Анна аллилуева биография. Еврейские проблемы в семье сталина

В 1948 году была арестована (одновременно со старой подругой Н. С. Аллилуевой П. С. Жемчужиной, женой В. М. Молотова) и осуждена «за шпионаж». Реабилитирована в 1954 г.

Просидев несколько лет в одиночке, вышла на свободу с явными признаками психического расстройства, не узнавала своих взрослых сыновей, была безразлична ко всему.

Умерла в Кремлевской больнице. Похоронена на Новодевичьем кладбище.

Издание мемуаров

В 1946 году в издательстве «Советский писатель» вышла в свет книжка А. С. Аллилуевой (Реденс) «Воспоминания». По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у ее отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением. 14 мая 1947 г. «Правда» печатает совершенно разгромную рецензию на «Воспоминания» А. Аллилуевой, обвиняя ее в грубых ошибках и полной некомпетентности. Понятно, что без прямого указания вождя о такой рецензии в газете никто и помыслить не мог - по-видимому, книга напомнила Сталину то, о чем вспоминать он не любил. Отметим, что воспоминания написаны от имени всей семьи Аллилуевых, о чем в авторском предисловии А. С. Аллилуева пишет: «Рассказы моей матери О. Е. Аллилуевой и брата Ф. С. Аллилуева дополняли мои воспоминания. Большинство глав книги созданы нами сообща, и светлые образы брата Павла и сестры Надежды неизменно сопутствовали мне в моей работе»

Иначе рассматривает эту историю В. Аллилуев. Он утверждает, что Сталин помог матери издать книгу и в ней «не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. И потом, многое из нее было опубликовано уже в журналах и газетах, все это было известно Сталину и реакции негативной у него не вызывало»

Примечания

1. Аллилуева А. С. Воспоминания. М., 1946. С. 3.
2. Аллилуев В. Хроника одной семьи. М., 1995. С. 211.

Д очь Сталина Светлана была невольным свидетелем участия своего отца в «ликвидации» Михоэлса. Зимой 1948 года, когда Светлана гостила у отца на даче в Кунцево, она, зайдя в его кабинет, застала его говорящим по телефону: «Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, он сказал: «Ну автомобильная катастрофа». Я отлично помню эту интонацию. Это был не вопрос, а утверждение, ответ. Он не спрашивал, а предлагал». Закончив разговор по телефону, Сталин сказал Светлане: «В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс» Можно предположить, что это был телефонный разговор Сталина с Абакумовым. Но Светлана, конечно, не могла догадываться, что Михоэлс, отчасти, стал жертвой проблем в самой семье Сталина, включая и ее собственные.

Первая жена Сталина, тогда еще Джугашвили, Екатерина Сванидзе умерла от болезни в 1908 году, оставив мужу сына Якова, которому не было и года. Как революционер, часто оказывавшийся в тюрьмах и ссылках, Сталин не мог заниматься воспитанием сына, и его вырастили сестры Екатерины, жившие в Грузии. Яков переехал в Москву и стал жить вместе со второй семьей Сталина лишь в 1921 году. В этом же году у Сталина появился еще сын - Василий, но его вторая жена - Надежда, которой тогда было лишь 20 лет, не могла следить за воспитанием выросшего в грузинских традициях подростка. Только в московской школе Яков по-настоящему овладел русским языком. После школы он поступил в инженерный институт, где получил квалификацию электрика. В этот период он женился на студентке того же института Зое без одобрения отца. Жизнь в Кремле Якову не нравилась, и он переехал в Ленинград. Здесь родилась первая внучка Сталина, которая, однако, умерла в младенчестве. Брак Якова и Зои также распался, в те годы браки, и разводы были легкой проблемой! В 1935 году Яков Джугашвили решил выбрать военную карьеру и, вернувшись в Москву, поступил в Артиллерийскую академию. В Москве, при посещениях своей тети Анны Аллилуевой, Яков познакомился с молодой и красивой женщиной, приехавшей с Украины. В воспоминаниях Светланы Аллилуевой, опубликованных в 1967 году, сказано о том, что Яков «..женился на очень хорошенькой женщине, оставленной ее мужем. Юля была еврейкой, и это опять вызвало недовольство отца» Значительно позже, живя уже за границей, Светлана Аллилуева в интервью, записанном для книги по истории всех ветвей родословного дерева Сталина, привела больше подробностей о новой жене своего брата. «Он встретил Юлию, свою вторую жену, благодаря тете Анне. Юлия была украинской еврейкой, и ее первый муж был крупным начальником НКВД. Он был арестован, и она обратилась к тете Анне за помощью. Они знали друг друга с того времени, когда муж Анны работал в НКВД Украины»

Сталин был недоволен этим вторым браком сына не столько потому, что его новая невестка была еврейкой. Этот брак тоже был слишком неожиданным, и Яков не искал согласия отца, как это принято по грузинским и кавказским обычаям. Кроме того, Сталин, безусловно, оказался лучше информирован о новой жене сына, чем сам Яков. Составление подробных справок о всех новых родственниках главы государства и их биографиях, а затем и слежка за ними были одной из обязанностей службы государственной безопасности. У первой жены Якова - Зои отец был священником, и это исключало возможность его «вхождения» в семью Сталина. У новой жены Якова - Юлии была более сложная биография, и ее первый муж, работавший в НКВД, возможно, не был «первым». Но Сталин и на этот раз не стал вмешиваться в семейные дела сына - Яков не слишком считался с мнением отца. В 1938 году в семье Якова родилась дочь Галя.

Анна Аллилуева, старшая сестра покойной жены Сталина, к которой приехала из Одессы за помощью Юлия, была женой Станислава Реденса, профессионального чекиста, начальника НКВД Московской области. Реденс, свояк Сталина, в прошлом польский коммунист, был другом Феликса Дзержинского и его личным секретарем со времени основания ВЧК в 1918 году. Он выдвинулся на высокие посты в ВЧК независимо от Сталина и в период Гражданской войны занимал посты начальника Харьковской, Одесской и Крымской ЧК, которые под его руководством осуществляли массовые расстрелы сдавшихся в плен солдат и офицеров армии Врангеля. Анна Аллилуева в 1920 году тоже работала в Одесской ЧК, и именно здесь она и Реденс соединили свои судьбы. Формальных браков тогда не было, но Реденс, безусловно, оценил все преимущества члена семьи генсека, когда в 1926 году он был назначен председателем ГПУ Закавказской Федерации, а в 1931 году председателем сначала Белорусского ГПУ, а затем Украинского. На Украине Реденс считался одним из главных организаторов жестоких репрессивных мер, связанных с коллективизацией крестьян и конфискациями зерна, которые привели к голоду 1932-1933 годов в южных областях Украины. В то время, когда Юлия приехала к Анне Аллилуевой за помощью по поводу своего первого мужа, Станислав Реденс имел чин комиссара государственной безопасности 1-го ранга, это было тогда высшее звание, которого можно было достигнуть в органах госбезопасности. Не исключено, что он сумел помочь своему бывшему подчиненному на Украине и возвратить его на какой-либо пост в провинцию. Однако сама Юлия, познакомившись со столь влиятельными людьми, предпочла остаться в Москве. Другие члены семьи Сталина отнеслись к ней хуже, чем знавшая ее по Украине Анна. В дневнике Марии Сванидзе, жены брата первой жены Сталина - Екатерины, появилась 17 ноября 1935 года такая запись: «Яша вторично вступил в брак с Юлией Исааковной Бессараб. Она хорошенькая женщина лет 30-32, кокетливая. Яша у нее 3-ий или 4-ый муж. Она старше его. Не знаю, как отнесется к этому И.» Под И. имелся в виду Иосиф Сталин.

Родство со Сталиным, кстати, не давало никому, кроме его детей Светланы и Василия, каких-либо преимуществ. Только Светлана и Василий получили с рождения фамилию Сталина. Мария Сванидзе и ее муж Александр, занимавшие влиятельные посты в администрации правительства СССР, были арестованы в 1937 году. Станислава Реденса арестовали в конце 1938 года, когда сменивший Ежова Берия освобождал НКВД от близких сотрудников Ежова. Все эти родственники Сталина были расстреляны. Судьба семьи Якова Джугашвили также оказалась трагической. В июле 1941 года 22-я армия, в которой командиром артиллерийской батареи служил старший лейтенант Яков Джугашвили, была окружена в боях за Смоленск. 14-я танковая дивизия, в составе которой находилась батарея Якова Джугашвили, была разгромлена, и 16 июля сын Сталина оказался в немецком плену Именно в этот период поражений на фронте Сталин, Ворошилов и Г.К. Жуков подписали приказ, согласно которому «...командиров, сдающихся в плен, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших родину дезертиров» В соответствии с этим приказом жену Якова, Юлию, арестовали, а ее дочь Галю, которой было только четыре года, отправили в детский дом. Для семьи сына Сталин не сделал исключения. Жена, вернее уже вдова Якова, была освобождена лишь в 1943 году, после смерти сына Сталина. Это было сделано после того, когда Сталин по агентурным каналам получил сведения о том, что его сын вел себя в плену как патриот и отказывался от всех форм сотрудничества с немцами. Существует несколько версий смерти Якова Джугашвили: по одной из них он покончил жизнь самоубийством, по другой был убит охраной лагеря при попытке к бегству.

