, у него наступает паника, сомнения и неуверенность в имеющихся отношениях.

Повод.

Бывает так, что женщина сама дает мужчине повод для ревности - это что-то вроде красной тряпки для быка. Безусловно повод может быть явным, а может быть искусственно надуманным. Тут уж все зависит от ситуации. Но если факты говорят сами за себя, то только немой промолчит, а слепой не увидит.

“Нет счастья без свободы и нет свободы без мужества и отваги”

Есть мнение, что европейская идентичность является не экономическим, а культурно -биологическим фактом.

Иными словами, не экономика обусловливает человека, а человек - экономику, от антропологического фактора зависит и экономическая, и социальная сфера жизни.

Культура тождественна природе человека, который постоянно лепит свой vision du monde, а европейская цивилизация является примером выдающейся роли человека во времени и пространстве.

С этой точки зрения европейская колонизация не является фактом социальной и национальной дискриминации других народов, а служит иллюстрацией антропологического фактора в истории, подтверждающего высочайшую оценку европейской цивилизации и её роли в мире.

Основы европейского превосходства в мировой истории заложил не Settecento , а Trecento - золотой век Европы.

Когда на пороге Settecento произошёл интеллектуальный перелом, положивший начало цивилизационному лидерству Европы и её духа в истории, параметры европейской идентичности были лишь окончательно уточнены.

“La mentalite” как умственная способность, безусловно, господствует над экономикой, творя ее по своему образу и подобию.

Каков человек, таков и материальный мир, сотворенный его руками.

Человек идентифицируется его духовными и материальными достижениями, а не наоборот.

“La mentalite” – генетическая кладовая нашего рода, которая подтверждает связь происхождения института частной собственности с антропологическим и цивилизационным развитием человечества.

Частная собственность - это институт этнически однородного общества, постепенно сформировавшего единые правила игры для всего сообщества.

Единые правила игры, основанные на высокой самооценке, чувстве собственного достоинства и индивидуализме человека, позволяют ему держать дистанцию по отношению к другим.

Индивидуальность - это признак определенной антропологической эволюции.

Совершить такую эволюцию способны лишь те индивиды, которые не обусловливают свое сосуществование взаимным вмешательством в дела друг друга, и в состоянии постоянно находиться вместе и, в то же время, в частной жизни, быть врозь.

Индивиды в смешанных обществах генетически не в состоянии разделиться между собой, вплоть до индивидуализации и автономизации своего “я” в институте частной собственности.

Человек полностью зависим от генетического потенциала предков, от своего генофонда.

“Метисаж” исключает частную собственность и индивидуальную, отличную от коллективной, жизнь.

В этнически разнородном обществе ментальность индивидов представляет собой настолько пеструю картину, что человеку постоянно трудно самоопределиться, а следовательно, обрести необходимые социальные основы для совместной выработки правил существования с другими людьми.

Институт частной собственности антропологически обусловлен и, как правило, совпадает с процессами национально-этнического обособления в рамках суверенных государств и с рождением экономических и правовых признаков этого социального феномена.

Иначе говоря, для того чтобы появилась частная собственность, человек должен выделиться из коллектива и материализовать свою индивидуальность в этой форме.

Но этому выделению должна предшествовать определенная ментальная эволюция, в ходе которой индивид обретет выражение равенства с самим собой в форме принадлежащей ему собственности.

Ментальный образ мира в одних случаях верифицировал героическое одиночество человека в мире, в других - растворял его в коллективе, антропологически не позволяя выделиться и обрести свою идентичность в равенстве самому себе.

В результате, европейская антропологическая эволюция привела к важному биосоциальному результату - стремлению человека во всем полагаться и равняться на самого себя, в то время как большая часть человечества оказалась не в состоянии позволить человеку взять ответственность за свою индивидуальную жизнь на себя и выделиться из коллектива.

