Портрет императора тиберия. Тиберий клавдий нерон и сексуальная распущенность в древнем риме

Тиберий и Римская империя.

Если проблемы, связанные с развитием в правление Тиберия авторитарных, монархических тенденций, являются, как мы уже не раз отмечали выше, предметом острых научных споров, то по вопросу о провинциальной и внешней политике преемника Августа подобной дискуссии нет. Исследователи, так или иначе затрагивавшие эту тему, стоят, в общем-то, на схожих позициях. Можно считать практически общепризнанным, что внешняя политика Тиберия и его методы управления провинциями были рациональны и высокоэффективны.

Основными чертами внешней политики Тиберия, продолжавшей традиции последних лет принципата Августа, были: отказ от широкомасштабных завоевательных кампаний, чреватых риском больших людских и финансовых потерь, и в экономическом отношении зачастую не оправдывавших затраченных усилий; стремление поддерживать спокойствие на границах империи в первую очередь дипломатическими средствами (Suet. Tib., 37), сдерживая варваров руками самих же варваров; гибкое реагирование на возникавшие время от времени внешнеполитические осложнения. Благодаря такой стратегии Тиберию удалось сохранить относительную стабильность на границах империи на протяжении всего более чем двадцатилетнего царствования и даже добиться некоторого приращения территории империи без существенного роста численности армии, и, следовательно, без увеличения расходов на её содержание и усиления роли военных.

Хотя Тиберий, подобно Августу, придерживался италоцентристского политического курса, он, тем не менее, уделял много внимания положению дел в провинциях, тщательно следя за порядком в системе провинциального управления. Известные нам из источников факты привлечения наместников к суду говорят не только о наличии коррупции, но и о борьбе с ней имперского правительства. Способные правители провинций оставались своих местах в течении длительного времени, что способствовало повышению эффективности управления. Из окружения принцепса вышло немало талантливых администраторов. В целом, положение провинций при Тиберии было благополучным, а бремя налогов не чрезмерным (Suet. Tib., 47; Dio, LVII 10). Благополучие империи не смогли омрачить несколько провинциальных восстаний: правительство Тиберия быстро и эффективно на них реагировало.

Таким образом, даже исследователи, придерживающиеся во многом противоположных взглядов на роль преемника Августа в процессе эволюции принципата, сходятся в позитивной оценке деятельности Тиберия по управлению Римской империей. Основополагающие принципы его политики оставались, по их мнению, неизменными на протяжении почти всего более чем двадцатилетнего царствования; положение стало меняться лишь в последние годы жизни пинцепса, когда состарившийся император выпустил из рук бразды государственного правления.

Что же в таком случае вынуждает нас обратиться к этой, казалось бы, уже достаточно хорошо изученною теме?

В рамках данной работы нам уже приходилось говорить о том, что с 30 - 40 гг. XX века в западной исторической науке, представители которой уделяли и продолжают уделять Тиберию гораздо больше внимания, нежели историки отечественною школы, утвердилась так называемая традиция "реабилитации Тиберия". Критически настроенные по отношению к дошедшей до нас античной традиции исследователи, такие как Ф. Б. Марш, Ч. Э. Смит и др., пытаются переосмыслить фигуру преемника Августа и пересмотреть главные выводы Тацита. Важное место в системе оправдания Тиберия в их трудах занимает его провинциальная и внешняя политика, успехи которой разительно контрастируют с тем, что, если верить Тациту, творилось при нём в Риме. Поэтому, хотя нас интересуют в первую очередь проблемы, связанные с развитием императорской власти и эволюцией системы принпипата, мы просто вынуждены посвятить этой теме отдельную главу.

При этом, говоря о провинциальной и внешней политике Тиберия, нам хотелось бы ещё раз подчеркнуть факт, отмеченный в своё время Гастоном Буассье, а именно, как по-разному проявлялась императорская власть в Риме и в провинциях, и как по-разному должны были ощущать ее провинциалы и жители Вечного Города. Принцепсы, чье правление в Риме, подобно правлению Тиберия или Домициана, запятнано многочисленными жестокостями и произволом, заботились о благосостоянии провинция не меньше чем Траян или Август.

1. Римская империя в первые десятилетия новой эры. Управление провинциями при Тиберии.

На рубеже старой и новой эры римская держава достигла своих естественных границ. Завоевания Цезаря и Августа передвинули северные рубежи империи на линию великих европейских рек Рейна и Дуная; ещё раньше на востоке римляне вышли к Евфрату.

Помимо территориального роста владений римлян в это время (конец I в. до н. э.) происходят важные изменения в характере отношений меду Римом и завоеванными территориями. В эпоху республики провинции рассматривались как поместья римского народа и были объектом хищнической эксплуатации. Вслед за Т. Моммзеном, можно сказать, что республиканский Рим видел в провинциях только источник средств, которые и выкачивались оттуда компаниями ростовщиков-публиканов при содействии провинциальных властей.

Впервые черты новой, характерной для эпохи принципата провинциальной политики обозначились на завершающем этапе завоевания Галлии Юлием Цезарем, когда в 50 г. до н. э. римский полководец заложил основы организации власти на этой только что подчиненной территории. Подать, наложенная победителем на галльские общины была невелика, твердо фиксирована и необременительна даже для разоренной войной страны (Caesar. BG., VIII, 48-49). Порядки, установленные Цезарем в Галлии, максимально учитывали местные особенности и были столь разумны и реалистичны, что когда в Риме вспыхнула гражданская война, и в Галлии почти не осталось войск, эта недавно завоёванная область оказалась более верной Риму чем некоторые, казалось бы давно свыкшиеся с римским господством провинции.

Следующим этапом становления имперской провинциальной политики стали реформы Цезаря, проведенные им в бытность диктатором. Давать их подробных очерк не входит в наши планы; подчеркнем лишь факт, отмеченный ещё Т. Моммзеном: реформы Цезаря отнюдь не были простым "латанием дыр", устранявшим отдельные пороки республиканской провинциальной системы. В годы диктатуры Цезаря закладывались первые камни в фундамент будущего мирового государства, в котором прежнее противопоставление италийского центра и варварской периферии должно было, в конце концов, исчезнуть совсем. С именем Цезаря связано начало тех новых тенденций, которые характерны для провинциальной политики эпохи принципата, в противоположность республиканскому времени.

Окончательно система провинциального управления ранней империи складывается при Августе, когда формируются её основные принципы, остававшиеся в общих чертах неизменными в течение всей эпохи принципата. Провинции подразделяются на сенатские и императорские, в которых преимущественно размещаются войска. Сбор налогов с провинциалов частично переходит в руки финансовых агентов принцепса - прокураторов. Действия провинциальных наместников контролируются центральной властью, в общем, более строго, чем при старом порядке. Откупщики, в руках которых все еще оставалось взимание значительной части податей, были существенно стеснены в своих возможностях, выколачивать из римских подданных, сколько им хочется.

Новая система управления благоприятно сказалась на положении провинций и уже при Августе в ряде областей начинается экономический подъём. Возрастание роли периферии заметно уже в эпоху Гражданских войн, в ходе которых некоторые провинции и царства выступали в качестве опорных баз борющихся между собой римских полководцев, тыла и источника пополнения их армий, а отдельные общины, не довольствуясь ролью зрителей, занимали в конфликте определенную позицию. После установления августова мира (pax Augusti) та же тенденция приводит к установлению своеобразного партнерства между Италией и наиболее развитыми провинциями (Испания, Ю. Галлия). Правительство активно содействует романизации варварских областей, хотя и при Августе, и при Тиберии италоцентристский характер государства сохраняется ещё весьма строго.

В общем, к началу нашей эры Рим захватил огромные территории, на которых проживали народы, стоящие на разных уровнях социально-экономического, политического и культурного развития. Главенствующая роль Италии, по-прежнему, была выражена очень ярко, но уже наметились процессы, в перспективе способные преобразовать империю в политически унифицированные и единое в культурном отношении целое.

Наметившиеся при Августе тенденции к объединению конгломерата покорённых Римом земель в единое средиземноморское государство нашли своё отражение в провинциальной политике его преемника. Наши источники, как это свойственно всем римским писателям, уделяют главное внимание событиям в столице империи. Из того, что происходило за пределами Италии, они более или менее подобно описывают военные кампании, тогда как сведения о провинциальных делах приходится собирать по крупицам.

Корнелий Тацит, в общем, положительно характеризует стиль управления Тиберия, отмечая стремление принцепса не обременять провинции чрезмерными тяготами, тщательность в подборе кадров для управленческого аппарата, борьбу с коррупцией и своеволием провинциальных властей (Ann., IV, 6). Светоний и Дион передают фразу из письма Тиберия префекту Египта Эмилию Ректу: "Я хочу, чтобы моих овец стригли, а не снимали с них шкуру" - "praesidibus onerandas tributo provincias suadentibus rescripsit boni pastoris esse tondere pecus, non deglubere" (Suet. Tib., 32; Dio, LVII, 10).

Однако, по мнению наших источников, после того, как умерли Германик и Друз, а император удалился на остров Капри, прежний порядок управления претерпел кардинальные изменения. Тиберий оставил государственные дела и, подстрекаемый Сеяном, всецело предался преследованию неугодных ему людей на основании закона об оскорблении величия (Tac. Ann., IV, 6, 7; Suet. Tib., 39-41; Dio, LVII, 12, 18-19).

Вне всякого сомнения, именно смерть Друза стала переломом в том, что касается развития в правлении Тиберия авторитарных и деспотических тенденций. В отношениях с римским обществом император переходит от характерной для либерального периода политики сотрудничества к силовому диктату, однако, брошенный ему упрёк в том, что на Капри Тиберий перестал заниматься делами империи вряд ли можно счесть справедливым. Конечно, сведения, которыми мы располагаем, довольно скудны, но всё же достаточно красноречивы.

Тот же Тацит (Ann., IV, 13) сообщает, что после смерти Друза Тиберий продолжал активно заниматься делами: в трудах он искал забвения постигшего его горя. Строгий надзор за наместниками провинций оставался, насколько мы можем судить, неизменным на протяжении всего правления. Виновных в вымогательствах и злоупотреблении властью привлекали к суду, в том числе и на основании закона об оскорблении величия (Iibidem, I, 74; III, 38, 66-69; IV, 13; VI, 29). Блестящие успехи Тиберия в финансовой сфере вряд ли были бы возможны без эффективной системы провинциального управления и продуманной налоговой политики, последовательно проводившейся в течение всех более чем 20ти лет его принципата. При необходимости провинциям давались послабления от податей; пострадавшим в результате стихийных бедствий городам оказывалась финансовая помощь, предоставлялись налоговые льготы и т. д. (Vell., II, 126; Tac. Ann., I, 80; II, 42, 47, 56; IV, 15).

Как косвенное свидетельство относительного благополучия провинциалов при Тиберии может рассматриваться сообщение источников о том, что жители вассальных царств Комагены и Киликии, после смерти их царей, выразили желание перейти под власть Рима (17 г.). Несколько раньше, в конце 15 г., под управление принцепса были временно переданы сенатские провинции Македония и Ахайя, что показывает большую эффективность имперской системы управления в сравнении с сенатско-республиканской (Ibidem, I, 80; II, 42). И в том и в другом случае были существенно сокращены налоги. Снижение при Тиберии налога с торгового оборота в два раза, по-видимому, способствовало оживлению деловой активности.

