«Поднятая целина» Михаил Шолохов.

Роман «Поднятая целина» М. Шолохова - одно из первых произведений, повествующих о становлении советской власти на Дону. Действие происходит на Кубани и охватывает период с января по осень 1930 года.

1 часть романа «Поднятая целина»: краткое содержание

1 глава начинается с указания на то, что в хуторе Гремячий Лог одновременно появляются два человека.

Первый - бывший офицер Половцев, тайком приехавший к Якову Лукичу Островнову. Они вместе воевали в Первую мировую и Гражданскую. Вернувшись домой, Островнов стал заниматься восстановлением своего хозяйства. Но пришла советская власть, и теперь ему предстояло отдать нажитое в общий котел. Читатель узнает об этом из разговора хозяина и гостя. Половцев наведался в хутор не случайно - он набирает членов в «Союз освобождения родного Дона». Подумав, Яков Лукич принимает предложение своего командира и пишет заявление о готовности бороться с новой властью. Гость остается в доме Островного, по ночам к нему приезжают из округи гонцы. Островнов начинает набирать людей в «Союз» из числа зажиточных односельчан. Так завязывается первая сюжетная линия в романе «Поднятая целина».

2 глава, краткое содержание которой приводится ниже, знакомит читателя с другими героями романа. В хутор направляют «двадцатипятитысячника» Семена Давыдова. Секретарь райкома ставит перед ним задачу: провести коллективизацию среди гремяченских казаков. Середняков не отпугнуть, крупных собственников раскулачить. В хуторе Давыдов знакомится с Макаром Нагульновым, секретарем местной партячейки, и Андреем Разметновым, председателем сельсовета. Они сообщают, что в Гремячем уже существовали коммуна и товарищество по совместной обработке земли. Первая распущена, второе не работает, так как в его составе одни лишь бедняки без скота и техники. Да и председатель товарищества никудышным оказался. Разметнов заметил, что хорошо бы привлечь к работе отличного хозяйственника Островнова. Однако Нагульнов выступил против, заявив о неблагонадежности и хитрости Якова Лукича. До войны его вполне можно было отнести к кулакам, но при советской власти казак осторожничал.

Такова завязка романа и ее краткое содержание.

«Поднятая целина»: начало

Давыдов собрал актив и бедноту хутора на собрание. Его рассказ о преимуществах колхозной жизни вызвал живой интерес у казаков. Затем начали составлять список собственников, подлежащих раскулачиванию. Вопрос оказался сложным, так как добро свое каждый наживал по-разному. Например, Бородин - бывший бедняк, красноармеец. Вернувшись с Гражданской, собственным потом, без сна и отдыха, сколотил крепкое хозяйство, а потом стал нанимать работников. Его стыдили на партячейке, но Тит оставался непоколебим: был ничем, а стал всем. За то и сражался. И стране польза: мясо и зерно исправно сдает. Но Давыдов как отрезал: кулаком сделался - предатель. А значит раздавить. Так жестко описывает начало коллективизации М. Шолохов.

Роман «Поднятая целина», краткое содержание которого вы читаете, продолжается рассказом Нагульнова о причинах собственной ненависти к собственничеству. Родился он в зажиточной семье. Как-то в их огород забралась соседская свинья, и мать обварила ее кипятком. Через неделю у Нагульновых сгорели копны пшеницы. С этого началась многолетняя вражда, закончившаяся смертью соседского сына. И хотя убийц не нашли, Макар понимал, что это - дело рук его братьев. Потому ушел из дома и стал батрачить. Прошел германскую и Гражданскую, заслужил орден. Теперь мечтает о мировой революции. Так закончил рассказ Нагульнов - один и главных героев романа «Поднятая целина». Краткое содержание истории о Бородине, бывшем сослуживце Макара, показало, что страсть к накопительству была у Тита еще в Гражданскую войну. Он не побоялся отрубить ноги у мертвых белогвардейцев, чтобы потом стянуть с них сапоги. Правда, позже признавался, что спать по ночам стало страшно.

Судьба Разметнова

Непросто сложилась жизнь и у председателя сельсовета. Вот ее краткое содержание.

«Поднятая целина» - это произведение не только о коллективизации, но и об ужасах Гражданской войны. Андрей всегда помнил, как его, уже женатого, получившего в наследство от отца лишь старую дедовскую шашку, в 13-м на общественные средства провожали на службу станичники. А рядом гарцевали на племенных жеребцах с дорогой сбруей и в новенькой одежде богатые сынки. Уже в конце германской войны Андрея навестила жена, после чего родила сына. Недолго побыл Разметнов дома после фронта - в 18-м вместе с Нагульновым и Бородиным вступил в Красную Армию. За это белые казаки жестоко избили и изнасиловали его жену, и она, не снеся позора, повесилась. Вскоре умер и сын. Узнавший обо всем Андрей хотел было отомстить зачинщику расправы, Аникею из их же станицы, да увидев его старых родителей и шестерых детей, бросился прочь. Три дня переживал утрату, после чего снова уехал года на два-три. Уже после возвращения домой все отнекивался от просьб матери привести в дом невестку - так и не смог забыть любимую жену. Потом сошелся с вдовой вахмистра Пояркова и вот уже много лет наведывался к ней почти каждую ночь.

Рассматриваем дальше произведение «Поднятая целина». Краткое содержание книги продолжается разговором вернувшихся с собрания о вступлении в колхоз Разметнова и Марины. Женщина ответила категоричным отказом. Андрей подумал, что уговаривать придется почти каждого, поэтому нужно быть осторожными, особенно вспыльчивому Нагульнову.

Раскулачивание

Рано утром у сельсовета уж собралась беднота. Сначала отправились к Титку. Дом его было решено отдать под управление, а сараи - под колхозные конюшни. Жена Бородина сообщила, что муж куда-то уехал. Оказалось, что из хозяйства пропали и быки. Нагульнов догнал Титка уже далеко от дома и отправил назад. По дороге Бородин тайком выбросил обрез, из-за которого впоследствии случилось рукоприкладство. Тит нанес железной занозой удар по голове Давыдову. В результате его отправили в район как контрреволюционера.

