Подруга возраста златого подруга красных детских лет. Стих послание к юдину

Прелестный возраст миновался,
Увяли первые цветы!
Уж сердце в радости не бьется
При милом виде мотылька,
Что в воздухе кружит и вьется
С дыханьем тихим ветерка,
И в беспокойстве непонятном
Пылаю, тлею, кровь горит,
И все языком, сердцу внятным,
О нежной страсти говорит...
Подруга возраста златого,
Подруга красных детских лет,
Тебя ли вижу, взоров свет,
Друг сердца, милая (Сушкова)?
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый:
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
То на конце аллеи темной
Вечерней, тихою порой,
Одну, в задумчивости томной,
Тебя я вижу пред собой,
Твой шалью стан не покровенный,
Твой взор, на груди потупленный,
В щеках любви стыдливый цвет.

Из "Послания к Юдину"

евочка Соня Сушкова впервые пробудила в душе Пушкина осознанное любовное чувство. Это то, что называют "первой любовью", и в проекте автобиографии поэт сделал важную для себя помету - "ранняя любовь". Что значит - ранняя? М. Цявловский отметил, что о любви к Сушковой следует говорить начиная с 1805 года, поскольку в программе автобиографии слова о "ранней любви" предшествовали записи о рождении брата Льва (в 1805 году). В связи с этим М. Цявловский придавал важное значение статье Пушкина "Байрон"(1835), в которой речь шла о ранней влюбленности Байрона. Упомянув, что Байрон впервые влюбился в восьмилетнем возрасте в семнадцатилетнюю девушку, Пушкин включил в свою статью пространную цитату из дневника английского поэта, которая должна была, вероятно, пояснить психологию этого детского влечения: "В последнее время я много думал о Мэри Дефф. Как это странно, что я был так безгранично предан и так глубоко привязан к этой девушке, в возрасте, когда я не мог не только испытывать страсть, но даже понять значение этого слова. И однако же это была страсть!... Я раз пятьдесят с тех пор влюблялся; и тем не менее я помню все, о чем мы говорили, помню наши ласки, ее черты, мое волнение, бессонницы и то, как я мучил горничную моей матери, заставляя е писать Мэри от моего имени. ... Я припоминаю также наши прогулки и то блаженство, которое я испытывал, сидя около Мэри в детской, ... в то время как ее маленькая сестра играла в куклы, а мы с серьезностью, на свой лад, ухаживали друг за другом.
Но как же это чувство могло пробудиться во мне так рано? Каковы были начало и причина этого? Я не имел никакого понятия о различии полов даже много лет спустя. И тем не менее, мои страдания, моя любовь к этой девочке были так сильны, что на меня находит иногда сомнение: любил ли я по-настоящему когда-нибудь потом? ... С некоторого времени - сам не зная почему - воспоминание о Мэри (не чувство к ней) вновь пробудилось во мне с не меньшей силой, чем когда-либо.... Какой очаровательный образ ее сохранился в моей душе!"
Пушкину, разумеется, не случайно понадобилась такая обширная цитата, тем более что в остальном незавершенный набросок статьи остался конспективным. В европейской и русской традиции очень долго (в Европе в сущности до Ж.-Ж. Руссо, а у нас до Л. Толстого) детство не воспринималось как самостоятельный и самоценный этап в развитии человека. Скорее оно рассматривалось лишь как подготовка к взрослой жизни, период "обучения". Соответственно ребенок не может иметь опыта, который ему не преподали. И вдруг - любовь? Правда, в двадцатом веке, после Фрейда, такая "странность" никого не удивляет. Для гениальных творческих натур ранние эротические эмоции весьма характерны.
С Соней Сушковой Пушкин встречался на детских танцевальных вечерах, которые проводились в домах кн. Трубецких, Бутурлиных и в доме ее родителей. По четвергам проходили детские балы бессменного танцмейстера Иогеля (на одном из них Пушкин много лет спустя впервые встретит Наталью Гончарову).
С переездом в Петербург всякое общение с семьей Сушковой и с ней самой прекратилось. И вдруг в стихах уже шестнадцатилетнего Пушкина, казалось бы, без всякого повода воскресает именно это полузабытое воспоминание.
Это, вероятно, имеет свои объяснения. "Послание к Юдину" - это своего рода поиски утраченного времени, попытка оживить фантазией светлые воспоминания детства и своевольно спроецировать их на будущее. Здесь есть чудные строки, посвященные сельцу Захарову, в котором поэт проводил златые летние дни, когда ему еще новы были "все впечатленья бытия". Фантазия своевольно превращает этот светлый детский мир прошлого в желанную реальность - по законам сна.