Вторая проблема возникла в семье Сталина в 1939 году. Старший брат покойной жены Сталина Павел Аллилуев, участник Гражданской войны, инженер и танкист, служил в 1938 году в Управлении автобронетанковых войск в Москве. Вернувшись осенью 1938 года из отпуска в Сочи, он неожиданно умер от сердечного приступа в своем служебном кабинете в здании управления. Ему в то время шел лишь 44-й год. После его смерти остались жена Евгения Александровна Аллилуева и трое детей: младшему, Саше, было 7 лет, старшей дочери 18. Они жили не в Кремле, а в знаменитом доме, который тогда называли «правительственным». Он был построен на противоположном от Кремля берегу Москвы-реки специально для элиты. В Москве в 20-е и 30-е годы построили несколько домов для «ответственных работников», и все они тщательно охранялись. Евгения Аллилуева была в трауре не слишком долго и через несколько месяцев снова вышла замуж. Новым родственником Сталина стал Николай Владимирович Молочников, имевший двух детей от своей первой жены. Молочников был конструктором-металлургом и работал в Ленинграде. В Москве он со своими детьми поселился в пятикомнатной квартире Евгении Аллилуевой. Сталин был недоволен этим браком из-за его быстроты. По грузинским обычаям жена, потерявшая мужа, соблюдает траур значительно дольше. Из НКВД Сталину сообщили, что Молочников, который часто бывал за границей, является негласным сотрудником НКВД. С Евгенией Аллилуевой он познакомился и подружился еще в 1929 году, в период совместной работы в торговом представительстве СССР в Берлине. Павел Аллилуев в это время также работал в Германии, которая, не имея по Версальскому договору танковой промышленности, размещала много военных заказов именно в СССР. Молочников имел еврейское происхождение, хотя носил русскую фамилию. Смена еврейских имен и фамилий на русские была обычным явлением в России среди нерелигиозных евреев, так как формальный переход в православие снимал все ограничения мест проживания и образования. В 1920-е годы смена еврейских фамилий на русские стала еще проще и не требовала религиозных обрядов.

В прошлом Сталин очень часто встречался с Павлом и Евгенией. Но новая семья Евгении Аллилуевой и Молочникова была выведена за пределы круга семейных контактов Сталина.

Среди своих детей Сталин больше всего любил дочь Светлану, девочку не очень красивую, но умную и много читавшую. Светлана училась в школе очень хорошо, успешно изучала английский язык. В то же время у сына Сталина Василия, который был на пять лет старше своей сестры, были постоянные проблемы с учителями. Осенью 1942 года Светлана, в то время еще шестнадцатилетняя школьница, вернувшись из эвакуации в Куйбышеве в Москву, встретилась на квартире у брата Василия, тоже жившего тогда в правительственном «Доме на набережной», с кинодраматургом и режиссером Алексеем Яковлевичем Каплером. Между Светланой и сорокалетним Каплером возник почти мгновенный роман, внимание известного драматурга льстило Светлане, тогда еще школьнице 10 класса. По сценариям Каплера были поставлены знаменитые юбилейные фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Их снимал известный режиссер Михаил Ромм. Сталин лично следил за ходом съемок, просматривал черновые отрывки каждого фильма и иногда вносил изменения и в сценарий. В этих фильмах Сталин впервые в советской кинематографии появлялся как один из важных персонажей. Он был показан как активный организатор Октябрьской революции и как самый близкий Ленину друг и партийный лидер. Это было преувеличением, но фильмы имели успех и долго шли во всех кинотеатрах страны. Первый фильм был приурочен к 20-й годовщине Октябрьской революции, второй к 60-летию Сталина. Оба фильма в марте 1941 года получили Сталинские премии. Каплер считал себя другом семьи Сталина и в 1942 году готовил сценарий фильма о советских военных летчиках. Для консультаций он пригласил сына Сталина Василия, который, несмотря на очень молодой возраст - 21 год, был уже полковником авиации и имел боевой опыт.

Между Светланой и Каплером начались частые свидания. Поскольку Каплер не мог посещать Кремль, он обычно ждал Светлану у школы и уводил после окончания уроков в кино, в театр или в картинную галерею.

У Светланы был постоянный телохранитель от госбезопасности, он всегда следовал за влюбленными на небольшом расстоянии. Сталину, безусловно, докладывали об этих встречах. Но в то время ему было не до Светланы, роман дочери с Каплером начался почти одновременно с началом контрнаступления Красной Армии в Сталинграде. Сталин к тому же всегда ночевал на даче в Кунцево, а Светлана жила в кремлевской квартире с гувернанткой. Влюбленные каждый день подолгу разговаривали по телефону, и все их разговоры фиксировались на пленку «оперативной техникой». По заведенному обычаю Сталину представили из госбезопасности справку и на Каплера. Он был евреем, но не это было предметом недовольства Сталина. Алексей Каплер был женат, но жил отдельно от жены в лучшей тогда гостинице «Савой». У него было много поклонниц и любовниц, главным образом среди артисток. До войны Каплер имел привилегию зарубежных поездок, в Москве часто бывал на разных приемах в иностранных посольствах и дружил с некоторыми иностранными корреспондентами. Это была типичная жизнь популярного драматурга и деятеля кино, но именно поэтому советская контрразведка, в которой была большая служба «внешнего наблюдения» за контактами советских граждан с иностранцами, считала близкую дружбу Каплера с дочерью Сталина нежелательной. Каплер получил формальное предупреждение от полковника госбезопасности и «совет» оставить дочь Сталина в покое и уехать в длительную командировку. Он, однако, проигнорировал этот совет. Неожиданно фильм о летчиках по сценарию Каплера Комитет по кинематографии решил снимать в Узбекистане. В марте 1943 года Каплер стал собираться для длительной творческой поездки в Ташкент. Он сказал об этом и Светлане. На очередном свидании влюбленные пошли не в театр или кино, а в пустовавшую квартиру брата Светланы. В своих воспоминаниях Светлана пишет: «Что там происходило? Мы не могли больше беседовать. Мы целовались молча стоя рядом» Телохранитель ждал в другой комнате. Существуют и другие версии этого эпизода , отличающиеся от той, которая принадлежит самой Светлане.

Каплеру так и не удалось уехать в Ташкент. На следующий день его арестовали. Арестом руководил начальник личной охраны Сталина, генерал Николай Власик. Каплера обвинили в несогласованных с властями связях с иностранцами. Дело Каплера рассматривалось, конечно, не в суде, а на Особом Совещании НКВД, заочно и без свидетелей. Приговор, однако, по тем временам был очень мягкий - ссылка в Воркуту на 5 лет. В Воркуте Каплер работал режиссером в местном театре. Самой Светлане предстояло лишь бурное объяснение с отцом. Сталин повернул дочь к большому зеркалу: «...Ты посмотри на себя - кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!» Разрывая и бросая в корзину письма Каплера, которые он нашел в столе дочери, Сталин бормотал: «...Писатель! Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!»

Светлана не очень сильно переживала разлуку с Каплером и не пыталась узнать, где он находится. Осенью 1943 года Светлана поступила в Московский университет на филологический факультет. Постоянный телохранитель был для нее отменен, но, безусловно, осталось какое-то более скрытое наблюдение. «...Весной 1944 года, - пишет Светлана в своих мемуарах, - я вышла замуж. Мой первый муж, студент, как и я, был знаком мне давно - мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим... «Черт с тобой, делай что хочешь...» Только на одном отец настоял - чтобы мой муж не появлялся у него в доме. Нам дали квартиру в городе» Квартира была в том же правительственном «Доме На набережной» с видом на Кремль. Сталин за три года этого брака действительно ни разу не встретился со своим зятем Григорием Иосифовичем Морозовым, студентом недавно созданного и очень престижного Института международных отношений. От этого брака у Сталина появился внук, которого он увидел только через несколько лет, когда брак Светланы и Григория Морозова уже распался. Развод был оформлен без всяких формальностей и без решения суда, которое в это время было уже необходимо для расторжения браков. Органы государственной безопасности пришли к заключению о том, что Григорий Морозов не может оставаться членом семьи Сталина. Главные трудности возникли не из-за каких-либо проблем у Григория, с которым близко дружил не только сын Сталина - Василий, но и сын Берии - Серго. В той «спецшколе», в которой училась Светлана, учились дети и других членов Политбюро и правительства. Но среди учеников были, конечно, и дети менее известных родителей, живших вокруг нее. В Москве, как и в других городах СССР, дети, как правило, поступали в школу, наиболее близко расположенную к дому. Трудности для брака Светланы и Григория создавал отец Григория.

Свата Сталина также звали Иосиф. За ним, как за новым членом семьи Сталина, было установлено агентурное наблюдение. Собирались и докладывались Сталину сведения и о его прошлом. Новые родственники глав государств, очевидно, проходят тайную проверку и в других странах. Г.В. Костырченко, историк антисемитизма в СССР, смог сравнительно недавно познакомиться в архивах МГБ с агентурными данными о свате Сталина. Настоящая фамилия его была Мороз. Он был на семь лет моложе Сталина и родился в Могилеве в богатой еврейской семье. Революционных заслуг у него не было, и до 1917 года он в основном занимался коммерческой деятельностью. В период нэпа в 1921 году Иосиф Мороз открыл в Москве частную аптеку. Однако за взятку налоговому чиновнику был арестован и провел год в тюрьме. Выйдя на свободу, Мороз прекратил коммерцию и устроился бухгалтером в государственное учреждение, ведя скромную жизнь советского служащего. Однако после женитьбы своего сына на дочери Сталина Иосиф Мороз изменил образ жизни. Он стал везде представляться старым большевиком и профессором. Родство со Сталиным и репутация «старого большевика» позволили Иосифу Морозу войти в круг влиятельной советской элиты. Иосиф Мороз-Морозов стал встречаться с женой Молотова Полиной Жемчужиной, с Р.С. Землячкой (Розалия Залкинд) и с другими старыми большевиками, объединенными в Москве в «Общество старых большевиков», имевшее клуб и прикрепленное к элитным распределителям продовольственных и промышленных товаров. В этот период в СССР существовали карточная система торговли для общего населения и много «закрытых» магазинов для ответственных работников. Иосиф Мороз подружился также с академиком Линой Семеновной Штерн, которая тогда возглавляла Институт физиологии Академии наук СССР. Штерн назначила Иосифа Мороза своим заместителем по административно-хозяйственной работе института. «В разговорах Иосиф Морозов небрежно упоминал о своих мнимых встречах со Сталиным, который якобы регулярно приглашал его на приемы в Кремль» Мороз-Морозов теперь часто отдыхал в правительственном санатории под Москвой «Барвиха», где он мог расширять круг своих связей.

