Но главное что потерял наполеон. Старая смоленская дорога: что здесь потерял Наполеон

Сначала — о людских потерях. В русских 1-й и 2-й Западных армиях было около 170 тыс. человек. После Бородина в них осталось около 60 тыс. человек, при начале контрнаступления в октябре 1812 года — больше 90 тыс. человек, при достижении русской армией Вильно в декабре 1812-го — около 20 тыс. человек.

Итого потери убитыми, ранеными и больными только русской регулярной армией составили около 180 тыс. человек.

Надо помнить еще и об ополчении: в 1812 году в него было набрано около 400 тыс. человек. Смоленское, Петербургское, Новгородское и Московское ополчения участвовали в боях сразу после сформирования. Новгородское, Петербургское и Московское ополчения были распущены по домам первыми — в начале 1813 года и уже летом прибыли в свои города. Ополчения из других губерний участвовали в Заграничном походе русской армии. В целом потери ополчения, скорее всего, составили две трети от общего числа — около 130 тыс. человек.

В этом отношении война закончилась в пользу России. Но были еще и огромные потери среди мирного населения. В выпущенной в 1912 году книге «Смоленск и губерния в 1812 году» говорится (по сделанным в 1814 году подсчетам), что «от войны, мора и голода» убыль только мужской части населения Смоленской губернии равнялась 100 тыс. человек. Другой вопрос, что убыль в крестьянах хоть как-то пополнялась за счет пленных, которых осталось в России около 200 тыс. человек и которых поголовно переписали в крестьяне (кроме поляков, которых переписали в казаки).

А еще был материальный урон, поистине гигантский, ведь по линии боевых действий все города, села и деревни были разорены и в большинстве сожжены.

Только в Москве ущерба насчитали больше 340 млн рублей серебром (и это при том, что немалое количество предъявленных гражданами претензий было отвергнуто), а в наиболее пострадавшей от войны Смоленской губернии — около 74 млн рублей. Наиболее освоенная часть России лежала в руинах.

В России одним из итогов войны должны были стать долгожданные перемены в участи крепостных крестьян. Ожидание свободы давно бурлило внутри народа. Современник 12-го года Николай Тургенев писал: «Когда неприятель ушел, крепостные крестьяне полагали, что своим героическим сопротивлением французам, мужественным и безропотным перенесением для общего освобождения стольких опасностей и лишений они заслужили свободу. Убежденные в этом, они во многих местностях не хотели признавать власть господ».

При этом народ ожидал свободы именно как награды (точно так же в конце Великой Отечественной многие ожидали смягчения режима, полагая, что героизм и верность народа не могут оставить Сталина равнодушным).

Однако если в верхах и думали о такой награде, то после изгнания Наполеона она наверняка казалась уже чрезмерной. Вместо одного большого подарка в виде отмены крепостного права решено было сделать много мелких. Всенародным объявлением от 31 августа 1814 года (именно в нем сказано: «А крестьяне, добрый наш народ, да получат мзду свою от Бога») были отменены рекрутские наборы на 1814 и 1815 годы, всем крестьянам прощены недоимки и штрафы со всех видов платежей. Ранее, в мае 1813 года, Александр I распорядился, «чтобы о крестьянах, которые в бытность неприятеля в Смоленской губернии выходили из повиновения, оставить всякие розыски и дел о них не заводить».

Но сделать из множества белых барашков белую лошадь не удалось.

Крестьяне не поняли, что все это и есть их награда, они решили, что воля объявлена, но помещики ее скрывают.

Дореволюционный историк Василий Семевский в исследовании «Волнения крестьян в 1812 году и связанные с Отечественной войной» описывает, как в апреле 1815 года в Нижнем Новгороде был арестован Дмитриев, дворовый человек приехавшего из Петербурга офицера, рассказывавший крестьянам, что манифест о даровании всем крестьянам вольности уже читан был в Казанском соборе в Петербурге. За свои слова Дмитриев получил 30 ударов плетьми и отдан был в военную службу с зачетом помещику за рекрута.

Некоторые дворяне и помещики все же совестились: как-то нехорошо было оставить народ ни с чем. В 1817 году родилась идея: в награду за верность, явленную в 1812 году, объявить свободными крестьянских детей обоего пола, рожденных после 1812 года. Однако и этот способ не предусматривал наделения крестьян землей при освобождении и в жизнь претворен не был.

Эммануил Ришелье, в 1812 году бывший градоначальником Одессы, писал в письме: «Если Наполеон человек, то он войдет в Москву и погибнет. Но что, если он — не человек?!»… 1812 год показал, что Наполеон — человек, и это был, возможно, самый главный результат, настоящее открытие, такое же, как ньютонов закон всемирного тяготения, когда вроде бы очевидное вдруг становится понятным для всех.

Обескураживающе страшная гибель Великой армии произвела на всю Европу колоссальное впечатление. Еще ни одно вторжение не заканчивалось вот так — практически полной гибелью невиданного войска. Нашествие ушло в русскую землю как в песок. Совершенно очевидным делалось, что Россия находится под покровительством Высших сил, а царь Александр — проводник Божьей воли. А раз так, то надо идти вместе с Александром, за ним.

Скорее всего, именно поэтому прусский король решился на то, что от него в общем-то трудно было ожидать: в 1813 году он не только выступил на стороне коалиции, но и издал эдикт о ландштурме, который предписывал каждому гражданину Пруссии всеми способами, при любом поводе и любым оружием сопротивляться врагу.

«Поражаешься, когда видишь имя легитимного короля под подобного рода призывом к партизанской войне. Эти десять страниц Прусского свода законов 1813 года (с. 79-89) определенно принадлежат к самым необычным страницам всех изданных законов мира», — уже в XX веке писал в своей лекции «Теория партизана» немецкий военный историк .

После 1812 года изменился и сам характер борьбы с Наполеоном. В 1805 и 1807 годах Россия относилась к этой борьбе без горячности, заканчивая ее миром при первой возможности.

Так, и в 1812 году Кутузов предлагал остановиться на русских границах, вновь оставив Европу наедине с Наполеоном, но Александр повелел идти дальше и тем самым предрешил исход схватки — без этой решимости, которую придал Александру 12-й год, заграничных походов просто не было бы, и Наполеон так и царствовал бы до старости.

То, что именно Россия и Отечественная война были катализатором победы, в Европе понимали и принимали. Влияние России на европейские дела возросло необыкновенно. Император Александр стал первым в Европе монархом. Именно он на Венском конгрессе распределял «добычу», и, например, когда Пруссия потянулась к Эльзасу, Александр заявил, что исконные французские территории останутся у Франции. Вряд ли ему было дело до Франции — скорее всего, ему очень нравилась роль европейского судьи.