О, если бы когда-нибудь
Сбылись поэта сновиденья!

Вот здесь... но быстро привиденья,
Родясь в волшебном фонаре,
На белом полотне мелькают;
Мечты находят, исчезают,
Как тень на утренней заре.

И ветер сумраков, резвясь,
На снежну грудь прохладой дует,
Играет локоном власов
И ногу стройную рисует
Сквозь белоснежный твой покров...

Я жду красавицу драгую -
Готовы сани; мрак густой;
Все спит, один лишь я тоскую,
Зову часов ленивый бой...
И шорох чудится глухой,
И вот уж шопот слышу сладкой, -
С крыльца прелестная сошла,
Чуть-чуть дыша; идет украдкой,
И дева друга обняла.
Помчались кони, вдаль пустились,

По ветру гривы распустились,
Несутся в снежной глубине,
Прижалась робко ты ко мне,
Чуть-чуть дыша; мы обомлели,
В восторгах чувства онемели...

Софья Николаевна Сушкова (1800—1848)

Д евочка Соня Сушкова впервые пробудила в душе Пушкина осознанное любовное чувство. Это то, что называют "первой любовью", и в проекте автобиографии поэт сделал важную для себя помету - "ранняя любовь". Что значит - ранняя? М. Цявловский отметил, что о любви к Сушковой следует говорить начиная с 1805 года, поскольку в программе автобиографии слова о "ранней любви" предшествовали записи о рождении брата Льва (в 1805 году). В связи с этим М. Цявловский придавал важное значение статье Пушкина "Байрон"(1835), в которой речь шла о ранней влюбленности Байрона. Упомянув, что Байрон впервые влюбился в восьмилетнем возрасте в семнадцатилетнюю девушку, Пушкин включил в свою статью пространную цитату из дневника английского поэта, которая должна была, вероятно, пояснить психологию этого детского влечения: "В последнее время я много думал о Мэри Дефф.
Как это странно, что я был так безгранично предан и так глубоко привязан к этой девушке, в возрасте, когда я не мог не только испытывать страсть, но даже понять значение этого слова. И однако же это была страсть!... Я раз пятьдесят с тех пор влюблялся; и тем не менее я помню все, о чем мы говорили, помню наши ласки, ее черты, мое волнение, бессонницы и то, как я мучил горничную моей матери, заставляя е писать Мэри от моего имени. ... Я припоминаю также наши прогулки и то блаженство, которое я испытывал, сидя около Мэри в детской, ... в то время как ее маленькая сестра играла в куклы, а мы с серьезностью, на свой лад, ухаживали друг за другом.

Н о как же это чувство могло пробудиться во мне так рано? Каковы были начало и причина этого? Я не имел никакого понятия о различии полов даже много лет спустя. И тем не менее, мои страдания, моя любовь к этой девочке были так сильны, что на меня находит иногда сомнение: любил ли я по-настоящему когда-нибудь потом? ... С некоторого времени - сам не зная почему - воспоминание о Мэри (не чувство к ней) вновь пробудилось во мне с не меньшей силой, чем когда-либо.... Какой очаровательный образ ее сохранился в моей душе!

П ушкину, разумеется, не случайно понадобилась такая обширная цитата, тем более что в остальном незавершенный набросок статьи остался конспективным. В европейской и русской традиции очень долго (в Европе в сущности до Ж.-Ж. Руссо, а у нас до Л. Толстого) детство не воспринималось как самостоятельный и самоценный этап в развитии человека. Скорее оно рассматривалось лишь как подготовка к взрослой жизни, период "обучения". Соответственно ребенок не может иметь опыта, который ему не преподали. И вдруг - любовь? Правда, в двадцатом веке, после Фрейда, такая "странность" никого не удивляет. Для гениальных творческих натур ранние эротические эмоции весьма характерны.

