Метафизические исследования поэтики русской классической прозы XIX века.

Оле́г Миха́йлович Ногови́цын - современный философ (род. 8 апреля ), проживающий и работающий в Санкт-Петербурге . Основные направления мысли: онтология формы и метафизические основания поэтики русской прозы . Кандидат философских наук, доцент кафедры

Философия

Метафизические исследования поэтики русской классической прозы XIX века

На основе текстуального анализа произведений Лермонтова , Гоголя , Достоевского , Чехова , Толстого , Бальзака , Борхеса О. М. Ноговицын выделяет «формальную», онтологическую, «неописательную» поэтику в отличие от «содержательной» поэтики классического европейского романа.

Так, герои литературного произведения (например Тургенева и Бальзака) полностью подчинены текстуальной стихии, захвачены текстом, который их описывает (содержательная поэтика). Для таких персонажей нет ничего, кроме текста, который их описывает, нет никакого «зазора» между персонажем, его волей и «волей» текста. В этом смысле, персонаж полностью подчинен власти писателя. Другое дело «персонажи без свойств» - например герои Достоевского. Его персонажи являются самостоятельными субъектами, которое имеют своё отношение к тексту (для них самих - миру), который их описывает. Такие герои постоянно рефлексивны. Для самого героя различено - его жизнь и сознавание этой жизни, сюжет и его отношение к сюжету. О. М. Ноговицын предложил назвать такие персонажи «онтологическими». В этом случае, сюжет - то, что происходит с самим героем - становится несущественным. Не в этом, следовательно, становится и интерес художественного произведения.

«Интерес произведения, то есть пишущего и читающего его - в том, чобы выяснить отношение сознания героя к жизни героя. Поэтому автор - не тот, кто „размышляет“ над происходящим, с какой-то целью выставляя его, вообще „описывает“ его, а тот, кто размышляет над отношением сознания к жизни, кто мыслит о самой возможности мыслить, и кто делает предметом для себя само право делать жизнь предметом. Автор не описывает, а со-знает герою. Поэтика двух компонентов - сознания и бытия, автора и героев, - то есть содержательная поэтика, уступает место поэтике, где „бытием“ является отношение к бытию, а „сюжетом“ - отношение героя к сюжету. Возникает „трехчленная“ поэтика, целиком занятая возможнотстью писать пишущего, или оправданием себя как поэтики. Художественное творчество так же погружается в собственную форму, как метафизика».

Сознавать своё отношение к тексту - значит сопротивляться его стихии. О. М. Ноговицын обнаруживает несколько способов (форм), каким «онтологический» герой установливает своё отношение - авторство - по отношению к тексту (для него миру), который его охватывает - «усиленное сознание», нарочитая намеренность, акцентуация на ситуации, эпатаж, мистерия зла, театрализация, шутовство и др. Все эти особенности поэтики русской прозы зафиксированы с методологической точностью и философской аккуратностью. О. М. Ноговицыным впервые обоснована та интуитивная догадка, что русская философия XIX века смогла выразить себя только в литературной форме - в произведениях русских писателей Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, которые тем самым явились предшественниками философии экзистенциализма .

Библиография

1. Ноговицын О. М. Ступени свободы: Логико-исторический анализ категории свободы. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. - 192 с. ISBN 5-288-00393-9
2. Ноговицын О. М. (недоступная ссылка с 21-05-2013 (2296 дней)) . - СПб., ВРФШ, 1994. - 74 с. ISBN 5-900291-03-0
3. Ноговицын О. М. Поэтика русской прозы. Метафизическое исследование. - СПб., ВРФШ, 1999. - 162 c. ISBN 5-900291-11-1
5. Архив работы, готовящейся к печати

Напишите отзыв о статье "Ноговицын, Олег Михайлович"

Примечания

Отрывок, характеризующий Ноговицын, Олег Михайлович

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою. Но какою такою? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.

Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j"adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.

Оле́г Миха́йлович Ногови́цын - современный философ (род. 8 апреля ), проживающий и работающий в Санкт-Петербурге . Основные направления мысли: онтология формы и метафизические основания поэтики русской прозы . Кандидат философских наук, доцент кафедры Центра переподготовки и повышения квалификации по филологии и лингвострановедению СПбГУ

Философия

Метафизические исследования поэтики русской классической прозы XIX века

На основе текстуального анализа произведений Лермонтова , Гоголя , Достоевского , Чехова , Толстого , Бальзака , Борхеса О. М. Ноговицын выделяет «формальную», онтологическую, «неописательную» поэтику в отличие от «содержательной» поэтики классического европейского романа.

Так, герои литературного произведения (например Тургенева и Бальзака) полностью подчинены текстуальной стихии, захвачены текстом, который их описывает (содержательная поэтика). Для таких персонажей нет ничего, кроме текста, который их описывает, нет никакого «зазора» между персонажем, его волей и «волей» текста. В этом смысле, персонаж полностью подчинен власти писателя. Другое дело «персонажи без свойств» - например герои Достоевского. Его персонажи являются самостоятельными субъектами, которое имеют свое отношение к тексту (для них самих - миру), который их описывает. Такие герои постоянно рефлексивны. Для самого героя различено - его жизнь и сознавание этой жизни, сюжет и его отношение к сюжету. О. М. Ноговицын предложил назвать такие персонажи «онтологическими». В этом случае, сюжет - то, что происходит с самим героем - становится несущественным. Не в этом, следовательно, становится и интерес художественного произведения.

