Полонский имли. Директор имли вадим полонский: "мы находимся в точке смены парадигмы культурной модели"

Вадим Полонский. Фото: ИЗВЕСТИЯ/Алексей Майшев

— Сейчас много спорят о причинах Октябрьской революции и ее роли в истории страны. А могла ли литература как-то повлиять на те события?

— Это вопрос для долгих философских размышлений. Несомненно одно: в ситуации ограничения свободного высказывания общественного мнения — а она была на протяжении всего XIX века — литература становится каналом трансляции смыслов. Тех вещей, которые обычно требуют для самовыражения парламентской трибуны, средств массовой информации. Не всегда в России это было возможно. Во времена царствования Николая I лишь литература была трибуной, с которой можно было адресовать неофициальное послание. Сформировалась роль литературы, выходящая за пределы собственно литературности. В этом смысле российская культура уникальна в Европе того времени. Послания социально-политического и общественного характера впервые проговаривались зачастую именно писателями, а не общественными деятелями.

— Получается, что литература того периода играла роль современных соцсетей?

— В некотором роде да. Интересен феномен массовой литературы. С одной стороны, понятно, что эстетически это обычно продукция второго сорта. Но у нее чрезвычайно интересная социальная роль. Массовая литература, как правило, оказывается гораздо более податливой для усвоения нового в идейном смысле, чем литература высокая. Массовая словесность, в сущности, играет роль медийной ячейки, которая нюхом чует, откуда доносится новый запах. В России XIX века эта ее роль была выражена довольно активно. Одно из наиболее громко звучащих имен последней трети XIX века — Петр Боборыкин, писатель, которого сегодня практически никто не помнит. В культуру вошло понятие «набоборыкать», то есть сварганить роман на злобу дня — 600 страниц в течение месяца. Именно Боборыкин во многом первым знакомил русскую публику с новейшими идейными явлениями, шедшими с Запада. Ницшеанство, суфражизм и прочие модные идеологические токи зачастую впервые транслировала литература. Русский писатель был не только писателем, но и философом, общественным деятелем. В этой функции он часто задавал не только смыслы, но и определял векторы движения общественной активности. Под таким ракурсом мы можем говорить, что во многом литература продуцировала будущие катаклизмы, ожидая революции, она во многом ее призывала, порождала.

— А революция дала что-то хорошее культуре?

— Рубеж веков — время чрезвычайно сложное, болезненное, внутренне изощренное и чрезвычайно эстетически богатое. Один из величайших русских романов XX века — «Петербург» Андрея Белого весь исполнен ожиданием катастрофы. Он об имперском организме, беременном катастрофой, крушением. Ожидание катастрофы породило поразительную поэтику, которая во многом предвосхищает дальнейшее мировое искусство XX века. Это был первый кубистический роман мировой литературы. Революция породила уникальное явление ранней советской прозы, которая впервые обкатала художественные конструкции, укрепившиеся в Европе позднее: экспрессионизм, коллажность, поэтика монтажа. Революция как крупнейшее трагическое событие предопределила язык художественной передачи тотального кризиса, крушения гуманизма. Без опыта русской революции немыслимы Пикассо, немецкий экспрессионизм, поэтика кино, какой она сформировалась в конце концов. Наконец, революция вытолкнула искусство на площадь, заставила говорить с толпой, включила массы в художественную коммуникацию.

— Еще 20-30 лет назад литература играла серьезную социальную роль, сейчас этого нет. Это хорошо, плохо или просто закономерно?

— Это факт. Меняются институции культуры. Это мировой процесс. Уходят в прошлое былые иерархии, мы находимся в точке смены парадигмы культурной модели. Но я не знаю, куда мы движемся. Мне кажется, сегодня этого не видно.

— Мы когда-то считались самой читающей страной, но этот титул давно утратили. С чем это связано? Вряд ли только с развитием технологий. Почему исчезла привычка к чтению?

— Я считаю, что это следствие глубокой социальной травмы, которую наше общество пережило при крушении Советского Союза. Десятки миллионов людей были выброшены в новые условия, и надо было просто выживать. Женщина, которая прежде ходила на службу и читала в перерывах «Новый мир», была вынуждена схватить клетчатую сумку и нестись в Турцию покупать шмотки, чтобы прокормить семью. Ей уже было не до чтения.

— Массовое чтение — прерогатива успешных стран?

— Прерогатива стабильных обществ или обществ, где закрыты другие каналы для трансляции смыслов, как это отчасти было в России до революции. В мире свободы информации литература постепенно обретает роль, которая ей была предписана при начале ее эмансипации из других областей культуры — роль в пространстве чистой эстетики. А потребителей эстетических смыслов не так много.

— В какой период мы возвращаемся, если иметь в виду роль литературы в жизни общества?

— В XVI век, если говорить о Европе. А в чем-то — в ситуацию начала XIX века, когда в Европе формируется массовое чтение, есть рынок этой книжности и есть узкая прослойка интеллектуалов.

— Академические ученые — плохой контингент для ответа на подобные вопросы, потому что мы обращены больше в прошлое. У меня не хватает времени следить за актуальным литературным процессом. Мы комментируем памятники и немного снобы в этом отношении. Но я считаю, что Евгений Водолазкин останется, роман «Лавр» останется. Может быть, останется Михаил Шишкин. Говорить, что вижу взошедшие на небосклон звезды, я не могу.

— Недавно вице-премьер Ольга Голодец заявила, что рэп-баттлы формируют в России новый язык, а это приводит к разрыву между поколениями. Но изменения в языке, сказала она, нельзя игнорировать. Как вы считаете, взрослым надо подтягиваться и изучать современный сленг, литературу, тенденции?

— Это слишком упрощенный сценарий. Имеет смысл пытаться пробиться сквозь шелуху к сути вещей. Тот же Оксимирон — феномен, достойный внимания.

— Литературный феномен?

— Да. Оксимирон — литературно изощренный человек. Его тексты хорошо сделаны. С точки зрения техники словесности он мастер, заслуживает серьезного литературного внимания к себе. В то же время он представитель субкультуры, которая воспринимается людьми среднего и старшего поколения как чужая. Субкультура сверхактуальная, с одной стороны, вроде бы мейнстримная, а с другой — специфика современной культурной ситуации состоит в том, что кажущееся мейнстримом в сущности оказывается маргинальным. Оксимирон — это утонченная авангардная культура.