С Соней Сушковой Пушкин встречался на детских танцевальных вечерах, которые проводились в домах кн. Трубецких, Бутурлиных и в доме ее родителей. По четвергам проходили детские балы бессменного танцмейстера Иогеля (на одном из них Пушкин много лет спустя впервые встретит Наталью Гончарову).
С переездом в Петербург всякое общение с семьей Сушковой и с ней самой прекратилось. И вдруг в стихах уже шестнадцатилетнего Пушкина, казалось бы, без всякого повода воскресает именно это полузабытое воспоминание.
Это, вероятно, имеет свои объяснения. "Послание к Юдину" - это своего рода поиски утраченного времени, попытка оживить фантазией светлые воспоминания детства и своевольно спроецировать их на будущее. Здесь есть чудные строки, посвященные сельцу Захарову, в котором поэт проводил златые летние дни, когда ему еще новы были "все впечатленья бытия". Фантазия своевольно превращает этот светлый детский мир прошлого в желанную реальность - по законам сна.

О, если бы когда-нибудь
Сбылись поэта сновиденья!

И вот уже по захаровскому саду ходит не мальчик, а поэт, "Москвою утомленный", который вкушает покой под вековым дубом с Горацией и Лафонтеном и предается философическим забавам у камина вечерней порой. Кадры сменяются, как в волшебном фонаре:

И в этот созданный по законам сна идеальный мир входит еще один образ из детства - Соня Сушкова, но не девочка, а исполненная очарования и неги возлюбленная.

И ветер сумраков, резвясь,
На снежну грудь прохладой дует,
Играет локоном власов
И ногу стройную рисует
Сквозь белоснежный твой покров...

И фантазия творит из "ранней любви" новый сюжет:

Я жду красавицу драгую -
Готовы сани; мрак густой;
Все спит, один лишь я тоскую,
Зову часов ленивый бой...
И шорох чудится глухой,

И вот уж шопот слышу сладкой, -
С крыльца прелестная сошла,
Чуть-чуть дыша; идет украдкой,
И дева друга обняла.
Помчались кони, вдаль пустились,

По ветру гривы распустились,
Несутся в снежной глубине,
Прижалась робко ты ко мне,
Чуть-чуть дыша; мы обомлели,
В восторгах чувства онемели...

К стати, позже этот мотив "зимних объятий" ("Как дева русская свежа в пыли снегов") будет настойчиво повторяться у Пушкина. Недаром он так любил и стихотворение П. Вяземского "Первый снег".
А с юной Сушковой судьба больше Пушкина не свела. О ней известно немного. В 1818 году она вышла замуж за Александра Алексеевича Панчулидзева (1790-1859), впоследствии пензенского губернатора, от которого родила четырех сыновей, и по существу исчезла из пушкинского окружения. Может быть, это к лучшему. Байрон признавался, что больше всего боится увидеть Мэри Дэфф по прошествии лет, чтобы не разрушить навеки сохраненное поэтическое воспоминание.

СУШКОВА СОФЬЯ НИКОЛАЕВНА
(1800-1848)

Прелестный возраст миновался,
Увяли первые цветы!
Уж сердце в радости не бьется
При милом виде мотылька,
Что в воздухе кружит и вьется
С дыханьем тихим ветерка,
И в беспокойстве непонятном
Пылаю, тлею, кровь горит,
И все языком, сердцу внятным,
О нежной страсти говорит...
Подруга возраста златого,
Подруга красных детских лет,
Тебя ли вижу, взоров свет,
Друг сердца, милая (Сушкова)?
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый:
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
То на конце аллеи темной
Вечерней, тихою порой,
Одну, в задумчивости томной,
Тебя я вижу пред собой,
Твой шалью стан не покровенный,
Твой взор, на груди потупленный,
В щеках любви стыдливый цвет.

Из "Послания к Юдину"

Девочка Соня Сушкова впервые пробудила в душе Пушкина осознанное любовное чувство. Это то, что называют "первой любовью", и в проекте автобиографии поэт сделал важную для себя помету - "ранняя любовь". Что значит - ранняя? М. Цявловский отметил, что о любви к Сушковой следует говорить начиная с 1805 года, поскольку в программе автобиографии слова о "ранней любви" предшествовали записи о рождении брата Льва (в 1805 году). В связи с этим М. Цявловский придавал важное значение статье Пушкина "Байрон"(1835), в которой речь шла о ранней влюбленности Байрона. Упомянув, что Байрон впервые влюбился в восьмилетнем возрасте в семнадцатилетнюю девушку, Пушкин включил в свою статью пространную цитату из дневника английского поэта, которая должна была, вероятно, пояснить психологию этого детского влечения: "В последнее время я много думал о Мэри Дефф. Как это странно, что я был так безгранично предан и так глубоко привязан к этой девушке, в возрасте, когда я не мог не только испытывать страсть, но даже понять значение этого слова. И однако же это была страсть!... Я раз пятьдесят с тех пор влюблялся; и тем не менее я помню все, о чем мы говорили, помню наши ласки, ее черты, мое волнение, бессонницы и то, как я мучил горничную моей матери, заставляя е писать Мэри от моего имени. ... Я припоминаю также наши прогулки и то блаженство, которое я испытывал, сидя около Мэри в детской, ... в то время как ее маленькая сестра играла в куклы, а мы с серьезностью, на свой лад, ухаживали друг за другом.