Тиберий подолгу оставлял наместников провинций на своих постах. Так правителем Нижней Германии, по крайней мере, с 28 г. был Луций Апроний. (ibidem, IV, 74). Легатом верхней провинции долгое время был Лентул Гетулик, родственник Апрония, остававшийся в этой должности до 39 г., когда он был смещен и казнен Калигулой (Suet. Calig., 29). С 25 г. наместником Ближней Испании был Луций Аррунтий (Tac. Ann., IV, 45). Правителем Мезии в течении более чем 10 лет оставался Поппей Сабин (ibidem, I, 80; IV, 46). Причиной такой политики, по-видимому, был недостаток способных кадров для управления гигантской империей (ibidem, VI, 27).

Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении факты говорят о том, что политика Тиберия в отношении провинций оставалась в своих главных принципах неизменной в течение всего правления этого императора. Смерть Друза и переезд Тиберия на Капри, где, скрывшись от людских глаз, принцепс вдвоём с Сеяном готовил расправу с неугодными ему людьми, не повлекли за собой перелома в том, что касается управления империей. В деятельности Тиберия, как, впрочем, и в деятельности других преемников Августа, обнаруживаются как бы две стороны, два аспекта: жестокий террор против аристократии, получивший, пожалуй, наиболее яркое освещение в литературных источниках, и медленное, буквально по крупицам, созидание великого объединения народов древности.

Упреки античных авторов в адрес Тиберия вызваны не тем, что он на самом деле перестал заниматься делами государства. Покинув Рим ради своей островной резиденции, император попрал один из основополагающих принципов полисной государственности, - монополию центра на власть. Пребывая на Капри, он уже не мог, как прежде лично участвовать в заседаниях сената, выступать в суде и т. д. Тем самым Тиберий решительно отверг всю декоративную сторону системы Августа, однако, эта сторона принципата, которую некоторые современные исследователи сравнивают с фиговым листком, была чрезвычайно существенна для римского общества I в. н. э. В ней воплощалось все исконно-римское, традиционное, что было во власти Цезарей, то, что связывало их империю с республикой Брута и Коллатина. Навсегда уехав из Рима в 26 г., Тиберий если не разорвал совсем, то очень ослабил эти связи, и в глазах римлян, его современников, всё пошло по-другому.

2. Принципат и римская армия в правление Тиберия.

Несмотря на все изменения в отношениях центра и периферии империи, важнейшим средством для поддержания римского господства в провинциях по-прежнему оставался фактор силы. Армия была главным инструментом римской политики вне Италии, особенно в малороманизированных областях. Роль армии не исчерпывалась её функцией в качестве аппарата принуждения: легионы, вспомогательные войска, колонии ветеранов играли важную роль в деле романизации провинций, а военная служба была главным каналом для получения жителями провинций прав римского и латинского гражданства.

Римская армия при Августе окончательно превращается в постоянную, регулярную и профессиональную. Численность регулярных войск к концу его правления составляла около 300 тысяч человек. Половина из них служила в легионах, половина - во вспомогательных войсках. Эти силы, в общем то, не очень большие, учитывая огромную протяженность границ, были распределены по провинциям для их охраны. При Тиберии значительного роста военных сил не происходило, и число легионов оставалось прежним, - 25. В 23 г. 8 из них стояли на Рейне, 3 - в Испании, 6 - в Дунайских провинциях, 4 - в Сирии, 2 - в Египте и ещё 2 - в Африке, где римляне вели войну с Такфаринатом (Tac. Ann., IV, 5).

Численный рост армии был нежелателен по ряду причин. Во-первых, это потребовало бы увеличения государственных расходов на её содержание; во-вторых, увеличение контингента новобранцев для легионов было невозможно без отступления от главного принципа комплектования, согласно которому легионерами должны были быть римские граждане. Отказ от этой практики мог привести к утрате армией ее римского характера. В-третьих, роста армии старались избежать по политическим соображениям. Суть политики Августа и Тиберия в отношении военных сводилась к тому, чтобы по возможности снизить их политическое влияние, неоправданно возросшие в годы гражданских войн.

Так как путь увеличения армии был для него закрыт, Август старался выжать из имевшихся войск все что можно. Условия службы при нем были тяжелыми, а её продолжительность выросла до 20 лет. По окончании этого срока ветеранов обыкновенно переводили в разряд вексиллариев, где они под другим названием продолжали нести те же самые тяготы и лишения (Tac. Ann., I, 17). В конце правления Августа в связи с общим ростом военного напряжения в период паннонского и германского восстаний злоупотребления особенно усилились.

В 14 г., вскоре после смерти Августа, сразу две большие римские армии выступили против правительства. Солдаты трех паннонских легионов (XIII, IX и ХV) увидели в смене принцепсов подходящий момент для того, чтобы добиваться улучшения условий службы. Восставшие предприняли попытку свести три легиона в один, казнили некоторых наиболее ненавистных им центурионов и предъявили требования, главными из которых были увеличение жалования, не менявшегося со времени Юлия Цезаря, и сокращение срока службы до 16 лет, после чего должна была без всяких проволочек даваться отставка (Tac. Ann., I, 16-23; Suet. Tib., 25; Dio, LVII, 4).

В германской армии, как и в паннонской, восстание началось с предъявления чисто профессиональных требований. Однако, солдаты размещённых в Нижней Германии легионов (V, XXI, I и XХ) пошли дальше и провозгласили императором командующего ими Германика. Легионеры явно рассчитывали добиться удовлетворения своих требований, посадив на престол своего ставленника. Однако Германик наотрез отказался встать во главе мятежников и даже пригрозил подступавшим к нему с настойчивыми просьбами воинам, что покончит с собой. Впрочем, этот жест не произвел особого впечатления на разбушевавшуюся солдатню (Tac. Ann., I, 31-35; Dio, LVII, 5).

В Риме известия о солдатском бунте сразу в двух армиях вызвали сильную тревогу (Tac. Ann., I, 46). Граждане ожидали от Тиберия решительных действий и надеялись, что он лично отправиться к войскам и примет для усмирения мятежа все необходимые меры. Видя, что император не трогается с места, римляне недовольно роптали, однако Тиберий, то ли пребывая в растерянности, то ли верно предугадывая ход событий, то ли просто в силу своего характера склонный к выжидательной тактике, остался на месте, отправив к паннонским войскам своего сына Друза с двумя когортами преторианиев в качестве охраны (Ibidem, I, 24). Чтобы успокоить общественное мнение принцепс сделал вид, что в скором времени сам отправиться к мятежным легионам и приказал произвести все необходимые приготовления, но потом отложил свой отъезд, ссылаясь на неотложные дела и трудности зимнего пути (Ibidem, I, 47).

Ч. Э. Смитт оценивает образ действий Тиберия как единственно верный в тех условиях, и есть основания принять эту точку зрения. В самом деле, если бы принцепс лично отправился в Германию, император и оба его наследника могли попасть в руки мятежников, и, следовательно, будущее династии, равно как и государства, оказалось бы под угрозой. В сложившихся обстоятельствах Тиберию не оставалось ничего другого, как только сидеть в Риме и ждать, что он и сделал.

Друзу не удалось сразу успокоить солдат и обстановка накалилась до предела, когда на помощь сыну императора и его спутникам пришло небесное явление. Ночью 16 сентября произошло затмение Луны, воспринятое суеверными воинами как знак гнева богов. Ловко сыграв на этих настроениях, Друз добился того, что легионеры сами выдали зачинщиков мятежа, которые были тот час же казнены. Чтобы довести до сведения принцепса нужды солдат, были выбраны делегаты: сын командующего паннонской армией Юния Блеза Блез Младший, один из приближенных Друза всадник Луций Апоний, и центурион Юст Катоний. Чтобы легче было поддерживать с таким трудом установленный порядок, командование развело легионы в их зимние лагери (Ibidem, I, 25-30; Dio, LVII, 4).

Солдаты германских легионов были настроены гораздо решительнее и их командующему, Германику, пришлось пойти на уступки. От имени Тиберия он пообещал удвоить завещанные Августом награды и произвел увольнение в отставку отслуживших свой срок воинов. После этого он привел к присяге Тиберию солдат верхнегерманской армии и легионеров I и XX легионов, которые, после того как были удовлетворены их главные требования, успокоились и выдали вожаков. С этими силами Германик выступил в поход против V и XXI легионов, и, окружив мятежников превосходящими силами, послал письмо их командующему Авлу Цецине. Цецина, собрав наиболее надежных и преданных долгу воинов, внезапно напал на зачинщиков бунта и всех перебил. После того, как легионы принесли присягу Тиберию, Германик, в целях укрепления с таким трудом восстановленной дисциплины, предпринял поход на правый берег Рейна (Tac. Ann., I, 36; Dio, LVII, 5).

Хотя оба выступления потерпели, таким образом, поражение, Тиберий был вынужден пойти на уступки и удовлетворить главное требование солдат, касавшиеся сокращения срока службы. Впрочем, это нововведение продержалось недолго, и уже в конце 15 г. прежний порядок службы был восстановлен (Tac. Ann., I, 78). В дальнейшем Тиберий уже не давал воинам поблажек: за редким исключением этот бережливый принцепс не делал никаких подарков войскам и предпочитал не увольнять ветеранов в отставку, а держать их в легионах до самой смерти, чтобы сэкономить деньги (Suet. Tib., 48).

Жёсткая политика Тиберия в отношении армии не способствовала росту его популярности среди солдат. Благожелательные и справедливые начальники, напротив, пользовались чрезвычайною любовью. Так, когда в 34 г. легат Верхней Германии Лентул Гетулик был обвинен своим бывшим офицером Абудием Рузоном в связях с Сеяном, он, уверенный в преданности своих воинов, написал Тиберию, что лучше императору не трогать его, Лентула Гетулика, если только он хочет спокойно управлять империей (Tac. Ann., VI, 30). Непопулярность Тиберия в армии была, по-видимому, одной из причин его миролюбивой внешней политики, за которую его резко упрекали и современники и позднейшие авторы (ibidem, IV, 32).

Зная о своей непопулярности в армии, Тиберий принимал меры, чтобы обезопасить принципат от посягательств со стороны военных. В частности, он стремился не допускать сосредоточения в руках одного лица слишком большой военной власти. Объединенное верховное командование рейнской армией он вскоре после отъезда Германика на Восток раздробил на два и в дальнейшем упорно придерживался этого порядка. Даже когда в 23 г. восставшие фризы нанесли римлянам поражение, убив 1300 человек, Тиберий не только оставил безнаказанной гибель союзников и римских граждан, но даже пытался скрыть эти факты от общественности, чтобы не оказаться вынужденным назначить главнокомандующего (Tac. Ann., IV, 74).

Как мы уже отмечали, политика Тиберия в отношении военных была направлена на то, чтобы не допустить роста их политического влияния и по возможности сократить расходы на содержания армии. Необходимой частью такого курса был отказ от завоеваний, за что его порицает Корнелий Тацит. Отрицательно настроенный по отношению к Тиберию главным образом из-за процессов об оскорблении величия (ibidem, I, 73) Тацит объясняет действия императора низменными мотивами: завистью к успехам Германика и ревностью к чужой власти (ibidem, II, 26). Между тем, важной заслугой Августа и Тиберия была их продуманная военная политика, благодаря которой им удавалось сдерживать ту силу, которая, будучи предназначена для зашиты республики, в эпоху Гражданских войн превратилась в угрозу для государства и внутреннего мира.

3. Тиберий и Германик: две линии во внешней политике ранней империи.

Поход 14 г., предпринятый Германиком сразу после усмирения солдатского мятежа, положил начало серии экспедиций, целью которых было осуществление задуманного ещё Августом плана подчинения Германии.