Сталина, безусловно, регулярно информировали о новом родственнике. Самовольное присвоение разных званий («профессор», «старый большевик» и др.) с целью получения каких-либо выгод и льгот считалось по советским законам «жульничеством» и подлежало наказанию по суду, сравнительно мягкому - от штрафа до двух лет лишения свободы. Но МГБ могло в этом случае подозревать и другие намерения, кроме личных выгод. Именно начало следственного дела Мороза-Морозова в МГБ стало причиной «директивного» развода Светланы и Григория. За отцом бывшего мужа Светланы наблюдали еще несколько месяцев, а затем, в феврале 1948 года, он был арестован. По-видимому, он где-то открыто выражал недовольство принудительным разводом сына и винил в этом Сталина. Мороза обвинили в «клеветнических измышлениях против главы Советского государства», что подходило под статью 58-10 об антисоветской активности. Приговор, вынесенный без суда, заочно, через Особое Совещание при МГБ, был достаточно суровым: 15 лет тюремного одиночного заключения. Для отбытия наказания Мороз-Морозов был отправлен в тюрьму № 2 во Владимирской области с режимом для «особо опасных» политических заключенных . Бывшего свата Сталина освободили в апреле 1953 года по распоряжению Берии. Этому способствовала и Светлана. Ее самая близкая подруга Марфа, сидевшая в школе с ней за одной партой несколько лет, вышла замуж за сына Берии - Серго. Григорий Морозов часто посещал дом Берии. Серго Берия в своих воспоминаниях пишет: «...И отец, и я очень хорошо к нему относились. Поддерживали как могли и после развода со Светланой... наш дом для него, как и прежде, был всегда открыт..»

Сам Сталин, по-видимому, был убежден в том, что появление Григория Морозова в его семье не было результатом только увлечения Светланы. Позже, когда Светлана вышла замуж за Андрея Жданова, Сталин как-то сказал ей: «...Сионисты подбросили тебе твоего первого муженька...» Но сам Григорий Морозов не пострадал из-за своего отца или еврейского происхождения. В 1949 году он закончил элитный Институт международных отношений (МГИМО) и получил работу в Министерстве иностранных дел. Если учесть, что Григорий Морозов каким-то образом сумел избежать службы в армии во время войны, что было загадкой даже для Сталина, то может быть более вероятным предположение о том, что Григорий Морозов был тайным сотрудником органов государственной безопасности.

В этот период - конца 1947 года Сталин был серьезно раздражен тем, что считавшиеся им строго конфиденциальными сведения о его семейной жизни стали проникать в зарубежную прессу. Он был особенно рассержен какими-то публикациями в западной прессе о самоубийстве его жены Надежды в ноябре 1932 года. Самоубийство Надежды Аллилуевой было глубокой семейной тайной, и некоторые члены Политбюро знали лишь официальную версию, согласно которой жена Сталина умерла от острого приступа аппендицита. В СССР этой темы никто никогда не касался, и даже дети Сталина не знали о самоубийстве матери. Светлана узнала о самоубийстве матери из статьи о Сталине в английском журнале. Какие-то разговоры о смерти жены Сталина в кремлевских кругах, конечно, были, но в прессе эта тема никогда не обсуждалась. Среди нескольких версий смерти Надежды Аллилуевой неизбежно возникало утверждение о том, что Сталин во время домашней ссоры сам застрелил свою жену. Некоторые версии самоубийства жены Сталина связывали его с политическим конфликтом в семье. Поводов для интереса зарубежной прессы к этой личной драме Сталина было очень много. Главный из них состоял в том, что в 1946 году Сталин оказался единственным из главных фигур Второй мировой войны, который сохранил власть и сильно увеличил свое влияние. Рузвельт умер, Черчилль был отстранен от власти, Трумэн не имел популярности. Сталин был самым знаменитым человеком всего послевоенного мира, и это сделало неизбежным интерес западной публики и прессы к биографии Сталина. События из личной жизни советского вождя стали постоянной темой журналов для общей публики. Издательства заказывали историкам и журналистам биографии Сталина. Но в условиях начавшейся «холодной войны» статьи о Сталине и его «экспресс»-биографии далеко не всегда были дружественными или объективными. В пределах СССР никаких подробных биографий Сталина при его жизни не было. В 1936 году была переведена на русский язык биография Сталина, написанная в 1935 году французским писателем-коммунистом Анри Барбюсом. Анри Барбюс писал эту книгу по заказу ЦК ВКП(б) и по материалам, которые он получал из Москвы. На некоторые вопросы Барбюса отвечал сам Сталин, встречавшийся с ним в Кремле несколько раз. После войны, в 1946 году, была опубликована «Краткая биография И.В. Сталина», текст которой редактировался им самим. В задачу контрразведки МГБ СССР входил также и сбор информации о публикациях о Сталине в западной прессе и установление возможных источников этой информации.

В некоторых публикациях о Сталине, появившихся в западной прессе, были такие детали о его личной жизни, привычках и семейной хронике, которые явно указывали на наличие «внутреннего» источника, близкого к семье Сталина. В СССР в тот период это могло трактоваться как разглашение государственной тайны. Любая критика Сталина оценивалась как антисоветская клевета, и люди попадали в тюрьму даже за анекдоты.

Министр государственной безопасности Абакумов получил задание - найти каналы утечки информации о личной жизни Сталина. В связи с этим начали прослушиваться квартирные и телефонные разговоры многих родственников Сталина, устанавливаться их связи и контакты. Возможно, что это делалось и раньше, но от случая к случаю. Теперь круг людей, попадавших под контроль «оперативной техники», был расширен. Первые подозрения пали на Анну и Евгению Аллилуевых. Анна Аллилуева и сама опубликовала в 1946 году книгу «Воспоминания», в основном о событиях 1917 года, в которой неизбежно была главной тема о Сталине Отец Анны и Надежды Аллилуевых Сергей Яковлевич Аллилуев, тесть Сталина, был старым другом и Сталина, и Ленина. Сталин знал его и всех детей семьи Аллилуевых (Павел, Федор, Анна и Надежда) с 1903 года, так как он нередко жил в их квартире, служившей конспиративной квартирой для большевиков. Летом 1917 года на квартире Сергея Аллилуева в Петрограде жили и Ленин, и Сталин, и Анна Аллилуева. Тогда уже студентка и член РСДРП(б), она часто выполняла роль курьера для большевистских лидеров. Именно в этот период возник роман Сталина и Надежды Аллилуевой, и несмотря на разницу в возрасте они вскоре поженились. Надежда была тогда еще гимназисткой 16 лет. Книга Анны Аллилуевой давала очень лестный портрет Сталина-революционера. Она явно преувеличивала роль Сталина в организации революции. Он оказывался наиболее надежным и близким другом и соратником Ленина, спасшим его от тайных агентов Временного правительства. Поначалу книга Анны Аллилуевой была воспринята критикой положительно. Было известно, что Сталин лично разрешил ее публикацию. Анну Аллилуеву приняли в Союз писателей и стали приглашать на лекции. Неожиданно в мае 1947 года книга Анны Аллилуевой подверглась резкой критике в «Правде» в рецензии П.Н. Федосеева «Безответственные измышления» и вскоре была изъята из библиотек и из продажи Вряд ли Сталин мог быть недоволен раскрытием в этой книге каких-либо бытовых подробностей, например описанием сцены того, как он лично сбривал Ленину бородку и усы и подвергал его гримированию с тем, чтобы Ленин легче мог скрыться от полицейских сыщиков. Ленин, приехавший в Петроград из многолетней эмиграции в Швейцарии, был, безусловно, плохо подготовлен к реальностям голодного революционного Петрограда и нуждался в помощи товарищей. Но подробности о том, кто кормил, одевал и укрывал в то время вождей революции, очевидно раздражали Сталина.

Подслушивание разговоров в квартире Анны Аллилуевой выявило ее совсем иное мнение о Сталине. Она продолжала винить Сталина в расстреле своего мужа, которого она считала полностью невиновным. Убеждение в том, что террор 1930-х годов был вызван намерением Сталина истребить «ленинские кадры», было доминирующим среди жен репрессированных.

Критические разговоры о Сталине были зарегистрированы «оперативной техникой» и в доме Евгении Аллилуевой. Она сама происходила из семьи новгородского священника и не имела «партийного» прошлого. Павел Аллилуев в период Гражданской войны был комиссаром полка, воевавшего в Архангельской губернии против Британского экспедиционного корпуса. После окончания военных действий на севере полк Аллилуева был расквартирован в Новгороде в 1919 году. Здесь он встретил и полюбил дочь местного священника Евгению Александровну Земляницыну, которой тогда был 21 год и она была красивой женщиной. Евгения довольно откровенно высказывала свое мнение о кремлевской жизни. Этому, очевидно, способствовало ее долгое пребывание в Германии вместе с Павлом. В 1926 году Сталин отправил Павла в Берлин в качестве неофициального военного атташе. В Берлине Павел и Евгения жили до 1932 года, и их два сына - Сергей и Александр - родились в Германии.

Выйдя замуж за Молочникова, знакомого с берлинского периода, Евгения Аллилуева теряла свое прямое родство с семейством Сталина. Она теряла также и привилегии «кремлевской элиты». В 1947 году в послевоенной Москве был острый жилищный кризис. Москва стала столицей супердержавы, и здесь увеличилось число посольств, иностранных корреспондентов, министерств, разных комитетов. Жилищный фонд Москвы во время войны не увеличился, а уменьшился.

С 1946 года начали проводиться «уплотнения» даже в элитных домах. В 1947 году эти «уплотнения» коснулись и Аллилуевых. У новой семьи Евгении Аллилуевой, жившей в очень большой по московским стандартам пятикомнатной квартире, районный жилотдел отобрал две комнаты, вселив в них семью генерала Георгия Угера. В большую квартиру Анны Аллилуевой вселили заместителя министра металлургии Коробова. Обе Аллилуевы, конечно, винили во всех этих бедах Сталина. Они также потеряли и особые «кремлевские» пайки, получая продукты питания по карточкам, как и все остальные граждане. Недовольство снижением «статуса», безусловно, отразилось и на их разговорах, которые подслушивались. В обобщенном виде содержание этих разговоров Абакумов докладывал Сталину.