Но как же это чувство могло пробудиться во мне так рано? Каковы были начало и причина этого? Я не имел никакого понятия о различии полов даже много лет спустя. И тем не менее, мои страдания, моя любовь к этой девочке были так сильны, что на меня находит иногда сомнение: любил ли я по-настоящему когда-нибудь потом? ... С некоторого времени - сам не зная почему - воспоминание о Мэри (не чувство к ней) вновь пробудилось во мне с не меньшей силой, чем когда-либо.... Какой очаровательный образ ее сохранился в моей душе!"

Пушкину, разумеется, не случайно понадобилась такая обширная цитата, тем более что в остальном незавершенный набросок статьи остался конспективным. В европейской и русской традиции очень долго (в Европе в сущности до Ж.-Ж. Руссо, а у нас до Л. Толстого) детство не воспринималось как самостоятельный и самоценный этап в развитии человека. Скорее оно рассматривалось лишь как подготовка к взрослой жизни, период "обучения". Соответственно ребенок не может иметь опыта, который ему не преподали. И вдруг - любовь? Правда, в двадцатом веке, после Фрейда, такая "странность" никого не удивляет. Для гениальных творческих натур ранние эротические эмоции весьма характерны.

С Соней Сушковой Пушкин встречался на детских танцевальных вечерах, которые проводились в домах кн. Трубецких, Бутурлиных и в доме ее родителей. По четвергам проходили детские балы бессменного танцмейстера Иогеля (на одном из них Пушкин много лет спустя впервые встретит Наталью Гончарову).

С переездом в Петербург всякое общение с семьей Сушковой и с ней самой прекратилось. И вдруг в стихах уже шестнадцатилетнего Пушкина, казалось бы, без всякого повода воскресает именно это полузабытое воспоминание.

Это, вероятно, имеет свои объяснения. "Послание к Юдину" - это своего рода поиски утраченного времени, попытка оживить фантазией светлые воспоминания детства и своевольно спроецировать их на будущее. Здесь есть чудные строки, посвященные сельцу Захарову, в котором поэт проводил златые летние дни, когда ему еще новы были "все впечатленья бытия". Фантазия своевольно превращает этот светлый детский мир прошлого в желанную реальность - по законам сна.

О, если бы когда-нибудь
Сбылись поэта сновиденья!

И вот уже по захаровскому саду ходит не мальчик, а поэт, "Москвою утомленный", который вкушает покой под вековым дубом с Горацией и Лафонтеном и предается философическим забавам у камина вечерней порой. Кадры сменяются, как в волшебном фонаре:

Вот здесь... но быстро привиденья,
Родясь в волшебном фонаре,
На белом полотне мелькают;
Мечты находят, исчезают,
Как тень на утренней заре.

И в этот созданный по законам сна идеальный мир входит еще один образ из детства - Соня Сушкова, но не девочка, а исполненная очарования и неги возлюбленная.

И ветер сумраков, резвясь,
На снежну грудь прохладой дует,
Играет локоном власов
И ногу стройную рисует
Сквозь белоснежный твой покров...

И фантазия творит из "ранней любви" новый сюжет:

Я жду красавицу драгую -
Готовы сани; мрак густой;
Все спит, один лишь я тоскую,
Зову часов ленивый бой...
И шорох чудится глухой,
И вот уж шопот слышу сладкой, -
С крыльца прелестная сошла,
Чуть-чуть дыша; идет украдкой,
И дева друга обняла.
Помчались кони, вдаль пустились,

По ветру гривы распустились,
Несутся в снежной глубине,
Прижалась робко ты ко мне,
Чуть-чуть дыша; мы обомлели,
В восторгах чувства онемели...