В 15 - 16 гг. Германику удалось добиться крупных успехов. Римляне нанесли несколько поражений германцам, причём к ним в руки попали жена и новорождённый сын Арминия, вождя антиримского восстания 9 г. В Тевтобургском лесу воины Германика предали земле останки павших легионеров Вара и вернули один из захваченных германцами штандартов. Трофей, сооруженный в 16 г. по приказу Германика после его победы над войсками Арминия, Ингвиомера и их союзников, возвещал о покорении всех народов между Рейном и Эльбой (Tac. Ann., I, 57-58; II, 22, 25; Dio, LVII, 18; Suet. Calig., 3).

В течение летней кампании 17 г. Германик надеялся окончательно подчинить германцев, но в разгар приготовлений его настигло письмо Тиберия с приказом прекратить военные действия и вернуться в Рим (Tac. Ann., II, 26).

Т. Моммзен справедливо подчеркивал далеко идущие последствия этого решения Тиберия. Прекращение римского наступления в Германии было равнозначно отказу от грандиозной попытки подчинения всего варварского запада, предпринятой Августом, хотя отдельные всплески завоевательной активности Рима случались и позднее. Всемирно-историческое значение этого события заставляет нас обратиться к вопросу о мотивах, которыми руководствовались Август и Тиберий, когда, один в 9 г., после гибели легионов Квинтилия Вара, другой в 17 г., после только что одержанных блестящих побед, отказались от покорения Германии, ради которого было принесено уже столько жертв, отныне навсегда оставшихся напрасными.

Корнелий Тацит (Ann., II, 26; IV, 32) в этой связи говорит о том, что Тиберий будто бы завидовал Германику и вообще не слишком заботился о расширении границ империи. По-видимому, какая-то доля истины в его заявлении есть, однако, в столь категоричной форме оно, очевидно, не приемлемо. При Августе Тиберий долго сражался в Германии, совершив туда девять походов, и мог считать подчинение этой провинции своим личным делом, тем более что ради осуществления этой цели погиб его брат Друз. И если он всё же решил отказаться от завоевания Германии, то, надо полагать, это решение далось ему нелегко, и было принято не под влиянием зависти к успехам племянника, а исходя из интересов возглавляемой им империи, как их понимал Тиберий.

Современные исследователи видят в принятом Тиберием решении результат верной оценки ситуации, во многом, основанной на личном опыте. Годы интенсивных военных компаний, возможно, могли бы привести к покорению германцев, по удержание их в подчинении Риму представляло ещё большую проблему, чем завоевание. К такому выводу в конце своего правления придел Август, и Тиберий поступал правильно, придерживаясь его заветов. Не завоевание Германии, а укрепление рейнского рубежа должно было стать целью римской политики в этом регионе.

Всё же было бы неверно совсем отбросить слова Тацита, как это делает, например К. Уеллесли, обвиняющий римского историка в полном непонимании важнейших вопросов национальной обороны. Отзывая Германика, император действительно думал, прежде всего, о государственных интересах, однако, к этому, безусловно, главному мотиву вполне могли примешиваться иные, куда менее благовидные побуждения. Тиберий, вне всякого сомнения, опасался Германика и не доверял ему, и, надо полагать, был не прочь разлучить своего племянника с преданными ему воинами, найдя для этого подходящий предлог.

Стабилизация положения на границе с германцами достигалась при Тиберии не только путем военного укрепления линии Рейна. Важную роль здесь, особенно после 17 г., играла римская дипломатия, как обычно основанная на принципе "разделяй и властвуй".

Ослабление римского давления на Германию вызвало очередное обострение внутригерманской борьбы, причём на этот раз в междоусобной войне скрестили оружие главные противники Рима: херуски под предводительством Арминия, к которым примкнули отпавшие от Маробода семноны и лангобарды, и свебы во главе со своим царем, сторону которых принял Ингвиомер с отрядом зависимых воинов. В битве Маробод и Ингвиомер потерпели поражение, и повелитель маркоманов был вынужден обратиться за помощью к Риму. В этой помощи ему было отказано, но Тиберий всё же направил в Иллирию Друза, которому было поручено следить за развитием событий в Германии и в случае необходимости оперативно реагировать на все изменения обстановки (Tac. Ann., II, 44-46).

Друз проявил себя искусным дипломатом и сумел направить внутригерманский конфликт в выгодное для Рима русло. Не без подстрекательства со стороны римлян в 18 г. в царстве Маробода произошел переворот, возглавленный Катуальдой. Царю ничего не оставалось делать, как отдаться в руки своих прежних врагов: 18 лет он прожил в Италии в Равенне на положении почетного пленника. В случае каких-либо волнений среди свебов Тиберий предполагал вернуть ему власть уже в качестве римского ставленника, но надобности в нём так и не возникло, и он умер вдали от родины (ibidem, II, 63). Маркоманская угроза владениям Рима была, таким образом, ликвидирована.

Последний удар племенному союзу свебов нанесли гермундуры под предводительством Вибилия. Из остатков ещё недавно могущественного варварского королевства было создано буферное вассальное царство во главе с Ваннием из племени квадов. За свои дипломатические успехи Друз получил триумф (Vell., II, 129; Tac. Ann., II, 62-64).

После бегства Маробода единственной силой в Германии, с которой римлянам приходилось считаться, остались херуски Арминия, но тут соплеменники обвинили германского вождя в стремлении стать царём. Борьба между сторонниками и противниками Арминия шла с переменным успехом, пока в 19 г. среди его приближенных не возник заговор, жертвой которого и пал освободитель Германии (Tac. Ann., II, 88).

Таким образом, раздоры между германскими племенами и усилия римской дипломатии ликвидировали варварскую опасность, призрак которой казалось навис над империей после поражения Вара. Закрепление рейнской и дунайской границ, достигнутое к тому же без пролития римской крови, было важной внешнеполитической победой Тиберия и Друза.

Тацит был несправедлив к преемнику Августа, когда в IV книге своих "Анналов" сетовал на отсутствие в его правление подвигов, достойных величия римского народа (ibidem, IV, 32). Мишурному блеску славы завоевателя Тиберий предпочёл прочный мир и надёжно охраняемые границы, что свидетельствует о государственной мудрости принцепса.

Разногласия между Тиберием и Германиком, каждый из которых олицетворял определённую внешнеполитическую линию, связанную с предшествующей традицией и имеющую известные исторические перспективы, проявились вновь при выборе подходов к решению другой острой проблемы в отношениях между Римской империей и внешним миром - армянского вопроса. Армения, расположенная на границе владений двух сверхдержав древности Рима и Парфии, была очагом периодически возникающей напряжённости у восточных рубежей римского мира.

Стремление контролировать Армению было присуще как римской, так и парфянской политике, и объясняется не только стратегическим значением этой страны, но, по-видимому, также её материальными ресурсами. Кроме того, через Армению проходили важные торговые пути, соединявшие средиземноморский мир со странами Центральной и Восточной Азии.

С парфянами римляне столкнулись в самом начале I в. до н. э. В 92 г. до н. э. пропретор Киликии Луций Корнелий Сулла провел первые в истории двух народов римско-парфянские переговоры, и этот год можно признать за дату установления дипломатических отношений между Римской республикой и царством Аршакидов (Plut. Sulla, 5). После того как в 64 г. до н. э. Сирия была превращена в римскую провинцию, у Рима и Парфии появилась общая граница по реке Евфрат (Vell., I, 37; Flor, II, 5; App. Hist. XIII, 106; Plut. Pomp., 33).

Военные столкновения 53, 41-38 и 36 гг. до н. э. продемонстрировали равенство сил римской и парфянской империй. Август должен был отказаться от попыток решить парфянскую проблему силой оружия: в своей восточной политике он активно использовал внутреннюю непрочность державы парфян, где происходили почти непрерывные династические смуты. Августу, в частности, удалось посадить на парфянский престол воспитанного в Риме Вонона, но около 10 г. он был свергнут с престола Артабаном II. Армяне, в тот момент оставшиеся без правителя, приняли на царство бежавшего к ним Вонона, но угроза со стороны Артабана заставила его укрыться в римских владениях, где его содержали с царской роскошью, но под стражей (Joseph. AJ., XVIII, 2, 4; Tac. Ann., II, 4).

Армянский престол, яблоко раздора между Римом и Парфией, таким образом, вновь оказался вакантным. В 17 г. Тиберий обратил в провинцию Каппадокийское царство, и в то же самое время скончались цари Комагены и Киликии Антиох и Филопатор, а население их царств выразило желание перейти под прямое управление римлян. Тогда же провинции Сирия и Иудея обратились к императору с просьбой о снижении налогов (Joseph. AJ., XVIII, 2, 5; Tac. Ann., II, 42; Dio, LVII, 17).

Ситуация на востоке требована скорейшего прибытия лица, способного заменить принцепса. Естественной кандидатурой был Германик, к тому времени вернувшийся Рим, где 26 мая он справил триумф над Германией и был избран консулом на следующий год (Vell., II, 129; Tac. Ann., II, 41-42; Suet. Calig., 1). События в Германии показали, что подходы к решению актуальных внешнеполитических задач у Германика и Тиберия не совпадали: наследник престола выступал за проведение более активного внешнеполитического курса. Поэтому Тиберий постарался ограничить свободу действий Германика, назначив легатом Сирии вместо его свойственника Кретика Силана консуляра Гннея Кальпурия Пизона, жена которого Планцина была близкой подругой Августы (Tac. Ann., II, 43).

Трудно было сделать более неудачный выбор: Пизон, человек гордый, неукротимого нрава и не способный повиноваться, ставился в подчинение юноше, в его глазах - почти мальчишке. И если принцепс решился на этот шаг, значит, он сознательно провоцировал конфликт между Германиком и его заместителем.

Германик получил imperium majus над провинциями и в 18 г. отбыл на Восток, где его легат Квинт Вераний аннексировал Каппадокию, а Квинт Сервей - Коммагену. в новых провинциях были несколько снижены налоги. Уже первая встреча Германика с Пизоном дала ему возможность почувствовать глубокую личную неприязнь последнего к нему, которую Пизон даже не попытался скрыть. Однако молодой Цезарь сделал вид, что ничего подобного не замечает. Дальнейшие события показали полную невозможность взаимопонимания между ними (Tac. Ann., II, 43, 53-57).

Германик поставил над армянами Зенона, сына Полемона Понтийского, и провел переговоры с послами Артабана. Царь согласился признать новую границу империи и преобладающие влияние римлян в Армении, при условии, что римляне не будут поддерживать Вонона и удалят его из Сирии, откуда он подстрекал к мятежу своих сторонников в Парфии. Урегулировав таким образом отношения с парфянами, Германик в следующем 19 г. отправился в Египет, оставив Сирию на попечение Пизона. Вернувшись оттуда, он обнаружил, что Пизон, и прежде отказывавшийся выполнять его приказания, отменил или изменил все сделанные им распоряжения. По требованию Германика Пизон должен был покинуть Сирию, но отложил свой отъезд, когда стало известно, что приёмный сын императора опасно болен. Разогнав процессию антиохийцев, молившихся о выздоровлении Германика, Пизон подал повод для подозрений, что он и Планцина отравили Германика, возможно по приказу принцепса (Joseph. AJ., XVIII, 2, 5; Tac. Ann., II, 59-61, 69; Dio, LVII, 18; Suet. Calig., 1-2).