Первыми, в начале декабря 1947 года, арестовали Евгению Аллилуеву и Молочникова. Евгению Аллилуеву обвинили в антисоветской деятельности и в распространении «гнусной клеветы в отношении главы Советского правительства» Анну Аллилуеву арестовали в конце января 1948 года, предъявив ей аналогичные обвинения. Аллилуевых приговорили решениями Особых Совещаний, т.е. без суда, заочно, к десяти годам тюремного заключения. В последующие годы они находились в одиночных камерах Владимирской тюрьмы, причем в документах тюрьмы значились под номерами, а не под их настоящими именами. Молочников был известен как «заключенный № 21», его жена Евгения шла под № 22, а Анна Аллилуева имела № 23 Николай Молочников, в обвинение которого была включена и «измена родине», был приговорен к 25 годам лишения свободы. Аллилуевых перевели по распоряжению Берии в конце апреля 1953 года в Лубянскую тюрьму в Москве Однако их, а также и Молочникова освободили только в апреле 1954 года. После ареста Берии в конце июня 1953 года многие уже начатые в МВД пересмотры разных дел были приостановлены и возобновились лишь в 1954 году, после создания КГБ. Еще до ареста Евгении и Анны Аллилуевых МГБ представило Сталину свои заключения о том, что они являются главным источником «клеветнической информации» о личной жизни семьи Сталина. Не может вызывать сомнений то, что для ареста членов семьи Сталина была необходима его личная санкция. Светлана (в 1948 году она была еще Светлана Сталина) пыталась с некоторым опозданием и в благоприятный момент спросить у отца, почему арестовали ее теток, в чем же их вина. Он ответил: «Болтали много. Знали слишком много, - и болтали слишком много. А это на руку врагам...»

По этому же делу «о клевете в отношении главы Советского правительства» был арестован довольно широкий круг людей, бывших друзьями Аллилуевых и общавшихся с ними. Поскольку квартира Евгении Аллилуевой характеризовалась в обвинении МГБ как место «для антисоветских сборищ», то попал в эти аресты и генерал-майор Г.А. Угер вместе с женой, вселенный в эту квартиру в предыдущем году. Была арестована по этому делу Лидия Шатуновская, театровед, вместе со своим вторым мужем Львом Тумерманом, известным биофизиком. Они жили в этом же доме и дружили с Евгенией Аллилуевой. Их приговорили к 20 годам тюремного заключения каждого, но освободили в мае 1954 года. С Львом Тумерманом я познакомился в середине 60-х годов во время его визита в Обнинск, где я тогда работал. Тумерман вместе с женой эмигрировал в Израиль в середине 70-х годов, когда я уже жил в Лондоне. Льву Тумерману было тогда около 80 лет. Лидия Шатуновская, которая была на 8 лет моложе его, уже в Израиле написала и опубликовала в США на русском языке в 1982 году книгу «Жизнь в Кремле» с множеством подробностей о семье Сталина, почерпнутых, безусловно, из тех разговоров, которые велись у Аллилуевых В этой книге имеется много интересных наблюдений, но немало и явно вымышленных и неверных заявлений. Согласно Шатуновской, Куйбышев «был убит по приказу Сталина; 18 февраля 1936 г. Сталин осуществляет убийство Орджоникидзе». В главе «Тайна смерти Надежды Аллилуевой» Шатуновская детально описывает, как Сталин убил свою жену Надежду выстрелом в затылок, и частично связывает это с некоторыми сексуальными проблемами Сталина, которых вообще никто не мог знать. Шатуновская заявляет, что именно Сталин отравил брата Светланы Павла, не подтверждая это заявление никакими доказательствами. Если такого рода обвинения, появлявшиеся и при жизни Сталина в зарубежной литературе, исходили из круга людей, общавшихся с Аллилуевыми, то вряд ли можно удивляться той жестокости, с которой он решил ликвидировать клан Аллилуевых. В это время была еще жива теща Сталина, Ольга Евгеньевна Аллилуева-Федоренко, она была лишь на два года старше своего зятя. Тесть Сталина, Сергей Яковлевич, умер в 1945 году. Ольга Евгеньевна очень тяжело переживала судьбу своих детей.

По материалам следственного дела Аллилуевых-Молочникова, которые изучал в архивах МГБ Г.В. Костырченко , информация о личной жизни Сталина и о судьбе членов его семьи уходила за границу по двум каналам. Одна из линий шла через старшую дочь Евгении Аллилуевой - Киру Павловну и ее друга В.В. Зайцева, работавшего в посольстве США в Москве. Их арестовали. Второй канал включал друзей Аллилуевых, Молочникова и Светланы и ее мужа Григория Морозова, и прежде всего Исаака Иосифовича Гольдштейна и Захара Гринберга. Гольдштейн, экономист, работал вместе с Молочниковым и Евгенией и Павлом Аллилуевыми в торговом представительстве СССР в Берлине с 1929 по 1933 год. В 40-е годы он продолжал часто посещать новую семью Евгении Аллилуевой. Захар Гринберг, также подружившийся с семьей Евгении Аллилуевой, был литератором и другом и сотрудником Соломона Михоэлса по работе в Еврейском антифашистском комитете. Гринберг был регулярным посетителем Еврейского театра в Москве, и он познакомил Михоэлса с кружком Евгении Аллилуевой, с Шатуновской и с Тумерманом. Уже на первых допросах в декабре Е.А. Аллилуева дала показания о том, что Гольдштейн интересовался семьей Сталина и особенно событиями в новой семье Светланы и Григория Морозова, и причинами их развода. Гольдштейна и Гринберга немедленно арестовали и стали допрашивать с применением физических методов воздействия. В конечном итоге следователям МГБ удалось «выбить» у Гольдштейна показания, что он собирал информацию о семье Сталина по просьбе Михоэлса. Обобщенный документ МГБ, утверждавший, что именно Михоэлс собирал и передавал «друзьям в США» информацию о семье Сталина, был датирован 9 января 1948 года, и он был лично передан Абакумовым Сталину 10 января Именно этот отчет МГБ, по предположению Г.В. Костырченко, привел к «срочному заданию» Сталина о ликвидации Михоэлса.

Арест Михоэлса и создание вокруг знаменитого артиста какого-либо дела, связанного с личными проблемами Сталина, были явно невозможны. Для решения подобных проблем в МГБ и существовала практика «спецопераций». Это объяснение вполне логично, но оно все же не объясняет многих специфических особенностей этого дела. Объяснение логично, так как оно следует за логикой следователей МГБ. Но в МГБ в тот период, как и в НКВД в 30-е годы, следователи не столько «раскрывали» действительные преступления, используя весь спектр детективных методов, сколько в основном «наполняли» ложными сведениями созданные заранее сценарии. В архиве МГБ по протоколам допросов Гольдштейна, Гринберга и других видно, что Михоэлс действительно активно собирал информацию о семье Сталина для передачи за границу, делая это по заданию каких-то сионистских организаций. Однако протоколы следствия составлялись следователями и обычно содержали заранее сформулированные обвинения путем показаний, которые получали с помощью пыток у людей, доведенных до такого состояния, когда они могли подписывать все что угодно. В нормальном юридическом процессе все эти «показания» следует заранее отбросить как недостоверные. Ключевые фигуры в этом, следствии, которые выводили его на Михоэлса, - Гринберг и Гольдштейн - умерли в заключении. Гринберг умер от инфаркта во внутренней тюрьме МГБ вше в 1949 году. Нельзя исключать и того, что его смерть в Лубянской внутренней тюрьме имела другие причины. Исаак Иосифович Гольдштейн, арестованный 19 декабря 1947 года и осужденный ОСО на 25 лет лишения свободы как «американский шпион», пережил Сталина и арест Берии. Он поэтому стал активно добиваться пересмотра своего «дела», так как после реабилитаций по «делу врачей» в апреле 1953 года была произведена и посмертная реабилитация Михоэлса. Гольдштейн считался главным обвиняемым во всем «деле Аллилуевых-Михоэлса», и его, как «шпиона», отправили для отбывания максимального срока (смертной казни в 1948 году в СССР не было) в одну из тюрем на Урале. В результате требований Гольдштейна о пересмотре дела, направлявшихся Маленкову, его перевели во Владимирскую тюрьму, ближе к Москве. Здесь он умер 30 октября 1953 года, и причины его смерти остаются неизвестными. Ему в это время был 61 год. Некоторые независимые от протоколов МГБ детали следствия по этому делу можно найти лишь в книге Шатуновской, о которой я писал выше. Книга эта не может считаться достаточно достоверной, когда Шатуновская пишет о Сталине, поскольку она в этом случае не уходит дальше слухов. Но о собственном пребывании в тюрьме и под следствием Шатуновская дает достоверный фактический материал.

Я приведу здесь рассказ Шатуновской в кратком изложении. Узнав об аресте Евгении Аллилуевой 10 декабря 1947 года, Шатуновская была потрясена, но никоим образом не думала, что такая же судьба может постигнуть и ее. Утром 27 декабря 1947 года; выйдя из дома за покупками, Шатуновская случайно встретила Михоэлса на Тверском бульваре. «Он был очень взволнован и обеспокоен тем, что в газетном изложении его выступления на каком-то общественном собрании были опущены все те места, где он говорил о предстоящем образовании государства Израиль». Михоэлс счел это политическим сигналом. «Он сказал мне: «Это начало конца!» К ночи этого же дня в квартиру Шатуновской и Тумермана позвонили. Это прибыл наряд военных из МГБ во главе с полковником. Шатуновскую и Тумермана арестовали и увезли в здание МГБ на площади Дзержинского, поместив в «боксы», после обычных процедур обыска. Далее следствие по делу Шатуновской шло уже самостоятельно. Она была обвинена в принадлежности к сионистско-американской шпионской организации. После формального обвинения Шатуновскую отправили в Лефортовскую тюрьму. Однако 9 или 10 января 1948 года Шатуновскую снова привезли в здание МГБ и продержали в разных «боксах» без допросов около 13 суток. После этого снова увезли в Лефортовскую тюрьму. Шатуновская предполагает, что это было связано с проводившейся в это время «спецоперацией» против Михоэлса. Ее, возможно, готовились допрашивать по предполагавшемуся «делу Михоэлса», но поскольку он был убит, потребность в этом отпала, и в сценарий ее собственного дела были внесены изменения.

