Функции символа в культуре. Инновационный евразийский университет

Данная категория выражает разную меру (степень) проявления признака предмета в трех формах: положит., сравнительной и превосходной степени (высокий – выше – самый высокий). Положительная степень – точка отсчета, нулевая степень, не предполагающая сравнения, сопоставления. Сравнительная степень, компаратив, указывает на то, что признак в одном из сопоставляемых предметов проявляется в большей мере, чем в другом, или в том же предмете в другое время. Девичьи лица ярче роз (Пушк.). Татьяна: Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была (Пушк.). Обязательно упоминаются оба сопоставляемых предмета: Дерево выше дома. Металлы тяжелее воды. Между тем язык рекламы вносит свои поправки в грамматику: Мы лучше (ТВ), Вклады стали выгоднее (Сбербанк).

Превосходная степень обозначает, что признак в данном предмете проявляется в большей мере, чем во всех предметах того же рода. Казбек – высочайшая вершина Кавказа. Гималаи – самые высокие горы в мире. Предметы, с которыми сопоставляется данный, прямо не называются, а лишь предполагаются. Гималаи и все прочие горы мира. Сопоставление в формах превосходной степени менее отчетливо, но обязательно должно присутствовать. Такие формы называют суперлятивом. Если идея сопоставления отсутствует, то это элятив. Умнейший человек – очень умный, но не: самый умный из всех. Талантливейший ак тер – очень талантливый, но не: самый талантливый из всех актеров. Мельчайшие подробности, чистейшая ложь, широчайшие возможности, длиннейшее интервью (сопоставление не предполагается). Значение элятива – высокая степень признака в предмете безотносительно к такому же признаку в других предметах. "Одинаковое в разном" - высокая степень признака может быть выражена лексически (наречиями меры и степени): очень, чересчур; морфологически (суперлятив), словообразовательно (элятив). Ср. в юриспруденции (оф.-деловой язык): вместо сравнительной и превосходной степени используются описательные обороты: преступления средней тяжести, тяжкие и особо тяжкие.

Формы степеней сравнения семантически значимые, несинтаксические, т.е. синтаксически не обусловленные и не обусловливающие. Это значит, что выбор одной из них зависит от цели высказывания, намерений говорящего, от объективных признаков описываемых явлений, а не от лексического состава высказывания, не от грамматических форм употребленных в нем слов. Следовательно, это интерпретационная категория, девиз которой "хочу так!". Есть мнение, что степени сравнения относятся к словообразованию. Предлагается даже выделить степень сравнения в особую часть речи – компаратив. Однако больше оснований видеть в степенях сравнения словоизменительную категорию (высокая стандартность, регулярность образования форм, действие по одному правилу. Ср.: спокойный ребенок – более спокойный, чем два года назад – спокойнейший ребенок во все детском саду.

Краткие и полные прилагательные.

1. Грамматические различия. Краткие формы похожи на л-овые формы глагола: изменяются по числам, в ед.ч. по родам и выступают в функции предиката в двусоставном предложении. Настоящая мудрость немногословна. Закрепленность в функции сказуемого привела к утрате склонения. Ср.: от мала до велика, на босу ногу.

2. Семантические различия в рамках одного значения: 1) Полные формы выражают постоянный признак предмета, а краткие – временный: Будьте добрым и, здоровыми! – Будьте добры , передайте на билет (всегда – сейчас). Здоровый ребенок (вообще)– ребенок здоров (в данный момент), можно выписывать. 2) Полное прилагательное обозначает абсолютный признак, а краткое – относительный: узкие ворота – ворота узки для проезда, молодой человек – ты молод еще (не годен для какого-то дела), короткое платье – платье оказалось коротко. 3) Краткая форма более категорична: глупая ты у меня – она так глупа. Полная и краткая форма могут относиться к разным словам. Ср.: хорошая девушка (о внутренних качествах) и девушка хороша (о красоте), плохой человек (нехороший) – больной плох (слаб здоровьем), простой человек (обыкновенный, рядовой) – уж слишком он прост (о недалеком, глуповатом человеке).

3. Стилистические различия. Полные формы нейтральные, общеупотребительные, а краткие – книжные. Не случайно в официально-деловой речи при характеристике предмета или лица используются краткие формы. Морально устойчив, выдержан, спокоен, здоров, годен и т.п. Зол человек – вот действительно беда. Жаден, ревнив, хотя не любит никого, если поглубже разобраться. Пуст и тщеславен, горделив и пуст (Ал.Кабаков. Рассказы на ночь). Отец келарь был толстоват и простоват, но радушен; немолод, но крепок; невзрачен но расторопен (портрет из: У.Эко. Имя розы). Николай Семенович Лесков талантлив, плодовит, но не любим собратьями по перу и отчаянно неудачлив в личной жизни.

Заметим, что в РР краткие прилагательные не употребляются, заменяясь обычно или описательными конструкциями, или конструкциями с плеонастическим местоимением: Чай – он полезный. Город – он опасный. Лингвисты отмечают частотность употребления плеонастического местоимения в сегодняшней устной официальной речи политиков, журналистов.

Категория рода выражается всистеме противопоставленных друг другу рядов форм м., ж., ср. р. Категория рода свойственна как полным, так и кратким прилагательным. Формы прилагательного м., ж., ср. р. обозначают соответственно, что прилагательное способно сочетаться с любым существительным соответствующего рода. При сочетании с несклоняемыми существительными функция указания на род существительного полностью принадлежит прилагательному.

Категория числа выражается всистеме противопоставленных друг другу рядов форм: падежными формами ед. ч. м., ж., ср. р. и формами мн.ч. Формы прилагательного ед. и мн. ч. обозначают соответственно, что прилагательное способно сочетаться с любым существительным м., ж., ср. рода и с существительным в форме мн. ч. Категория числа свойственна как полным, так и кратким прилагательным.

Склонение прилагательных , в сравнении со склонением имен существительных, более унифицировано. Каждое прилагательное изменяется по числам и падежам, а в единственном числе – и по родам, поэтому в именительном падеже прилагательные имеют родовое различие: падежные окончания мужского рода, женского и среднего рода разные. Во множественном числе имена прилагательные родовых различий не имеют.

В современном русском языке прилагательные имеют три основных типа склонения имен прилагательных:

I. Склонение качественных и относительных прилагательных.

II. Склонение прилагательных на -ий.

III. Склонение притяжательных прилагательных.

I. Наиболее продуктивным является первый тип склонения , который по характеру последнего согласного основы распадается на три разновидности: твердый вариант склонения, мягкий вариант склонения и смешанный.

К твердому варианту относятся прилагательные с основой на твердый согласный (чистый, простой).

К мягкому варианту склонения относятся прилагательные с основой на мягкий согласный (летний, синий).

Различия в склонении этих прилагательных незначительны

К смешанному варианту склонения относятся прилагательные с основой на заднеязычные (г, к. х), шипящие (ж, ш, ч, щ) и ц, например: строгий, свежий, горячий, тощий, куцый и т.п. При склонении данные прилагательные принимают окончания твердой и мягкой разновидности: мягкий, мягкому, мягкий (или мягкого), мягким, о мягком, мягкими и т.д.

II. Особенность склонения притяжательных прилагательных с основой на j в том, что в И. и В. падежах они имеют окончания имен существительных, а во всех остальных падежах они склоняются как полные притяжательные мягкой разновидности.

Но у прилагательных данного типа склонения в отличие от прилагательных I типа склонения, во всех формах, кроме И. и В. падежей мужского рода, перед окончанием пишется разделительный мягкий знак (лисья, лисьего, лисьей, лисьими). Притяжательные прилагательные, образованные с суффиксом - j имеют и полные и краткие окончания: лисьего… - лисье и т.д.

III. Притяжательные прилагательные на -ин, -нин во всех падежах кроме И. и В. (для неодушевленных существительных), склоняются как полные прилагательные твердой разновидности. В И. и В. падежах они имеют окончания имен существительных.

Притяжательные прилагательные на -ов (-ев) мужского и среднего рода образуют формы Р. и Д. падежей единственного числа по образцу существительных.

Остальные падежные окончания совпадают с окончаниями твердого варианта.

Нулевое склонение объединяет прилагательные иноязычного происхождения (декольте, мини, макси, хаки, бордо, экстра и т.п.). Парадигма их склонения представлена одной формой.

Категория полноты / краткости. Краткие прилагательные образуются от полных качественных прилагательных и соотносятся с ними семантически. Краткими называются такие прилагательные, которые в мужском роде единственного числа имеют нулевые окончания (чёрен, красив), в единственном числе женского рода - окончания -а, -я (черна, красива), в единственном числе среднего рода - окончания -о, -е (черно, красиво), а во множественном числе всех родов - окончания -и, -ы (черны, красивы). Краткие прилагательные в предложении выступают в роли сказуемого. («Как хороши, как свежи были розы...»)

Степени сравнения прилагательных – это грамматическая категория прилагательных, которая выражает относительную разницу или превосходство в качестве, присущем предметам. В русском языке противопоставляются три формы: положительная, сравнительная, превосходная.

Положительная степень называет признак без какого-либо противопоставления другому признаку. Сравнительная степень указывает на признак, который имеется у данного предмета в большей или меньшей степени. Превосходная степень указывает на высшую степень проявления данного качества по сравнению с другими предметами (ср.: добрый - добрее - добрейший).

Образование форм сравнения . Сравнительная степень образуется от положительной двумя способами: синтетическим и аналитическим.

Синтетическая (простая) форма сравнительной степени образуется от основы положительной с помощью продуктивного суффикса -ее(-ей) и непродуктивных суффиксов -е (от основ на г, к, х, д, т, ст), -ше (слабее, сильнее, свежее, спелее, тише, дальше, легче, проще, ниже, глаже). В последних двух словах происходит не только чередование, но и значение основы. Некоторые прилагательные образуют сравнительную степень от других основ: плохой – хуже, хороший - лучше, малый – меньше.