Разметнов в это время находился у Фрола Дамаскова. Вот как описывает процесс раскулачивания Михаил Шолохов. «Поднятая целина» (краткое содержание романа не позволяет обратить внимание на все детали) показывает, как нелегко было расставаться с нажитым собственникам и как радовались этому их вчерашние батраки. Тимофей, сын Дамаскова, пытался протестовать, но ему тут же дали понять, что все попытки сохранить добро бесполезны. Дочь Фрола тайком надела на себя несколько юбок, но ее разоблачили. Посуда, сундуки с добротной одеждой и тканями, полный амбар пшеницы - всего не увезешь на нескольких возах. Заканчивается эта глава следующей сценой: один из активистов, пришедших на раскулачивание, надел новые валенки Фрола и черпает из ведра мед, причмокивая от удовольствия.

Вечером в сельсовете Разметнов вспомнил, как днем на него смотрели одиннадцать ребятишек Гаева. И заметил, что больше в этом участвовать не хочет: не обучен с детишками воевать. Давыдов же напомнил, как жестоко обошлись казаки с его женой. А с Нагульновым от возмущения случился нервный припадок - последствие от ранения в войну.

Основание колхоза

В тот же день в школе состоялось первое большое собрание. Почти каждому станичнику вступление в колхоз далось нелегко - подчеркивает автор в романе «Поднятая целина». Краткое содержание того, что происходило в школе, следующее. Сначала Давыдов долго говорил о достоинствах колхоза, потом отвечал на вопросы жителей. Больше волновались середняки - они знали, что чего-то достичь можно только упорным трудом. После споров и высказанных сомнений слово взял Кондрат Майданников. Он давно уже вел письменный учет всех трат и прибыли. Это привело его к мысли, что вместе жить и работать будет легче, чем в одиночку. Ни до чего конкретного не договорившись, казаки разошлись уже за полночь.

Дома Кондрат отправился на баз, где долго прощался с быками. Вспомнил, как долго ждал теленка от коровы, как растил его. Сердце болело от того, что нужно расставаться со своим кормильцем и помощником. Будут ли заботиться о нем в колхозе так, как дома? Утром все же написал заявление и одним из первых станичников отвел скотину в общее стадо. Трудно далось это решение герою романа «Поднятая целина». Краткое содержание по главам покажет, что никогда Кондрат не пожалеет о вступлении в колхоз.

Приехавший к Островнову Половцев стал набирать людей для восстания против Советской власти. По его указанию Яков Лукич вступил в колхоз и каждый день докладывал о том, как там обстоят дела. Он уже завербовал человек тридцать из числа надежных в «Союз». Остававшиеся в хуторе кулаки и бывшие белогвардейцы собирались днем, чтобы не привлекать внимания. Среди прочих был и Хопров. Хозяйства своего он не имел, но боялся наказания за участие в 20-м году в карательном отряде. Этим пользовались местные богачи, включая Якова Лукича.

Как-то Островнов по наущению Половцева заговорил о готовящемся выступлении против коммунистов, которое развернется по всей Кубани и будет поддержано из-за границы. Хопров усомнился в его словах и напомнил о провальном 19-м году. А в конце пригрозил, что во всем сознается властям. Это решило его судьбу. Якова Лукича сразу же от страха охватила испарина, как пишет Шолохов. «Поднятая целина», краткое содержание которой вы читаете, продолжается описанием убийства Хопрова и его жены.

Островнов позвал с собой Тимофея. Дома рассказал о случившемся Половцеву. Тот сразу же принял решение, и они втроем отправились к Хопрову. Яков Лукич мучительно переживал свою причастность к зверскому убийству. С каждым днем ему приходилось все труднее: на людях Островнов, казалось, полностью принимал новую жизнь. Но в душе вынашивал ненависть к советской власти и надежду отомстить ей за все.

Убийством Хопровых занимался следователь из района, однако преступников не нашли. Нагульнов настаивал на том, что к делу причастны кулаки. Давыдов с ним согласился, а Разметнов высказал сомнения. Но все трое признали, что раскулаченных нужно из хутора выселять. Это решение поддержало собрание. Оно же выбрало правление, в которое вошел Островнов, и назвало колхоз в честь Сталина.

Все эти события происходили в январе в хуторе Гремячий Лог в романе «Поднятая целина». Очень краткое содержание нескольких следующих глав можно передать так. Яков Лукич, назначенный завхозом, проводил деятельность, вредившую колхозу. Сначала не без его участия в хуторе начался массовый забой скота, в том числе и племенного. В результате решили срочно обобществлять скот, включая мелкий и кур - это решение позже было отменено. Раздавая кулацкую одежду колхозникам-беднякам, составил подробные списки: после с ними рассчитаемся - обещал Половцев. Затем предложил вместо подстилки насыпать быкам песка - утром двадцать три из них не смогли встать, еще несколько покалечились. Давыдов, решивший было снять Островнова с должности, вскоре передумал: сколько ни бился Нагульнов, он и Разметнов еще долго видели в Якове Лукиче только хорошего хозяйственника, болеющего всей душой за колхоз.

Сбор семфонда

В марте для подготовки к весеннему севу в хутор прислали агитбригаду. Однако казаки, даже вступившие в колхоз, не хотели сдавать зерно в семенной фонд. Приходилось ходить по домам и одних уговаривать, других пугать. В результате Нагульнов по своей горячности попал в весьма неприятную историю. Вот ее краткое содержание.

«Поднятая целина» повествует о событиях, в которых партийным приходилось быть первопроходцами. Сверху же часто поступали противоречивые директивы.

Желая выполнить план, Нагульнов во время разговора с одним из середняков пригрозил ему, а затем и вовсе ударил в висок наганом. Банник под дулом написал расписку о готовности сдать хлеб. Еще трое казаков провели ночь под замком. Подробности случившегося дошли до райкома, и Макара исключили из партии. Правда, через несколько дней, после прихода нового секретаря, это решение отменили, и Макара восстановили на прежнюю должность.

Статья Сталина и открытое противостояние

Краткое содержание романа «Поднятая целина» продолжает описание столкновения между гремяченцами и властями. 20 марта до хутора дошла газета со статьей «Головокружение от успехов». В ней давалось послабление середнякам и указывалось на недопустимые методы, использованные при проведении коллективизации. Вся вина при этом возлагалась на местные власти. В результате около ста хозяйств вышли из колхоза. Приехавший к тому времени в Гремячий подпоручик Лятьевский, теперь он отсиживался у Якова Лукича вместе с Половцевым, посчитал это поражением в борьбе с коммунистами.

Выходцы и середняки стали требовать наделов. А Островнов пустил слух, что предназначенное для посева зерно будет продано за границу. Бабы и ярые противники колхоза напали на Разметнова и Давыдова. Толпу удалось успокоить только после приезда с поля мужиков и милиции. На следующий день состоялось собрание, на котором обсуждалось случившееся, и было принято решение о начале сева.