Борьба с Наполеоном заставила его противников подняться над собой. Рожденные ползать вдруг сумели взлететь. Но не это стало главным итогом эпохи, а то, что, воспарив в стратосферу, царь Александр, принц-регент, король Фридрих-Вильгельм и император Франц поспешили не только сами вернуться с небес, но и вернуть на землю свои воспарившие было народы. Обсуждая на Венском конгрессе, какой быть Европе после войны, они цементировали не ту Европу, которая победила Наполеона, а ту, которую он раз за разом побеждал. Они хотели остаться в прошлом, и в этом желании отказывались даже от того пути общественного прогресса, который им волей-неволей пришлось пройти за 15 лет борьбы с Наполеоном.

Впрочем, еще неизвестно, считали ли они сами этот путь прогрессом: на причины победы тогда, 200 лет назад, было много разных точек зрения.

«Многие, видя в спасении России чудо, недальновидно заключили, что под покровительством Божиим находится именно такая Россия, какой она была в момент нашествия Наполеона, и что прямо нелепо ломать вековые устои, воспитавшие и пустившие в ход такую мощь государства…» — так написано в статье «Итоги 1812 года», помещенной в юбилейном номере выходившей в Барнауле в 1912 году газеты «Жизнь Алтая». И дальше: «Сам Император Александр впал в мистицизм и, стремясь свести все управление государством к исполнению явно выраженной воли Божией, поставил во главе правительства чуждого всякого вольнодумства (…) Аракчеева. Ни о каких реформах больше и речи не было. Внутреннее развитие российской государственности остановилось сразу и надолго. Понадобились два пятидесятилетия и две неудачные войны, чтобы привести Россию к тому пункту политического развития, на пороге которого она стояла накануне 1812 года».

Рассматривая Наполеона как порождение революции, державы-победительницы искали способ избежать революций.

Тут возможны разные подходы: можно опираться на штыки, а можно — на свободу и взаимное уважение граждан и государства. Венский конгресс выбрал первый путь, постановив, что державы-победительницы будут сообща подавлять любое революционное выступление. Роль главного европейского жандарма отвели России, и в 1848-1849 годах русскими штыками была подавлена Венгерская революция. Только после Крымской войны верхушка России стала сознавать необходимость перемен, но, вполне вероятно, уже было поздно. Получи русский народ свободу и собственность в начале XIX века, к началу XX века это был бы другой народ — со своими политическими традициями, взглядами и ценностями, с тем, что мы сейчас называем «гражданское общество». Вполне вероятно, у этого народа расплывчатое большевистское «светлое будущее» не вызвало бы ничего, кроме скептической усмешки. И тогда — а вдруг? — не было бы и революции, и советского безумия, и Великой Отечественной, и многих других бед, от которых до сих пор Россия не может прийти в себя…

Когда по Парижскому договору 1815 года союзники наложили на Францию контрибуцию в размере 700 млн франков, Александр заявил, что Россия отказывается от своей доли. Этим он показывал, что война с Наполеоном велась не ради добычи, а ради принципов.

Но именно принципам, по которым строилась в ту эпоху жизнь, был нанесен крайне тяжелый удар.

Как итоги войны 1812 года, так и окончание наполеоновской эпохи в целом привели к тому, что можно назвать кризисом смысла жизни. До Наполеона и при нем главным для человека было совершить подвиг, завоевать место в истории, добыть свой кусочек славы - на этом и держалась вся эпоха, потому она и стала возможна. Поэт писал: «Я желал бы славы, но не для себя, а чтобы озарить ею могилу отца и колыбель сына». Наполеон дал эту возможность. Но славы было слишком много, и по причине перепроизводства она не принесла тех дивидендов (ордена, деньги, титулы, внимание женщин), на которые люди могли рассчитывать: подвиги обесценились. Наполеон опустошил не только материальный мир государств, но и внутренний духовный мир людей: после него в мире стало пусто и скучно. Для многих тысяч людей как в Европе, так и в России мир рухнул именно после того, как кончилась война.

А ведь еще имелось немалое количество тех, кому не хватило войны. Декабристы в России, которых при советской власти расценивали как предтечу социалистической революции, на самом деле, скорее всего, просто пытались догнать ушедший поезд.

Сенатская площадь была для них Тулоном, который в каждой перестрелке ищет князь Андрей у Толстого. «В 14-м году существование молодежи в Петербурге было томительно, — писал декабрист Иван Якушкин. — В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события и некоторым образом участвовали в них (Якушкин в лейб-гвардии Семеновском полку прошел Отечественную войну и Заграничный поход, был награжден орденом святого Георгия 4-й степени и Кульмским крестом. — Прим. автора); теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь». Часть декабристов в наполеоновские годы была слишком молода и не успела блеснуть, часть блеснула, но считала, что заслужила больше, чем получила. «Мы умрем! Как славно мы умрем!» - вскричал декабрист , узнав, что восстание все же будет. В 1812 году ему было 10 лет.

Известная формула Герцена о том, что декабристы хотели сделать революцию «для народа, но без народа», — красива и очень хорошо заслоняет то, что декабристы о народе в общем-то почти не думали.

Отмена крепостного права, имевшаяся во всех программах декабристов, по тем временам уже давно была общим местом. А вот куда более важный вопрос наделения крестьян землей в «Манифесте к русскому народу» Сергея Трубецкого не рассматривался совсем, а в Конституции и «Русской правде» Пестеля хоть и рассматривался, но так, что крестьяне не получали почти ничего. Показателен в этом смысле и личный опыт декабристов по освобождению крестьян: Иван Якушкин, решив дать своим крестьянам волю, землю оставил себе. Якушкина не поняли не только крестьяне, из пришел ему ответ: «...если допустить способ, вами предлагаемый, то другие могут воспользоваться им, чтобы избавиться от обязанностей относительно своих крестьян». Обязанности и правда были: например, в неурожайный год помещик обязан был кормить крестьян за свой счет. Так что Герцен, скорее всего, не прав в обоих пунктах: декабристы хотели сделать революцию не только «без народа», но и не «для народа», а для самих себя.

Они потому и не пошли в атаку утром 14 декабря, когда у них все еще могло получиться, что по их меркам у них и так уже все получилось: славная смерть — вот и все, что им нужно было от жизни. Вполне вероятно, Николай I разгадал их — и казнил только пятерых, обрекши остальных на наказание мучительной и, скажем прямо, довольно бесславной жизнью.

Наполеон показал, что можно перевернуть мир. И он же показал, что мир на самом деле не переворачивается — все ведь вернулось на круги своя.