По-видимому, так оно и было. Серьезных допросов Шатуновской и Тумермана не было до апреля 1948 года, но было много расспросов о Михоэлсе, о Светлане и Морозове и т.п. В апреле обвинение было изменено. Супругов обвинили в «преступном намерении уехать в государство Израиль». Это характеризовалось как «измена Родине» и поэтому ОСО приговорило Шатуновскую и Тумермана к столь большим срокам - 20 лет.

Эта общая картина наводит на предположение о том, что Шатуновскую и ее мужа арестовали 27 декабря 1947 года именно в связи с тем, что она утром этого дня встретила Михоэлса, и они долго и взволнованно о чем-то говорили. В той записке Берии Маленкову, которую я цитировал в начале книги, также говорилось: «В результате проверки установлено, что МИХОЭЛС на протяжении ряда лет находился под постоянным агентурным наблюдением органов государственной безопасности» Это означало, что все контакты Михоэлса проверялись. Шатуновскую «проследили», очевидно, до ее дома и быстро установили, что она имеет дружеские связи с Евгенией Аллилуевой. Дальнейшую информацию можно было получить лишь путем ареста, и в МГБ в этом следствии почему-то очень торопились. Однако следователь, полковник В.А. Комаров быстро понял, что арестованы случайные люди, у которых нет «выходов» на иностранцев и которые не имеют связи с ЕАК. С Михоэлсом они были знакомы, но таких знакомых у него были десятки или сотни. Для общего «дела Аллилуевых-Михоэлса» они не были нужны. Но освобождать людей с извинениями в МГБ тоже не было принято.

Из всех этих отрывочных материалов вырисовывается несколько другая картина событий, выходящая за чисто бытовой уровень жизни самого Сталина. Сценарий для «ликвидации» Михоэлса был готов, очевидно, в конце 1947 года, и вряд ли столь крутая мера была связана с утечкой информации о прошлом семьи Сталина. Но это был предлог, обоснование которого потребовало небывало быстрых для МГБ следственных действий в конце декабря 1947 года. Евгения Аллилуева на допросах, которые вел тот же полковник В.А. Комаров, назвала имя Гольдштейна только 16 декабря. 19 декабря Гольдштейна арестовали без санкции прокурора, по личному указанию министра госбезопасности Абакумова К Гольдштейну, в отличие от других арестованных, сразу стали применять методы жестоких избиений и пыток, добиваясь быстрых показаний на Михоэлса, за спиной которого, по сценарию, стояла уже американская разведка. Все эти протоколы и доклад Абакумова Сталину о том, что Михоэлс, прежде всего, интересовался взаимоотношениями Светланы и Григория Морозова и что именно это было важным «для наших друзей в США», сохранились в архивах МГБ и переданы в последние годы в открытые фонды, где они изучаются историками как некий достоверный фактический материал. Лично для меня весь этот материал кажется остатком прикрытия какого-то значительно более сложного дела. Для Сталина не было характерным слишком спешить с ликвидациями своих политических противников и даже личных врагов. Если на «ликвидацию» Михоэлса МГБ получило лишь два дня, не имея предварительной подготовки, то другого подобного случая в практике сталинского террора не было. Всеволод Эмильевич Мейерхольд был и в СССР, и в международном плане более знаменитым театральным деятелем, артистом и режиссером, чем Михоэлс. Однако его уничтожали постепенно, в течение нескольких лет, обычными для Сталина методами и ликвидировали в 1940 году после ареста. Можно привести десятки других имен знаменитых артистов, писателей, поэтов, которые исчезли в сталинском терроре, но не в срочном порядке под колесами грузовика. Можно пока только предположить, что уникальные особенности всего этого дела были каким-то образом связаны с более высоким уровнем политики этого периода. Именно в это время, в конце ноября 1947 года, Советский Союз и его сателлиты положительным голосованием в пользу создания государства Израиль обеспечили появление в Палестине независимого еврейского государства. Пять соседних арабских государств, вооружаемых британским оружием, готовились к войне и ликвидации Израиля. Правительство США, поддерживая создание Израиля в ООН, ввело, однако, эмбарго на поставки оружия в этот регион. Единственной страной, которая могла обеспечить евреев Израиля оружием, был СССР, и единственным человеком, на позицию которого хотели именно в этот период повлиять несколько арабских стран, Великобритания, США, формировавший свою армию Израиль, сионистские организации в США, позиция которых отличалась от позиции правительства и которые финансировали закупки оружия, - был Сталин. Решался сложнейший международный конфликт, который определил отношения между многими странами на десятилетия.

Была ли «спецоперация» в Минске 12 января 1948 года связана с этой проблемой или же с выяснением загадки самоубийства Надежды Аллилуевой в 1932 году? Я не исключаю того, что оставленные потомкам архивы МГБ лишь прикрывают тайну таких решений, по которым обычно ни одно правительство не оставляет никаких архивных документов. Существование лоббирования интересов Израиля, сначала как идеи, а затем как государства, не составляет секрета, если речь идет о правительстве или конгрессе США. В СССР это лоббирование также существовало, но имело совершенно другие, скрытые формы. Когда Михоэлс, встретив на Тверском бульваре Шатуновскую, взволнованный прежде всего тем, что из газетного изложения его выступления было изъято цензурой упоминание об Израиле, воскликнул: «Это - начало конца!» - то он этим, прежде всего, показал, что являлся частью лоббирования за создание Израиля. В группу, лоббирующую за создание Израиля, безусловно, входила и Полина Жемчужина, жена Молотова, министра иностранных дел СССР, через которого шли инструкции советскому представителю в ООН. Жемчужина и Михоэлс были близкими друзьями. То, что Михоэлс был убит по директиве Сталина, не исключено, но прямая связь этого убийства с «делом Аллилуевых», возможно, была инсценирована еще кем-то именно для получения такой директивы. Михоэлс был убит в Минске не потому, что здесь это можно было организовать наиболее просто. Лично я уверен, что Михоэлса убили в Минске потому, что министром государственной безопасности Белоруссии был Лаврентий Цанава, которого называли в республике «Лаврентий Второй». В Минске именно он имел максимальную власть, так как и в Западной Белоруссии, и в соседней Литве еще шла «зачистка» территорий от «враждебных элементов». До 1938 года, когда Цанава работал в Грузии, поднимаясь благодаря Берии по ступенькам руководящей работы в партии и в госбезопасности, он был известен под своей настоящей фамилией Джанджава Под этой фамилией его избирали от Грузии в первый Верховный Совет СССР в 1937 году. Однако, когда в конце 1938 года Берия, став во главе НКВД СССР, решил назначить Лаврентия Джанджаву в Белоруссию, его другу пришлось изменить эту слишком неблагозвучную фамилию. Именно наличие в Минске этого человека сделало столицу Белоруссии подходящим местом для ликвидации Михоэлса. Вполне возможно, что Сталин, как считает Г.В. Костырченко на основании архивных документов, действительно дал директиву о ликвидации Михоэлса лишь 9 или 10 января 1948 года. Не исключено также, что это была не директива, а лишь согласие с предложением, исходившим от самого Абакумова, в ведомстве которого эта «спецоперация» готовилась заранее, до 10 января. Нельзя исключить и того, что «Лаврентий Второй» получил по поводу этой «спецоперации» какие-то секретные инструкции от «Лаврентия Первого». Именно в 1947 году Берия, ставший вскоре после войны членом Политбюро и вторым по влиянию после Сталина человеком в СССР, неожиданно потерял многие из своих полномочий. В это время вторым по влиянию лидером снова стал Молотов, которого советские евреи всегда считали главным защитником их интересов. Жена Молотова Полина Жемчужина была также близким другом Соломона Михоэлса.

Аллилуева Светлана. Двадцать писем другу... - С. 139.. Там же.

Аллилуева Светлана. Двадцать писем другу... - С. 149.

Шатуновская Лидия. Жизнь в Кремле. - N.Y.: Chalidze Press, 1982.

Костырченко Г.В. Указ. соч. - С. 381-387.

Там же.- с. 384.

Шатуновская Лидия. Указ. соч. - С. 272.

Берия Лаврентий. Указ. соч. - С. 26.

Костырченко Г.В. Указ. соч. - С. 382.

Залесский КА. Указ. соч. - С. 475.

Аллилуев Сергей Яковлевич

1866 - 1945

Родился 7 октября 1866 года в селе Рамонье Новохопёрского уезда Воронежской губернии в семье крестьян Якова Трофимовича и Марфы Прокофьевны Аллилуевых.
С 1890 слесарь и помощник машиниста в Тифлисе.

Член партии РСДРП с 1896 года.
До 1907 вёл активную революционную деятельность в Тифлисе, Баку , Москве, Ростове-на-Дону: 7 раз арестовывался, 2 раза высылался.
В 1901г. переезжает в Баку, где партийный товарищ Красин устроил его на работу на электростанцию.
В 1903 году он впервые встречается с молодым партийцем-боевиком Иосифом Джугашвили, Сосо (см. воспоминания А. С. Аллилуевой ниже), перед переправкой ручного печатного станка из Тифлиса в Баку.

Воронежский крестьянин, он вскоре занялся всевозможным ремеслом, и будучи очень способным ко всякой технике - у него были поистине золотые руки - стал слесарем и попал в железнодорожные мастерские Закавказья. Грузия, ее природа и солнечное изобилие на всю жизнь стали привязанностью деда, он любил экзотическую роскошь юга, хорошо знал и понимал характер грузин, армян, азербайджанцев. Жил он и в Тбилиси, и в Баку, и в Батуме. Там, в рабочих кружках, он встретился с социал-демократами, с М. И. Калининым, с И. Фиолетовым...

Дедушка никогда не был ни теоретиком,ни сколько-нибудь значительным деятелем партии, - он был ее солдатом и чернорабочим, одним из тех, без которых невозможно было бы поддерживать связи, вести будничную работу, и осуществить самое революцию .