Вторая часть романа. Провал восстания

Жизнь в Гремячем налаживалась. Ее мирное течение подробно описывает Шолохов. «Поднятая целина» - краткое содержание, анализ мыслей и поступков героев показывают, как происходило единение людей, вступивших в колхоз. Давыдов заслужил уважение большинства казаков, тем более, что он не чурался физического труда и не раз выходил вместе с мужиками в поле. Шесть казаков, в числе которых были Кондрат и немало сделавший для хутора пожилой кузнец Шалый, вступили в партию. Прошедшие дожди сделали свое дело, и хлеба стали подниматься. Там подошла прополка, приближалась уборочная пора.

Островнов с болью смотрел на зеленевшие поля: казалось, сама природа помогала коммунистам, и избавления от них не будет. А в его доме жили Половцев и Лятьевский, готовившие восстание. Почти каждую ночь прибывали гонцы. Появилось оружие. Все ожидали приказа о выступлении. Но события получили совсем другое развитие, о чем расскажет краткое содержание.

«Поднятая целина» продолжается описанием двух странных заготовителей скота, появившихся в Гремячем. Разметнов сразу заподозрил, что они не те, за кого себя выдают. Действительно, гости оказались сотрудниками краевого ОГПУ, пытающимися напасть на след Половцева. Под предлогом покупки мяса они зашли на баз к Островному. Лятьевский узнал одного из «заготовителей», и по дороге из хутора, в безлюдном поле, они были убиты. Давыдов, Разметнов и Нагульнов догадались, что преступников следует искать в их колхозе. А вскоре Макару удалось выследить одного из гостей Островнова, выходившего ночью на улицу. Втроем они отправились к Якову Лукичу, надеясь захватить всех врасплох. Вошедшие в дом Нагульнов и Давыдов попали под пулеметную очередь. Макар умер сразу, Семен - спустя несколько часов. Разметнов, оставшийся караулить во дворе, убил Лятьевского. Во время следствия Половцев выдал всех сообщников. Выяснилось, что в заговоре участвовали и высокопоставленные чиновники, включая московских.

Вместо эпилога

Трагически заканчивает свое произведение Шолохов. «Поднятая целина» (краткое содержание по главам рассмотрено выше) - трагичное произведение. Но включает, между тем, немало забавных эпизодов, связанных с дедом Щукарем. Повествует роман и о личной жизни героев. Так, немало компрометирует Нагульнова его жена. Лушка гуляла с Тимофеем. Когда же семью кулака выслали, а Макар решился на развод, она положила глаз на Давыдова. Приходила по вечерам, давая понять, что ждет от него решительных действий. Семен долго боролся с чувствами, пока не принял решение: между ними ничего не может быть. Позже в хуторе тайно появился сбежавший с высылки Тимофей. Его связь с Лушкой возобновилась. Желая отомстить обидчикам, он предпринял покушение на Нагульнова, после чего его выследили и убили. А Лушка навсегда ушла из хутора. Давыдов же незадолго до смерти сделал предложение юной Варе, давно страдавшей по нему.

После того как Марина вышла из колхоза, Разметнов расстался с ней навсегда. Позже, не устояв перед уговорами матери, все же женился на соседской девушке.

Таковы основные сюжетные линии романа М. Шолохова «Поднятая целина», краткое содержание по главам которого вы читали.

По крайнему к степи проулку январским вечером 1930 г. въехал в хутор Гремячий Лог верховой. У прохожих спросил дорогу к куреню Якова Лукича Островнова. Хозяин, узнав приезжего, оглянулся и зашептал: «Ваше благородие! Откель вас?.. Господин есаул...» Это был бывший командир Островнова в первой мировой и гражданской войнах Половцев. Поужинав, стали толковать. Лукич считался на хуторе первостатейным хозяином, человеком большого ума и лисьей осторожности. Приезжему стал жаловаться: в двадцатом году вернулся к голым стенам, все добро оставил у Чёрного моря. Работал день и ночь. Новая власть в первый же год вымела по продразвёрстке все зерно вчистую, а потом и счёт потерял сдачам: сдавал и хлеб, и мясо, и масло, и кожу, и птицу, платил несчётно налогов... Теперь - новая напасть. Приехал из района какой-то человек и будет всех сгонять в колхоз. Наживал своим горбом, а теперь отдай в общий котёл? «Бороться надо, братец», - объясняет Половцев. И по его предложению Яков Лукич вступает в «Союз освобождения родного Дона».

А тот человек, о котором они толковали, в прошлом матрос, а потом слесарь Путиловского завода Семен Давыдов, приехал в Гремячий проводить коллективизацию. Вначале созвал собрание гремяченского актива и бедноты. Присутствовавшие записались в колхоз дружно и утвердили список кулаков: попавших в него ждала конфискация имущества и выселение из жилья. При обсуждении кандидатуры Тита Бородина возникла заминка. Секретарь хуторской ячейки компартии Макар Нагульнов, в прошлом красный партизан, объяснил Давыдову: Тит - бывший красногвардеец, из бедноты. Но, вернувшись с войны, зубами вцепился в хозяйство. Работал по двадцать часов в сутки, оброс дикой шерстью, приобрёл грыжу - и начал богатеть, несмотря на предупреждения и уговоры дожидаться мировой революции. Уговорщикам отвечал: «Я был ничем и стал всем, за это и воевал».

«Был партизан - честь ему за это, кулаком сделался - раздавить», - ответил Давыдов. На следующий день, под слезы выселяемых детей и женщин, прошло раскулачивание. Председатель гремяченского сельсовета Андрей Разметнов вначале даже отказался принимать в этом участие, но был переубеждён Давыдовым.

Гремяченцы позажиточней в колхоз стремились не все. Недовольные властью тайно собирались обсудить положение. Среди них были и середняки, и даже кое-кто из бедноты, Никита Хопров, например, которого шантажировали тем, что он какое-то время был в карательном отряде белых. Но на предложение Островнова участвовать в вооружённом восстании Хопров ответил отказом. Лучше он сам на себя донесёт. Да кстати, кто это живёт у Лукича в мякиннике - не тот ли «ваше благородие», который и подбивает на мятеж? Той же ночью Хопрова и его жену убили. Участвовали в этом Островнов, Половцев и сын раскулаченного, первый деревенский красавец и гармонист Тимофей Рваный. Следователю из района не удалось заполучить нити, ведущие к раскрытию убийства.