Кстати, позже этот мотив "зимних объятий" ("Как дева русская свежа в пыли снегов") будет настойчиво повторяться у Пушкина. Недаром он так любил и стихотворение П. Вяземского "Первый снег".
А с юной Сушковой судьба больше Пушкина не свела. О ней известно немного. В 1818 году она вышла замуж за Александра Алексеевича Панчулидзева (1790-1859), впоследствии пензенского губернатора, от которого родила четырех сыновей, и по существу исчезла из пушкинского окружения. Может быть, это к лучшему. Байрон признавался, что больше всего боится увидеть Мэри Дэфф по прошествии лет, чтобы не разрушить навеки сохраненное поэтическое воспоминание.

_____________________________________

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 1-16. М.-Л. 1937-1949. Т. XI. С.276-277
В дальнейшем все ссылки на произведения А. С. Пушкина даются в тексте по этому изданию. В скобках указываются номер тома и страница.

Ты хочешь, милый друг, узнать

Мои мечты, желанья, цели

И тихой глас простой свирели

С улыбкой дружества внимать.

Но можно ль резвости поэту,

Невольнику мечты младой,

В картине быстрой и живой

Изобразить в порядке свету

Всё то, что в юности златой

10 Воображение мне кажет?

Теперь, когда в покое лень,

Укрыв меня в пустынну сень,

Своею цепью чувства вяжет,

И век мой тих, как ясный день,

Пустого неги украшенья

Не видя в хижине моей,

Смотрю с улыбкой сожаленья

На пышность бедных богачей

И, счастливый самим собою,

20 Не жажду горы серебра,

Не знаю завтра, ни вчера,

Доволен скромною Судьбою

И думаю: «К чему певцам

Алмазы, яхонты, топазы,

Порфирные пустые вазы,

Драгие куклы по углам?

К чему им сукны Альбиона

И пышные чехлы Лиона

На модных креслах и столах,

30 И ложе шалевое в спальней?

Не лучше ли в деревне дальней,

Или в смиренном городке,

Вдали столиц, забот и грома,

Укрыться в мирном уголке,

С которым роскошь незнакома,

Где можно в праздник отдохнуть!»

О, если бы когда-нибудь

Сбылись поэта сновиденья!

Ужель отрад уединенья

40 Ему вкушать не суждено?

Мне видится мое селенье,

Мое Захарово; оно

С заборами в реке волнистой

С мостом и рощею тенистой

Зерцалом вод отражено.

На холме домик мой; с балкона

Могу сойти в веселый сад,

Где вместе Флора и Помона

Цветы с плодами мне дарят,

50 Где старых кленов темный ряд

Возносится до небосклона,

И глухо тополы шумят -

Туда зарею поспешаю

С смиренным заступом в руках,

В лугах тропинку извиваю,

Тюльпан и розу поливаю -

И счастлив в утренних трудах;

Вот здесь под дубом наклоненным,

С Горацием и Лафонтеном

60 В приятных погружен мечтах.

Вблизи ручей шумит и скачет,

И мчится в влажных берегах,

И светлый ток с досадой прячет

В соседних рощах и лугах. -

Но вот уж полдень. - В светлой зале

Весельем круглый стол накрыт;

Хлеб-соль на чистом покрывале,

Дымятся щи, вино в бокале,

И щука в скатерьти лежит.

70 Соседи шумною толпою

Взошли, прервали тишину,

Садятся; чаш внимаем звону:

Все хвалят Вакха и Помону

И с ними красную весну...

Вот кабинет уединенный,

Где я, Москвою утомленный,

Вдали обманчивых красот,

Вдали нахмуренных забот

И той волшебницы лукавой,

80 Которая весь мир вертит,

В трубу немолчную гремит,

И - помнится - зовется Славой -

Живу с природной простотой,

С философической забавой

И с музой резвой и младой...

Вот мой камин - под вечер темный,

Осенней бурною порой,

Люблю под сению укромной

Пред ним задумчиво мечтать,

Или в минуту вдохновенья

Небрежно стансы намарать

И жечь потом свои творенья...

Вот здесь...но быстро привиденья,

Родясь в волшебном фонаре,

На белом полотне мелькают;

Мечты находят, исчезают,

Как тень на утренней заре. -

Меж тем, как в келье молчаливой

100 Во плен отдался я мечтам,

Рукой беспечной и ленивой

Разбросив рифмы здесь и там,

Я слышу топот, слышу ржанье. -

Блеснув узорным чепраком,

В блестящем ментии сияньи

Гусар промчался под окном...