Отдельные прилагательные образуют формы сравнительной степени двояко: далее, более – больше, дальше, причем первые формы употребляются преимущественно в книжном стиле речи, в некоторых случаях, наоборот, форма на -ее является просторечной по сравнению с формой на -е, например: бойчее и звончее – просторечные варианты, а бойче, звонче – общелитературные. Простую сравнительную степень не образуют бывшие относительные прилагательные с суффиксами -ов, -ск, -н, бывшие причастия с суффиксом -л: боевой, дружеский, кровный, горелый. Не образуют степеней сравнения также качественные прилагательные, которые обозначают постоянный признак: женатый, вдовый, хромой, вороной и др.

Прилагательные, употребляемые в синтетической форме сравнения, не изменяются по родам, числам и падежам, они не согласуются с именами существительными, за исключением прилагательных с суффиксом –ш и окончанием –ий: меньший, больший (например, относитесь с большим уважением).

В предложении синтетическая форма сравнительной степени чаще всего служит сказуемым (В условиях Крайнего Севера олень выносливее собаки) и реже – определением (Из двух зол выбирают меньшее).

Аналитическая (сложная) формасравнительной степени образуется с помощью формообразующих слов более, менее, прибавляемых к положительной форме прилагательных: более сильный, менее высокий. От прилагательных, не образующих синтетической формы сравнения, форма сравнительной степени образуется аналитически: более дружеский, более деловой, более жестокий.

В том случае, когда можно образовать обе формы сравнительной степени, наблюдается стилистическое разграничение этих форм: книжная речь предпочитает более нейтральные сложные формы, а разговорная – простые.

Аналитическая (сложная) форма, - которая включает в свой состав полное прилагательное, в предложении обычно выступает в роли определения (например: Мне нужно более удобное кресло). Хотя может быть и сказуемым (например: Это кресло более удобное).

Если же в состав сложной формы степени сравнения входит краткое прилагательное, то она является сказуемым и при ней, как правило, употребляется сравнительный союз чем (например: Старшая дочь была более доброжелательна, чем младшая).

Превосходная степень , как и сравнительная, может быть синтетической и аналитической. Синтетическая, или простая, форма превосходной степени образуется с помощью суффиксов
-ейш, -айш (после шипящих): сильный – сильнейший, глубокий – глубочайший.

Аналитические формы превосходной степени образуются путем сочетания формообразующего слова: самый с формами положительной степени, а также в сочетании с формами сравнительной степени на -ший: самый красивый, самый умный, самый высший, самый лучший. Для усиления степени признака в разговорной речи и художественной литературе могут употребляться сложные формы превосходной степени, которые образованы соединением слов самый с простой формой превосходной степени: самый простейший, самый серьезнейший.

Сложные формы превосходной степени образуются также при помощи дополнительных слов наиболее, наименее, прибавляемых к исходной форме прилагательных (наиболее дорогой, наименее известный и т.д.), и путем прибавления слов всех, всего к форме сравнительной степени (всех ближе, всего дороже и т.п.): Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее? (П.)

Сложные формы превосходной степени являются продуктивными и употребляются во всех стилях речи.

Если сложные формы превосходной степени могут быть образованы от всех качественных прилагательных, то простые формы имеют далеко не все прилагательные. Не имеют простых форм многие прилагательные с суффиксами -аст, -ист (головастый, волокнистый); -к (ломкий, узкий); -еск (дружеский, вражеский); -л (усталый, умелый); -ов, -ев (бедовый, боевой) и др. От подобных прилагательных могут быть образованы сложные формы превосходной степени (самый волокнистый, наиболее громоздкий и т.п.).

От степеней сравнения следует отличать формы субъективной оценки качественных прилагательных. Степени сравнения показывают объективное проявление признака, а формы субъективной оценки оценивают тот или иной признак с точки зрения говорящего. С помощью этих форм говорящий может передать одобрение или неодобрение, ласку или пренебрежение. Часто эта же оценка передается в имени существительном, к которому относится прилагательное: хорошенькие занавесочки, здоровенная ручища, малюсенькая ручка. Такого рода образования могут быть как чисто эмоциональной оценкой признака, так и одновременно указывать на реальную большую или меньшую степень его проявления. Формы субъективной оценки образуются с помощью суффиксов –еньк, -оньк, -ехонек,/-охонек, -ешенек /-ошенек, -юсеньк-, -ущ, -енн, а также с помощью приставок наи-, архи-, пре-, раз-, сверх-, ультра-: хитренький, тонюсенький, тяжеленек, злющий, здоровенный, разлюбезный, сверхмощный, ультрамодный.

К формам субъективной оценки не следует относить прилагательные с суффиксом -оват-/-еват-, так как эти прилагательные обозначают объективную неполноту признака, заключенного в производной основе, а не субъективную оценку этого признака говорящим: беловатый, сероватый, красноватый.

III. Имя числительное. Грамматические категории имен числительных: категория числа (для порядковых), категория рода (для порядковых), категория одушевленности / неодушевленности (для ограниченного числа числительных), категория падежа. Парадигма имен числительных. Морфологический разбор имени числительного.

Имена числительные – сравнительно молодая часть речи.

До сих пор имена числительные – трудная для определения часть речи. Это связано с тем, что еще не совсем ясно, какие именно слова относятся к ней, а какие не относятся, а причисляемые к ней слова не имеют достаточно четкого формально-грамматического единства и отграниченности от слов других частей речи. Но в целом у числительных есть особенности, характерные только для них и отличающие от других в чем-то подобных им слов.

Числительные – это знаменательные слова, обозначающие количество предметов в целых или дробных величинах, порядок предметов при счете (три студента, две третьих молодежи, второй день), отвлеченные числа (пятью пять – двадцать пять). Категориальное значение числительных – значение точного количества числа.

Морфологические признаки имени числительного :

1)не имеют категории рода и числа (за исключением порядковых числительных и некоторых количественных числительных: один, два, тысяча, миллион, миллиард; собирательного оба, двойного полтора;

2)многие числительные отличаются особенностями в склонении;

3) падеж не является самостоятельной категорией, числительные отражают падежные формы от существительных (к двум часам, до двух часов).

Синтаксические признаки имени числительного:

1)образуют с существительными слитные количественно-именные сочетания и выступают в одной синтаксической функции с существительным в предложении: В соревнованиях примут участие два студента нашей группы. Школа находится в десяти шагах от дома; 2) употребляясь как отвлеченные числа, также являются членами предложения: Пятью пять – двадцать пять.

Чтобы отличить числительные от других слов с числовой семантикой, следует учитывать следующие признаки:

1) числительные однозначны (обозначают только число или порядок предметов при счете). Например: сто (человек) – числительное, обозначает число предметов; сотый (человек) – числительное, обозначает порядок предметов; сотня – существительное, т.к. многозначное: 1.сто каких-нибудь единиц (сотня книг); 2.войсковое подразделение (казачья сотня);

2) формы числительных сочетаются только с формами существительных: два письма, двое друзей, но сложить вдвое (наречие);

3) формы количественных числительных не противопоставляются по числу: пять (числительное), пятерка (существительное единственного числа) – пятерки (существительное множественного числа).

По структуре числительные бывают простые, сложные и составные .

Соответственно семантическим особенностям грамматическим свойствам и характеру употребления числительные делятся на 4 лексико-грамматических разряда : 1) количественные; 2) собирательные; 3) дробные; 4) порядковые.

Количественные числительные обозначают количество однородных предметов в целых единицах (десять, двадцать, сорок, сто). По структуре количественные числительные делятся на простые (один, два), сложные (пятьсот, восемьдесят) и составные (двадцать один, двадцать три).

Морфологические признаки:

1) не имеют грамматического значения рода и числа (исключение – один (-а, -о, -и), два (две), тысяча (тысячи), миллион (миллионы), миллиард (миллиарды).

2) последовательно противопоставляются только по грамматическим значениям падежа.

В склонении количественных числительных нет единообразия. Различают 9 образцов склонения:

1) склонение числительного один, которое изменяется по образцам прилагательных разных типов: один (мамин), одного (маминого), одним (крайним);

2) склонение числительных два, три, четыре, которое совпадает со склонением прилагательных во множественном числе: четыре (красные), четырех (красных);

3) склонение числительных от 5 до 20 и 30, которое совпадает с 3 типом именного склонения существительных;

4) склонение числительных сорок, девяносто, сто, имеющих две формы: И.-В.п – сорок, девяносто, сто и в остальных падежах – сорока, девяноста, ста;

5) склонение числительного тысяча, изменяющегося как существительное 2 склонения (по школьной грамматике – 1 скл.);

6) склонение числительных миллион, миллиард, изменяющихся как существительные 1 скл. (по школьной грамматике – 2 скл.). Ср. со склонением слов лимон и леопард;

7) склонение сложных числительных от 50 до 80, у которых изменяются обе части по образцу 3 скл. существительных;

8) склонение сложных числительных от 200 до 400, которые принимают формы множественного числа и изменяются в обеих частях;

9) склонение числительных от 500 до 900, первая часть которых склоняется как существительное 3 скл., а вторая отличается своеобразными окончаниями.

А.Я. Флиер

О функциях символа в культуре

Аннотация. В статье рассматривается совокупность социальных функций символа в культуре, роли символического производства в социальной коммуникации, построение общих понятий в языке как символов, сопоставляется роль религии и искусства с ролью языка и социального поведения как источников символического производства.

Ключевые слова. Символ и знак, культура, социальные функции, коммуникация, образные системы в культуре, религия и искусство, язык и поведение как символопорождающие системы.

Начать я хочу с общетеоретических положений, обозначающих мировоззренческий контекст, в пределах которого будет рассматриваться культурная символика, ее генезис и социальные функции.

Культура трактуется мной как особая поведенческо-коммуникативная программа, обеспечивающая групповой (коллективный) характер человеческой жизнедеятельности. Исполнителем установок культуры является отдельный человек, но именно благодаря культуре, он живет в тесном взаимодействии с другими людьми. Академик В.С. Степин определяет культуру как «надбиологическую программу» , т.е. не обусловленную биологическим происхождением человека. Я же полагаю, что культура абсолютно биологична по своему генезису и является результатом развития программы животной социальности, обеспечивающей такой же групповой характер жизнедеятельности большинства видов высших и многих низших животных. Однако в ходе своей истории культура приобрела множество социальных черт, обусловленных спецификой чисто человеческих взаимодействий, и к настоящему времени является в основном искусственно сконструированной информационной средой существования людей.