Разочарование было массовым. На фоне минувшей эпохи все мужчины казались карликами. Лермонтов, описывая Печорина, дал портрет одного из «детей 1812 года», который ищет и не находит смысла жизни. Печорину скучно жить, ему не для чего жить. Печорин бросается под пули, но это не разогревает его кровь и никуда не продвигает его философию: «Ведь хуже смерти ничего не случится — а смерти не минуешь!» — мысль и в те времена давно и весьма банальная. Потом Печорин пытается влюбиться в княжну Мэри — но, оказывается, он не умеет любить: не учили. (Любовь в ее нынешнем понимании тогда была редкость — у мужчин на нее в общем-то никогда не хватало времени, браки устраивали родители жениха и невесты, «дети» же почти всегда принимали родительский выбор.) Сам Лермонтов был таким же: его не учили любить (кстати, рисуя линию Печорин — Вера, Лермонтов пытается хотя бы в повести довести до желаемого конца свой роман с Варварой Лопухиной, с которой был помолвлен, но разлучен, и вышла замуж она за богатого помещика Николая Бахметева старше ее на 17 лет). Всякая война проигрывала 12-му году в сравнении. Валерик был, конечно, жестокой битвой (русские и чеченцы три часа рубились саблями, Лермонтов писал, что «даже два часа спустя в овраге пахло кровью»), но он не мог даже сравниться с любой арьергардной схваткой Отечественной войны.

Видимо, подобное же чувство было у Толстого, поехавшего в 1854 году в Севастополь. Он забрался на самый гибельный 4-й бастион (в некоторые дни на бастион падало до двух тысяч неприятельских снарядов) и писал оттуда брату Сергею: «Дух в войсках выше всякого описания. Во времена Древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо «Здорово, ребята!» говорил: «Нужно умирать, ребята! Умрете?», и войска отвечали: «Умрем, Ваше Превосходительство, ура!»

И это был не эффект, а на лице каждого видно было, что не шутя, а взаправду, и уже 2200 исполнили это обещание.

Раненый солдат, почти умирающий, рассказывал мне, как они брали 24-ю французскую батарею, и их не подкрепили; он плакал навзрыд. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами. Солдаты вырывают трубки из бомб. Женщины носят воду на бастионы для солдат. Многие убиты и ранены. Священники с крестами ходят на бастионы и под огнем читают молитвы. В одной бригаде было 160 человек, которые раненые не вышли из фронта. Чудное время!..»

Однако Севастополь не заслонил Отечественную войну — тем более что ведь Россия не победила. Вместо славы война принесла разочарование и стыд. «Для чего жить?!» — об этом размышляет , вернувшийся домой после Аустерлица, другого постыдного поражения России. Возможно, Толстой записал свое и своих сверстников настроение после окончания Крымской войны. Ему, как и миллионам других людей в посленаполеоновскую эпоху, требовалась идея для оправдания собственного бытия. И Толстой эту идею придумал.

В знаменитом эпизоде с дубом князь Андрей сначала решает, что его время прошло («пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь — наша жизнь кончена!»), а потом, увидев, что дуб выбросил молодую листву, он вдруг понимает, что жизнь продолжается. Правда, определенности в этом решении немного («надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»), однако заметнее всего вот что:

«Тулона», поиском которого задавался князь Андрей в 1805 году, теперь нет.

Он перестал искать подвиги — он решил просто жить, просто жить для себя! Правда, сам князь Андрей пожить для себя не успел. А вот Безухов и вышедшая за него Наташа как раз являются примером этой идеи: они просто живут для себя. Не для мира и не для истории, не для Бога, а для себя. Любят друг друга, делают детей, стирают пеленки...

Писатель Марк Алданов в работе «Загадка Толстого» отмечает, что писатель в «Войне и мире» на примере Болконских и Ростовых пытался понять, какая жизнь лучше — духовная или материальная. Алданов отмечает, что Болконские, в семье которых идет «напряженная духовная работа», все несчастны. Ростовы же, у которых «никто никогда не мыслит, там даже и думают только время от времени», наоборот — «блаженствуют от вступления в жизнь до ее последней минуты».

Смысл жизни — сама жизнь, а не подвиги, не доблести и не слава.

Это свое открытие Толстой предложил людям, дополнив его идеей исторического фатализма, согласно которой все будет как будет. Толстой низвел смысл жизни человека до смысла жизни муравья. Но все ему поверили: и потому, что жить для себя казалось так здорово, и потому, что путем подвигов ведь тоже уже ходили, и этот путь не дал ничего. В нынешней России этот взгляд на жизнь из-за отсутствия религии и поддерживаемых ею нравственных устоев принял особо тяжелые формы.

Некто, заслонившийся от нас инициалами «П.К», написал в 1912 году в провинциальной газете «Жизнь Алтая»: «Мы видим, таким образом, что даже спасительная и славная для России война 1812 года (…) принесла за собой зло, и зло немалое.

Да будет же нам позволено заключить, что всякая война есть зло, и пожелать, чтобы дальнейший прогресс человечества избавил нас от самой возможности возникновения этого зла».

Двести лет назад Наполеон начал войну с Россией, закончившейся его - для многих неожиданным - разгромом. Что было главной причиной поражения: народ, зима иль русский бог?

В год двухсотлетия русской кампании Наполеона, закончившейся разгромом «великой армии», в Германии выходит множество книг, рассказывающих об этом походе. Это и монографии немецких историков, и переводы, и переиздания, многостраничные научные труды и популярные издания. Их авторы задаются тем же вопросом, что и Пушкин в «Евгении Онегине»:

Гроза двенадцатого года
Настала - кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
Кость, брошенная Наполеону

Что же всё-таки было причиной поражения «великой армии» Наполеона? Однозначного ответа не даёт никто. Одни считают, что главную роль сыграла плохая подготовка к русской кампании, чрезмерная самоуверенность Наполеона и суровость российского климата («зима»). Другие историки особо выделяют храбрость русских солдат и небывалый патриотический подъём («остервенение народа»). Третьи с восхищением пишут о блестящей тактике Барклая-де-Толли и позже Кутузова, не вступавших в решающую битву и выматывавших противника вплоть до Бородина. Так, Адам Замойский (Adam Zamoyski) называет решение «бросить кость» Наполеону, отдав ему Москву, «блестящим». Четвёртые возражают, что называется, по всем пунктам, кроме стойкости русской армии (её не оспаривает никто).

Холода в 1812 году начались действительно раньше, чем обычно, - в октябре. Но судьба наполеоновской армии к тому времени была решена. Её остатки уже отступали в совершенном беспорядке из Москвы. Катастрофа разразилась намного раньше - в сущности, ещё до Бородинского сражения. Готовя поход в Россию, Наполеон, конечно, учёл некоторые российские особенности, но далеко не все.

