Не властны мы в своей судьбе. Признание « Стихи о любви

) Девять лет, с 1816 по 1825, Евгений Баратынский боролся с судьбой, не единожды раскаиваясь в том, что решил стать солдатом. Всё его нутро противилось этому. Иногда ему казалось, что сил выносить эту пытку, нет. Но другого пути смыть позорное пятно, у него не было: надо было дослужиться до офицерского чина.

Однажды от прошения уйти в отставку его уберегла мать, мудро настоявшая на том, что выпавшее ему испытание следует пройти до конца. Иначе это будет очередным малодушным поступком.

За девять лет испытаний Евгений Баратынский сделается знаменитым и глубоким поэтом, а несчастье укрепило его в мысли, что всё имеет две стороны: и что несчастье может быть плодотворным. Кроме того, он понял, что художник должен изображать не только «святость», но и порочность человека.

Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области - сияния и тьмы -
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает:
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда один его намек.

В Петербурге поэт особенно сдружился с Дельвигом. С ним они снимали одну квартиру на двоих и отношения между ними складывались почти родственные. Баратынский вообще отличался тем, что если с кем-то дружил, то всё остальное отходило на второй план, даже литература и поэзия.

Это потом, не единожды разочаровавшись во многих прежде бывших единомышленниках, он стал предпочитать уединение. Но это уже будет после женитьбы. А пока друг вводит его в свой круг «союза поэтов»: Пушкина, Кюхельбекера и Дельвига.

Дай руку мне, товарищ добрый мой,
Путём одним пойдём до двери гроба,
И тщетно нам за грозною бедой
Беду грозней пошлёт судьбины злоба.
Ты помнишь ли, в какой печальный срок
Впервые ты узнал мой уголок?
Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой
Боролся я, почти лишённый сил?
Я погибал - ты дух мой оживил
Надеждою возвышенной и новой.
(Дельвигу, 1922. Отрывок)

Вскоре Дельвиг, без согласия Баратынского, отдает его стихи в журнал, где их напечатали. Правда, поэт не был в восторге от такого поступка друга, но дебют состоялся, а общение в «союзе поэтов» способствовало укреплению таланта.

В 1920-м Баратынский отправляется на север, в Финляндию. Казалось, со стихами придется надолго расстаться, но, к неожиданности самого поэта, Финляндия покорила его, а после издания элегии «Финляндия» его стали называть ее певцом.

Кроме того, Петербург был рядом, общение с Дельвигом продолжалось, да и в Финляндии появились новые друзья: Н.Коншин, которому поэт посвятил не одно стихотворение, и Н.Путята, позднее ставший не только другом, но и родственником.

В конце службы Баратынский знакомится с Аграфеной Фёдоровной Закревской, в которую страстно влюбляется. Ей он посвящает поэму «Бал» и многие женские образы его лирических стихотворений связаны с этой женщиной:

Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела!
Раба томительной мечты!
В тоске душевной пустоты,
Чего еще душою хочешь?
Как Магдалина, плачешь ты,
И, как русалка, ты хохочешь!

Первая юношеская любовь Евгения Баратынского к Вареньке Кучиной, дальней родственнице, вдохновила поэта на цикл грустных элегий, связанных с несостоявшейся любовью: «Ропот», «Разуверение», «Разлука» и знаменитое «Признание», больше похожее на психологический роман, приводивший в восхищение Александра Сергеевича:

Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
Путь новый я избрал, путь новый избери;
Печаль бесплодную рассудком усмири
И не вступай, молю, в напрасный суд со мною.
Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даём поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
(Признание, отрывок)

В апреле 1825 года, наконец, после долгого ходатайства сначала В.Жуковского, а потом А.И.Тургенева, Евгению Баратынскому присваивают офицерский чин прапорщика, и теперь со спокойной совестью может подать в отставку, что он и делает с большим удовольствием в январе 1826.

А в 1827 выходит первый сборник с его юношескими стихами, среди которых выделяются его элегии. Завершается сборник торжествующе-победной интонацией, в которой он говорит о своей победе, одержанной над судьбой:

Я победил её и не убит неволей,
Ещё я бытия владею лучшей долей,
Я мыслю, чувствую: для духа нет оков;
……………..

За то не в первый раз взываю я к богам:
Свободу дайте мне - найду я счастье сам!