Культурную программу групповой жизнедеятельности можно условно разделить на несколько подпрограмм, среди которых наибольшей значимостью обладают две - поведенческая и коммуникативная.

Первая из них регулирует практическое поведение человека по отношению к другим людям, способствуя его конструктивности и неконфликтности. В основе ее лежит система бытовых (прежде всего семейных и соседских) обычаев , в существенной мере являющихся результатом развития инстинктов животной социальности и повторяющих многие ее принципы. Необходимо отметить, что в ходе человеческой истории предпринимались неоднократные попытки преодоления системы обычаев (т.е. воспроизводства традиций) и замены ее более эффективными системами регуляции социальных взаимодействий, основанными на целеустановках рационального разума. Наиболее известны среди таких альтернатив, во-первых, политическая власть (как в практическом, так и в законодательном воплощении), заменяющая традиционные обычаи насильственной регуляцией социальных отношений, соответствующей интересам носителей власти. Во-вторых, религия, серьезно корректирующая обычаи идеальными умозрительными установками сознания и требующая поведения, соответствующего этим установкам. И, в-третьих, социальная свобода, также апеллирующая к большей рациональности поведения, определяемой разумом и свободной волей самого социального актора. Эти альтернативы как раз и относятся к надбиологическим чертам культуры, обретенным в ходе истории. Но обычаи основываются на историческом социальном опыте коллективных взаимодействий и складываются стихийно, поэтому преодоление их носит частичный и более или менее условный характер. Обычаи очень пластичны и в семейно-соседских отношениях в какой-то форме сохраняются всегда. А вот в публичной жизни людей они уже большой роли не играют; современная поведенческая культура горожан в основном определяется политико-религиозно-демократическими ценностями, сложившимися в ходе человеческой истории.

Другая культурная подпрограмма - это система социальной коммуникации, в основе которой лежит способность человека к производству, восприятию и дешифровке символов и обмену информацией в символизированном виде . Символическое производство здесь понимается широко и включает в себя:

Порождение и использование слов разговорного языка (условных обозначений понятий, явлений, событий),

Письменные формы фиксации информации, алфавиты, иероглифические системы, грамматики,

Тексты любого вида,

Топонимику (названия мест, местностей, географических объектов),

Образные символы религии и искусства (в любых формах, от вербальной до архитектурной),

Праздничные, торжественные и иные ритуалы и обряды,

Военно-политический церемониал, геральдику, знаки различия,

Разнообразные изобразительные и звуковые сигналы,

Символическое (в той или иной мере театрализованное) поведение, этикет, вежливость,

Символическую жестикуляцию, мимику, позы,

Ритуальные телодвижения и танцы,

Символику одежды, прически, макияжа, украшений, оружия, предметов бытового обихода, имиджевой моды в целом,

Символическое оформление пространства, фасадов и интерьеров построек, пространств между сооружениями и т.п.

Символическое производство в коммуникативной функции тоже является продуктом развития определенных способностей животных, активно обменивающихся информацией в пределах своих видовых возможностей. Исследования последних десятилетий показывают, что объемы информационных обменов между животными гораздо больше того, что мы обычно представляем . Просто фиксация таких информационных обменов нередко требует специальной аппаратуры. Однако с коммуникативными возможностями человеческой культуры это не сопоставимо, в первую очередь по масштабу символизации понятий.

Основная социальная функция символического производства и всей символической деятельности в наибольшей мере связана именно с коммуникацией, с обменом информацией между людьми (как между современниками, так и трансляцией социального опыта следующим поколениям) и передачей информации в отчужденном от источника и компактно «свернутом» виде . Другая функция культурной символики, столь же важная, - обучение людей «правильному» социальному поведению и постоянное психологическое стимулирование его .

Таким образом, обе подпрограммы культуры тесно связанны и в разных ситуациях дополняют и обеспечивают друг друга.

Теперь более детально рассмотрим феномен культурного символа. Символ - это более или менее условное изображение (вербальное, визуальное, звуковое или какое-либо иное) некоего объекта или понятия. Символ - это в первую очередь знак, соответствующий всем параметрам знака, как его трактуют семиотики . Но не всякий знак - символ. На мой взгляд, различие между символом и знаком заключается и выражается в первую очередь в их контекстуальной зависимости/независимости. Знак, как правило, обозначает одно и то же, независимо от контекста употребления. Например, табурет (как понятие) будет означать конструкцию для сидения в равной мере и во дворце, и в избе, и посреди чистого поля. А вот, к примеру, монархический трон символизирует «царское место» только в контексте дворца, а, скажем, посреди заводского цеха, он уже такого смысла символизировать не будет. Символ всегда связан с контекстом его употребления.

Ч. Пирс делил феномен знака на знаки-иконы, знаки-индексы и знаки-символы , Ю.М. Лотман - на иконические и условные знаки . Пожалуй, в отношении символа как знака можно согласиться с Лотманом. Среди символов ясно выделяются иконические (иллюстративные) знаки, изображающие упрощенный вариант или узнаваемый фрагмент нужного понятия, что легко понимается даже не знакомым с этой символической системой человеком (например, почти все знаки дорожного движения). Совсем иные условные знаки, для понимания которых необходимо быть знакомым с этой символической системой и заведомо знать, что какой символ означает (например, значение символов букв в алфавите).

Еще одна важная особенность символа, которую стоит отметить, заключается в том, что символизации обычно подвергаются, как наиболее значимые, так и наиболее распространенные, часто встречающиеся феномены. При этом сам объект как физическое явление может быть единичным, но часто используемым в лексике и символизирующим какое-то важное понятие. Т.е. речь идет именно о распространенности понятия в коммуникации. Например, Версаль как символ монархической роскоши.

Перечень сфер социальной жизни, где наиболее употребляемы разные символы, очень велик. В числе наиважнейших можно назвать:

Сакральные образы,

Художественные образы (вербальные, изобразительные, звуковые и т.п.),

Образы власти,

Образы социальной престижности,

Образы национального достоинства и идентичности,

Образы гендерной привлекательности и пр.

Множественность и многообразие окружающего мира и особенно социальной реальности, созданной руками человека, как правило, уже не позволяют людям в общении говорить о каких-либо феноменах в единичном их понимании. Необходимо их объединять в типологические группы по каким-то основаниям и в интеллектуально-коммуникативном процессе оперировать уже такими группами. Это называется построением понятий. Чтобы не говорить о каждом дереве в отдельности, человек создал понятие «дерево», обобщенно обозначающее все растения подобного типа. Понятие «дерево» представляет собой символическое обозначение всего множества деревьев. Т.е. общие понятия в языке - это именно символы, оперирование которыми существенно упрощает непосредственное понимание и всю социальную коммуникацию.

В социальной коммуникации большую роль играет совпадение взглядов и оценок разными людьми каких-то явлений, событий, ситуаций. Когда взгляды людей по всем вопросам расходятся, им просто не о чем говорить. Совпадение взглядов и - шире - нахождение общих ценностных подходов является важнейшей составляющей любой социальной коммуникации, т.е. диалога . А искомое совпадение взглядов напрямую связано с оперированием символами, равно понятными всем участникам диалога. Наличие общих символов представляется важнейшим фактором, обеспечивающим саму возможность конструктивной коммуникации.

Очень важную роль в процессах социальной регуляции играет символика социальной престижности. Обычно она сосредоточена в предметах одежды, знаках различия, знаках статуса (коронах, митрах, рыцарских поясах), носимых наградах, каких-то символических атрибутах в руках, оружии и т.п. В последние века важным проявлением символики престижности является мода. Огромную роль играют разного рода проявления уважения к чужому статусу. Фактически этому посвящен весь этикет, дворцовый церемониал, вежливость, гостеприимство. Акцией защиты своего престижного статуса (личной чести) являлась дуэль, в ходе которой люди жертвовали жизнью ради статусной символики. Значимая роль, которую все эти феномены играют в культуре, свидетельствует о том, что на протяжении всей истории имела место постоянная конкуренция социальных статусов и что она была чрезвычайно важным инструментом регуляции социальных отношений. Символика социальной престижности всегда являлась одной из наиболее значимых символических подсистем социальной жизни общества.

Важную роль символические образы играют в процессе самоидентификации человека. Сразу оговорюсь, что под самоидентификацией я имею в виду не только определение человеком своей этнической (национальной) принадлежности, но в такой же мере понимание им своей социально-сословной (классовой), политико-идеологической (партийной) и религиозной (конфессиональной) принадлежности. Поскольку профессионально разобраться в объективных основаниях подобной самоидентификации могут только специалисты, рядовой человек совершает свое самоопределение главным образом, ориентируясь на знакомые ему символические образы, на знаковые фигуры истории и современности. Я даже рискну назвать индивидуальную самоидентификацию человека скорее его самоопределением в знакомых символах, нежели в реалиях своего местоположения в социальной конфигурации бытия.

Ключевой проблемой понимания функций символа в культуре является представление об источниках символического производства, «фабриках» символической продукции в истории человечества. Традиционное представление о том, что в прошлом главными «фабриками», производящими культурные символы, были религия и искусство вызывает определенные сомнения. Если судить о культуре минувших веков по произведениям писателей прошлого, вполне адекватно описывавших культурные установки представителей разных сословий, то роль религии и в особенности искусства в формировании культуры необразованного большинства населения выглядит совсем небольшой. Конечно, в разные эпохи влияние религии на разные сферы жизни было различным. Но, по всей видимости, религиозность людей прошлого была очень индивидуальной, и глубина ее определялась совокупностью обстоятельств жизни и уровнем образованности конкретного человека. Представление о тотальной глубокой религиозности всего населения даже в эпоху средневековья является литературным мифом позднейших времен.