С точки зрения Historie mentale это означает, что в Европе мышление индивидов и свойственное ему чувственно-эмоциональное восприятие жизни породило или примирилось с мировоззрением, рационально разделившим мир на суверенные островки частной собственности; таков был антропологический “ответ” европейцев на “вызов” среды.

Остальной мир подобной ментальной эволюции не совершил, человек остался заключённым в коллектив, что и обусловило отсутствие у него индивидуальной идентичности, исключительно коллективный характер самосознания.

Различия исторических судеб народов обусловлены различием био-социальных ядер этнических культур, их суверенностью и автономностью по отношению друг к другу, несводимостью к единому знаменателю или тождеству в виде “производительных сил” или “законов классовой борьбы”, в целом, социально-экономической детерминированности исторического процесса.

Несмотря на свою рациональность, человек не знает своих границ и целей, поэтому каждый день “начинает все с начала”, постоянно проявляя себя демиургом создаваемого им мира.

От того, каков сам человек, как он реагирует на “вызовы” природы и своего окружения, зависит тот или иной тип цивилизации, её отличительные черты и свойства.

Единственный закон истории - это активная позиция человека в мире, творящего историю по своему образу и подобию.

Ни люди не равны, ни их сообщества.

Различия и своеобразие народов предопределяются их биосоциальной природой, которая апробировала ряд базовых антропологических инстинктов, верифицирующих положение человека и его сообществ в истории.

Территориальный инстинкт является первопричиной национальных демаркаций и сплочения внутри группы.

Инстинкт естественной иерархии или доминирования обращён против эгалитаристских теорий и практик, чреватых тоталитаризмом.

Он дополняется правом на различие , возводящим в закон творческий принцип созидания.

Признание права на различие обеспечивает преобладание самых способных в жизни и наносит удар эгалитаризму, являющемуся противоестественным по своей природе.

Инстинкт собственности определяется как внутренне присущее человеку чувство, обусловливающее и расширяющее его свободу.

Человек конкретизирует себя в истории через собственность, выступающую важным фактором цивилизационного развития.

Инстинкт агрессивности служит защите территории и собственности и позволяет устанавливать необходимую дистанцию между индивидами и их сообществами в истории; ему также принадлежит роль цивилизующего начала в истории.

Дополненный инстинктом сообщества , он способствует консолидации больших и малых групп, таких как семья, община, государство.

Европейский ренессанс возможен лишь в случае обретения утраченной идентичности, являющейся подлинным смыслом и целью истории.

Основной задачей возвращения органичности, становится демаркация культурных и этических ценностей, восходящих к своим праосновам, решительный разрыв с теми культурными явлениями, которые есть не что иное, как манифестации левого изврата или ересей антитринитаризма в той или иной форме.

Европейская идентичность должна исходить из факта признания биосоциальной общности европейских народов и отстаиваться в борьбе с эгалитаризмом, марксизмом, структурализмом и прочими “измами”, нивелирующими человека до положения пустой абстракции.

Различия между европейскими народами имеют второстепенный характер, тогда как подлинной демаркации подлежат их отношения с чуждыми в культурно-биологическом аспекте.

Так как человек сам творит себя в истории, то создаваемые им цивилизации имеют отчетливо выраженный антропологический характер.

Отсюда и необходимо дополнить свободу укорененностью, важнейшим правом человека быть хозяином самого себя, правом личного “суверенитета”.

Свобода, которая является даром развития воли и отмечена правдой индивидуальности, не сулит человеку рая.

Но в этой картине мира человеческая судьба соединена с фундаментальной интуицией всех религий.

Нецивилизованный человек, то есть человек без традиций, потерян.

Традиция же представляет из себя совокупность норм, из которых она состоит.

Вот почему, аутентичное стремление к свободе не может не быть в то же время стремлением к цивилизационному порядку, укоренению.

Этот порядок может быть исполненным уважения тех свобод, которые ощущаются в европейских традициях.

Социальный порядок должен представляться индивиду соответствующим его правам, как это имело место в случае наших предков.