— Вам не кажется, что Оксимирон заменил собой не столько литературу, сколько рок-музыку? Ничего нового наши рок-музыканты не рождают, и он занял эту нишу.

— Да, согласен. Он занял эту нишу в особых российских условиях, когда рок-музыка — это феномен скорее текстовый, а не музыкальный. Я не знаю, что будет завтра — пока мы только нащупываем пути. Субкультура рэп-баттлов — один из векторов движения. Тупиковый ли? Не знаю. При этом она требует определенного культурного уровня, подготовки. Всё это требуется для адекватного восприятия текстов Оксимирона. У человека хорошее образование — это ощутимо.

— Писатели за много лет или даже десятилетий предвидели будущие события, явления. Сейчас есть произведения, которые могут оказаться пророческими?

— Литература всегда предсказывает, и часто это разительно сбывается. Знаменитые слова Ахматовой: «Поэты, не предсказывайте свою смерть — сбывается». Примеров очень много. Любят говорить об Андрее Белом, который предсказал свою смерть от солнца. А вот свежий пример. Буквально накануне теракта в парижском театре «Батаклан» в России выходит роман Уэльбека Soumission (во Франции он вышел за десять месяцев до теракта. — прим .). Время действия — недалекое будущее, начало 2020-х годов. Французский интеллектуал, филолог, исследователь творчества Гюисманса, одинокий человек, страдает от потери смысловых ориентиров. Гюисманс сто с лишним лет назад испытал подобный кризис и нашел выход в католицизме. Герой Уэльбека пытается спастись, реализовав тот же сценарий, но не выходит. На дворе — новая реальность: приход к власти исламистского правительства. Герой Уэльбека слаб, ломается. Он принимает ислам. У него soumission — подчиненность. А после выхода романа произошел теракт в «Батаклане». Уэльбек замолкает, не дает комментариев. Он ошарашен.

— Писателям надо быть осторожнее?

В Институте мировой литературы (ИМЛИ) РАН соберутся ученые-филологи и будут дискутировать о том, каков вклад Максима Горького в развитие и становление белорусской литературы. Это будет захватывающий разговор. В свое время Алексей Максимович после знакомства с юными Янкой Купалой и Якубом Коласом с восторгом отнесся к их творчеству. В одном из писем он признался: "Это очень интересные ребята! Так просто пишут, так ласково, грустно, искренне. Нашим бы немножко сих качеств. О, господи! Вот бы хорошо-то было!"

Накануне "круглого стола" обозреватель "СОЮЗа" взял интервью у директора ИМЛИ РАН, доктора филологических наук Вадима Полонского.

Вадим Владимирович, кому принадлежит идея проведения форума?

Вадим Полонский: Идея попытаться по-новому взглянуть на литературное сотрудничество России и Беларуси возникла года два назад на уровне Союза писателей двух стран. Несколько инициатив мы реализовали. А в мае нынешнего года в белорусском Посольстве в Москве состоялся "круглый стол" по этой проблематике. А мысль собраться у нас родилась в ходе недавнего конкурса на лучший урок литературы белорусских и российских учителей "#СилаСлова", в котором в качестве экспертов приняли участие и сотрудники ИМЛИ РАН. При подведении итогов и награждении финалистов в присутствии Государственного секретаря Союзного государства Григория Алексеевича Рапоты прозвучала мысль, что связи русской и белорусской литературы в ХХ веке во многом сопряжены с инициативами и личностью Горького. Кстати, его имя носит и наш институт…

Думаю, что не только это связывает ваш институт с Горьким?

Вадим Полонский: У нас хранится уникальный архив Горького, богатства которого полностью еще не раскрыты. И нам показалось естественным напомнить учителям - конкурсантам Союзного государства, что огромный потенциал архива связан с горьковской программой исследования взаимообогащения национальных литератур народов мира. Финалистов мы пригласили посетить Музей-квартиру Алексея Максимовича, где 26 октября 1932 года на драматическом переломе нашей общей истории собрались литераторы - "инженеры человеческих душ", чтобы в присутствии Сталина обсудить создание единого Союза писателей.

И вот, спустя 84 года, прозвучала мысль, что пришла пора "вспомнить все", в том числе и то лучшее, что было в российско-белорусских литературных связях, что сегодня поможет опереться на добрую "силу слова".

Более подходящую для этого площадку, чем ваш Институт, трудно придумать. Но почему именно сейчас возникла эта тема?

Вадим Полонский: Она возникла спонтанно, но имелись и предпосылки. Одна из них - приближающиеся юбилеи: 85-летие нашего Института и 150-летие со дня рождения Горького. К празднованию помимо нас готовятся очень многие, прежде всего регионы, связанные с именем писателя. Особый смысл празднованию придала гуманитарная составляющая деятельности Постоянного Комитета Союзного государства, постоянно нам напоминающая об историческом родстве России и Беларуси, о тесном переплетении судеб и культур наших народов и несомненном успехе этого взаимодействия.

Известно, что Горький не знал белорусского языка и перевел на русский лишь одно произведение Янки Купалы - стихотворение "А кто там идет?" Некоторые филологи считают перевод небезупречным. Да и сам Горький позже извинялся перед молодым белорусским поэтом за свой перевод. И все же, как вы оцениваете вклад автора "Песни о буревестнике" в развитие и становление белорусской литературы?

Вадим Полонский: Думаю, ключевой этап тут связан с историко-культурным контекстом начала ХХ века, включая события 1905 года. Обстоятельства стимулировали свободную мысль и дали толчок к развитию национальной белорусской культуры. Время подарило нашим народам выдающихся писателей: Максима Богдановича, Якуба Коласа, Янку Купалу, Змитрока Бядулю, Франциска Богушевича... Их творчество открыло не только Горькому сокровища белорусского фольклора, самобытные сюжеты из жизни белорусов, но и, например, Льву и Алексею Толстым... В свою очередь, творчество Пушкина и Гоголя, Некрасова и Салтыкова-Щедрина, а позднее - Владимира Короленко, Глеба Успенского, Леонида Андреева и того же Горького послужило творческим стимулом в становлении литераторов-белорусов. Влияние революционной романтики Горького ощущается в стихах Купалы "Душой я вольны чалавек" и "I песня, i сокол, i я", а горьковские сказки помогли белорусам переосмыслить и литературно переработать собственный фольклор, что отчетливо ощущается в сказках и поэмах Коласа. Буйные пейзажи русского классика мы узнаем в образах Волги, созданных Максимом Богдановичем.