После запрета на жизнь на Кавказе сначала переехал в Ростов, а затем (1907-1918) работал в Петербурге.
Квартира у Аллилуева в 1912-17 являлась постоянной конспиративной явкой большевиков. Во время Февральской революции 1917 был членом заводского комитета электростанции "Общества 1886 г.".

Вернувшийся после Февральской революции 1917 года из туруханской ссылки в Петроград Сталин жил у С. Я. Аллилуева.
После июльских событий 1917г. на этой же квартире скрывался В.И.Ленин

Аллилуев - активный участник Октябрьской революции в Петрограде.
В годы Гражданской войны вёл подпольную работу на Украине и в Крыму. В 1921г. - член Ялтинского ревкома.

После окончания Гражданской войны работал в области электрификации, строил Шатурскую ГЭС, работал в «Ленэнерго».
Затем на руководящей хозяйственной работе в Москве, Ленинграде, на Украине.

Умер С. Я. Аллилуев в Москве от рака желудка 27 июля 1945 года.
Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Семья:
Жена - Ольга Евгеньевна Аллилуева.
Дети:
Павел Сергеевич Аллилуев
Анна Сергеевна Аллилуева (Реденс)
Федор Сергеевич Аллилуев
Надежда Сергеевна Аллилуева (Сталина)

Аллилуева Ольга Евгеньевна

1877-1951

Деятель революционного движения в России.
Родилась в 1877 в Тифлисе в многодетной семье украинца, каретника Федоренко и немки-протестантки Магдалины Айхгольц.
Из девяти детей Оля была старшей, и потому ей пришлось бросить школу, чтобы помогать матери по хозяйству.
В семье Федоренко говорили по-немецки и по-грузински. Ольга лишь позже выучила русский язык и всю жизнь говорила с кавказским акцентом.

В 14 лет, бросив родителей, убежала к малообеспеченному 20-летнему слесарю тифлисских железнодорожных мастерских С.Я. Аллилуеву и вышла за него замуж.
Вскоре стала профессиональной революционеркой, в 1898 г. вступила в РСДРП.

Бабушка и дедушка представляли собою очень хорошую пару.
У бабушки было четырехклассное образование, вероятно, такое же, как и у дедушки. Они жили в Тифлисе, Батуме, Баку, и бабушка была прекрасной, терпеливой, верной женой.
Она была посвящена в его деятельность, вступила сама в партию еще до революции, но все-таки часто сетовала на то, что "Сергей загубил" ее жизнь, и что она видела с ним "одни страдания".
Четверо их детей - Анна, Федор, Павел и Надежда - родились все на Кавказе и тоже были южанами - по облику, по впечатлениям детства, по всему тому, что вкладывается в человека в самые ранние годы, бессознательно, подспудно.
Дети были удивительно все красивые, кроме Федора, который был зато самым умным, и настолько талантливым, что был принят в Петербурге в гардемарины, несмотря на низкое происхождение "из мещан".

Все в семье были приветливые, сердечные и добрые - это были их общие черты. .

В 1901г. с мужем и детьми переехала в Баку, где родила среднюю дочь Надежду, будущую жену Сталина.
Затем следует новый арест мужа, партийная работа в других городах России.
Во время Первой мировой войны работала в госпиталях, где ухаживала за ранеными.

Участница трёх российских революций.
В гражданскую войну шифровальщица секретного отдела штаба армии. Работница ВЦИК.

В последние годы жизни жила отдельно от мужа.

Умерла в 76 лет, в 1951г.
Похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище.

«Честный и преданный товарищ, со стороны которого оказано много ценных услуг нашей партии» - так охарактеризовал О.Е. Аллилуеву М.И. Калинин .

Аллилуев Павел Сергеевич

1894 – 1938

Советский военный деятель.
Участник Гражданской войны. Один из создателей и руководителей Главного автобронетанкового управления РККА, заместитель начальника управления по политической части.

В начале 1920-х годов был участником экспедиции Н. Н. Урванцева на Дальний Север, открывшей большие залежи руды на р. Норилке, где позже возник г. Норильск.

Вернувшись из поездки, в 1925 году, окончил Военно-академические курсы высшего комсостава РККА.

В 1926-1932 годах работал в Торгпредстве СССР в Берлине, осуществляя контроль качества самолетов и двигателей, закупаемых по секретным контрактам, заключенным между СССР и Германией. Вместе с ним там находилась и его семья – жена Евгения Александровна и дети. В Москву семья вернулась весной 1932 года.

Последние годы жизни он пребывал на должности Военного комиссара АБТУ РККА СССР (Автобронетанковое управление РККА).
Летом 1938 года в числе других обратился к Сталину с предложением прекратить репрессии в РККА.

Умер на рабочем месте в своем кабинете 2 ноября 1938 годаот разрыва сердца, но есть версия, что он мог быть отравлен.

Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Рядом с ним похоронена его жена Е.А. Аллилуева (1898-1974).

Аллилуева (Реденс) Анна Сергеевна

1896-1964

Родилась она в Тифлисе в феврале 1896 года.
С октября 1917 года по август 1918 года Анна Аллилуева работала в секретариате первого Совнаркома в Петрограде, в мандатных комиссиях съездов, а потом в военном отделе ВСНХ.
С августа 1918 года вновь в Совнаркоме, являясь техническим секретарем, но в феврале 1919 года уезжает на Украину. На Украине она трудится в Малом Совнаркоме и по рекомендации М.И. Ульяновой вступает в члены ВКП(б).
Затем ее направляют в штаб 14-й армии, где она до августа 1919 года работает шифровальщицей Секретного отдела.
В августе 1919 года возвращается в Москву.

В 1920г. выходит замуж за Станислава Франциевич Реденса, сподвижника Дзержинского, начальника Губчека Одессы.
В 1920 - 1921 годах С. Ф. Реденс становится председателем Харьковской ЧК.
В 1921 - 1922 годах - заместителем начальника, а затем и начальником одного из Управлений ВЧК ОГПУ - членом Коллегии ОГПУ.
С 1922 по 1924 год он работает председателем ГПУ Крыма и начальником Особого отдела Черноморского флота.
С 1928 - полпред ОГПУ по ЗСФСР и председатель Закавказского ГПУ.

Один из организаторов раскулачивания на Украине, позднее организовывал также процесс над Зиновьевым и Каменевым, в 1937 – 1938г.г. являлся одним из организаторов репрессий в РККА. В ноябре 1938 года снят с поста наркома внутренних дел Казахской ССР.

В 1946 году в издательстве «Советский писатель» вышла в свет книга А. С. Аллилуевой (Реденс) «Воспоминания». По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны тюремным заключением.

В 1948 году была арестована и осуждена «за шпионаж».
Просидев несколько лет в одиночке, вышла на свободу с явными признаками психического расстройства, не узнавала своих взрослых сыновей, была безразлична ко всему.
Реабилитирована в 1954 г.

Умерла в 1964г. в Кремлевской больнице. Похоронена на Новодевичьем кладбище.

Аллилуев Федор Сергеевич

1898 - 1955

Федор родился в 1898 году на станции Михайлове, где Сергей Яковлевич Аллилуев работал помощником машиниста в депо.
В молодости он был одаренным человеком, знания схватывал на лету. С золотой медалью окончил гимназию и поступил в гардемарины.

Судьба Федора сложилась трагично.
С 1917 года вступил в партию, доброволец Красной Армии.
С апреля 1918 года работал у Сталина секретарем.
Во время немецкого наступления на Петроград воевал на Псковском фронте, потом попал на Царицынский фронт, а в 1919 году во время наступления на Питер Юденича снова защищал Петроград.

В 1920 году его свалил тяжелый сыпной тиф. Еще не оправившись, он попадает в часть особого назначения под начало С.А. Тер-Петросяна, легендарного Камо.
Камо был человек изобретательный, смелый и решительный. Однажды он задумал учинить своим бойцам смертельную проверку: ночью инсценировал налет "белых" и захватил часть красноармейцев в "плен". Чтобы все было как в действительности, пленных избили и поволокли на "расстрел" ко рву, где уже стояли наготове пулеметы. Половина бойцов знала о "комедии", они-то больше всех кричали и корчились "от боли", падая в ров.
Впечатлительный Федор получил сильнейшую психическую травму и на всю жизнь остался инвалидом.

Ему дали персональную пенсию, и он жил в Москве в однокомнатной маленькой квартирке.

Умер Ф. С. Аллилуев в 1955 году.
Похоронен на Новодевичьем, рядом с родителями, братом и сестрой.

Аллилуева (Сталина) Надежда Сергеевна

Из книги А.С.Аллилуевой "Воспоминания"

Книга эта написана по воспоминаниям нашей семьи Аллилуевых. Труд моего отца С.Я.Аллилуева - его воспоминания о революционной борьбе рабочего класса России, о борьбе большевистской партии - натолкнул меня на мысль дополнить его работу. Ведь многое из событий, из деятельности людей, вошедших в историю, происходило на моих глазах, на глазах остальных членов семьи.
Рассказы моей матери О.Е.Аллилуевой и брата Ф.С.Аллилуева дополняли мои воспоминания. Большинство глав книги созданы нами сообща, и светлые образы брата Павла и сестры Надежды неизменно сопутствовали мне в моей работе.

(...) Не найти теперь (1901г.- прим. наше) в Тифлисе отцу работы, но на помощь пришла организация. Отца направили в Баку, где Леонид Борисович Красин помог ему поступить на электростанцию, строящуюся на мысе Баилове.

Глава пятая

Мыс Баилов уходит далеко в море. Гористая улица тянется вдоль мыса, соединяя его с бакинской набережной. В конце улицы начинаются нефтяные промысла Биби-Эйбата.
Из наших окон в доме на электростанции.вндны правильные ряды буровых вышек. Море пенится внизу, у двора подернутая нефтью вода отливает радугой.

Азербайджан недаром назвал свою столицу Баку (Бакуэ) - "город ветров". Ранней весной и осенью норд сотрясал стены дома. Песок забивался в щели закрытых окон и покрывал толстым слоем подоконники и пол.
Когда на промыслах горела нефть, черная туча заволакивала небо, и сажа тяжелыми, жирными хлопьями падала на город. Деревья не выживали в отравленном воздухе. Зелени в Баку не было. Как поразило это нас, выросших в зеленом цветущем Дидубе!