Германик и Тиберий каждый по-своему продолжали курс Августа во внешней политике: первый из них был связан с традицией периода активных завоеваний до начала паннонского и германского восстаний и поражения Квинтилия Вара, а второй унаследовал политику последних лет принципата Августа, когда угасание наступательного порыва империи обозначилось со всей очевидностью. Их подходы к разрешению внешнеполитических проблем отличались оценкой аннексионистских возможностей римского государства, причём более объективно оценивал их, по всей видимости, Тиберий: после войн Августа передышка была нужна Риму как воздух. Однако завоевательный потенциал не был ещё до конца исчерпан: попытки возобновить римское наступление на варварский мир предпринимались Клавдием и его полководцами Светонием Паулином, Авлом Плавтием и Осторием Скапулой, британским наместником Домициана Юлием Агриколой и, наконец, Траяном - последним императором-завоевателем в римской истории.

Римско-парфянское урегулирование 18 г. обеспечило спокойствие на восточных границах империи в течение 15 лет, пока в 34 г. мир не был вновь нарушен. После смерти Зенона, под именем Артаксия возведенного Германиком на армянский престол, Артабан поставил царем над Арменией своего сына Аршака, а также потребовал пересмотра римско-парфянских границ и возвращения казны Вонона (Tac. Ann., VI, 31).

Очевидно, до парфянского царя доходили известия о том, что происходило в Риме в начале 30ых годов, о раскрытии заговора Сеяна и последовавших затем массовых казнях. Полагая, что Тиберий, всецело поглощённый этими делами у себя в столице, скорее всего не сможет адекватно ответить на его агрессивные выпады, Артабан совершил набег на Каппадокию (Dio, LVIII, 26).

Однако царь допустил ошибку, или вернее сразу две. Во-первых, как показали дальнейшие события, он недооценил Тиберия. Во-вторых, не принял в расчет положение дел в самой Парфии. Возможно, не случайно очередное обострение внутренней борьбы в Парфянском государстве совпало по времени с кризисом в римско-парфянских отношениях: знатные парфяне, выступившие против Артабана, по-видимому, были противниками конфронтации с Римом, к которой вела политика их царя.

Вожди враждебной Артабану партии Синнак и Абд отправили к Тиберию тайное посольство, с просьбой отпустить к ним в Партию кого-нибудь из потомков Фраата IV, в свое время отправленных царем в Рим к Августу (RG., 32). Тиберий передал послам Фраата, младшего сына Фраата IV, а когда тот скончался по пути на родину, направил вместо него Тиридата. Для отвоевания Армении император избрал одного из зависимых от Рима царьков, Митридата, брата Фарасмана Иберийского, и предоставил ему необходимую помощь. Во главе всего предприятия принцепс поставил Луция Вителлия, назначенного легатом Сирии (Tac. Ann., VI, 31-32; Dio, LVII, 26).

Митридат с войском из иберов, альбанов и сарматских наемников занял Артаксату и нанес поражение сыну Артабана Ороду. Парфянский царь сам вторгся в Армению, но был вынужден отступить, когда Вителлий стал угрожать Месопотамии. Подстрекаемые римлянами от Артабана к Тиридату переметнулись многие представители парфянской аристократии, в его окружении зрел заговор, и царь был вынужден бежать на северо-восточную границу, в область гирканов и дагов. Вителлий произвел демонстрацию военной мощи Рима, переправившись с войском через Евфрат, после чего отвёл легионы назад в Сирию, посоветовав Тиридату на прощание хранить верность союзу с римлянами (Joseph. AJ., XVIII, 4, 4; Tac. Ann., VI, 33-37; Dio, LVII, 26).

В 36 г. Артабан вернулся на трон, заставив в свою очередь Тиридата искать спасения в Сирии под защитой римских орлов. Но Митридат удержался в Армении, которая, таким образом, осталась в сфере римского влияния (Joseph. AJ., XVIII, 4, 5; Tac. Ann., VI, 43-47; Dio, LVII, 26).

В целом, восточная политика Рима в период принципата Тиберия основывалась на принципах его предшественника: подобно Августу, Тиберий активно использовал борьбу претендентов на парфянский престол. Присоединение Комагены и Каппадокии придвинуло имперскую границу вплотную к Армении, что способствовало усилению римского влияния в этой стране.

4. Провинциальные восстания и выступления рабов в период принципата Тиберия.

Нам уже не раз приходилось сетовать на то, что наши источники обходят вниманием события в провинциях. Но время от времени провинция все же напоминала о себе Городу на семи холмах.

Во-первых, это случалось всякий раз, когда возникали трудности со снабжением хлебом населения столицы. При Тиберии из-за высоких цен на зерно в Риме дважды вспыхивали волнения. В 19 г. принцепс установил максимум цен на зерно и ввел что-то вроде государственной дотации на продажу хлеба: сверх установленной цены продавец получал из императорской казны по два нумма за модий (Tac. Ann., II, 87).

В 32 г. волнения повторились, и для обуздания черни был издан senatus consultum, отличавшийся, по словам Тацита, древней суровостью (ibidem, VI, 13). Вины правительства в периодически возникавших хлебных кризисах не было: снабжение продовольствием населения громадного города представляло сложную задачу, и было предметом постоянных забот Тиберия (ibidem, IV, 6). Продовольственным делом в течение его правления заведовал Гай Турраний (ibidem, I, 7), назначенный на этот пост еще Августом.

Во-вторых, несмотря на в общем-то благополучное положение провинций, в правление Тиберия имели место несколько выступлений провинциалов, и в их числе довольно крупное восстание в Галлии.

Восстание произошло в 21 г. Его возглавили тревер Юлий Флор и Юлий Сакровир из племени эдуев. Вожди восстания были выходцами из среды романизированной галльской аристократии: их предки некогда получили римское гражданство за выдающиеся заслуги перед Римом (ibidem, II, 40; Vell., II, 129). Первыми выступили общины андекавов и туронов, но эти преждевременные выступления были быстро подавлены римскими отрядами, высланными легатом Ацилием Авиолой и наместником Нижней Германии Визеллием Варроном (Tac. Ann., III, 41).

Флор попытался привлечь на свою сторону набранный из треверов отряд вспомогательной конницы, но безуспешно. Именно всадники-треверы из римской армии под командованием Юлия Инда рассеяли кое-как вооруженные отряды Флора, пытавшиеся укрыться в Арденском лесу (ibidem, III, 42).

У эдуев движение успело приобрести большой размах, так что события в Галлии сделались известны в Риме и вызвали сильную тревогу. Тацит во всём винит Тиберия, упрекая его за нерешительность, а также римских командующих, Силия и Варрона, препиравшихся между собой о том, кому возглавить военные действия, и понапрасну терявших драгоценное время. Позднее Гай Силий был обвинен доносчиками в том, что он умышленно затянул подавление движения Сакровира, скрыв имевшуюся у него информацию о подготовке восстания (ibidem, III, 41, 43-44; IV, 18-20).

Однако рассказ Тацита о действиях Силия не дает оснований для подобной оценки. Первым делом Силий принял меры для локализации восстания: римские войска были введены в пограничные с эдуями районы области секванов, соседей эдуев. Задержавшись здесь на непродолжительное время, Силий карательной экспедицией устрашил это галльское племя и удержал его в верности Риму. Этим промедлением он добился того, что Сакровир, введенный в заблуждение мнимой нерешительностью римского полководца, стянул все свои силы (около 40000 человек) в кулак для битвы в окрестностях Августодуна. Судьба восстания решилась в одном генеральном сражении: в мгновение ока два римских легиона рассеяли толпы кое-как вооруженных галлов, а Сакровир, как до него Флор, был вынужден покончить с собой (ibidem, III, 45-46).

Легкая победа римлян стала возможной благодаря избранной Силием верной тактике: понимая, что в открытом поле всё решит превосходство его легионов в вооружении и боевой подготовке, он дал противнику время собрать все свои силы, чтобы уничтожить их одним ударом, и не затянул, а избежал перерастания конфликта в затяжной. Подобное развитие событий было бы возможно, если бы галлы навязали Силию "малую войну", используя как укрытия непроходимые леса своей родины.

Обыватели, критиковавшие императора и его легата за медлительность, были не способны понять выгоды такого образа действий, но опытный в военном деле Тиберий оценил их по достоинству, отметив в письме к сенату заслуги Силия (ibidem, III, 47). С рядовыми участниками восстания римляне обошлись милостиво, и спокойствие в этой части империи не нарушалось ничем вплоть до 68 г.

Причиной галльского восстания 21 г. был рост налогов, вызванный походами Германика, однако, в целом ситуация в провинциях оставалась стабильной, чему в немалой степени способствовала проводимая Тиберием политика жесткой экономии. Сокращение расходов на зрелища, содержание армии, дорогостоящее строительство, beneficia частным лицам позволило Тиберию неоднократно выделять крупные суммы для помощи пострадавшим от пожаров и стихийных бедствий, принять меры для оздоровления финансовой ситуации в Риме и сосредоточить в фиске огромные денежные накопления без усиления налогового гнета в провинциях (Tac. Ann., IV, 6, 62-66; VI, 17, 45; Dio, LVIII, 26; Suet. Tib., 34, 37, 47-48; Calig., 37). Поэтому, волнения происходили в основном на малороманизированных окраинах империи и в зависимых царствах.

Во Фракии в 19 - 26 гг. боролись проримская и национальная партии; приблизительно в те же годы в Африке нумидиец Такфаринат дезертировавший из римской армии, с войском, набранным из местных воинственных племен, вел войну против сменявших друг друга римских полководцев Камилла, Апрония, Блеза Старшего и Долабеллы. Эта война продолжалась семь лет и характером действий очень напоминала Югуртинскую, более ста лет назад прокатившуюся по этим же местам. Терпя поражение в открытых сражениях, Такфаринат совершал стремительные набеги, разорял страну, нападал на отдельные когорты, оставаясь неуловимым для римлян, пока в 24 г. Корнелию Долабелле не удалось захватить его лагерь. В 25 г. в Испании был убит претор Ближней провинции Луций Пизон; в Сардинии бесчинствовали шайки разбойников. На востоке империи очагом постоянной напряжённости оставалась Иудея: упорное нежелание Пилата считаться с религиозными обычаями местного населения создавало для римлян в этой стране значительные сложности. В 36 г. в Каппадокии восстало племя клитов (Vell., II, 129; Joseph., AJ., XVIII, 3, 1-2; BJ., II, 9, 2-4; Tac. Ann., II, 52, 64-67, 85; III, 20-21, 32, 35, 38-39, 58, 72-74; IV, 23-26, 45-51; VI, 41). Кроме того, немало проявлений недовольства шло по легальным каналам: провинциалы жаловались на наместников и добивались их осуждения, нередко - по закону об оскорблении величия.

Серьезную проблему для государства представляли рабы, в огромном количестве скопившиеся в Италии и, в особенности, в Риме. Одним из источников постоянного притока рабов была варварская периферия, поэтому в главе о провинциальной и внешней политике Тиберия несколько слов о рабах будут вполне уместны.

В 16 г. всадник Саллюстий Крисп захватил раба убитого на Планазии Агриппы Постума. Этот раб по имени Климент пытался освободить своего господина, но опоздал. Тогда он, пользуясь внешним сходством с внуком Августа, стал выдавать себя за него и собрал уже немалый отряд, когда в его окружение проникли подосланные Саллюстием Криспом люди. По приказу Тиберия Климент был тайно умерщвлен в подземелье Палатинского дворца (Tac. Ann., II, 39-40; Suet. Tib., 25).