Все эти люди не только читали друг друга, но и тесно общались.

Вадим Полонский: Конечно, и это главное! В июне 1910 года Горький отдыхает на Капри и принимает группу учителей из России. От них узнает имена Коласа и Купалы. Тут же загорается желанием познакомиться и вскоре получает по почте сборники стихов "Жалейка" Купалы и "Песни жальбы" Коласа. Начинает выписывать "Нашу Нiву" и книги, вышедшие на белорусском языке. А после знакомства Горький очень быстро становится своего рода моральной опорой для молодых белорусов, выступает, как опытный и любящий своих подопечных "наставник-импресарио". И главное - он пытается всякими способами обратить на них внимание, как русских, так и украинских писателей. Именно в это время Алексей Максимович переводит названное вами стихотворение Купалы. И дело не в том, насколько перевод удачен. А в том, для чего он был сделан. Цель Горького, как он сам пишет в статье "О писателях-самоучках", привлечь внимание "скептиков" к "молодой литературе белорусов", к их первозданной лирической чистоте. Он подчеркивает "глубокий смысл этой песни, - которая, может быть, на время станет народным гимном белорусов". Она и стала, как известно.

Хотел бы услышать вашу оценку современного литературного взаимодействия Беларуси и России?

Вадим Полонский: Это одна из постоянных тем исследовательской программы нашего Отдела литератур народов России и СНГ - в своем роде единственного научного подразделения в стране. Практически в каждом коллективном труде, выпускаемом ими, публикуются материалы, посвященные белорусским сюжетам. На днях Ученый совет ИМЛИ РАН утвердил к печати очередной выпуск научной серии "Классика в диалоге культур", в котором помещены две крупные работы: "Алесь Адамович - диалог со временем" и "Последняя публикация Валентина Распутина в Белоруссии". Наши сотрудники живо откликаются на белорусские литературные новинки, выступая не только в роли академических исследователей, но и в качестве критиков. Живое внимание у нас вызвал, например, недавно выпущенный в Минске первый том "Беларусь - Россия" из серии "Созвучие сердец". В наших коллективных монографиях и серийных изданиях систематически публикуются статьи о самых заметных писателях Беларуси. Регулярно мы участвуем в научных конференциях, ежегодно проводимых в БГУ, в пединституте им. М. Танка. И, само собой, мы всегда рады видеть белорусских коллег на научных мероприятиях, организуемых нашим Институтом.

Как вам работается с Постоянным Комитетом Союзного государства?

Вадим Полонский: Замечательно! Ярким событием, определяющим наше взаимодействие, стало второе издание удивительного литературного памятника, созданного Симеоном Полоцким - поэмы "Орел Российский". Книга была подготовлена главным научным сотрудником нашего Института Лидией Сазоновой, в ней факсимильно воспроизводится рукопись автора - ценнейший художественный объект. Предисловие к изданию написал Григорий Алексеевич Рапота.

Какие вам видятся проблемы?

Вадим Полонский: Нам есть что вспомнить и что изучать. Так, в Отделе рукописей хранятся произведения репрессированных белорусских и русских литераторов - это комплексы материалов, которые ждут вдумчивых и кропотливых исследователей. Думаю, они помогут в стереоскопии реконструировать нашу общую историю литературы. Одна из важнейших проблем - отсутствие регулярных публикаций переводов с белорусского в массовых периодических изданиях России. Очень печально, что закрылось ежемесячное приложение к "Литературной газете" - "Лад". Его редактор белорусский прозаик Алесь Кожедуб регулярно знакомил русского читателя с произведениями белорусских коллег. Правда, наметились и обратные процессы. Как бы компенсируя потерю "Лада" в журнале "Литературная учеба" (кстати, проект Максима Горького!), возобновились публикации переводов с белорусского. Так, в декабрьском номере должные выйти произведения Геннадия Буравкина.

Возможно ли использование успешного опыта культурного взаимодействия России с иными странами? Известно, например, что японцев переводят на русский язык чаще и охотнее, чем белорусов... Какова здесь, на ваш взгляд, коммерческая составляющая?

Вадим Полонский: Опыт с разными странами - разный. Скажу лишь, что коммерческий спрос на те или иные литературные явления во многом может расти благодаря целенаправленной просветительской и популяризаторской деятельности, желательно - при поддержке органов государственной власти и влиятельных общественных организаций. Хорошо бы нам использовать культуртрегерский опыт того же Горького. Имеет смысл представлять литературное наследие как часть широкого, богатого и привлекательного культурного поля. Мы должны изучить наши архивы, углубиться в микропроцессы культурного взаимодействия и предложить нашим министерствам культуры, Постоянному Комитету долгосрочную программу совместных действий. В ближайшее время нам бы хотелось провести с руководством Института литературоведения им. Янки Купалы, который недавно был воссоздан в системе НАН Беларуси, переговоры о перспективах системного сотрудничества. Возможно, на регулярной договорной основе. Убеждены, что здесь могут открыться большие возможности. А для нашего Института это - в числе приоритетных исследовательских направлений.

Якуб Колас, классик белорусской литературы:

Были девятисотые годы... Горький шел гигантскими шагами, собирая многотысячные аудитории молодежи, освобождая умы от нудной плесени декадентства. Прозвучало новое слово, и к глашатаю его обратились взоры тех, кто искал путь в новую жизнь. Я навсегда сохранил в сердце глубокую признательность к Максиму Горькому за чуткость к первым шагам в литературе, которые делали мы с Янкой Купалой.