Мы приехали в Баку летом. Осенью в этом году родилась Надя. Мама вернулась из родильного дома, и мы с любопытством смотрели, как она осторожно пеленает девочку. Потом Надю купали. Для нас было новым развлечением наблюдать, как она барахтается в воде, розовая и улыбающаяся.

Отец работал старшим кочегаром на электростанции. Он с вечера уходил в ночную смену, и мы оставались одни с мамой. Спать не хотелось. Мы не могли привыкнуть к завыванию ветра, к зареву нефтяных пожаров. Чтобы отогнать страх, мы просили читать нам вслух.

Помню, на промыслах горела нефть. В окнах прыгали отблески пламени. На море ревел шторм. Мы сидели вокруг стола и слушали стихи о кавказском пленнике. Все было так необычно вокруг... Мама захлопнула книжку, - пора спать...
Я не спала. В углах двигались тени, и ветер завывал человеческим голосом. Рядом ворочался Павлуша. Я понимала, что и ему страшно. И вдруг он закричал. Успокоить его было невозможно... Врачи нашли, что у Павлуши нервное потрясение. Хорошо, было бы - советовали они, - увезти его к садам и зелени.
В прокопченном, пропитанном нефтяной и мазутной, гарью Баку не было для нас, ни зелени, ни свежего воздуха. Отец вспомнил о наших друзьях Родзевячах, живших в Кутаисе. Он написал им, и Павлушу отвезли в Кутаис. Там он скоро поправился.

Совсем недавно, пришлось мне побывать и нынешнем Баку.
Нарядная набережная, цветы и тропические растения чистые асфальтированные улицы, ровно тянущиеся от центра до промыслового района, новый красивый и благоустроенный город. Я не узнала в нем старого знакомца моих детских лет.

Сейчас не видишь, что ходишь по земле, из которой тут же рядом черпают нефть. А тогда она сочилась отовсюду. Стоило немного отойти от главной - Великокняжеской - улицы и пройти к начинавшемуся у вокзала заводскому району - "Черному городу", как приходилось уже осторожно перепрыгивать через блестящие разноцветные нефтяные лужи.

В Черном городе, на нефтяных промыслах Ротшильда, отец работал в конце 1901 года, когда из-за неполадок с администрацией он принужден был уйти с электростанции. Теперь и следа нет этого Черного города. Тогда он в самом деле был черным, как будто только что над ним прошел дождь из сажи.
В длину всех черногородских улиц и закоулков тянулись нефтеотводные трубы. Чтобы перейти улицу, надо было перелезать через трубы, плясать по мосткам, заменявшим тротуар.
И люди, которые ходили по Черному городу, были грязные, перепачканные мазутом и нефтью. Но к грязи, к саже, к жирному, носившемуся в воздухе песку, к удушающему запаху мазута все привыкли.

У бараков, где жили рабочие, возились дети. Куски железа и обломки рельсов, валявшиеся в жирных лужах, старые чаны из-под керосина стали игрушками. На липких трубах усаживались. рабочие, чтобы здесь же пообедать пучком зеленого лука и ломтем чурека.

Идя куда-нибудь с мамой, мы оглядывались на прохожих. Смуглые, лоснящиеся от пота и грязи лица, обернутые чалмами головы, разноплеменный громкий говор.
В Баку на промыслах работали азербайджанцы, персы, армяне, грузины, русские.
Хозяева старались, чтобы держались они обособленно. В бараках Черного города, где было так же грязно, как на улицах, где вповалку спали на циновках, расстеленных на земляном полу, селились отдельно персы и армяне, русские и азербайджанцы...

На плоском голом, как побережье Апшерона, островке, где весной устраивали загородные гулянья, бакинские рабочие праздновали день Первого мая.
Навсегда сохранились в памяти куски солнечного дня, пароходики, на которых гремит музыка, палуба, по которой бегают дети и куда, дрожа от восторга, поднимаемся мы с Павлушей. На маевку ехали с семьями, с детьми. Надо было, чтобы на берегу думали - собираются на обычное праздничное гулянье.
Под музыку высаживались на остров. Дети затевали игры, шалили, а рядом шел митинг - ораторы рассказывали о международной солидарности рабочих.

(...)
В этом же году (1902), еще раньше, был арестован и мой отец. Утром он ушел из дому и не вернулся. Его арестовали как участника революционных организаций Тифлиса и в тот же день перевезли из Баку в Метехи.
Все это мы узнали позже. С трудом налаженная жизнь наша оборвалась. Нужно куда-то уезжать, скорее освобождать казенную квартиру... И снова помогли товарищи отца. Нас поселили в квартире одного из них.

Дом на Кладбищенской улице. Сразу за ним начиналось тюркское кладбище. Унылое выжженное солнцем поле с плоскими каменными плитами. Закутанные чадрами женщины, как привидения, проходили между могил и протяжными гортанными воплями оглашали воздух.
Вестей от отца не было. Мать грустила, ее терзали тревога и забота. Да и трудно было. Она не могла найти работы и продала все, что у нас было. На эти деньги мы добрались до Тифлиса.

Глава седьмая

В конце 1903 года в Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сделали для типографии печатный станок. Шрифт тоже достали тифлисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В. А. Шелгунову.
В корзине, которую принес дядя Ваня под Новый год под пивными бутылками спрятали печатный станок. Его хранили среди старой домашней рухляди на бабушкином чердаке до того дня, когда отец с Василием Андреевичем, разделив на две части поклажу, поодиночке ушли из дому.

А накануне отец зашел к одному из товарищей, к Михо Бочоридзе, - в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт. Бабе, родственница Бочоридзе, встретила отца...
Худощавый темноволосый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное лицо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми.
- Познакомьтесь, - говорит Бабе. - Это Coco. Coco! Молодой пропагандист, который занимался с рабочими железнодорожных мастерских. Он вывел на демонстрацию батумских рабочих.
- Очень рад, - говорит отец и пожимает руку молодому товарищу. - Откуда сейчас?
- Издалека! - бросает Coco.
Скупо и коротко Coco рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его выслали в Иркутскую губернию, в село Уда.
- Оттуда решил бежать. Сначала не удалось - стражник не спускал с меня глаз. Потом начались морозы. Выждал немного, достал кое-что из теплых вещей и ушел пешком. Едва не отморозил лицо. Башлык помог. И вот добрался. Сперва в Батум, а потом сюда. Как тут у вас? Что бакинцы делают?
Отец рассказывает о бакинских делах, о типографии, о поручении, делится сомнениями: удастся ли ему с Шелгуновым благополучно довезти тяжелый, громоздкий груз - станок, барабан от него и еще шрифт?
Coco внимательно слушает.
- А зачем вам везти все сразу? - говорит он. - Станок действительно велик. Разберите его на части и везите отдельно. Сядьте в разные вагоны и не показывайте виду, что едете вместе. А шрифт пусть привезут потом, другие...
Я запомнила рассказ отца о его первой встрече с молодым Сталиным. Это было в начале января 1904 года.

Глава двенадцатая

Снова (1905г. - прим. наше) я вижу себя в доме бакинской электростанции, где четыре года тому назад мы жили все вместе. Там, в комнатах наверху, я впервые увидела спеленатую Надю. Тогда дом был еще не достроен. А сейчас он заново отделан. Балконы, висевшие без перил, обведены железной решеткой. Теперь бы мама не боялась, что мы можем свалиться оттуда. Ах, как досталось Павлуше, когда однажды его застали свесившимся с узкого каменного выступа! Мама сама чуть не плакала, втаскивая Павла обратно в комнату.
И тот же берег, по большим плоским камням которого мы любили скакать. А дальше, за домом, пристань, куда причаливают пароходы. Какая была радость, когда мама брала нас гулять туда, и мы останавливались у высоких, обмотанных толстыми канатами причалов и глядели, как у купален под пристанью барахтались и ныряли в море смуглые горластые мальчишки.

Эту пристань я запомнила, потому что однажды папа едва не утонул здесь. Я и сейчас живо представляю это забавное, чуть не ставшее трагическим происшествие, в котором проявился весь наш решительный и настойчивый отец.
Мы гуляли по пристани, когда ветром вдруг швырнуло в море мою новую, только что купленную соломенную шляпу. Я не успела горестно вскрикнуть, как папа.
сбросив пиджак и брюки, кинулся в воду и поплыл за шляпой. Но она, точно спасаясь от преследования, неслась по волнам все дальше в море. Оцепенев от неожиданности, мы так и застыли на пристани...
Предательский бакинский норд, как всегда, разыгрался внезапно. Волны поднимались выше, и шляпа неслась по ним, издеваясь над всеми нами. Папа плыл ловко и быстро, но не мог схватить ее. - Папа, вернись, вернись!.. - мы плакали и метались по пристани.
Но папа не слышал нас и упрямо догонял еле видный светлый соломенный кружок.
Мы никогда не видели море таким бурным. Мы кричали все громче. Но вот мы уже смеемся сквозь слезы.
Папа приближался, и шляпа гордо торчала на его голове, бант победно раздувался рядом с отцовской бородой.

Мы с папой живем в квартире его старого друга Назарова. Дуня - его жена. Она - простая, веселая и нравится мне так же, как нравится хмурый по виду, но такой заботливый ко мне Иван Назаров. Все мне у них по душе...
Бывает у Назаровых гость, которого я приметила сразу. Голубоглазый, светловолосый, он выделяется среди остальных. Зовут его Петр Монтин, и он часто шутит со мной, звучно, громко смеясь.
У Монтина приятный, мягкий, раскатисто-певучий голос, и кажется мне, все любят слушать его. Когда Монтин говорит, в комнате замолкают и все глядят на него.
Дядя Ваня тоже приходит к Назаровым. По воскресеньям он водит меня гулять и покупает мне кишмиш-лаблабо - сладкий рассыпчатый горох с изюмом и бада-буды - обсыпанные сахаром хлопья кукурузы. Продавцы-татары поджаривают сласти на углях у своих лотков, тут же на улице.