Нам неизвестно точно из кого состоял отряд самозванца, но предположение, что в нем преобладали деклассированные элементы и беглые рабы, весьма вероятно. Слухи о том, что ему оказывали поддержку какие-то придворные, а также всадники и сенаторы, - только слухи и ничего больше. Тиберий оставил их совершенно без внимания.

Что касается Саллюстия Криспа, то внучатый племянник знаменитого историка, сыгравший важную роль в момент перехода власти к Тиберию и устранивший самозванца-Агриппу, в дальнейшем держался в стороне от общественной жизни и, по-видимому, сознательно предпочитал оставаться частным человеком, обладая в то же время значительным неформальным влиянием. Вплоть до самой своей смерти в 20 г. (Tac. Ann., III, 30) он, благодаря дружбе с императором и близости ко двору, считался одним из самых могущественных людей Рима, и, как показала история Агриппы Постума, был готов при случае выполнить такие поручения принцепса, которые было невозможно доверить официальному лицу. Последнее обстоятельство проливает свет на ту важную роль, которую в период раннего принципата играли императорские amici - доверенные друзья главы государсва, формально не имевшие никакого официального статуса.

В 24 г. некто Тит Куртизий, бывший воин преторианской когорты, попытался поднять восстание среди сельских рабов в окрестностях Брундизия, но дальше тайных сходок дело не пошло. Квестор Кутий Луп рассеял заговорщиков, а трибун Стай захватил и доставил в Рим зачинщика восстания (Tac. Ann., IV, 27).

Против шаек, промышлявших разбоем на дорогах Италии, в рядах которых было немало беглых рабов, Тиберий, как о том свидетельствуют Светоний и Веллей Патеркул, принимал своевременные и эффективные меры (Vell., II, 126; Suet. Tib., 36).

Среди рабов и вольноотпущенников было немало адептов греческих и восточных культов. Тиберий, проводивший жесткую политику в отношении неримских религиозных течений, в 19 г. выслал в Сардинию для борьбы с разбойниками 4000 молодых вольноотпущенников, приверженцев египетских и иудейских священнодействий, полагая, что если они погибнут там, большой беды не будет. Пытавшиеся уклониться от военной службы были по приказу императора подвергнуты казни, а тем, кто по возрасту был к ней непригоден, было предписано покинуть Италию (Joseph. AJ., XVIII, 3, 5; Tac. Ann., II, 85; Suet. Tib., 36).

В целом, хотя сконцентрированные в Италии рабы представляли довольно опасную "горючую массу", серьезной угрозы с их стороны в правление Тиберия не возникало.

Провинциальная политика Тиберия отражала новые черты в отношениях Рима и провинций, появившиеся в эпоху империи. Ее главные принципы оставались неизменными на протяжении всего правления Тиберия. В течение своего более чем двадцатилетнего принципата Тиберий уделял много внимания управлению империей, и то, что нам известно о результатах этой деятельности, позволяет говорить о нем как о выдающемся государственном муже.

Тиберий был последовательным сторонником оборонительного внешнеполитического курса. Впрочем, в тех случаях, когда приращение владений Рима могло быть достигнуто без больших затрат и приносило ощутимые выгоды, принцепс не отказывался и от аннексий.

Еще одной существенной особенностью политики Тиберия была преемственность по отношению к курсу Августа, проявившаяся в этих (провинциальной и внешней) областях особенно ярко. И если различие между Августом и его наследником лучше всего иллюстрируют их отношения с римской аристократией, то управление империей при них может служить примером стабильности и преемственности.

А.Я. Кожурин

Каталогизация удовольствий

(император Тиберий и деструкция

традиционной римской сексуальности)

Феномен удовольствия в культуре. Материалы международного научного форума

Героем этого текста будет римский император Тиберий, превратившийся на долгие столетия в знаковую фигуру эпохи принципата, ставший символом жестокости и утонченного разврата. В рамках данной конференции, разумеется, не место опровергать устоявшиеся стереотипы. Напомним лишь, что еще при жизни Августа Тиберий успешно командовал римскими войсками в иллирийской компании, которую многие современники, и не без оснований, считали самой тяжелой из всех войн с внешними врагами, после пунических войн. Об этом пишет не только Веллей Патеркул в «Римской истории», считающейся официозной, но и Светоний, которого трудно обвинить в симпатиях к Тиберию.

Тиберий

фото: corbis

В данной связи не случайной оказывается характеристика «великий», которой награждает нашего героя О. Шпенглер, противопоставляя его «ничтожному» Августу. Мы попытаемся показать нетривиальность Тиберия в качестве персонажа римского эротического эпоса. Кроме того, интересующий нас император стал персонажем одного из наиболее известных фильмов - символов западной сексуальной революции. Речь идет о «Калигуле» Тинто Брасса, где скандальный режиссер попытался воссоздать картину разврата, царившего во дворце Тиберия на Капри, а роль самого принцепса исполнил П. О"Тул.

Обратимся к «Жизни двенадцати цезарей» Светония, где историк приводит родословную Тиберия, принадлежавшего к знаменитому роду Клавдиев. Представители патрицианского рода Клавдиев прославились как многими выдающимися заслугами перед Римом, так и разнообразными преступлениями. Если говорить об интересующей нас теме, то наибольшую известность получил поступок Клавдия Региллиана, который попытался обратить в рабство свободную девушку, воспылав к ней страстью, что повлекло за собой отделение плебеев и изменение римского государственного устройства (449 г. до н.э.). Показательно, что, говоря о Калигуле, Светоний акцентирует внимание на добродетелях его родителей, в случае Нерона, напротив, на отрицательных личностных качествах предков, а вот в родословной Тиберия им подчеркивается совмещение благих и преступных деяний.

Действительно, в сравнении с явно безумным преемником и гаерствующим Нероном, Тиберий выглядит человеком, несомненно, вменяемым, ответственным за свои поступки и в этом отношении загадочным. Так даже Тацит, испытывавший по отношению к Тиберию негативные чувства, был вынужден выделить в жизни героя нашей статьи несколько периодов. В «Анналах» мы обнаруживаем следующую характеристику Тиберия: «жизнь его была безупречна, и он заслуженно пользовался доброй славой, покуда не занимал никакой должности или при Августе принимал участие в управлении государством; он стал скрытен и коварен, прикидываясь высокодобродетельным, пока были живы Германик и Друз; он же совмещал в себе хорошее и дурное до смерти матери; он был отвратителен своею жестокостью, но таил ото всех свои низкие страсти, пока благоволил к Сеяну или, быть может, боялся его; и под конец он с одинаковой безудержностью предался преступлениям и гнусным порокам, забыв о стыде и страхе и повинуясь только своим влечениям» (VI, 51. Пер. А.С. Бобовича).

122
П. Киньяр в книге «Секс и страх» обращает внимание на странную для правителя склонность Тиберия к уединению, называя его императором-анахоретом (Киньяр П. Секс и страх: Эссе. М, 2000. С. 22). Можно при этом вспомнить, что наш герой неохотно принял единоличную власть после смерти отчима и даже предлагал сенату возродить республику, но эта идея была сенаторами практически единодушно отвергнута. Кроме того, вскоре после того, как Тиберий занял высший государственный пост, было раскрыто несколько покушений на его жизнь. Тацит объяснял склонность Тиберия к уединению вполне прозаическими причинами - стремлением скрыть от сограждан свою жестокость и сладострастие, причем знаменитый историк повторяет данное объяснение в нескольких местах «Анналов» (IV, 57; VI, 1). Впрочем, он приводит и другое толкование поведения императора, - в старости Тиберий стыдился своего облика (когда он пришел к власти ему было уже 56 лет, а Рим он покинул в 68 летнем возрасте).

Следует заметить, что, еще не покинув Рим, император проявил склонность к роскоши и излишествам, хотя в молодости он участвовал в ряде военных походов, где вел себя образцово - ел, сидя на траве, спал без палатки, в любое время суток принимал посетителей и т.д. Так вот, произнеся в сенате речь против Цестия Галла, старого развратника и мота, Тиберий, спустя несколько дней сам напросился к нему на обед, приказав, чтобы ничего из обычной роскоши не было отменено и за столом прислуживали обнаженные девушки. Также еще в Риме император учредил должность распорядителя наслаждений, на которую назначил римского всадника Тита Цезония Приска, что было внове. Впрочем, данное новшество прижилось и, напр., в окружении Нерона мы встретим Петрония - арбитра удовольствий (гипотетического автора знаменитого «Сатирикона»).

Мы переходим к наиболее интересному для данной работы аспекту жизни Тиберия, характеризующему его как своеобразного каталогизатора удовольствий. Обратимся к Светонию, который писал в «Жизни двенадцати цезарей»: «на Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки - среди них были те изобретатели чудовищных сладострастии, которых он называл «спинтриями» - наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть» (Тиберий, 43. Пер. М.Л. Гаспарова). Между прочим, в числе спинтриев начинал свою придворную карьеру Вителлий - один из двенадцати цезарей. Говорили, что первое возвышение отца Вителлия было следствием сексуальных услуг, оказанных его сыном императору на Капри.

А вот что мы находим о каприйских развлечениях Тиберия в «Анналах» Тацит: «Тогда впервые вошли в обиход такие неизвестные прежде слова, как селларии и спинтрии - одно, связанное с названием гнусного места, где совершались эти распутства, другое - с чудовищным его видом» (VI, 1). Впрочем, Тацита больше всего возмущало то, что объектом императорского сладострастия выступали свободнорожденные юноши, которые прельщали Тиберия не только телесной красотой, но одни - целомудрием юности, другие - знатностью рода. Как и большинство обличителей подобного толка, автор «Анналов» был возмущен по сути дела не столько поступками принцепса, сколь-

123
ко тем, что его жертвами становились «свои», представители римской аристократии. Последних рабы императора либо силой, либо посулами завлекали на Капри. Тацит в данной связи даже сравнивает римского императора с восточным деспотом, что свидетельствует о крайней степени неприятия, - как самого стиля правления Тиберия, так и его сексуальных предпочтений.

Продолжим, однако, наш каталог. «Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками, и с которыми он забавлялся в постели». И опять-таки следуют ссылки на старость нашего героя, его неспособность удовлетворить эротические желания традиционным способом. Между тем, в этом же отрывке сексуальная мощь императора выглядит более чем убедительно: «Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестием, он велел перебить им голени» (Тиберий, 44). Таким образом, Тиберий обвиняется автором «Жизни двенадцати цезарей» уже не только в педерастии, но и в кощунстве.

Однако не только «материально-телесный низ», но и глаз Тиберия требовал удовлетворения. Так на Капри по его приказу в лесах и рощах были устроены Венерины местечках, где юноши и девушки изображали фавнов и нимф. Равно и жилище его было украшено картинами и статуями непристойного свойства, а в разложенных повсюду книгах Элефантиды любой участник оргии мог найти образец той сексуальной позиции, принятия которой от него требовал император. Особенно возмущает Светония тот момент, что Тиберий согласился принять в дар картину Паррасия, изображавшую совокупление Мелеагра и Аталанты, хотя ему и предлагалось получить вместо нее миллион деньгами, если сюжет его смутит. Паррасий - знаменитейший греческий живописец, считающийся родоначальником жанра порнографии. На одной из картин он изобразил обнаженной свою возлюбленную - гетеру Феодоту.

Предметом вожделений Тиберия были и матроны, о чем свидетельствует Светоний. «Измывался он и над женщинами, даже самыми знатными: лучше всего это показывает гибель некоей Маллонии. Он заставил ее отдаться, но не мог от нее добиться всего остального; тогда он выдал ее доносчикам, но и на суде не переставал ее спрашивать, не жалеет ли она. Наконец, она во весь голос обозвала его волосатым и вонючим стариком с похабной пастью, выбежала из суда, бросилась домой и заколола себя кинжалом» (Тиберий, 45). После этого в народе популярной стала следующая стихотворная строка: «Старик-козел облизывает козочек!».

