Много нас еще живых. Александр пушкин - пир во время чумы
Анализ стихотворений К. Н. Батюшкова «Совет друзьям» (1806) и «К другу» (1815)
Творческий путь Батюшкова отчётливо делится на два периода; рубежом между ними является 1812 год. В первые десять лет своей поэтической деятельности поэт воспевает житейские радости, счастье дружбы и счастье разделённой любви. Лирический герой воспринимает жизнь как миг, который уносит всё с собою и уже не повторится, поэтому в стихотворениях Батюшкова раннего периода содержится призыв «искать веселья и забавы и мудрость с шутками мешать».
В его настойчивом призыве упиться земными восторгами по-своему сказался вольнолюбивый идеал независимости человека, достигаемый хотя бы в личной жизни. Батюшков доводит до совершенства жанр дружеского послания.
Отечественная война 1812 года глубоко потрясла поэта и подвергла жесточайшему испытанию всё жизнеощущение поэта. Теперь в привычную для него форму дружеского послания он вкладывает совершенно непривычное для этого поэтического жанра содержание. Например, в послании «К Дашкову» создаётся картина народных бедствий. В этот период характерными для мироощущения поэта являются мысли о тщете всего земного, надежда на «мир лучший» - за гробом.
Рассмотрим два дружеских послания, написанные в разные периоды творчества Батюшкова.
Стихотворение «Совет друзьям» написано в 1806 году и имеет эпиграф, который в переводе с французского на русский звучит так: «Нужно ли быть столь мимолётным?» - сказал я сладостному наслаждению…» Эпиграф помогает понять идею послания- мимолётность наслаждения.
Лирический герой, обращаясь к своим друзьям, призывает их оставить призрак славы и наслаждаться мгновениями жизни. Он зовёт к естественной жизни на лоне природы. Свирель, густая тень вяза – всё это атрибуты пастушеской, сельской идиллии. Весенние дни юности так коротки, цвести недолго, поэтому нужно наслаждаться мигом, любить «в юности забавы». Нужно забыть печаль и мечтать, потому что «мечта – прямая счастья мать!»
Воспевая земные радости, поэт использует мифологизмы. Под образом нимфы – божества, олицетворяющего те или иные силы природы, - подразумевается прекрасная девушка и воспевается взаимная любовь. Вакх – бог виноделия – льёт густое вино. Эрата – муза любовной поэзии – «в одежде тонкой, белой» поёт.
Если жизнь скоротечна, а радость не вечна, «то лучше в жизни петь, плясать, // Искать веселья и забавы…»
Стихотворение написано лёгким четырёхстопным ямбом, строфы по количеству строк разные, самые маленькие имеют шесть – семь строк, самая большая – 25 строк.
Эмоциональность, приподнятость настроения создаётся и на синтаксическом уровне: поэт использует много обращений – «друзья», «о юность красная», «луга весёлые, зелёны! // Ручьи прозрачны, милый сад! // Ветвисты ивы, дубы, клёны…» В стихотворении много побудительных предложений («Подайте мне свирель простую…»), восклицательных («Жизнь – миг! Не долго веселиться, // Не долго нам и в счастье жить!»), риторических вопросов («Ах! Должно ли всегда вздыхать // И в майский день не улыбаться?»)
Теперь обратимся к посланию «К другу», написанному в 1815 году. Если раннее послание обращено к отвлечённым друзьям, то позднее послание обращено к одному конкретному другу- поэту П. А. Вяземскому, дом которого сгорел во время пожара в Москве в 1812 году, и поэт упоминает этот факт:
Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,
И место поросло крапивой…
В отличие от первого послания, стихотворение делится на восемнадцать катренов и написано более утяжелённым, замедленным шестистопным ямбом, ведь здесь уже не воспевается радость бытия, а содержатся философские размышления о бренности и непрочности жизни, оно полно пессимизма и разочарования.
Здесь уже нет восклицательных предложений, зато много риторических вопросов:
Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?
Лирический герой словно подводит итоги своей жизни, а об юности говорит, используя перифраз: «Мы область призраков обманчивых прошли…» «Чаша сладострастья» испита до конца, оставив на душе лишь горечь утрат и потерь:
…На крыльях радости летим к своим друзьям –
И что ж?.. их урны обнимаем.
Лирический герой считает утраты не только в дружбе, но и в любви. Здесь вместо нимфы упоминается Лила (имя условное, поэтическое), которая сияла красотой, но «она в страданиях почила». С сожалением лирический герой отмечает, что всё вокруг «суета сует», и нет ничего вечного и прочного на земле, только «вера пролила спасительный елей // В лампаду чистую надежды». А надежда у лирического героя, разочаровавшегося в земной жизни, только на мир иной, лучший, куда он «духом возлетает».
Таким образом, мировоззрение, мироощущение поэта после войны 1812 года резко изменилось, он уже не вернулся к прежним темам довоенной лирики, воспевавшей радости земной жизни. Вместо ликующего тона и жизнелюбивого пафоса первого периода творчества его лирика наполняется мотивами разочарования, уныния и грусти, философскими мыслями о тщете и напрасности мечтаний и надежд.
Константин Батюшков
«Тень друга»
Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
За кораблем вилася гальциона,
И тихий глас ее пловцов увеселял.
Вечерний ветр, валов плесканье,
Однообразный шум, и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
Ко страже, дремлющей под говором валов,-
Все сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял
И сквозь туман и ночи покрывало
Светила севера любезного искал.
Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли,
Но ветров шум и моря колыханье
На вежды томное забвенье навели.
Мечты сменялися мечтами,
И вдруг... то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело
И все небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это?- я вскричал,- о воин, вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! Ответствуй, милый брат!
Или протекшее все было сон, мечтанье;
Все, все - и бледный труп, могила и обряд,
Свершенный дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! Пускай знакомый звук
Еще мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
Твою с любовию сжимает...»
И я летел к нему... Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
Исчез - и сон покинул очи.
Все спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные казалися безмолвны.
При свете облаком подернутой луны
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!
Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;
Luridaque evictos effugit umbra rogos.
Propertius*Я берег покидал туманный Альбиона: Казалось, он в волнах свинцовых утопал. За кораблем вилася Гальциона, И тихий глас ее пловцев увеселял. Вечерний ветр, валов плесканье, Однообразный шум и трепет парусов, И кормчего на палубе взыванье Ко страже дремлющей под говором валов; Все сладкую задумчивость питало. Как очарованный у мачты я стоял, И сквозь туман и ночи покрывало Светила Севера любезного искал. Вся мысль моя была в воспоминанье, Под небом сладостным отеческой земли. Но ветров шум и моря колыханье На вежды томное забвенье навели. Мечты сменялися мечтами И вдруг... то был ли сон?... предстал товарищ мне, Погибший в роковом огне Завидной смертию, над Плейсскими струями. Но вид не страшен был; чело Глубоких ран не сохраняло, Как утро Майское веселием цвело, И все небесное душе напоминало. «Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней! Ты ль это? я вскричал, о воин вечно милой! Не я ли над твоей безвременной могилой, При страшном зареве Беллониных огней, Не я ли с верными друзьями Мечем на дереве твой подвиг начертал, И тень в небесную отчизну провождал С мольбой, рыданьем и слезами? Тень незабвенного! ответствуй, милый брат! Или протекшее все было сон, мечтанье; Все, все, и бледный труп, могила и обряд, Свершенный дружбою в твое воспоминанье? О! молви слово мне! пускай знакомый звук Еще мой жадный слух ласкает, Пускай рука моя, о незабвенный друг! Твою, с любовию сжимает.…» И я летел к нему... Но горний дух исчез В бездонной синеве безоблачных небес, Как дым, как метеор, как призрак полуночи, Исчез, - и сон покинул очи. - Все спало вкруг меня под кровом тишины. Стихии грозные казалися безмолвны. При свете облаком подернутой луны, Чуть веял ветерок, едва сверкали волны, Но сладостный покой бежал моих очей, И все душа за призраком летела, Все гостя горнего остановить хотела: Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!
* Души усопших - не призрак: смертью не все оканчивается; бледная тень ускользает, победив костер. Проперций (лат.). - Ред.
Анализ стихотворения Батюшкова «Тень друга»
Стихотворение «Тень друга» Константина Николаевича Батюшкова (1787 – 1855) критики называют одним из лучших произведений, когда-либо выходивших из-под пера поэта. А. С. Пушкин отозвался о нём как о прелестном и совершенном произведении. Что же делает это стихотворение таким впечатляющим?
«Тень друга» - это элегия. Она посвящена трагическому событию – смерти И. А. Петина, павшего в битве под Лейпцигом в 1813 году. Иван Александрович был близким другом Батюшкова, поэтому его безвременная кончина стала страшным ударом для чувствительного сердца поэта. Переживания Константина Николаевича нашли отражение в стихотворении, которое он создал в 1814 году.
Это произведение обладает необычной структурой. Строфы представляют собой простые четверостишия, но их схема меняется в зависимости от того, какое место они занимают в композиции.
Для первой части, которая знакомит читателя с окружающей лирического героя – автора действительностью, характерны строфы типа abab. Всего их четыре. Затем следует одна строфа с кольцевой рифмой:
Мечты сменялися мечтами
И вдруг… то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейсскими струями.
За ней – четверостишие с уже встречавшейся формой abab. Представляется, что этот способ рифмования поэт применяет, когда описывает пейзаж или внешность персонажа. Предпоследняя строфа имеет ту же форму и действительно отображает окружающий ландшафт.
Далее лирический герой произносит пламенную речь. Он спрашивает видение – дух погибшего товарища – как это возможно, ведь он своими руками предал его тело земле. Герой просит произнести хоть слово, чтобы знакомый голос порадовал истерзанную скорбью душу. Здесь поэт использует кольцевую форму четверостиший, которая усиливает эмоциональный накал монолога.
Следующая строфа имеет парную рифму. Это кульминация стихотворения, возвращение к реальности. Призрак исчезает, а поэт остаётся один посреди холодной ночи.
Последняя строфа – развязка. И снова здесь кольцевая рифма, так как поэт обращается к другу (продолжает монолог): «Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!»
Читатель понимает, что герой не хочет отпускать душу товарища, не желает мириться с его потерей.
Несмотря на то, что некоторые метафоры, например «Беллонины огни» (Беллона – древнеримская богиня войны), «Гальциона» (душа дочери бога Эоса, превращённая по легенде в чайку), незнакомы современному читателю, элегия «Тень друга» не становится менее трогательной. Она наполнена настоящими искренними чувствами, выраженными в нежных эпитетах («милый друг», «горний дух»). Стихотворение и сегодня может утешить читателя и придать ему сил в трудный момент.