Сборник встретили восторженно, особенно Пушкин. Почти сразу после отставки, в июне 1926, он женится на Анастасии Львовне Энгельгардт, чем немало удивляет своих друзей, недоумевающих, что он нашел в этой «дурнушке» и боявшихся, что на поэзии он может ставить крест.

Но вопреки всем пророчествам, Анастасия Львовна оказалась женщиной понимающей, с тонким поэтическим чутьем, во всём поддерживающая мужа. Она была первой, кому он отдавал на суд свои стихи.

Брак оказался счастливым, в нем они родили девять детей. Жене Евгений Баратынский посвятил несколько стихотворений, в которых, в противовес роковой красавице (читай - Закревской), появляется образ женщины-друга, спасительницы и помощницы.

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,
Что говорит не с чувствами - с душой;
Есть что-то в ней над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.
Как сладкое душе воспоминанье,
Как милый свет родной звезды твоей,
Какое-то влечет очарованье
К ее ногам и под защиту к ней.

С женитьбы начинается новый, московский, период, обернувшийся для Евгения Баратынского многими неприятными историями: предательствами друзей, резкой критикой прессы последнего сборника «Сумерки», уходом в уединение и новым поединком с судьбой.

Но в промежутке между первым и последним сборником, будет еще один, который выйдет в 1835 и всё расставит по своим местам, четко обозначив водораздел между ним и «друзьями» от литературы. К тому времени уже не было Пушкина, умер Дельвиг, многие друзья оказались после восстания декабристов в заточении, а Рылеева казнили.

В окружении непонимания и злобной критики становилось холодно и неуютно. Особенно витийствовал В.Белинский, хоть и считавший Евгения Баратынского вторым после Пушкина поэтом, но составом вышедшего сборника был крайне возмущен, не поняв самой идеи поэта.

А сборник составлялся как след прожитой поэтом жизни, в которой было всякое: и грустное, и доброе, и веселое, и трагическое. Все стихи равно важны и потому в них нет названия, есть только нумерация. В ответ на критику Белинского его единомышленники, группировавшиеся в ж. «Московский наблюдатель», промолчали.

Спасибо злобе хлопотливой,
Хвала вам, недруги мои!
Я, не усталый, но ленивый,
Уж пил Летийские струи.

Тогда же Евгений Баратынский пишет Путяте, что Москва ему не по сердцу, а еще через десять лет скажет, что само слово «московский» связывается у него со всем, что ему неприятно. Через два года ему достанется по наследству подмосковное имение, в которое он и переселяется всей семьей, очень редко навещая Москву.

Здесь он, как когда-то его отец, уходит в хозяйство, строит по собственным чертежам новый дом, высаживает деревья, наслаждается деревенской жизнью. Обустройство Мураново стало для него творчеством и отдушиной, новой схваткой с судьбой, которую он тоже выигрывает. Неожиданно для всех в 1842 выходит новый, последний, сборник поэта «Сумерки».

Это – вершина его творчества. В сборник вошло 26 стихотворений, рассказывающих об одиночестве поэта и человека, о его стойкости и беззащитности. Выразив на бумаге всё, что у него было на душе, Баратынский словно очистился от всего, что сопровождало его последние годы.

Тем временем поэт закончил приводить в порядок своё Мураново и собирался после поездки за границу переселиться в Петербург. Но из-за границы он не вернулся, скоропостижно скончавшись в Неаполе. Через год его тело перевезут в Петербург, где и похоронят. За гробом Евгения Баратынского шло всего четыре человека…

Царь Небес! успокой
Дух болезненный мой!
Заблуждений земли
Мне забвенье пошли
И на строгий твой рай
Силы сердцу подай.
(Молитва, 1842-1843 (?))

Притворной нежности не требуй от меня:
Я сердца моего не скрою хлад печальный.
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня

Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ и прежние мечтанья:

Безжизненны мои воспоминанья,
Я клятвы дал, но дал их выше сил.

Я не пленен красавицей другою,
Мечты ревнивые от сердца удали;
Но годы долгие в разлуке протекли,
Но в бурях жизненных развлекся я душою.