Что же в поведении Тиберия оказалось неприемлемым для римских нравов? П. Киньяр, чья работа упоминалась нами выше, замечает, что для римлян пассивность -нечто непристойное. Поступки, допустимые по отношению к рабу или вольноотпущеннику, оказываются абсолютно неприемлемыми, если их совершают в отношении к свободнорожденным (Киньяр П. Указ. соч. С. 10). В этом отношении Тиберий, подвергающий содомии молодых людей из знатных семей, нарушает фундаментальное табу. Правда, справедливости ради, заметим, что своеобразными предшественниками этих

124
молодых людей был, напр., Юлий Цезарь, состоявший в молодости любовником вифинского царя Никомеда, равно как и Октавиан Август, добившийся своего усыновления Цезарем «постыдной ценой».

Еще одним моментом в поведении Тиберия, неприемлемым для строгих нравов римлян, было использование им в сексуальных играх куннилингуса. При этом он не делал исключения в отношении матрон. Именно в данном ключе П. Киньяр интерпретирует домогательства императора в отношении Маллонии. Между тем, любовное чувство, которое матрона проявила к мужчине, в том числе к и законному мужу, - нечто абсолютно чуждое для старых римских нравов. Понятно, что нравы эти претерпели заметную коррозию ко времени правления Тиберия, но многие о них помнили - одной из них и была Маллония. Мы же отметим революционный характер сексуальности Тиберия, - здесь его предшественником может быть признан Овидий Назон, утверждавший равное право полов на удовольствие. Именно это, по мнению Киньяра, вызвало гнев Августа, стремившегося выступить в роли блюстителя старых нравов, и ссылку в Томы, где великий поэт окончил свои дни.

Показательно, что одним из первых деяний пришедшего к власти Калшулы был разгром тибериевского сексуального рая. «Спинтриев, изобретателей чудовищных наслаждений, он выгнал из Рима - его с трудом умолили не топить их в море» (Гай Кали гула, 16). Впрочем, в дальнейшем Калигула, также как и его предшественник, проявил себя человеком необузданным в желаниях, в том числе и сексуального характера, хотя и не достиг в них тибериевской изощренности. С точки зрения римлян эти желания, за исключением кровосмесительной связи с сестрами, представлялись более или менее традиционными. Каталогизация удовольствий возродилась во время правления Нерона, который превзошел Тиберия в деструкции традиционного поведения римлянина, превратив свое тело в объект содомии со стороны вольноотпущенника.

Так у Светония речь идет о связи Нерона с вольноотпущенником Дорифором, которому принцепс отдавался, «крича и вопия как насилуемая девушка» (Нерон, 29). А вот, что рассказывается о развлечениях императора в «Анналах» Тацита: «сам Нерон предавался разгулу, не различая дозволенного и недозволенного; казалось, что не остается такой гнусности, в которой он мог бы выказать себя еще развращеннее; но спустя несколько дней он вступил в замужество, обставив его торжественными свадебными обрядами, с одним из толпы этих грязных распутников (звали его Пифагором); на императоре было огненно-красное брачное покрывало, присутствовали присланные женихом распорядители; тут можно было увидеть приданое, брачное ложе, свадебные факелы, наконец все, что прикрывает ночная тьма и в любовных утехах с женщиной» (XV, 37).

Тиберий Клавдий Нерон, вошедший в историю под именем Тиберия, старший сын Ливии от первого брака, родился в 42 г. до н. э.; после усыновления его Августом в 4 г. стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь; сделавшись императором, официально называл себя Тиберий Цезарь Август.

Тиберий. Мрамор. Санкт-Петербург. Эрмитаж

От природы Тиберий был неглуп, характер имел сдержанный и скрытный. Как пишет Дион Кассий, «это был человек со многими хорошими и многими плохими качествами, и когда он проявлял хорошие, то казалось, что в нем нет ничего плохого, и наоборот» (Дион Касс. 58, 28).

Август играл судьбой Тиберия так же легко, как и судьбами всех своих родственников. Надумав женить его на своей дочери Юлии Старшей, Август не посчитался с тем, что Тиберий был очень привязан к своей жене Випсании Агриппине, от которой имел сына Друза Младшего и которая ждала второго ребенка.

Тиберий подчинился приказу Августа, развелся с любимой женой и женился на ненавистной Юлии Старшей.

«Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность. Юлия же своим нравом была ему противна – он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду. Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза» (Свет. Тиб. 7).

Прожив некоторое время с Юлией Старшей, Тиберий в 6 г. до н. э. покинул Рим и уехал на остров Родос, где провел в добровольном изгнании восемь лет. После разрыва с Юлией он больше женат не был.

Август усыновил Тиберия только в 4 г., когда тому исполнилось уже 46 лет, и это был человек неприветливый, непроницаемый, надменный, лицемерный, хладнокровный и жестокий.

«В народе говорили, будто однажды после тайной беседы с Тибери-ем, когда тот ушел, спальники услышали слова Августа: «Бедный римский народ, в какие медленные челюсти он попадет!» Небезызвестно и то, что Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем» (Свет. Тиб. 21).

Светоний так пишет о начале правления Тиберия: «Он созвал сенат и обратился к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь свою скорбь о скончавшемся Августе, воскликнул с рыданиями, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал текст речи для прочтения своему сыну Друзу Младшему.

Хотя Тиберий без колебаний вступил в обладание властью и стал ею пользоваться, хотя он уже окружил себя вооруженной охраной, залогом и символом господства, однако на словах он долго отказывался от власти, разыгрывая самую бесстыдную комедию. То он с упреком говорил умоляющим друзьям, что они и не знают, какое это чудовище – власть, то он двусмысленными ответами и хитрой нерешительностью держал в напряженном неведении сенат, подступавший к нему с коленопреклоненными просьбами. Некоторые даже потеряли терпение, а кто-то среди общего шума воскликнул: «Пусть он правит или пусть уходит!» Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает. Наконец, словно против воли, с горькими жалобами на тягостное рабство, возлагаемое им на себя, он принял власть. Но и тут он постарался внушить надежду, что когда-нибудь сложит с себя власть; вот его слова: «…до тех пор, пока вам не покажется, что пришло время дать отдых и моей старости» (Свет. Тиб. 23-24).

«А в Риме тем временем принялись соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, дабы не могло показаться, что он или обрадован кончиною Августа, или, напротив, опечален началом нового принципата: так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть» (Тац. Анн. I, 7).

Сенат раболепствовал перед Тиберием столь откровенно, что у того вошло в привычку, «покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» Очевидно, даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие» (Тац. Анн. III, 65).

При Тиберий, по образному определению Тацита, «еще сохранялись следы умиравшей свободы» (Тац. Анн. I, 74).

Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого величия и иногда на заседаниях хранил молчание, не пользуясь правом принцепса заявить первым о своем мнении. Правда, сенаторы от такого «уважения к свободе» чувствовали себя еще хуже, ибо им трудно было догадаться, чего хочет скрытный император.

Тиберий навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц; это право он передал сенату.

При Тиберий слово «император» еще сохраняло значение самого высокого почетного военного титула.

«Тиберий милостиво дозволил воинам полководца Блеза провозгласить того императором за победу в Африке; это была старинная почесть, которую охваченное радостным порывом войско оказывало своему полководцу; одновременно бывало несколько императоров, и они не пользовались никакими преимущественными правами. И Август разрешил некоторым носить этот титул, и Тиберий разрешил Блезу, но – в последний раз» (Тац. Анн. III, 74).

Впоследствии титул «император» сделался привилегией одного только принцепса, и постепенно принцепс стал именоваться императором.

Укрепляя свою власть, Тиберий в 21-22 гг. построил на окраине Рима военный лагерь, в котором разместились все преторианские когорты – личные войска принцепса.

О расширении границ Римской империи Тиберий серьезно не думал и от активной завоевательной политики отказался.

Всю злобу своей извращенной души Тиберий вложил в борьбу с римской знатью; он дал полную силу так называемому закону об оскорблении величия римского народа и особы императора, который сыграл в истории Римской империи самую прискорбную роль.

Тацит так объясняет его сущность: «Тиберий восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинил ущерб войску предательством, гражданскому единству – смутами и, наконец, величию римского народа – дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания. Первым, кто на основании этого закона повел дознание о злонамеренных сочинениях, был Август, возмущенный дерзостью, с какой Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях; а затем и Тиберий, когда Помпеи Макр обратился к нему с вопросом, не возобновить ли дела об оскорблении величия, ответил, что законы должны быть неукоснительно соблюдаемы. И его также раздражали распространявшиеся неизвестными сочинителями стихи о его жестокости и надменности и неладах с матерью» (Тац. Анн. I, 72).

«Наиболее пагубным изо всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни – явно, многие – тайно» (Тац. Анн. VI, 7).

Постепенно год от года Тиберий становился все более мрачным, нелюдимым и жестоким.

В 27 г. он навсегда расстался с Римом и удалился на Капри; этот небольшой остров был собственностью Октавиана Августа, который построил там для себя скромную летнюю виллу. Тиберий построил еще одиннадцать роскошных вилл с дворцами. Постоянно переезжая с одной виллы на другую, император-затворник управлял оттуда Римской империей, предаваясь гнусному разврату и наводя ужас на всех; неугодных ему лиц по его повелению сбрасывали в море с крутого скалистого берета у виллы Юпитера, самой великолепной из всех. Над знаменитым Голубым гротом находилась вилла Дамекута; сохранилось предание, что по тайному ходу в скале мрачный император спускался в украшенный мраморными статуями грот и купался в его водах.

Однако и на Капри не было для Тиберия спасения от собственной искалеченной и порочной души. Одно из его писем к сенату начиналось так: «Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, то пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я ежедневно чувствую и которые влекут меня к гибели».

Тацит, сохранивший эти слова для истории, добавляет:

«Так обернулись для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых, Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался» (Тац. Анн. VI, 6).

Тиберий умер в 37 г. в возрасте 78 лет. Тацит так описывает его кончину:

«Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство; он сохранял прежнюю черствость духа и холодность в речах и во взоре, но принуждал себя порою к приветливости, пытаясь за нею скрыть уже очевидное для всех угасание. Еще чаще, чем прежде, переезжая с места на место, он поселился наконец у Мизенс-кого мыса (около Неаполя) в некогда принадлежавшем Луцию Лукуллу поместье.

Там и обнаружилось, что он на пороге смерти; и произошло это следующим образом.

В числе его приближенных был один весьма искусный в своем деле врач по имени Харикл, который не то чтобы постоянно его лечил (Тиберий лечиться не любил и всегда отличался хорошим здоровьем), но находился при нем на случай, если ему потребуется врачебный совет. И вот Харикл, сказав, что якобы по своим делам куда-то едет, в знак почтительного прощания коснулся руки Тиберия и пощупал у него пульс. Но он не обманул императора, и Тиберий, возможно, рассерженный этим и потому тем более постаравшийся не выказать гнева, повелел приготовить пиршество и пробыл на нем дольше обычного, как бы желая оказать внимание уезжавшему другу. Харикл, однако, уверенно заявил Макрону, префекту претория (начальнику преторианских когорт), что жизнь в Тиберий еле теплится и что он не протянет больше двух дней. Это всех переполошило: пошли непрерывные совещания окружающих, и к легатам (командирам легионов) и к войскам помчались гонцы.