В ИМЛИ представили настоящий «Тихий Дон»

Текст: Наталья Соколова/РГ
Иллюстрации предоставлены ИМЛИ
Фото предоставлено Вадимом Полонским

Литературная судьба «Тихого Дона» сложилась непросто. С одной стороны, мировое признание, а впоследствии и Нобелевская премия, присужденная автору в 1965 году. С другой стороны — не прекращающиеся до сегодняшнего дня нападки антишолоховедов, утверждающих, что 23-летний не мог создать такое сильное произведение. История почти детективная: главным аргументом антишолоховедов было отсутствие рукописи романа. Но в 2000-е годы она была чудом найдена и выкуплена Институтом мировой литературы РАН (ИМЛИ). Сегодня, спустя почти двадцать лет после этого события, в ИМЛИ наконец представят первое научное издание «Тихого Дона». Насколько оно близко к авторскому замыслу и какие еще тайны хранит архив ИМЛИ, об этом «РГ» поговорила с директором института, доктором филологических наук Вадимом Полонским .

Вадим Владимирович, новый «Тихий Дон» — тот самый, настоящий?
Впервые роман представлен, насколько возможно, вычищенным от редакторских и цензурных вторжений. У читателей будет возможность познакомиться с текстом максимально шолоховским. И мы надеемся, что это строго научное, критически выверенное издание выдающегося литературного памятника XX века станет эталоном для последующих воспроизведений, в том числе ориентированных на широкого читателя.

Будет ли с выходом этой книги поставлена точка в спорах шолоховедов и «антишолоховедов» об авторстве романа?
Думаю, нет. Хотя из серьезных, известных, авторитетных специалистов сегодня, пожалуй, практически никто не разделяет точку зрения об ином авторстве. Для профессионалов, занимавшихся текстом, здесь все достаточно очевидно. Около 20 лет назад Институт получил возможность приобрести, благодаря помощи государства и Академии наук, рукописи двух первых частей «Тихого Дона». Мы издали эти рукописи факсимиле. С точки зрения непредвзятых источниковедов и текстологов, рукописный материал определенно свидетельствует о том, что сомнений быть не может: это — Шолохов. Предпосылки позиции «антишолоховцев» скорее экстранаучного порядка. Частью идеологического, а частью, я бы сказал, психологического. И по своей природе они просто не предполагают возможности «математически точного» опровержения.

«Антишолоховский» взгляд на авторство романа сейчас в большей степени вопрос веры, чем собственно знания.

Кому-то просто трудно представить, что совсем молодой человек, чуть за двадцать, с ограниченным уровнем образования, мог написать такой зрелый и глубокий текст — одно из величайших эпических произведений мировой литературы. Но ведь порой заявляет о себе фактор гения…

Как вы считаете, почему чтение сегодня перестало быть главной потребностью в обществе?
С приходом цифры изменился сам характер культуры. Это, конечно, революция. С одной стороны, цифра делает доступными произведения разных сфер культуры для очень широких масс, тексты, выложенные в Сети, могут читаться в любой точке мира неограниченным количеством людей. С другой стороны, в традиционной культуре многое было построено на труднодоступности больших шедевров, великого искусства, энциклопедизма, глубокого знания. Соответственно, само владение этим багажом обладало очень высоким статусом, чрезвычайно ценилось. Сейчас этот статус снижается.

Хотя в любом случае, наверное, лучше, когда тексты доступны.
Согласен. Падение репутации чтения в широких массах, снижение количества потребителей классической литературы — это и дань новейшей реальности, и в некотором роде возвращение к давнему прошлому. Высокий статус чтения как такового, его широкое распространение — это явление последних двух столетий, сопряженное с формированием и постепенным расширением культурных запросов со стороны среднего буржуа. Литература тогда господствовала в исполнении одновременно нескольких функций: и развлекательной, и эстетической, и просветительской, и ряда иных. Сейчас же новые сетевые технологии, каналы коммуникации и передачи информации вполне успешно перетянули на себя многие из этих функций.

В результате мы в некотором смысле возвращаемся к XVIII веку и даже более ранней эпохе,

когда чтение высокой словесности было уделом в общем-то избранных, немногих. А большая масса людей оказывалась за пределами этих интересов и вполне успешно находила иные способы для культурной самореализации. Это зачастую тяжело, даже травматично воспринимается нашими образованными современниками традиционного культурного воспитания. Но это факт, который приходится принимать. Некий вызов, на который надо ответить.

ИМЛИ использует возможности цифры?
Мы не хотим плесневеть. В свое время вместе с Информрегистром мы создали весьма популярную в научно-гуманитарном рунете Фундаментальную электронную библиотеку и фольклор». Относительно недавно запустили электронную библиотеку ИМЛИ РАН, где выложено более 600 научных изданий. Реализовали ряд больших проектов, подразумевающих создание наполненных ценными оцифрованными источниками интернет-ресурсов. Так, наш тематический сайт «Первая мировая война и русская литература. Политика и поэтика: историко-культурный контекст» содержит 1870 материалов порядка 470 авторов. Другой наш близкий по типу ресурс посвящен революции 1917 года в литературных источниках. Массу ценной информации и для профессионального, и для широкого читателя содержат наши тематические порталы «Рукописи.ИМЛИ», «Вечные сюжеты и образы в литературе и искусстве русского модернизма», «Русская литература и философия: пути взаимодействия». Ссылки на них легко найти на официальном сайте института (www.imli.ru).

Во многом тайны, которые хранит ИМЛИ, интересны специалистам, а зачем нам идти в архивы?
Многие любители чтения, не филологи, не подозревают о том, что они постоянно сталкиваются косвенным образом с результатами деятельности ИМЛИ РАН и наших коллег-собратьев из петербургского Института русской литературы РАН (Пушкинского дома). Одно из важнейших наших направлений — это издание академических собраний сочинений русских классиков. Или научно комментированные издания памятников мировой литературы. Эти издания являются эталонными. В их основе лежит очень наукоемкая работа по подготовке критически выверенного текста и его глубокому комментированию. Именно этот текст становится основой для воспроизведения в самом широком спектре изданий — в том числе массовых, школьных. Читающие люди очень ценят весьма авторитетную общеакадемическую серию «Литературные памятники». Мы издаем академические истории национальных литератур — Германии, Италии, США, стран Латинской Америки и др. Это фундаментальные вещи, но на их основе пишутся вполне прикладные учебники, популярные предисловия к книгам иностранных авторов и т. п.