«Интерес произведения, то есть пишущего и читающего его - в том, чобы выяснить отношение сознания героя к жизни героя. Поэтому автор - не тот, кто „размышляет“ над происходящим, с какой-то целью выставляя его, вообще „описывает“ его, а тот, кто размышляет над отношением сознания к жизни, кто мыслит о самой возможности мыслить, и кто делает предметом для себя само право делать жизнь предметом. Автор не описывает, а со-знает герою. Поэтика двух компонентов - сознания и бытия, автора и героев, - то есть содержательная поэтика, уступает место поэтике, где „бытием“ является отношение к бытию, а „сюжетом“ - отношение героя к сюжету. Возникает „трехчленная“ поэтика, целиком занятая возможнотстью писать пишущего, или оправданием себя как поэтики. Художественное творчество так же погружается в собственную форму, как метафизика».

Сознавать свое отношение к тексту - значит сопротивляться его стихии. О. М. Ноговицын обнаруживает несколько способов (форм), каким «онтологический» герой установливает свое отношение - авторство - по отношению к тексту (для него миру), который его охватывает - «усиленное сознание», нарочитая намеренность, акцентуация на ситуации, эпатаж, мистерия зла, театрализация, шутовство и др. Все эти особенности поэтики русской прозы зафиксированы с методологической точностью и философской аккуратностью. О. М. Ноговицыным впервые обоснована та интуитивная догадка, что русская философия XIX века смогла выразить себя только в литературной форме - в произведениях русских писателей Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, которые тем самым явились предшественниками философии

Философия Ноговицына О. М. представляет собой последовательную разработку понятия «форма» в её движении от бытия к мышлению через ряд формообразований. При этом форма понимается как деятельность мышления, как способ бытия содержания. Согласно Ноговицыну О. М., форма есть проявление активности сознания и мышления в мире, которое понимается не как созидание мира (теология), но как его упорядочивание (онтология). Собственно, задача философии и состоит в выявлении этой деятельности формы, фактически - в познании нашей субъективной деятельности в мире, познании самих себя. Первое проявление формы мы обнаруживаем уже в чувстве, в телесной деятельности чувствования (телесная форма). Эта телесная деятельность через восприятие поднимается до рассудочного счета. Собственно счет и его дальнейшее развитие - «сложение» представляет собой высшее проявление телесной формы. В телесной форме выделяются собственно отдельные формы -«Одно», «повторение», «воспроизведение», «операция», «счет порядковый», «счет количественный», «сложение». Дальшейшее развитие форма получает в мышлении, где она дана в своей чистоте. Эта форма есть causa sui (причина самого себя). Мышление представляется собой не просто мышление содержания (чувственного в телесной форме), но прежде всего - мышление себя. На этом пути - выявления мышлением своих оснований - развивается философия чистых форм мышления. Это «тождество», «причина», «форма как таковая», «воспроизведение», «действие», «действие опосредующее само себя», «форма форм», «целое», «число». Согласно Ноговицыну О. М., мышление связано с «умножением». В отличие от счета и сложения, где деятельность «мыслительной формы» осуществляется над «телесной формой», в «умножении» мышление совершает операции над самим собой. Только в мышлении число дано как число, а не как «место» в счетном ряде. Исследования Ноговоцына О. М. находятся в стадии постоянного творческого поиска и регулярно обсуждаются на семинаре «Онтология формы».

Метафизические исследования поэтики русской классической прозы XIX века

На основе текстуального анализа произведений Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, Толстого, Бальзака, Борхеса О. М. Ноговицын выделяет «формальную», онтологическую, «неописательную» поэтику в отличие от «содержательной» поэтики классического европейского романа.

Так, герои литературного произведения (например Тургенева и Бальзака) полностью подчинены текстуальной стихии, захвачены текстом, который их описывает (содержательная поэтика). Для таких персонажей нет ничего, кроме текста, который их описывает, нет никакого «зазора» между персонажем, его волей и «волей» текста. В этом смысле, персонаж полностью подчинен власти писателя. Другое дело «персонажи без свойств» - например герои Достоевского. Его персонажи являются самостоятельными субъектами, которое имеют свое отношение к тексту (для них самих - миру), который их описывает. Такие герои постоянно рефлексивны. Для самого героя различено - его жизнь и сознавание этой жизни, сюжет и его отношение к сюжету. О. М. Ноговицын предложил назвать такие персонажи «онтологическими». В этом случае, сюжет - то, что происходит с самим героем - становится несущественным. Не в этом, следовательно, становится и интерес художественного произведения.

Сознавать свое отношение к тексту - значит сопротивляться его стихии. О. М. Ноговицын обнаруживает несколько способов (форм), каким «онтологический» герой установливает свое отношение - авторство - по отношению к тексту (для него миру), который его охватывает - «усиленное сознание», нарочитая намеренность, акцентуация на ситуации, эпатаж, мистерия зла, театрализация, шутовство и др. Все эти особенности поэтики русской прозы зафиксированы с методологической точностью и философской аккуратностью. О. М. Ноговицыным впервые обоснована та интуитивная догадка, что русская философия XIX века смогла выразить себя только в литературной форме - в произведениях русских писателей Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, которые тем самым явились предшественниками философии экзистенциализма.

Библиография

1. Ноговицын О. М. Ступени свободы: Логико-исторический анализ категории свободы. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. - 192 с. ISBN 5-288-00393-9
2. Ноговицын О. М. Поэтика русской прозы. Метафизическое исследование. - СПб., ВРФШ, 1999. - 162 c. ISBN 5-900291-11-1