За 17 дней до апрельских календ (16 марта) дыхание Тиберия пресеклось, и все решили, что жизнь его покинула. И уже перед большой группой поздравляющих появился наследник Гай Цезарь (Калигула), чтобы взять в свои руки бразды правления, как вдруг стало известно, что Тибе-рий открыл глаза, к нему возвратился голос, и он просит принести ему еду для восстановления сил, покинувших его.

Это повергает всех в ужас, и собравшиеся разбегаются, снова приняв скорбный вид и стараясь казаться неосведомленными о происшедшем, между тем как Гай Цезарь, только что видевший себя властелином, погрузился в молчание в ожидании для себя самого худшего исхода.

Но Макрон, не утративший самообладания и решительности, приказывает удушить Тиберия, набросив на него ворох одежды» (Тац. Анн. VI, 50).

Тиберий обожествлен не был.

По завещанию Августа Тиберий стал наследником его состояния. Еще при жизни Августа он обладал частью его полномочий. Тем не менее, Тиберий первые дни после смерти Августа действовал очень осторожно. Сам он, по свидетельству Светония, говорил: «Я держу волка за уши». На заседании сената, на котором обсуждались его будущие полномочия, Тиберий пытался показать, что не желает власти. Этим он вызвал только насмешки сенаторов. Один из них крикнул: «Или пусть он правит, или пусть уходит!». Тиберий, в конце концов, сделал вид, что уступает воле сената. Сенат объявил Тиберия принцепсом и наделил его всеми полномочиями, которыми обладал Август. В дальнейшем власть от императора к его наследнику всегда передавалась таким образом: император назначал наследника состояния, а сенат утверждал его полномочия.

В самом начале правления Тиберия в римской армии, стоявшей на Рейне и Дунае, взбунтовались воины легионов. Легионеры требовали увеличения жалования и сокращения срока службы. Солдаты рейнско-германской армии требовали передачи императорской власти их командующему – Германику. Однако Германик категорически отказался от захвата власти и сумел подавить мятеж. Мятеж был подавлен и в дунайских легионах.

Первые годы правления Тиберий неуверенно чувствовал себя во главе римского государства и старался наладить сотрудничество с сенатом. Светоний пишет о начале его правления: «Он даже установил подобие свободы, сохранив за сенатом и должностными лицами их прежнее величие и власть». Он даже позволил подавать на него жалобы консулам. Но среди сенаторов, приближенных принцепса и членов императорской семьи существовало недовольство правлением Тиберия, плелись заговоры, шла борьба за власть. В сенате некоторые считали Тиберия недостойным той власти, которой обладал Август. Опасаясь за свою власть, Тиберий стал постепенно запускать механизм террора. Орудием террора при Тиберии стал старинный закон «об оскорблении величия». Первоначально он применялся по отношению к тем должностным лицам, которые своими действиями нанесли ущерб римскому государству и тем самым нанесли оскорбление величию римского народа. При Тиберии к ответственности по этому закону стали привлекаться даже те, кто хотя бы недостаточно неуважительно отзывался о личности принцепса. Первые случаи применения этого закона обошлись без жертв, обвиняемые были оправданы, но был создан опасный прецедент.

Опасной фигурой для Тиберия оставался Германик. Хотя сам Германик демонстрировал лояльность Тиберию, на него возлагали надежды политические противники императора. В течение пяти лет Германик командовал рейнскими легионами. Он совершил несколько экспедиций вглубь Германии, но Тиберий запретил ему продвигать римскую границу на север. Тиберий вызвал Германика в Рим и поручил ему новую миссию: Германик отправлялся на Восток как полномочный представитель императора, чтобы уладить дела восточных провинций и провести переговоры с парфянским царем. В Сирии Германик неожиданно тяжело заболел и умер (19 г.). В Риме упорно обвиняли в его смерти легата Сирии Пизона, который, якобы, отравил Германика по приказу Тиберия. Прах Германика был торжественно погребен в Риме в мавзолее Августа, а Пизон, чтобы избежать осуждения, покончил с собой. На Тиберии навсегда осталось пятно подозрения в виновности в смерти Германика. Это еще более подорвало авторитет Тиберия и усложнило его положение в роли главы государства. Злейшим противником Тиберия становится вдова Германика Агриппина. Она была родной внучкой Августа и, в отличие от Тиберия, в ее жилах и жилах ее детей текла священная кровь. После смерти Германика подлинными наследниками Августа честолюбивая Агриппина стала объявлять своих сыновей – Нерона, Друза и Гая Цезарей. Со своей стороны Тиберий старался укрепить положение в качестве наследников своего родного сына от первого брака, Друза Младшего, и внука – Тиберия Гемелла.

В роли защитника интересов императора в этот момент начинает выступать командующий преторианской гвардией (префект претория ) Луций Элий Сеян. Он усиливает преторианскую гвардию, подразделения преторианцев были стянуты в один лагерь на окраине Рима. По инициативе Сеяна был организован ряд судебных процессов против недоброжелателей Тиберия. Осужденные были казнены или покончили с собой. В результате принципат Тиберия приобретает черты военной диктатуры.

Неожиданным ударом для Тиберия становится внезапная смерть его сына Друза (23 г.). Тацит обвиняет в смерти Друза Младшего Сеяна, который, якобы, стал любовником его жены и отравил наследника императора, рассчитывая занять его место. Как бы то ни было, смерть Друза еще больше обострила отношения внутри императорской семьи. Тиберий стал еще более мрачным и подозрительным по отношению к сенату и своему окружению. Шансы сыновей Агриппины на наследование власти резко возрастали. Тиберий и Сеян ответили на это репрессиями против прежних друзей Германика и сторонников его семьи.

В 26 г. Тиберий, не выдержав царившей в Риме напряженной обстановки, покинул город и перенес свою постоянную резиденцию на остров Капри у берегов Италии. Здесь он безвыездно прожил 11 последних лет своей жизни. Сеян стал хозяином Рима и вторым лицом в государстве. Тиберий безгранично доверял Сеяну, особенно после того, как тот накрыл его своим телом во время обвала в одном из увеселительных гротов на Капри. Сеян беспрепятственно расправлялся со всеми, кто стоял на его пути к власти, оправдываясь тем, что защищает интересы императора. Рим погрузился в пучину террора.

В 29 г. был нанесен удар по Агриппине и двум ее старшим сыновьям – Нерону и Друзу. Они были обвинены в измене, заговоре и попытке переворота. Агриппина и Нерон были отправлены в ссылку. Нерон вскоре покончил с собой, а Агриппина умерла через несколько лет, не вынеся унижений и издевательств охраны. Друз был брошен в темницу и умер голодной смертью.

В 31 г. произошло неожиданное падение могущественного Сеяна. К сожалению, источники об этом событии фрагментарны и причины низвержения Сеяна неизвестны. Сеян был обвинен в письме Тиберием в измене, схвачен прямо в сенате и тут же казнен. Затем последовала жестокая расправа над сторонниками Сеяна и его семьей. Была казнена даже маленькая дочь Сеяна. После гибели Сеяна террор еще более усилился, доносы, судебные процессы по «оскорблению величия» и казни стали обычным явлением.

Единственным наследником Тиберия на этот момент оказался избежавший расправы младший сын Германика и Агриппины Гай Цезарь по прозвищу Калигула («Сапожок») Такое прозвище Гай Цезарь получил в детстве от солдат Германика за то, что носил маленькие солдатские доспехи, в том числе крохотные военные сапожки (caligae). Тиберий приблизил его к себе, возможно, по настоянию членов семьи и римской знати. Тогда же на должность префекта претория был назначен Суторий Макрон, человек темного происхождения, принимавший деятельное участие в расправе над Сеяном. Макрон стал верным союзником Гая Калигулы, рассчитывая занять в его правление второе место в государстве. По приказу Макрона его жена Энния стала любовницей молодого наследника и тот даже обещал жениться на ней.

Тиберию было уже за 70 лет и его здоровье стало резко ухудшаться. В марте 37 г. Тиберий тяжело заболел и его врач сообщил Макрону и Калигуле, что тот не проживет и двух дней. Макрон стал рассылать войскам и наместникам провинций сообщение о скором приходе нового императора. 16 марта Тиберий потерял сознание и Калигула тут же был представлен как новый принцепс. Внезапно Тиберий пришел в себя и тогда Макрон тайно задушил его.

Бюст наследника великого Октавиана Августа показывает нам молодого Тиберия с живым взглядом, с правильным очертанием лица и характерным римским носом. В истории Рима император Тиберий остался и продолжает оставаться сложной фигурой. С одной стороны, примерный муж, полководец, продолжатель традиций Pax Romana (римского мира), тихий и предпочитающий жить в провинции владетель Империи. А с другой - параноик, жестокий циник и властелин, превративший принцип удовольствия в особую форму сексуальной свободы или распущенности.

Был ли он первым в истории Рима властителем, поддавшимся соблазну применить власть в качестве орудия воздействия на эротические запреты? Нет. Собственно, изгнание этрусских царей и начало республиканского периода Рима имело поводом знаменитую историю с самоубийством Лукреции , жены римского патриция, обесчещенной Секстом, сыном последнего царя Рима Тарквиния Гордого (Tarquinius Superbus).

Рим - новая веха в истории не только власти как некой институции, но также личной власти в пределах дома, поместья, подотчетной провинции или места поездки. При этом по ранее неписанным, но затем подтвержденным законами правилам, каждый, кто не был свободным гражданином Рима, должен был считаться с пожеланиями власть имущего . Это было несправедливо, но в то же время давало многим возможность выжить и при некоторых обстоятельствах даже довольствоваться благами, полученными в результате благосклонности хозяина.

Древний Рим - цивилизация парадоксов и изобретений. Среди которых - новое толкование удовольствия и эроса. Критиковать поздно, а понять нелегко. Тогда просто почитайте.

У каждой эпохи своя мораль. В морали каждой эпохи всегда есть противоречия. Ничто из того, чем пользовался античный мир для продолжения рода и сексуального удовлетворения, не исчезло в мире современном. Однако по прошествии нескольких тысячелетий, читателю все так же интересно знать, были ли "они" (варвары) более или менее "чистыми" и последовательными в плане продолжения традиций нравственности по сравнению с "нами". Сравнение может дать разные результаты, а потому настоящий материал, по замыслу автора, не содержит критики и выводов.

Похищение сабинянок - прелюдия

Талантливый режиссер Тинто Брасс в нашумевшем фильме "Калигула" (1979 г.), сам того не желая, представил кинозрителям восьмидесятых годов картину, в которой сцены разврата, царящего в эпоху стареющего Тиберия, вызывают глубокий шок. Массовый кинозритель определенно не был готов к таким провокационным сценам.

Однако как бы отнесся тот же самый кинозритель к реалистической экранной версии легенды о похищении сабинских женщин? Кажется, что этот эпизод в истории Древнего Рима был намного более знаковым и драматичным, а его последствия - решающими для истории Империи. Кража невест, ответный удар гордых сабинян и неожиданное, невероятное для того времени , примирение враждующих сторон, после чего - крепкий мир племен и начало экспансии города пастухов и земледельцев!

Мир, скрепленный кровью, как оказалось, слабее мира, скрепленного в результате смешения крови . На протяжении столетий после похищения сабинянок, в имперский период Рима, в средние века, в эпоху буржуазной революции и даже сейчас ритуальная кража сабинянки в виде брака по расчету продолжает оставаться стимулом для знатных фамилий и не только.