У ИМЛИ два архивных подразделения - Архив А. М. Горького и Отдел рукописей. Что самое ценное в этих фондах?
Архив Горького - крупнейший архив писателя XX века, уникальное собрание. Максимально полно там собраны рукописи Алексея Максимовича. Но, что не менее важно, был одной из центральных фигур в социальной и культурной жизни своей эпохи. Он находился в переписке, творческих, общественных, политических, деловых связях с самым широким кругом выдающихся деятелей истории и культуры первой половины XX века. Вряд ли кто-то сравнится с ним по широте подобных связей — от Томаса Манна до Сталина, от Кнута Гамсуна до Дзержинского. Массивный корпус документов, связанных с этими контактами, тысячи писем — все это хранится у нас. Они постепенно вводятся в оборот в наших горьковедческих печатных трудах, академических изданиях «Архива Горького», «Литературного наследства» и, главное, в полном академическом собрании сочинений писателя, которое выходит уже много лет. Сейчас мы завершаем серию «Письма». Вышел 20-й том, всего в серии будет 24 тома.

В нашем Отделе рукописей хранятся и обрабатываются фонды выдающихся деятелей литературной жизни конца XIX-XX века. Среди прочего, это крупнейшие архивные комплексы документов (на его основе завершено издание Полного академического собрания сочинений поэта), Андрея Платонова (его собрание сочинений выходит сейчас), Алексея Толстого (мы готовимся запустить это собрание в ближайшем будущем) и т. п. Но присутствуют и более ранние материалы, в том числе зарубежные, рукописи — к примеру, автографы французских, немецких, английских, скандинавских классиков.

В ИМЛИ еще хранятся фонды литературных организаций раннего советского периода - РАПП, ВОАПП - кладезь секретов.
Да, в большой степени не изученные, отчасти даже полностью не обработанные материалы, но введение их в научный оборот способно перестроить наше представление об истории литературы и культуры ранних советских лет.

Работа с подобными документами, к примеру, позволила уточнить историю термина «социалистический реализм» и выяснить, что Горький отношения к его происхождению не имел.

Он возник при общении Сталина с главным редактором газеты «Известия» И. М. Гронским. И это конструкция Гронского.

Мы видим, как крупные банки, компании помогают музеям, дают деньги на издание книг, не говоря уже о финансировании технологических прорывов. Можно ли подружить бизнес и гуманитарную науку, ведь способы заработать у ИМЛИ ограничены, а средств нужно немало?
Способы заработать у института действительно очень немногочисленны — в силу специфики нашей области знания, ограниченных возможностей коммерциализации ее результатов. Поверх базового финансирования по госзаданию что-то порой получается заработать на экспертизе, заказанной РАН, органами государственной власти, судами, на экспертизе учебников. После реформы Академии наук мы оказались в особой ситуации. В наше госзадание не входят архивная и музейная деятельность. Мы не получаем на данные цели деньги, но это важнейшая составляющая нашей работы — наша миссия и во многом основа научных исследований. В каких-то конкретных случаях интерес со стороны деловых людей и внешних институций удается пробудить. Это касается точечных проектов. Дополнительные средства мы привлекаем с помощью грантов — преимущественно государственных фондов, хотя и не только. В целом же это общая проблема, связанная с недостаточным развитием у нас системных подходов к благотворительной поддержке гуманитарных исследований.

Как ИМЛИ отпразднует 200-летие со дня рождения ?
Готовим конференцию «И. С. Тургенев и мировая литература», выступаем партнерами Тургеневского общества стран Бенилюкса в организации в июле этого года фестиваля «Тургеневские дни в Брюсселе. Русские писатели за рубежом». Выпустим коллективный труд, посвященный тематике нашей конференции.

Кстати, во франкоязычных и немецкоязычных странах тургеневедение сегодня, кажется, развивается более последовательно и активно, чем у нас.

Не уверен, что Тургенева там читают больше, чем в России, но специальный интерес к нему, пожалуй, выше.

Как вы считаете, литература в школе должна оставаться в том же виде, в котором она преподается сейчас, или нужны изменения?
Позволю себе дать ответ, который может показаться не совсем стандартным. Литература как школьный предмет — очень действенный способ погубить всякий живой интерес к художественной словесности, по крайней мере, к той, что входит в программу. Так литература в большинстве своем преподавалась в советское время, и с тех пор ситуация отнюдь не улучшилась. При этом я сторонник идеалистической и, думаю, нереализуемой схемы. Нужно минимизировать зло казенщины в преподавании литературы, но при этом должен быть канон, который доносится до всех. Определенный набор системообразующих текстов, которые создают код национального самосознания, общий резервуар цитат, позволяющий русским людям узнавать и понимать друг друга в джунглях жизни, а также вступать в диалог с прошлым и слышать его. Я сторонник того, чтобы преподавался канон и формировались навыки адекватного понимания классического текста — но принципиально без предписанных, ожидаемых, навязываемых интерпретаций! Обязательным должно быть само чтение определенных произведений, но нужно уходить от каких-то магистральных дидактических трактовок. Понимаю, что это недостижимо. Но идеальной системы я вообще не вижу. Будучи реалистом и пессимистом, я довольствовался бы необходимо малым. Понимаю, что вопрос очень емкий и многие в состоянии мне убедительно возразить. Однако такова моя позиция, пусть и субъективная.

Просмотры: 0

Ольга Орлова: Философ Николай Бердяев называл Серебряный век духовным и культурным Ренессансом. Но вместе с тем, - писал он, - русскими душами овладевало предчувствие приближающихся катастроф. Русские поэты видели не только грядущие зори, но и что-то страшное, надвигающееся на Россию и мир. Зачем нам сегодня слушать поэтов? Об этом по гамбургскому счету мы решили спросить директора Института мировой литературы Российской академии наук Вадима Полонского.

Здравствуйте, Вадим Владимирович.

Вадим Полонский: Добрый день.

О.О.: Очень рады видеть вас в нашей студии.

В.П.: Спасибо, это взаимно.

Вадим Полонский. Родился в 1972 году в Смоленске. В 1994 году окончил филологический факультет МГУ имени Ломоносова. В 1998 году получил степень кандидата филологических наук. С 1998 года – старший научный сотрудник Института мировой литературы имени Горького Российской академии наук. С 2006 года заведовал отделом русской литературы конца XIX – начала XX века. В 2008-ом защитил докторскую диссертацию на тему "Мифопоэтические аспекты жанровой эволюции в русской литературе конца XIX – начала XX века". С 2010 года заместитель директора по научной работе. С 2015 года – директор Института мировой литературы Российской академии наук, профессор Российской академии наук. Автор более 170 научных публикаций.