Неделю спустя общее собрание колхозников утвердило председателем колхоза приезжего Давыдова, а завхозом - Островнова. Коллективизация в Гремячем шла трудно: вначале подчистую резали скот, чтоб не обобществлять его, затем укрывали от сдачи семенное зерно.

Партсекретарь Нагульнов развёлся с женой Лукерьей из-за того, что прилюдно голосила по высылаемому Тимофею Рваному, своему возлюбленному. А вскоре известная своей ветреностью Лушка встретила Давыдова и сказала ему: «Вы посмотрите на меня, товарищ Давыдов... я женщина красивая, на любовь дюже гожая...»

Половцев и Яков Лукич сообщили единомышленникам с соседнего хутора, что восстание назначено на послезавтра. Но те, оказывается, изменили намерения, прочитав статью Сталина «Головокружение от успехов». Думали, что всех загонять в колхоз - приказ центра. А Сталин заявил, что «можно сидеть и в своей единоличности». Так что с местным начальством, жёстко гнувшим на коллективизацию, они поладят, «а завернуть противу всей советской власти» негоже. «Дураки, Богом прокляты!.. - кипел Половцев. - Они не понимают, что эта статья - гнусный обман, маневр!» А в Гремячем за неделю после появления статьи было подано около ста заявлений о выходе из колхоза. В том числе и от вдовой Марины Поярковой, «любушки» предсельсовета Андрея Размёт-нова. А полчаса спустя Марина, самолично впрягшись в оглобли своей повозки, легко увезла борону и запашник со двора бригады.

Отношения народа и власти снова обострились. А тут ещё приехали подводы из хутора Ярского и прошёл слух, что за семенным зерном. И в Гремячем вспыхнул бунт: избили Давыдова, сшибли замки с амбаров и стали самочинно разбирать зерно. После подавления бунта Давыдов пообещал ко «временно заблужден-ным» административных мер не применять.

К 15 мая колхоз в Гремячем посевной план выполнил. А к Давыдову стала захаживать Лушка: газетки брала да интересовалась, не соскучился ли по ней председатель. Сопротивление бывшего флотского было недолгим, и скоро об их связи узнала вся станица.

Островнов встретил в лесу сбежавшего из ссылки Тимофея Рваного. Тот велел передать Лукерье, что ждёт харчей. А дома Лукича ждала неприятность несравненно более горшая: вернулся Половцев и вместе со своим товарищем Лятьевским поселился у Островнова на тайное жительство.

Давыдов, мучаясь тем, что отношения с Лушкой подрывают его авторитет, предложил ей пожениться. Неожиданно это привело к жестокой ссоре. В разлуке председатель затосковал, поручил дела Разметнову, а сам отъехал во вторую бригаду подсоблять поднимать пары. В бригаде постоянно зубоскалили по поводу непомерной толщины стряпухи Дарьи. С приездом Давыдова появилась ещё тема для грубоватых шуток - влюблённость в него юной Вари Харламовой. Сам же он, глядя в ее полыхающее румянцем лицо, думал: «Ведь я вдвое старше тебя, израненный, некрасивый, щербатый... Нет... расти без меня, милая».

Как-то перед восходом солнца к стану подъехал верховой. Пошутил с Дарьей, помог ей почистить картошку, а потом велел будить Давыдова. Это был новый секретарь райкома Нестеренко. Он проверил качество пахоты, потолковал о колхозных делах, в которых оказался весьма сведущ, и покритиковал председателя за упущения. Моряк и сам собирался на хутор: ему стало известно, что накануне вечером в Макара стреляли.

В Гремячем Разметнов изложил подробности покушения: ночью Макар сидел у открытого окна со своим новоявленным приятелем шутником и балагуром дедом Щукарем, «по нему и урезали из винтовки». Утром по гильзе определили, что стрелял человек невоевавший: солдат с тридцати шагов не промахнётся. Да и убегал стрелок так, что конному не догнать. Выстрел не причинил партийному секретарю никаких увечий, но у него открылся страшный насморк, слышный на весь хутор.

Давыдов отправился на кузню осматривать отремонтированный к севу инвентарь. Кузнец Ипполит Шалый в беседе предупредил председателя, чтоб бросал Лукерью, иначе тоже получит пулю в лоб. Лушка-то не с ним одним узлы вяжет. И без того непонятно, почему Тимошка Рваный (а именно он оказался незадачливым стрелком) стрелял в Макара, а не в Давыдова.

Вечером Давыдов рассказал о разговоре Макару и Разметнову, предложил сообщить в ГПУ. Макар решительно воспротивился: стоит гэпэушнику появиться на хуторе, Тимофей тут же исчезнет. Макар самолично устроил засаду у дома своей «предбывшей» жены (Лушку на это время посадили под замок) и на третьи сутки убил появившегося Тимофея с первого выстрела. Лукерье дал возможность попрощаться с убитым и отпустил.

В Гремячем тем временем появились новые люди: два ражих заготовителя скота. Но Разметнов задержал их, заметив, что и ручки у приезжих белые, и лица не деревенские. Тут «заготовители» предъявили документы сотрудников краевого управления ОГПУ и рассказали, что ищут опасного врага, есаула белой армии Половцева, и профессиональное чутье подсказывает им, что он прячется в Гремячем.

После очередного партсобрания Давыдова подкараулила Варя, чтоб сказать: мать хочет выдать ее замуж, сама же она любит его, дурака слепого. Давыдов после бессонных раздумий решил осенью на ней жениться. А пока отправил учиться на агронома.

Через два дня на дороге были убиты два заготовителя. Разметнов, Нагульнов и Давыдов сразу же установили наблюдение за домами тех, у кого покупали скот. Слежка вывела на дом Островнова. План захвата предложил Макар: они с Давыдовым врываются в дверь, а Андрей заляжет во дворе под окном. После недолгих переговоров им открыл сам хозяин. Макар ударом ноги вышиб запертую на задвижку дверь, но выстрелить не успел. Возле порога полыхнул взрыв ручной гранаты, а следом загремел пулемёт. Нагульнов, изуродованный осколками, погиб мгновенно, а Давыдов, попавший под пулемётную очередь, умер на следующую ночь.

Вот и отпели донские соловьи Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка... В убитом Разметновым человеке сотрудники ОГПУ опознали Лятьевского. Половцева взяли через три недели недалеко от Ташкента. После этого по краю широкой волной прокатились аресты. Всего было обезврежено более шестисот участников заговора.