А что касается литературы и искусства, то они влияли в основном на культуру аристократии. В Европе знакомство с литературой и искусством у большей части населения фактически началось только в ХХ в., с распространением грамотности, а затем радио и телевидения, транслировавших музыку, спектакли и т.п., но в особенности благодаря кино. До этого влияние актуального искусства на массу населения было очень фрагментированным (в основном через церковь), а народная художественная культура в основном транслировала традиционные символы, а не производила новые. Еще большая сложность с этим вопросом наблюдалась в странах Востока. Так что источником символического производства, оказывающим серьезное воздействие на культуру масс, литература и искусство стали сравнительно недавно (фактически параллельно со снижением влияния религии, возможно, по-своему компенсируя это снижение).

Поэтому, по моему мнению, основными «фабриками» символического производства в течение истории были насыщенный образами словарный запас разговорных языков и более или менее театрализованный характер культурно-обусловленного социального поведения людей. Именно это, на мой взгляд, является основной сферой производства символов, влияющих на процессы жизнедеятельности и поддерживающих ее коллективный характер. Именно здесь символичность повседневного поведения людей и символическая насыщенность лексики их общения играли в прошлом и играют поныне особую социально-консолидирующую роль.

До ХХ в. значительная часть городского и практически вся масса сельского населения стран Европы была неграмотна, газет и книг не читала, а кинематографа, радио, телевидения и Интернета еще не было. Функцию Интернета в основном выполнял приходской священник, возможности которого по трансляции актуальной информации (в проповеди) были минимальны. Поэтому человек прошлого ориентировался в мире главным образом по знакомым ему символам, часть из которых, конечно, давала ему религия, но большинство которых формировались стихийно в языке, ритуалах и обычаях непосредственного соседского взаимодействия. Культурно-регулятивная роль подобных символов в прошлом была очень существенной. Современный человек в большей мере опирается на непосредственно событийную информацию, почерпнутую в СМИ.

Рассмотрение исторической динамики в доминантной тематике социальной символики разных эпох может быть соотнесено с исследованием преобладающих представлений о социальном благе и зле в разные эпохи . Следует сказать, что доминантная тематика социальной символики в разные периоды истории в основном коррелирует с представлениями о благе и зле, хотя, конечно, о полном тождестве речь не идет. Тем не менее, в первобытную эпоху в социальной символике преобладала тематика соблюдения соседских обычаев. Это получило наглядное воплощение в ритуалах крестьянских праздников, некоторые элементы которых ведут свое происхождение из времен первобытности и в которых делается акцент на гостеприимстве, добром отношении к соседям, всем комплексе архаических обычаев и традиций патриархата и т.п. Для символики аграрной эпохи характерно выражение лояльности к господствующей религии, покорность судьбе, что получило яркое отражение в многочисленных пословицах и поговорках. Индустриальная эпоха в своей социальной символике характерна воспеванием материального достатка, коммерческой удачливости, предпринимательской хитрости и пр., что отразилось, например, во множестве анекдотов и крылатых выражений, многие из которых в различных вариантах имеют интернациональное распространение, а также в типичных образах героев кинофильмов. Символика постиндустриальной эпохи, если судить по публичным манифестациям, сосредоточена в основном на тематике защиты человеческого достоинства. Разумеется, это только доминантная символика, статистически относительно преобладающая над иной, но вовсе не исключающая и иных тематизмов.

Остается открытым вопрос о том, насколько производство символов можно считать основной социальной задачей культуры, как полагал Э. Кассирер и в большой мере склонялся к этому Л. Уайт ? Ответ на этот вопрос в основном зависит от оценки роли символического производства в обеспечении группового (коллективного) характера человеческой жизнедеятельности. Я склонен считать, что символическое производство играет чрезвычайно важную обеспечивающую роль в групповой жизнедеятельности людей. Естественно, под символическим производством я понимаю не только религию и искусство, влияние которых велико, но не абсолютно, а в первую очередь язык и практику социальных взаимодействий. Именно здесь порождается основная масса символов, обеспечивающих регуляцию социальной жизни людей, обучающих их «правильному» социальному поведению и стимулирующих его. Социальное поведение людей является процедурой исполнения определенных культурных установок, а их порождение связано в основном с символической составляющей культуры.

Нет сомнений в том, что умозрительные идеальные ценности порождаются в основном религией, литературой и искусством, а также философией и гуманитарной наукой. Но сколь велико их влияние на повседневную культуру рядового человека, на нормы его социальных взаимодействий и коммуникаций? Судя по всему, в культуре функционируют параллельно две ценностно-символические системы: идеальная , формирующая галерею умозрительных эталонов социального поведения (в основном религиозных подвижников и культурных героев), и социально-практическая , обобщающая опыт реального социального взаимодействия и коммуницирования в коллективной жизнедеятельности людей. Первая порождается в основном религией и искусством, а вторая - языком и практикой социальных взаимодействий. А вот, как они соотносятся друг с другом и как влияют друг на друга, - это вопрос, требующий специальных исследований…

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ 15-03-00031 «Культурное регулирование социальной динамики».

Стёпин В.С. Культура // Вопросы философии. 1999. № 8.
См., например: Резникова Ж.И. Интеллект и язык животных и человека. Основы когнитивной этологии. М.: Академкнига, 2005.
См.: Pinker, Steven. The Language Instinct. N.Y.: William Morrow and Company Inc. 1994 (Пинкер С. Язык как инстинкт. М.: Едиториал УРСС, 2004).
Подробнее об обеих функциях см.: Флиер А.Я. Культура как социально-регулятивная программа: этап становления // Культура культуры. 2015. № 1. URL: . Дата обращения: 26.09.2015; Флиер А.Я. Культура как символическая деятельность: этап становления // Культура культуры. 2015. № 1. URL: . Дата обращения: 26.09.2015.
Saussure, Ferdinand dе. Cours de linguistique générale. Paris: Payot, 1995 (1re éd. 1916) (Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977.
Peirce, Charles Sanders. Collected Papers of Charles Sanders Peirce / Eds. C. Hartshorne, P. Weiss (Vol.1-6); A. Burks (Vol.7-8). Harvard: Harvard University Press, 1931-1958 (Пирс Ч.С.. Избранные философские произведения. М.: Логос, 2000).
Лотман Ю.М. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллин: Ээсти Раамат, 1973.
Об этом подробнее см.: Орлова Э.А. Организация экспертизы социальной эффективности инновационных проектов // Культура культуры. 2015. № 4. URL: . Дата обращения 12.10.2015.
См.: Флиер А.Я. Добро и зло в культурно-историческом понимании // Информационный гуманитарный портал Знание. Понимание. Умение. 2015. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2015/3/Flier_Good-Evil/ . Дата обращения: 26.09.2015.
Cassirer, Ernst. Philosophie der symbolischen Formen. Bd. 1-3. Вerlin, 1923-1929 (Кассирер Э. Философия символических форм: В 3 т. М.-СПб.: Университетская книга, 2002).
White, Leslie Alvin. The Science of Culture: A Study of Man and Civilization. N.Y.: Farrar, Straus and Cudahy, 1949 (Уайт Л. Наука о культуре // Уайт Л. Избранное: Наука о культуре. М.: РОССПЭН, 2004).

Флиер А.Я., 2016

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.

Среди множества потребностей человека есть одна, резко отличающая его от животных, – потребность в символизации. Человек живет не просто в физической среде, он живет в символической вселенной. Мир смыслов, в котором он жил на заре своей истории, задавался ритуалами. Ритуальные действия выступали как символы, знание которых определяло уровень овладения культурой и социальную значимость личности. Следовательно, уже с самого начала их появления и до сих пор символы не существуют сами по себе, а являются продуктом человеческого сознания. Человек как микрокосм создает образ, картину, символ макрокосма – мира.

Связь между людьми заложена в самом слове «символ». Первоначально этим греческим словом обозначали черепок, служивший знаком дружеских отношений. Расставаясь с гостем, хозяин вручал ему половинку от разломанного черепка, а вторую его часть оставлял у себя. Через какое бы время этот гость снова ни появился в доме, его узнавали по черепку. «Удостоверение личности» – таков изначальный смысл слова «символ» в античности.

Интерес к символу велик не только в лингвистике, но и в философии, семиотике, психологии, литературоведении, мифо-поэтике, фольклористике, культурологии и т.д., однако мы абсолютно солидарны с мыслью А. А. Потебни, который писал, что только с точки зрения языка можно привести символы в порядок, согласный с воззрениями народа, а не с произволом пишущего. Результатом интереса стало несколько довольно независимых представлений о символе: 1) символ – понятие, тождественное знаку (в искусственных формализованных языках); 2) универсальная категория, отражающая специфику образного освоения жизни искусством (в эстетике и философии искусства); 3) некоторый культурный объект, значение которого является конвенциональным (т.е. закрепленным в словарях) аналогом значения иного объекта (в культурологии, социологии и ряде других гума-

нитарных наук); 4) символ как знак, который предполагает использование своего первичного содержания в качестве формы для другого содержания (широкое понимание символа, существующее во многих гуманитарных науках – философии, лингвистике, семиотике и т.д.). И.Кант, Ф.В.Шеллинг, Г.В.Ф.Гегель, И.В.Гёте высказывались о символе как о способе познания истинного божественного смысла.

Наиболее для нас интересное понимание символа, к которому мы еще вернемся, существует в философии языка (А.Ф.Лосев, Е. В. Шелестюк).

В результате совместной междисциплинарной работы лингвистов, историков, археологов, искусствоведов, музыковедов, психологов, религиоведов, фольклористов и представителей других областей знаний появились многочисленные словари (Кэрлот X. Э. Словарь символов. – М., 1994; Бауэр В., Дюмоу И., Головин С. Энциклопедия символов. – М., 1995; Бидерман Г. Энциклопедия символов. – М., 1996; Cirlot J.E. A dictionary of symbols. 2 ed. – N.Y., 1971; Biedermann H. Knaurs Lexikon der Symbole. – Munchen, 1989; Cooper J. C. Lexikon alter Symbole. – Leipzig, 1986 и др.). На сегодняшний день существуют многочисленные институты и центры, где изучают различные аспекты символа: Варбургско-Кортоддский институт в Лондоне, занимающийся иконологией; Институт К. Г. Юнга в Цюрихе; Институт Людвига Каймера в Базеле и т.д.

Наш интерес к символу ограничивается рамками культуры, с этой точки зрения символ может быть отнесен к стереотипизиро-ванным явлениям, характерным для любой культуры. Символ, закодированный в контекст разных культур, имеет в них различный смысл. Мы рассматриваем художественный символ в восточнославянских культурах, поэтому нам более импонирует четвертое понимание символа – символ как знак, в котором первичное содержание выступает формой для вторичного.

Таким образом, для нашего понимания символа принципиальным является соотнесение его с содержанием передаваемой им культурной информации. А. Ф.Лосев писал, что символ заключает в себе обобщенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания, т.е. символ может рассматриваться как специфический фактор социокультурного кодирования информации и одновременно – как механизм передачи этой информации. Это же свойство символа подчеркивал Ю. М.Лотман; он отмечал, что культура всегда, с одной стороны, – определенное количество унаследованных текстов, а с другой – унаследованных символов.

Термин «символ» по-разному понимается литературоведами и лингвистами. Ю. С. Степанов, например, утверждает, что символ – понятие не научное, это понятие поэтики; он всякий раз значим лишь в рамках определенной поэтической системы, и в ней он

истинен. И действительно, мы знаем много именно таких символов: символ дороги у Н. Гоголя, сада – у А. Чехова, пустыни – у М.Лермонтова, метели – у А. Пушкина и символистов, дыма – у Тютчева, символ крыла и дома у М.Цветаевой, символы границы, порога и т.д. Как правило, об этих символах можно сказать словами Ю. М. Лотмана, что они – «ген сюжета». Однако наряду с ними есть языковые символы, которые порождаются в процессе эволюции и функционирования языка. Такие символы имеют мифологическую, а точнее, архетипическую природу. Например, радуга для русских – символ надежды, благополучия, мечты, т.е. она имеет резко позитивное значение; отсюда выражения радужные менты, радужное настроение, радужные надежды и т.д. Этот символ берет свое начало из библейской легенды: после всемирного потопа Бог в знак договора с людьми, что потопа больше не будет, оставил на земле радугу. Таким образом, метафора здесь, осложняясь культурными коннотациями, превращается в символ. Но чаще несколько метафор, переплетаясь, создают символ.

С.С.Аверинцев в «Литературном энциклопедическом словаре» (М., 1987, с. 378) так определяет символ: «Символ в искусстве – универсальная эстетическая категория, раскрывающаяся через сопоставление со смежными категориями – образа художественного, с одной стороны, знака и аллегории – с другой». В «Новейшем философском словаре» (Под ред. Л. Родионовой. – М., 1999) дано следующее довольно широкое понимание символа: это «понятие, фиксирующее способность материальных вещей и событий, чувственных образов выражать идеальное содержание, отличное от их непосредственного чувственно-телесного бытия».

Не касаясь здесь дискуссии о понимании сущности символа, заметим, что роль языкового символа заключена в смене значения языковой сущности на функцию символическую. Символ – это своего рода конгломерат равноценных значений, и этим он отличается от других тропов. Прямое значение в символе равноправно абстрактному: абстрактная идея закодирована в конкретном содержании для того, чтобы выразить абстрактное через конкретное, но и конкретное кодируется абстрактным, чтобы показать его идеальный, отвлеченный смысл. Таким образом, значение и абстрактного и конкретного обогащается: солнце есть символ золота, но и золото есть символ солнца. Но в своем единстве они дают новую амальгамированную сущность (от слова амальгама).

Слово-символ – это своего рода «банк данных», который можно представить себе в виде спирали, т.е. кругов, как бы упрятанных друг в друга и переходящих один в другой. Это семантическая спираль символа, которая включает в себя широкий спектр значений, начиная от имплицитных (скрытых, потенциальных), т.е. никак не выраженных в слове, но являющихся неотъемлемой его частью, и кончая шкалой семантических субститутов (заместите-

лей), т.е. запрограммированной заменой одного значения другим. Например, белорусы говорят: «Што красна, то добра, што солодка, то смачна», т.е. здесь символическое значение сладкого – хорошее, вкусное, любовь, счастье. Путь сближается со смертью, символы злости – змея, оса, крапива, они жгут; огонь – символ гнева, злости у славян. Солнце – символ красоты, любви, веселья. Слово «хорошъ» А. А. Потебня считает притяжательным от слова «хръсъ» (солнце).

Ю.М.Лотман писал, что наиболее привычное представление о символе связано с идеей некоторого содержания, которое, в свою очередь, служит планом выражения для другого, как правило, культурно более ценного содержания. Поэтому материальным экспонентом (носителем) замещения является не только реалия, но и имя. Например, не реалии рука, крест являются символами в выражениях правая рука, нести свой крест, а имена: рука – это власть, крест – это символ жертвенности, соединение земли и неба, духовная высота креста – это вертикаль, материальный мир – горизонталь; крест во время молитвы – наше согласие с Христом, т.е. символ веры Христовой и т.д. Вероятно, не следует искать наиболее точный смысл символа, надо сосредоточить внимание на доступных для восприятия и понимания узуальных (общепринятых) значениях и на узловых точках корреляции значений в символе. Например, голубь – это символ Святого Духа, символ мира, но и символ потустороннего мира (у М.Цветаевой в «Переулочках» такие голуби вороные). Таким образом, важнейшее свойство символов – их имманентная (внутренне присущая им) многозначность и расплывчатость границ. Один и тот же символ может иметь несколько смыслов.

В понимании В.Н.Телия, приведенные нами примеры – это квазисимволы. Репертуар квазисимволов, как и символов, возникает в результате культурно-значимого отбора. Примеры: символ – крест на куполе церкви, квазисимвол – слово (имя) «крест».

Можно выделить целый ряд признаков символа: образность (иконичность), мотивированность, комплексность содержания, многозначность, расплывчатость границ значений в символе, архети-пичность символа, его универсальность в отдельно взятой культуре, пересечение символов в разных культурах, национально-культурная специфичность целого ряда символов, встроенность символа в миф и архетип.

Подход к символике через миф основал К. Леви-Строс. Он рассматривал символ как пучок парадигматических отношений с символьно-логическими значениями. Мифология предстала одним из семиотических кодов для обозначения универсальных образов и идей. Так, в архаичной славянской картине мира рыбы являлись символом нижней космической зоны, крупные животные – средней, птицы – верхней космической зоны.

Важнейшее свойство символа – его образность, поэтому многие ученые подходят к понятию символа через образ. Во многих дефинициях (определениях) присутствует пучок концептов «образ– символ–знак». Символ и знак, являясь важнейшими словами семиотического лексикона, действительно имеют много общего: оба построены по трехкомпонентной модели (означаемое – означающее и семиотическая связка), конвенциональны и т.д. Но смысл знака, в отличие от символа, должен быть не только конвенционален, но и конкретен, например, знаки дорожного движения в силу своей конкретности помогают избежать аварий. По словам Н.Д.Арутюновой, знаки конвенционализируются, а символы канонизируются: крест становится символом веры христианской, символом страдания, символом объединения пространства и т.д. Символ в отличие от знака не подразумевает прямого указания на денотат. «Знаками регулируют движение по земным, водным и воздушным путям, символы ведут по дорогам жизни»1.

Если сущность знака – чистое указание (Г. Г. Гадамер), то сущность символа – больше, чем указание: он объединяет разные планы реальности в единое целое в процессе семантической деятельности в той или иной культуре. Примером могут служить фразеологизмы, отдельные компоненты которых становятся символами. Так, нос – символ уязвимого места в человеке, отсюда ФЕ утереть нос, водить за нос, прищемить нос, хоть кровь из носу. Еще один символ носа как прибора реагирования выделяется из следующих ФЕ: не по носу (не нравиться), крутить носом (выражать несогласие), воротить нос (выражать презрение).

В основе символа лежит образ. Всякий символ есть образ, однако образ можно считать символом лишь при определенных условиях. Н. Фрай выделяет следующие критерии «символичности» образа в поэзии: 1) наличие абстрактного символического значения эксплицируется (проявляется) контекстом; 2) образ представлен так, что его буквальное толкование невозможно или недостаточно; 3) образ имплицирует (скрывает) ассоциацию с мифом, легендой, фольклором.

Думается, что знак становится символом тогда, когда его употребление предполагает реакцию не на сам символизируемый объект, а на целый спектр вторичных конвенциональных значений.

Знаки требуют понимания, а символы – интерпретации. Таким образом, символ имеет знаковую природу и ему присущи все свойства знака, кроме которых есть еще и специфические. Еще Ф. де Соссюр противопоставил символы и конвенциональные знаки, указав, что символам присущ иконический элемент. Ф. де Соссюр писал в этой связи, что весы могут быть символом справедливо-

1 Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1998. – С. 342.

ста, поскольку они иконически содержат идею равновесия, а телега – нет. Таким образом, хотя символ и не подразумевает прямого указания на денотат, внешнее либо глубинное внутреннее подобие с символизируемым объектом может сохраняться.

Символ – концепт, родственный образу, поэтому часто говорят о символических образах. Символу сопутствуют высокие смыслы, в то время как образ может ассоциироваться с объектом любого уровня. Если переход от образа к метафоре вызван семантическими и художественными нуждами, то переход к символу (и от образа, и от знака) определяется факторами экстралингвистического характера.

Образ психологичен, метафора семантична, символ функционален, он призван объединить усилия общественных, племенных и национальных коллективов (Арутюнова, 1998, с. 338). С ее точки зрения, символ имеет более высокий семиотический статус, чем образ. Это связано с тем, что символ чаще интерпретируется в терминах культуры (ср.: в русской культуре рука – символ власти и символ помощи – из первых рук, быть правой рукой, иметь свою руку, но также и символ наказания – рука не дрогнет, руки чешутся, поднимать руку).

Символ нужно отличать и от гештальта. Они различаются в первую очередь выполняемой ими функцией.

Как уже говорилось выше, на поверхностно-языковом уровне один и тот же гештальт может реализовываться как разные смыслы, и только специальные изыскания могут установить их единство.

Ю.М.Лотман писал: в основе художественного замысла лежит не рационально формулируемая тема, а символ – «зерно развертывания будущего текста». Говоря о функционировании символа в системе культуры, он утверждает, что символ – это память культуры.

Покажем это на примере. Христианским символом, имеющим распространение в разных культурах, является число семь (в германских культурах девять выполняет функции прототипического числа, которое позже было вытеснено числом семь); в русской культуре семь – символ чего-то чрезмерного: за семью замками (печатями) – очень сильно скрыто, в глубокой тайне; семи пядей во лбу – очень умный; за семь верст киселя хлебать – очень далеко; семь потов сошло – очень устал; семь вест до небес и все лесом – очень много и бессмысленно; семь пятниц на неделе – часто менять свое решение; быть на седьмом небе – быть очень счастливым. Поэтому говорить здесь о национальной специфичности символа «семь» вряд ли возможно – этот символ присутствует и в германских языках. Сорок в значении «много» встречается только в русской культуре, поэтому фразеологизм сорок сороков является культурно специфическим.

Еще одно важное свойство символа – его мотивированность, которая устанавливается между конкретным и абстрактным эле-

ментами символического содержания. Именно мотивированностью отличается символ от знака, в котором связь между означаемым и означающим произвольна и конвенциональна. Мотивированность символа объясняется аналогией, которая составляет основу такой семантической транспозиции (переноса), как метафора, метонимия и синекдоха.

Именно мотивированность объединяет символ с метафорой и метонимией. Э. Кассирер одним из первых отметил роль метафоры в символическом конструировании реальности (Cassirer, 1970). Метафора объясняет аналогии в мифах, на основе метафоры связаны конкретный и абстрактный аспекты в содержании символа: богиня – земля – мать; змея, ползающая по земле, – символ земли (метонимия) и символ подземного божества (метафора). Поэтому можно констатировать, что есть символы метафорические и метонимические.

Каждый человек благодаря своим человеческим свойствам способен говорить на языке символов и понимать его; язык символов, как отметил Э.Фромм, не надо учить, его распространение не ограничивается какими-то группами людей, потому что символ имеет архетипическую природу и передается нам на бессознательном уровне.

Архетип понимается нами, вслед за К.Г.Юнгом, как генетически фиксированные древние образы и социально-культурные идеи, которые являются достоянием «коллективного бессознательного» и лежат в основе творчества. Для Юнга архетипы – гипотетическая модель, бессознательное устремление, по проявлениям которого можно судить о его существовании. Но архетип это также и изначальные образы бессознательного, повторяющиеся на протяжении всей истории мотивами. Эти первичные образы и идеи воплощаются в виде символов в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства. Вся поэзия пронизана архетипами, которые есть первичные образы прежде всего природы: лес, поле, море, рождение, брак, смерть и др. Чистейшие архетипы встречаются в мифологии и фольклоре. Поэтому когда мы ведем речь о мифологемах во фразеологизмах или других языковых феноменах, то чаще всего термин «мифологема» оказывается синонимом к «архетипу».

Основные черты архетипов К. Юнга: непроизвольность, бессознательность, автономность, генетическая обусловленность (Юнг, 1991). Основные выделенные им архетипы: тень, герой, дурак, мудрый старик (старуха), Прометей и др.

Архетипы воплощаются в большом количестве символов, поэтому можно говорить об архетипических символах, таких, как Мировое дерево, Мировое яйцо, Мировая гора и т.д.

Архетипичность символа – это его важное свойство, которое носит двоякий характер. С одной стороны, в символе отражаются

образы бессознательного, большую часть которого составляют архетипы. С другой стороны, архетип осознан, он входит в нашу реальность, часто сильно трансформируясь.

Целый ряд символов являются национально-специфичными. Так, китайцы вписывают в изображение луны жабу и зайца (символы бессмертия), а в солнце – ворона (символ сыновней почтительности). В славянской культуре эти символы имеют иное значение: заяц – символ трусости, ворон – вещая птица, которая, подлетая к жилью, приносит несчастья, и т.д.

Итак, проанализировав разные концепции символа, мы пришли к выводу, что символ – это вещь, награжденная смыслом. Например, крест, хлеб, меч, кровь, круг и др. Так, хлеб вещен и зрим, он имеет форму, цвет, вес, вкус и т.д. Но когда мы произносим Хлеб наш насущный даждь нам днесь или читаем слова Христа Я семь хлеб жизни... (Иоанн, 6:35), хлеб становится символом жизни, точнее, пищи, необходимой для духовной жизни. По Ю. М.Лот-ману, символы образуют ядро культуры. Они, как правило, приходят из глубины веков, например: всякое витье, завиванье воспринимается нами как символ счастья, радости (ср. поговорку Вейся, у сок, завивайся, усок: будет мяса кусок). Но есть и такие, которые возникли сравнительно недавно: голубь – символ мира («отцом» этого символа является П. Пикассо), пожатие цветных рук – символ дружбы между народами и т.д.

Что является причиной появления символов в культуре? А. А. Потебня считает, что это потребность восстанавливать забываемое собственное значение слов: калина стала символом девицы потому же, почему девица названа красною, по единству основного представления огня – света в словах: девица, красный, калина. А. А. Потебня считает, что есть три типа отношений между исходным словом и символом: сравнение, противоположение и причинное отношение, или отношение каузальности (причинности). До сих пор в народе рожистое воспаление лечат прикладыванием красной тряпки, потому что рожа сближается в языке с красным цветом и огнем.

Символ не имеет адресата: он обращен ко всем носителям языка. Он выполняет функцию сохранения в свернутом виде целых текстов. Например, гнездо – символ семейства, дома. В названии романа И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» – целый пласт русской культуры.

Поэтический язык, наряду с метафорой и другими образными средствами, широко использует символ. Справедливости ради мы должны привести мнение В. Брюсова, который утверждал, что первобытное искусство было реалистичным, а не символическим: «Уклонения к символике и к условности вызывается в нем не силой, а бессилием мастера. Первобытный художник изображает, например, царя или вождя размерами больше других людей не

потому, что такая фигура красивее по своим очертаниям, а по неумению достичь экспрессии «царского» лица»1. Но здесь же, исследуя древние культуры, стоящие на высокой ступени культурного развития, В.Брюсов констатирует высокую символичность, например, культуры эгейцев, майя и др. Поэтическая символика, как и поэтическая метафора, индивидуальна, меняется от времени к времени и от поэта к поэту. В поэтических текстах эти два явления достаточно близки. Любой элемент стихотворения – графема, фонема, лексема, – попав в силовое поле материи текста, обрастает многочисленными коннотациями, способными стать содержанием поэтического символа.

Особый интерес в этом плане представляет поэзия символистов, в которой поэт рисует ряд образов, еще не сложившихся в полную картину. Именно поэтому теоретики символизма называли такую поэзию «поэзией намеков». Читатель таких произведений должен обладать чуткой душой и тонким воображением, чтобы воссоздать только намеченный автором мыслеобраз.

Есть произведения, постичь которые можно только проникнув в глубинный смысл символических образов, занимающих главенствующее положение в художественном тексте. Например, в «Знаке беды» В. Быкова мы сталкиваемся с несколькими важнейшими символами, которые, как узлы, связывают нити всего произведения: это символы Голгофа и пепелище (разрушенного и заброшенного хутора). Они частично накладываются друг на друга: Голгофа – это гора, но не в Палестине, а в оккупированной гитлеровцами Белоруссии. Голгофа у В.Быкова символизирует страдания людей, вызываемые различными бедами, в которых они не виноваты. Этот символ возникает в тексте раньше (при описании довоенного периода), но начинается война, разрушается нормальная человеческая жизнь, и начинает формироваться пепелище. Голгофа живет и умирает вместе со своими героями. Пепелище пережило их, и теперь оно сообщает о событии, напоминая об испытаниях, через которые прошли герои, жизнь которых – путь к бессмертию.

Художественный текст воплотил в себе ту особенность мировосприятия человека, которая позволила Э. Кассиреру назвать человека символическим существом.

К. Г. Юнг писал: «Природе символа свойственно соединять противоположное; так он соединяет противоположность реально-ирреального, будучи, с одной стороны, психологической реальностью... он, с другой стороны, не соответствует физической реальности. Символ есть факт и все-таки видимость»2. Литература, являясь, по определению Ф.Шиллера, искусством, создающим види-

1 Брюсов В. Собрание сочинений. – М, 1975. – Т. 7. – С. 320.

2 Юнг К.Г. Архетип и символ. – М., 1991. – С. 213.

мость, избирает символические основания для воссоздания собственной фиктивной реальности. Бюнюэлевские символы темны, их нельзя пересказать словами. А. Блок тоже считал, что символ должен быть темен в своей последней глубине.

Символическое употребление слова может быть сформировано в конкретном тексте (или многих текстах одного автора), а может привноситься в текст из культуры. Символ как бы наращивается на прямом значении соответствующего слова, не заменяя и не видоизменяя его, но включаясь при этом в широкий культурный контекст. Любой троп может вступать в контакты с символом, участвуя в формировании затекстовых смыслов, потому что символ – универсальный троп, который может сочетаться с любым набором художественных средств, формирующих образную структуру текста.

Символы глубоко национальны. Вот шутливый пример из романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота», саркастически усиливающий национальный характер символа-архетипа: на бандитских машинах и машинах «новых русских» на носу помещается огромная лебедка: «Антропологи, занимающиеся исследованием " новых русских?", считают, что на разборках такими лебедками пользуются как тараном, а некоторые ученые даже усматривают в их широком распространении косвенное свидетельство давно чаемого возрождения национальной духовности – с их точки зрения, лебедки выполняют мистическую функцию носовых фигур, украшавших когда-то славянские ладьи».

