Всеволод емелин - стихотворения.

По окончании средней школы поступил в .

Завершив учёбу, четыре сезона работал на севере Тюменской области - Нефтеюганск , Нижневартовск , Харп . Вернувшись, несколько лет работал экскурсоводом по Москве. После 1991 года работал подсобником на стройках, сторожем в церкви.

Был близок к кружку, группировавшемуся вокруг Александра Меня . По его словам,

Начиная с конца 1970-х пишет стихи. Пытался опубликоваться во всех имеющихся бумажных и сетевых изданиях, но безуспешно.

Снялся в роли Лесника, отца Золушки в фильме «Смуthи в портрете ин100грамма » .

Имеет взрослого сына.

Поэтика

Емелин - мастер приёма двойной самоотрицающей иронии : он говорит «неполиткорректные» вещи , издевается над важными современными мифами и т. п., но делает это в «ироническом» формате , как бы отменяющем серьёзность сказанного :

Вчера Владимир Путин согласился с предложением участников Всероссийского литературного собрания создать объединительное Литературное общество…

…поэт Всеволод Емелин на секции прозы предложил выбрать «мужчину представительной внешности или женщину приятной наружности»:

И пусть она подойдет к Путину и скажет прямо и честно: «Мы, писатели, хотим денег! А вы прямо скажите, что от нас требуется! Можем написать поэму об Олимпиаде, а если надо - про дружбу народов…»

Библиография

• Песни аутсайдера. - СПб. : Красный Матрос, . - ISBN 5-7187-0427-9 .
• Стихотворения. - М .: Ультра. Культура , . - 249 с. - ISBN 5-98042-030-4 .
• Жалобная книга: стихотворения. - Екатеринбург: Ультра. Культура, . - 249 с. - ISBN 5-9681-0061-3 .
• Роптания. - М .: Ракета, .
• Спам. - М .: Ракета, . - 140 с. - ISBN 5-903064-13-2 .
• Челобитные. - М .: ОГИ, . - 182 с. - ISBN 978-5-94282-544-7 .
• Götterdämmerung: стихи и баллады. - М .: ООО «Ад Маргинем Пресс», . - 608 с. - ISBN 978-5-91103-068-1 .
• История с географией. - М .: АСТ; Астрель; Полиграфиздат, 2011. - 191 с. - ISBN 978-5-17-074107-6 , 978-5-271-35489-2, 978-5-4215-2418-2.
• Пейзаж после битвы. - М .: Эксмо, 2011. - 256 с., 2 000 экз. - (Поэзия XXI.) - ISBN 978-5-699-52626-0 .
• Песни Сольвейг: стихотворения, написанные для «Соли». - Пермь: ИД Соль, 2011. - 115 с. - Тир. 500 экз. - ISBN 978-5-905265-03-7 .
• Болотные песни. - М .: Фаланстер, 2012. - 96 с. - 700 экз. - ISBN 978-5-87987-071-8
• Политшансон: стихи. - М .: Фаланстер, Ил-music, 2014. - 160 с. - ISBN 978-99970-0112-2

Напишите отзыв о статье "Емелин, Всеволод Олегович"

Литература

• А. Саломатин. «Я хочу быть любим, но не вами…». Всеволод Емелин // Вопросы литературы , 2010, № 6. - С. 74-90.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Емелин, Всеволод Олегович

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.

Всеволод Емелин

СТИХОТВОРЕНИЯ

Всеволод Емелин - это своего рода Веничка Ерофеев многообразной в своих проявлениях великой русской поэзии. Родился в Москве в 1959 году.

Закончил Московский институт геодезии и картографии. Работал геодезистом, разнорабочим на стройке, сторожом в московском храме Косьмы и Дамиана. Стихи, собранные в один цикл друзьями, практически нигде не печатались.Правда была маленькая публикация в альманахе "Поэзия" и еще одна в екатеринбургском журнале "Мы и культура сегодня". А поэт он замечательный, да вы и сами в этом убедились.А слышали бы вы, как он читает свои стихи - сколько в этом чтении то истинного трагизма, то чисто русского юмора, короче истинной поэзии…Вообще в данном случае все написанное Емелиным не стилизация, а самая что-ни на есть настоящая жизнь.В этой жизни могут легко умереть от того, что утром не было денег на опохмел, сломать руку в пьяной драке или же просто перерезать себе вены из-за несчастной любви или депрессухи.За стилизацией - это к Игорю Иртеньеву.У Севы Емелина все вполне всерьез и без обмана. Так что компом он не пользуется и по Инету не шарит. Иной раз и хлеб не на что купить, какой уж тут к чертям компъютер. Если захотите связаться с автором, пишите на мой электронный адрес: , а я ему всё передам в лучшем виде. С нижайшим почтением, ваш - P.S. С радостью могу оповестить, что недавно (в начале 2003 г.) все же вышла из печати, изданная на средства "Митьков" небольшая емелинская книжка "Песни аутсайдера". Так что лед тронулся, господа присяжные заседатели.Надеюсь, со временем появятся и другие. Пока же большое подспорье в существовании Интернета и его возможностей.

Константин Боголюбский

ПЕСНЯ ВЕТЕРАНА ЗАЩИТЫ БЕЛОГО ДОМА 1991 ГОДА

З. В. Емелиной.

Налейте мне, граждане, рюмку вина,
Но только ни слова о бабах,
Ведь мне изменила гадюка-жена,
Пока я был на баррикадах.
Не пуля спецназа сразила меня,
Не палка омоновца сбила,
А эта зараза средь белого дня
Взяла, да и мне изменила.
В то хмурое утро, когда этот сброд
Нагнал в Москву танков и страху,
Я понял, что мой наступает черёд,
И чистую вынул рубаху.
Я понял, что участь моя решена,
Сказал я:? «Прощай!», своей Зине.
Она же лежала, как лебедь нежна,
На жаркой простёршись перине.
А к Белому Дому сходился народ.
Какие там были ребята!
Кто тащит бревно, кто трубу волочёт,
Оружие пролетарьята.
Баррикады росли, и металл скрежетал,
И делали бомбы умельцы.
Взобрался на танк и Указ зачитал
Борис Николаевич Ельцин.
Мы нашу позицию заняли там,
Где надо согласно приказа,
Бесплатно бинты выдавалися нам
И старые противогазы.
Мы все, как один, здесь ребята умрём,
Но так меж собой порешили?
Ни шагу назад! За спиной Белый Дом?
Парламент свободной России.
Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон,
Мы за руки взяли друг друга.
Давай выводи свой кровавый ОМОН,
Плешивая гадина Пуго.
В дождливой, тревожной московской ночи
Костры до рассвета горели.
Здесь были казаки, и были врачи,
И многие были евреи.
Но встал над толпой и, взмахнувши рукой,
Среди тишины напряжённой
Народный герой, авиатор Руцкой
Сказал сообщенье с балкона.
Сказал, что настал переломный момент,
Что нынче живым и здоровым
Из Крыма в Москву привезён президент,
Подлец же Крючков арестован.
Он здесь замолчал, чтобы дух перевесть,
Послышались радости крики.
А кончил словами:? «Россия, мол, есть
И будет навеки великой!» …
Пока я там жизнью своей рисковал,
Боролся за правое дело,
Супругу мою обнимал-целовал
Её зам. начальник отдела.
Он долго её обнимал-целовал,
Он мял её белое платье,
А на ухо ей обещанья шептал,
Сулил повышенье в зарплате.
Покуда я смерти смотрелся в лицо
Бесстрашно, как узник у стенки,
С таким вот развратником и подлецом
Жена задирала коленки. …
Я там трое суток стоял, словно лев,
Не спал и почти не обедал,
Домой проходя мимо здания СЭВ,
Я принял стакан за победу.
Победа пришла, вся страна кверху дном,
У власти стоят демократы.
А мне же достался похмельный синдром
Да триста целковых в зарплату.

БОЛЕЗНЬ ГЛАЗ

Сергею Аветисяну, человеку и гражданину.

То не свет, но ещё не тьма.
То не явь, но уже не сон.
То ли снег засыпал дома,
То ли дым в окно нанесён.
То ли это ты, слепота,
То ли так - туман поутру.
Жизнь течёт слюной изо рта,
Мир ползёт дождём по стеклу.
Из глухих колдовских озёр
Поднимается муть со дна,
Заволакивает мой взор
Грязно-белая пелена
Окружает меня стеной,
В ней звучат голоса невнятно,
Лица тех, кто рядом со мной,
Превращает в мутные пятна.
Заволакивает берега,
Пароходы идут, трубя,
И как ты мне не дорога,
Заволакивает тебя.
Дунул ветер, и всё поплыло
В никуда от причала буден,
Забывая о том, что было,
И не зная того, что будет.
С кем последнюю рюмку пьём?
Неизвестны их имена.
И хрусталь помутнел, и в нём
Непонятен сам цвет вина.
Значит мне на ощупь блуждать,
Забредать в чужое жильё,
И тела других обнимать,
Принимая их за твоё.
Ничего-то я не сберёг,
Разве этого я хотел?
Но плывём мы лоб в лоб, бок в бок
Караваном туманных тел.
И последние краски дня,
И осенний неяркий свет
Заволакивает от меня,
Заволакивает…

"АМПУЛ ПУСТЫХ ЧАСТОКОЛ"

И. С. Киселёвой.

Ампул пустых частокол
Встал между мной и тобой.
Сделай мне, доктор, укол,
Чтобы прошла эта боль.
Я ещё значит живой,
Раз дозвонился к врачу.
Доктор, прерви мой запой,
Я тебе всё оплачу.
Ну о болезни моей
Что я могу рассказать?
Рыжая чёлка у ней
И голубые глаза.
Доктор, лекарств не жалей,
Я трое суток без сна.
Белой горячки белей
Кожи её белизна.
Мой алкогольный психоз,
Яркий, навязчивый бред.
Я среди лилий и роз
Вижу её силуэт.
Доктор, смелей, не дрожи,
Дозу не надо снижать.
Дай мне недельку пожить,
Я б ей успел всё сказать.
Кыш, улетай вороньё.
Я не был счастлив ни дня.
Тонкие руки её
Не обнимали меня.
Ей же за мной не нырнуть
В этот подавленный мир,
В хрипло дышащую грудь,
В ад коммунальных квартир.

Поцелуи, объятья.
Боли не побороть.
До свидания, братья,
Да хранит вас Господь.
До свиданья, евреи,
До свиданья, друзья.
Ах, насколько беднее
Остаюсь без вас я.
До свиданья, родные,
Я вас очень любил.
До свиданья, Россия, -
Та, в которой я жил.
Сколько окон потухло,
Но остались, увы,
Опустевшие кухни
Одичавшей Москвы.
Вроде Бабьего Яра,
Вроде Крымского рва,
Душу мне разорвало
Шереметьево-два.
Что нас ждёт, я не знаю.
В православной тоске
Я молюсь за Израиль
На своём языке.
Сохрани ты их дело
И врагам не предай,
Богородице Дево
И святой Николай.
Да не дрогнет ограда,
Да ни газ, ни чума,
Ни иракские СКАДы
Их не тронут дома.
Защити эту землю,
Превращённую в сад.
Адонай элохейну.
Адонаи эхаад.

ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ.

(из цикла «Песни аутсайдера»)

С утра на небо вышло солнце.
А мне с похмелья не легко.
Но я заначил два червонца
На жигулёвское пивко.
Указ о смертном бое с пьянством
Жить нам всем долго приказал.
И я, с завидным постоянством,
С утра за пивом на вокзал.
А там крутые бизнесмены,
Палатки полные всего,
А в них искусственные члены
Гораздо больше моего.
Вибратор, вибростимулятор.
Ах, как кружится голова.
А среди них кооператор
Стоит, как Терминатор-два.
Привет вам, хваткие ребята.
Я просто счастлив видеть вас.
Теперь каюк пролетарьяту.
Вы наш господствующий класс.
Для вас сияют магазины,
И носят девушки чулки.
Для вас весёлые грузины
Из кошек жарят шашлыки.
Я поклонюся вам три раза,
Скажу вам русское «Мерси».
Пусть большей частью вы с Кавказа,
Но вы? спасители Руси.
Страна воскреснет с новой силой,
Спасёт её капитализм.
Жаль, что меня сведёт в могилу
До той поры алкоголизм.
Покуда я совсем не спился,
Сегодня в счастье и борьбе
Пью за систему бирж «Алиса»
И за тебя РТСБ.
Я пью сегодня горько, сладко
За вас вершители судеб,
За эту грязную палатку
И за тебя мой «Менатеп».
Мой эксклюзивный дистрибьютер
(Звучит-то как! Эх, вашу мать!).
Постой, потом продашь компьютер,
Позволь тебя поцеловать.

ПИСЬМО ЧИТАТЕЛЯ ГАЗЕТЫ «ДЕНЬ» В РЕДАКЦИЮ ЖУРНАЛА «ОГОНЁК».

Вера Полозкова

Моя лучшая подруга в университете была одной из первых, кто завёл Живой Журнал. Читать её было интересно невероятно, потому что все мы появлялись в качестве героев её историй, и мне в какой-то момент из чистого духа соперничества захотелось тоже вести Живой Журнал. Она мне его подарила на Новый год, тогда ведь ещё коды были. Дала код, придумала пароль. Так у меня появился журнал. Я уверена была, что поиграю в это - мне было 16 лет - поиграю в это несколько месяцев и заброшу. В итоге несколько месяцев превратились в 10 лет.

Уже с первой тысячей читателей в 19, кажется, лет меня позвали на телеканал «Культура» поговорить о блогерах-тысячниках. Ни о какой литературе, поэзии применительно ко мне речи не шло. Я была просто блогер и блогер-тысячник.

А дальше всё началось. Практически все мои близкие друзья, вернее, люди, впоследствии оказавшиеся моими близкими друзьями, 10 лет назад, 12 лет назад, 15 лет назад возникли из пространства ЖЖ. Все дружили друг с другом, все друг друга знали, обменивались возвышенными приветствиями. Сейчас в эпоху информационного ада, абсолютно мизантропических соцсетей и тролльих орд невозможно себе представить, что люди так церемонно друг с другом общались, вежливо стучались в друзья, очень боялись нарушить личное пространство. Когда открываешь какой-нибудь старый комментарий, думаешь, что это невозможно, конечно.

Я вообще довольно часто возвращаюсь в ЖЖ, потому что в течение 10 лет моей жизни я практически ежедневно что-то записывала. Таким образом у меня имеется подробнейший архив событий, текстов, путешествий и всего прочего. Когда пытаюсь сверить даты или вспомнить, как всё обстояло или происходило, добыть какой-то древний текст, я сразу лезу в ЖЖ.

До сих пор с невероятной теплотой и нежностью думаю про эту платформу, которая всех нас когда-то привела в мир больших и личных СМИ. Потому что с неё всё началось, не было тогда никакого «Фейсбука» толком в России.

И я надеюсь, я себе бы даже пожелала - не ЖЖ, а себе - когда-нибудь дожить до либо перерождения этой платформы, либо какого-то аналога. Потому что люди не умеют категорически сейчас читать длинные тексты в соцсетях. Абсолютно разучились друг с другом общаться.

И, наверное, главное, чего мне очень не хватает и что было праздником для моей юности в ЖЖ, - то, с каким восторгом люди впрягались в любое сотворчество. Было здорово читать связанные друг с другом тексты, когда один автор вдохновляет другого и так далее, и так далее. Вот по этим играм, по этим интеллектуальным и художественным соревнованиям я ужасно скучаю.

____________________________

Всеволод Емелин

Меня в ЖЖ в 2005 году сосватал великий русский поэт, к сожалению, покойный . В последние годы он изображал из себя деятеля культуры, создавал некоторые культурные инициативы, в том числе группу начинающих поэтов, в которую я входил. Она называлась «Сумасшедшие безумцы». А поскольку он любил очень все эти продвинутые технологии, значит, всячески пропагандировал Живой Журнал. Он сказал, что это сейчас гораздо важнее, чем печататься в каких-то там бумажных изданиях, что там самые интересные люди, бьёт пульс жизни, нерв эпохи. Научил им пользоваться, ну, и, так сказать, ввёл меня.

Говорил словами: «Вот я и в ЖЖ». И мне неожиданно туда написали очень много разных комментариев. Оказалось, что в ЖЖ меня знали до того, как я там оказался.

С тех пор я в ЖЖ в основном стихи вывешиваю. Чтобы, если с «Фейсбуком» что-то стрясётся или ещё что, было ещё одно резервное место.

Но в последнее время он какой-то злой стал, этот ЖЖ. Такие гадости, как в Живом Журнале, мне только на сайте «Эха Москвы» писали, когда пару раз сдуру вывесили там мои стишки. В «Фейсбуке» люди как-то подобрее. Обижают меня в общем в последнее время в Живом Журнале.

Раньше это была же такая душевная компания, люди с совершенно разными взглядами. Ну, тогда вообще обстановка была поспокойней и помирнее, посытнее. Поругаемся немного, ну, так, больше для смеху, как бабушки у подъездов на лавочках. Они тоже могут так поссориться, но в принципе всё равно некуда деваться.

У меня очень много людей осталось, с которыми я сначала познакомился в Живом Журнале, потом развиртуализировался и мы стали друзьями и дружим.

И в творчестве он мне очень помогал. Я там публикуюсь, а кто-то посмотрел и, глядишь, предложил книжку издать. Ещё кто-то посмотрел, пригласил меня на радио, когда-то даже на телевидение приглашали. Меня ведь в основном из Живого Журнала выхватывали. Это был такой заметный двигатель самопиара. Ну, собственно, и остаётся для кого-то.

Так что дай Бог Живому Журналу выжить и стать подобрей. Никогда не забывайте, что эта реальность виртуальная, что вы тут все в театре, вы актёры, а не живые люди. Не путать виртуальное с настоящей жизнью, вот чего я бы хотел нам всем пожелать.