Ни такой плотности населения, как в Центральной и Западной Европе, ни такого высокого, как там, уровня жизни в России не было. Нищие крестьяне и немногие, тоже не слишком богатые, помещики прокормить сотни тысяч наполеоновских солдат не могли. Едва расположившись на ночлег, те сразу отправлялись на поиски провианта, обирая местное население до нитки и вызывая ненависть к себе, которая скоро аукнулась «дубиной народной войны».

Дураки и дороги?

Плохие дороги и огромные расстояния привели к тому, что заготовленные заранее обозы остались далеко позади «великой армии». Многие из них застряли в Польше и Литве. Достаточно сказать, что в начале 1813 года русская армия, уже наступая и гоня французов, только в Вильне захватила четыре миллиона порций хлеба и сухарей, почти столько же мяса, спирт, вино, тысячи тонн обмундирования и различного военного снаряжения. Всё это было заготовлено французами для русской кампании, но так и не дошло до боевых частей.

Падёж кавалерийских и артиллерийских лошадей, которым, как и людям, приходилось рассчитывать только на подножный корм, имел колоссальные масштабы. Несколько десятков тысяч лошадей не дошли даже до Смоленска, что в значительной степени ослабило наполеоновскую армию.

Кроме того, её косили тиф и различные инфекционные заболевания. Боевой дух упал уже в первые недели кампании, количество больных исчислялось десятками тысяч. Незадолго до Бородинского сражения было установлено, что от 400-тысячной армии в строю осталось всего 225 тысяч человек. Лёгкая кавалерия, например, потеряла половину своего состава. А по подсчётам французских квартирьеров, которые приводит в своей книге «Россия против Наполеона» Доминик Ливен (Dominic Lieven), только в первые полтора месяца из армии Наполеона дезертировали 50 тысяч человек.

Одной из причин массового дезертирства было то, что французская армия лишь наполовину состояла из французов. Многие закалённые в боях ветераны ушли на покой ещё в конце 1811 года, их сменили мобилизованные добровольно-принудительно итальянцы, голландцы, немцы, швейцарцы, бельгийцы... Впрочем, как пишет историк Даниэль Фуррер (Daniel Furrer), немало этих «союзников» сражалось весьма храбро. Из 27 тысяч итальянцев только около тысячи вернулись после русской кампании домой. А из 1300 швейцарских солдат около тысячи погибли, прикрывая переправу через Березину во время отступления «великой армии».

Немцы против немцев

Немцы сражались и на той, и на другой стороне. Германские королевства и княжества были частично оккупированы французами, частично - как Пруссия - вынуждены были под давлением Наполеона и угрозой оккупации стать его союзниками. В русском походе участвовали 30 тысяч баварцев, 27 тысяч солдат и офицеров из Вестфальского королевства, 20 тысяч саксонцев и столько же пруссаков. «Союзникам» из Пруссии, которая незадолго до этого была союзницей России, Бонапарт особенно не доверял, на всякий случай отдав прусскую дивизию под командование французскому маршалу.

Что касается русской армии, то в её составе был особый Русско-немецкий легион, который формировался, в частности, из гусаров и пехотинцев, перешедших на сторону России уже после вторжения Наполеона. К концу кампании численность легиона составляла почти 10 тысяч человек: два гусарских полка, две пехотные бригады, рота егерей и конноартиллерийская рота. Командовали частями прусские офицеры, а всем легионом - граф Людвиг Георг Вальмоден-Гимборн (Ludwig Georg Wallmoden-Gimborn).

Ещё одна тема, которая особенно занимает немецких историков: кто виноват в пожаре Москвы? Кто поджёг её, когда в Москву вступила армия Наполеона: французские солдаты, генерал-губернатор граф Ростопчин, русские лазутчики? Для Анки Мюльштайн (Anka Muhlstein), автора книги «Московский пожар. Наполеон в России», нет сомнений: Москву подожгли по приказу Фёдора Ростопчина, чем тот сам долгое время хвастался. Царь Александр был, кстати, весьма недоволен. Ещё бы! В Москве сгорели почти шесть с половиной тысяч домов из девяти тысяч, более восьми тысяч лавок и складов, больше трети церквей. В огне погибли две тысячи раненых русских солдат, которых отступавшие не успели забрать с собой...

Значительная часть книги «Московский пожар», как и других трудов, рассказывающих о войне 1812 года, посвящена Бородинскому сражению. И тут вопрос номер один: потери сторон. По новейшим данным, французы потеряли 30 тысяч человек (примерно каждого пятого), русские - около 44 тысяч (каждого третьего). К сожалению, в России находятся псевдоисторики, всячески преуменьшающие русские потери и преувеличивающие французские. Кроме того, что это неправда, следует сказать, что это совершенно не нужно. Статистика потерь никак не умаляет героизма участников Бородинского сражения, как и то, что формально его выиграл Наполеон, занявший в результате Москву. Но победа эта была пирровой...

Наполеон был гений и как он одерживал свои победы знают все: включал свой гений и одерживал. А вот как он добивался при всей своей гениальности поражений?
Вопрос не был праздным ни в 19 веке, им тогда задавался всякий просвещённый человек, ни в 20 веке. Учесть его ошибки пытались и Гитлер и Сталин, этот вопрос по прежнему важен и в 21 веке. Цена ошибок всё больше и больше, а времени на принятие верного решения иногда не хватает.
В эпопее Наполеона был период, когда все его ошибки стали видны как под увеличительным стеклом. История войны 1812 года - позволяет нам увидеть с нашего далёка ошибки гения для того, чтобы их не повторять. Будем приводить мнение об ошибках Наполеона Верещагина В. В. с собственными комментариями.

1. Пренебрежение мелочами.
"(О наступлении на Москву) Скоро в огромной армии стал сказываться беспорядок: броды через ручьи и речки были сбиты, перепорчены, полки проходили где и как им вздумалось, никто об этом не заботился, так как генеральный штаб пренебрегал такими мелочами. Никто не указывал опасных мест или лучшую дорогу, если их было несколько; всякий отдельный корпус действовал на свой страх… Все эти беспорядки тем резче бросались в глаза, что Барклай-де-Толли отходил со своих позиций в полном порядке: ни брошенных повозок, ни мертвых лошадей, хоть бы один отсталый солдат или перебежчик." *
В большом новом деле не бывает мелочей. особенно обидны те мелочи, которые не только можно, но и нужно было предусмотреть.
Если перенести подобные обстоятельства в наше время: "В офисе у Николая царили разные настроения, кто-то сидел на запасах бумаги, кто-то дружил с водителями, а кто-то знал, как подойти к начальству. Поэтому любой вопрос (послать запрос, напечатать отчёт, собрать исполнителей) надо было решать не прямо, а на свой страх и риск или же долгое время собирать информацию о том, как его решать. Новый начальник довольно быстро приказал ввести отделам чёткие правила, вывесить их в едином месте, наказывать за неисполнение. Работать сразу стало легче."