Рассмотрим несколько символов (универсальных и национальных) па материале русской поэзии. Один из важных символов, широко используемый в поэзии, – сон. Сон с позиции язычества – это всегда перемещение в иномирие, к «чужим». И в этом смысле сны для язычества не менее реальны, чем явь. Для христианства иномирия зла не существует, зло – это духовная пустота, зона отсутствия Света и Добра. У зла нет и не может быть своего, законного, постоянного места в мире: оно коренится в мире духовном, в душе человека. А сон – это естественное явление для человека, которое выводит вовне внутреннее зло человека, его состояние. Вот как, например, интерпретирует эту мысль А. Тарковский:

Мне снится какое-то море, Какой-то чужой пароход, И горе, какое-то горе; Мне темное сердце гнетет.

В конкретном поэтическом тексте конкретного автора символом может стать любое слово. Так, в поэзии С. Есенина слово голубой стало символом родной, близкой, дорогой сердцу поэта Родины, аналогичное значение приобрело в его поэзии и слово синий:

Предрассветное, синее, нежное...

Я покинул родимый дом, Голубую оставил Русь.

Символами могут быть не только единицы языка. В 20-е годы П. А. Флоренский хотел создать «Словарь символов» (Symbolarium), который бы состоял из геометрических фигур. Действительно, известно, что, например, точка, ничтожно малая количественно, есть Принцип, посредством которого произведено все пространство; она символизирует Центр, первопричину, место, откуда все происходит и куда все возвращается. Точка, из которой исходит луч, есть Бог-творец, который творит Мирозданье, что и дает Единицу, и т.д.

Довольно часто символами могут стать цветообозначения. Как говорил Л. Витгенштейн: «Цвет побуждает нас философствовать». Во все времена ученые бились над разгадкой проблемы цвета. Последние исследования в этой области показывают, что за цвет отвечает у человека 10 пигментных генов, составляющих определенный набор – у каждого свой, поэтому два человека могут смотреть на один и тот же предмет, но воспринимать его цвет по-разному. А наблюдения над людьми со стойкими поражениями головного мозга обнаружили, что понятия о цветах, слова, выражающие эти понятия, и связь между понятиями и словами зависят от разных его систем (головного мозга). Это и объясняет, почему существуют различия в реакциях на цвет в разных культурах (например, «зеленое» в США – безопасность, а во Франции – преступление; белый цвет у китайцев – символ траура, печали, а у европейцев эти функции выполняет черный цвет). Следовательно, цветовой язык человека ментален по своей природе. За цветом люди видят смыслы.

Многие названия цветов имеют прямое отношение к свету. А. А. Потебня, ссылаясь на Зизания, пишет, что слово «багряница» толкуется через слово «белый», а потому белка так названа не потому, что в северных районах цвет ее приближается к белому, а потому, что цвета рыжий и белый тождественны по основному представлению. День имеет два устойчивых эпитета в народной культуре – красный и белый, и оба, оказывается, вначале были равны, ибо оба восходят к богу Яриле, покровителю солнца, огня. Белый и красный – символы красоты, но белый еще и символ любви – мыть бело значит «любить». Красный – не только красивый, но и яркий, связанный с огнем.

Черный цвет, происходя от огня, символизирует безобразие, ненависть, печаль, смерть, т. е. противоположную свету символику. Ночь тоже символ горя, потому что она черна, темна. Зеленый цвет тоже состоит в родстве со светом, но символизирует молодость (молодо-зелено).

Рассмотрим символьное значение цветов, присутствующих в характеристике березы у С. Есенина, где присутствуют два цвета – зеленый и белый. Здесь следует обратить внимание на цветовую символику, в отношении которой еще не сложилось устойчивого мнения. Традиционно зеленый цвет связывается с жизнью, процветанием, белый – со светом. Йоланда Якоби утверждает в своих исследованиях по юнгианской психологии, что зеленый, цвет земного, осязаемого, доступного непосредственному восприятию растительного мира, соответствует функции восприятия. А. Вежбиц-кая выдвигает интересную теорию, в основе которой лежит мысль о том, что цветовые концепты связаны с определенными «универсальными элементами человеческого опыта». Цветовое восприятие возникает тогда, когда мы связываем наши зрительные категории с определенными, доступными человеку, универсальными образцами или моделями, в число которых А.Вежбицкая предлагает включить огонь, солнце, растительный мир, небо, землю (так же, как день и ночь). Таким образом, чтобы говорить о цвете, мы должны спроектировать свое восприятие на то, что нас окружает. Эта мысль, как нам кажется, прослеживается в следующем примере. Зеленый цвет, часто употребляемый при характеристике березы, – это цвет растительности. Но он может символизировать и молодость (это видно в словоупотреблении зеленый в значении «молодой»). Эту связь представлений можно рассматривать как начальную в образовании другой связи: девушка – береза, где отправной точкой для сопоставления невесты с березой является связь понятий «молодо – зелено». Вероятно, это объясняет тот факт, что береза у русских не только символ родины, России, но береза символизирует также девушку-невесту, молодую и непорочную. Вот строки из стихотворения С. Есенина «Мой путь»:

Зеленокосая, В юбчонке белой Стоит береза над прудом.

Зеленый цвет символизирует также и красоту, веселье (весна называется светлой, блестящей и веселой; кстати, слова веселый и весна созвучны, а возможно даже, состоят в родстве). Вывод А. А. Потебни о том, что зеленый значит веселый подтверждается и на материале германских языков. Таким образом, мы видим, что прилагательное, обозначающее цвет, из изобразительного эпитета переходит в оценочный. Исследователями замечено также и то, что оценочное значение очень устойчиво. Следовательно, можно говорить о том, что цветовая символика архетипична по своей структуре.

Белизна также символизирует красоту, так как слово белый используется как оценочное определение «хорошее, красивое» и находится в одном ряду со словами ярый, яркий, а они, в свою оче-

редь, идут от имени бога света и огня славянской мифологии – Ярилы. По родству со светом (золото и гореть) белый должен был бы иметь те же значения, что и свет. Все, связанное с солнцем, светом, воспринималось как положительное, красивое. Кроме того, белый цвет, как уже было сказано выше, являлся и символом любви. Отсюда метафора у Есенина – «березки-белоличушки». Таким образом, через цветовую символику береза предстает тоже как символ грациозной красоты и чистоты.

Береза становится символом России, символом русской природы. Следует обратить внимание на есенинскую метафору: белый ствол березы = молоко (стихотворения «Пойду в скуфье смиренным иноком...», «Хулиган»). Если смотреть издали на березовую рощу, то можно увидеть сплошное бело-молочное пятно. Но есть и более глубокий подтекст у данного символа, в основе которого лежит метафора. Молоко, как правило, связывается с коровой. И, как известно, у славян это животное необычайно почиталось, так как корова давала человеку и пропитание, и одежду, укрывавшую его от холода; теми же дарами наделяла его и мать сыра земля, об этом свидетельствует и то, что творческие силы природы и стада овец, коров назывались тождественными именами. Корова считалась символом земного плодородия, что находит свое отражение в аналогичных сопоставлениях, представляющих дождевые облака дойными коровами (молоко – метафора дождя). Таким образом, молоко – это связующее звено между человеком и землею, человеком и небом. В корове воплощается идея жизни и круговорота в природе. Молоко – это близость к матери. С. Есенин, отталкиваясь от этой метафоры, находит более широкие аналогии: молоко берез – это то, чем он привязан к земле, это Родина, старая Русь, которая и есть ему мать. Следовательно, родина у С. Есенина сближается со словами, связанными с понятиями «мать» и «земля». В народной традиции такая связь темы родины с культом рода и культом земли является устойчивой, архетипичной.

Серый цвет – это символ воскрешения из мертвых, символ Вселенского Бессознательного. Человек идентифицировался с серым цветом как с исконным цветом Вселенной (младенец живет в сером цвете, животный мир тоже). Серый – цвет траура, поэтому древние евреи посыпали себя пеплом (выражение скорби, траура).

Известны и народно-поэтические символы: осень – это старость, цветущая калина – девушка, тучи – несчастья, ветры – враги, соловей – влюбленный, орел степной – казак лихой, дожди – слезы, весна – начало любви, зима – ее умирание и т.д.

Выявить состав слов-символов в поэзии XX в., составить словарь таких поэтических символов, в котором можно было бы найти сведения не только о содержании конкретного символа, но и о его употреблении и происхождении, – задача филологической науки на ближайшее время.

Только человек, овладевший культурными ценностями нации, хорошо знающий поэзию своего народа, вознаграждается способностью пользоваться поэтическими символами и образами.

Стереотип как явление культурного пространства

Сам феномен «стереотип» рассматривается не только в работах лингвистов, но и социологов, этнографов, когнитологов, психологов, этнопсихолингвистов (У.Липпман, И. С. Кон, Ж.Коллен, Ю.Д.Апресян, Ю.А.Сорокин, В.А.Рыжков, Ю.Е.Прохоров, В. В. Красных, П. Н. Шихирев, А. В. Михеев, С. М.Толстая, Е. Барт-минский, А. К. Байбурин, Г.С.Батыгин, С.В.Силинский и др.).

Представители каждой из названных наук выделяют в стереотипе те его свойства, которые они замечают с позиций своей области исследования, а потому выделяются социальные стереотипы, стереотипы общения, ментальные стереотипы, культурные стереотипы, этнокультурные стереотипы и т.д. Например, социальные стереотипы проявляют себя как стереотипы мышления и поведения личности. Этнокультурные стереотипы – это обобщенное представление о типичных чертах, характеризующих какой-либо народ. Немецкая аккуратность, русский «авось», китайские церемонии, африканский темперамент, вспыльчивость итальянцев, упрямство финнов, медлительность эстонцев, польская галантность – стереотипные представления о целом народе, которые распространяются на каждого его представителя. На учете стереотипных представлений основано большинство анекдотов о национальном характере. Приведем пример: «Послали представителям разных национальностей фильм следующего содержания: раскаленная пустыня и палящее солнце. С трудом идут мужчина и женщина. И вдруг мужчина достает сочный апельсин и отдает женщине. Зрителям задают вопрос: какой он национальности?»