Уж ты жила неверной тенью в ней;
Уже к тебе взывал я редко, принужденно,

И пламень мой, слабея постепенно,
Собою сам погас в душе моей.
Верь, жалок я один. Душа любви желает,

Но я любить не буду вновь;
Вновь не забуду я: вполне упоевает

Нас только первая любовь.
Грущу я; но и пусть грусть минует, знаменуя,
Судьбины полную победу надо мной:
Кто знает? мнением сольюся я с толпой;
Подругу без любви, кто знает? изберу я.
На брак обдуманный я руку ей подам

И в храме стану рядом с ней,
Невинной, преданной, быть может, лучшим снам,

И назовут ее моею,
И весть к тебе придет, но не завидуй нам:
Обмена тайных дум не будет между нами,
Душевным прихотям мы воли не дадим,

Мы не сердца по брачными венцами,
Мы жребии свои соединим.
Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
Путь новый я избрал, путь новый избери;
Печаль бесплодную рассудком усмири
И не вступай, молю, в напрасный суд со мною.

Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

«Признание» Евгений Баратынский

Притворной нежности не требуй от меня,
Я сердца моего не скрою хлад печальный.
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ твой и прежние мечтанья:
Безжизненны мои воспоминанья,
Я клятвы дал, но дал их выше сил.

Я не пленен красавицей другою,
Мечты ревнивые от сердца удали;
Но годы долгие в разлуке протекли,
Но в бурях жизненных развлекся я душою.
Уж ты жила неверной тенью в ней;
Уже к тебе взывал я редко, принужденно,
И пламень мой, слабея постепенно,
Собою сам погас в душе моей.
Верь, жалок я один. Душа любви желает,
Но я любить не буду вновь;
Вновь не забудусь я: вполне упоевает
Нас только первая любовь.

Грущу я; но и грусть минует, знаменуя
Судьбины полную победу надо мной;
Кто знает? мнением сольюся я с толпой;
Подругу, без любви — кто знает? — изберу я.
На брак обдуманный я руку ей подам
И в храме стану рядом с нею,
Невинной, преданной, быть может, лучшим снам,
И назову ее моею;
И весть к тебе придет, но не завидуй нам:
Обмена тайных дум не будет между нами,
Душевным прихотям мы воли не дадим,
Мы не сердца под брачными венцами —
Мы жребии свои соединим.
Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
Путь новый я избрал, путь новый избери;

Печаль бесплодную рассудком усмири
И не вступай, молю, в напрасный суд со мною
Невластны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

Анализ стихотворения Баратынского «Признание»

Молодой поэт вошел в большую литературу как автор элегий, существенно изменивший облик модного в ту пору жанра. Психологическая мотивированность, аналитичность изображения, простота и афористичность стиля - лирическое переживание в изображении Баратынского приобретает точность, убедительность, динамичность.

Заглавие знаменитой элегии 1824 г., высоко оцененной Пушкиным, в состоянии ввести в заблуждение даже современного читателя. Тема откровений лирического «я» касается ситуации после любви, времени угасания когда-то сильного чувства.

Произведение, по форме представляющее эмоциональный монолог, содержит признаки диалогизации. Обосновывая свою позицию и очерчивая жизненные перспективы, говорящий учитывает реакцию героини, чья прямая речь остается за текстом.

Суровый, но искренний герой подтверждает горькие догадки своей слушательницы: в его душе царит «хлад печальный», который сумел погасить «прекрасный огонь» высокого чувства. Грустные перемены не связаны с новыми увлечениями. Они вызваны временем и влиянием «всевидящей» судьбы: вместе со зрелостью жизнь отяготило мучительное «бремя забот», утихомирившее юношеское «волнение страстей».

Метаморфоза, свершившаяся с личностью пылкого влюбленного, вызвала переоценку жизненных ориентиров. Лирический субъект спокойно рассказывает о собственном безрадостном будущем, включая в свои планы женитьбу по расчету. Изображая лаконичную сцену бракосочетания, Баратынский противопоставляет показное стремление следовать обычаям и обман, таящийся в самой сути «связи хладной». В этом эпизоде также проявляется новаторство авторской манеры: поэт разрушает идею любовного треугольника, извлекая из нее чувство, сердцевину интриги.

Картины грядущего представлены в динамике, охватывая значительный временной этап. Неверность клятвам, уроки предательства, брак без «сердечной прихоти» - таковы этапы эмоционального омертвения. Финальным аккордом мрачного прогноза становится забвение, о котором герой просит бывшую возлюбленную.

Фаталистические мотивы усиливаются в концовке. Люди находятся во власти судьбы, и лучший выход для смертных - «безропотно» следовать предначертанному жребию.

Неодобрительная оценка наивных попыток вырваться из-под влияния фатума выражается при помощи эпитетов: «ветрено», «нескромные», «смешные». Она перекликается с темой нарушенных клятв, которая заявлена в зачине, и замыкает кольцо композиции.