2. Пренебрежение интуитивными сигналами.
"Мюрат, - сказал император французов, …в Витебске, -первая русская кампания кончена; водрузим здесь наши знамена.1813 год увидит нас в Москве, 1814 - в Петербурге. Война с Россиею - трехлетняя война!» - так говорил гений Наполеона, его интуиция. Однако он не послушал собственную гениальность. Когда человек отказывает собственной интуиции, он терпит сокрушительное поражение.
Пример из жизни офисных работников: "Андрей чувствовал, даже в груди что-то трепетало, что нельзя высовываться в этод день со своим докладом. Перед началом он решил отсидеться в углу. Однако на собрании на него что-то нашло, он пошёл к трибуне, стал выступать, послышались недоумённые возгласы, вопросы, его подняли на смех,…дальше лучше не вспоминать. После этого Андрей ввёл чёткое правило- все публичные выступления тщательно подготавливать. А если он ощущал трепет в груди, то менял тактику и готовился особенно тщательно или отменял выступление."

3. Приенебрежение групповым мнением.
"Но чем решительнее хочет действовать император, тем сильнее сказывается охлаждение и недовольство вокруг него… Бертье,… позволил себе представить мотивированное заключение в этом смысле императору, но тот принял его очень худо: "Подите вы прочь,- сказал он ему, -вы мне не нужны . Поезжайте домой, я никого не держу силой" * .
Групповое мнение - страшная сила. И если все вокруг высказываются не в пользу решения командира, однако главное лицо настаивает, то когда решение будет исполняться, люди будут вольно невольно саботировать его. Ещё хуже, если в результате развития событий люди будут считать себя правыми, а начальника идиотом. Вот если главный некоторое время потратит на обсуждение, обучение, уговоры, даже тренировку, по многим пунктам прислушается к мнению людей и поменяет правила, подстраиваясь под некоторые моменты, тогда его решений будут ждать с нетерпением.

4. Не представляется негативный исход.
Наполеон перед решающим походом на Москву думает о победе и вообще не рассматривает негативный сценарий: " Тут во всем будет у нас недостаток, … в Москве же все получим даром. Ведь если всегда ожидать стечения всех благоприятных обстоятельств, то никогда ничего нельзя предпринимать; чтобы кончить что-нибудь, нужно сначала начать … - следование правилу не обеспечивает еще успеха, а успех, напротив, создает правило, и если … кампания удастся, то из этих новых успехов наверное создастся новое руководство для будущего" .
Случай из нынешнего времени: "Займу я денег и куплю машину", - думал Иван Петрович. В своих мыслях он нарезал крутые километры, ездил в Киев и Львов. Через месяц он разбил купленную в кредит машину, а деньги выплачивал ещё три года. Месяц езды на машине обошёлся ему вдвое дороже самой машины.

5 . Поведение соперника рисуется в удобном ракурсе.
"Предположим, однако, что Александр (император) и после того станет упрямиться - что ж, я войду тогда в сношения с жителями столицы, с боярами, они поймут свои выгоды, оценят свободу" ... рассуждал Наполеон в 1912 году и прибавил, "что Москва ненавидит Петербург, и он сумеет воспользоваться этим соперничеством - результаты этой зависти между столицами могут быть неисчислимы..."
"А я как зайду к начальству, как скажу им, что я всё про них знаю, так они мне всё дадут, что я не попрошу,"- мечтал слесарь жека уже который год. Один раз даже разговор завёл, так чуть на более плохую точку не перевели.

6. Сомнения ухудшают даже плохой план.
"Однако, сомнения и колебания Наполеона при наступлении на Москву отразились на движении французской армии, и хорошо задуманный план -врезавшись между русских армий, разбить каждую отдельно - не был исполнен".*
Сомнения помешали и Наполеону сразу разбить русские армии, и серьёзно ухудшили супружеские отношения одного инженера. Михаил никак не мог решить, что дарить жене на День рождения. В результате, просомневавшись целый день, вечером он стоял у дверей без хоть какого-нибудь подарка.

7. Раз обманувшись, следует обмануться ещё раз.
"Сам Наполеон понимал, что его "заманивают", как он выразился, но, как сказано, если не от Москвы, то от Смоленска, пока не мог отказаться и двинулся на последний город, продолжая одерживать "победы" своих бюллетеней (посланий в Париж). Одерживать эти победы было тем легче, что русский план отступления помогал правдоподобию их: французы все наступали, а русские все отходили - значит первые все одерживали победы над последними."* В плену ослепления призрак успеха принимал за успех.
Бывает, что человек обманывается и, понимая пагубность положения, видит выход только в продолжении обмана.Так, проигравшись в казино, игрок любыми путями, используя враньё, занимает деньги отыграться и, наконец, теряет всё.

8. Неуверенность в правильности решения рождает смешное поведение.
"Наполеон пользуется первым, кажущимся ему удобным, случаем и заговаривает о своих мирных чувствах и намерениях с пленным генералом Тучковым, которого просит написать о них своему брату, тоже генералу русской армии. "Не я начал войну!- говорил он, -Зачем вы отступаете? Зачем отдали мне Смоленск - ничего так не желаю, как заключить мир»... Он просит Тучкова написать и о том, что главнокомандующий поступает дурно, выводя за собою все власти. Он делает Тучкову предложение составить род третейского суда для решения, на чьей стороне больше вероятности победы - если решат, что на русской, то пусть назначат место сражения, а коли на французской - так зачем далее проливать кровь по-пустому, «вступим в переговоры и заключим мир".*
Когда Зина поняла, что муж ей изменяет, она от полнейшей растерянности поехала к разлучнице и стала ей объяснять, что той должно быть стыдно разбивать их союз. "Давай с Вами будем дружить",- говорила Зина,-"а муж будет жить у меня".
Потом был развод, но своё унизительное поведение ей было вспоминать хуже всего.