Вакханалии в Древнем Риме - продолжение

Сопротивление Дионису означает подавление в своей природе глубинных инстинктов; наказание же - это внезапное полное снятие внутренних препятствий, когда инстинкты прорываются и всякая цивилизованность исчезает.

Э. Р. Доддс Греки и иррациональное

Культ Диониса (Вакха) заимствован римлянами у греков и распространился сначала на Юге Италии, а после начала изнурительной войны с Карфагеном стал особенно распространенным. Религиозный экстаз женщин, убиение животного и ритуальное поедание сырой плоти в уединенных местах имело для древних людей гомеопатический эффект единения с богом, дающим силу и уверенность.

Когда в тайный обряд стали посвящать юношей и взрослых мужчин, естественно, были нередки случаи массовых совокуплений представителей обоих полов в разных вариациях. Римский сенат в 186 г. до н. э. запретил вакханалии, а участники и организаторы подверглись преследованиям. Почему отцы Рима были так обеспокоены этим ритуалом? Инстинкт самосохранения воинственной нации - таков ответ.

Цитируем Ливия , передавшего в пространной форме обращение консула Постумия к Сенату:

«Большую часть [приверженцев этого культа] составляют женщины, которые и положили начало этому злу. Затем, это – повторяющие женщин мужчины, совращаемые и совратители, исступленные и неистовые, обезумевшие от ночных оргий и попоек, шума и криков. Сейчас преступное сообщество бессильно, но оно набирает силу с устрашающей быстротой, и численность его растет со дня на день. Ваши предки не разрешали даже благонамеренным гражданам самовольных, неорганизованных сходок, кроме трех случаев: когда знамя, водруженное на городской цитадели, созывало граждан с оружием в руках для проведения за городом центуриатных комиций, когда трибуны назначали сходку плебеев и когда кто-то из магистратов в законном порядке созывал народную сходку. И всюду, где собиралась толпа, считалось необходимым присутствие законного ее председателя.

Как после этого вы должны относиться к сборищам, которые проводятся по ночам и в которых женщины участвуют вместе с мужчинами? Если бы вы знали, в каком возрасте мужчин посвящают в эти мистерии, то вы бы не только жалели их, но и стыдились за них. Неужели, квириты, вы полагаете, что, дав такую клятву, юноши могут служить в вашем войске? Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите доверить оружие? Неужели, покрытые своим и чужим позором, на поле брани они будут отстаивать честь ваших жен и детей?..

Зло ползком подкрадывается и растет с каждым днем... Сколько уже раз во времена ваших отцов и дедов магистратам поручалось запретить иноземные ритуалы, изгнать с Форума, цирка и вообще из столицы бродячих жрецов и гадателей, разыскать и сжечь книги мнимых пророчеств, отменить все жертвоприношения, не соответствующие римским обычаям. Ведь они, хорошо разбираясь в праве божественном и людском, полагали, что нет ничего пагубнее для благочестия, чем совершать обряды не по обычаю предков, а на манер иноземцев. Я счел нужным предупредить вас об этом, чтобы суеверие не тревожило вас, когда вы увидите, как мы разрушаем места проведения вакханалий и разгоняем эти нечестивые сборища. Все, что мы сделаем, будет совершено с изволения и с помощью бессмертных богов, которые, негодуя на то, что их именем прикрывались злодеяния и разврат, теперь эту гнусность разоблачили, не для того, чтобы оставить ее безнаказанной, но чтобы со всею строгостью покарать»

Как видно, массовая сексуальная распущенность в республиканском Риме не оставалась безнаказанной. Однако историки и интерпретаторы этого феномена чаще обращаются к имперскому периоду в Риме. Был ли Рим императорский средоточием похоти, исходящей от сознания безграничной власти и величия правителей? Очевидно, нужно различать сексуальные забавы плебса и те же забавы в залах императорских дворцов. Все знают, что проституция в древнем Риме не возбранялась, а жрицы любви пользовались гораздо большим уважением, нежели нынешние. Итак, ипостаси римской морали, или

Октавиан и Юлия старшая - две стороны монеты

После убийства великого Цезаря его преемник и внучатый племянник Октавиан , в качестве прочих мер по укреплению римской конституционной монархии, поставил брак под защиту государства (закон Папия и Поппея ), лишил мужей традиционной абсолютной власти в семье (вспомним pater familias) и законным образом лишил холостяков по убеждению многих прав. К тому времени, надо сказать, отношение к замужеству и браку со стороны обоих полов редко включало любовь и согласие - такова дань традиции со времен Ромула. Однако не это стало причиной неуспеха брачных реформ Октавиана Августа. По иронии судьбы его собственная дочь Юлия нанесла сокрушительный удар по морали нового времени.

Юлия несколько раз "выходила" замуж. Кавычки обозначают тот факт, что ее выдавали замуж по соображениям политической конъюнктуры, что само по себе говорит о нравах того времени.

Ответ Юлии :

«Пусть мой отец иногда забывает, что он император, но я должна помнить, что я - дочь императора»

Это на словах. А на деле - внебрачные связи, сексуальные похождения и сцены совокупления на подмостках священного Римского Форума. Рим, при всем своем величии, не умел хранить свои тайны и не нуждался в примитивных аналогах современных информационных агентств: все становилось известно за считанные дни с помощью знаменитого passaparola, то бишь - слухов и сплетен.

Ответ Августа - вечная ссылка собственной дочери на необитаемый остров Вентотене (в сопровождении матери Скрибонии). Однако могло ли это потушить бушующий в сердце отца-императора огонь разочарования? Маятник сомнений продолжал свою извечную дугу в монотонном движении вперед-назад. Яблоко, как оказалось, упало далеко от яблони ...

Тиберий - дубль второй

К старости лет император Тиберий становился все более недоверчивым, мнительным и жестоким. Историки Древнего Рима могут это объяснить: император не обладал дипломатическим талантом Октавиана Августа, не умел так ловко раскручивать машину пропаганды и в известном смысле был обречен оставаться в фарватере славы своего предшественника. Но это не означало, что борьба за власть в момент "предчувствия смерти" очередного императора не имела место быть. Император Тиберий использовал лучшую защиту - нападение, проскрипции и казнь. Можно ли предположить, что своеобразной компенсацией усилий выжить и сохранить власть - в том числе месть за навязанный ему Октавианом брак с Юлией (см. выше) - стали его необычные любовные утешения? Вряд ли они могли утешить старого императора. Историю Рима он знал, помнил диктатуру Суллы и кончину Цезаря, а в продажности сенаторов не сомневались даже простолюдины. Он избрал своего убийцу сам. Им стал Калигула , коварный и обремененный дефектами кровосмешения Башмачок .

Цитируем мнение одного из современных историков:

Личность Тиберия, наследника Августа, и по сей день служит темой для дискуссий. Однако не будем на нем останавливаться, поскольку его фигура не представляет интереса с сексуальной точки зрения; похоже, в этом отношении он был совершенно нормальным человеком. Все, что говорили о его развратности античные авторы, особенно предвзятые Тацит и Светоний, современными исследователями расценивается как сплошные измышления. Тиберий обладал высокими интеллектуальными и нравственными стандартами, всю свою жизнь посвятил служению на благо государства, испытал множество страшных разочарований, которые стойко переносил. Такой человек не станет предаваться – особенно в старости – излишествам, описанным в этих вульгарных и нелепых россказнях. Такое предположение психологически невозможно. Тех, кто, не понимая этого, с жадностью до сенсаций выписывает без разбора цитаты из античных авторов, не следует считать серьезными учеными. Личность Тиберия, конечно, озадачивает нас, особенно под конец жизни, когда он стал замкнутым и непроницаемым, но распутником он не был никогда. Можно прибавить, что это мнение полностью подтверждается скульптурными портретами Тиберия и его изображениями на монетах (отсылаем читателя к вышеупомянутой книге Мюллера).

Кифер Отто. Сексуальная жизнь в Древнем Риме. 2003.

Калигула - синусоида порока

Его называют образцом извращенности, садистом, параноиком, императором, опозорившим устои Древнего Рима. Да, так оно и есть. Если к власти приходят психически неуравновешенные личности, итог плачевен для всех. Поскольку такое случалось не только в античной истории, мы не видим повода для глубоких обобщений относительно сексуальной распущенности в античном Риме. Поэтому мы попытались разграничить сексуальные потехи рядовых римлян и лиц, облеченных государственной властью. Калигула, как ни парадоксально, своей жестокостью и извращениями вызвал стойкий иммунитет граждан Рима к перверзиям, после чего правление Нерона, следующего императора Рима, естественным образом было обречено на провал.

Однако в истории все имеет ценность и, кажется, некоторую способность к циклам. Откат от нравственных устоев эпохи Августа говорит о синусоиде морали в принципе, которая себя доказывает в монотонном раскачивании маятника и в диаметральной смене позиций. Пусть не в масштабах Вселенной, но в эпизодах истории античных империй. После пика злодеяний Калигулы управлять империей будет Клавдий (Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus) - фигура трагикомическая, если верить древним историкам. Но при всем этом, никто в Древнем Риме не связывал правление Клавдия с упадком моральных устоев и необузданностью сексуальных нравов. До той поры, пока супруга стареющего императора и мать Нерона Агриппина не предложила ему вкусное блюдо из грибов с дозой сильного яда.

Нерон - очередной пик распущенности

Аппетит приходит во время еды . Молодой император Нерон со своими экстравагантными выходками, может быть, в начале сам не подозревал о таящейся в нем разрушительной силе порока. В первые годы правления, когда он старался угодить плебсу угощениями, щедростью, покровительством артистов и Ювеналиями, а также личным участием в презираемых сенаторами артистических представлениях, он был чрезвычайно популярен. Однако популизм в Древнем Риме стоил дорого в прямом и в переносном смысле этого слова. Непризнанный сенаторами талант внезапно превратился в орудие мщения. Вместе с тем император стал похож на старуху у разбитого корыта - казна опустела. Кому начал мстить тщеславный Нерон? В числе врагов оказалась его собственная мать Агриппина Младшая, которая лучше других понимала странности характера своего маленького Монстра. Она успокаивала себя и халдеев (магов, предсказавших, что ее сын избавится от нее):

«Пусть умерщвляет, лишь бы властвовал»

Нерон, как и Калигула, пользовался услугами знаменитой отравительницы Локусты . Яд стал орудием мщения, но в то же время проверка яда на рабах превратилась в забаву и научный эксперимент. Кроме этого, император позволял себе лицезреть (и/или участвовать в сценах совокупления мужчин и женщин в своем собственном ложе). Маленькие, но частые, оргии в его доме прекратились по воле рока. Его признали врагом народа (hostis publicus), после чего он позорно бежал из Рима и принял смерть от рук своего возлюбленного - секретаря Эпафродита.

Затем, по закону синусоиды и после годового периода междуцарствия, в котором Римом управляли считанные месяцы императоры- временщики, к власти пришел военный генерал Веспасиан. На этом повествование можно закончить.

Мораль сей басни?

Нет морали в этой басне. Рим - вечный город. А это значит, что некоторые проблемы мегаполиса настолько срослись с ним, что поиск причин упирается в последствия, а анализ последствий заминирован моралью и традициями далекого прошлого. Чтобы не ставить точку над тем, что было, и вместе с тем помочь читателю понять сексуальность и ее зыбкие пределы в современной Италии, советуем прочитать материал, опубликованный 2000 лет спустя в авторитетной итальянской газете "Панорама ". Редакция сайта не соглашается с основными выводами статьи, однако публикует ее без купюр. Читайте: