Софокл. Все произведения

И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, - он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.

Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его - все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.

Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение - победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.

Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.

Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?

Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.

Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.

Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.

Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.

День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.

Кутузов, казалось, чем-то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.

Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата - лицо одного из них было покрыто болячками - разрывали руками кусок сырого мяса. Что-то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.

Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что-то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.

Что ты говоришь? Что? - спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.

А, знамена! - сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его слова, смотрели на него.

Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.

Благодарю всех! - сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. - Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! - Он помолчал, оглядываясь.

Нагни, нагни ему голову-то, - сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. - Пониже, пониже, так-то вот. Ура! ребята, - быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.

Вот что, братцы, - сказал он, когда замолкли голоса…

В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.

А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они - видите, до чего они дошли, - сказал он, указывая на пленных. - Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?

Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.

А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. - вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.

Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно-стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, - это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.

8-го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно-лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.

Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.

Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.

Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.

Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.

Ну, ну, разом, налегни! - кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо-радостный крик и хохот.

Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так-то. Куда лезешь-то?

Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!

Все замолкли, и негромкий, бархатно-приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.

Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.

Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.

Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То-то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.

Вы чего? - вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.

Действующие лица

Антигона, Исмена - дочери Эдипа

Креонт, фиванский царь

Евридика, его жена

Гемон, их сын

Тиресий, слепой старик - прорицатель

Домочадец Креонта

Хор фиванских старцев

Без слов: слуги Креонта; прислужницы Евридики.

Действие происходит перед царским дворцом в Фивах.

(вызывая из дворца Исмену) Сестра родная, общей крови отпрыск, Исмена, слушай. Тяжелы проклятья Над семенем Эдипа - и при нас Им, видно, всем свершиться суждено. Казалось бы, и горя, и бесчестья, И скверны, и греха всю чашу мы До дна с тобой испили? Нет, не всю! Ты знаешь ли, какой приказ недавно Всем объявил Креонт-военачальник?… Не знаешь, вижу, - а беда грозит 10 Ужасная тому, кто мил обеим.

О милых я не слышала вестей, - Ни горького, ни радостного слова, - С тех пор, как наши братья друг от друга Смерть приняли в один и тот же день. Но вот настала ночь, и рать аргивян На родину бежала; я не знаю, Сулит ли скорбь иль радость этот день.

Я так и думала - и из дворца Тебя велела вызвать, чтоб о деле Поговорить с тобой наедине.

20 Ты вся дрожишь… о, что случилось, молви!

Вот что случилось. Одного лишь брата Почтил Креонт, и даже свыше меры; Другой последней милости лишен. Могиле отдал прах он Этеокла? По правде праведной и по закону, И он велик среди теней в аду. А Полиника труп несчастный в поле Поруганный лежит; никто не волен Его ни перстью, ни слезой почтить; Без похорон, без дани плача должно Его оставить, чтобы алчным птицам 30 Роскошной снедью стала плоть его. Так приказал достойный наш Креонт Всему народу, и тебе, и мне… О да, и мне! А кто еще не знает, Тому он здесь объявит свой приказ. И не пустым считает он его: Плащ каменный расправы всенародной Ослушнику грозит. Вот весть моя. Теперь решай: быть благородной хочешь, Иль благородных дочерью дурной?

Несчастная, возможно ль? Крепок узел; 40 Мне ни стянуть, ни развязать его.

Согласна труд и кару разделить?

Какую кару? В чем твое решенье?

Своей рукою мертвого зарыть.

Как, - хоронить запрету вопреки?

Да - ибо это брат и мой и твой. Не уличат меня в измене долгу.

О дерзкая! Наперекор Креонту?

Меня моих он прав лишить не может.

Сестра, сестра! Припомни, как отец наш 50 Погиб без славы, без любви народной; Как, сам себя в злодействе уличив, Он двух очей рукою самосудной Себя лишил. Припомни, как страдальца Мать и жена - два слова, плоть одна! - В петле висячей жизнь свою сгубила. Еще припомни: оба наших брата, Самоубийственной дыша отвагой, Одной и той же смертью полегли. Лишь мы теперь остались. Всех позорней Погибнем мы, когда, поправ закон, 60 Нарушим власть и волю мы царя. Опомнись! В женской родились мы доле; Не нам с мужами враждовать, сестра. Им власть дана, мы - в подданстве; хотя бы И горшим словом оскорбил нас вождь - Смириться надо. Помолюсь подземным, Чтоб мне простили попранный завет, Но власть имущим покорюсь: бороться Превыше силы - безрассудный подвиг.

Уж не прошу я ни о чем тебя, И если б ты мне помощь предложила, 70 Я б неохотно приняла ее. Храни же ум свой для себя, а брата Я схороню. Прекрасна в деле этом И смерть. В гробу лежать я буду, брату Любимому любимая сестра, Пав жертвою святого преступленья. Дороже мне подземным угодить, Чем здешним: не под властью ли подземных Всю вечность мне придется провести? Ты иначе решила - попирай же В бесчестье то, что бог нам чтить велел.

Я не бесчещу заповеди божьей, Но гражданам перечить не могу.

80 При том и оставайся. - Я же брата Любимого могилою почту.

Несчастная! Мне страшно за тебя.

Меня оставь, - живи своею правдой.

Храни же в тайне замысел опасный, Не посвящай чужих! И я смолчу.

Всем говори! Услугою молчанья Ты лишь усилишь ненависть мою.

Твой пламень сердца душу леденит!

Но тем, кому служу я, он угоден.

80 Несбыточны твои желанья, верь мне!

Коль так - мой пыл остынет сам собой.

И приступать к несбыточному праздно.

Так продолжай - и ненавистна будешь Усопшему навеки, как и мне. Нет, пусть я буду вовсе безрассудна, Пусть претерплю обещанный удар - Но я не отрекусь от славной смерти.

Прощай сестра! Мечта твоя, безумна, Но для родных ты истинно родная.

Со стороны города появляется Хор фиванских старцев.

100 Здравствуй, Солнца желанный луч! Краше всех просиявших зорь Над Диркейским святым руслом Ты сверкнул, золотого дня Ясный взор, после долгой мглы Свет неся семивратным Фивам! Ты же, жгучей шпорой вонзясь, Вражью рать о белых щитах, Что к нам Аргос в бой снарядил, В бегство двинул быстрее.

110 Поднялась она гордо на нашу страну, Под грозой Полиниковых гневных речей. Как блистали доспехи, как веял султан! Так парит над землею могучий орел: Белоснежные крылья колышут его, И угрозой с небес Его яростный крик раздается.

Антистрофа I

Над чертогом повис орел; Лесом гибельных копий он 120 Обложил семивратный вал. Но вкусить не пришлось ему Нашей крови, и смольный огнь Не коснулся венца твердыни. Вспять направил гордый он лет, За спиной услышав своей Гром оружий: хищник узнал Силу бранную змея.

Ненавидит надменных речей похвальбу Правосудный Зевес. Он заметил поток Необорный мужей и бряцающих лат 130 Золоченую спесь - и у грани самой Огневицей перуна врагов ниспроверг, Уж разверзших уста Для ликующей песни победы.

В гулком паденье поверженный огненосец Землю ударил. Дышал он безумной злобой: Словно смерч-лиходей, Мнил смести он державный град. Такой ему жребий пал; Смертью иной прочих сразил Бурный Apec, наш покровитель 140 Благоусердный.

И седмица вождей у ворот семерых, Что доверилась удали в равном бою, Свои латы оставила Зевсу побед. Лишь они, нечестивцы, что, крови одной По отцу и по матери, копья свои Друг на друга направили, - смерти одной Испытали совместную горечь.

Антистрофа II

Нам же дарует всеславный венец Победа, Светлая гостья царицы ристаний Фивы, 150 Чтоб забвения мглой Войн годину покрыли мы. Пусть пляски вихрь в тьме ночной Радости мзду в храмы несет; Ты ж, Дионис, будешь нам в Фивах Царь хороводов!

Но я вижу владыку родимой страны, Менекеева сына Креонта: сам бог Ему царство недавним решеньем вручил. Он идет. Что за думы волнуют его? 160 Знать, не даром он старцам гонцов разослал И в совет их державный на площадь зовет Принуждением царского слова!

Эписодий Первый

(выходит со стороны поля боя) О, мужи Фив! Божественною волей Наш город вновь спасен из моря бед. И вот я вас созвал - от всех отдельно, Посланца гласом каждого - считая Оплотом царского престола вас. Так вы уж древней Лаия державе Хранили верность; так, затем, Эдипу; И наконец, по гибели отца, Вы так же верно сыновьям служили. 170 Теперь двойная их скосила доля В один и тот же день - убийцы оба, Они ж и жертвы, юную десницу Братоубийства скверной опорочив - И унаследовал царей погибших Престол, как родственник ближайший, я. Я знаю: безрассудно полагать, Что понял мысль и душу человека, Покуда власти не отведал он. Узнайте же, как я намерен править. Кто, призванный царить над всем народом, Не принимает лучшего решенья; 180 Кому позорный страх уста сжимает, Того всегда считал негодным я. И кто отчизны благо ценит меньше, Чем близкого, - тот для меня ничто. Я не таков. Да будет Зевс-всевидец Свидетель мне! Молчать не стану я, Когда пойму, что под личиной блага Беда к моим согражданам крадется, Не допущу подавно, чтобы дружбу Мою снискал моей отчизны враг. Отчизна - вот та крепкая ладья, Что нас спасает: лишь на ней, счастливой, 190 И дружба место верное найдет. Такой закон наш город вознесет, И с ним согласен тот приказ, который Я о сынах Эдипа объявил. Гласит он так: героя Этеокла За то, что пал он, за страну сражаясь, Покрытый славой многих бранных дел, - Почтить могилой и достойной тризной С славнейшими мужами наравне; Но брат его - о Полинике слово - Кто, изгнанный, вернулся в край родной 200 Чтоб отчий град и отчие святыни Огнем пожечь дотла, чтоб кровью граждан Насытить месть, а тех, кто уцелел, В ярмо неволи горькой впрячь, - о нем Народу мой приказ: не хоронить, Ни плачем почитать; непогребенный, Оставлен на позор и на съеденье Он алчным псам и хищникам небес. Вот мысль моя, и никогда злодея Не предпочту я доброму средь нас. Кто ж верен родине, тому и в жизни 210 И в смерти я всегда воздам почет.

Ты так решил, Креонт, сын Менекея, И о враге отчизны, и о друге; В твоих руках закон; и над умершим, И над живыми - нами, - власть твоя.

Так бдите же над исполненьем слова!

Не молодых ли это плеч обуза?

Конечно; к трупу стражу я приставил.

А нам ты что приказываешь, царь?

Ослушникам закона не мирволить.

220 Кто ж в казнь влюблен? Таких безумцев нет.

Наградой казнь ослушнику, ты прав; Но многих и на смерть влечет корысть.

(появляясь со стороны поля) По правде не могу я, государь, Сказать, чтоб от чрезмерного усердья Я запыхавшись прибежал сюда. Нет: остановок на пути немало Внушала мне забота, и не раз Уж восвояси я хотел вернуться. То так, то сяк душа мне говорила: «Глупец! Куда спешишь? Ведь на расправу! Несчастный! Что ты медлишь? Вдруг Креонт 230 Узнает от другого, - будет хуже!» Так мысль свою ворочал я, досужий Шаг замедляя, - а в таком раздумьи И краткий путь способен долгим стать, Но верх взяла решимость: я пришел. Хоть и сказать мне нечего, а все же Скажу: пришел сюда не без надежды Не испытать, чего не заслужил.

О чем же речь? Ты оробел, я вижу!

Узнай сначала про меня: то дело Свершил не я, а кто свершил - не знаю. 240 Ответ держать поэтому не мне.

Что за увертки, что за оговорки! Не мешкай: что за новость, объяви!

Так говори - и убирайся прочь!

Ну вот, скажу: похоронен тот труп. Печальник скрылся. Слой песку сухого На мертвеце и возлияний след.

Что ты сказал? Кто мог дерзнуть? Ответствуй!

Почем мне знать? Ни рытвины кругом 250 От заступа или лопаты; почва Тверда, суха ступне и колесу: Кто здесь и был, тот не оставил следа. Так вот, когда дневальщик первый дело Нам показал - всем и чудно и жутко Внезапно стало: мертвеца не видно! Не то, чтоб в землю он ушел: лишь сверху Был тонким слоем пыли он покрыт, Как бог велит во избежанье скверны. И ни от пса, ни от другого зверя Следов не видно - ни зубов, ни лап. Тут друг на друга мы с обидной бранью 260 Набросились, страж стража обвинял; Вот-вот, казалось, до ручной расправы Дойдет - кому же было нас унять? На каждого вину взвалить пытались - И каждый отрицал ее. Готов был Всяк раскаленное держать в руках железо, И сквозь огонь пройти, и бога в клятве Свидетелем призвать, что он невинен, Что он ни в замысле, ни в исполненьи Не принимал участья. Спорим, спорим, - Нет, не выходит ничего. Тут слово Сказал один из нас - такое слово, Что в страхе все поникли головой: 270 Перечить не могли, а что бедою Оно чревато - было ясно всем. Его же слово - вот оно: с повинной К тебе прийти и обо всем сказать. Что было делать? Покорились, жребий Метнули - мне досталась благодать. И вот я здесь, что враг во вражьем стане; Еще бы! Всем противен вестник зла.

Недоброе нам сердце ворожит; Подумай, царь, не бог ли тут замешан.

280 Умолкни! Гневом душу мне наполнишь. Ужель с годами ум твой отупел? Что за кощунство! Чтобы сами боги Заботились об этом мертвеце! Что ж, благодетеля они в нем чтили, Что перстью упокоили его - Его, пришедшего в наш край, чтоб храмы В убранстве их колонн огнем разрушить, Разграбить приношенья, разорить Мать-землю, надругаться над законом? А коль злодей он - видано ли дело, Чтоб о злодее боги так пеклись? Нет, нет, не то. - Уже давно средь граждан 290 Я ропот слышу. Им мое решенье Противно, видно, и строптивой вые Претит ярмо. Нелюб им новый царь.

Они и их - я это ясно вижу - Посулом мзды презренной обольстили, Чтоб мой приказ нарушили они. Да, деньги, деньги! Хуже нет соблазна Для смертного. Они устои точат Стен крепкозданных и из гнезд родных Мужей уводят; их отрава в душу Сочится добрых, страсть к дурным деяньям 300 Внушая ей; они уловкам учат, Как благочестья грань переступать. Но все же те, кого соблазн наживы Заманит в грех такой - хоть и не сразу - Добьются кары строгого судьи.

Теперь заметь: как свят мне Зевса облик! - Ты видишь, клятвой я связал себя - Моим глазам представите вы вскоре Виновника запретных похорон; Не то - вам смерти не простой награда Назначена: живые вы на дыбе Заплатите за дерзновенье мне. 310 Я научу вас знать, где к месту алчность, И воровать с разбором, твердо помня, Что не везде подачка нам сладка. Опасна гнусная корысть, и чаще Ты с ней беду, чем прибыль наживешь.

Ответить дашь? Иль сразу уходить?

Разгневал ты и так меня довольно!

Слух ли болит иль сердце у тебя?

Еще искать ты вздумал место боли?

Я огорчил твой слух, виновник - сердце,

320 Болтать на диво мастер, ты, я вижу!

Пусть так; но труп похоронил не я.

Неправда, ты, продав за деньги душу.

Увы! Беда, когда судья нездраво судит.

Толкуй себе, что здраво, что нездраво, Но отыщи виновника, - не то Поймешь: корысть чревата злой невзгодой.

Уходит во дворец.

И я согласен, чтоб его поймали. Но будет ли он пойман, или нет - Ведь в этом властен бог один - с возвратом 330 Меня не жди. И то уж я не думал, Что жизнь цела останется моя; Спасибо, боги, вам за милость вашу!

Стасим Первый

Много в природе дивных сил, Но сильней человека - нет. Он под вьюги мятежный вой Смело за море держит путь; Кругом вздымаются волны - Под ними струг плывет. Почтенную в богинях, Землю, Вечно обильную мать, утомляет он; 340 Из году в год в бороздах его пажити, По ним плуг мул усердный тянет.

И беззаботных стаи птиц, И породы зверей лесных, И подводное племя рыб Власти он подчинил своей: На всех искусные сети Плетет разумный муж. Свирепый зверь пустыни дикой 350 Силе его покорился, и пойманный Конь густогривый ярму повинуется, И царь гор, тур неукротимый.

И речь, и воздушную мысль, И жизни общественной дух Себе он привил; он нашел охрану От лютых стуж - ярый огнь, От стрел дождя - прочный кров. 360 Благодолен! Бездолен не будет он в грозе Грядущих зол; смерть одна Неотвратна, как и встарь, Недугов же томящих бич Теперь уж не страшен.

Кто в мудрость искусство возвел, Превыше бессильных надежд, Тот путь проторил и к добру и к худу. Кто Правды дщерь, Клятву, чтит, Закон страны, власть богов, - 370 Благороден! Безроден в кругу сограждан тот, Кого лихой Кривды путь В сердце дерзостном пленил: Ни в доме гость, ни в вече друг Он мне да не будет!

Эписодий Второй

Со стороны поля появляется Страж, ведущий Антигону.

Непонятное диво мне разум слепит. Это ты, Антигона? Зачем не могу Уличающих глаз я во лжи уличить! 380 О Эдипа-страдальца страдалица-дочь! Чего ради, царевна, схватили тебя? Неужели дерзнула ты царский закон Неразумным деяньем нарушить?

Да, да, она виновница; ее мы Застали хоронящей. Где Креонт?

Он вовремя выходит из дворца.

С какой потребностью совпал мой выход?

Да, государь; ни в чем не должен смертный Давать зарок: на думу передума Всегда найдется. Вот возьми меня: 390 Я ль не клялся, что ни за что на свете Не возвращусь сюда? Такого страху Твои угрозы на меня нагнали. Но сам ты знаешь: всех утех сильнее Нежданная-негаданная радость. И вот я здесь, и клятвы все забыты, И эту деву я привел: у трупа Лелеяла покойника. Без жребья, Без спора мне присуждена находка. Ее тебе вручаю я: суди, Допрашивай, меня же от опалы 400 Освободи и отпусти домой.

Ее привел ты… как и где найдя?

Труп хоронящей - этим все сказал я.

Ты понимаешь, что ты говоришь?

Сам видел, хоронила труп она, Тебе наперекор. Ужель не ясно?

Как ты увидел? Как схватил ее?

Так было дело. Я туда вернулся Под гнетом яростных угроз твоих. Смели мы пыль, что покрывала труп, 410 И обнажили преющее тело. Затем расселись на хребте бугра, Где ветер был покрепче - от жары ведь Тлетворный запах издавал мертвец. Чуть засыпал кто - руганью усердной Его будил сосед - знай дело, значит. Так время проходило. Вот уж неба Средину занял яркий солнца круг, И стал нас зной палить. Внезапно смерч С земли поднялся, в небо упираясь Своей верхушкой. Всю равнину вмиг 420 Собой наполнил он, весь беспредельный Эфир; кругом посыпались с деревьев Листва и ветви. Мы, глаза зажмурив, Старались божью вынести напасть. Прождали мы немало; наконец, Все успокоилось. Глаза открыли - И что же? Дева перед нами! Плачет Она так горько, как лесная пташка, Когда, вернувшись к птенчикам, застанет Пустым гнездо, осиротелым ложе. Так и она, увидев труп нагим, Взрыдала, проклиная виноватых, И тотчас пыли горстию сухой 430 И, высоко подняв кувшин узорный, Трехкратным возлияньем труп почтила. Увидев это, бросились мы к ней. Она стоит бесстрашно. Мы схватили Ее, и ну допрашивать: о прежнем Обряде, о вторичном - и во всем Она призналась. И отрадно мне, И жалко стало. Да и впрямь: ведь сладко, Что сам сухим ты вышел из беды; А все же жаль, когда беду накличешь Ты на людей хороших. - Ну, да что! 440 Всегда своя рубашка к телу ближе.

(Антигоне) Ты это! Ты!… Зачем склоняешь взор? Ты это совершила или нет?

Да, это дело совершила я.

(Стражу) Теперь иди, куда душе угодно: С тебя снимаю обвиненье я. Страж уходит. Креонт обращается к Антигоне: А ты мне ясно, без обиняков Ответь: ты о моем запрете знала?

Конечно, знала; всем он ведом был.

Как же могла закон ты преступить?

450 Затем могла, что не Зевес с Олимпа Его издал, и не святая Правда, Подземных сопрестольница богов. А твой приказ-уж не такую силу За ним я признавала, чтобы он, Созданье человека, мог низвергнуть Неписанный, незыблемый закон Богов бессмертных. Этот не сегодня Был ими к жизни призван, не вчера: Живет он вечно, и никто не знает, С каких он пор явился меж людей. Вот за него ответить я боялась Когда-нибудь пред божиим судом, А смертного не страшен мне приказ. Умру я, знаю. Смерти не избегнуть, 460 Хотя б и не грозил ты. Если жизнь Я раньше срока кончу - лишь спасибо Тебе скажу. Кто в горе беспросветном Живет, как я, тому отрадой смерть. Нет, не в досаду мне такая участь. Но если б брата, что в одной утробе Со мной зачат был - если б я его, Умершего, без чести погребенья Оставила - вот этой бы печали Я никогда осилить не смогла. Ты разума в словах моих не видишь; Но я спрошу: не сам ли неразумен, 470 Кто в неразумии корит меня?

Отца мятежного мятежный дух В тебе живет: не сломлена ты горем.

(Антигоне) Ну, так узнай: чем круче кто в гордыне, Тем ближе и падение его. Пусть раскалится в огненном горниле Железа сила: будет вдвое легче Его ломать и разбивать тогда. И пылкого коня лихую удаль Узда смиряет малая: не след Кичиться тем, кто сильному подвластен.

Что ж нам о ней поведать? Провинилась 480 Уж в первый раз сознательно она, Когда закон, известный всем, попрала; Теперь же к той провинности вторую Прибавила она, гордяся делом Содеянным и надо мной глумясь. Не мужем буду я - она им будет - Коль власть мою ей в поруганье дам. Нет; будь сестры она мне ближе, ближе Нам всем родного домового Зевса: Они с Исменой не избегнут кары, И кары строгой. Обе виноваты: 490 Они вдвоем обдумали тот шаг.

Вы, позовите мне сюда Исмену. Я только что ее в покоях видел Безумною от крайнего волненья. Да, кто во тьме недоброе замыслит, В своей душе предателя взрастит; Но хуже тот, кто, пойманный с поличным, Прикрасы слов наводит на вину.

Ты кару ищешь мне сильнее смерти?

Нет, этого достаточно за все.

Зачем же ждать? Мне речь твоя противна; 500 Не примирюсь я с нею никогда. Так и тебе не по сердцу мой подвиг. - И все ж - могла ли я славнее славу Стяжать, чем ныне? Я родного брата Могилою почтила.

Если б страх Язык им не сковал, они б признались Что мыслями со мною заодно. Завидна жизнь царей: они лишь могут И говорить, и делать, что хотят.

Ужели всех кадмейцев ты умнее?

Спроси у них - пусть разомкнут уста.

510 Не стыдно ль мыслить розно ото всех?

Почтить родного брата - не позорно.

А тот не брат, что с ним в бою сразился?

О да, и он: одна и та же кровь.

За что ж его ты оскорбила тень?

Меня покойный не осудит, знаю.

Как? Нечестивца ты сравняла с ним!

Погиб мой брат, а не какой-то раб.

Погиб врагом, а тот спасал наш город!

И все ж Аида нерушим закон.

520 Нельзя злодеев с добрыми равнять!

Почем мы знаем, так ли там судили?

Вражда живет и за вратами смерти!

Делить любовь - удел мой, не вражду.

(указывая на землю) Ступай же к ним и их люби, коль надо; Пока я жив, не покорюсь жене!

Из дворца выводят Исмену.

Посмотрите: Исмена у входа, друзья! Сердобольные слезы текут из очей; Ее щеки в крови; над бровями печаль, Словно туча, нависла, горячей струей 530 Молодой ее лик орошая.

(Исмене) А, это ты в тени укромной дома Змеей ползучей кровь мою точила, И я не ведал, что рощу две язвы, Две пагубы престола моего! Скажи мне ныне: признаешь себя ты Сообщницей в том деле похорон, Иль клятву дашь, что ничего не знала?

Коли она призналась - то и я. Ее вину и участь разделяю.

Нет, не разделишь - Правда не велит: Ты не хотела - я тебя отвергла.

540 Но ты несчастна - и в твоем несчастье Я не стыжусь быть дольщицей беды.

Любовь не словом дорога, а делом; О деле ж знает царь теней, Аид.

О, не отталкивай меня! Мы вместе Умрем и смертью мертвого почтим.

Ты не умрешь. Чего ты не коснулась, Своим не ставь; за все отвечу я.

Какая жизнь мне без тебя мила?

Спроси Креонта: он тебе опора.

550 К чему насмешки! Легче ли от них?

Верь, горше слез нас мучит смех такой.

Чем же утешу я тебя хоть ныне?

Себя спаси; тебе я жить велю.

О горе, горе! Жить с тобой в разлуке?

Ты жизни путь избрала, смерти - я.

Но я тебя отговорить пыталась.

Кто прав из нас, пускай рассудят люди.

Но в этом деле обе мы виновны.

Нет. Ты жива, моя ж душа давно 560 Мертва; умерших чтит моя забота.

Ума решились эти девы, вижу: Одна - теперь, другая - с малых лет.

Да, государь, ты прав; врожденный разум Со счастьем вместе покидает нас.

Впрямь, коли ты со злой влечешься к злу!

Мне жизнь не в жизнь с ней розно, государь.

Не говори ты «с ней»! Ее уж нет.

И ты казнить решил невесту сына?

Есть для посева и другие нивы!

570 Нет, коли все давно сговорено!

Дурной жены я сыну не желаю.

О Гемон, как не дорог ты отцу!

Его женитьба - не твоя забота.

И сына ты лишишь такой невесты?

Как видно, казни ей не избежать.

Ты понял верно. Но довольно. Стража! Домой их уведите… Да, еще: Двух женщин этих под охраной верной Держать, свободы не давать отнюдь: 580 И смельчаки не презирают бегства, Коль сознают, что смерть недалека.

Стража уводит Антигону и Исмену.

Креонт остается на орхестре.

Стасим Второй

Строфа I Блаженны вы, люди, чей век бедой не тронут! Если ж дом твой дрогнул от божьего гнева, Смена жизней лишь приумножит наследье кары. Мятежится за валом вал, Точно лютых вьюг разгул Подводный ад на гладь лазурных волн извлек. 580 На свет ил дна всплывает черный, Страждет скал прибрежных кряж, Протяжным стоном вою бури вторя.

Антистрофа I Я вижу растущую в роде Лабдакидов, За бедой беду в череде поколений; Не искупит жертва сыновняя отчих бедствий, - Сам бог в погибель дом ведет. Рос последний в нем цветок, 600 Последний свет он лил на весь Эдипа дом. Увы! Серп бога тьмы подземной Срезать и его готов: Безумье речи, - разума затменье.

Строфа II Твою, Зевс, не осилит власть Человечьей гордыни дерзость И сон-чародей перед тобой бессилен, И дней неустанный ход; Старости чужд, вечно державен ты, Вечно тебя Олимпа 610 Свет лучезарный нежит. Человеку ж дан и в прошлом, И ныне, и впредь закон: Бди, борись - все тщетно; В уделе Земном все под Бедой ходит.

Антистрофа II Надежд сонм обольщает ум, Но одним он бывает в пользу, Другим - на беду легкообманной страсти. Грядешь ты, не чуя зла, - И в ярый огонь ступишь негаданно. 620 Видно, недаром предкам Мудрость внушила слово: Благодать во зле мы видим, Когда ослепленный ум В гибель бог ввергает; Недолго нам ждать: близко Беда ходит.

Эписодий Третий

Со стороны города появляется Гемон.

Но я Гемона вижу; в гнезде он твоем Стал единственным ныне… Как тускл его взор! Знать, о доле невесты проведал жених; 630 Знать, не сладко с надеждой прощаться!

Узнаем вскоре сами без пророков. Мой сын, ужель ты гневен на отца, Про приговор решительный невесте Узнав? Иль, что бы я ни делал, прочен Сыновнего почтения завет?

Отец, я твой; ты путь мне указуешь Решеньем благостным, и путь тот - мой. Не так мне дорог брак мой, чтоб заветам Твоим благим его я предпочел.

Ты прав, мой милый. Пред отцовской волей 640 Все остальное отступать должно. Затем и молим мы богов о детях, Чтоб супостатов наших отражали И другу честь умели воздавать. А кто и в сыне не нашел опоры - Что скажем мы о нем? Не ясно ль всем, Что для себя он лишь кручину создал И смех злорадный для врагов своих? Нет, нет, дитя! Не допусти, чтоб нега Твой ясный разум обуяла; женской Не покоряйся прелести, мой сын! Кто с лиходейкой делит ложе - верь мне, 650 Морозом веет от таких объятий! Нет горше язвы, чем негодный друг. Отринь и ты ее, презренья полный: Она нам - враг. Пускай во тьме подземной Себе другого ищет жениха! Я уличил ее уликой явной В том, что она, одна из сонма граждан, Ослушалась приказа моего; Лжецом не стану я пред сонмом граждан: Пойми меня, мой долг - ее казнить. И пусть взывает к родственному Зевсу: Когда в родстве я зародиться дам Крамоле тайной - вне родства бесспорно 660 Еще пышнее расцветет она. Нет. Кто в кругу домашних безупречен, Тот и гражданский долг исполнит свято; Напротив, кто в безумном самомненье Законы попирает, кто властям Свою навязывает волю - мною Такой гордец отвержен навсегда. Кого народ начальником поставил, Того и волю исполняй - и в малом, И в справедливом деле, и в ином. Кто так настроен, тот - уверен я - Во власти так же тверд, как в подчиненье. 670 Он в буре брани на посту пребудет, Соратник доблестный и справедливый. А безначалье - худшее из зол. Оно народы губит, им отрава В глубь дома вносится, союзной рати В позорном бегстве узы рвет оно. Но где надежно воинство - его там Ряды блюдет готовность послушанья. Храни же свято стяг законной власти, Не подчиняя женщине ума. Уж если пасть нам суждено - от мужа 680 Падем, не в женской прелести сетях!

Нам мнится, если возраст нам не враг, Твоими разум говорит устами.

Ах, разум, разум… Да, отец мой, высший То дар богов для смертных, спору нет; И что неправ ты - это доказать Не в силах я - и не хочу быть в силах. Но прав, быть может, также и другой? Поверь, отец: что делает народ, Что говорит и чем он недоволен, 690 Мне лучше видно. Страх простолюдину Твой взор внушает, прерывает речи, Что неугодны слуху твоему. А я, в тени, и вижу все, и слышу. Я слышу, да, как все ее жалеют, Все говорят: «Ужель погибнет та, Что гибели всех менее достойна? - Ужель за подвиг столь прекрасный - кару Столь жалостную понесет она? - Ту, что, родного брата в луже крови Найдя, непогребенным не снесла, Не потерпела, чтоб от псов голодных Он поруганье принял и от птиц - Ее ль златым мы не почтим венком?» 700 Так глухо бродит темная молва. Отец! Ведь мне всего добра на свете Дороже благоденствие твое. И быть не может иначе: ведь слава Цветущего отца - величье сына, Как и отцу отраден сына блеск. Не будь же однодумен: не считай, Что правда только в том, что ты сказал. Кто лишь в себе высокий разум видит, Иль чары слова, иль души величье - Тот часто вдруг оказывался пуст. 710 Ты - человек, и как бы ни был мудр ты, - Позора нет познать и уступить. Когда поток весенних вод избыток Стремит в долину - гибкие лишь лозы Его выносят, а деревьев силу Он, с корнем вырывая, истребляет. Когда моряк натянет корабельный Канат и не захочет отпустить - Не миновать ладье перевернуться. Нет, уступи, смири свой гордый дух! Дозволь и мне, хоть я и молод, словом Тебя правдивым вразумить, отец: 720 Всех совершенней я того считаю, Кто сам в себе клад мудрости хранит. Но он немногим достается; прочим - И доброму совету внять хвала.

Полезно обоюдное ученье, Коль доля правды у обоих есть.

Седые старцы мы; не время нам У молодого разуму учиться!

Одной лишь правде! Если ж молод я, - Смотреть на дело должно, не на возраст.

730 А дело ли ослушника почтить?

Почтить дурных я не просил, отец.

Ну, а ее ты к ним не причисляешь?

Ни я, ни всенародный глас фивян.

Народ ли мне свою навяжет волю?

Ты ныне слово юное сказал.

Своей мне волей править, иль чужою?

Единый муж - не собственник народа,

Как? «Мой народ» - так говорят цари!

Попробуй самодержцем быть в пустыне!

740 Жене ты покорился, вижу я!

Коль ты - жена; я о тебе забочусь.

Ты, негодяй? И судишься с отцом?

Так должно; Правды ты завет нарушил.

Нарушил, если власть я чту свою?

Хорош почет, коль ты богов бесчестишь!

Презренный, женской прелести угодник!

Все ж не дурному делу я служу.

Ты в каждом слове лишь о ней радеешь!

Нет; и о нас с тобой, и о богах.

750 Живой ее ты не получишь в жены!

Она умрет… пусть так! Но не одна.

Еще угрозы? Вот венец дерзанью!

Угрозы? Нет; тщете ответ бессильный.

Тщеты питомец не учитель мне!

757 Ты говорить лишь хочешь, а не слушать?

756 Раб женщины, не раздражай меня!

755 Отец!… другого б я назвал безумцем.

758 Что ж, называй! Но не на радость, верь мне, К хуле и брань прибавил ты.

Эй вы! 760 Сюда преступницу ведите! Тотчас На жениха глазах ее казню.

Нет, этого не будет! Глаз моих Уж не увидят боле ни невеста В мученьях казни горестной, ни ты: Других ищи союзников безумью!

Его шаги торопит гнев, владыка - Советник лютый в юных дней пылу.

Что ж, в добрый час! Пускай в своей гордыне И дерзости себя хоть богом мнит: Их он и этим не спасет от казни.

770 «Их», ты сказал? Ужель казнишь обеих?

Ты прав: лишь ту, что прикоснулась к трупу.

Какую ж ей ты приготовил казнь?

За городом, в пустыне нелюдимой, Врыт в землю склеп; из камня свод его. Туда живую заключу, немного Ей пищи дав - так, как обряд велит, Чтоб города не запятнать убийством, Пусть там Аиду молится - его ведь Она считает богом одного! Быть может, он спасет ее от смерти. А не спасет - на опыте узнает, 780 Что почитать подземных - праздный труд.

Уходит во дворец.

Стасим Третий

Эрот, твой стяг - знамя побед! Эрот, ловец лучших добыч, Ты и смертному сердце жжешь С нежных щек миловидной девы. Подводный мир чует твой лет; в чаще лесной гость ты; Вся бессмертная рать воле твоей служит; Всех покорил людей ты - 790 И, покорив, безумишь.

Тобой не раз праведный ум В неправды сеть был вовлечен; Ты и ныне лихую рознь В эти души вселил родные. Преграды снес негой любви взор молодой девы - Той любви, что в кругу высших держав судит. Нет поражений играм 800 Царственной Афродиты!

Эписодий Четвертый

Из дворца выходит, окруженная стражей, Антигона.

О, что вижу? И сам послушания долг Позабыть я готов, и из старческих глаз Неудержно струится горючий родник. Антигону ведут - ах, не в дом жениха: Ее ждет всеприемлющий терем!

В последний путь, старцы земли родимой, Я собралась теперь. Этот солнца лучистый круг, Ах, в последний вижу я раз. 810 Все прошло: живую меня В дом ведет свой мрачный Аид К берегу плача. Нет мне проводной песни, Подруг игры не услышит мой Свадебный терем, О, нет: владыке невеста я мрака.

Но ты чести стяжала нетленный венец, С ним нисходишь ты славно в обитель теней. Не ползучая хворь иссушила тебя, 820 Не жестокий булат твою грудь изрубил: Ты нисходишь живая, одна среди жен, Своему повинуясь закону.

Антистрофа I

Погибла так в горя расцвете, молвят, Гостья с фригийских гор: Где белеет Си ни ла кряж, Там живую камня побег, Точно цепкий плющ, охватил, Бурный дождь струится по ней, Снег белеет, - 830 Так говорят сказанья. Поныне там от бессонных слез Камень влажнеет; Такую гибель и мне судил демон.

Не забудь: то богиня, бессмертных дитя, Мы же смертные люди и дети людей; А ведь грешен запретной гордынею тот, Кто с богами и в жизни равняет себя . . . . . И в загробной всесилии доли.

Глумишься ты? Ради богов отчизны нашей! 840 Скоро меня не будет; Долго ли ждать вам? О мой родимый край, О счастливое племя, О волны Диркеи! О роща Царицы ристаний, Фивы! Я вас зову в свидетели, В какой меня могильный склеп, в страшный плен Ведут, поправ людской закон, И нет слезы мне от друзей! 850 О, что ждет меня? Уж не числюсь среди живых я, Еще не став между мертвых мертвой.

Прейдя земной отваги грань, К престолу Правды вековой Припала ты теперь, дитя. Отца, знать, искупаешь горе.

Антистрофа II

Коснулись вы самой больной моей кручины, Той незабвенной смерти, Рока - его же 860 Тяжесть несем мы все, Славный род Лабдакидов. О терем проклятья! О ложе! О ласки родимой крови, От матери сыну жаркий дар! От них ведь я несчастных дней нить веду. И вот безбрачной девой к ним Меня проклятье гонит - в ад; А ты, бедный брат, 870 Негу брака познал - и ею Живую, ах! мертвый к мертвым сводишь.

Почет богам - наш долг святой. Но кто приемлет власти скиптр, Тот власти должен честь блюсти. Тебя ж дух гордой мысли губит.

(выходя из дворца) Конечно! Дайте волю человеку Пред смертью чувства изливать свои - Конца не будет жалобам и плачу!

Теперь довольно. Уведите деву Скорей под полого кургана сень, Как я сказал вам, и одну оставьте. Там полная ей воля будет. Хочет - Пусть тотчас примет смерть; а то и дальше Живет во мраке птицей гробовой. Нам от нее не будет оскверненья: Я крови родственной не пролил, только 890 От мира жизни отлучил ее.

О склеп могильный! Терем обручальный! О вечный мрак обители подземной! Я к вам схожу - ко всем родным моим, Которых столько, в лютой их кончине, Приветила царица мглы ночной. Теперь и я… Казалось, жизни этой Конец далек, и что же? Злейшей смертью Последовать за ними я должна. И все ж - не каюсь я. Я верю, милой Приду к отцу, к тебе, родная, милой, К тебе желанной, брат родимый мой. 900 Родители, когда почили вы, Своими я омыла вас руками, Убрала вас и возлияний дань Вам принесла. А за твою, о брат мой, Своей я жизнью заплатила честь… [И все ж - не каюсь я. Разумный скажет, Что и тебя почтила я разумно. Да, будь детей я матерью - вдовою Убитого супруга - я б за них Не преступила государства воли; Вам ведом крови родственной закон? Ведь мужа и другого бы нашла я, И сына возместила бы утрату, 910 Будь и вдовой я, от другого мужа. Но раз в аду отец и мать мои - Другого брата не найти мне боле. Таков закон. Ему в угоду честью Тебя великою почтила я. Тень братняя! Виной зовет Креонт Поступок мой и дерзкою отвагой.] И вот меня схватили и ведут На смерть - до брака, до веселья свадьбы, Не дав изведать мне ни сладких уз Супружества, ни неги материнства; Нет, сирая, без дружеской слезы 920 Я в усыпальницу схожу умерших. Но где ж тот бог, чью правду, горемыка, Я преступила? Ах, могу ли я Взирать с надеждой на богов, искать в них Заступников? За благочестья подвиг Нечестия я славу обрела!… Что ж! Если боги - за царя, - то в смерти Познаю я вину и искуплю. Но если он виновен, - горя чашу Мою - не более испить ему.

Не стихает, я вижу, мятежный порыв 930 В Антигоны душе.

Не стихает он, да, по ведущих вине, И за медленность их наказание ждет.

О бездушное слово! Уж в гибели пасть Ты ввергаешь меня!

Креонт Да, пожалуй. Совет мой - покончить совсем С безрассудной надеждой на лучший исход.

Что ж, идем; я готова. О боги отцов! Вы простите - прости ты, родная земля! 940 О, смотрите, фиванцы! Царевна идет - Остальная наследница древних владык. Вот судья мой - и вот преступленье мое: Благочестию честь воздала я!

Стасим Четвертый

И Данае-красе светоч небесный - Меднокованных врат тьмой заменить пришлось. Терем могильный Скрыл невесту от глаз людских в те дни. А ведь рода почет был ей велик, дитя, 950 И ей лоно затем Зевса согрел дождь золотой. Знать, могуча вовек рока над нами власть. Над ней ни злато, ни булат, Ни крепкий вал, ни легкий струг, Забава волн, нам не даст победы.

Гневен был он и царь Фракии дикой, Сын Дрианта, Ликург; сам Дионис его Смелость изведал. Все ж в затворе и он окончил дни. В хладном камне остыл гнева багровый жар; 960 Цвет дерзанья поблек; понял тщету мыслей своих Царь, что бога хулил в злобе безумной он, Громя вакханок грозный пыл, Ретивых светочей восторг, Святую песнь Муз поляны горной.

Там, где в каменных Врат голубеющем мареве Двум преграду морям положили бессмертные, 970 Где Босфора пловцов в мгле Салмидесс ждет, Там видел сосед-Apec Братьев-Финидов рану. Лихая их мачеха сгубила. Потух в зрачках страдальцев ясный солнца свет; Их смял не меч - нет, руки кровавой Коварный взмах, кознь иглы рабочей.

В склепе чахли они - и жестокую матери 980 Долю в плаче глухом вспоминали. Вела она Славный род от вельмож древледержавных, Царевны афинской дочь. Взрастила в пещере дальней Крутой горы вьюг отцовских стая Лихая Бореаду, легкую как вихрь. Но брак приспел - и познала рока Царица власть, о дитя родное!

Во время исполнения стасима стража медленно уводит Антигону.

Эписодий Пятый

(входит, ведомый мальчиком) Мы к вам пришли, фиванские вельможи, Путем совместным. Двое нас, но пара 980 Очей одна - и зрячий вождь слепцу.

Что нового мне скажешь, друг Тиресий?

Скажу; а ты послушайся пророка!

Не в первый раз тебе я повинуюсь.

И оттого ты прямо правишь город.

Недавний опыт говорит: ты прав.

Так знай: опять по лезвию идешь!

Тревожит сердце речь твоя; в чем дело?

Внемли, все скажут знаки ведовства. На древнем сидя волхвовском престоле, 1000 Где вещей птицы гавань для меня, Неведомые клики я услышал, Разящий, непривычный слуху глас. Ударами когтей окровавленных Друг друга в злобе вещуны терзали - Таков был шум их мечущихся крыл. Мне страшно стало; огненную жертву На всепалящем алтаре решил Я принести. И что ж? Гефеста пламя Не вспыхнуло из тучных бедр овцы; Лишь на золу сочилась прелой влаги Струя густая и, дымясь, шипела; Вверх брызгала из лопнувшей плевы 1010 Желчь черная; покровы тука жижей Стекали долу, обнажая мяса Куски кровавые. - Все это мне Вот этот отрок указал, как мглою Покрылся свет пророческих вещаний. Ведь он - вожатый мне, народу ж - я. И в этой мгле, что над страной нависла, Твой замысел виновен, государь. И очаги, и алтари святые Осквернены заразой мертвечины: Недаром псы и птицы разнесли Царевича несчастного останки. Вот почему ни жертвенных молений 1020 От нас, ни бедр воспламененных дани Бог не приемлет; птица не издаст Понятных звуков в вещей перекличке, Вкусив отравы человечьей крови. Мой сын, опомнись. Не в позор ошибка - Нет, это общий всех людей удел. Но раз ошибся человек - не будет Он ни безумным, ни бессчастным, если Путь к исцеленью из беды найдет. Убожества примета - гордый нрав. Нет, уступи усопшему; кто станет 1030 Лежачего колоть? Какая доблесть - Второю смертью мертвого казнить? Совет мой благ, благой внушенный мыслью, И радостно его принять ты можешь - Полезный дар от любящей души.

О старче, старче! Все вы, как стрелки, Себе мишенью грудь мою избрали. Теперь и ведовством меня донять вы Пытаетесь, и племенем пророков Уж расценен, распродан я давно. Торгуйте, наживайтесь; пусть к вам в дом Из Сард электр стекается, и злато Из Индии, - его же скрыть в могиле 1040 Не дам! Хотя бы Зевсовы орлы К престолу бога самого примчали Его растерзанную плоть - и этой Не испугаюсь скверны я, Тиресий: Не властен смертный бога осквернить! Нет, нет, не быть царевичу в могиле! И мудрецов крушенье терпит мудрость, Когда прикрыть неправду дела дымкой Красивых слов внушает им - корысть.

О, люди! Кто точно взвесит, кто из вас рассудит…

О чем вещаешь снова ты, старик?

1050 Насколько лучший дар - благоразумье?

Насколько худший - неразумье, мнится,

Своей болезни сущность ты назвал!

Не стану бранью отвечать пророку.

А кто сказал, что я в вещаньях - лжец?

Волхвам стяжанье свойственно бывает,

А произвол разнузданный царям!

Ты с государем говоришь! Забыл?

Нет, помню: мне же царством ты обязан.

О, мудр ты, мудр: когда б и честен был…

1060 Не вынуждай сокрытое открыть!

Что ж, открывай! Но не корысти ради.

Моя корысть на пользу лишь тебе.

Свое решенье я не продаю!

Запомни же. Немного вех ристальных Минуют в горних Солнца бегуны - И будет отдан отпрыск царской крови Ответной данью мертвецам - мертвец. Ты провинился дважды перед ними: Живую душу, дщерь дневного света, В гробницу ты безбожно заключил, 1070 А Тьмы подземной должника под солнцем Удерживаешь, не предав могиле Нагой, несчастный, полный скверны труп. Он не тебе подвластен и не вышним - Ты заставляешь их его терпеть! И вот, покорный Аду и богам, Уж стелет сеть нещадного возмездья Эриний сонм - и ты падешь в нее, Равняя кары и обиды чаши. Корысть вещанье мне внушила, да? Дай срок: ответят из твоих покоев Мужчин и женщин стоны за меня. 1080 И города соседние возропщут В бурливых сходах на тебя, в чьих стогнах Голодный пес, иль дикий зверь, иль птица Тлетворной плоти клочья схоронили, Бесчестя смрадом чистый двор богов. Стрелком меня назвал ты. Верно; в гневе - Его ж ты вызвал - много горьких стрел Пустил я в грудь твою. Не промахнулся Мой лук: от их ты жара не уйдешь.

Меня же, сын мой, в путь веди обратный. Пусть терпят спесь его, кто помоложе. Язык ему полезно обуздать 1090 И мысль направить по пути благому.

Пророк ушел; пророчество осталось Ужасное. Прошло не мало лет С тех пор, как кудри черные мои Засеребрились; но вещаний лживых Я не запомню от него, мой царь.

Сказал ты правду; я и сам смущен. Что ж, уступить?… Ах, больно!… Но больнее В несчастья цепи душу заковать.

Благоразумью следуй, государь!

Что делать? Молви! Я на все согласен.

1100 Освободи из подземелья деву; Погибшего могилою почти.

Так должен поступить я? Вправду так?

Да, государь, не медля. Божьи Кары Стремительно виновных настигают,

Ах, трудно побороть души упорство, Но с Неизвестным в спор вступать - безумье.

За дело, царь - не доверяй другим!

Пойду немедленно. Скорее, слуги! И те, что здесь, и прочие: секиры 1110 Возьмите, и вперед - на скорбный холм. И я, - коль так решил теперь, - то узел Сам затянув, - сам развяжу его. Боюсь, что лучше доживать нам век свой, Храня давно завещанный закон.

Уходит вместе со слугами по направленью к полю.

Стасим Пятый

Многозванный , краса и любовь Кадмейской девы, Зевса семя, молнии сын! Тобой Италия полна, Ты Элевсина славишь 1120 Луг святой, народов приют, На лоне Деметры сияя. Ты в нашей живешь земле, Где вакханки поют, Брег влажнит Исмена струя, И сев взошел змеиный.

Средь багрового дыма, поверх скалы двуглавой, Где журчит Касталии ключ, Под звон кимвалов реешь ты 1130 В нимф хороводе горных. В плющ убрал ты Нисы услон, В лоз винных и пурпур и зелень - И все ж ты стремишься к нам, Чтоб при крике твоих Слуг бессмертных снова познать Веселье стогн фиванских.

Бог, взлюбивший Фивы, Где родила тебя мать, Молнией сраженная, - 1140 О, гряди! Болен град: тяжек недуг! Ты очистить властен его. С высот Парнасских чистой стопой к нам гряди, Презри гнев рокочущих волн пролива!

В твою честь пылает Алмазных звезд хоровод; Ты ночных веселий царь! О, явись! Светлый бог, Зевса дитя! 1150 Пусть наш град вакханок твоих Неистовый восторг огласит в тьме ночной, Твою славя честь, Дионис-владыка!

Со стороны поля показывается Вестник - слуга Креонта.

Соседи дома Кадмова! по правде Мы не должны ни горькой, ни счастливой Жизнь человека называть - до смерти. Вот счастья баловень - вот горя сын - И что ж? Случайность манием единым Того низвергнет, этого возвысит, 1160 А как - того не скажет и пророк. Доселе думал я: чья жизнь завидней Креонтовой! Он город от врагов Освободил, он в блеске самодержца Им управлял, среди детей цветущих. А ныне - все погибло. Ведь когда Свет радости угас для человека - Он не живой уж, он - бродячий труп. Сбирай в чертог свой все богатства мира, Венчай чело властителя венцом: 1170 Коль радости лишен ты - за величье И тени дыма я не дам твое.

Каким же горем взыскан царский дом?

Кто умер… а живой - виновник смерти.

О, кто убийца, кто убитый? Молви!

Смерть принял Гемон - от своей руки.

Своей, сказал ты? Сына, иль отца?

Он сам себя убил, отцу в укор.

О вещий старец! Правду молвил ты.

Пока свершилось все, как он сказал.

(выходя из дворца) Да, граждане, я слышала ее. В путь собралась я, чтоб Палладе грозной Смиренной дань молитвы принести. И только дверь я притянула, чтобы Засовы сдвинуть - как в мой слух стрелою Вонзилось слово горя моего. Упала навзничь я; прислужниц руки Беспамятную подхватили. Ныне 1190 Я вышла к вам; молю, скажите все. Удар не первый от судьбы терплю я.

Царица дорогая, все я видел И все, как есть, по правде расскажу. К чему утайкой робкой вызывать Ближайшей обличение минуты? Надежно ведь лишь истина стоит. Слуга царя, последовал за ним я На край долины, где лежал в позоре Труп Полиника; псами был жестоко Истерзан он. С молитвой мы воззвали 1200 К царю теней и к девственной Гекате, Распутий бдительной богине, гнев свой Чтоб милостиво отпустили нам. Затем, омыв в струях купели чистой Все то, что от царевича осталось, На свежих отпрысках маслины дикой Мы упокоили в огне его. Крутой насыпав холм земли родимой Покойнику, мы поспешили дальше, В могильный терем, где на ложе камня Невеста Ада жениха ждала. Вдруг, издали еще, один из нас Услышал громкий вопль - из той гробницы Заброшенной он доносился. Тотчас Обратно устремился он к царю. 1210 Прибавил шагу тот. Вторично вопль Раздался, жалкий и протяжный. Вскрикнул Несчастный царь: «О боги! Что за звуки? Недоброе вещает сердце мне! О безотрадный путь! То голос сына Ласкает слух мне - лаской смертоносной! Бегите, слуги! В устье подземелья Раздвиньте камни и скорей взгляните, Не Гемона ль то голос был, иль боги Меня морочат». Так сказал он нам, Едва живой от страха. Мы приказ 1220 Исполнили. И вот, в глуби гробницы Пред нами оба - Гемон, Антигона. Она висит, повязки крепкотканной Петлею шею нежную обвив; Он, как прильнул к ее груди, так держит Ее в объятьях, проклиная свадьбы Подземной ужас, и надежды гибель, И суд суровый своего отца. За нами и Креонт его увидел - И с криком раздирающим к нему Помчался в склеп. «Несчастный, - возопил он, - Зачем ты здесь? Иль помрачен твой разум? Какой безумья вихрь тебя принес? 1230 Дитя мое, богами заклинаю, Оставь могилу!» Гемон дикий взор В него вперил и, меч за рукоятку Схвативши, замахнулся на него. Царь отступил, и в воздухе повис Отцеубийственный удар. Тогда лишь Пришел в себя он - и в порыве новом Отчаянья, внезапно в грудь свою Свои меч вонзил… Еще сознанья искра В нем тлела, видно: слабою рукою Лежащий труп невесты обнял он, Прильнул к устам - и, испуская дух, Умершей девы бледную ланиту Румянцем жаркой крови обагрил. 1240 Труп возле трупа - так они лежали; Союз их брачный Ад благословил. Да будет же их участь всем наукой, Что неразумье - злейшее из зол.

Евридика, выслушав, молча уходит во дворец.

Что это значит? В гробовом молчанье Ушла царица: это ли - ответ?

Дивлюсь и я; но все ж меня ласкает Надежды луч: знать, не велит душа При всем народе о несчастье сына Плач поднимать; ей хочется скорее В кругу домашних сердце облегчить. 1250 Она разумна - не поступит криво.

Не знаю. Мне ее уход немой Сильнее грудь щемит, чем если б в крике Она безумном горе излила.

Узнаем тотчас. Если вправду рану Души больной молчания покров У ней таит… Да, я войду; ты прав: Страшнее слез молчание такое.

Уходит во дворец.

Со стороны поля возвращается Креонт, неся тело Гемона.

Приближается царь; что несет он в руках? Ах, то явственный след, незабвенный навек - Хоть и больно сказать - не чужой вины, 1260 А своей необузданной воли.

Груз ты разума неразумного, Груз упорства ты смертоносного! Крови родственной, други, видите И убийцу вы, и убитого! О несчастный плод замыслов моих! Юной смертью ты, юный сын, почил. О дитя! Не своей руки пал ты жертвою, А моим сражен неразумием.

1270 О Правда! Поздно ты узнал ее!

О да! Ее познал я - явственно познал. Видно, бог тогда, бог тогда главу Тяжкою тяжестью поразил мою, На безумья путь мысль мою увлек, Растоптать велел жизни радости. Вот он, смертных труд - безотрадный труд!

(выходит из дворца) О царь, тяжелый груз в руках твоих. Пришел ты с горем не последним, нет, - 1280 Ждет горе новое тебя в чертоге.

Какое горе? Есть ли хуже худа?

Лежит в крови царица Евридика, Младого сына истинная мать.

Антистрофа I

Где ты, Адова гавань мутная! Смертью быстрою упокой меня! Весть несчастную возвестивший мне, Снявший тьмы покров с горя лютого, О зачем терзать сердце мертвое, Посылать на казнь труп безжизненный? 1290 О жена! Ах, ужели там жертвой новою Жертвы прежней боль ты усилила?

Открываются двери дворца.

В глубине видно тело Евридики.

Раскрылась дверь; царица пред тобой.

Увы! Какую бездну горя вижу я! О, чего ж еще, о, чего мне ждать? Сына труп в руках я держу своих - Очи ранит вид трупа нового; Отовсюду смерть на меня глядит. 1300 Мать несчастная! Бедное дитя!

На алтаре она ножом священным Желанный мрак на очи навела, Оплакав славный жребий Мегарея, Рок Гемона - и в третьем, смертном вопле Детоубийцу-мужа проклиная.

Увы! Ужас сердце жмет. Кто из вас, друзья, Меч отточенный в грудь мою вонзит? 1310 О несчастный я! О постылый день! Приросла к душе горесть лютая.

Да, государь: виновником обеих Тебя смертей царица назвала.

Но как исторгла жизнь свою она?

Ударом в печень роковым - услышав О смерти сына жалостную весть.

Жалостную весть о моей вине! Да, никто другой не виновен в том. И тебя, мой друг, я один убил, 1320 Я, - один лишь я. Слуги верные, Уведите в глушь поскорей меня - Вознесен был я, - стал ничем теперь.

Уйти бы лучше - если лучшим вправе Назвать мы зло: страданью люб конец.

Антистрофа II

Явись, Жребий мой, явись! Милость высшую, Дар прекраснейший принесешь ты мне, - 1330 День предельный мой! О, явись, явись, Чтоб не видеть мне завтрашней зари!

Он не замедлит.

Ты лишь долг насущный Исполни свой - а в прочем властен бог.

О том молюсь, чего я страстно жажду.

Оставь мольбы; нет смертному спасенья От бед, что предначертаны судьбой.

Да, ведите в глушь безрассудного, 1340 Что и сыну дал смерть невольную, И тебе, жена! О несчастный я! Здесь - убитый мной, там - убитая! Страшной тяжестью, нестерпимою На главу мою рок обрушился. Уходит во дворец в сопровождении слуг, несущих тело Гемона.

Человеку сознание долга всегда - Благоденствия первый и высший залог. 1350 Не дерзайте ж заветы богов преступать! А надменных речей беспощадная спесь, Беспощадным ударом спесивцу воздав, Хоть на старости долгу научит.

Хор покидает орхестру.

Список сокращений

Трагедии Софокла

А. «Аякс» ЦЭ. «Царь Эдип»

АН. «Антигона» ЭК. «Эдип в Колоне»

Т. «Трахинянки» Эл. «Электра»

АС Античные свидетельства о жизни и творчестве Софокла

Аполлод. Аполлодор

Афин. Афиней

Гес. Гесиод

Теог. «Теогония»

Т.и Д. «Труды и Дни»

Диод. Диодор Сицилийский

Евр. Еврипид

Андр. «Андромаха»

Ипп. «Ипполит»

Иф. Авл. «Ифигения в Авлиде»

Мед. «Медея»

Финик. «Финикиянки»

Эл. «Электра»

Ж Жизнеописание Софокла

Ил. «Илиада»

Од. «Одиссея»

Павс. Павсаний

Пинд. Пиндар

Истм. Истмийские оды

Нем. Немейские оды

Ол. Олимпийские оды

Пиф. Пифийские оды

Туск. «Тускуланские беседы» (Цицерона)

Эсх. Эсхил

Аг. «Агамемнон»

Евм. «Евмениды»

Мол. «Молящие»

Пс. «Персы»

Пр. «Прометей»

Сем. «Семеро против Фив»

Хо. «Хоэфоры»

Современная литература

Бернабе Poetarum Epicorum Graecorum testimonia et fragmenta. P. I / Ed. A. Bernabe. Lpz., 1987

Джебб Sophocles. The Plays and Fragments / By Sir R. Jebb. Cambridge, 1883-1896. P. I-VII. (Repr. 1962-1966).

Доу Sophocles. Tragoediae / Ed. R. W. Dawe. Lpz., 1984-1985. T. I-II.

Дэн Sophocle. T. I-III. Texte etabli par A. Dain. P. 1956-1960.

Пирсон Sophocles. Fabulae / Rec. A. C. Pearson. Oxf., 1928.

P Oxy The Oxyrhynchus Papyri. Egypt. Exploration Society. Oxf., 1898-1987. V. I-LIV.

TrGF Tragicorum Graecorum Fragmenta. Gottingen, 1977-1986. T. 1-4. (По этому изданию даются ссылки на фрагменты Эсхила и других греческих трагиков, кроме Еврипида, для которого источником служит изд.: Tragicorum Graecorum fragmenta. Rec. A. Nauck. Lpz., 1889.)

ZPE Zeitschrift fur Papyrologie nnd Epigraphik. Bonn, 1967-1989. Bd. 1-76.

Отечественные журналы

ЖМНП «Журнал министерства народного просвещения»

ФО «Филологическое обозрение»

Примечания

{* Фрагменты Гесиода указываются по изд.: Fragmenta Hesiodea / Ed. R. Merkelbach et M. West. Oxi., 1967; Архилох - по изд.: Iambi et elegi Graeci… / Ed. M. L. West. Oxf., 1978. V. I; Анакреонт и Симонид по изд.: Poetae melici Graeci / Ed. D. Page. Oxf., 1962. Фрагменты Аристофана, Кратина, Фриниха по изд.: The Fragments of Attic comedy… / By J. M. Edmons. Leiden, 1957. V. I. Фрагменты римских трагиков по изд.: Remains of Old Latin / Ed. and transi, by E. H. Warmington. London; Cambr., Massachusetts, 1967-1979. V. I-II. Номер при имени Гигина обозначает соответствующий рассказ в его «Историях» (Fabulae).

Ссылки на номера стихов даются везде по оригиналу; найти соответствующий стих в пределах десятков, отмеченных при русском тексте Софокла, не должно составить особого труда. Обозначение «стих» или «ст.» большей частью опускается. Сокращение «сх.» обозначает схолии к древним авторам; «Ркп.» - «рукопись», «рукописи», «рукописный». Отсылка Dawe R. Studies обозначает его: Studies on the text of Sophocles. Leiden, 1973-1978. V. 1-3.

Перевод стихотворных цитат, кроме особо оговоренных, принадлежит составителю примечаний.}

Предварительные сведения

От античных времен не сохранилось документальных свидетельств о распространении текста трагедий Софокла при его жизни. Однако нет оснований предполагать для них иную судьбу, чем для произведений других древнегреческих трагиков: с авторского экземпляра снимались копии, которые могли приобретаться достаточно состоятельными любителями отечественной словесности, а в IV в., с возникновением в Афинах философских школ в Академии и Ликее, - также храниться в библиотеках, обслуживавших научные занятия Платона и Аристотеля. Без этого невозможно объяснить наличие в их сочинениях множества цитат из трагиков, и притом не только из трех, наиболее знаменитых (Эсхила, Софокла и Еврипида), но и из менее выдающихся.

Поскольку при посмертных постановках трагедий (а исполнение на театральных празднествах одной «старой» драмы перед началом состязания трагических поэтов стало нормой с 387 г.) режиссер и актеры могли позволять себе известные вольности, в середине IV в. афинским политическим деятелем Ликургом был проведен закон, согласно которому создавалось государственное собрание всех пьес трех трагических авторов, и в дальнейшем их исполнении надлежало придерживаться зафиксированного в этом своде текста (АС 56). Насколько высоко ценили афиняне свою коллекцию, видно из рассказа о том, как примерно столетие спустя они согласились предоставить ее для временного пользования египетскому царю Птолемею Евергету под залог в 15 талантов (ок. 22 тыс. рублей серебром). Впрочем, афиняне недооценили материальные возможности восточного монарха: Птолемей велел сделать со всего собрания копию и именно ее вернул в Афины, потеряв таким образом отданные в виде залога деньги, но зато оставив у себя оригинал (АС 64). Возможно, что именно этим собранием - наряду с другими источниками - пользовались впоследствии ученые филологи, занимавшиеся во второй половине III в. классификацией рукописей в знаменитой Александрийской библиотеке (АС 105).

Полное собрание сочинений Софокла подготовил, по-видимому, в первой половине следующего века знаменитый филолог Аристофан Византийский, ставший главным библиотекарем после 195 г. Под именем Аристофана дошло до нас античное «предисловие» к «Антигоне» (А С 105). Упоминается Аристофан и в «Жизнеописании» Софокла (18), в некоторых схолиях к сохранившимся трагедиям и в папирусных отрывках из сатировской драмы «Следопыты». Текст издания Аристофана Византийского послужил основой для большинства, если не всех последующих папирусных копий. В настоящее время известны отрывки из 17 папирусных экземпляров, содержащих текст дошедших до нас трагедий Софокла. По времени они охватывают не менее 600 лет самый ранний образец относится к концу I в. до н. э. или к началу I в. н. э.; самый поздний - к рубежу VI-VII в. н. э. Чаще других встречаются здесь «Царь Эдип» в «Аякс» - по 4 экземпляра; тремя экземплярами представлены «Трахинянки», двумя - «Электра» и «Антигона», одним - «Эдип в Колоне» и «Филоктет».

К этому следует прибавить отрывки из папирусного кодекса V-VI вв. н. э., который опознан теперь как собрание семи трагедий Софокла {См.: Luppe W. P. Vindob. G 29779 - ein Sophokles-Kodex // Wiener Studie 1985. В. 19. S. 89-104.}. Здесь тексту трагедии предшествовало собрание «предисловий» к ним (см. АС 95-113), среди которых содержались неизвестные нам из других источников предисловия к «Аяксу» и «Филоктету» и еще одно стихотворное (ср. А С 95) к «Царю Эдипу». Издание Аристофана, судя по всему было предназначено не для ученых, а для широкой публики, - в нем, в частности кроме уже упоминавшихся «предисловий», не было никакого другого вспомогательной аппарата. Со временем, однако, по мере того, как эпоха Софокла все дальше уходила в прошлое, читателям стали требоваться разъяснения и по части языка, и в отношении реалий, и разного рода историко-литературные справки к тексту, - все то, что в античные времена называлось схолиями.

Составление таких схолиев - в том числе и к Софоклу - взял на себя необыкновенно начитанный и усердный грамматик августовского времени Дидим (современники называли его человеком «с медными внутренностями»). К труду Дидима восходит наиболее древний пласт в корпусе схолиев, известных нам уже по средневековым рукописям Софокла.

На пути к ним, однако, творческое наследие Софокла испытало ту же судьбу, которая постигла и других древнегреческих драматургов: во времена римского император Адриана (117-138 гг. н. э.) из примерно трех сотен пьес Эсхила, Софокла и Еврипида был сделан отбор наиболее читаемых; не последнюю роль играли здесь и нужды школы. В результате в обиходе широкой публики осталось только семь трагедий Софокла, известных нам сейчас полностью. В IV в. н. э. участие в редактировании новы изданий принял римский грамматик Салустий (может быть, один из друзей византийского императора Юлиана), - его имя сохранилось в более поздних «предисловиях (АС 104, 106).

Остальные трагедии Софокла, оставшиеся за пределами «семерки», исчезли отнюдь не сразу и не бесследно: находимые в Египте папирусы с отрывками из не дошедши до нас его пьес датируются вплоть до III в. н. э. Стало быть, на эллинизированном Востоке достаточно полные собрания сочинений Софокла могли еще находиться и в библиотеках, и у книгопродавцев, и в частном пользовании. На европейской же почве с драм, не вошедших в состав «семерки», уцелели только отдельные отрывки в различны антологиях, лексикографических и грамматических сочинениях. Зато отобранные семь продолжали переписывать из рукописи в рукопись с обширными предисловиям и схолиями. Один из таких кодексов, написанный унциальным письмом (т. е. заглавными буквами) примерно в V в. н. э., и стал, как полагают историки текста Софокл, прообразом византийских рукописей с его трагедиями.

Самой ранней из этих рукописей является кодекс из библиотеки Лоренцо Медич (Laurentianus XXXII, 9), широко известный среди филологов, так как кроме трагедв Софокла в нем содержатся также трагедии Эсхила и «Аргонавтика» Аполлония Родосского. Написан кодекс в середине X в. н. э. К тому же прототипу, что кодекс Медичи восходит и так называемый Лейденский палимпсест, т. е. пергаменная книга, на котрую в конце X в. занесли текст Софокла, а еще через четыре столетия его соскоблили, чтобы написать на освободившихся полутора сотнях страниц сочинения религиозного характера. Открытый в 1926 г. Лейденский палимпсест с восстановленным текстом Софокла является, наряду с кодексом Медичи, древнейшим источником для современных изданий.

Эти две рукописи, наряду с еще другими десятью, более поздними (XIII-XVI вв.), представляют особую ценность потому, что содержат все семь трагедий Софокла. Огромное большинство других рукописей (около 170 из общего числа, достигающего примерно 200 экземпляров), ограничивается так называемой византийской триадой («Аякс», «Электра», «Царь Эдип»), образовавшейся в результате нового отбора, произведенного в Константинополе ок. 500 г. н. э. Составителем этой триады считают обычно византийского грамматика Евгения (АС 94).

К изданию трагедий Софокла (преимущественно вошедших в триаду) в XIII-XIV вв. были причастны известные византийские филологи Максим Плануд, Фома Магистр, Мосхопулос, Деметрий Триклиний. К этому же времени относятся и поздние схолии, составленные в помощь любителям классической филологии и учащимся.

Первое печатное издание Софокла вышло в 1502 г. из типографии венецианца Альда Мануция. После этого трагедии Софокла издавались вместе и порознь несчетное число раз.

В настоящее время издатели Софокла оперируют тремя группами византийских рукописей, причем все больше утверждается убеждение, что группы эти не носили «закрытого» характера, т. е. переписчики при своей работе могли пользоваться не одним экземпляром, восходящим к определенному прототипу, а двумя или больше, сопоставляя их между собой и выбирая из каждого то чтение, которое представлялось им наиболее предпочтительным. Поэтому может случиться, что какая-нибудь из рукописей, во всем остальном мало примечательная, сохранила где-нибудь наиболее древнее чтение. Сличение рукописей, внесение поправок (конъектур), выбор и обоснование принятого чтения и составляет до сих пор главную задачу каждого нового издателя древнегреческого текста {К истории текста Софокла см. подробнее: The fragments of Sophocles / Edited… by A. C. Pearson. Cambridge. 1917 (Repr. Amsterdam, 1963). P. XXXII-XLVI; TurynA. Studies in the manuscript tradition of the tragedies of Sophocles. Urbana, 1952; Dain A. Sophocle. V. I. P. XX-XLVIII; Dawe R. Studies on the text of Sophocles. Leiden, 1973. V. I. P. 3-112; Treue K. Kleine Klassikerfragmente. N 3//Festschrift zum 150 jahr. Bestehen des Berliner Agyptischen Museums. Berlin, 1974. S 434 f; Renner T. Four Michigan papyri of classical Greek authors. ZPE. 1978. 29. P. 13-15. 27 f.}.

В наше время в научном обиходе приняты три издания трагедий Софокла:

Sophocles. Fabulae / Rec. A. С. Pearson. Oxford, 1924 (исправленное издание - 1928; многократные перепечатки вплоть до начала 60-х годов). (В дальнейшем - Пирсон).

Sophocle. / Texte etabli par A. Dain…. Paris, 1956-1960. T. I-III. (в дальнейшем - Дэн).

Sophocles. Tragoediae / Ed. R. W. Dawe. Leipzig, 1975-1979. T. I-II. (второе издание - 1984-1985). (в дальнейшем - Доу).

Не утратили своего значения и старые комментированные издания, в которых каждой трагедии посвящен специальный том:

Sophocles. The Plays and Fragments / By Sir R. Jebb. Cambridge, 1883-1896. T. I-VII (Перепечатано в 1962-1966) (в дальнейшем - Джебб).

Sophocles / Erklart von F. W. Schneidewin, Berlin, 1909-1914. (Издание, переработанное Э. Вруном и Л. Радермахером).

В последние десятилетия к ним прибавились две новые серии комментариев: Каmerbeek J. С. The Plays of Sophocles. Commentaries. Leiden, 1959-1984. (Комментарий без греческого текста, но с указанием отступлений от издания Пирсона, принимаемых Камербиком.) Cambridge Greek and Latin Classics: Oedipus Rex / Ed. by R. D. Dawe. 1982; Philoctetes/Ed. by T. B. L. Webster. 1970; Electra / Ed. by J. H. Kelles. 1973; Trachiniae / Ed. by P. E. Easterling. 1982.

Все названные выше издания были в той или иной степени использованы при подготовке настоящего однотомника.

При этом следует иметь в виду, что при издании русского перевода далеко не все разночтения оригинала нуждаются в констатации или обосновании. Очень часто они касаются таких вопросов, которые не могут получить отражения в русском тексте. Так, например, в поэтическом языке V в. до н. э. наряду с более употребительными формами имперфекта с приращением могли встретиться и формы без приращения (например, АН. 1164: ηὔϑυνε в одних ркп., εὔϑυνε - в других), - для русского перевода это различие не имеет значения. Иногда разночтения возникают в порядке слов в достаточно прихотливых по своему построению партиях хора, - в русском переводе это опять-таки не может быть учтено. Но даже и в тех случаях, когда разночтение касается отдельных слов, оно не всегда может быть отражено в русском переводе. Вот несколько примеров.

ЦЭ, 722 - в одних ркп. ϑανεῖν («умереть»), в других - πανεῖν («вынести» гибель от руки сына); в переводе в любом случае будет: «пасть», «погибнуть».

ЭК. 15 - все ркп. дают чтение στέγουσιν - башни «покрывают», «защищают» город; конъектура, введенная Доу в его издание, - στέϕουσιν «увенчивают». В переводе это слово и создаваемый им образ совсем выпали. А. 295 - почти все ркп. дают чтение λέγειν и только две - ϕράζειν. В широком смысле эти глаголы - синонимы; они различаются между собой примерно как русское «говорить» и «молвить», «изрекать». Вполне возможно, однако, что в русском переводе и тот и другой греческие глаголы окажутся переведенными как «молвить» или «сказать». Поэтому в дальнейшем в примечаниях к отдельным трагедиям отмечаются только такие разночтения и конъектуры, которые способствуют пониманию текста и хода мысли автора, насколько оно может быть отражено в русском переводе.

Остается сказать о принятом в этом однотомнике порядке размещения трагедий. Наиболее естественной была бы хронологическая их последовательность, чему, однако, мешает отсутствие документальных данных о времени постановки пяти трагедий из семи. С другой стороны, и русскому читателю несомненно удобнее пользоваться текстом трагедий, относящихся к одному мифологическому циклу, в порядке развития событий в пределах каждого цикла, и в примечаниях в этом случае можно избежать лишних отсылок к еще не прочитанной трагедии. Поэтому было признано целесообразным поместить сначала три трагедии, восходящие к фиванскому циклу мифов («Царь Эдип», «Эдип в Колоне», «Антигона») и по содержанию служащие одна продолжением другой, хотя на самом деле Софокл такой связной трилогии не писал и поставленная раньше двух остальных «Антигона» (ок. 442 г.) оказывается при размещении по сюжетному принципу после «Эдипа в Колоне», созданного в самом конце жизни поэта. Затем следуют три трагедии на сюжеты Троянского цикла («Аякс», «Филоктет», «Электра») - опять в той последовательности, в какой находятся изображаемые в них события. Последней из сохранившихся трагедий помещены «Трахинянки»; к ним присоединяется обнаруженная в довольно крупных папирусных фрагментах драма сатиров «Следопыты», за которой идут отрывки из других не сохранившихся драм.

Антигона

Документальных данных о постановке трагедии нет, но сохранилось сообщение, что афиняне избрали Софокла стратегом на 441 г. для ведения войны против Самоса (АС 105), воодушевленные его «Антигоной». Выборы стратегов происходили летом, и, следовательно, «Антигону» надо датировать мартом-апрелем 442 г., когда справляли Великие Дионисии, если даже в этом свидетельстве простая последовательность во времени истолкована как причина и следствие.

История Антигоны примыкает непосредственно к мифу о братоубийственной вражде Этеокла и Полиника, излагаемому в античных источниках более или менее единообразно. Однако дочерям Эдипа до Софокла не уделяется почти никакого внимания. Сохранилось только сообщение, возводимое к поэту VI в. Мимнерму, об убийстве Исмены Тидеем (см. А С 106). Хронологически значительно ближе к трагедии Софокла эсхиловские «Семеро против Фив», в финале которых (1005-1078) выводятся Антигона и Исмена, по-разному реагирующие на приказ городских властей оставить без погребения тело Полиника: в то время как Исмена проявляет послушание, Антигона отказывается повиноваться приказу и вместе с половиной хора уходит хоронить брата. Подлинность этого финала была давно заподозрена учеными и до сих пор находится под сомнением по целому ряду достаточно веских причин (см.: Ярхо В. Н. Трагедия Софокла «Антигона». М., 1986. С. 29-32). Поэтому вернее будет считать, что именно Софокл впервые сделал Антигону главной участницей событий, происшедших после гибели братьев.

Вместе с этим известно и другое. После гибели семи нападавших вождей фиванцы отказались выдать родным их трупы. Тогда организатор всего похода, аргосский царь Адраст обратился за помощью в Афины, и Фесей сумел убедить фиванцев не нарушать божественных и человеческих установлений в отношении умерших. Тела семи вождей были выданы афинянам и погребены в древнем религиозном центре Аттики Элевсине. Так излагалась эта история и в недошедшей трагедии Эсхила «Элевсинцы» (фр. 53 а, 54), и в двух случаях у Пиндара (Нем. 9, 24, -474 г.; Ол. 6, 16, - ок. 468 г.), с той лишь разницей, что Пиндар как патриот своих родных Фив отвергал постороннее вмешательство: семь костров для семи умерших были воздвигнуты в самих Фивах. Важно, что в обеих версиях не делается никакого исключения для Полиника, и эта традиция сохраняется в «Просительницах» Еврипида (ср. 928-931), поставленных через 20 лет после «Антигоны».

Наряду с этим сохранилось свидетельство Павсания, позволяющее предположить наличие фиванского варианта, в котором особо выделялась роль Антигоны (IX, 25, 2). Согласно этому варианту, труп Полиника оставлен без погребения, но Антигоне удается, прилагая все свои силы, дотащить его до места сожжения тела Этеокла и положить на еще горящий костер. Никаких санкций по адресу Антигоны, согласно Павсанию, не последовало, поскольку жестокость победителей не заходила в Греции так далеко, чтобы не позволить родным отдать последний долг покойнику. Следовательно и здесь Софокл был первым, кто вывел Антигону ослушницей царского приказа: запрет хоронить павших полководцев он сосредоточил в своей трагедии на одном Полинике; а исполнение Антигоной ее родственного долга изобразил как нарушение указа, изданного новым царем - Креонтом.

Структура трагедии достаточно традиционна: за прологом (1-99) и пародом (100-161) следуют пять эписодиев (162-331; 384-581; 631-780; 806-943; 988-1114), к которым примыкают пять стасимов (332-375; 582-625; 781-800; 944-987; 1115-1154), - последний из них выполняет функции гипорхемы. 2-й, 3-й и 4-й эписодии вводятся небольшими анапестическими вступлениями (376-383; 626-630; 801-805). Кроме того, первую (большую) половину 4-го эписодия составляет коммос Антигоны с хором (806-882), перемежаемый два раза анапестами (817-822 и 834-838). В эксод (1155-1352) также включен обширный коммос (1261-1347) Креонта с хором и анапестическое заключение (1348-1352).

Роли между тремя актерами могли распределяться следующим образом: протагонист - Антигона, Тиресий, Евридика; девтерагонист - Исмена, Страж, Гемон, Вестник, Домочадец Креонта, тритагонист - Креонт (см. А С 59).

После Софокла трагедии, названные именем Антигоны, написали в Греции Еврипид (см. АС 105 и прим.) и трагик IV в. Астидамант-младший (TrGF 1. Э 60, Т. 5), а в Риме - Акций (фр. 87-95), несомненно использовавший софокловский прототип.

Для настоящего издания заново переведены следующие стихи: 10-13 43 45-48 58, 75, 80 сл., 83, *88 сл., *95-97, 99, 162 сл., 175,179, 181-183, *200 сл., 207-209, *210, 228-230, 235 сл., *244, 249-252, 263 сл., 292, 323-326, *365-367, 405, 428, 459, 464, 497 сл., 504 сл., 509 сл., *511, 517 сл., 536, 548, 556 сл., 565, *569 сл., *572-574, 576, 580 сл., 593 сл., 614-617, 631, *637, 687-691, 705 сл., 709, 715-717, 730, 744 сл., 771 сл., 782, 829 сл., 845-848, 855, 899, 925 сл., 994, 996, 1002, 1027, 1060-1063, 1088-1090, 1104, 1106 сл., 1111 сл., 1114, 1136-1139, 1197, 1216 сл., 1229, 1269, 1278 сл., 1337 сл.

[Действующие лица] Креонт, фиванский царь

[Действующие лица] Эвридика, жена Креонта

[Действующие лица] Гемон, их сын

[Действующие лица] Тиресий, слепец-прорицатель

[Действующие лица] Хор фиванских старейшин

[Действующие лица] Страж

[Действующие лица] Вестник 1-й

[Действующие лица] Вестник 2-й

[Действующие лица] Без речей:

[Действующие лица] Мальчик, поводырь Тиресия

[Действующие лица] Действие происходит перед царским дворцом в Фивах

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Пролог] Уходят.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Парод] Входит Креонт.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Первый] Входит Страж

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Первый] Уходят.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Стасим Первый] Входит Страж с Антигоной.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Второй] Входит Исмена.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Второй] Стража уводит Антигону и Исмену.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Стасим Второй] Входит Гемон.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Третий] Уходит.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Третий] Уходит.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Стасим Третий] Входит Антигона под стражей

FB2Library.Elements.SectionItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Стасим Четвертый] Входит Тиресий с мальчиком-поводырем.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эписодий Пятый] Уходит.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Стасим Пятый (Гипорхема)] Входит вестник 1-й

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эксод] Входит Эвридика.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эксод] Эвридика уходит.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Эксод] Входит Креонт.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Коммос] Входит вестник 2-й.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Антистрофа 1

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Антистрофа 2

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Антистрофа 3

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Антистрофа 4

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[Примечания] Документальных данных о постановке трагедии нет, но сохранилось сообщение, что афиняне избрали Софокла стратегом на 441 г. для ведения войны против Самоса, воодушевленные его «Антигоной». Выборы стратегов происходили летом, и, следовательно, «Антигону» надо датировать мартом - апрелем 442 г., когда справляли Великие Дионисии, если даже в этом свидетельстве простая последовательность во времени истолкована как причина и следствие.

[Примечания] История Антигоны примыкает непосредственно к мифу о братоубийственной вражде Этеокла и Полиника, излагаемому в античных источниках более или менее единообразно. Однако дочерям Эдипа до Софокла не уделялось почти никакого внимания. В финале эсхиловской трагедии «Семеро против Фив» выводятся Антигона и Исмена, по-разному реагирующие на приказ городских властей оставить без погребения тело Полиника: в то время как Исмена проявляет послушание, Антигона отказывается повиноваться приказу и вместе с половиной хора уходит хоронить брата. Подлинность этого финала была давно под подозрением у ученых и до сих пор считается сомнительной по целому ряду достаточно веских причин (см.: Ярхо В. Н. Трагедия Ссфокла «Антигона». М., 1986. С. 29-32). Поэтому вернее будет считать, что именно Софокл впервые сделал Антигону главной участницей событий, происшедших после гибели братьев.

[Примечания] Вместе с этим известно и другое. После гибели семи нападавших вождей фиванцы отказались выдать родным их трупы. Тогда организатор всего похода, аргосский царь Адраст обратился за помощью в Афины, и Фесей сумел убедить фиванцев не нарушать божественных и человеческих установлений в отношении умерших. Тела семи вождей были выданы афинянам и погребены в древнем религиозном центре Аттики Элевсине. Так излагалась эта история и в недошедшей трагедии Эсхила «Элевсинцы», и в двух случаях у Пиндара, с той лишь разницей, что Пиндар как патриот своих родных Фив отвергал постороннее вмешательство: семь костров для семи умерших были воздвигнуты в самих Фивах. Важно, что в обеих версиях не делается никакого исключения для Полиника, и эта традиция сохраняется в «Просительницах» Еврипида, поставленных через 20 лет после «Антигоны».

[Примечания] Наряду с этим сохранилось свидетельство Павсания, позволяющее предположить наличие фиванского варианта, в котором особо выделялась роль Антигоны. Согласно этому варианту, труп Полиника оставлен без погребения, но Антигоне удается, прилагая все свои силы, дотащить его до места сожжения тела Этеокла и положить на еще горящий костер. Никаких санкций по адресу Антигоны, согласно Павсанию, не последовало, поскольку победителей не заходила в Греции так далеко, чтобы не позволить родным отдать последний долг покойнику. Следовательно и здесь Софокл был первым, кто вывел Антигону ослушницей царского приказа: запрет хоронить павших полководцев он сосредоточил в своей трагедии на одном Полинике; а исполнение Антигоной ее родственного долга изобразил как нарушение указа, изданного новым царем - Креонтом. Роли между тремя актерами могли распределяться следующим образом: протагонист - Антигона, Тиресий, Эвридика; девтерагонист - Исмена, Страж, Гемон, Вестник, Домочадец Креонта, тритагонист - Креонт. После Софокла трагедии, названные именем Антигоны, написали в Греции Еврипид и трагик IV в. до н. э. Астидамант-младший, а в Риме - Акций, несомненно использовавший софокловский прототип.

[Примечания] (В. Н. Ярхо)

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Софокл
АНТИГОНА

Трагедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Антигона, Исмена – дочери Эдипа

Креонт, фиванский царь

Евридика, его жена

Гемон, их сын

Тиресий, слепой старик – прорицатель

Страж

Вестник

Домочадец Креонта

Хор фиванских старцев

Без слов: слуги Креонта; прислужницы Евридики.

Действие происходит перед царским дворцом в Фивах.

Пролог

Антигона

(вызывая из дворца Исмену)

Сестра родная, общей крови отпрыск,
Исмена, слушай. Тяжелы проклятья
Над семенем Эдипа – и при нас
Им, видно, всем свершиться суждено.
Казалось бы, и горя, и бесчестья,
И скверны, и греха всю чашу мы
До дна с тобой испили? Нет, не всю!
Ты знаешь ли, какой приказ недавно
Всем объявил Креонт-военачальник?…
Не знаешь, вижу, – а беда грозит
Ужасная тому, кто мил обеим.

Исмена

О милых я не слышала вестей, -
Ни горького, ни радостного слова, -
С тех пор, как наши братья друг от друга
Смерть приняли в один и тот же день.
Но вот настала ночь, и рать аргивян
На родину бежала; я не знаю,
Сулит ли скорбь иль радость этот день.

Антигона

Я так и думала – и из дворца
Тебя велела вызвать, чтоб о деле
Поговорить с тобой наедине.

Исмена

Ты вся дрожишь… о, что случилось, молви!

Антигона

Вот что случилось. Одного лишь брата
Почтил Креонт, и даже свыше меры;
Другой последней милости лишен.
Могиле отдал прах он Этеокла?
По правде праведной и по закону,
И он велик среди теней в аду.
А Полиника труп несчастный в поле
Поруганный лежит; никто не волен
Его ни перстью, ни слезой почтить;
Без похорон, без дани плача должно
Его оставить, чтобы алчным птицам
Роскошной снедью стала плоть его.
Так приказал достойный наш Креонт
Всему народу, и тебе, и мне…
О да, и мне! А кто еще не знает,
Тому он здесь объявит свой приказ.
И не пустым считает он его:
Плащ каменный расправы всенародной
Ослушнику грозит. Вот весть моя.
Теперь решай: быть благородной хочешь,
Иль благородных дочерью дурной?

Исмена

Несчастная, возможно ль? Крепок узел;
Мне ни стянуть, ни развязать его.

Антигона

Согласна труд и кару разделить?

Исмена

Какую кару? В чем твое решенье?

Антигона

Своей рукою мертвого зарыть.

Исмена

Как, – хоронить запрету вопреки?

Антигена

Да – ибо это брат и мой и твой.
Не уличат меня1
Не уличат меня… – По сообщению схолиаста, античный грамматик Дидим (2-я пол. I в. до н. э.) считал этот стих неподлинным, ссылаясь на своих предшественников, комментаторов Софокла. Те из современных издателей, которые придерживаются атетезы, указывают, главным образом, на то, что реплика в два стиха нарушает однострочную стихомифию, хотя подобные случаи встречаются у Софокла и в АН. (401–406), и в других трагедиях: ЦЭ 356–369, 1000–1046; ЭК 579606.

В измене долгу.

Исмена

О дерзкая! Наперекор Креонту?

Антигона

Меня моих он прав лишить не может.

Исмена

Сестра, сестра! Припомни, как отец наш
Погиб без славы, без любви народной;
Как, сам себя в злодействе уличив,
Он двух очей рукою самосудной
Себя лишил2
Он двух очей… себя лишил. – Ср. Эсх. Сем. 778–784.

Припомни, как страдальца
Мать и жена – два слова, плоть одна! -
В петле висячей жизнь свою сгубила.
Еще припомни: оба наших брата,
Самоубийственной дыша отвагой,
Одной и той же смертью полегли.
Лишь мы теперь остались. Всех позорней
Погибнем мы, когда, поправ закон,
Нарушим власть и волю мы царя.
Опомнись! В женской родились мы доле;
Не нам с мужами враждовать, сестра.
Им власть дана, мы – в подданстве; хотя бы
И горшим словом оскорбил нас вождь -
Смириться надо. Помолюсь подземным,
Чтоб мне простили попранный завет,
Но власть имущим покорюсь: бороться
Превыше силы – безрассудный подвиг.

Антигона

Уж не прошу я ни о чем тебя,
И если б ты мне помощь предложила,
Я б неохотно приняла ее.
Храни же ум свой для себя, а брата
Я схороню. Прекрасна в деле этом
И смерть. В гробу лежать я буду, брату
Любимому любимая сестра,
Пав жертвою святого преступленья.
Дороже мне подземным угодить,
Чем здешним: не под властью ли подземных
Всю вечность мне придется провести?
Ты иначе решила – попирай же
В бесчестье то, что бог нам чтить велел.

Исмена

Я не бесчещу заповеди божьей,
Но гражданам перечить не могу.

Антигона

При том и оставайся. – Я же брата
Любимого могилою почту.

Исмена

Несчастная! Мне страшно за тебя.

Антигона

Меня оставь, – живи своею правдой.

Исмена

Храни же в тайне замысел опасный,
Не посвящай чужих! И я смолчу.

Антигона

Всем говори! Услугою молчанья
Ты лишь усилишь ненависть мою.

Исмена

Твой пламень сердца душу леденит!

Антигона

Но тем, кому служу я, он угоден.

Исмена

Несбыточны твои желанья, верь мне!

Антигона

Коль так – мой пыл остынет сам собой.

Исмена

И приступать к несбыточному праздно.

Антигона

Так продолжай – и ненавистна будешь
Усопшему навеки, как и мне.
Нет, пусть я буду вовсе безрассудна,
Пусть претерплю обещанный удар -
Но я не отрекусь от славной смерти.

Исмена

Прощай сестра! Мечта твоя, безумна,
Но для родных ты истинно родная.

(Расходятся.)

Парод

Со стороны города появляется Хор фиванских старцев.

Строфа I

Здравствуй, Солнца желанный луч!
Краше всех просиявших зорь
Над Диркейским святым руслом3
Над Диркейским… руслом… – Дирка – река на запад от Фив.

Ты сверкнул, золотого дня
Ясный взор, после долгой мглы
Свет неся семивратным Фивам!
Ты же, жгучей шпорой вонзясь,
Вражью рать о белых щитах,
Что к нам Аргос в бой снарядил,
В бегство двинул быстрее.

Корифей

Поднялась она гордо на нашу страну,
Под грозой Полиниковых гневных речей.
Как блистали доспехи, как веял султан!
Так парит над землею могучий орел:
Белоснежные крылья колышут его,
И угрозой с небес
Его яростный крик раздается.

Антистрофа I

Над чертогом повис орел;
Лесом гибельных копий он
Обложил семивратный вал.
Но вкусить не пришлось ему
Нашей крови, и смольный огнь
Не коснулся венца твердыни.
Вспять направил гордый он лет,
За спиной услышав своей
Гром оружий: хищник узнал
Силу бранную змея.

Корифей

Ненавидит надменных речей похвальбу4
…Надменных речей похвальбу… – Образ осаждающих Фивы как надменных насильников навеян Эсхилом: Сем. 375–676.

Правосудный Зевес. Он заметил поток
Необорный мужей и бряцающих лат
Золоченую спесь – и у грани самой
Огневицей перуна врагов ниспроверг,
Уж разверзших уста
Для ликующей песни победы.

Строфа II

В гулком паденье поверженный огненосец5
…Поверженный огненосец… – Капаней. Ср. Эсх. Сем. 422–446; Евр. Финик. 1172–1186: Соф. ЭК. 1318 сл.

Землю ударил. Дышал он безумной злобой:
Словно смерч-лиходей,
Мнил смести он державный град.
Такой ему жребий пал;
Смертью иной прочих сразил
Бурный Apec, наш покровитель
Благоусердный.

Корифей

И седмица вождей у ворот семерых,
Что доверилась удали в равном бою,
Свои латы оставила Зевсу побед.
Лишь они, нечестивцы, что, крови одной
По отцу и по матери, копья свои
Друг на друга направили, – смерти одной
Испытали совместную горечь.

Антистрофа II

Нам же дарует всеславный венец Победа,
Светлая гостья царицы ристаний6
…Царицы ристаний… – Собственно, «славной многими колесницами»: ср. Ил IV, 391; Пинд. Од. VI, 85; Истм. VII, 20.

Фивы,
Чтоб забвения мглой
Войн годину покрыли мы.
Пусть пляски вихрь в тьме ночной
Радости мзду в храмы несет;
Ты ж, Дионис, будешь нам в Фивах
Царь хороводов!

Корифей

Но я вижу владыку родимой страны,
Менекеева сына Креонта: сам бог
Ему царство недавним решеньем вручил.
Он идет. Что за думы волнуют его?
Знать, не даром он старцам гонцов разослал
И в совет их державный на площадь зовет
Принуждением царского слова!

Эписодий Первый

Креонт

(выходит со стороны поля боя)

О, мужи Фив7
О, мужи Фив! – Обращение Креонта к старцам (ἄνδρες) Зелинский перевел «сограждане», что более соответствует греческому πολῖται; однако так Креонт никогда к ним не обращается, и это характерно для его представления об отношениях между царем и подданными.

Божественною волей
Наш город вновь спасен из моря бед.
И вот я вас созвал – от всех отдельно,
Посланца гласом каждого – считая
Оплотом царского престола вас.
Так вы уж древней Лаия державе
Хранили верность; так, затем, Эдипу;
И наконец, по гибели отца,
Вы так же верно сыновьям служили.
Теперь двойная их скосила доля
В один и тот же день – убийцы оба,
Они ж и жертвы, юную десницу
Братоубийства скверной опорочив -
И унаследовал царей погибших
Престол, как родственник ближайший, я.
Я знаю: безрассудно полагать,
Что понял мысль и душу человека,
Покуда власти не отведал он.
Узнайте же, как я намерен править.
Кто, призванный царить над всем народом,
Не принимает лучшего решенья;
Кому позорный страх уста сжимает,
Того всегда считал негодным я.
И кто отчизны благо ценит меньше,
Чем близкого, – тот для меня ничто.
Я не таков. Да будет Зевс-всевидец
Свидетель мне! Молчать не стану я,
Когда пойму, что под личиной блага
Беда к моим согражданам крадется,
Не допущу подавно, чтобы дружбу
Мою снискал моей отчизны враг.
Отчизна – вот та крепкая ладья,
Что нас спасает: лишь на ней, счастливой,
И дружба место верное найдет.
Такой закон наш город вознесет,
И с ним согласен тот приказ, который
Я о сынах Эдипа объявил.
Гласит он так: героя Этеокла
За то, что пал он, за страну сражаясь,
Покрытый славой многих бранных дел, -
Почтить могилой и достойной тризной
С славнейшими мужами наравне;
Но брат его – о Полинике слово -
Кто, изгнанный, вернулся в край родной
Чтоб отчий град и отчие святыни
Огнем пожечь дотла, чтоб кровью граждан
Насытить месть, а тех, кто уцелел,
В ярмо неволи горькой впрячь, – о нем
Народу мой приказ: не хоронить,
Ни плачем почитать; непогребенный,
Оставлен на позор и на съеденье
Он алчным псам и хищникам небес.
Вот мысль моя, и никогда злодея
Не предпочту я доброму средь нас.
Кто ж верен родине, тому и в жизни
И в смерти я всегда воздам почет.

Корифей

Ты так решил, Креонт, сын Менекея,
И о враге отчизны, и о друге;
В твоих руках закон; и над умершим,
И над живыми – нами, – власть твоя.

Креонт

Так бдите же над исполненьем слова!

Корифей

Не молодых ли это плеч обуза?

Креонт

Конечно; к трупу стражу я приставил.

Корифей

А нам ты что приказываешь, царь?

Креонт

Ослушникам закона не мирволить.

Корифей

Кто ж в казнь влюблен? Таких безумцев нет.

Креонт

Наградой казнь ослушнику, ты прав;
Но многих и на смерть влечет корысть.

Страж

(появляясь со стороны поля)

По правде не могу я, государь,
Сказать, чтоб от чрезмерного усердья
Я запыхавшись прибежал сюда.
Нет: остановок на пути немало
Внушала мне забота, и не раз
Уж восвояси я хотел вернуться.
То так, то сяк душа мне говорила:
«Глупец! Куда спешишь? Ведь на расправу!
Несчастный! Что ты медлишь? Вдруг Креонт
Узнает от другого, – будет хуже!»
Так мысль свою ворочал я, досужий
Шаг замедляя, – а в таком раздумьи
И краткий путь способен долгим стать,
Но верх взяла решимость: я пришел.
Хоть и сказать мне нечего, а все же
Скажу: пришел сюда не без надежды
Не испытать, чего не заслужил.

Креонт

О чем же речь? Ты оробел, я вижу!

Страж

Узнай сначала про меня: то дело
Свершил не я, а кто свершил – не знаю.
Ответ держать поэтому не мне.

Креонт

Что за увертки, что за оговорки!
Не мешкай: что за новость, объяви!

Страж

Креонт

Так говори – и убирайся прочь!

Страж

Ну вот, скажу: похоронен тот труп.
Печальник скрылся. Слой песку сухого
На мертвеце и возлияний след.

Креонт

Что ты сказал? Кто мог дерзнуть? Ответствуй!

Страж

Почем мне знать? Ни рытвины кругом
От заступа или лопаты; почва
Тверда, суха ступне и колесу:
Кто здесь и был, тот не оставил следа.
Так вот, когда дневальщик первый дело
Нам показал – всем и чудно и жутко
Внезапно стало: мертвеца не видно!
Не то, чтоб в землю он ушел: лишь сверху
Был тонким слоем пыли он покрыт,
Как бог велит во избежанье скверны.
И ни от пса, ни от другого зверя
Следов не видно – ни зубов, ни лап.
Тут друг на друга мы с обидной бранью
Набросились, страж стража обвинял;
Вот-вот, казалось, до ручной расправы
Дойдет – кому же было нас унять?
На каждого вину взвалить пытались -
И каждый отрицал ее. Готов был
Всяк раскаленное держать в руках железо8
…Раскаленное держать в руках железо… – В доказательство своей невиновности.

,
И сквозь огонь пройти, и бога в клятве
Свидетелем призвать, что он невинен,
Что он ни в замысле, ни в исполненьи
Не принимал участья. Спорим, спорим, -
Нет, не выходит ничего. Тут слово
Сказал один из нас – такое слово,
Что в страхе все поникли головой:
Перечить не могли, а что бедою
Оно чревато – было ясно всем.
Его же слово – вот оно: с повинной
К тебе прийти и обо всем сказать.
Что было делать? Покорились, жребий
Метнули – мне досталась благодать.
И вот я здесь, что враг во вражьем стане;
Еще бы! Всем противен вестник зла.

Корифей

Недоброе нам сердце ворожит;
Подумай, царь, не бог ли тут замешан.

Креонт

Умолкни! Гневом душу мне наполнишь.
Ужель с годами ум твой отупел?
Что за кощунство! Чтобы сами боги
Заботились об этом мертвеце!
Что ж, благодетеля они в нем чтили,
Что перстью упокоили его -
Его, пришедшего в наш край, чтоб храмы
В убранстве их колонн огнем разрушить,
Разграбить приношенья, разорить
Мать-землю, надругаться над законом?
А коль злодей он – видано ли дело,
Чтоб о злодее боги так пеклись?
Нет, нет, не то. – Уже давно средь граждан
Я ропот слышу9
Я ропот слышу. – См. ЭК. 1029 сл. и прим.

Им мое решенье
Противно, видно, и строптивой вые
Претит ярмо. Нелюб им новый царь.

(Показывая на стража)

Они и их – я это ясно вижу -
Посулом мзды презренной обольстили,
Чтоб мой приказ нарушили они.
Да, деньги, деньги! Хуже нет соблазна
Для смертного. Они устои точат
Стен крепкозданных и из гнезд родных
Мужей уводят; их отрава в душу
Сочится добрых, страсть к дурным деяньям
Внушая ей; они уловкам учат,
Как благочестья грань переступать.
Но все же те, кого соблазн наживы
Заманит в грех такой – хоть и не сразу -
Добьются кары строгого судьи.

(Стражу)

Теперь заметь: как свят мне Зевса облик! -
Ты видишь, клятвой я связал себя -
Моим глазам представите вы вскоре
Виновника запретных похорон;
Не то – вам смерти не простой награда
Назначена: живые вы на дыбе
Заплатите за дерзновенье мне.
Я научу вас знать, где к месту алчность,
И воровать с разбором, твердо помня,
Что не везде подачка нам сладка.
Опасна гнусная корысть, и чаще
Ты с ней беду, чем прибыль наживешь.

Страж

Ответить дашь? Иль сразу уходить?

Креонт

Разгневал ты и так меня довольно!

Страж

Слух ли болит иль сердце у тебя?

Креонт

Еще искать ты вздумал место боли?

Страж

Я огорчил твой слух, виновник – сердце,

Креонт

Болтать на диво мастер, ты, я вижу!

Страж

Пусть так; но труп похоронил не я.

Креонт

Неправда, ты, продав за деньги душу.

Страж

Увы!
Беда, когда судья нездраво судит.

Креонт

Толкуй себе, что здраво, что нездраво,
Но отыщи виновника, – не то
Поймешь: корысть чревата злой невзгодой.
Уходит во дворец.

Страж

И я согласен, чтоб его поймали.
Но будет ли он пойман, или нет -
Ведь в этом властен бог один – с возвратом
Меня не жди. И то уж я не думал,
Что жизнь цела останется моя;
Спасибо, боги, вам за милость вашу!

(Поспешно уходит.)

Стасим Первый

Строфа I

Много в природе дивных сил10
Много в природе дивных сил… – См. «Трагический театр Софокла», с. 497.

,
Но сильней человека – нет.
Он под вьюги мятежный вой
Смело за море держит путь;
Кругом вздымаются волны -
Под ними струг плывет.
Почтенную в богинях, Землю,
Вечно обильную мать, утомляет он;
Из году в год в бороздах его пажити,
По ним плуг мул усердный тянет.

Антистрофа I

И беззаботных стаи птиц,
И породы зверей лесных,
И подводное племя рыб
Власти он подчинил своей:
На всех искусные сети
Плетет разумный муж.
Свирепый зверь пустыни дикой
Силе его покорился, и пойманный
Конь густогривый ярму повинуется,
И царь гор, тур неукротимый.

Строфа II

И речь, и воздушную мысль,
И жизни общественной дух
Себе он привил; он нашел охрану
От лютых стуж – ярый огнь,
От стрел дождя – прочный кров.
Благодолен! Бездолен не будет он в грозе
Грядущих зол; смерть одна
Неотвратна, как и встарь,
Недугов же томящих бич
Теперь уж не страшен.

Антистрофа II

Кто в мудрость искусство возвел,
Превыше бессильных надежд,
Тот путь проторил и к добру и к худу.
Кто Правды дщерь, Клятву, чтит,
Закон страны, власть богов, -
Благороден! Безроден в кругу сограждан тот11
Благороден! Безроден… тот… – В подлиннике противопоставляются ὑψίπολις – «высоко вознесенный в городе», «пользующийся высоким уважением в государстве» и ἄπολις – «лишенный государства», «отвергнутый государством».

,
Кого лихой Кривды путь
В сердце дерзостном пленил:
Ни в доме гость, ни в вече друг
Он мне да не будет!

Эписодий Второй

Со стороны поля появляется Страж, ведущий Антигону.

Корифей

Страж

Да, да, она виновница; ее мы
Застали хоронящей. Где Креонт?

Корифей

Он вовремя выходит из дворца.

Креонт

С какой потребностью совпал мой выход?

Страж

Да, государь; ни в чем не должен смертный
Давать зарок: на думу передума
Всегда найдется. Вот возьми меня:
Я ль не клялся, что ни за что на свете
Не возвращусь сюда? Такого страху
Твои угрозы на меня нагнали.
Но сам ты знаешь: всех утех сильнее
Нежданная-негаданная радость.
И вот я здесь, и клятвы все забыты,
И эту деву я привел: у трупа
Лелеяла покойника. Без жребья,
Без спора мне присуждена находка.
Ее тебе вручаю я: суди,
Допрашивай, меня же от опалы
Освободи и отпусти домой.

Креонт

Ее привел ты… как и где найдя?

Страж

Труп хоронящей – этим все сказал я.

Креонт

Ты понимаешь, что ты говоришь?

Страж

Сам видел, хоронила труп она,
Тебе наперекор. Ужель не ясно?

Креонт

Как ты увидел? Как схватил ее?

Страж

Так было дело. Я туда вернулся
Под гнетом яростных угроз твоих.
Смели мы пыль, что покрывала труп,
И обнажили преющее тело.
Затем расселись на хребте бугра,
Где ветер был покрепче – от жары ведь
Тлетворный запах издавал мертвец.
Чуть засыпал кто – руганью усердной
Его будил сосед – знай дело, значит.
Так время проходило. Вот уж неба
Средину занял яркий солнца круг,
И стал нас зной палить. Внезапно смерч
С земли поднялся, в небо упираясь
Своей верхушкой. Всю равнину вмиг
Собой наполнил он, весь беспредельный
Эфир; кругом посыпались с деревьев
Листва и ветви. Мы, глаза зажмурив,
Старались божью вынести напасть.
Прождали мы немало; наконец,
Все успокоилось. Глаза открыли -
И что же? Дева перед нами! Плачет
Она так горько, как лесная пташка,
Когда, вернувшись к птенчикам, застанет
Пустым гнездо, осиротелым ложе.
Так и она, увидев труп нагим,
Взрыдала, проклиная виноватых,
И тотчас пыли горстию сухой
И, высоко подняв кувшин узорный,
Трехкратным возлияньем труп почтила.
Увидев это, бросились мы к ней.
Она стоит бесстрашно. Мы схватили
Ее, и ну допрашивать: о прежнем
Обряде, о вторичном – и во всем
Она призналась. И отрадно мне,
И жалко стало. Да и впрямь: ведь сладко,
Что сам сухим ты вышел из беды;
А все же жаль, когда беду накличешь
Ты на людей хороших. – Ну, да что!
Всегда своя рубашка к телу ближе.

Креонт

(Антигоне)

Ты это! Ты!.. Зачем склоняешь взор?
Ты это совершила или нет?

Антигона

Да, это дело совершила я.

Креонт

(Стражу)

Теперь иди, куда душе угодно:
С тебя снимаю обвиненье я.
Страж уходит. Креонт обращается к Антигоне:
А ты мне ясно, без обиняков
Ответь: ты о моем запрете знала?

Антигона

Конечно, знала; всем он ведом был.

Креонт

Как же могла закон ты преступить?

Антигона

Затем могла, что не Зевес с Олимпа
Его издал, и не святая Правда,
Подземных сопрестольница богов.
А твой приказ-уж не такую силу
За ним я признавала, чтобы он,
Созданье человека, мог низвергнуть
Неписанный, незыблемый закон
Богов бессмертных. Этот не сегодня
Был ими к жизни призван, не вчера:
Живет он вечно, и никто не знает,
С каких он пор явился меж людей.
Вот за него ответить я боялась
Когда-нибудь пред божиим судом,
А смертного не страшен мне приказ.
Умру я, знаю. Смерти не избегнуть,
Хотя б и не грозил ты. Если жизнь
Я раньше срока кончу – лишь спасибо
Тебе скажу. Кто в горе беспросветном
Живет, как я, тому отрадой смерть.
Нет, не в досаду мне такая участь.
Но если б брата, что в одной утробе
Со мной зачат был – если б я его,
Умершего, без чести погребенья
Оставила – вот этой бы печали
Я никогда осилить не смогла.
Ты разума в словах моих не видишь;
Но я спрошу: не сам ли неразумен,
Кто в неразумии корит меня?

Корифей

Отца мятежного мятежный дух
В тебе живет: не сломлена ты горем.

Креонт

(Антигоне)

Ну, так узнай: чем круче кто в гордыне,
Тем ближе и падение его.
Пусть раскалится в огненном горниле
Железа сила: будет вдвое легче
Его ломать и разбивать тогда.
И пылкого коня лихую удаль
Узда смиряет малая: не след
Кичиться тем, кто сильному подвластен.

(К старцам)

Что ж нам о ней поведать? Провинилась
Уж в первый раз сознательно она,
Когда закон, известный всем, попрала;
Теперь же к той провинности вторую
Прибавила она, гордяся делом
Содеянным и надо мной глумясь.
Не мужем буду я – она им будет -
Коль власть мою ей в поруганье дам.
Нет; будь сестры она мне ближе, ближе
Нам всем родного домового Зевса12
…Домового Зевса… – В подлиннике речь идет о Зевсе ἑρκεῖος – покровителе очага, стоящего посреди двора, обнесенного оградой. Почитание такого «приочажного» Зевса было символом прочности семейных связей.

:
Они с Исменой не избегнут кары,
И кары строгой. Обе виноваты:
Они вдвоем обдумали тот шаг.

Софокл

«Антигона»

// Софокл. Трагедии. Перевод С.В. Шервинского.

М., 1958. С. 145-196.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

АНТИГОНА.

ХОР фиванских старейшин.

ЭВРИДИКА.

ВЕСТНИК 1-й

ВЕСТНИК 2-й.

Антигона

Сестра моя любимая, Исмена,

Не знаешь разве, Зевс до смерти нас

Обрек терпеть Эдиповы страданья.

Ведь нет такого горя иль напасти,

Позора иль бесчестия, каких

С тобой мы в нашей жизни не видали.

А нынче в городе о чем толкуют?

Какой указ царем Креонтом дан?

Ты что-нибудь слыхала? Или вовсе

10 Не знаешь о беде, грозящей брату?

Нет, Антигона, никаких я слов,

Ни радостных, ни горьких, не слыхала

С тех пор, как пали оба наши брата,

Друг друга в поединке поразив.

Лишь знаю, что ушло аргивян войско

Сегодняшнею ночью, - вот и все.

Не лучше мне от этого, не хуже.

Антигона

Я знала, потому из врат дворцовых

И вызвала - сказать наедине.

20 В чем дело? Вижу, весть твоя мрачна.

Антигона

Чтит погребеньем одного из братьев

Креонт, а у другого отнял честь.

Он Этеокла в землю по обряду

Сокрыл, и тот Аида стал достоин.

Злосчастного же тело Полиника

Он всем через глашатая велит

Не погребать и не рыдать над ним,

Чтоб, не оплакан и земле не предан,

Он сладкой стал добычей хищным птицам.

30 Как слышно, сам Креонт по доброте

Тебе и мне - да, мне! - о том объявит.

Сюда идет он возвестить приказ

Не знающим его, считая дело

Немаловажным, - и ослушник будет

Побит камнями перед всем народом.

Теперь ты знаешь и покажешь скоро,

Низка иль благородна ты душой.

О бедная сестра! Но что мне делать?

Могу ли я помочь, иль помешать?

Антигона

40 Поможешь ли ты мне? Со мной ли будешь?

В каком же деле? Что ты замышляешь?

Антигона

Ты мертвого поднимешь ли со мною?

Похоронить? Но это под запретом.

Антигона

И за себя и за тебя для брата

Все сделаю, ему останусь верной.

О дерзкая! Креонту вопреки?

Антигона

Он у меня не волен взять мое.

Увы, сестра, подумай: наш отец

Погиб, отвержен, презираем всеми,

50 Свои разоблачивши преступленья

И очи вырвав сам, своей рукой.

И мать-жена - два имени единой! -

С позором в петле кончила свой век.

И оба наших брата злополучных,

Кровь братскую пролив своей рукой,

Друг друга одновременно убили.

Теперь - подумай - как, одни оставшись,

Погибнем бедственно и мы с тобой,

Закон нарушив и царя веленье?

60 Мы женщинами рождены, и нам

С мужчинами не спорить, - помни это.

Над нами сильный властвует всегда,

Во всем - ив худшем - мы ему покорны.

И потому Подземных умоляю

Я, подневольная, о снисхожденье.

Я буду подчиняться тем, кто властен:

Нет смысла совершать, что выше сил.

Антигона

Просить не стану: мне твое участье

Не надобно, хотя б ты и желала.

70 Что хочешь делай - схороню его.

Мне сладко умереть, исполнив долг.

Мила ему, я лягу рядом с милым,

Безвинно согрешив. Ведь мне придется

Служить умершим дольше, чем живым.

Останусь там навек. А ты, коль хочешь,

Не чти законов, чтимых и богами.

Всегда бессмертных чтила я, но все же

Я против воли Граждан не пойду.

Антигона

Что ж, и не надо: я пойду одна

80 Земли насыпать над любимым братом.

Как за тебя, несчастную, мне страшно!

Антигона

Не бойся! За свою судьбу страшись.

Но только никому не говори,

Держи все в тайне,- промолчу и я.

Антигона

Нет, доноси! Мне станешь ненавистней,

Коль умолчишь, чем если скажешь всем.

Ты сердцем горяча к делам ужасным.

Антигона

Служу я тем, кому. служить должна.

О, если б так! Ты хочешь, да не можешь.

Антигона

90 Без сил паду, но все же сделав дело.

За безнадежное не стоит браться.

Антигона

Ты ненавистна мне с такою речью,

И мертвому ты станешь ненавистной.

Оставь меня одну с моим безумством

Снести тот ужас: всё не так. ужасно,

Как смертью недостойной умереть.

Ну что ж, безумная, иди, коль хочешь.

Но близким, как и раньше, ты близка.

Солнца луч, никогда еще

100 Светом ты не дарил таким

Семивратные Фивы!

Лик ты нам, наконец, явил,

Око рдного дня, взойдя

Над потоком Диркейским.

Воин Аргоса, тот, что к нам,

Весь закован в броню, пришел

Со щитом своим белым,

Быстрым бегом назад бежит,

Пораженный тобою.

110 Он на нашу страну для раздора пошел,

Приведен Полиником, и, словно орел,

Он с пронзительным криком над ней пролетел,

Белоснежными скрытый крылами, и был

Он толпой окружен меченосных бойцов,

В шлемах, конскою гривой венчанных.

АНТИСТРОФА 1

Он у наших домов стоял;

Грабил всё у семи ворот

С пикой, жаждущей крови;

Но назад он ушел, не смог

120 Ни голодную пасть свою

Напитать нашей кровью,

Ни Гефеста огню предать

Наших башен венцы, такой

Шум был поднят Ареем!

Столь тяжелой была борьба

С необорным драконом,

Ибо Зевс хвастунов громогласный язык

Ненавидит извечно и, их увидав,

Как широким потоком подходят они,

130 Златом в поле гремя, за кичливую спесь

Мечет молнию в них, - а мечтали они

С наших стен возгласить о победе.

На землю гулко упал,

Факел сжимая в руке,

Тот, кто недавно, на нас

В гневе своем ополчась,

Вакхом исполнен, безумствовал здесь,

Злобой, как ветром, влекомый.

Но, обманув надежды его,

140 Был многомилостив к нам Арей, -

Иначе бранный бог порешил.

Беды сея на темя врагов,

Он прочь отогнал их.

Здесь, к семи подступивши фиванским вратам,

Стали семь полководцев противу семи;

Перед Зевсом, вершителем сечи,

Бой окончив, сложили доспехи свои.

Лишь двоим приказала судьба,

Беспощадным копьем, друг друга пронзив,

150 Обоюдную встретить кончину.

АНТИСТРОФА 2

К нам, наконец, низошла

С именем громким Победа,

Светлой улыбкой приветствуя

Град беговых колесниц.

Так предадим же забвенью теперь

Ужас промчавшейся брани!

В храмы бессмертных богов пойдем.

Пусть ликованье гремит всю ночь

Пенья и плясок священных! Пусть

160 Топчет землю фиванскую Вакх

И нами предводит.

Но смотрите, вон сын Менекеев,

Приближается, нашей страны государь,

Новый царь наш по воле богов.

О, какие решенья приносит он нам?

Всем он ныне собраться велел

Чрез глашатая, всех он собрал на совет

Семивратного града старейшин.

ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

О граждане! Богами после бури

170 Корабль наш в пристань тихую введен.

Я вестников послал, чтоб поименно

Сюда созвать вас. Знаю, как вы Лая

Державную прилежно чтили власть;

Я помню, что когда Эдип, царивший

Здесь в городе, погиб, - с его детьми

Вы сердцем пребывали неизменно.

Но так как смертию двойной они

В один погибли день, сразив друг друга,

Братоубийством руки осквернив, -

180 Теперь я власть державную приемлю:

Погибшим я всех ближе по родству.

Но трудно душу человека знать,

Намеренья и мысли, коль себя

Не выкажет в законах он и власти.

Что до меня, мне и теперь и прежде

Тот из царей казался наихудшим,

Кто и советам добрым не внимает

И уст не размыкает, страхом скован.

А тот, кто друга больше, чем отчизну,

190 Чтит, - я такого ни во что не ставлю.

Я сам - о пусть всезрящий знает Зевс! -

Молчать не стану, видя, что опасность

Фиванцев ждет, что им грозит погибель.

Я не возьму вовек врага отчизны

Себе в друзья: я знаю, что она -

Всем нам прибежище и что друзей

Найдем, плывя одной дорогой с нею.

Таким заветом возвеличу город.

Теперь же всем я должен возвестить

200 О тех двух братьях, о сынах Эдипа:

Я Этеокла, что в бою за город

Пал, все копьем своим преодолев,

Велел предать земле и совершить

Над ним обряд, достойный благородных.

О брате ж Этеокла, Полинике,

Который край свой и богов отчизны,

Вернувшись из изгнанья, сжечь хотел

Дотла и братскою упиться кровью

И граждан всех рабами увести, -

210 О нем мы возвещаем всем: его

Не хоронить, и не рыдать над ним,

И хищным птицам там, без погребенья,

И псам его оставить в знак позора.

Так я решил - и никогда злодей

Почтен не будет мной как справедливый.

Но тот, кто будет граду вечно предан,

Живой иль мертвый - будет мной почтен.

Ты в этом волен, Менекея сын,

Кто граду друг, кто недруг - ты решаешь.

220 Закон какой угодно применять

Ты можешь и к умершим и к живущим.

Так будьте же вы стражами закона.

Кто помоложе, пусть и труд несет.

У тела сторожа уже стоят.

Но что еде ты хочешь приказать?

Бороться с нарушителем закона.

Безумных нет, кому же смерть мила?

Да, наказанье - смерть. Но все ж корысть

Людей прельщает и ведет на гибель.

Входит страж.

230 Царь, не спешил сюда я в быстром беге,

Не чуя ног, не запыхался я.

Нет, медлил на пути, не раз колеблясь,

И думал - не вернуться ль мне назад.

Мой разум долго говорил со мною:

«Несчастный, что спешишь ты к наказанью?

Безумец! Медлишь ты? Когда ж Креонту

Другой доставит весть, ты будешь плакать».

В раздумье этом медленно я брел,

А так и краткий путь нам станет долгим.

240 Но, наконец, решил прийти к тебе

И весть, хоть и плохую, а поведать;

Я прихожу к тебе с одной надеждой:

Страдать за то лишь, в чем я виноват.

Но в чем же дело? Перед чем робеешь?

Сперва я о себе скажу: в том деле

Я не замешан, делавших не видел, -

Несправедливо в нем меня винить.

Твой зорок глаз, ты на увертки ловок,

И ясно: важное ты скажешь нам.

250 Дурная весть замкнула мне уста.

Ну, говори и, кончив, убирайся.

Сейчас скажу: недавно тело кто-то

Похоронил и после сам ушел,

Сухой посыпав пылью по обряду.

Что ты сказал? Из граждан кто дерзнул?

Не знаю: ни следов от топора,

Ни от мотыги куч земли; повсюду

Земля суха, без трещин, без борозд

От колеса: все чисто совершили.

260 Лишь страж дневной на это указал,

В тяжелое мы впали изумленье;

Не виден труп, хоть не зарыт: от скверны

Покрыт он только тонким слоем праха.

Следа ни хищный зверь, ни пес бродячий,

Труп растерзавший, не оставил там.

Речь бранная меж нами закипела:

Страж стража уличал; дойди до драки

У нас - никто б тогда не помешал:

Ведь все и каждый были в том виновны.

270 Никто не признавался, отпирались

Все: раскаленное железо в руки

Готовы были брать, в огонь пойти,

Богами клясться, что об этом деле

Не знали мы, что не были причастны.

В конце же, после поисков напрасных,

Один сказал, - и в ужасе мы все

Главой к земле поникли, и никто

Ни возразить не смог, ни дать совет,

Как лучше действовать. «Царю, - сказал он,

280 Открыть все надо, а скрывать нельзя».

То мненье взяло верх, и, бесталанный,

На эту долю я судьбою послан.

Явился я незваным, не охотой:

Не мил гонец с известием плохим,

Царь, мне давно такая мысль пришла:

Не боги ли то дело совершили?

Молчи, чтоб я не загорелся гневом,

А ты безумным не прослыл под старость!

Слова твои несносны - будто боги

290 Имеют попечение о мертвом;

Как благодетеля того покрыть,

Кто шел сюда затем, чтоб выжечь храмы,

Столпами обнесенные, казну их,

И область, и законы уничтожить!

Иль злые люди почтены богами?

Не быть тому! Но на приказ мой в Фивах

Ворчат, им тяготятся, головой

Тайком качают: под ярмом, как должно,

Не держат выи, мною недовольны.

300 Что ими эти стражи склонены

За плату, превосходно знаю я;

Ведь нет у смертных ничего на свете,

Что хуже денег. Города они

Крушат, из дому выгоняют граждан,

И учат благородные сердца

Бесстыдные поступки совершать,

И указуют людям, как злодейства

Творить, толкая их к делам безбожным.

Но кто на это дело был подкуплен,

310 В свой день получит должное возмездье.

И если мною почитаем Зевс, -

А это знаешь,- я при всех клянусь,

Что, если в погребении повинный

Не будет мне пред очи приведен,

Вам смерти будет мало, вас живыми

Подвешу я, чтоб наглость ту раскрыть.

Узнаете тогда, где добывать

Себе барыш, и скоро вы поймете,

Что и барыш не всякий нам на пользу;

320 Что не добром полученные деньги

Скорее к злу ведут нас, чем к добру.

Велишь сказать? Иль так уйти прикажешь?

Ты знаешь ли, как речь твоя противна?

Душе она противна иль ушам?

Зачем искать, где мой гнездится гнев?

Душе виновник мерзок, я - ушам.

А, вижу я: ты болтуном родился.

Пусть так; но я не совершил проступка.

Нет, совершил и жизнь за деньги продал.

Как плохо, коль судья неправо судит.

Оставь судью в покое. Если вы

Виновников сюда не приведете,

Поймете вы, что прибыль эта - зло.

Уж лучше б отыскался. Только случай

Решит, он попадется или нет.

Нет, здесь меня ты больше не увидишь.

Теперь я спасся, вопреки всему,

И должен возблагодарить бессмертных.

СТАСИМ ПЕРВЫЙ

340 Много есть чудес на свете,

Человек - их всех чудесней.

Он зимою через море

Правит путь под бурным ветром

И плывет, переправляясь

По ревущим вкруг волнам.

Землю, древнюю богиню,

Что в веках неутомима,

Год за годом мучит он

И с конем своим на поле

350 Плугом борозды ведет.

АНТИСТРОФА 1

Муж, на выдумки богатый,

Из веревок вьет он сети

И, сплетя, добычу ловит:

Птиц он ловит неразумных,

Рыб морских во влажной бездне,

И зверей в лесу дремучем,

Ловит он в дубравах темных,

И коней с косматой гривой

Укрощает он, и горных

360 Он быков неутомимых

Под свое ведет ярмо.

Мысли его - они ветра быстрее;

Речи своей научился он сам;

Грады он строит и стрел избегает,

Колких морозов и шумных дождей;

Все он умеет; от всякой напасти

Верное средство себе он нашел.

Знает лекарства он против болезней,

Но лишь почует он близость Аида,

370 Как понапрасну на помощь зовет.

АНТИСТРОФА 2

Хитрость его и во сне не приснится;

Это искусство толкает его

То ко благим, то к позорным деяньям.

Если почтит он законы страны,

Если в суде его будут решенья

Правыми, как он богами клялся, -

Неколебим его город; но если

Путь его гнусен - ни в сердце мое,

Ни к очагу он допущен не будет.

380 То бессмертных ли знак?

Я с сомненьем борюсь,

Я ее узнаю - как могу я сказать,

Что она - не дитя Антигона?

Злополучная ты!

О Эдипа, отца злополучного, дочь!

Что случилось с тобой? Иль преступница ты?

Преступила ль царевы законы

И в безумье то дело свершила?

Входит страж с Антигоной.

ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ

Вот сделавшая дело. Мы схватили

Ее за погребеньем. Где ж Креонт?

390 Он кстати вновь выходит из дворца.

В чем дело? Почему я вышел кстати?

Царь! Человек ни в чем не должен клясться!

Окажется потом, что он солгал.

Я говорил, что не вернусь сюда,

Так был убит угрозами твоими,

Однако радость, коль не ждешь ее,

Бывает выше всяких удовольствий, -

И вот я снова здесь, хотя и клялся.

Веду ее: схватили мы девицу,

400 Когда умершего обрядом чтила.

Тут жребия метать уж не пришлось:

Моя находка, не кого другого!

Теперь, как хочешь, царь, ее суди;

Что ж до меня, я от забот свободен.

Но где ее схватил ты и когда?

Она похоронила прах, - сам знаешь.

Ты здрав умом и подтвердить готов?

Я видел сам, как тело хоронила,

Запрет нарушив,- ясно говорю!

410 Как вы ее застигли? Как схватили?

Так было дело. Страшные угрозы

Твои услышав, мы туда вернулись,

С покойника смахнули пепел, - тело,

Наполовину сгнившее, открыли,

А сами сели на пригорке так,

Чтоб с ветром к нам не доносилось смрада.

Друг друга подбодряли, если ж кто

Был нерадив, того бранили крепко.

Так время шло, пока на небесах

420 Не встало солнце кругом лучезарным

И зной не запылал. Но тут внезапно

Поднялся вихрь - небесная напасть,

Застлал от взоров поле, оборвал

Листву лесов равнинных; воздух пыль

Наполнился. Зажмурясь, переносим

Мы гнев богов... Когда же, наконец,

Все стихло, видим: девушка подходит

И стонет громко злополучной птицей,

Нашедшею пустым свое гнездо.

430 Лишь увидала тело обнаженным,

Завыла вдруг и громко стала клясть

Виновников. И вот, песку сухого

В пригоршнях принеся, подняв высоко

Свой медный, крепко скованный сосуд,

Чтит мертвого трикратным возлияньем.

Мы бросились и девушку схватили.

Она не оробела. Уличаем

Ее в былых и новых преступленьях, -

Стоит, не отрицает ничего.

440 И было мне и сладостно и горько:

Отрадно самому беды избегнуть,

Но горестно друзей ввергать в беду.

А все ж не так ее несчастье к сердцу

Я принимаю, как свое спасенье.

Ты, головой поникшая, ответь:

Так было дело или отрицаешь?

Антигона

Не отрицаю, дело было так.

От обвиненья ты свободен. Можешь

На все четыре стороны идти.

450 А ты мне отвечай, но не пространно,

Без лишних слов, - ты знала мой приказ?

Антигона

Да... Как не знать? Он оглашен был всюду.

И все ж его ты преступить дерзнула?

Антигона

Не Зевс его мне объявил, не Правда,

Живущая с подземными богами

И людям предписавшая законы.

Не знала я, что твой приказ всесилен

И что посмеет человек нарушить

Закон богов, не писанный, но прочный.

460 Ведь не вчера был создан тот закон -

Когда явился он; никто не знает.

И, устрашившись гнева человека,

Потом ответ держать перед богами

Я не хотела. Знала, что умру

И без приказа твоего, не так ли?

До срока умереть сочту я благом.

Тому, чья жизнь проходит в вечном горе,

Не прибыльна ли смерть? Нет, эта участь

Печали мне, поверь, не принесет.

470 Но если сына матери моей

Оставила бы я непогребенным,

То это было бы прискорбней смерти;

О смерти же моей я не печалюсь.

Коль я глупа, по-твоему, - пожалуй,

Я в глупости глупцом обвинена.

Суровый нрав сурового отца

Я вижу в дочери: ей зло не страшно.

Но помни: слишком непреклонный нрав

Скорей всего сдается. Самый крепкий,

480 Каленный на огне булат скорее

Бывает переломлен иль разбит.

Я знаю: самых бешеных коней

Уздой смиряют малой. О себе

Не должен много мнить живущий в рабстве.

Она уж тем строптивость показала,

Что дерзостно нарушила закон.

Вторая ж дерзость - первую свершив,

Смеяться мне в лицо и ею хвастать.

Она была б мужчиной, а не я,

490 Когда б сошло ей даром своеволье.

Будь дочерью она сестры моей,

Будь всех роднее мне, кто Зевса чтит.

В моем дому, - не избежит она

Злой участи, как и ее сестра.

Виновны обе в дерзком погребенье.

Зовите ту! Она - я видел - в доме

Беснуется, совсем ума лишилась.

Когда еще во тьме таится дело,

Своей душой преступник уличен.

500 Я ненавижу тех, кто, уличенный,

Прикрашивает сделанное зло.

Антигона

Казни меня - иль большего ты хочешь?

Нет, не.хочу, вполне доволен буду.

Антигона

Чего ж ты медлишь? Мне твои слова

Не по душе и по душе не будут.

Тебе ж противны действия мои.

Но есть ли для меня превыше слава,

Чем погребенье брата своего?

И все они одобрили б меня,

510 Когда б им страх не сковывал уста.

Одно из преимуществ у царя -

И говорить и действовать как хочет.

Из граждан всех одна ты мыслишь так.

Антигона

Со мной и старцы, да сказать не смеют.

Тебе не стыдно думать с ними розно?

Антигона

Чтить кровных братьев - в этом нет стыда.

А тот, убитый им, тебе не брат?

Антигона

Брат - общие у нас отец и мать.

За что ж его ты чтишь непочитаньем?

Антигона

420 Не подтвердит умерший этих слов.

Ты больше почитаешь нечестивца?

Антигона

Но он - мой брат, не раб какой-нибудь.

Опустошитель Фив... А тот - защитник!

Антигона

Один закон Аида для обоих.

Честь разная для добрых и для злых.

Антигона

Благочестиво ль это в царстве мертвых?

Не станет другом враг и после смерти.

Антигона

Я рождена любить, не ненавидеть.

Люби, коль хочешь, к мертвым уходя,

530 Не дам я женщине собою править.

Вот из двери выходит Исмена,

Горько плачет она о сестре.

Ее розовый лик искажен

Над бровями нависшею тучей.

Ты, вползшая ехидною в мой дом,

Сосала кровь мою... Не видел я,

Что две чумы питал себе на гибель!

Участвовала ты в том погребенье

Иль поклянешься, что и знать не знала?

540 Я виновата, коль сестра признает,

И за вину ответ нести готова.

Антигона

Нет, это было бы несправедливо:

Ты не хотела,- я тебя отвергла.

Но ты, сестра, страдаешь. Я готова

С тобой страданий море переплыть.

Антигона

Всю правду знают боги в преисподней,

Но мне не мил, кто любит на словах.

Ты мне, родная, в чести не откажешь,

С тобой погибнув, мертвого почтить.

Антигона

550 Ты не умрешь со мной, ты ни при чем,

Одна умру - и этого довольно.

Но как мне жить, когда тебя лишусь?

Антигона

Спроси царя: ему ты угождаешь.

Зачем меня терзаешь ты насмешкой?

Антигона

Коль это смех, то в муках я смеюсь.

Чем я теперь могла б тебе помочь?

Антигона

Спасай себя - завидовать не стану.

Увы! Ужель чужда твоей я доле?

Антигона

Но ты предпочитаешь жизнь, я - смерть.

560 Я не молчала, высказала все.

Антигона

Мы почитали разное разумным.

Но у обеих равная вина.

Антигона

О, будь смелее! Ты живешь, а я

Давно мертва и послужу умершим.

Одна из них сейчас сошла с ума,

Другая же безумна от рожденья.

О государь, и умный человек

В несчастии теряет свой. рассудок.