Понятия национальной и личностной идентичности совпадают, потеря национальной идентичности неминуемо ведет к культурной деградации, результатом которой становится утрата личностью своего суверенитета.

Отсюда и необходимость укоренения человека в культурных традициях для обретения своей идентичности.

Свободный человек не избавлен от социальных принуждений; иначе он рискует стать жертвой хаоса своих инстинктов и капризов.

Человек должен осознать, что он не может быть хозяином своей жизни, если не будет обладать сильной волей и развитой индивидуальностью.

Свобода человека зиждется на внутреннем устройстве его души: волевой человек и в заключении будет свободнее, чем клошары, живущие, якобы, в условиях свободы, но остающиеся рабами своих капризов, не говоря уже о людях, подверженных действию алкоголя и наркотиков, или рабах ипотеки.

Сохранение собственности.

В отношении использования имеющихся у шимпанзе съестных продуктов он обнаруживает ярко выраженный собственнический инстинкт.

Тем более конечно недоволен и злобится Иони, если сам оказывается в положении обойденного куском: например вместо того, чтобы оделить лакомством самого обезьянчика, я нарочно даю это лакомство кому-либо другому, постороннему; после момента молчаливого недоумения, видя, что кусок «проплыл мимо него » , Иони немедленно намахивается на счастливого соперника и, злобясь, пытается отнимать лакомство.

Шимпанзе не любит, чтобы во время его питания даже свои люди протягивали руку не только к его еде, но и к посуде, с которой он ест, так как повидимому он усматривает в этом покушение на его собственность.

Каждого смельчака, протянувшего к нему не во-время руку, Иони резко схватывает за руку, а если это чужой, то он пытается даже укусить его.

И этот собственнический инстинкт появляется у шимпанзе не только по отношению к еде, но и ко всем предметам, которые находятся всего чаще в окружающем его обиходе, к которым он привык и которые имеет основание считать «своими » .

При этом Иони обнаруживает большую агрессивность к претендентам, покушающимся на эту его собственность, и эта агрессивность выявляется тем больше, чем менее близко и знакомо ему лицо, являющееся «правонарушителем » .

Так, в первый же день привоза к нам Иони, едва я хотела унести из комнаты ящик, в котором его привезли, он тотчас же укусил меня. Посягновение даже близких к нему лиц на его постилки, требующиеся для ежедневного освежения и выветривания, долгое время вызывало злобные протесты и неистовое ответное оспаривание, со стороны шимпанзе. Он оказывался совершенно глух, туп и бесчувственен ко всем просьбам, уговорам, крикам и даже к телесному наказанию его и ни за что не хотел отдавать свои тряпки. Он схватывал их, стараясь держать как можно крепче и подбирая их к себе, он не выпускал их из рук даже тогда, когда их тянули вместе с ним, зацеплялся не только руками, но и зубами, наваливался всем телом, если они выскальзывали. В это время шимпанзе имел совершенно необычный, как бы невменяемый вид: его глаза тускнели и становились бессмысленными, рот все время был открыт, зубы обнажены, все тело, руки и ноги находились в беспрерывном движении, то судорожно отталкивали нападающего на его имущество, то, извиваясь, цепко ухватывались за вещь и притягивали, удерживали оспариваемое. Непрерывное хриплое придыхание сопровождало всю эту возню. Сцена заканчивалась обычно двумя различными финалами: либо человек был вынужден отказаться от своих притязаний и предоставлял вещь в полное обладание шимпанзе, который окончательно забирал ее с собой в дальнее место клетки и там усаживался на нее; либо, наоборот, удачным маневром человек вырывал вещь, всегда рискуя при этом вместе с ней заполучить в свои объятия разъяренного зверька, который в эту минуту готов был искусать даже самого близкого своего покровителя. Эта ежедневная борьба за имущество шимпанзе была несколько сглажена лишь тогда, когда был введен прием обмена старых постилок на новые, приняв которые с радостным уханьем, шимпанзе беспрепятственно отдавал старые. Однажды Иони затащил к себе в клетку чужой халат, и когда обладатель этого халата задумал отнять присвоенную обезьянником вещь, шимпанзе так злобно набросился на прежнего владельца, так разъяренно раскрыл рот и гаркнул на него с таким резким, отрывистым уханьем, что пришлось отступиться от своих прав.