9. Гипноз близости цели.
Твердо решившись идти вперед, Наполеон снова вполне овладел собою, сделался весел, спокоен.. Он говорит: "Мы слишком далеко забрались, чтобы отступить; Мир перед нами, - и мы в восьми днях расстояния от него - можно ли рассуждать, будучи так близко от цели? Идем на Москву!"
Долго ухаживая за девушкой парень наконец пригласил её к себе. Дома, несмотря на располагающую атмосферу, девушка опять отказала в близости. Парень решился наконец добиться цели и попытался взять её силой. Больше девушка с ним не общалась.

10. Уступи обстоятельствам, но не больше (чего не делал Наполеон).
Военный совет императора Александра решал наступления, но главнокомандующий неизменно принимал решение, противное общему увлечению, подавая сначала вид, будто разделяет его, и репутация его сильно пострадала от этого. Новый главнокомандующий Кутузов не решился рисковать своей очень большой популярностью и порешил принять битву, которую, как умный человек, тоже вряд ли одобрял".*
Однако Кутузов, понимая всю пагубность дальнейшего сражения, отказался от продолжения Бородинской битвы, которого многие ожидали, и на следующий день отвёл войска.

11. Не делегируются полномочия, допускается соревнование внутри команды.
Перед Бородинской битвой к Наполеону явился маршал Даву с предложением "отдать ему Понятовского, ночью перед рассветом он двинется с ним и со своими пятью дивизиями, силою в 35000, под прикрытием леса, в который упираются русские, обойдет их по старой Смоленской дороге и быстро ударит на левый фланг с тыла и прикончит тут русскую армию, а с нею и войну" .
Предложением этим Даву еще раз доказал, что он лучший тактик из всех маршалов Наполеоновской школы. Но Наполеон, внимательно выслушав маршала, после нескольких минут молчаливого размышления, ответил :"Нет! Это слишком своеобразное движение; оно очень удалит меня от моей прямой цели и заставит потерять много времени..."
Маршалы отправили к нему за помощью генерала Беллиара, который объяснил, что с позиции их видно, как все пространство Можайской дороги покрылось отступающими, повозками и беглецами... что нужен только еще один хороший удар, чтобы покончить с неприятельскою армией!
Император колеблется, сомневается и приказывает генералу пойти еще раз посмотреть и потом доложить ему: " что дело еще не выяснилось, что перед тем, как решиться дать последние резервы, он хочет яснее разобраться на своей шахматной доске!" Недовольные маршалы: "Что же это, наконец! Разве мы пришли сюда для удовольствия занимать поля? Что император делает там, назади? Он видит только обратную сторону дела. Коли он не хочет сам вести войну, перестал быть генералом и корчит императора, пускай убирается... в Тюльери и передает дело нам!" ...
Наполеоны нашего времени действуют так же. Директриса одного учебного заведения без конца бегала по учреждению, делая кучу чужой работы и множество выговоров. В результате все боялись начать действовать, чтобы не схлопотать выговор, а нужные дела не делались.

12. Фантастические планы.
"Тем временем становилось ясно, что Александр не удостаивал Наполеона ответом - это была кровная обида и он страшно рассердился. "3 октября после бессонной ночи он зовет маршалов : " послушайте новый план, который я составил. Принц Евгений, читайте: сжечь остаток Москвы, идти через Тверь на Петербург, куда Макдональд придет на соединение с нами! Мюрат и Даву пойдут в арриергарде. Представлялся ли когда-нибудь более высокий военный подвиг?... Какою славою мы покроемся и что скажет свет, когда узнает, что в три месяца мы покорили обе великие столицы севера?"
Но Даву и Дарю противопоставляют его увлечению время года, недостаток провианта, голую, голодную, к тому же больше воображаемую, дорогу из Твери в Петербург, идущую по болотам, и которую триста человек крестьян, в несколько часов, сделают непроходимою."*

13. Жестокость.
"Незадолго до выхода из Москвы, был отдан весьма странный приказ. Все начальники корпусов должны были представить цифровые данные числа больных, которые могли бы поправиться 1) через неделю, 2) через две недели, 3) через месяц, 4) количество людей, долженствовавших умереть через две недели, 5) через три недели; приказано было озаботиться перевозкою только означенных под №1, всех остальных предполагалось оставить"*. Русская компания была отмечена ненужной жестокостью постоянно: солдаты мародёрствовали и разоряли сёла ещё по дороге на Москву, доставая себе пропитание и фураж; "поджигателей" в Москве расстреливали без суда и следствия, хотя не ясно было, кто поджигал; пленных (а среди них было много гражданских) расстреливали, если кто по болезни отставал от колонны; обозы были перегружены наворованным добром, а свои раненые бросались умирать.
Иногда события на предприятии напоминают отход Наполеона из Москвы. Через месяц после начало нового директорствования начались увольнения. Разогнали психологов, уволили пенсионеров. Более мобильная молодёжь решила последовать за старшими и сами положили заявления на стол. Остались недальновидные и "свои люди", которые работать не любили, ответственность на себя не брали. Показатели упали.

14. Состояние - враг интуиции.
"В последнее время пребывания в Москве снова, как за время великого пожара, угнетенное состояние Наполеона стало сказываться вспышками. Это бывало при приемах по утрам, когда, окруженный начальниками армии, под их пытливыми взглядами, казавшимися ему укоризненными, он будто вызывал всех своим строгим видом; резкий отрывистый голос и бледность лица показывали, что он понимал истину и что она не давала ему покоя. Тут иногда его сердце изливалось на окружающих в жестоких, резких выговорах, не облегчавших, а скорее увеличивавших его пытку сознанием своей несправедливости".*
Многие говорилы, что в походе 1812 года Наполеон сам на себя не похож. Огромную энергию ему надо было в первую очередь тратить на улучшение своего собственного состояния, так как от этого напрямую зависел успех компании. Если положение трудное, начни с себя, подними себе настроение, улучши состояние.

15. В переговорах слышится то, что хочется слышать.
"Старая лиса" Кутузов хорошо понимал необходимость предоставить Наполеону время "изжариться в Москве в своем соку"; она убаюкала Лористона (посла) с таким искусством, что бедный посол в значительной степени поддался надежде на скорый мир, а главное, внушил ее своему повелителю, который решился еще ждать!
Однако, в ожидании этого желанного мира, положение французской армии начало делаться критическим: стала разгораться партизанская война. На фуражировки приходилось посылать отряды под сильными прикрытиями не только кавалерии, но и пехоты, даже артиллерии; всякую меру овса, каждую связку сена приходилось брать с боя"*.
Мария Ивановна каждый раз половину урока боролась за соблюдение железной дисциплины, хотя, конечно понимала, что её цель как учителя, в первую очередь, учить математике. В результате на её уроках была идеальная тишина, Мария Ивановна торжествовала победу, однако пол класса не справилось с министерской контрольной и её разбирали на педсовете.