Француз-зритель отвечает: «Только француз мог так галантно отнестись к даме!» Русский: «Нет. Это русский: надо же быть таким дураком! Сам бы съел». Еврей: «Нет, это еврей: кто бы мог еще достать в пустыне апельсин?» Здесь стереотипы – галантность французов, бесшабашность русских, изворотливость евреев.

Существуют автостереотипы, отражающие то, что думают люди сами о себе, и гетеростереотипы, относящиеся к другому народу, и как раз они более критичны. Например, то, что у своего народа считается проявлением расчетливости, у другого народа – проявлением жадности. Люди воспринимают этнокультурные стереотипы как образцы, которым надо соответствовать, чтобы «люди не смеялись». Поэтому стереотипы оказывают довольно сильное влияние на людей, стимулируя у них формирование таких черт характера, которые отражены в стереотипе.

Специалисты по этнической психологии, изучающие этнокультурные стереотипы, отмечают, что нации, находящиеся на высоком уровне экономического развития, подчеркивают у себя такие качества, как ум, деловитость, предприимчивость, а нации с более отсталой экономикой – доброту, сердечность, гостеприимство. Подтверждением сказанному может служить исследование С.Г.Тер-Минасовой, согласно ее результатам, в английском обществе более ценятся профессионализм, трудолюбие, ответственность и т.д., а в русском – гостеприимство, общительность, справедливость (Тер-Минасова, 2000, с. 255).

Н. В.Уфимцева дифференцирует этнические стереотипы и культурные стереотипы: этнические стереотипы недоступны саморефлексии «наивного» члена этноса и являются фактами поведения и коллективного бессознательного, им невозможно специально обучать, а культурные стереотипы доступны саморефлексии и являются фактами поведения, индивидуального бессознательного и сознания, им уже можно обучать.

Впервые понятие стереотипа использовал У.Липпман еще в 1922 г., который считал, что это упорядоченные, схематичные детерминированные культурой «картинки мира» в голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных объектов мира. При таком понимании стереотипа выделяются две его важные черты – детерминированность культурой и быть средством экономии трудовых усилий, и соответственно, языковых средств. Если алгоритмы решения математических задач экономят мышление человека, то стереотипы «экономят» саму личность.

В когнитивной лингвистике и этнолингвистике термин стереотип относится к содержательной стороне языка и культуры, т.е. понимается как ментальный (мыслительный) стереотип, который коррелирует с «наивной картиной мира». Такое понимание стереотипа встречаем в работах Е. Бартминского и его школы; языковая картина мира и языковой стереотип соотносятся у него как часть и целое, при этом языковой стереотип понимается как суждение или несколько суждений, относящихся к определенному объекту внеязыковой) мира, субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей. Мы же считаем языковым стереотипом не только суждение или несколько суждений, но и любое устойчивое выражение, состоящее из нескольких слов, например, устойчивое сравнение, клише и т.д.: лицо кавказской национальности, седой как лунь, новый русский. Употребление таких стереотипов облегчают и упрощают общение, экономя силы коммуникантов.

Ю. А. Сорокин определяет стереотип как некоторый процесс и результат общения (поведения) согласно определенным семиоти-

ческим моделям, список которых является закрытым в силу тех или иных семиотико-технологических принципов, принятых в некотором социуме. При этом семиотическая модель реализуется на социальном, социально-психологическом уровнях (стандарт) или на языковом, психологическом уровнях (норма). Стандарт и норма существуют в двух видах: как штамп (избыточно эксплицированный сложный знак) или как клише (недостаточно эксплицированный сложный знак).

В. В. Красных делит стереотипы на два вида – стереотипы-образы и стереотипы-ситуации. Примеры стереотипов-образов: пчела – труженица, баран – упрямый, а стереотипов-ситуаций: билет – компостер, аист – капуста.

Стереотипы всегда национальны, а если встречаются аналоги в других культурах, то это квазистереотипы, ибо, совпадая в целом, они различаются нюансами, деталями, имеющими принципиальное значение. Например, феномены и ситуация очереди в разных культурах различны, а следовательно, различным будет и стереотипное поведение: в России спрашивают «Кто последний?» или просто встают в очередь, в ряде европейских стран отрывают квиток в специальном аппарате и после этого следят за цифрами, загорающими над окошком, например, на почте.

Итак, стереотип – это некоторый фрагмент концептуальной картины мира, ментальная «картинка», устойчивое культурно-национальное представление (по Ю. Е. Прохорову, «суперустойчивое» и «суперфиксированное») о предмете или ситуации. Он являет собой некоторое культурно-детерминированное представление о предмете, явлении, ситуации. Но это не только ментальный образ, но и его вербальная оболочка. Принадлежность к конкретной культуре определяется именно наличием базового стереотипного ядра знаний, повторяющегося в процессе социализации личности в данном обществе, поэтому стереотипы считаются преценетными (важными, представительными) именами в культуре. Стереотип – это такое явление языка и речи, такой стабилизирующий фактор, который позволяет, с одной стороны, хранить и трансформировать некоторые доминантные составляющие данной культуры, а с другой – проявить себя среди «своих» и одновременно опознать «своего».

В основе формирования этнического сознания и культуры в качестве регуляторов поведения человека лежат как врожденные, так и приобретаемые в процессе социализации факторы – культурные стереотипы, которые усваиваются с того момента, как только человек начинает идентифицировать себя с определенным этносом, определенной культурой и осознавать себя их элементом.

Механизмом формирования стереотипов являются многие когнитивные процессы, потому что стереотипы выполняют ряд когнитивных функций – функцию схематизации и упрощения, функцию формирования и хранения групповой идеологии и т.д.

Мы живем в мире стереотипов, навязанных нам культурой. Совокупность ментальных стереотипов этноса известна каждому его представителю. Стереотипами являются, например, выражения, в которых представитель сельской, крестьянской культуры скажет о светлой лунной ночи: светло так, что можно шить, в то время как городской житель в этой типовой ситуации скажет: светло так, что можно читать. Подобные стереотипы используются носителями языка в стандартных ситуациях общения. Причем доминирующим в стереотипе может стать практически любой, а не только логически главный признак.

Культуросфера определенного этноса содержит ряд элементов стереотипного характера, которые, как правило, не воспринимаются носителями другой культуры; эти элементы Ю. А. Сорокин и И.Ю.Марковина называют лакунами: все, что в инокультурном тексте реципиент заметил, но не понимает, что кажется ему странным и требующим интерпретации, служит сигналом присутствия в тексте национально-специфических элементов культуры, в которой создан текст, а именно лакун.

Устойчивость культуры, ее жизнеспособность обусловлены тем, насколько развиты структуры, определяющие ее единство, целостность. Целостность культуры предполагает выработку стереотипов культуры – стереотипов целеполагания, поведения, восприятия, понимания, общения и др., т.е. стереотипов общей картины мира. Важную роль в формировании стереотипов играет частота встречаемости определенных объектов, явлений в жизни людей, нередко выражающаяся в более продолжительных человеческих контактах именно с данными объектами по сравнению с другими, что и приводит к стереотипизации подобных объектов.

Стереотип поведения – важнейший среди стереотипов, он может переходить в ритуал. И вообще стереотипы имеют много общего с традициями, обычаями, мифами, ритуалами, но от последних отличаются тем, что традиции и обычаи характеризует их объективированная значимость, открытость для других, а стереотипы остаются на уровне скрытых умонастроений, которые существуют в среде «своих».

Итак, стереотип характерен для сознания и языка представителя культуры, он своего рода стержень культуры, ее яркий представитель, а потому опора личности в диалоге культур.

Мы используем для описания языка конкретного региона в свете лингвокультурологии схему, предложенную Н. И.Толстым в этнолингвистике: литературный язык соответствует элитарной культуре, диалекты и говоры – народной культуре и т.д.

Данная схема может быть использована при лингвокультурологи-ческом описании любого другого региона.

Наиболее яркой языковой особенностью, в которой отражена культура народа, являются фразеологизмы и паремии, метафоры и символы. Например, в языке закрепляются мифологемы, архетипы, эталоны, стереотипы, обычаи, ритуалы, верования.

Национально-культурное своеобразие ФЕ, метафор, символов формируется посредством культурной коннотации. И тем не менее мы утверждаем, что язык не является хранилищем культуры.

Единица языка – слово – является лишь сигналом, функция которого –пробудить человеческое сознание, затронуть в нем определенные концепты, готовые откликнуться на этот сигнал.

Язык же является лишь механизмом, способствующим кодированию и трансляции культуры. Истинным хранителем культуры являются тексты. Не язык, а текст отображает духовный мир человека. Именно текст напрямую связан с культурой, ибо он пронизан множеством культурных кодов, именно текст хранит информацию об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, т.е. обо всем, что составляет содержание культуры. В свою очередь, правила построения текста зависят от контекста культуры, в котором он возникает.

Текст созидается из языковых единиц низших уровней, которые при соответствующем подборе могут усилить культурный сигнал. Именно такими единицами в первую очередь и являются фразеологизмы.

Вопросы и задания

1. Как соотносятся реальные язык и культура? Дополните схему:

Литературный язык – ................................культура;

Диалекты и говоры – ................................культура;

................................ – «третья культура», т.е. культура для народа;

................................ – профессиональные субкультуры.

2. Назовите несколько кличек (прозвищ), которые известны вам (клички товарищей, однокурсников, политических деятелей). К какому типу культуры относится само это явление?

3. Приведите 5 русских фразеологизмов и 5 фразеологизмов из изучаемого вами иностранного языка, в которых была бы отражена национальная специфика.

4. Найдите в поэтических текстах Б.Л.Пастернака 10 метафор, которые описывали бы: а) мир; б) природу; в) чувства человека; г) его эмоциональные состояния.

5. Какие понимания символа вам известны? Приведите примеры символов-чисел и цветосимволов. Какие из них являются национальными символами, а какие универсальными?

6. Какую роль играют стереотипы в культуре? Каковы их функции?