Предпочитание.

Нередко я давала Иони в качестве развлечения разбирать мешки с собранными в них вперемежку пестрыми лоскутами, цветными тряпками, ленточками, шнурками. Эти разбирания были одним из самых любимых развлечений шимпанзе, и он длительно, часами мог сидеть, сосредоточенно вытягивая из общей груды те или другие лоскутки, разглядывая их, навешивая себе на шею особенно понравившиеся ему - яркие, блестящие, длинные . Эти последние он ни за что не хотел отдавать назад и не позволял прятать в общую груду после разборки, а уносил к себе в угол на постилки и клал там, горячо отстаивая их от всяческих посягновений. И каждое такое разбирание заканчивалось присвоением обезьянником хотя бы нескольких вещей.

Шимпанзе неохотно отдавал мне даже особенно нравящиеся ему объекты из его учебы, например цветные костяные пластинки, по преимуществу голубого и синего цвета. Всякий раз, как Иони получал пластинки в свое полное свободное пользование, он отбирал наичаще излюбленные синие кружочки, прятал их в наиболее надежное место (в свой рот) и длительно играл и бегал с ними, ничем не выдавая этой утайки, которая обнаруживалась мной только при уборке пластинок, после их пересчитывания.

Несмотря на мои просьбы шимпанзе длительно не хотел их отдавать, пытался кусаться, если я залезала ему в рот, чтобы их извлечь, а если иногда, вняв моим настойчивым длительным уговорам, наконец, он высвобождал их изо рта, отдавал мне, - то, увы, не все, а частично, оставляя для себя хотя бы одну-другую пластинку. Я опять и опять, пересчитывала пластинки и, не досчитываясь их, опять обследовала его рот, открывая и заглядывая внутрь, но зачастую ничего не находила. Увы... Иони нередко умел меня перехитрить и запрятывал похищенное так искусно под язык и в глубине между деснами и щеками, что я могла обнаружить припрятанное только после самого тщательного осмотра всей полости рта, на что впрочем он далеко не всегда соглашался.

Нередко, взяв недозволенные объекты из его учебных принадлежностей, Иони уносил их подальше с моих глаз, забирался в темные-углы комнаты, чтобы тихонько безбоязненно заняться ими там на просторе и не быть скоро захваченным с поличным.

Я замечала, что шимпанзенку доставляет особенное удовольствие: тайное утаскивание запрещенных вещей.

Как уже было упомянуто, он с особенным воодушевлением съедает украденные им продукты. Нередко впрочем я наблюдала, как шимпанзе привлекает не столько самая вещь, сколько процесс ее похищения: однажды я застала Иони в тот момент, когда он, воспользовавшись моим выходом из комнаты, выкрал из ящика стола яблоко, хотя, взяв, не ел его; он с необычайным азартом вытаскивал из ящика стола: запрещенные для него вещи (шашки) и, взяв, убегал с ними подальше, чтобы не попасться.

Правда, что эти покражи всегда сходили ему с рук и оставались, безнаказанными, тем не менее факт нарочитого, тайного похищения запрещенных вещей приходится справедливо инкриминировать всему «шимпанзиному роду » .

У Иони есть даже предпочитаемые по форме объемные предметы, именно шарики, и он также пользуется всяким случаем, чтобы присвоить их в свой обиход, и нередко можно видеть, как он самовольно, исподтишка, убегая из своей комнаты в другие, захватывает с собой именно эту излюбленную фигурку, которой может забавляться самым разнообразным способом.