О.О.: Вадим Владимирович, ваш институт, вы и ваши коллеги примерно раз в 3 года выпускаете очередной том "Литературного наследства". И последний выпуск был посвящен биографическим материалам Андрея Белого. И ведь это очень сложная фигура. Фигура, которая является почти таким своеобразным мостом из прошлой жизни, царской России, связанная с расцветом младших символистов, очень тесно связанная с Блоком, Брюсовым. Но умер Белый уже в 1934 году. Он умер в советской России. И некролог выходит в "Известиях". Какие материалы в этом томе могут нам какие-то подробности или пролить свет на какие-то вопросы, связанные с его судьбой? Почему он избежал судьбы Николая Гумилева? Почему в 1934 году ему так повезло умереть своей смертью?

В.П.: Думаю, что не так уж сильно ему повезло. Умер он все же довольно молодым человеком. Ему не исполнилось 54 лет. Участи Гумилева он избежал, но его собственная участь была не столь уж завидной. Надо сказать, что в 1931 году он почти случайно избежал ареста. Тогда взяли все его ближайшее окружение. Это было окружение антропософское. В этот момент Белый отсутствовал в Москве. Его не было в Кучино, где он жил последние годы.

О.О.: Да, где он жил последние годы.

В.П.: В это время он находился в Детском Селе. И, по-видимому, это предопределило его отсутствие среди тех, кого взяли.

О.О.: То есть это просто случайность?

В.П.: По-видимому, да. При этом его материалы были арестованы. Забрали сундук с его рукописями. И для Белого это был большой удар. Материалы своего сундука Белый получил назад, за исключением самого главного. Там отсутствовала рукопись центрального труда его поздних лет жизни – рукопись его дневника. Белый испугался факта ареста ближайшего окружения.

Материалы его дневника были использованы в подготовке записки секретного политического отдела ОГПУ к руководству государства об антисоветской деятельности интеллигенции в 1931 году. Этот документ относительно недавно был обнаружен и опубликован. Там содержатся выдержки из дневника Белого. Он начинает подробно вести дневниковые записи на пороге 1920-х. Когда он уже вернулся в Россию, но потом отъезжает в Германию, но потом он вскорости опять возвращается, он переживает разрыв с Асей Тургеневой, первой женой, и одновременно ухудшаются его отношения с западными антропософами. И все это, естественно, накладывается на переживания общественных катаклизмов: вначале Первая мировая, потом революция, Гражданская война. В сознании Белого это все складывается в тотальное ощущение кризиса, выход из которого (и здесь это антропософский сюжет) есть работа над собственным я, авторефлексия.

О.О.: Правильно я понимаю, что еще все-таки такое чисто человеческое одиночество вынуждает его начать вести этот дневник?

В.П.: Конечно.

О.О.: Потому что это вот такое страшное стечение обстоятельств – внешней политики, собственной судьбы и способ это как-то пережить, рефлексировать.

В.П.: Абсолютно верно.

О.О.: И вот это должно было быть там отражено.

В.П.: Да, абсолютно верно. Автобиографическое творчество Белого развивалось в разных жанрах. Скажем, смерть Блока подстегнула его сесть за воспоминания о Блоке. Далее следует череда больших мемуарных книг. Разная у них судьба, разная у них идеологическая составляющая. Первая редакция книги начала века была издана в Берлине. Она свободна еще от самоцензуры, вызванной советским контекстом. От этого несвободны два других тома его мемуаров.

С мемуарным началом и с антропософской категорией мистического воспитания памяти связаны поздние художественные тексты Белого - "Котик Летаев", "Крещеный китаец", "Записки чудака" и так далее, и так далее. Но ряд текстов остался за пределами вот этих жанров, которые имели все-таки литературный выход. Это то, что названо составителями этой книги автобиографическими сводами. Это два типа текстов, которые писались для себя.

Во-первых, это тексты, фиксирующие, так скажем, интимную биографию. Переживания, рефлексия, живые впечатления. И тексты, фиксирующие внешние обстоятельства жизни. Культурные события, события общественно-политической жизни, лекции, круг чтения, встречи с другими людьми и прочее. А дальше он переходит к поденным записям. И вот тут на что стоит обратить внимание? Два главных текста в этой книге – это так называемые "Материалы к биографии" и "Ракурс к дневнику". Вот хочу остановиться на втором тексте – на "Ракурсе к дневнику".

Это чрезвычайно интересное образование. И по сути это конспект другого большого дневника, который Белый начинает вести с 1926 года и ведет по 1931 год – год ареста антропософского окружения. Это тот самый текст, который исчез.

О.О.: Простите, Вадим Владимирович. А зачем вести конспект дневника? Зачем вести два параллельных текста фактически?

В.П.: Это загадка.

О.О.: И вы не знаете пока на нее ответа?

В.П.: По всей видимости, дневник Белого мыслился им как едва ли не главное, центральное его произведение. В творческом самосознании Белого любой этап работы подразумевал несколько подэтапов. И "Ракурс" был подготовительным этапом к собственно дневниковым записям, судя по всему.

"Ракурс" – это конспект, который позволяет нам (гипотетически, конечно) с некоторой верифицируемостью реконструировать то, что было в том большом дневнике.

Дневник был действительно очень большого объема. Это где-то 150 листов. Почему мы это знаем? Потому что Белый в "Ракурсе" фиксирует количество страниц, которые были написаны за предшествующие месяцы.

В.П.: Да. Это где-то 150 авторских листов. Авторский лист – это 40 000 знаков. Можно увеличить. Это один из самых больших текстов Белого. И, судя по всему, он осознается им как итоговый. И с большой долей вероятности мы можем предполагать, что этот текст мог бы стать одним из центральных, важнейших текстов в русской литературе XX века. Наверное, эта утрата может быть сопоставлена с утратой сожженного тома "Мертвые души".

О.О.: Вадим Владимирович, а вы уверены, что он утрачен?

В.П.: Надежда есть. Из ФСБ следовали отрицательные ответы. Но составители этой книги предприняли дополнительные разыскания через родственников репрессированных антропософов. И в делах репрессированных антропософов обнаружились следы. Обнаружились пространные цитаты из дневника Белого. Конечно, подобранные тенденциозно, чтобы показать его антисоветскую сущность. И приобщенный к делу отдельно напечатанный отрывок дневника. В совокупности это один авторский лист.