Шолохов: "Поднятая целина"

Книга 1

Роман открывается картиной предвесеннего сада.

Январским вечером 1930 года в хутор Гремячий Лог въезжает верховой. У встречной женщины он спрашивает, где здесь живет Яков Лукич Острознов, та указывает. Верховой входит в хату к Якову Лукичу и спрашивает хозяина, помнит ли он Половцева. Островнов пугается, узнает в верховом есаула Александра Анисимовича, с которым они вместе прошли германскую войну, а расстались в Новороссийске, - Островнов Думал, что есаул вместе с казаками уплыл в Турцию. Поужинав, хозяин и гость уединяются, чтобы поговорить.

Давыдов, один из «двадцатипятитысячников», приезжает в райком партии, задержавшись в Ростове по болезни. Давыдов работает на Путиловском заводе, в прошлом он был моряком. Секретарь райкома объясняет стоящую перед Давыдовым задачу - ехать сегодня же в качестве уполномоченного проводить сплошную коллективизацию. Они обсуждают тактику поведения с кулаками: спуску не давать, но в то же время не отпугнуть середняка неоправданно завышенными требованиями. Упоминают также, что необходимо также бороться со всевозможного рода уклонистами.

Давыдов приезжает в Гремячий Лог, прибытие его замечают казаки, они балагурят, обсуждают его лошадь. Давыдов отправляется в сельсовет, где застает секретаря партячейки Макара Нагульнова. Вскоре приходит и председатель сельсовета Андрей Разметнов. Давыдов заговаривает о колхозе, Нагульнов упоминает, что у них есть «товарищество по совместной обработке земли», но у него нет ни средств, ни техники, так как туда входит одна беднота. Нагульнов добавляет, что в 20-м году у них была коммуна, куда он также входил, но она «распалась от шкурничества». Кроме того там неудачно назначен председатель, который меняет племенного быка на испорченный мотоцикл (после этого его так и прозвали -. Менок). Разметнов говорит, что им бы хорошо в председатели Островнова Якова Лукича, который «свой человек» и рачительный хозяин. Нагульнов, напротив, не доверяет Островнову.

Яков Лукич и Половцев проговорили всю ночь. Островнов интересуется, везде коллективизация или только у них, Половцев отвечает, что везде. Яков Лукич жалуется на многочисленные обиды, которым его подвергла Советская власть - забирают хлеб, а взамен дают расписки - «скоро этих бумаг мешок насобираю». Островнов рассказывает о своем хозяйстве, в котором он знает толк, о том, как он вырастил кобылу, которая заняла на сельскохозяйственной выставке призовое место, о том, как он начал «прислухаться» к агрономам, о том, как стал «культурным хозяином», о том, что Советская власть приказывала сеять как можно больше, и теперь Островнов боится, что его зачислят в кулаки. Яков Лукич не хочет в колхоз, так как он свое хозяйство потом и кровью наживал, а другие ничего не делали. Половцев вспоминает, что еще при отступлении в Екатеринодаре говорил казакам: «Горько ошибетесь, ребята! Прижмут вас коммунисты, в бараний рог скрутят. Всхомянитесь вы, да поздно будет». Половцев рассказывает, что ему не удалось уйти из Новороссийска, так как их предали добровольцы и бросили союзники. Половцев вступил в Красную Армию, командовал эскадроном. Однако по дороге на польский фронт фильтрационная комиссия проверяла бывших офицеров. Половцева от должности отрешили, арестовали и отправили в ревтрибунал. Половцев понимает, что его либо расстреляют, либо отправят в концентрационный лагерь, так как кто-то из станичников донес, что он участвовал в расстреле Подтелкова (во время казачьего восстания, о котором говорится в романе «Тихий Дон»), По дороге в ревтрибунал он сбежал, долго скрывался, жил под чужой фамилией, а в 23-м году вернулся в свою родную станицу. Документ, что он воевал в рядах Красной Армии сохранился, и, несмотря на то, что поначалу Половцеву пришлось давать объяснения в ЧК, вскоре его оставили в покое. До последнего времени Половцев учительствовал. На вопрос Якова Лукича, зачем нужны колхозы, есаул отвечает, что таков путь к коммунизму - полнейшее уничтожение собственности. «Вначале быки и коровы общие, а потом и все будет общее - дети, жены, чашки, ложки. Ты хотел бы лапши с гусиным потрохом покушать, а тебя квасом кормить будут. Крепостным возле земли будешь». Половцев упоминает, что читал Карла Маркса и знаменитый «Манифест Коммунистической партии» и что из них именно это и вытекает. На возражения Островнова Половцев отвечает, что его никто и спрашивать не будет. Яков Лукич соглашается, что нужно бороться. Половцев утверждает, что у них много единомышленников и в Москве, и в Красной Армии, и среди казаков. На неуверенность Островнова, пойдет ли за ними народ, Половцев замечает: «Народ - как табун овец, его вести надо». На прямой вопрос, с ними он или нет, Яков Лукич просит один день подумать. На следующее утро он решается и подписывает бумагу, обязательство до последней капли крови воевать с коммунистами-большевиками.