16. Бездействие - худшее из действий.
"И все-таки Наполеон еще не решался открыто объявить о своем намерении уйти. Все казалось ему потерянным, если удивленная Европа увидит его отступающим, и все спасенным - если удастся переспорить Александра настойчивостью; почти уже побежденный, он откладывал со дня на день публичное признание своего поражения.
Среди военных и политических туч, около него собиравшихся, всегда прежде лихорадочно деятельный, Наполеон в полном смысле бездействовал: он проводил дни в толках о достоинстве тех или других од и посланий, полученных за последнее время из Франции, образцы которых были приведены, или за редакцией правил управления французской комедией в Париже, на которую положил целых три вечера.
Нельзя думать, чтобы Наполеон сам вполне доверял своему оптимизму; главным двигателем его поступков, очевидно, была нерешительность. Все окружающие удивлялись полному отсутствию в нем прежней живой, быстрой, сообразной требованию, решимости; видели, что гений его разучился прилаживаться к обстоятельствам, как это бывало при его возвышении."*
Если положение нестабильное, катится от плохого к худшему, то бездействие приводит к полному разгрому.
* Верещагин Василий Васильевич. Наполеон I в России, 1812.

С XV века ее называли «посольской дорогой». Кто только не ходил по ней, даже путешественники из далекой Венеции добирались на поклон к Ивану III. Иностранные послы, дипломаты, купцы тянулись в русские княжества, и путь их был, ясное дело, нелегок.

Дорога не была особенно прямой. В те далекие времена люди шли вдоль рек, через трудные переправы на Днепре, по густым лесам и болотам. Зимой распутицы не было, и иноземные послы мчали до русского князя на санях. Ночевать им приходилось в лесу у костра, завернувшись в звериные шкуры, или в случайной избушке. Меж тем, это был самый короткий и быстрый способ добраться до Москвы, если, конечно, не замерзнешь в чаще и не наткнешься на разбойничков.

После того, как в 1570 году Иван Грозный установил государеву ямскую службу, сообщение стало совершенствоваться, дороги понемногу жить поборами со знатных путешественников. Однако ж, когда Марина Мнишек в 1606 году спешила на свое венчание с новым русским царем Дмитрием Ивановичем, более известным в дальнейшем как Лжедмитрий, в своем дневнике она записала: «Дорога прегадкая, мостов насчитала больше сорока пяти» .

Главным «западом» для Руси в то время была, конечно, Речь Посполитая, о чем хорошо несколько позже сказал Петр Первый - «Просвещение наших предков не проникало далее Польши». Но и в Польшу-то оно шло по этой дороге. До 16 века Смоленск переходил из рук в руки, и по большей части принадлежал Речи Посполитой. Когда Смоленск был окончательно отбит, в архивных документах появились сведения о строительстве новой смоленской дороги. (теперь, это, разумеется, старая дорога).

При Екатерине же появилось такое чудесное нововведение, как путевые столбы. Благодаря чему граф Калиостро, получивший высочайшую аудиенцию у императрицы, смог точно указать версту, где у его кареты отвалилось колесо и была утеряна часть багажа…

После войны 1812 года огромный колорит дороге придавали смоленские мужики, особенно ямщики, которые фонтанировали анекдотами и легендами о наполеоновской армии и о самом Наполеоне. Как Наполеон перепутал козу с казаком, как вязли французские повозки с сапогами на переправах. Как всей деревней от француза в овраге прятались вместе со всем скотом, ну и тому подобное…

Кстати, в письмах своей Жозефине Бонапарт описывает все дорожные трудности как сущий пустяк. Самая же долгоиграющая дорожная легенда была связана с мемуарами генерала и писателя графа де Сегюра, вышедшими в 1824 году. Во время отступления он находился в свите Наполеона. Наиболее интригующей в его книге оказалась следующая фраза: "От Гжатска до Михайловской деревни между Дорогобужем и Смоленском в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что пришлось бросить в Семлевское озеро вывезенную из Москвы добычу: здесь были потоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с Ивана Великого".

В советское время, и в наши дни клад пытались отыскать. Но Семлевское озеро, более похожее на болото еще при Наполеоне, фактически затерялось среди топей. Не осталось даже названия. Однако не перевелись романтики, которые ищут это озеро до сих пор.

Во первой половине 19го века случилась на смоленской дороге обыкновенная русская история. Разумеется, в стиле гоголевского ревизора. И закончилась она большим скандалом и судом над неким Хмельницким, в ту пору губернатором Смоленска. В течение нескольких лет чиновники осуществляли дорогостоящий ремонт мостов и перестройку дороги, по большей части на бумаге. Выяснив, что на каждую версту они якобы тратили по тридцать пять тысяч рублей, что в10 раз дороже реальных затрат, Николай I воскликнул:

«Дешевле вымостить эту дорогу серебряными рублевиками, чем камнем!»

И все-таки, после войны 1812 года дорога от Смоленска до Москвы была выправлена и починена. На ней появились постоялые дворы, почтовые станции. Жители же окрестных селений всем миром возводили плавучие мосты через Днепр. Деревни и города на берегу смоленской дороги переживали небывалый расцвет… Затем грянула революция, и пространство заполнилось новым людом. Сама дорога спешила измениться.

Таковы были последние, заключительные моменты Бородинского сражения: русский солдат наблюдал воочию именно в последние часы сражения, что 1) кавалерия, 2) артиллерия и 3) пехота были на высоте.

И когда русская армия затем узнала (и увидела), что французы ушли ночью и на рассвете первые с кровавого поля, то никакое позднейшее хвастовство французских бюллетеней и французских историков не могло ни в малой степени поколебать ее убеждения, что победа в этот день одержана русскими и никем другим.

И никакая ложь неприятеля, никакие усилия недругов и клеветников и ненавистников Кутузова русских, и иностранных, никакая система извращений и замалчивании со стороны как иноземных историков, так и некоторых представителей старой, буржуазной (и дворянской) школы не могли и не могут умалить великой заслуги русского солдата, русского командного состава и великого русского полководца в день Бородина.