И где вы, мирные картины

Прелестной сельской простоты?

Среди воинственной долины

110 Ношусь на крыльях я мечты,

Огни во стане догорают;

Меж них, окутанный плащом,

С седым, усатым казаком

Лежу - вдали штыки сверкают,

Лихие ржут, бразды кусают,

Да изредка грохочет гром,

Летя с высокого раската...

Трепещет бранью грудь моя,

При блеске бранного булата,

120 Огнем пылает взор, - и я

Лечу на гибель супостата. -

Мой конь в ряды врагов орлом

Несется с грозным седоком -

С размаха сыплются удары.

О вы, отеческие Лары,

Спасите юношу в боях!

Там свищет саблей он зубчатой,

Там кивер зыблется пернатый;

С черкесской буркой на плечах,

130 И молча преклонясь ко гриве,

Он мчит стрелой по скользкой ниве,

С цыгаррой дымною в зубах...

Но лаврами побед увиты,

Бойцы из чаши мира пьют.

Военной славою забытый,

Спешу в смиренный свой приют;

Нашед на поле битв и чести

Одни болезни, костыли,

На век оставил саблю мести...

140 Уж вижу в сумрачной дали

Мой тесный домик, рощи темны,

Калитку, садик, ближний пруд,

И снова я, философ скромный,

Укрылся в милый мне приют

И, мир забыв и им забвенный,

Покой души вкушаю вновь...

Скажи, о сердцу друг бесценный,

Мечта ль и дружба и любовь?

Доселе в резвости беспечной

150 Брели по розам дни мои;

В невинной ясности сердечной

Не знал мучений я любви,

Но быстро день за днем умчался;

Где ж детства ранние следы?

Прелестный возраст миновался,

Увяли первые цветы!

Уж сердце в радости не бьется

При милом виде мотылька,

Что в воздухе кружит и вьется

160 С дыханьем тихим ветерка,

И в беспокойстве непонятном

Пылаю, тлею, кровь горит,

И всё языком, сердцу внятным,

О нежной страсти говорит...

Подруга возраста златого,

Подруга красных детских лет,

Тебя ли вижу, взоров свет,

Друг сердца, милая <Сушкова>?

Везде со мною образ твой,

170 Везде со мною призрак милый:

Во тьме полуночи унылой,

В часы денницы золотой.

То на конце аллеи темной

Вечерней, тихою порой,

Одну, в задумчивости томной,

Тебя я вижу пред собой,

Твой шалью стан не покровенный,

Твой взор, на груди потупленный,

В щеках любви стыдливый цвет.

180 Всё тихо; брежжет лунный свет;

Нахмурясь топол шевелится,

Уж сумрак тусклой пеленой

На холмы дальние ложится,

И завес рощицы струится

Над тихо-спящею волной,

Осеребренною луной.

Одна ты в рощице со мною,

На костыли мои склонясь,

Стоишь под ивою густою,

190 И ветер сумраков, резвясь,

На снежну грудь прохладой дует,

Играет локоном власов

И ногу стройную рисует

Сквозь белоснежный твой покров...

То часом полночи глубоким,

Пред теремом твоим высоким,

Угрюмой зимнею порой,

Я жду красавицу драгую -

Готовы сани; мрак густой;

200 Всё спит, один лишь я тоскую,

Зову часов ленивый бой...

И шорох чудится глухой,

И вот уж шопот слышу сладкой, -

С крыльца прелестная сошла,

Чуть-чуть дыша; идет украдкой,

И дева друга обняла.

Помчались кони, вдаль пустились,

По ветру гривы распустились,

Несутся в снежной глубине,

210 Прижалась робко ты ко мне,

Чуть-чуть дыша; мы обомлели,

В восторгах чувства онемели...

Но что! мечтанья отлетели!

Увы! я счастлив был во сне...

В отрадной музам тишине

Простыми звуками свирели,

Мой друг, я для тебя воспел

Мечту, младых певцов удел.

Питомец Муз и вдохновенья,

220 Стремясь Фантазии вослед,

Находит в сердце наслажденья

И на пути грозящих бед.

Минуты счастья золотые

Пускай мне Клофо не совьет:

В мечтах все радости земные!

Судьбы всемощнее поэт.