Гремяченский актив и беднота собираются на собрание. Давыдов выступает перед ними, говорит, что его прислали организовывать колхоз и уничтожать «кулака-кровососа». Хорошо было бы организовать колхоз только из бедняков, но у бедняков ничего нет, а дл# того чтобы много сеять и убирать, нужны средства и трактора. Казаки спорят - часть соглашается с колхозом, так как «артелем и батьку хорошо бить», часть сомневается. Выступает некто Любишкин, который говорит, что его агитировать за Советскую власть не нужно, что он с кадетами воевал не за то, чтобы богатые опять лучше него жили, упоминает про кулака Фрола Рваного, требует «жилы кулаку перерезать», тогда «пойдем в колхоз». Когда начинают голосовать, утверждая список кулацких хозяйств, один человек воздерживается. На него набрасываются и Давыдов, и Нагульнов, и Разметнов. Тот мотивирует свой отказ голосовать «за» тем, что один из «кулаков» его сосед и он много от него хорошего видел. После внушения, при вторичном голосовании, человек с неохотой поднимает руку. Утверждая в качестве кулака Тита Бородина, собрание находится в нерешительности: Давыдову сообщают, что Бородин сам бедняцкого рода, в 18-м году добровольцем ушел в Красную Армию, имеет раны и награды, а когда вернулся, занялся хозяйством - и нажил три пары быков и «грызь от поднятия тяжестев». Потом Тит начал нанимать работников и, по его утверждению, «был ничем, а стал всем», за это и воевал. Тит говорит, что это он кормит Советскую власть, а Нагульнова и Разметнова называет «портфельщиками» и отказывается их слушаться. Давыдов возмущается: «был партизан - честь ему, а кулаком стал, врагом сделался - раздавить!» Собрание нехотя голосует, чтобы Тита раскулачить. По пути с собрания Давыдов рассуждает с Нагульновым о собственности, который говорит, что у него «с мальства к собственности ненависть». Отец Нагульнова был зажиточный крестьянин, и однажды в их огород забралась соседская свинья, мать плеснула на нее варом, свинья в результате сдохла, а через неделю у Нагульновых в степи сгорело 23 копны пшеницы. Дело было очевидное, отец подал в суд, началась тяжба, которая тянулась лет пять, пока соседского сына не нашли на гумне убитым - ктото пропорол его вилами. Следствие не нашло убийц. Затем Нагульнов вспоминает про войну с немцами, когда лежа в окопах, он думал, за что он воюет, за чью собственность терпит страх, добавляет, что был отравлен газами, а в гражданскую его контузило, потом «зачало припадками бить», ему дали орден, от которого ему «зараз теплее становится». Заканчивает он тем, что «в землю надо зарыться, а всех завлечь в колхоз - все ближе к мировой революции». Нагульнов вспоминает о том, как вместе с Титом Бородиным он был на подавлении восстания в одной из волостей Донецкого округа. Однажды Тит заявился на квартиру и внес в хату тюки, в которых оказалось восемь пар отрубленных ног. Нагульнов возмущается, но Тит возражает, что восставшим поделом, а он этими сапогами всю семью обует. Тит потом и сам заявлял, что позже ему самому стало страшно своих поступков.

Андрей Разметнов уходил на службу в 1913 году. У него не было денег не только на коня, но и на приличное обмундирование. На станичном сборе его решают отправить на службу за счет войска. Пай земли Андрея взяло станичное правление и, пока он воевал, сдавало в аренду. В германскую Андрей заслужил три Георгиевских креста. Деньги он отсылал жене и матери. К концу войны жена приехала к Андрею в полк, пробыла там несколько дней, а через положенный срок уже у себя в станице родила мальчика. В 18-м году Андрей вернулся в станицу, но пробыл там недолго - ушел на гражданскую. Его ранило, и в госпитале от случайно встреченного станичника Андрей узнал, что после разгрома отряда Подтелкова в Гремячем Логе белые казаки, «мстя ему за уход в красные, люто баловались с его женой, что все это стало известно хутору и что Евдокия, не снеся черного позора, наложила на себя руки». Через две недели умер сын Андрея от простуды. Андрей возвращается в станицу и, узнав, что его жену насиловал некто Дерябкин, поехал к его куреню. Встретив там его отца, Андрей собирается зарубить его, но здесь появляется жена Дерябкина с огромным количеством детей и принимается кричать, чтобы он тогда рубил всех, так как они - дети обидчика Андрея. Андрей отступает и со словами «Счастье твое. Детишки...» уходит. Проходит еще два года. Андрей возвращается домой с польского фронта. Мать Андрея пробует его уговорить жениться, но тот отмалчивается. В этом же году Андрей сошелся с Мариной, вдовой убитого под Новочеркасском вахмистра. Марина была на десять лет старше Андрея. Она пригласила его покрывать крышу, правда, потом выяснилось, что сделала она это не без умысла (крышу потом заново перекрывал дед Щукарь). По ее словам, мужа своего, лихого вахмистра Пояркова, она любила за одну смелость. Андрей остается у нее ночевать и с того дня начинает часто бывать в доме Марины. Марина «будто двадцать лет сбросила», даже начала ходить на собрания, чтобы наблюдать там за Андреем - не заигрывает ли он с молодыми бабами. Она отдала ему всю одежду мужа, и Андрей, «ходивший до того голодранцем, не стыдясь, на правах преемника, защеголял по Гремячему в суконных вахмистровых шароварах и рубахах, рукава и воротники которых были ему заметно коротки и узковаты» . Вернувшись с собрания бедноты, Андрей говорит Марине, что надо идти в колхоз. Та категорически отказывается. Андрей злится, одевается, уходит.

Михаил Шолохов

ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА

КНИГА ПЕРВАЯ

В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады. В полдень где-нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли.

Тонкий многоцветный аромат устойчиво держится над садами до голубых потемок, до поры, пока не просунется сквозь голызины ветвей крытый прозеленью рог месяца, пока не кинут на снег жирующие зайцы опушенных крапин следов…

А потом ветер принесет в сады со степного гребня тончайшее дыхание опаленной морозами полыни, заглохнут дневные запахи и звуки, и по чернобылу, по бурьянам, по выцветшей на стернях брице, по волнистым буграм зяби неслышно, серой волчицей придет с востока ночь, - как следы, оставляя за собой по степи выволочки сумеречных теней.

По крайнему в степи проулку январским вечером 1930 года Въехал в хутор Гремячий Лог верховой. Возле речки он остановил усталого, курчаво заиневшего в пахах коня, спешился. Над чернью садов, тянувшихся по обеим сторонам узкого проулка, над островами тополевых левад высоко стоял ущербленный месяц. В проулке было темно и тихо. Где-то за речкой голосисто подвывала собака, желтел огонек. Всадник жадно хватнул ноздрями морозный воздух, не спеша снял перчатку, закурил, потом подтянул подпругу, сунул пальцы под потник и, ощутив горячую, запотевшую конскую спину, ловко вскинул в седло свое большое тело. Мелкую, не замерзающую и зимой речушку стал переезжать вброд. Конь, глухо звякая подковами по устилавшим дно голышам, на ходу потянулся было пить, но всадник заторопил его, и конь, екая селезенкой, выскочил на пологий берег.

Заслышав встречь себе говор и скрип полозьев, всадник снова остановил коня. Тот на звук торожко двинул ушами, повернулся. Серебряный нагрудник и окованная серебром высокая лука казачьего седла, попав под лучи месяца, вдруг вспыхнули в темени проулка белым, разящим блеском. Верховой кинул на луку поводья, торопливо надел висевший до этого на плечах казачий башлык верблюжьей шерсти, закутал лицо и поскакал машистой рысью. Миновав подводу, он по-прежнему поехал шагом, но башлыка не снял.