Но главное, что потерял Наполеон в результате Бородинского сражения, это - стратегическую инициативу и возможность ее в эту войну вернуть. Если бы за два своих «успеха» Наполеон заплатил не такую ужасающую цену, какую он заплатил на самом деле, если бы он взял Багратионовы флеши и утвердился на них после первой, а не после седьмой (или, точнее, восьмой) атаки на них, причем флеши все время переходили из рук в руки и только в 11 1/2 часов утра были окончательно покинуты Коновницыным, или если бы вице-король Евгений овладел Курганной высотой и люнетом (батареей Раевского) непосредственно или хоть вскоре после того, как ему удалось овладеть деревней Бородино, утром, а не в 4 1/3 часа вечера, то он не положил бы тут большую часть своих лучших войск, т. е. 58 1/2 тысячи человек убитыми и ранеными, которых он оставил на Бородинском поле (из 136 тысяч, которые утром вступили в бой), - тогда и только тогда он мог бы хоть пытаться бороться за инициативу. В том-то и дело, что Бородино, даже с точки зрения некоторых французов, не лгущих в интересах создания легенды, а желающих дать себе трезвый отчет о положении, сложившемся после боя, оказалось безусловно поражением французской армии в точном смысле слова, но вовсе не «нерешительным сражением», как его так долго именовали; известные сказанные Наполеоном слова, что в Бородинском сражении французы показали себя достойными победы, а русские показали себя достойными называться непобедимыми, весьма ясно показывают, что и он считал Бородино своей неудачей. В самом деле: ведь первая часть этой фразы говорит о том, что французы при Бородине сражались с блестящей храбростью, исполнили свой боевой долг не хуже чем в Италии, в Сирии, Египте, в Австрии, Пруссии, где они одерживали под его водительством громадные по своему историческому значению победы, создавшие его всеевропейское владычество, - и французская армия, по его мнению, была достойна и на этот раз одержать победу. Была достойна, но не одержала! Вторая часть этой фразы не только правдива по существу, но и подводит знаменательный в устах Наполеона итог великому Бородинскому состязанию. Русские под Бородином оказались непобедимыми. Наполеон был не только очень строг, но и крайне скуп в оценке врагов, с которыми встречался за свою долгую боевую жизнь в трех частях света: в Европе, в Африке, в Азии и опять в Европе; он бился против многих наций. Но непобедимыми он назвал только русских и больше никого. В данном случае вражда, политика, государственного деятеля умолкла перед невольным восхищением полководца-стратега.

Переходим от Наполеона к Кутузову.

Прежде всего инициатива сражения принадлежала Кутузову, так же как он взял на свою ответственность и окончательный выбор позиции. И эта избранная позиция оказалась в самом деле, как выходило из донесения Кутузова царю, лучшей из возможных в тот момент для Кутузова, чтобы дать бой. Все распоряжения Кутузова отмечены и перед боем, и во время боя глубокой продуманностью. Он затевает бой у Шевардина и дает этим возможность продолжить и закончить или почти закончить укрепление позиции у Багратионовых флешей на левом фланге и превратить к рассвету 26 августа (7 сентября) батарею Раевского в грозный «сомкнутый люнет». Кутузов прекрасно разгадывает мысль Наполеона, прямо рассчитанную на то, чтобы сбить русского главнокомандующего с толка: Кутузов, не оставляя укрепления центра и правого фланга и после жаркой схватки у деревни Бородино и взятия деревни вице-королем Евгением, даже усиливая оборону, - в то же время постоянно командирует посылать подкрепления на помощь Багратиону на левый фланг, еще до боя обильно снабженный войсками. Мало того: Тучков 1-й был поставлен им около Утицы («в засаде»), чтобы в нужный момент броситься на помощь к южной из трех флешей. Все это заставило Наполеона бороться в течение сражения и особенно до полудня разом на два фронта: на центральном фланге у центральной батареи (Раевского) и на левом фланге, где продолжалось сопротивление атакам сначала у флешей, потом у Семеновской возвышенности. В этих кровопролитных боях сломлена была превосходная французская кавалерия. Читатель встретит в литературе о Бородинском сражении частое упоминание о том, что к концу войны 1812 г. плохо подкованные лошади «большой армии» Наполеона гибли тысячами, так как совсем не справлялись с покрытыми снегом обледенелыми зимними дорогами, где скользили и падали на каждом шагу. Здесь нужно сказать, что уже в начале и середине сентября, при чудесной летней погоде, где и в помине не было ни «мороза», ни «снега», ни «льда», в колоссальных кавалерийских боях у флешей, у Семеновского (главным образом у Семеновского оврага. - Ред. ), у Курганной высоты истреблен был цвет французской конницы. От рассвета дня 7 сентября до ночи того же дня, до сражения, кавалерия Наполеона - это одно, а после сражения - это нечто совсем другое. Конечно, бескормица, плохая ковка и вообще все последовавшие бедствия французской армии прикончили кавалерию при отступлении, где приходилось спешивать целые полки и бросать (как в четырехдневном бою под Красным) многоорудийные батареи на произвол судьбы за невозможностью организовать конную тягу; невознаградимые потери в Бородинском сражении французской конницы, оказавшейся в общем к концу сражения несравненно слабее русской, покончили с кавалерией, как с одной из основных сил армии, на которые Наполеон впредь мог рассчитывать. Заметим, что и в разгаре боя Кутузов в решительный момент, когда ему нужно было поддержать и левый фланг и центр, поручил именно русским кавалеристам Уварова и коннице Платова совершить придуманную им диверсию на левом фланге неприятельской армии; ликвидирован был этот крупнейший кавалерийский рейд вовсе не французской кавалерией, а приказом Кутузова, прервавшего по своим общим тактическим соображениям завязавшийся бой. Припомним забываемое всеми французскими и недостаточно оцененное некоторыми русскими авторами очень существенное и очень характерное обстоятельство, что увлекшийся и прочно себя почувствовавший Уваров позволил себе не сразу выполнить приказ о возвращении, и главнокомандующий принужден был повторить свой приказ и настоять на его выполнении.

Выше я уже сказал о поставленном, по личному распоряжению Кутузова, на юге левого крыла русских войск, в кустарниках и лесу корпусе Тучкова 1-го, что не было предусмотрено ранее составленной и уже розданной по армии диспозицией, и если это не принесло всей ожидаемой пользы, то только по вине Беннигсена. Широта кругозора, свойственная великим полководцам, охватывала громадные растянувшиеся линии, и забота Кутузова о том, чтобы насколько возможно более русская армия была в состоянии с успехом выдерживать ожесточенные атаки на левом фланге и в центре, именно и породила посылку Уварова и Платова не к флешам и не в центр русского расположения (т. е. не к Курганной высоте), а на тылы левого наполеоновского фланга, где стояли резервы. Его распоряжение привело к тому, что смятение, причиненное внезапностью и абсолютной неожиданностью кавалерийского нападения на этот далекий «тихий участок» французских линий, встревожило Наполеона, и он на целых два (точнее, на 2 1/2) часа приостановил атаку в центре и уменьшил наступление на левом фланге русской армии. А больше ничего в данный момент Кутузову и не требовалось от этой затеянной и вовремя прерванной демонстрации.