Здесь все происходит на улице. На улице стригут и бреют. Я останавливаю дядю Ваню, чтобы поглядеть, как работают уличные цирюльники. Мужчины поднимаются с низких скамеечек и надевают на выбритые посредине головы замусоленные, грязные шапочки. Это носильщики тяжестей, амбалы - так их зовут в Баку. Я вижу, как они идут посредине улицы, сгибаясь и вздрагивая под непомерной ношей. Мне кажется: вот-вот они упадут. Подложив под головы веревочные носилки, амбалы спят в пыли, прямо на тротуаре...

Ни на кого не глядя, важно шагают почтенные краснобородые тюрки. А за ними, постукивая каблучками, скользят шуршащие шелками непонятные фигуры. На лицах у них шелковые маски, и в прорезях сверкают живые черные глаза. Со страхом и любопытством гляжу я им вслед. Кто-то из прохожих говорит:
- Это жены-тюрчанки со своим мужем.

(...) Меня опять привозят в Тифлис, в Дидубе, к бабушке.

Глава тринадцатая

Отец остался в Тифлисе. Почему нерадостно сегодня в доме... и так рассеянно здоровается со мной отец? Он треплет меня по щеке и отходит к товарищам.
Не слышно обычных шуток и слов привета. В руках у отца я вижу лист бумаги. Когда товарищи рассаживаются, отец вслух читает телеграмму из Баку, всего несколько слов: "Вчера вечером выстрелом в голову убит Петр Монтин".
У отца дрожит голос. Он кладет на стол скомканный листочек. В комнате долго молчат.

У меня тоскливо сжимается сердце. Ведь я помню Петра, его голос, такой звонкий, когда он говорил, мягкий и глубокий, когда он затягивал песню.
За что же его убили? Кто-то поднимается и говорит:
- Ушел из жизни любимый наш товарищ. Он боролся за народную свободу, и за это его убили.
Я вслушиваюсь в слова, которые произносят дрожащими голосами. Я вижу слезы на лицах. Монтина, значит, очень любили.
Я помню, как Дуня Назарова рассказывала:
- Петра звали неуловимым. Никогда не удавалось его удержать в тюрьме, всегда убегал. Как-то к тюрьме подъехала подвода с хлебом. Петра вывели на прогулку. Часовые и не заметили, как он оказался под телегой. Не успели хватиться, а он уже был за воротами.

Бакинцы послали Монтина в Тифлис на Кавказскую конференцию большевиков, которая проходила под руководством Сталина. Монтин вернулся в Баку, и в тот же день на улице его застрелил подосланный охранкой убийца.

Рабочие Баку тысячной толпой вышли на улицу проводить тело погибшего товарища. Гневом, горечью полны были их речи. Гроб с останками Монтина везли в Тифлис. Там Петр родился, там, в Дидубе, в железнодорожных мастерских начал он свой путь борца-революционера.

Тифлисская полиция не могла помешать траурной встрече. Гроб Монтина выставили на площади, вооруженные железнодорожники выстроились у тела товарища: почетный караул. Приспущен красный флаг.
Молчаливым потоком движется толпа туда, где на постаменте стоит цинковый гроб. С Варей и Шурой я в толпе.
Цветы в руках людей. Цветы на гробу. Розы, хризантемы, астры - все, чем щедра тифлисская осень. Траурный марш разрывает тишину. Я гляжу вокруг люди плачут.
Мы подходим ближе, поднимаемся к гробу. Раздвигая ветки, я заглядываю в стекло, вделанное в изголовье гроба. Лицо Монтина кажется мне живым. Я узнаю его крупные черты, широкий лоб. Только закрыты глаза и виднеется темное запекшееся пятнышко у виска.
Маленькая сморщенная старушка стоит у гроба, кто-то ее обнимает.
- Это мать Петра, - шепчет тетя Варя. - Они ведь жили в Дидубе, рядом с нами. А потом Петр уехал в Баку, Его и привезли сюда, чтобы похоронить на родине. Его все здесь знают.
Вперед выходит товарищ.
- Мы будем бороться за то, за что погиб наш Монтин...
Простые слова. Дети их запомнят.
Похороны Монтина показали властям силу тифлисского пролетариата. Вооруженная охрана рабочих поддерживала образцовый порядок. Черносотенцы не посмели помешать. Цепь железнодорожников не подпустила близко полицию.
Похороны Монтина явились началом декабрьских событий в Тифлисе. 12 декабря закавказские железнодорожники объявили всеобщую забастовку. Это было ответом на вооруженное восстание в Москве на Пресне.
(...)

Глава пятнадцатая

Очень скоро отец приходит за мной к бабушке.
- Собирайся, - говорит он, - поедем в Баку...
...мы с отцом уезжаем.
Мама с Павлушей, Федей и Надей приезжают (из Москвы - прим. наше) в дом на Баилове, где отец нашел нам квартиру. Она в нижнем полуподвальном этаже. Окна выходят на улицу. Сзади каменистый двор отлого спускается к морю. Мне нравится, что море так близко.
Наступил, наконец, день, когда мы снова вместе. Как выросли Федя и Надя! За столом идут рассказы о Москве.
(...)
Море и солнце вволю отпущены нам в Баку. Неслышно плещутся разноцветные волны. Поодаль от дома уходят в море мостки пристани. В конце ее на бревне сидит Павлуша. У него новое увлечение - он научился рыбачить. Свесив над водой ноги, он застывает со своей удочкой. На веревке виснет голубовато-серебряная гроздь - крохотные бычки, другая рыба не идет на Павлушину приманку.
Сегодня воскресенье, потому что мама одела меня и Надю в самые нарядные белые платья. Но куда же идти, если Павлуша рыбачит на пристани? Держась за руки, мы подходим к нему. Пойманные бычки трепыхаются, блестят на солнце, и я нагибаюсь, чтобы прикоснуться к ним. И вдруг сзади пронзительный крик. Он переходит в жалобный плач. Надя!
Я отпустила ее руку, и она с края шатающейся доски упала вниз - в море, в грязные мазутные волны. Но прежде чем я успеваю вскрикнуть - Павлуша уже внизу. Он поднимается с Надей, отряхивает ее платье и ставит сестру передо мной. Платье погибло, но Надя невредима и опять смеется. Беду от мамы не скрыть, и, подняв Надю на руки, я несу ее домой.

Жизнь на Баилове, у моря, недолго радует своим спокойствием. Мы опять ощущаем непрочность окружающего. Нахмуренным возвращается домой отец. Взрослые друзья, которые собираются вечером, забывают о нас. Они долго говорят о своем, и вот течение дня в доме нарушилось. Отец не идет на работу, с утра к нам забегают товарищи.
- Бастуют, - говорит Павлуша. - Электростанция бастует. Папа в стачечном комитете.
Забастовка кончается, и Павлуша узнает об этом первый. Что же будет дальше? Жизнь снова становится беспокойной. Мы бежим к морю, оно плещется, как будто ничего не случилось, но ведь мы пришли прощаться с ним. Дома мама укладывает вещи. Надо идти помочь ей. Завтра мы уезжаем в Тифлис.
(...)

Глава семнадцатая

Я вижу себя снова в Баку. Опять море... Я не одна, со мной маленькая Надя и мама. Мы в Баку потому, что опять арестовали отца. Он в бакинской тюрьме, мама приехала хлопотать о его освобождении.
По бакинской пыльной улице со мной и Надей мама куда-то спешит.
- Куда ты, мама? - пытаюсь спросить ее, но мама не отвечает.
Она торопливо шагает, мне и Наде приходится бежать за ней.

В большой комнате, где у стен расставлены стулья, мама усаживает меня и Надю. Человек в мундире с блестящими пуговицами разговаривает с мамой.
Отца арестовали на собрании бакинского комитета большевиков.

По совету товарищей, мама, приехав в Баку, пошла к градоначальнику. Она сумела доказать ему, что муж ее пострадал невинно.
- Он на таком хорошем счету у начальства, вам смогут это подтвердить, - говорила она.
- Найдите поручителей за мужа, и мы освободим его, - сказал градоначальник.
- Он поглядел на тебя и Надю. Вы, обнявшись, так грустно и испуганно сидели на стуле, - рассказывала мама.
Флеров, Красин и Винтер приняли участие в освобождении отца. Леонид Борисович сам был с мамой у градоначальника и вручил ему подписанное Винтером поручительство.
И вот мы с мамой возвратились в Тифлис. Папа под чужой фамилией скрылся из Баку.

Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилий Аллилуева , 1896-1964) - сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. Жена чекиста Станислава Реденса, расстрелянного в 1940 году.

Биография

В 1948 году была арестована (одновременно со старой подругой Н. С. Аллилуевой П. С. Жемчужиной, женой В. М. Молотова) и осуждена «за шпионаж». Реабилитирована в 1954 г.

Просидев несколько лет в одиночке, вышла на свободу с явными признаками психического расстройства, не узнавала своих взрослых сыновей, была безразлична ко всему. Умерла в Кремлёвской больнице. Похоронена на Новодевичьем кладбище.

Издание мемуаров

В 1946 году в издательстве «Советский писатель» вышла в свет книжка А. С. Аллилуевой (Реденс) «Воспоминания». По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением. 14 мая 1947 года «Правда» печатает совершенно разгромную рецензию на «Воспоминания» А. Аллилуевой, обвиняя её в грубых ошибках и полной некомпетентности. Воспоминания написаны от имени всей семьи Аллилуевых, о чём в авторском предисловии А. С. Аллилуева пишет: «Рассказы моей матери О. Е. Аллилуевой и брата Ф. С. Аллилуева дополняли мои воспоминания. Большинство глав книги созданы нами сообща, и светлые образы брата Павла и сестры Надежды неизменно сопутствовали мне в моей работе»

Иначе рассматривает эту историю В. Аллилуев. Он утверждает, что Сталин помог матери издать книгу и в ней «не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. И потом, многое из неё было опубликовано уже в журналах и газетах, все это было известно Сталину и реакции негативной у него не вызывало»