Уж въехав в хутор, спросил у встречной женщины:

А ну, скажи, тетка, где тут у вас Яков Островнов живет?

Яков Лукич-то?

А вот за тополем его курень, крытый черепицей, видите?

Вижу. Спасибо.

Возле крытого черепицей просторного куреня спешился, ввел в калитку коня и, тихо стукнув в окно рукоятью плети, позвал:

Хозяин! Яков Лукич, выйди-ка на-час .

Без шапки, пиджак - внапашку, хозяин вышел на крыльцо; всматриваясь в приезжего, сошел с порожков.

Кого нелегкая принесла? - улыбаясь в седеющие усы, спросил он.

Не угадаешь, Лукич? Ночевать пускай. Куда бы коня поставить в теплое?

Нет, дорогой товарищ, не призначу. Вы не из рика будете? Не из земотдела? Что-то угадываю… Голос ваш, сдается мне, будто знакомый…

Приезжий, морща бритые губы улыбкой, раздвинул башлык.

Половцева помнишь?

И Яков Лукич вдруг испуганно озирнулся по сторонам, побледнел, зашептал:

Ваше благородие! Откель вас?.. Господин есаул!.. Лошадку мы зараз определим… Мы в конюшню… Сколько лет-то минуло…

Ну-ну, ты потише! Времени много прошло… Попонка есть у тебя? В доме у тебя чужих никого нет?

Приезжий передал повод хозяину. Конь, лениво повинуясь движению чужой руки, высоко задирая голову на вытянутой шее и устало волоча задние ноги, пошел к конюшне. Он звонко стукнул копытом по деревянному настилу, всхрапнул, почуяв обжитый запах чужой лошади. Рука чужого человека легла на его храп, пальцы умело и бережно освободили натертые десны от пресного железа удил, и конь благодарно припал к сену.

Подпруги я ему отпустил, нехай постоит оседланный, а трошки охолонет - тогда расседлаю, - говорил хозяин, заботливо накидывая на коня нахолодавшую попонку. А сам, ощупав седловку, уже успел определить по тому, как была затянута чересподушечная подпруга, как до отказу свободно распущена соединяющая стременные ремни скошевка, что гость приехал издалека и за этот день сделал немалый пробег.

Зерно-то водится у тебя, Яков Лукич?

Чуток есть. Напоим, дадим зернеца. Ну, пойдемте в куреня, как вас теперича величать и не знаю… По-старому - отвык и вроде неудобно… - неловко улыбался в темноте хозяин, хотя и знал, что улыбка, его не видна.

Зови по имени-отчеству. Не забыл? - отвечал гость, первый выходя из конюшни.

Как можно! Всю германскую вместе сломали, и в эту пришлось… Я об вас часто вспоминал, Александр Анисимович. С энтих пор, как в Новороссийском расстрялись с вами, и слуху об вас не имели. Я так думал, что вы в Турцию с казаками уплыли.

Вошли в жарко натопленную кухню. Приезжий снял башлык и белого курпяя папаху, обнажив могучий угловатый череп, покрытый редким белесым волосом. Из-под крутого, волчьего склада, лысеющего лба он бегло оглядел комнату и, улыбчиво сощурив светло-голубые глазки, тяжко блестевшие из глубоких провалов глазниц, поклонился сидевшим на лавке бабам - хозяйке и снохе.

Здорово живете, бабочки!

Слава богу, - сдержанно ответила ему хозяйка, выжидательно, вопрошающе глянув на мужа: «Что это, дескать, за человека ты привел и какое с ним нужно обхождение?»

Соберите повечерять, - коротко приказал хозяин, пригласив гостя в горницу к столу.

Гость, хлебая щи со свининой, в присутствии женщин вел разговор о погоде, о сослуживцах. Его огромная, будто из камня тесанная, нижняя челюсть трудно двигалась; жевал он медленно, устало, как приморенный бык на лежке. После ужина встал, помолился на образа в запыленных бумажных цветах и, стряхнув со старенькой, тесной в плечах толстовки хлебные крошки, проговорил:

Спасибо за хлеб-соль, Яков Лукич! Теперь давай потолкуем.

Сноха и хозяйка торопливо приняли со стола; повинуясь движению бровей хозяина, ушли в кухню.

Секретарь райкома партии, подслеповатый и вялый в движениях, присел к столу, искоса посмотрев на Давыдова, и, жмурясь, собирая под глазами мешковатые складки, стал читать его документы.

За окном, в телефонных проводах, свистал ветер, на спине лошади, привязанной недоуздком к палисаднику, по самой кобаржине кособоко прогуливалась - и что-то клевала - сорока. Ветер заламывал ей хвост, поднимал на крыло, но она снова садилась на спину старчески изможденной, ко всему безучастной клячи, победно вела по сторонам хищным глазком. Над станцией низко летели рваные хлопья облаков. Изредка в просвет косо ниспадали солнечные лучи, вспыхивал - по-летнему синий - клочок неба, и тогда видневшийся из окна изгиб Дона, лес за ним и дальний перевал с крохотным ветряком на горизонте обретали волнующую мягкость рисунка.

Так ты задержался в Ростове по болезни? Ну, что ж… Остальные восемь двадцатипятитысячников приехали три дня назад. Митинг был. Представители колхозов их встречали. - Секретарь думающе пожевал губами. - Сейчас у нас особенно сложная обстановка. Процент коллективизации по району - четырнадцать и восемь десятых. Все больше ТОЗ . За кулацко-зажиточной частью еще остались хвосты по хлебозаготовкам. Нужны люди. Оч-чень! Колхозы посылали заявки на сорок три рабочих, а прислали вас только девять.

И из-под припухлых век как-то по-новому, пытливо и долго, посмотрел в зрачки Давыдову, словно оценивая, на что способен человек.

Так ты, дорогой товарищ, стало быть, слесарь? Оч-чень хорошо! А на Путиловском давно работаешь? Кури.

С демобилизации. Девять лет. - Давыдов протянул руку за папироской, и секретарь, уловив взглядом на кисти Давыдова тусклую синеву татуировки, улыбнулся краешками отвислых губ.

Краса и гордость? Во флоте был?

То-то вижу якорек у тебя…

Молодой был, знаешь… с зеленью и глупцой, вот и вытравил… - Давыдов досадливо потянул книзу рукав, думая: «Эка, глазастый ты на что не надо. А вот хлебозаготовки-то едва не просмотрел!»