О.О.: Но следов того, что текст вообще был уничтожен, тоже нет? То есть нет таких свидетельств?

В.П.: Нет.

О.О.: Какие могут быть направления поиска? Личные архивы у кого-то?

В.П.: Разные фонды внутри архива ФСБ.

О.О.: То есть просто плохо искали внутри.

В.П.: Я думаю, что да. Кроме того, относительно недавно в Париже был выставлен на аукцион некий архивный фонд. Наши государственные архивы не смогли его купить. Ставки были перебиты. Он был приобретен неким олигархом.

О.О.: Не российским?

В.П.: Мы не можем это обсуждать. Но поскольку он был приобретен, во-первых, не исключено, что в его составе могут быть соответствующие тексты. И, во-вторых, все-таки мы не можем исключать, что рано или поздно эти тексты станут доступны.

Теперь я вернусь к видимости относительного благополучия судьбы Белого. Окружение Белого полагало, что история с арестом антропософов ускорила его смерть. Близкие были убеждены, что это не очень своя смерть. Условно говоря. То есть метафорически.

О.О.: Это то, что называется "доведение до…".

В.П.: Да, именно так. И это неблагополучие отразилось даже в истории с некрологом, который вы упомянули. Действительно, по смерти Белого выходит некролог в газете "Известия", написанный Санниковым, Пастернак и Бильняком – его друзьями. Некролог странный. Некролог, который всех ошеломил. Потому что там были на бумагу положены вещи, совершенно невозможные в идеологическом контексте того времени. В первую очередь две вещи. Там Белый был назван гением и основателем целой литературной школы.

О.О.: Да. Что учитывая уже развитую советскую литературу, советскую – в худшем смысле, уже господствующую в каком-то плане, это звучало как вызов.

В.П.: И как таковой это было воспринято. Почему он был опубликован? Главным редактором в "Известиях" был Гронский, фигура уже достаточно влиятельная и смелая. Мы знаем по свидетельствам, что первая его реакция была очень настороженная - "это печатать нельзя". Но потом он все-таки рискнул. И не исключено, что это сыграло свою роль в снятии его с должности, потому что через месяц он перестал быть главным редактором "Известий", а по прошествии N -го количества лет был репрессирован, как известно. Когда вышел на свободу, ему уже не позволялись важные должности по идеологическому ведомству. Ему позволялось работать младшим научным сотрудником ИМЛИ.

О.О.: Он работал в вашем институте.

В.П.: Да, именно так. Но публикация этого некролога вызвала скандал. И по сути он разразился уже над гробом Белого в сущности. И было принято решение тут же выдать целую серию материалов, которые дезавуируют сомнительные с идейной точки зрения характеристики, данные в этом некрологе. И буквально через день на страницах тех же "Известий" появляется уже правильный текст Каменева, где все расставляется по своим местам, где Белый назван "человеком, чуждым нашей современности" и прочее, прочее, прочее. Этот правильный текст был подписан Каменевым, первым директором, опять же, ИМЛИ, между прочим.

О.О.: Я так поняла, что ваши коллеги и вы в институте занимаетесь не только тем, что изучаете наследие, которое осталось от литературы прошлых веков, но и вполне такую современную, что называется, бульварную литературу, или массовую литературу. У вас вышел сборник о генезисе массовой литературы, готовится сборник "Поэтика детективного жанра", то есть того, что мы привыкли читать в метро, на пляже в качестве такого развлечения.

Не так давно произошло такое событие, наверное, для литературоведов удивительное: 21 млн просмотров батла рэперов Оксимирона и Славы КПСС, и это 21 млн просмотров только на Youtube . При этом это событие, которое обсуждают в топе Яндекс.Новости, это событие, которое обсуждают на центральных каналах телевидения, это событие, которое обсуждают в Госдуме. Всего лишь два современных рэпера встретились в закрытой аудитории и поговорили нецензурными стихами час. Скажите, пожалуйста, что вы об этом думаете.

В.П.: Я посмотрел этот батл с любопытством. Талантливые, конечно, ребята.

О.О.: Талантливые?

В.П.: Да, несомненно. И это явление в культуре.

О.О.: Извините, один из участников имеет образование "английская литература" (Оксфорд) – Оксимирон (Мирон Федоров). И уже по его псевдониму здесь есть некоторый намек на его определенную грамотность в этом. А вы почувствовали у него литературный бэкграунд? Это было заметно.

В.П.: Да, конечно. Он вполне изощренный товарищ. В хорошем смысле слова изощренный. Оба они люди с определенным культурным бэкграундом. Наверное, даже немалым. Ну, это ощущается на уровне цитатности, аллюзий, реминисценций и не только. Здесь надо сказать, что этим как раз все-таки не перегружены их тексты. Там это есть, но это не выпирает из всех щелей, как это полагается в таких классических постмодернистских экзерсисах. В случае с Оксимироном для меня показатель его образованности – изощренность в использовании ритмических рисунков, ритмических модуляций, его риторическая изощренность.

О.О.: Да, приемы риторики.

В.П.: Да. Понимание структуры текста и даже его, если хотите, диахрония, как бы история этих приемов. Это все тоже у него интересным образом обыгрывается. Меня порадовало использование им редких, изысканных ритморифмических решений. Скажем, гипердактилическая рифма – рифма, когда ударение падает, начиная с четвертого слога с конца. Редкая вещь для русской поэзии. По сути она начала вводиться в… только уже в таком развитом Серебряном веке. Это где-то 1900-1910-е годы.

О.О.: То есть вам понравилось, как сделано?

В.П.: Как сделано, да. Что же касается феномена в целом, сам жанр такого рода батла заставляет нас вспомнить о так называемом агоне – словесном поединке, который составляет важную часть жанра аттической комедии (Аристофан). На самом деле он присутствует уже у Еврипида. Многие мифологические традиции знают это как важную часть такой мифологии слова. Тюркские акыны, их словесные поединки, которые тоже состояли в том, чтобы максимальным образом качественно обругать своего визави – это из той же серии. Скальдическая поэзия это знает. Замечательный жанр знает греческая античность, жанр псогоса – поношения. При желании мы можем все это увести в глубокую архаику совсем, вспомнить о близняшных мифах, где есть культурный герой (аналог Оксимирона) и трикстер, нападающий на него, деконструирующий его кощунственным образом. Здесь можно поиграть на эту тему. Можно вспомнить более близкие к нам поэтические поединки Серебряного века и ранних советских лет, поединок Маяковского и Северянина и прочее, прочее.

О.О.: Скажите, пожалуйста. У вас все время отсылки к Оксимирону. А выиграл то батл Слава КПСС.

С вашей точки зрения, вы согласны с тем, как проголосовали судьи?

В.П.: Да.

О.О.: Слава выиграл.

В.П.: Да.

О.О.: Я признаюсь вам, что я большой поклонник творчества Оксимирона. Я была на его концерте, я езжу с его записями на работу в машине, я слушаю его постоянно. Я его очень люблю и уважаю. Но когда я смотрю батл, то мне физически было тяжело смотреть. Хотя он в этом батле не использовал ненормативную лексику. Но обычно он использует, и на концертах. И здесь Слава КПСС ее очень много использовал. Мне батлы из-за этого тяжело смотреть.

Как вы это воспринимаете?

В.П.: Спокойно, до известных пределов, конечно.

О.О.: То есть вам как бы терпимо?

В.П.: Моя реакция – такая же, как у вас.

О.О.: Вот сейчас произошла такая история, когда Александра Элбакян, создатель знаменитого пиратского ресурса Sci - hub , где доступны бесплатно в электронном виде самые актуальные статьи последних лет. И ученые могут их получать со всего мира. Не все наши телезрители просто знают, что вообще получить научную статью – это дорого. Просто для того, чтобы ее прочесть на сайте – это примерно в среднем 30 долларов ученый должен заплатить, чтобы прочесть статью своего коллеги. Многие ученые считают, что это ненормально. И Александра Элбакян вместе с сотоварищами создала такой ресурс. Она родом из Казахстана. Скрывается, насколько я знаю, на территории России, потому что делает опасное, что она затеяла. И вот она обиделась на некоторых популяризаторов и на некоторых ученых из России по политическим соображениям и закрыла доступ всем российским ученым. Эта проблема, которая теперь так широко обсуждается, доступности научного знания, она ведь никуда не делась. И действительно есть журналы, которые не дают это делать, а есть ученые, которые говорят: "Давайте сделаем это все доступным".

Вы, ваши коллеги, целых три новых филологических журнала, которые выходят в бумажном виде, что само по себе необычно, вы сделали доступными для всех желающих. Журнал " Studia litterarum ", журнал "Литература двух Америк" и "Литературный факт". Вот три новых журнала. Я заходила, проверяла. Действительно, любая статья доступна. И это потрясающе. Ваше отношение к проблеме доступности знаний.

В.П.: Решились на это мы, конечно, далеко не случайно. Это позиция. Как мне кажется, большое зло современной научной инфраструктуры – это монополизация подписок и индексов цитирования несколькими крупными компаниями, которые диктуют условия тем самым, резко завышают цены, ставят свои фильтры. И в конце концов… Ладно, ограничения сугубо коммерческого характера – это крайне неприятно. Это может мешать науке. Но даже с этим можно смириться. Хотя были проведены подсчеты и предложена такая цифра как рабочий материал, что современный аспирант, если работает со средней интенсивностью, но пытается снимать необходимые для себя статьи, должен в неделю тратить около 1000 долларов по действующим расценкам. У кого есть такие ресурсы?

О.О.: Я просто замечу, что некоторые наши телезрители могут подумать, кто не знает, что больше всех нуждаются в этом пиратском ресурсе ученые из России ( Sci - Hub ), но объем скачиваний больше всего идет из США, Западной Европы и Китая. То есть это три места, где наука лучше всего финансируется. Но даже там, даже оттуда ученые предпочитают бесплатно скачивать с Sci - Hub , потому что у них нет денег и у их организаций нет денег платить в таких количествах, в которых это необходимо, для развития науки и для продолжения исследований.

В.П.: Да, именно так.

О.О.: Тогда давайте вернемся как раз к вашим журналам, к тому, что вы, с одной стороны, затеяли такое архаичное действие – выпускать бумажные журналы, а с другой стороны такое прогрессивное – сделать содержание этих журналов доступным всем желающим, причем не обязательно по подписке. То есть вы тоже вступили в своеобразную полемику с политикой мировых издательств?

В.П.: Да. Это действительно наша позиция. Надо сказать, что бумага – это архаика, конечно, но это прагматичная архаика. В перспективе большого времени культуры бумага дольше живет. Любой блокаут – и где ваша цифра? Землетрясение в Калифорнии – полетели серверы. Плюс есть естественная эволюция технологий. И предшествующие сервисы могут остаться недоступными, неконвертируемыми и так далее. Бумага все-таки пока еще живет дольше. На бумагу есть некоторый спрос. Он есть. И в конце концов просто есть знаковая, символическая составляющая: мы все еще остаемся в пространстве гутенберговой культуры. Она существует рядом с культурой цифры, бога ради. Мы можем жить рядом, мы можем жить мирно.

И общая доступность. Да, для нас это очень важно. Для нас важно не играть в симулякры. Для нас важно знание как таковое. Статьи, которые служат знанию как таковому, должны дойти до потребителя. Знание как таковое – это общая ценность. К ней не может быть ограничен доступ. Это общественное пространство культуры, общественное пространство человеческого сознания. Мы хотим прямого доступа к читателю. Для нас важен принцип многоцветия. И журнал " Studia litterarum " принимает статьи на пяти основных европейских языках: по-русски, по-английски, по-немецки, по-французски, по-итальянски и по-испански. Вот это многоцветье для нас важно. Не унификация. Статьи по англистике выходит по-английски? Прекрасно. Статья по испанистике может выйти по испанским статьям. По русистике естественней всего выйти по-русски, что не мешает, конечно, если есть такая потребность, писать на других языках. Давайте будем приветствовать многоголосье.

О.О.: Спасибо большое. У нас в программе был директор Института мировой литературы Российской академии наук, профессор РАН Вадим Полонский.

В.П.: Спасибо вам большое. Было чрезвычайно приятно.