Михаил Шолохов

Поднятая целина

Издательство АЗБУКА®

Книга первая

А потом ветер принесет в сады со степного гребня тончайшее дыхание опаленной морозами полыни, заглохнут дневные запахи и звуки, и по чернобылу, по бурьянам, по выцветшей на стернях брице, по волнистым буграм зяби неслышно, серой волчицей придет с востока ночь, – как следы, оставляя за собой по степи выволочки сумеречных теней.

По крайнему к степи проулку январским вечером 1930 года въехал в хутор Гремячий Лог верховой. Возле речки он остановил усталого, курчаво заиневшего в пахах коня, спешился. Над чернью садов, тянувшихся по обеим сторонам узкого проулка, над островами тополевых левад высоко стоял ущербленный месяц. В проулке было темно и тихо. Где-то за речкой голосисто подвывала собака, желтел огонек. Всадник жадно хватнул ноздрями морозный воздух, не спеша снял перчатку, закурил, потом подтянул подпругу, сунул пальцы под потник и, ощутив горячую, запотевшую конскую спину, ловко вскинул в седло свое большое тело. Мелкую, не замерзающую и зимой речушку стал переезжать вброд. Конь, глухо звякая подковами по устилавшим дно голышам, на ходу потянулся было пить, но всадник заторопил его, и конь, ёкая селезенкой, выскочил на пологий берег.

Заслышав встречь себе говор и скрип полозьев, всадник снова остановил коня. Тот на звук сторожко двинул ушами, повернулся. Серебряный нагрудник и окованная серебром высокая лука казачьего седла, попав под лучи месяца, вдруг вспыхнули в темени проулка белым, разящим блеском. Верховой кинул на луку поводья, торопливо надел висевший до этого на плечах казачий башлык верблюжьей шерсти, закутал лицо и поскакал машистой рысью. Миновав подводу, он по-прежнему поехал шагом, но башлыка не снял.

Уж въехав в хутор, спросил у встречной женщины:

– А ну, скажи, тетка, где тут у вас Яков Островнов живет?

– Яков Лукич-то?

– А вот за тополем его курень, крытый черепицей, видите?

– Вижу. Спасибо.

– Хозяин! Яков Лукич, выйди-ка на-час .

Без шапки, пиджак – внапашку, хозяин вышел на крыльцо; всматриваясь в приезжего, сошел с порожков.

– Кого нелегкая принесла? – улыбаясь в седеющие усы, спросил он.

– Не угадаешь, Лукич? Ночевать пускай. Куда бы коня поставить в теплое?

– Нет, дорогой товарищ, не призначу. Вы не из рика будете? Не из земотдела? Что-то угадываю… Голос ваш, сдается мне, будто знакомый…

Приезжий, морща бритые губы улыбкой, раздвинул башлык.

– Полóвцева помнишь?

И Яков Лукич вдруг испуганно озирнулся по сторонам, побледнел, зашептал:

– Ваше благородие! Откель вас?.. Господин есаул!.. Лошадку мы зараз определим… Мы в конюшню… Сколько лет-то минуло…

– Ну-ну, ты потише! Времени много прошло… Попонка есть у тебя? В доме у тебя чужих никого нет?

– Подпруги я ему отпустил, нехай постоит оседланный, а трошки охолонет – тогда расседлаю, – говорил хозяин, заботливо накидывая на коня нахолодавшую попонку. А сам, ощупав седловку, уже успел определить по тому, как была затянута чересподушечная подпруга, как до отказу свободно распущена соединяющая стременные ремни скошевка, что гость приехал издалека и за этот день сделал немалый пробег.

– Зерно-то водится у тебя, Яков Лукич?

– Чудок есть. Напоим, дадим зернеца. Ну, пойдемте в куреня, как вас теперича величать и не знаю… По-старому – отвык и вроде неудобно… – неловко улыбался в темноте хозяин, хотя и знал, что улыбка его не видна.

– Зови по имени-отчеству. Не забыл? – отвечал гость, первый выходя из конюшни.

– Как можно! Всю германскую вместе сломали, и в эту пришлось… Я об вас часто вспоминал, Александр Анисимович. С энтих пор, как в Новороссийском расстрялись с вами, и слуху об вас не имели. Я так думал, что вы в Турцию с казаками уплыли.

Вошли в жарко натопленную кухню. Приезжий снял башлык и белого курпяя папаху, обнажив могучий угловатый череп, прикрытый редким белесым волосом. Из-под крутого, волчьего склада, лысеющего лба он бегло оглядел комнату и, улыбчиво сощурив светло-голубые глазки, тяжко блестевшие из глубоких провалов глазниц, поклонился сидевшим на лавке бабам – хозяйке и снохе.

– Здорово живете, бабочки!

– Слава богу, – сдержанно ответила ему хозяйка, выжидательно, вопрошающе глянув на мужа: «Что это, дескать, за человека ты привел и какое с ним нужно обхождение?»

– Соберите повече́рять, – коротко приказал хозяин, пригласив гостя в горницу к столу.

– Спасибо за хлеб-соль, Яков Лукич! Теперь давай потолкуем.

Сноха и хозяйка торопливо приняли со стола; повинуясь движению бровей хозяина, ушли в кухню.

За окном, в телефонных проводах, свистал ветер, на спине лошади, привязанной недоуздком к палисаднику, по самой кабаржине кособоко прогуливалась – и что-то клевала – сорока. Ветер заламывал ей хвост, поднимал на крыло, но она снова садилась на спину старчески изможденной, ко всему безучастной клячи, победно вела по сторонам хищным глазком. Над станицей низко летели рваные хлопья облаков. Изредка в просвет косо ниспадали солнечные лучи, вспыхивал – по-летнему синий – клочок неба, и тогда видневшийся из окна изгиб Дона, лес за ним и дальний перевал с крохотным ветряком на горизонте обретали волнующую мягкость рисунка.

– Так ты задержался в Ростове по болезни? Ну что ж… Остальные восемь двадцатипятитысячников приехали три дня назад. Митинг был. Представители колхозов их встречали. – Секретарь думающе пожевал губами. – Сейчас у нас особенно сложная обстановка. Процент коллективизации по району – четырнадцать и восемь десятых. Все больше ТОЗ . За кулацко-зажиточной частью еще остались хвосты по хлебозаготовкам. Нужны люди. Оч-чень! Колхозы посылали заявки на сорок три рабочих, а прислали вас только девять.